Английская_литература
Спичечница

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из путевых воспоминаний в Австралии.

   

СПИЧЕЧНИЦА

Изъ путевыхъ воспоминаній въ Австраліи.

   Я нѣсколько времени жилъ съ Лилли Тротомъ въ "кустахъ", какъ мы называемъ въ Австраліи незастроенныя еще мѣста. Лилли Тротъ былъ моимъ путевымъ товарищемъ; я взялъ его съ собой, потому-что мнѣ надо было проникнуть во внутренность Викторіи, гдѣ путешествовать въ одиночку очень опасно; разумѣется, обитатели кустовъ не слишкомъ-то задумаются, вмѣсто одного, убить и двухъ заразъ, но все-таки ѣхать вдвоемъ благоразумнѣе. Кромѣ того мнѣ хотѣлось имѣть общество въ длинной дорогѣ; скучно ѣхать и ѣхать по безконечнымъ равнинамъ, по однообразнымъ лѣсамъ, когда не съ кѣмъ перекинуться словечкомъ.
   Прежде всего надо сказать, что Лилли Тротъ былъ -- пожизненно ссыльный изъ Англіи; онъ нисколько не скрывалъ этого, ему рѣшительно все равно, знаетъ кто объ этомъ или нѣтъ. Это, конечно, происходило отъ того, что весьма многіе раздѣляли съ нимъ эту участь. Въ Австраліи жили и живутъ по сіе время тысячи колонистовъ, которые совершили даромъ путешествіе къ своимъ антиподамъ, и которые держатъ себя здѣсь съ такимъ спокойствіемъ и непринужденностью, какъ какой нибудь богатый туристъ на модныхъ водахъ.
   Оба мы ѣхали на лошадяхъ, привязавъ къ сѣдламъ шерстяныя одѣяла, на случай ночлега въ кустахъ.
   У меня въ карманѣ былъ револьверъ, а на рукѣ у Лилли Трота висѣло на шнуркѣ отвратительнаго вида орудіе защиты. Онъ открыто заявлялъ свое презрѣніе къ ружьямъ, пистолетамъ и всякимъ огнестрѣльнымъ орудіямъ, которыя, по его мнѣнію, ничего не значили противъ его свинцовыхъ головокъ. Мнѣ раньше еще разсказывали, что въ его тѣлѣ сидятъ двѣ или три пули, и это нисколько его не безпокоитъ; отъ этого-то, вѣрно, и происходило его пренебреженіе къ огнестрѣльному оружію.
   Мы медленно ѣхали по однообразной, скучной дорогѣ, по краямъ которой лишь кое гдѣ торчали жалкія деревца. Рысьи глаза Лилли Трота блуждали по всѣмъ направленіямъ; то тутъ, то тамъ, показывалъ онъ мнѣ вдали, то углубленіе, то склонъ холма, гдѣ, по его мнѣнію, была бы работа золотоискателю, еслибы онъ только хорошенько поискалъ. Послѣднее излишне бы кажется и прибавлять, потому-что, само собою разумѣется, надо искать, чтобы что нибудь найдти; однако здѣсь, еще не очень давно, было иначе. Золото лежало большею частію прямо на поверхности земли; кварцы въ теченіи тысячелѣтій вывѣтрились, а зерна благороднаго металла остались неповрежденными; тамъ, гдѣ на холмахъ золотыя крупинки были смѣшаны съ землей, послѣднюю смыло дождями, и блестящія золотыя зерна лежали открыто въ ожиданіи счастливца, который ихъ найдетъ.
   "Сюда скоро опять придетъ компанія", сказалъ Лилли Тротъ, "можетъ быть я еще самъ вздумаю придти сюда, и снова попытаю счастья; посмотрите вонъ туда, гдѣ холмъ образуетъ сѣдло, тамъ всего больше золота!" Онъ говорилъ это съ твердымъ убѣжденіемъ, но такъ какъ я во всей этой мѣстности не находилъ ровно никакихъ признаковъ золота, то я недовѣрчиво покачивалъ головой. Лилли Тротъ былъ слишкомъ гордъ, чтобы защищать свое мнѣніе.
   Дорога наша была самая пустая и скучная, какую только можно себѣ представить; передъ нами разстилалась необозримая равнина, вся сожженная солнцемъ. Въ теченіи двухъ дней, мы только и встрѣтили что нѣсколькихъ дровосѣковъ. Опять наступилъ вечеръ; мы ѣхали низкимъ кустарникомъ, откуда при нашемъ приближеніи, вылетали рои мухъ и комаровъ, мучившихъ насъ невыносимо. Казалось, кромѣ этихъ жестокихъ насѣкомыхъ, мы были единственными живыми существами въ этой одинокой пустынѣ, потому-что уже нѣсколько времени до насъ не долетало ни единственнаго звука; передъ нами лежало мертвое царство. Вездѣ тишина, только и слышалось докучливое жужжаніе комаровъ, да трескъ сухихъ вѣтвей подъ копытами нашихъ лошадей.
   Я постепенно впалъ въ состояніе какого-то нравственнаго оцѣпенѣнія; передъ моими глазами медленно тянулся въ полумракѣ низкій кустарникъ, ровный, медленный шагъ моей усталой лошади приводилъ мое тѣло все въ одно и тоже однообразное движеніе. Вдругъ меня пробудилъ изъ моего забытья свистъ; до моею слуха доносились чудные звуки, такіе мягкіе и нѣжные, какихъ я никогда не слышалъ. Я собрался съ мыслями и посмотрѣлъ вверхъ, чтобы узнать откуда выходитъ эта чудесная музыка -- это свистѣлъ Лилли Тротъ! Изъ его некрасивыхъ толстыхъ губъ лились чистѣйшіе звуки, и мелодіи изъ Фигаро, Донъ Жуана, снова возбудили мои силы. Изъ превосходнѣйшей флейты невозможно бы было извлечь болѣе серебристыхъ нотъ! Воображеніе унесло меня въ Европу, въ ярко-освѣщенную концертную залу -- дѣйствительность исчезла. Мой спутникъ давно уже пересталъ, а я все еще былъ погруженъ въ свои мечты, только хриплое карканье пролетѣвшей мимо стаи воронъ вернуло меня къ настоящему. "Чудесно, Тротъ", сказалъ я и прибавилъ послѣ нѣкотораго молчанія: "а что, не сдѣлать-ли намъ здѣсь привала?".
