Это было недавно. На "Паризоте" спускали английский флаг. "Паризот" -- это русский пароход "Юлия", уведенный белыми в девятнадцатом году. "Юлия" четыре года плавала по Средиземному и Мраморному морям и потом поставлена была на Анатолийскую линию. В декабре прошлого года она вышла из Константинополя в Зунгулдак за углем. В Зунгулдаке помощник капитана пошел к морскому агенту.
-- Эффенди, -- сказал помощник капитана, -- в твоем порту скопилось много судов, моя очередь приемки угля еще не скоро, я пойду отстаиваться в Эргли, эффенди.
-- Якши, -- сказал турок и приложил руку ко лбу, к сердцу и еще к чему полагается.
И "Юлия", дождавшись ночи, вышла в Эргли. Она отошла от берега на пятнадцать миль, и тогда помощник капитана Гавриличенко, взяв по револьверу в каждую руку, взошел на мостик.
-- Товарищи, -- сказал он команде, -- мы не пойдем в Эргли, мы идем домой в Одессу. Кто против -- пусть тот выйдет на мостик и выбросит меня за борт.
Никто не оказался против. Гавриличенко спрятал свои револьверы. Рулевой повернул колесо. "Юлия" взяла курс домой, в Одессу.
Она шла с потушенными огнями, противоборствуя неслыханному шторму. Буря доходила до 11 баллов, в Новороссийске в эти дни оторвался гигантский "Трансбалт". В море погибла "Капнаро" и "Адмирал Деройтер", но "Юлия", с потушенными огнями, с поломанным винтом, без угля и настигаемая погоней, шла домой в Одессу.
Скорлупа колыхалась в бездне, радио и сирены выли в черных разрезах бездны, но суденышко с раздробленным винтом, взятое на буксир ледоколом, пришло в Одессу. И вот сегодня на "Паризоте" спускали английский флаг. В порт пришли оркестры, комсомолия и матросы. Английский флаг падал на корму медленно, недостреленной птицей, и пурпур нашего флага карабкался кверху, по трудной лестнице шестилетнего нашего восхождения.
Английские моряки смеялись, уходя с парохода, русская команда смеялась, всходя на него. И потом все пошли в кают-компанию, выпили вина и танцевали на палубе, притоптывая каблуками сильнее, чем старый бог притоптывает своими беззубыми громами.
Потому, что это действительно было смешно: английские матросы ничего не теряли, отдавая добро, заграбленное их хозяевами, а мы все выигрывали, отбирая пароход, неправильно принадлежавший бывшим хозяевам.
Пролетарии ничего не теряли в этот день, и вот почему они выпили вина и топали на палубе сильнее, чем бог топает громами.