Четвертый день волновалось море, четвертый день горизонт был покрыт туманом и на нем не показывалось ни одного паруса. Мелкий, осенний дождь частой сеткой, с утра до вечера, падал на землю, и неприветливые, унылые шхеры с их черными, показывавшимися над поверхностью воды и прозванными "головами дьявола" валунами, -- казались еще более унылыми.
На всем видимом пространстве островов не появлялось ни одного живого существа, и самые хижины рыбаков с наложенными на их кровли большими камнями, хмурые и подслеповатые, -- казались необитаемыми.
В такую погоду пуститься в море за добычей значило бы идти на верную гибель, и все рыбаки сидели по своим хижинам -- кто чиня сети или вырезывая из дерева кое-что для домашнего обихода, кто за библией, а иные просто отдыхая на жестких койках.
Когда совсем стемнело, маленькие окна рыбачьих домиков засветились огоньками, подобно светлячкам, разбросанным тут и там среди осеннего мрака и разъяренной, неумолчно бушевавшей стихии.
Старый Густав Краус тоже зажег небольшую жестяную лампочку, осветившую неприглядную внутренность хижины с её бедной утварью, пучками трав, развешанных вдоль стен, и старым, охотничьим ружьем, висевшим на почетном месте -- над изголовьем хозяйской койки. Старуха Бригитта копошилась у очага, доставая скудный ужин.
-- Вот и еще одна бурная ночь! -- сказал вздыхая Краус, -- спаси Господи тех, кто в дороге!
-- Я думаю, у немногих найдется охоты и смелости путешествовать в такое время! -- отвечала Бригитта, накрывая на простой, сосновый стол грубую скатерть.
-- Охоты, -- может быть, но немало найдется людей, обязанных ехать! -- отвечал Густав.
-- Ни один капитан не решится пуститься в плавание, разве какой-нибудь сумасшедший.
Старик пожал плечами. Пожалуй, Бригитта была права. Только сумасшедшему, ненормальному человеку могла прийти блажная мысль пуститься в море. Погоду следовало переждать. Ведь ждут же четвертый день бедные рыбаки, а кому больше как не им нужно море, которое их кормит? Если такая погода протянется еще два, три дня, то всем придется плохо!
-- Ветер не переменяется! -- заметила старуха, как бы отвечая сокровенным думам мужа.
-- Да и трудно рассчитывать на перемену! -- подтвердил старик.
Они сели ужинать и ели не спеша, молча, как едят старые рабочие люди, прислушиваясь к бешеным порывам ветра, шуршавшего по старым доскам крыши и ломившегося в маленькое оконце хижины.
Прибравшись после ужина, Бригитта легла спать. Старик посидел некоторое время за столом, сквозь большие, круглые очки стараясь разобрать, Бог весть в который раз, письмо сына, уехавшего в Америку, но грамота ли плохо давалась старому рыбаку, очки ли изменяли, или почерк был уж очень неразборчив -- не известно, только старик скоро прекратил чтение, тщательно сложил письмо и, подсунув его под отставший корешок толстой библии, отправился на свою койку.
Бригитта вдруг проснулась от страшного, потрясшего душу крика... Казалось, будто за один раз крикнуло несколько сот человек, и затем всё стихло. Море бушевало; порывы ветра становились сильнее. Дрожа от страха, Бригитта села на койку и начала напряженно слушать.
Ничего! Крик более не повторился. Только море по-прежнему, шумело и ветер рвал.
"Кому было кричать в такое время, когда ни одно судно не решалось выйти в открытое море? Может быть, это сон, не более? Но людские голоса?
Бригитта всё сидела на койке прижав старую, морщинистую руку к старому сердцу, которое тревожно билось. А ветер шумел и рвался в оконце и бешеные всплески моря были так сильны, так близки, что старухе казалось, что она чувствует своим иссохшим Телом их соленую влагу.
-- Я проснулась ночью от страшного крика! -- сказала она мужу, угрюмо чинившему сеть при скудном свете непогодливого утра, -- мне казалось, что несколько сот человек крикнули в один раз и затем всё стихло! Не случилось ли какого несчастья на море?
-- Что там могло случиться! -- отвечал Краус, -- наверное в море не было никого!
-- Но этот ужасный крик?..
-- Разве ты не привыкла к голосам моря? В хорошую погоду не слышно ничего, но стоить морю взволноваться, да еще ночью, так и начнутся разные голоса, -- только слушай, если не страшно! Слышал я, будто есть такие чудовища, у которых голова женщины, а туловище рыбье, -- они-то и кричат по-человечьи и наводят неопытных моряков прямо на скалы. А ты-то сама разве не слышала, как кричат чайки? Точно плачут дети! А еще есть страшные чудовища, -- морские змеи -- наверно и те кричат как-нибудь, радуясь непогоде, -- кто же их знает, -- я никогда не слышал!
-- Нет, -- отвечала старуха, качая головой, -- это были совсем людские голоса! И вот что странно, -- что крик этот больше не повторился! Но какой это был ужасный крик! Я помню его до сих пор!
И она, в раздумье, стала смотреть в окно.
Море всё волновалось. Мутные волны с белыми гребешками то поднимались, то опускались, сталкивались, рассыпались и вновь собирались в грозную, стихийную силу, а с серого, с нависшими клоками сизых туч, неба частой сеткой падал на землю мелкий, осенний дождь...
Через два дня среди рыбаков распространилось ужасное известие. В ночь, когда Бригитта слышала "голос моря", из двух военных судов державших курс к гавани -- одно, на котором было около трехсот человек экипажа, внезапно и бесследно погибло.