   "Пожалуй", равнодушно кинулъ Тротъ, но его зоркіе глаза искали въ темнотѣ подходящаго мѣста для ночлега. Мы слѣзли съ усталыхъ лошадей и набрали сухой травы и вѣтвей, чтобы развести костеръ и заварить чаю. Дѣло было скоро слажено; огонь запылалъ, и Тротъ принесъ воды изъ маленькаго скрытаго ручейка, котораго бы мнѣ не найдти во всю жизнь. Пока закипала вода, мы разнуздали лошадей, и изъ сѣделъ и одѣялъ приготовили себѣ ночной бивуакъ. Все это дѣлалось не говоря ни слова; скоро мы лежали растянувшись у огня; мысли наши носились далеко, далеко. Мы напились чаю, закусили съ аппетитомъ проголодавшихся охотниковъ, и потомъ набили свои коротенькія трубочки, чтобы съ полнымъ наслажденіемъ вкушать счастіе отдыха. Даже и теперь, за первой трубкой, мы не обмѣнялись ни однимъ словомъ; но когда были наполнены вторыя трубки, мнѣ показалось, что теперь, кажется, будетъ впопадъ высказать одно давнишнее мое желаніе -- именно попросить Лилли Трота разсказать что нибудь изъ его дикой жизни.
   "Лилли", сказалъ я какъ можно равнодушнѣе, "вѣдь вы, должно быть, вели совсѣмъ особенную жизнь!"
   "О да," отвѣчалъ онъ, и спокойно затянулся изъ трубки. "Вижу я, куда вы мѣтите, хочется вамъ, небось, повыжать изъ меня кое-что. Пожалуй! Чего же вы только хотите? Я вѣдь имѣлъ дѣло со всякой сволочью, начиная отъ карманнаго воришки, до отчаяннѣйшаго преступника. Что-жъ бы мнѣ вамъ разсказать? Ба! вотъ исторія, которая вамъ понравится!"
   Онъ комфортабельно растянулся на спинѣ, пустилъ въ воздухъ нѣсколько колецъ дыма и началъ:
   "Въ самое первое время, какъ стали сюда пріѣзжать искать золота, и люди до того обезумѣли отъ неожиданнаго счастья, что не знали на ногахъ они стоятъ или на головѣ, и всѣхъ бы ихъ можно было запереть въ сумасшедшій домъ, здѣсь бывали-таки исторіи. Другой пойдетъ искать золота, да и пропадетъ самъ на вѣчныя времена; поди ищи куда онъ дѣвался. Друзей не было, семьи также, да и большинство имѣло основательныя причины не называться своимъ настоящимъ именемъ. Такъ и жили всѣ чужими среди чужихъ; никто не заботился другъ о другѣ, всякій зналъ только самъ себя и свое золото. Если начнутъ два человѣка вмѣстѣ рыть въ одномъ мѣстѣ, такъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ непремѣнно услышишь, что одного изъ нихъ видѣли въ рудникахъ въ Бендиго или Балларатѣ, другого обыкновенно никогда больше не видѣли. Вопросовъ вообще не дѣлали. Мнѣ какое дѣло, что такой-то бросилъ свою жену, обрилъ себѣ бороду, отростилъ волосы, перемѣнилъ имя и потомъ опять женился три раза въ одинъ годъ? Я зналъ одного человѣка, такъ тотъ былъ женатъ пять разъ, и былъ всегда веселехонекъ; въ концѣ концовъ онъ убѣжалъ опять къ первой женѣ, убилъ ея втораго мужа и остался жить съ ней; объ остальныхъ четырехъ женахъ онъ никогда и не помышлялъ больше; онѣ всѣ также повышли замужъ; которая два, которая три раза; съ однимъ изъ своихъ преемниковъ онъ былъ даже очень друженъ до самой своей блаженной кончины. Ну, признаться сказать -- я самъ въ этомъ отношеніи не былъ ангеломъ.
   "Тогда, я вамъ скажу, было очень легко скрыться съ глазъ, безъ всякой опасности для себя. Этакому ловкому молодчику съ завитыми волосами и въ моднѣйшемъ фракѣ, стоило только ѣхать на золотые пріиски: черезъ восемь недѣль у него выростала борода, кожа дѣлалась мѣдно-красной, модный костюмъ обмѣнивался на шерстяную рубашку и панталоны изъ англійской кожи; онъ долженъ былъ рыть на двадцать футовъ подъ землей, или стоять на верху на вѣтру, съ рукавами засученными до плечъ, и перемывать песокъ, такъ что потъ капалъ у него со лба, а солнце насквозь пропекало его мускулы, -- пусть бы узналъ его кто нибудь въ этомъ видѣ; собственная его жена, даже бы родная мать, и та бы не узнала. Это часто случалось; случалось и иначе; найдутъ его въ одно прекрасное утро въ рудникѣ съ раздробленнымъ черепомъ, оттащатъ въ сторону, выроютъ яму, пихнутъ его туда, яму опять засыплютъ землей, и никто ни на одну минуту не задумается, какъ и когда былъ укокошенъ этотъ человѣкъ, и кому могъ принадлежать лежавшій подлѣ него окровавленный заступъ.
   "Въ Европѣ при подобномъ происшествіи всѣхъ подымаютъ на ноги, чтобы открыть убійцу. Доктора и химики составили бы длиннѣйшіе акты, цитировали бы знаменитѣйшихъ ученыхъ, по поводу того, принадлежатъ ли найденные волосы человѣку или козѣ; всѣ газеты были-бы въ восторгѣ, что могутъ угостить своихъ читателей интересной судебной хроникой. Здѣсь другое дѣло. Смерть есть смерть, говоримъ мы, а того, кто сталъ бы слишкомъ много толковать объ этомъ, прозвали-бы старой бабой.
   "Мнѣ теперь какъ разъ пришло на память время", продолжалъ Лилли Тротъ, просунувъ руки между колѣнями, "какъ я въ первый разъ пошелъ рыть золото. Насъ было трое, Санди Джимъ, Билли Альфъ и я. Ужасъ что было за мѣсто, гдѣ мы основали свой лагерь. Табаку и чаю не достать было на вѣсъ золота, чтобы добыть себѣ что нибудь, мы должны были бѣжать на ближайшую станцію, гдѣ только разводились овцы. Мы связали пастуха и его старую жену, закололи сколько намъ нужно было овецъ, забрали сколько нашли муки, сахару и чаю, отыскали даже спрятанный табакъ, навьючили все это на трехъ или четырехъ хорошихъ лошадей, которыхъ нашли въ конюшнѣ, не забывъ, само собою разумѣется, захватить по дорогѣ сѣделъ и уздечекъ, и ужъ собрались было весело во свояси. Билли Альфъ, жестокая скотина, хотѣлъ убить старуху. Санди Джимъ и я поклялись пустить ему пулю въ лобъ, если онъ это сдѣлаетъ. Онъ побоялся насъ; такого отчаяннаго мерзавца, какъ Билли Альфъ, никогда еще и не бывало на бѣломъ свѣтѣ!
   "Я ужъ переступилъ за порогъ, вдругъ слышу, старуха зоветъ меня. Оба мои товарищи ушли впередъ; я вернулся. Старуха лежитъ на землѣ и не можетъ пошевельнуться; веревки такъ были затянуты, что и у мущины бы зашлись всѣ члены, не то что у шестидесятилѣтней старухи. "Ты негодяй!" закричала она мнѣ, "но все-таки лучше тѣхъ двухъ разбойниковъ, въ тебѣ еще есть искра страха Божія! Есть у тебя мать!"
   "Какъ спросила она меня это", продолжалъ какъ бы про себя Лилли Тротъ, задумчиво глядя въ огонь, "меня точно всего передернуло, словно пулей прошибло меня въ самое сердце. Горло у меня сжалось, проклятіе не сошло съ языка, молча обрѣзалъ я ея веревки, и, какъ негодный трусъ, выбѣжалъ изъ дому. Санди Джимъ и Альфъ, когда я догналъ ихъ, говорили, что я былъ бѣлѣе мѣла.
   "Отъѣхавъ на нѣсколько верстъ, мы сошли съ лошадей и устроили банкетъ изъ набранной провизіи. Мы уже почти кончили наше угощеніе, какъ изъ за лѣсу выѣхалъ прямо на насъ всадникъ. Мы въ туже минуту были на ногахъ, а въ слѣдующую минуту молодецъ лежалъ на землѣ и просилъ милости. Само собою разумѣется, мы приняли съ нимъ такія мѣры ради собственной безопасности; по этой же причинѣ, мы должны были обыскать его, чтобы отнять у него оружіе. Въ его карманахъ нашелся хорошенькій маленькій револьверъ, англійскій ножъ и маленькій кожаный мѣшочекъ, наполненный желтыми, какъ намъ показалось, мѣдными кусочками.
   "На кой это чертъ!" воскликнулъ Санди Джимъ, "на что тебѣ эту мѣдь, дружище?"
   "Мѣдь?" отвѣчалъ дурачина, "если это мѣдь, такъ самъ ты мѣдь! Это золото! да, да, это золото-съ!"
   "Дуракъ или нѣтъ, но во всякомъ случаѣ это былъ сумасшедшій человѣкъ -- такому страшному тріумвирату, какъ мы, говорить о золотѣ. Если-бы не я, молодчику не жить бы больше и пяти минутъ на бѣломъ свѣтѣ, потому-что Билли Альфъ тотчасъ же схватилъ его за горло и хотѣлъ задушить. Настоящій дьяволъ, этотъ Билли! Лучшій его другъ не былъ въ безопасности отъ него; онъ способенъ былъ задушить кого нибудь изъ за спины, и сейчасъ же преспокойно продолжать курить свою трубку.
   "Мнѣ стоило большаго труда освободить бѣднягу изъ Биллиныхъ когтей, наконецъ мнѣ это удалось, но лицо его ужъ совсѣмъ посинѣло. Я не хвастаю, чтобы я былъ ангеломъ, но какъ я могъ дать на своихъ глазахъ задушить этого человѣка? Онъ намъ не сдѣлалъ никакого зла, не могъ намъ ни въ чемъ повредить, напротивъ, я надѣялся узнать отъ него мѣсто, гдѣ онъ нашелъ золото; мы много слышали объ исканіи золота, но сами никогда не нападали на слѣдъ. И такъ, мы обѣщали ничего съ нимъ не дѣлать, если онъ дастъ намъ нужныя указанія. Онъ разсказалъ, что нашелъ золото въ Вендиго, что тамъ роютъ болѣе ста человѣкъ и всѣ находятъ столько золота, сколько имъ нужно, и что еще и на нашу долю тамъ хватитъ.
   "Натурально, извѣстіе это очень взволновало насъ. Мы немедленно-же пустились въ путь, взявъ нашего новаго товарища съ собой. Съ начала онъ артачился, но съ нами были плохія шутки; онъ на себѣ испыталъ, много-ли для насъ значитъ задушить человѣка; и такъ, онъ покорился необходимости и указалъ намъ дорогу. Мы дали немного крюку, чтобы въ ближайшемъ мѣстечкѣ купить необходимыя орудія, и намъ посчастливилось добыть двѣ лопаты и одну пешню.
   "Мы скоро пріѣхали въ Вендиго и живо принялись за работу. Въ Гольденъ-Голли, самое богатѣйшее мѣсто, намъ ужъ не удалось попасть -- а жаль, тамъ золотоискатели добывали среднимъ числомъ по двадцати унцовъ въ день. Мы рыли на три фута въ глубину, и находили то чего искали; наше мѣсто мы прозвали мертвой Собачьей Ямой, потому-что первое что мы тамъ нашли, были двѣ дохлыя собаки. Потомъ мы рыли въ Ослинной ямѣ, и нашли тамъ кусокъ золота въ семьдесятъ унцовъ вѣсу.
   Вообще дѣла наши шли на славу; куда бы мы не пошли, вездѣ находили золото; къ тому же тамъ еще не было много народа, такъ что намъ не приходилось биться на жизнь и на смерть изъ за своихъ участковъ. Намъ зачастую случалось изъ чана песку вымывать по ста двадцати унцовъ золота; мы всѣ могли бы сдѣлаться богачами, если-бы только хотѣли этого. Но мы, какъ и всѣ прочіе, только и знали что пить да биться объ закладъ. Золото давалось намъ такъ легко, мы такъ мало давали ему цѣны, что сойдясь въ шинкѣ, не задумывались платить за два или за три стакана грога большими щепотками золота. Въ лавкахъ мы брали что намъ вздумается, и платили сколько съ насъ спросятъ. Особенно любили мы щеголять франтовскими непромокаемыми сапогами, и платили за нихъ такіе сумасшедшіе деньги, что, если сказать вамъ, вы просто не повѣрите. Что бы ни попалось намъ на глаза -- мы вге покупали, при расплатѣ изъ кармана вынималась деревянная шкатулочка съ зернышками золота, и купецъ бралъ оттуда сколько ему заблагоразсудится. Разумѣется, каждый изъ нихъ дѣлалъ при этомъ такой видъ, будто честнѣе его нѣтъ человѣка на свѣтѣ. Онъ бралъ самую малость, въ десятеро больше кралъ потихоньку, пока мы болтали, и потомъ отдавалъ шкатулочку назадъ, говоря: "со мной вамъ нечего бояться обмана, но съ другими я совѣтовалъ-бы вамъ быть осторожнѣе и самимъ взвѣшивать золотыя крупинки!"
   Мы смѣялись, называли его въ глаза мошенникомъ, и выходили изъ лавки; намъ и горюшка не было, опорожнилъ-ли онъ всѣ наши шкатулочки или оставилъ тамъ еще что нибудь. Если тамъ оставалась какая нибудь бездѣлица, то въ слѣдующемъ кабакѣ это промѣнивалось на водку. Никто не доставалъ столько золота, какъ одни братья Кремеры, тѣ что ткнутъ лопатой, то и выгребутъ цѣлую кучу.
   Каждый вечеръ всѣ мы сходились въ одномъ жалчайшемъ баракѣ, который назывался "Питейный домъ открытыя двери". Само собою разумѣется, трезвымъ не выходилъ оттуда ни одинъ человѣкъ. Дракъ тамъ не бывало, только ножами пырялись такъ, что иной послѣ такого угощенія и не просыпался на слѣдующее утро.
   Главнымъ занятіемъ была игра; щепотки золота, унцы золота, даже куски золота, величиною съ орѣхъ, ставились на карту; въ часъ проигрывались и выигрывались тысячи унцовъ золота. Былъ тамъ между игроками одинъ большой чудакъ, его такъ и называли: "Вдвойнѣ или Квитъ", потому-что онъ всегда, когда проигрывалъ, кричалъ: "вдвойнѣ или квитъ. Этотъ возгласъ онъ повторялъ цѣлый вечеръ, пока не проигрывалъ всего своего золота до послѣдняго зернышка. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ счастливыхъ золотоискателей: куда-бы онъ не сунулъ свой заступъ, вездѣ такъ и заблеститъ золото, точно хочетъ сказать: бери меня, сдѣлай милость. Цѣлый день онъ работалъ, какъ лошадь; какъ наберется у него унцовъ пятьдесятъ или шестедесятъ, такъ онъ скорѣе и бѣжитъ проиграть ихъ въ "Открытыхъ дверяхъ". Разъ онъ былъ порядкомъ выпивши, что, впрочемъ, случалось съ нимъ очень рѣдко, и въ пьяномъ видѣ поцѣловалъ молодую скотницу. Та такъ съѣздила его по физіономіи, что онъ чуть не свалился съ ногъ. Это ему понравилось, онъ закричалъ: вдвойнѣ или квитъ, и еще разъ обнялъ ее такъ, что у нея затрещали бока. Забавнымъ образомъ кончилъ свою жизнь бѣдняга. Завязалась у него разъ вечеромъ адская ругань съ другимъ золотоискателемъ. Рѣшили утромъ драться. Сказано, сдѣлано. "Вдвойнѣ или квитъ" побѣдилъ и повалилъ своего противника, но этимъ онъ не удовольствовался и закричалъ: вдвойнѣ или квитъ! Противникъ принялъ вызовъ; на другой день они сильно дрались. "Вдвойнѣ или квиту" достался сильный толчекъ. Вдвойнѣ! закричалъ онъ, и опять бросился впередъ. Квитъ! закричалъ другой -- и повалилъ его. Уложили его въ постель, а черезъ недѣлю онъ отдалъ душу Богу. Во время болѣзни онъ бредилъ, страшно шумѣлъ и постоянно какъ будто игралъ въ карты. Передъ самой смертью онъ вскочилъ, пристально осмотрѣлся кругомъ и проговорилъ такимъ мягкимъ голосомъ, какого я никогда у него не слышалъ: "Маша! еслибы ты не измѣнила мнѣ, я-бы не былъ здѣсь! Проклятіе мое легло не на тебя, а на меня! И все-таки я люблю, люблю, люблю тебя!" Послѣ этого онъ упалъ на подушку, но всего на одну минуту, потомъ опять вскочилъ, изо рта у него полилась кровь, онъ, дико озираясь, закричалъ: "Каналья смерть: Вдвойнѣ или квитъ!" Затѣмъ высоко поднялъ руки, и, какъ дерево, повалился навзничъ; такъ онъ и умеръ.
   Разъ вечеромъ мы сидѣли, какъ обыкновенно, въ "Открытыхъ дверяхъ", и одинъ изъ нашихъ разсказывалъ преудивительныя исторіи про одного туземца, который на двадцатимильномъ пространствѣ находилъ огромные куски золота и такъ просто, поверхъ земли, и будто-бы онъ показывалъ по направленію рѣки Муррей и говорилъ: "Бѣлыя лица найдутъ тамъ много желтыхъ камней!" Весь вечеръ не было другаго разговора, какъ объ этомъ; всѣ думали, какое-бы это было мѣсто. Когда мы шли домой, Санди Джимъ и Билли Альфъ были ужасно взволнованы и упрашивали меня идти вмѣстѣ съ ними къ Муррею. Я не хотѣлъ. Мнѣ ужъ надоѣло искать золото, и я хотѣлъ уѣхать въ Мэльборнъ. Прежде и они также собирались туда, но теперь и слышать не хотѣли объ этомъ. Билли Альфъ не хотѣлъ ни одного дня больше оставаться въ Вендиго. Санди Джимъ присоединился къ нему; я же остался при своемъ, и такъ, въ эту же ночь мы разстались.
   На слѣдующее утро я уѣхалъ въ Мэльборнъ. Золото я зашилъ въ кожанный поясъ, который надѣлъ на себя; мой защитникъ висѣлъ у меня на рукѣ. Альфъ и Джимъ ночью же пустились въ новое Эльдорадо, чтобы поспѣть туда прежде, чѣмъ другіе нападутъ на такую же мысль.
   Я очень былъ радъ отдѣлаться отъ Билли Альфа; это былъ негодяй первой руки, коварный, низкій. Но разставаться съ Санди Джимомъ мнѣ было тяжело; мы столько опасностей дѣлили другъ съ другомъ, и онъ всегда былъ со мной друженъ и помогалъ мнѣ въ бѣдѣ. Разъ мы оба вмѣстѣ чуть не умерли съ голода, а такія вещи очень сближаютъ людей. Разумѣется, мы много не распространялись на прощаньи; я подарилъ ему мою маленькую металлическую спичечницу, къ которой я очень привыкъ, потому-что она у меня была десять лѣтъ, и которую я ни за что бы не отдалъ никому другому; онъ далъ мнѣ свой ножъ съ настоящимъ англійскимъ лезвеемъ. Затѣмъ мы простились другъ съ другомъ такъ, какъ будто утромъ увидимся по всегдашнему, и разошлись. Больше я ужъ его никогда не видѣлъ.
   Желалъ бы я знать, есть-ли на всемъ бѣломъ свѣтѣ еще другой такой городъ, какимъ былъ Мэльборнъ въ первые два три года послѣ открытія въ этихъ краяхъ золота. Наврядъ-ли; мнѣ кажется ничего подобнаго не можетъ нигдѣ быть. Сюда стеклись народы со всего міра: испанцы, французы, греки, русскіе, малайцы, индѣйцы -- однимъ словомъ всѣ, кромѣ китайцевъ.
   Такого пьянства, такого соренья деньгами, какъ было тамъ въ то время, свѣтъ еще не видѣлъ да никогда и не увидитъ больше. Тамъ не было ни одного благоразумнаго человѣка; всѣ были или сумасшедшіе или пьяные. Я, разумѣется, не отставалъ отъ другихъ; вѣдь у меня, слава Богу, денегъ было столько, сколько я могъ на себѣ таскать. Нечего и говорить, что я остановился въ лучшемъ отелѣ, за завтракомъ, обѣдомъ и ужиномъ пилъ шампанское по десяти рублей серебромъ за бутылку. Для разнообразія я спрашивалъ иногда хересъ и рейнвейнъ.
   Разъ я сижу за своей бутылкой, какъ вдругъ ко мнѣ подходитъ одинъ знакомый, съ которымъ мы долго рыли вмѣстѣ и треплетъ меня по плечу. "Здорово, Тротъ!" сказалъ онъ. "Здорово братъ", отвѣчалъ я. Ну, конечно, я велѣлъ подать шампанскаго,-- мы пили его изъ пивныхъ кружекъ. Онъ также пріѣхалъ для своего удовольствія въ Мэльборнъ. Мы болтали и пили, и неизвѣстно сколько-бы еще мы осушили бутылокъ, если-бы вдругъ позади насъ, съ улицы не раздался голосъ -- такъ, на три четверти мужской и на одну четверть женскій: "Ну, Томъ скоро-ли? Ты вѣрно опять намѣренъ засѣсть тутъ?"
   Томъ поставилъ кружку на столъ и закричалъ: "Чертъ меня возьми; я вѣдь чуть было не позабылъ. Это моя жена!"
   "Я не зналъ что ты женатъ, сказалъ я.
   "Да я и не былъ," отвѣчалъ онъ, почесывая голову, "я всего часъ какъ женатъ. Пойдемъ-ка, я тебѣ ее покажу!"
   Я вышелъ съ нимъ на улицу, и тамъ въ каретѣ сидѣла его жена въ розовомъ шелковомъ платьѣ -- толстая ирландка съ мѣднымъ лицомъ, годами десятью старше его. Рядомъ съ ней сидѣла дама помоложе, также очень толстая.
   "Вчера только познакомился съ ней!" шепнулъ мнѣ Томъ "Сегодня мы обвѣнчались; видишь-ли старина, какъ надо дѣлать, въ этомъ небось есть кое-что".
   "Очень многое!" отвѣчалъ я.
   "Не правда-ли?" обрадованно возразилъ онъ "Да, такой жены не встрѣтишь на каждомъ шагу!"
   "Скорая женитьба!" сказалъ я.
   "Не скорѣе того, какъ это здѣсь въ модѣ", возразилъ онъ. "Варней,мясникъ, котораго ты знаешь, вчера пріѣхалъ сюда -- сегодня ужъ женатъ. Драный Филиппъ также женился третьяго дни!"
   "Неужели? спросилъ я; вѣдь мы хорошо знали другъ друга. Такъ вотъ, какъ здѣсь дѣлается?"
   "Пріѣхать сюда и не жениться, вовсе не идетъ!" отвѣчалъ онъ.
   "Кто-же эта жирная дѣвица въ твоей каретѣ?" спросилъ я его еще.
   "Это Клапперовская Бэтти. Сядемъ-ка къ нимъ, да поухаживай за ней; покажи ей твое золото, она пойдетъ за тебя!"
   Я очень охотно согласился. Мы сѣли въ экипажъ, и къ вечеру я ужъ уговаривался съ Бэтти насчетъ свадьбы.
   Продувная бестія была эта Бэтти; она ни за что не хотѣла вѣнчаться иначе, какъ въ бѣломъ шелковомъ платьѣ; а послѣ вѣнчанья я долженъ былъ объѣхать съ ней по всему городу и приглашать каждаго золотоискателя, котораго знала она или я. Въ день свадьбы она была пьяна до безчувствія; я не могъ съ ней браниться, потому-что и самъ былъ не лучше.
   Въ то время я, конечно, не зналъ то, что теперь знаю очень хорошо, именно, что она ужъ разъ двадцать выходила такъ замужъ. Я зналъ только одно, что эта чертовская дѣвка; глаза черные, какъ вишни, косы до пятъ. Право, она была не дурна. Она увѣряла, что ужасно любитъ меня ужъ за то, что я умѣю такъ мило свистать; я вѣрилъ ей, какъ дуракъ. Когда она говорила: "Посвисти, милый Тротъ!" я становился передъ ней, болванъ болваномъ, я свисталъ. А она смѣялась; я думалъ что это она отъ удовольствія, а она просто надо мной насмѣхалась. Не свистанье мое, а мое золото было магнитомъ, который притягивалъ ее. Ей хотѣлось добыть золота, и чертъ возьми, она и добыла. Это-то мнѣ и нравится въ Клапперовской Бэтти, даже теперь, когда я объ ней думаю, потому-что жеманство я ненавижу, какъ смертвый грѣхъ.
   Мы были женаты три дня -- я-бы и не зналъ этого точно, еслибы не записалъ раньше, потому-что все это время, днемъ и ночью, я былъ пьянъ безъ просыпу -- какъ одинъ пріятель говоритъ мнѣ, хлопая меня по плечу: "Вотъ тебѣ и Лилли Тротъ, Клапперовская-то Бэтти съ твоимъ золотомъ дала тягу съ другимъ золотоискателемъ!"
   Къ счастію я передъ этимъ положилъ пару другую унцовъ золота въ Мэльборнскій банкъ. Я ихъ вынулъ и истратилъ на поиски Бэтти. Найти ее я, конечно, не нашелъ; она вѣрно удрала въ Сидней, куда я не могъ ѣхать по личнымъ соображеніямъ. Да, да, это была ловкая бабёнка! Сказать мимоходомъ, съ тѣхъ поръ я такъ и не видѣлъ ее больше и не слышалъ объ ней ничего.
   Я вернулся назадъ въ Ослинную яму, но тамъ было-таки ужъ порядочно повыбрано. Я переходилъ отъ одного пріиска къ другому, рылъ то тамъ, то тутъ, но никогда не находилъ столько, какъ вмѣстѣ съ Санди Джимомъ и Билли Альфомъ. Никто ничего не зналъ объ нихъ; я часто подумывалъ, нашли-ли они то мѣсто, которое искали, гдѣ золотые самородки свободно валяются на землѣ.
   Года черезъ полтора, я, такъ сказать, лицомъ къ лицу наткнулся на Билли Альфа. Это было въ новомъ кустарникѣ, миляхъ въ тридцати отъ Вендиго.
   "Альфъ!" весело закричалъ я, потому-что очень былъ радъ увидѣться съ старымъ товарищемъ. "Какъ поживаешь, старина?"
   "Да вѣдь это и вправду Лилли?" громко закричалъ онъ, дѣлая видъ, будто изъ себя выходитъ отъ радости, между тѣмъ какъ по его лицу я видѣлъ, что ему больно не по нутру эта встрѣча.
   Понятно, что мы сдѣлали то, что обыкновенно дѣлаютъ два товарища, когда встрѣтятся долго не видавшись другъ съ другомъ: мы пошли въ портерную. Я сталъ его тотчасъ-же распрашивать про Санди Джима. Альфъ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ разсказалъ мнѣ, что они по дорогѣ разсорились. Это меня нисколько не удивило, но мнѣ показалось страннымъ, что Санди Джимъ уѣхалъ будто-бы въ Европу. Тысячу разъ онъ говорилъ мнѣ, что живи онъ хоть сто лѣтъ, такъ никогда не оставитъ Австраліи; онъ и не могъ этого сдѣлать, также какъ я, но у него былъ, также какъ у меня, паспортъ на свободное пребываніе во всей Австраліи.
   Билли Альфъ разсказывалъ мнѣ, что ему теперь очень хорошо, что онъ купилъ въ новомъ кустарникѣ кусокъ земли и хочетъ совсѣмъ бросить исканіе золота. Разговоръ какъ-то не вязался; Альфъ чувствовалъ это также хорошо, какъ и я, поэтому вынулъ изъ кармана трубку, чтобы въ клубахъ табачнаго дыма незамѣтнѣе протянуть время.
   Просто чудеса, какъ иногда изъ пустяковъ выходятъ наружу большія вещи! Не вынь Альфъ своей трубки, и я бы не вынулъ своей, и вы никогда-бы не услышали той исторіи, что я вамъ разсказываю теперь.
   А дѣло-то вышло вотъ какъ: чтобы закурить трубку, вѣдь вамъ надо ее зажечь; для этого нужна спичка, а спички всякій держитъ въ спичечницѣ. Такъ вотъ спичечница-то, которую вынулъ изъ своего кармана Билли Альфъ, была точь въ точь такая, какую я подарилъ Санди Джиму при нашемъ прощаньи.
   Меня точно какъ стрѣлой пронзило всего, когда я увидѣлъ эту вещицу въ рукахъ у Альфа. Я не знаю, что такое значитъ нервы, вообще не знаю, какое это такое чувство страхъ, но въ эту минуту я испугался. Я зналъ очень хорошо, какой былъ человѣкъ Санди Джимъ: онъ ни за какія блага не подарилъ-бы никому вещи, которую я далъ ему на память. Я зналъ его какъ самого себя, а я скорѣе-бы пожертвовалъ жизнью, чѣмъ отдалъ-бы кому нибудь ножикъ, подаренный мнѣ Санди Джимомъ. Значитъ, говорилъ я себѣ дальше, если Санди Джимъ не отдалъ спичечницы добровольно, она была отнята у него силой, а если онъ изъ за этого поссорился съ Альфомъ, такъ что-жъ дальше?
   Всѣ эти мысли проходили у меня въ головѣ, пока я закуривалъ трубку. Я далъ себѣ слово во чтобы то ни стало разузнать, уѣхалъ-ли Джимъ въ Европу и что съ нимъ сталось. Я, какъ можно равнодушнѣе, спросилъ Билли Альфа, что же у нихъ вышла за исторія, и отчего они такъ скоро разошлись?
   "Ахъ", съ замѣшательствомъ отвѣчалъ онъ, "мы два дня ѣхали вмѣстѣ, потомъ заспорили въ какую сторону ѣхать дальше, и тогда Санди Джимъ взялъ направо, а я налѣво".
   Я сталъ его спрашивать дальше, почему же онъ знаетъ, что Санди уѣхалъ въ Европу?
   "Мнѣ сказалъ одинъ товарищъ, который пріѣхалъ изъ Мэльборна, и разговаривалъ съ Джимомъ на кораблѣ; вотъ все, любезный Тротъ, что я объ немъ знаю!"
   Я добродушно кивнулъ головой, будто-бы вполнѣ вѣря его разсказу. Объ спичечницѣ я не проронилъ ни словечка.
   "Скажи-ка мнѣ, Альфъ", продолжалъ я помолчавъ немного, "можно мнѣ переночевать эту ночь у тебя?"
   "Какая, право, досада!" отвѣчалъ онъ, ворочая глазами, какъ будто это въ самомъ дѣлѣ огорчало его, "палатка моя восьми футовъ въ ширину и десяти въ длину, а со мной еще двое людей, они также спятъ въ моей палаткѣ!"
   Ага! подумалъ я -- у него въ палаткѣ есть что-то чего я не долженъ видѣть. Я пожелалъ ему спокойной ночи и мы разстались. Разумѣется, я слѣдилъ за нимъ, и не выпускалъ его изъ вида. Онъ пошелъ къ своей палаткѣ; она была вдвое больше противъ того какъ онъ разсказывалъ. И какъ бы вы думали, кто былъ привязанъ подлѣ самой ея двери? Собака Санди Джима! Собака моего стараго друга Санди, Лео, которая не оставила-бы своего господина, хоть-бы ее заколотили до смерти! Я сейчасъ-же подумалъ: "Ну, другъ Санди! они съ тобой сфальшивили; но погоди, я ужъ узнаю, какъ все это было!"
   Лилли Тротъ замолчалъ теперь послѣ длиннаго разсказа. Уже была глухая ночь, далекіе раскаты грома предвѣщали грозу. Я могъ различать черты своего собесѣдника, только по временамъ, когда особенно ярко вспыхивала какая нибудь вѣтка нашего костра, и мнѣ казалось, что онъ принимаетъ какое-то таинственное, чуть не зловѣщее выраженіе. Онъ толкалъ ногой горящій костёръ, и изъ него сыпались тысячи искръ. Огонь охватывалъ одну вѣтвь за другой, пламя ярко вспыхивало, потомъ опять дѣлалось темно, и огонь пробивался въ другомъ мѣстѣ. Наконецъ, Лилли Тротъ снова началъ свой разсказъ:
   "Видъ собаки моего бывшаго друга не могъ способствовать къ спокойному настроенію моихъ мыслей; я чувствовалъ, какъ кровь прилила къ головѣ. Воображеніе рисовало мнѣ всевозможныя ужасныя картины; я представлялъ себѣ, какъ Санди Джимъ лежитъ на землѣ, и какъ Альфъ склонилъ надъ нимъ свое дьявольское лицо. Лео была вѣрнѣйшая, прекраснѣйшая собака, какую я когда либо видѣлъ, Джимъ часто говаривалъ: "Я лучше соглашусь быть бѣднякомъ и имѣть Лео, чѣмъ быть богатымъ безъ Лео". Не легко было вырваться изъ его челюстей тому, кто разъ попалъ въ нихъ. Отъ него со страхомъ отходили всѣ другія собаки. Онъ весь былъ искусанъ -- такъ часто приходилось ему выдерживать борьбу на жизнь и на смерть. Для меня было непостижимой загадкой, какъ могъ Альфъ укротить его и привязать къ себѣ?
   Я направился въ ближайшую портерную и за стаканомъ грога сталъ обдумывать, что мнѣ дѣлать. Отретироваться безъ шума и безъ того чтобы не быть замѣченымъ Лео, было не совсѣмъ легко. Я у того и у другаго разспрашивалъ объ Альфѣ. Никто его терпѣть не могъ, да и онъ ни съ кѣмъ не знался, жилъ себѣ въ одиночку и старался избѣгать всякихъ лишнихъ разговоровъ. Всѣ считали его за капитальнаго, отъявленнаго негодяя. Когда я выпилъ свой грогъ, у меня въ головѣ твердо засѣла мысль -- въ эту же ночь пріобрѣсти Лео, чего-бы это не стоило.
   Попозже ночью, я осторожно подкрался къ палаткѣ Альфи; онъ спалъ въ ней одинъ, никакихъ товарищей, какъ онъ говорилъ, съ нимъ не было. Отсюда я еще осторожнѣе приблизился къ канурѣ Лео, во всякомъ случаѣ остерегаясь подходить ближе разстоянія его цѣпи. Онъ увидѣлъ меня и минутъ пять заливался лаемъ; не переводя духу.
   У Санди Джима была одна любимая пѣсня, которую онъ часто пѣлъ. Я началъ потихоньку насвистывать её, точно такъ какъ это бывало дѣлалъ Джимъ. Лео сталъ понемножку униматься и наконецъ совсѣмъ замолчалъ. Я подползъ ближе и назвалъ его по имени. Онъ узналъ меня, началъ лизать руки и такъ принялся прыгать и скакать на своей цѣпи, что я думалъ, разорветъ онъ ее. Я съ трудомъ успокоилъ его и перерѣзалъ цѣпь.
   Сдѣлавъ это, я, что было духу, бросился бѣжать прямо въ кустарникъ; по бряцанью цѣпи сзади меня я зналъ, что Лео слѣдуетъ за мной. Когда я почувствовалъ себя въ безопасности -- подпустилъ собаку къ себѣ и освободилъ ее отъ цѣпи и ошейника. Ну, Лео, воскликнулъ я, между тѣмъ какъ онъ облапивалъ меня, теперь начнемъ розыскивать что сталось съ твоимъ господиномъ!
   Я готовъ побожиться, что собака поняла меня; она тихонько помахивала хвостомъ и смотрѣла на меня своими блестящими глазами, словно обѣщала помочь мнѣ.
   Восемь дней спустя я былъ опять въ Ослиной ямѣ, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ полтора года тому назадъ разстался съ своими двумя товарищами. Наша старая палатка еще стояла на своемъ мѣстѣ; конечно, она была сильно повреждена, но все таки въ ней жилъ еще какой-то старикъ, но къ сожалѣнію онъ не могъ дать мнѣ никакихъ указаній. Средства мои въ конецъ истощились; я опять принужденъ былъ искать золото. Я пошелъ на старое наше мѣсто, но теперь, работая въ десять разъ больше прежняго, находилъ всего нѣсколько унцій золота. Да мнѣ и не надо было больше, и я отправился по тому направленію, куда поѣхали тогда тѣ двое. Въ полдень я ужъ не зналъ куда идти дальше, потому что дорога раздѣлялась. Я рѣшился идти по той, которая казалась болѣе проѣзженной. Не прошелъ я по ней и двадцати шаговъ, какъ Лео подбѣжалъ ко мнѣ и схватилъ меня за пальто. Сначала я не обратилъ на него вниманія, но онъ начали визжать и всталъ у меня въ ногахъ, такъ что я не могъ сдѣлать шагу впередъ. Когда я пріостановился, онъ побѣжалъ назадъ къ другой дорогѣ и остановился тамъ, словно поджидая меня. Теперь, чортъ возьми, я понялъ въ чемъ дѣло: собака знала по какой дорогѣ пошли они тогда! Если мнѣ теперь кто скажетъ, что у собаки нѣтъ разума, такъ я скажу тому, что онъ самъ глупѣе всякой собаки.
   Однако для меня оставалось загадкой, какими судьбами Лео, не забывшій до сихъ поръ своего господина, могъ оставаться у Билли Альфа? Я рѣшилъ слѣпо слѣдовать за собакой. Животное, не задумываясь надъ дорогой, хотя бы она дѣлилась на три или на четыре пути, бѣжала впередъ.
   На второй день мы пришли къ обширному бараку, передъ которымъ стояло на скамьѣ нѣсколько бутылокъ инбирнаго пива. Здѣсь Лео остановился. Я вошелъ въ баракъ и спросилъ хозяина, нѣтъ ли у него чего-нибудь "покрѣпче" инбирнаго пива.
   Онъ недовѣрчиво посмотрѣлъ на меня, думая, не изъ тайной ли и полиціи, потому что онъ потихоньку продавалъ грогъ, что особенно преслѣдовалось полиціей, налагавшей за это большой штрафъ. Впрочемъ, убѣдясь, что я не шпіонъ, онъ далъ мнѣ желаемое.
   Когда я съ нимъ расплатился, онъ проводилъ меня до дверей и увидѣлъ Лео: "Эту собаку я ужъ видѣлъ разъ!" сказалъ онъ.
   "Давно"? спросилъ я, какъ будто мимоходомъ, хотя сердце у меня такъ и стукало въ груди.
   "Да такъ, можетъ быть съ годъ тому назадъ!"
   "Съ ней было двое людей?" спросилъ я, дѣлая видъ будто занимаюсь ошейникомъ Лео.
   "Да. Только не вы были!"
   "Не я," и продолжая разговоръ я спросилъ: "А вы также видѣли обоихъ, когда они ѣхали и назадъ?"
   "Только одного", отвѣтилъ онъ.
   У меня морозъ пробѣжалъ по кожѣ. "Котораго же?" спросилъ я.
   Онъ громко захохоталъ и посмотрѣлъ на меня бокомъ; онъ не привыкъ къ такимъ настойчивымъ вопросамъ.
   "Почемъ же я знаю!" проговорилъ онъ наконецъ
   "Да собака-то была съ нимъ!" воскликнулъ я.
   "Это вѣрно, собака была съ нимъ, но въ какомъ видѣ? Несчастное животное было все въ крови, должно быть, его ужасъ какъ колотили".
   Для меня было этого довольно. Я простился съ хозяиномъ и пошелъ дальше.
   Скрывшись у него изъ виду, я бросился на землю; Лео легъ у меня въ ногахъ и наблюдалъ за мной своими налитыми кровью глазами.
   "Такъ вернулся только одинъ!" воскликнулъ я. "Лео, который же это изъ нихъ былъ? Джимъ или Альфъ?" животное помахивало хвостомъ, и глаза его словно говорили: "если бы я только могъ говорить, я бы все разсказалъ". Потомъ онъ вскочилъ и залаялъ: пойдемъ!
   Я двигался впередъ точно лунатикъ, не думая, не разсуждая, я дѣлалъ только то, что хотѣлъ Лео. Онъ назначалъ мѣсто ночлега, онъ приводилъ меня къ пивнымъ лавкамъ, какія были на пути, онъ показывалъ мнѣ скрытыя въ уединенныхъ мѣстахъ источники, которыхъ бы мнѣ никогда не отыскать безъ него. Разъ онъ отвелъ меня совсѣмъ въ сторону отъ дороги; мили двѣ шли мы не разбирая куда, какъ вдругъ очутились передъ маленькимъ блокгаузомъ. Было двѣнадцать часовъ дня; Лео былъ въ этотъ день особенно безпокоенъ: онъ визжалъ и каждую минуту прибѣгалъ ко мнѣ, будто торопя меня идти поскорѣе. Это былъ пятый день нашего странствія; мы прошли навѣрно миль тридцать. Въ послѣдній день я видѣлъ по пути много полузасыпанныхъ ямъ; очень можетъ быть, что Джимъ и Альфъ рыли здѣсь землю отыскивая золото. Когда мы подошли къ хижинѣ, Лео пришелъ въ такую ярость, точно вдругъ взбѣсился. Онъ страшно вылъ, а двѣ собаки изъ блокгауза храбро отвѣчали ему. На этотъ шумъ изъ хижины вышелъ человѣкъ и съ жесточайшей руганью спросилъ, что я хочу у него украсть?
   "Съ какой стати считаешь ты меня за мазурика, оселъ?" со злостью закричалъ я на него, ибо былъ въ сквернѣйшемъ расположеніи духа.
   "А то за кого же тебя считать!" хватилъ онъ, "гдѣ же твои прекрасные товарищи?"
   "Какіе такіе товарищи?" спросилъ я.
   "Ты еще спрашиваешь какіе, мазурикъ?" закричалъ онъ внѣ себя отъ злости. "Что ты меня считаешь за новичка? Ты думаешь, я не узнаю собаки? Провались тѣ окаянные мерзавцы, что обокрали меня тогда всего, утащили чай, сахаръ, даже мой заступъ! Пусть-ка придутъ еще; теперь мое ружье въ порядкѣ, и будь я проклятъ, если не положу одного изъ нихъ на мѣстѣ!"
   Теперь я совсѣмъ успокоился.
   "А когда это случилось, почтеннѣйшій? Эдакъ больше году тому назадъ?" спросилъ я очень вѣжливо.
   "Ну -- да, дьяволъ!"
   Я насилу могъ удержаться, чтобы не поколотить его.
   "Эй ты, молодецъ! послушай-ка что я тебѣ скажу!" закричалъ онъ и прицѣлился въ меня. "Если ты не уберешься отсюда, покуда я сосчитаю десять, такъ будешь мнѣ стоитъ моего заряда!"
   Что мнѣ было дѣлать съ этимъ дуралеемъ? Я пошелъ своей дорогой. Задумчиво слѣдовалъ за мною Лео. Онъ бѣжалъ поджавъ хвостъ, низко нагнувъ морду къ землѣ и безпрестанно оборачиваясь чтобы посмотрѣть, иду ли я за нимъ.
   Такъ шли мы съ добрый часъ, и углубились въ лѣсную чащу, какъ вдругъ Лео остановился. Когда я подошелъ въ нему, онъ громко залаялъ и началъ неистово рыть передними лапами землю. Я сталъ обыскивать кустарники и нашелъ заржавѣвшій заступъ, должно быть тотъ самый, о которомъ поминалъ давишній грубіянъ. Я взялъ его. Лео все рылъ землю; яма была уже порядочно глубока; я сталъ ему помогать и -- показалось нѣсколько обугленныхъ костей! Горе бѣднаго Лео надрывало сердце; онъ лаялъ, визжалъ, жалобно вылъ; я въ первый разъ въ жизни видѣлъ, что собака можетъ плакать. Теперь я зналъ, какъ произошло убійство, будто я самъ былъ свидѣтелемъ его. Вотъ тутъ спалъ мой несчастный товарищъ; тамъ вотъ стоялъ алчный Альфъ, раздумывая, какъ бы одному заграбастать все золото, и раздробилъ товарищу черепъ. Прощай, Санди Джимъ, спокойной ночи! Пожилъ, будетъ съ тебя. Потомъ Билли Альфъ зажегъ костеръ, сжегъ трупъ, а золу сгребъ въ эту яму.
   Весь этотъ день я еще ничего не ѣлъ, а не чувствовалъ голода. Отъ сильнаго волненія я не помнилъ что дѣлалъ; я разсказывалъ собакѣ всѣ свои дальнѣйшіе планы, совершенно какъ бы говорилъ съ человѣкомъ. Однако, я скоро опомнился и поспѣшилъ назадъ къ упомянутой выше хижинѣ. Съ большимъ трудомъ удалось мнѣ укротить грубаго хозяина и разсказать ему про свое открытіе. Онъ пошелъ со мной и далъ мнѣ мѣшокъ. Въ него уложили мы все что могли найти, кости, нѣсколько металлическихъ пуговицъ и обгорѣлыхъ лохмотьевъ.
   Собравъ это, я какъ можно скорѣе поспѣшилъ въ Новые Кусты, гдѣ жилъ Билли Альфъ. Я пріѣхалъ туда ночью. Не знаю какъ это случилось, но я не подумалъ взять кого-нибудь съ собой, это потому, что былъ въ слишкомъ возбужденномъ состояніи. Я прямо пошелъ къ Альфиной палаткѣ, гдѣ видѣнъ еще былъ свѣтъ. Альфъ, который въ эту минуту раздѣвался, съ руганью подошелъ къ двери и спросилъ: кто тамъ?
   "Лилли Тротъ!" воскликнулъ онъ и отворилъ дверь. Я вошелъ въ палатку, Лео слѣдовалъ за мной по пятамъ.
   "Чортъ возьми, Лилли!" закричалъ Альфъ, "откуда это тебя привезло? Да и моя собака съ тобой!"
   Но взглянувъ на меня, онъ вздрогнулъ: вѣрно лицо мое было не больно то успокоительно.
   "Знаешь ты, что у меня въ этомъ мѣшкѣ?" проговорилъ я хриплымъ голосомъ.
   "Почему же я могу знать?" отвѣчалъ онъ, дѣлая гримасу чтобы засмѣяться.
   "Такъ я тебѣ скажу! Въ немъ кости Санди Джима, твоего пріятеля Санди Джима, котораго ты убилъ! Твое мѣсто на висѣлицѣ, скотина, и ты не уйдешь отъ нея!"
   Не успѣлъ я выговорить этихъ словъ, какъ уже онъ навелъ на меня свой револьверъ. Я выбилъ его у него изъ рукъ. Онъ схватилъ лопату, размахнулся ею и навѣрное размозжилъ бы мнѣ черепъ, если бы Лео стремительно не бросился на него и не повалилъ его на землю. Зубы собаки въ мигъ впились въ его горло. Я вышелъ за дверь и выстрѣлилъ изъ револьвера. Сейчасъ же сбѣжалось множество народа, и я разсказалъ всю исторію. Молодца связали по рукамъ и по ногамъ, и мнѣ нечего прибавлять, что онъ былъ повѣшенъ по всѣмъ правиламъ искуства.
   "Видите-ли", заключилъ свой разсказъ Лилли Тротъ, "вотъ эта спичечница, черезъ которую Санди Джимъ нашелъ своего мстителя".
   Маленькая мѣдная коробочка какъ-то особенно блестѣла въ пламени вспыхивавшаго костра; потомъ Лилли Тротъ опять бережно положилъ ее къ себѣ въ карманъ, какъ будто въ ней хранилось какое-нибудь сокровище.

"Нива", NoNo 40--41, 1875

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru