Бартенев Петр Иванович
Рассказы П. В. и В. А. Нащокиных

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Петр Иванович Бартенев

Рассказы П. В. и В. А. Нащокиных

Первая беседа 1 октября 1851 года

   Лицей помещался в Царскосельском дворце[666]. В одном корпусе здания помещалось заведение, в другом жило царское семейство: их соединяла церковь, находившаяся в середине дворца; здесь сходились, на хорах, воспитанники и члены императорской фамилии, и Александр нередко становился на сторону, где стаивали воспитанники, обходясь с ними очень ласково. Сначала заведение открыто было только на 30 человек, но так как это число не было формально объявлено, то родители навезли отовсюду детей, и число желавших поступления далеко превышало 30. Не поступившие в Лицей сначала разместились пансионерами у профессоров, и один из последних, Гауэншильд, преподававший немецкий язык, составил из них целый пансион, который обратил на себя внимание императора, был им утверждён и причислен к Лицею, под названием Лицейского пансиона[667]. Года через 2 или 3 эти заведения пришли в такое отношение. Из воспитанников Лицея (число их уменьшилось до 28, ибо один умер, другой, Гурьев, не желая быть сечёным, был исключён)[668] составили высший, второй курс, воспитанники же Пансиона -- низший, первый. Каждый пробывал в обоих курсах по 3 года и, стало быть, учился 6 лет. Высший курс носил золотые петлицы, низший серебряные (первоначально же все ходили просто в сереньких курточках). Заведение содержалось богато[669]. Для каждого лицеиста была особенная комната, что составляло ряд номеров, разделяемых коридором, по концам которого стояли две умывальницы. В одной из комнат тут же жил надзиратель, совершавший, между прочим, и ночные дозоры. Часов в 7 звонок будил воспитанников, они умывались, другой звонок звал их в нижний этаж здания, где поочередно читались молитвы и воспитанники пили чай. От 10 до 12 классы,-- два предмета, два профессора. В час обед, затем от 2 до 5 опять классы, и остальное время было свободное, т. е. предоставлялось делать, что угодно. Стеснений никаких не было. Хотя из Лицея никого никогда не пускали домой, однако обращение было до того свободно, что в саду лицеисты без опасения курили в присутствии надзирателя, должность которого исправлял до последнего времени Чириков, учитель рисования. После, по присоединении Гауэншильдовского пансиона, был ещё надзиратель -- Калинич.
   Директор Лицея был Малиновский, брат Алексея Фёдоровича, известного начальника Московского Архива.
   При Лицее была библиотека, знаменитая тем, что принадлежала Вольтеру, у которого куплена Екатериною. Многие книги носят отметки знаменитого владельца. Воспитанники свободно могли ею пользоваться. "Основанием нашей Библиотеки (говорит профессор Я. Ханыков в отчёте о состоянии императорского Александровского Лицея, читанном на акте Лицея 12 июня 1850 (стр. 22), послужило, как известно, драгоценное собрание книг, подаренное Лицею его августейшим учредителем; некоторые из них находились в личном употреблении самого государя с его собственноручными замечаниями и отметками. В настоящее время библиотека содержит в себе 5.756 сочинений"[670].
   Ученье было довольно лёгкое, энциклопедическое; особенной любви к наукам в Лицее не оказывалось, хотя воспитанники уважали преподавание и преподавателей[671].
   Профессора Закона Божия и Богословия: сначала Музовский, отправленный после в Пруссию для обучения Александры Фёдоровны; потом Мансветов, человек строгий[672]*. Русской словесности Кошанский, воспитанник Московского Университетского пансиона.
   Он же и профессор Латинского языка.
   Греческий язык не преподавался.
   Психологии -- Куницын, после него Логики и Нравственной Философии -- Галич.
   Математических наук -- Карцев. Немецкого языка -- Гауэншильд. Французского -- Будри; человек пожилых лет, брат знаменитого Марата, очень на него похожий лицом; он, с соизволения Екатерины II, переменил фамилию, страшную в летописях истории, и назвался Будри, по местечку, где он родился. Его класс был один из самых весёлых; переводил с воспитанниками Недоросля Фонвизина, переводя, прыгал, поддувал перушком, подобно Митрофанушке.
   Особенного расположения к кому-нибудь из профессоров не было[673]. Профессора неаккуратно приезжали на лекции, затем, между прочим, что некоторые из них, например, Будри, преподававший во всех женских заведениях, жил в Петербурге.
   В Лицее и Пансионе воспитанники устраивали театр и играли, но Пушкин и Дельвиг никогда не играли. Играли Нового Стерна, Чудаки[674].
   Пушкин поступил в Лицей при самом его основании. Нащокин (который был одним годом его моложе) был в Пансионе Гауэншильда. Они часто видались и скоро подружились. Пушкин полюбил его за живость и остроту характера. Вообще Пушкин любил всех товарищей, врагов у него не было. Хотя у Пушкина в Пансионе был брат (Лев), но он хаживал в Пансион более для свидания с Нащокиным, чем с братом (глупый Нащокин, умный К.)
   Экзамен, который (один раз) посетил Державин, был один из обыкновенных годичных, а не выпускной[675]. Об ласке Державина к Пушкину не было особенно говорено тогда.
   В 1816 г. Лицей и церковь сгорели, и тотчас за этим выпустили воспитанников, в том числе и Пушкина, который, стало быть, не пробыл урочных 6 лет[676].
   Нащокин вышел раньше Пушкина, не кончив курса, ещё не переведённый из Пансиона в Лицей. С тех пор надолго прекратились его сношения с Пушкиным, до самого 1828 г., когда в Москве началась самая тесная дружба.
   Приезжая в Москву, Пушкин всегда останавливался у Нащокина и всегда радовался, что извозчики из почтамта умели найти его квартиру и привезти его к нему, несмотря на то, что он менял квартиры. Всего дольше он жил у старого Пимена, в доме <Иванцовой>[677].
   Когда он приезжал к нему, они тотчас отправлялись в бани (Лепехинские, что были у Смоленского рынка) и там вдоволь наговаривались, так что им после не нужно было много говорить: в обществе они уже вполне понимали друг друга[678]. Вставал Пушкин довольно рано, никуда не выходил, покуда не встанет Нащокин, просыпавшийся довольно поздно, потому что засиживался в Английском клубе, куда Пушкин не ездил. Питая особенную к нему нежность, он укутывал его, отправляя в клуб, крестил.
   Писать стихи Пушкин любил на отличной бумаге, в большом альбоме, который у него был с замком; ключ от него он носил при часах, на цепочке. Стихов своих нисколько не скрывал от Нащокина[679].
   Роман "Дубровский" внушён был Нащокиным. Он рассказывал Пушкину про одного белорусского небогатого дворянина, по фамилии Островский (как и назывался сперва роман), который имел процесс с соседом за землю, был вытеснен из именья и, оставшись с одними крестьянами, стал грабить, сначала подьячих, потом и других. Нащокин видел этого Островского в остроге[680].
   Сказку о Царе Салтане Пушкин написал в дилижансе, проездом из Петербурга в Москву[681].
   Распорядителем суммы, вырученной за продажу сочинений Пушкина, был граф Строганов, один из душеприказчиков, поручивший это дело какому-то Отрешкову (из 250 -- только 30 т.)[682]. После Пушкина осталось только 75 рублей денег и 60 тысяч долгу, уплаченного государем[683]. Из 75 на память взяли себе по 25 -- Жуковский, Виельгорский[684] и Нащокин. Последнему же достался бумажник, архалук (подаренные в собрание Погодина), маска, отданная Сухотину, и часы, которые он уступил Гоголю[685].
   Пушкин не любил Вяземского, хотя не выражал того явно; он видел в нём человека безнравственного, ему досадно было, что тот волочился за его женою, впрочем, волочился просто из привычки светского человека отдавать долг красавице[686]. Напротив, Вяземскую Пушкин любил[687].
   Баратынский не был с ним искренен, завидовал ему, радовался клевете на него, думал ставить себя выше его глубокомыслием, чего Пушкин в простоте и высоте своей не замечал[688].

Октября 7

   У М. П. Погодина было нечто вроде литературного вечера. От своих многочисленных занятий Погодин хотел на несколько часов оторваться и посвятить эти часы воспоминаниям о Пушкине. Такова была собственно цель собрания. Приглашены были издатель Пушкина, П. В. Анненков, которому именно Погодин хотел доставить случай узнать что-нибудь новое о покойном, ближайший друг последнего Нащокин, далее один из позднейших лицеистов Мей, я и ещё кое-кто, в том числе Г. Эраст Благонравов, который в начале вечера читал свою статью на Петербургские журналы -- нечто талантливое, но несколько тривиальное.-- Погодин, кажется, не достиг своей цели. Хотя и много было говорено о Пушкине, но мало нового, дело шло как-то вяло. Вот всё, что мною было узнано там. Нащокин и другие сообщили свои догадки о лицах, к которым есть обращения в стихотворении: 19 октября 1825 г. (т. III, стр. 16)[689]: "Он не пришёл, кудрявый наш певец" относится к молодому товарищу Пушкина по Лицею, Корсакову, брату известного президента Академии Дондукова (прибавлено от жениной фамилии)-Корсакова, который по выходе из Лицея уехал в Италию и там умер[690].
   Следующие за тем две строфы относятся к моряку, тоже товарищу Пушкина по Лицею -- теперь Контр-Адмиралу Матюшкину.
   Далее в 9-й строфе стихи:
   
   "О.......  мой..........
   Ты усладил изгнанья день печальный.
   Ты в день его Лицея превратил",
   
   по догадке Нащокина, должны относиться к Гревницу[691].
   Следующая за тем строфа обращена к Горчакову, как говорил мне прежде и Шевырёв[692].
   Дальнейшее обращение относится к Дельвигу.
   Мой брат родной по музе, по судьбам -- Вильгельм (Кюхельбекер).
   В поэме: Домик в Коломне (т. II, стр. 340) есть одно обращение, относящееся к г-же Зуровой, которая прежде была за графом Страйновским, а урождённая Буткевич (сообщил Нащокин).
   Ответ Ф. Т.[693] (Туманскому), т. III, 59. Здесь говорится[694] о г-же Паниной, урождённой Пушкиной, сестре г-жи Зубковой, в которую Пушкин был влюблён[695]. Стихотворение написано в Москве. Нащокин замечал Пушкину, что стих: ""Нет, не агат в глазах у ней" может означать, что у неё нет на глазах бельм[696].
   То Dawe esqr. (стр. 72)" "Рисуй Олениной черты"[697], по словам Погодина*****.
    
   Превосходное стихотворение, начинающееся: "Когда твои младые лета" (стр. 83), по словам Нащокина, обращено к теперешней графине Закревской[698].
    
   Мадона, написанная рукою Пушкина в альбоме Юрья Никитича Бартенева, по общему отзыву, относится к Наталье Николаевне, жене поэта[699].
   На стр. 121 третьего тома, послание к Ш..ву есть послание к известному князю Шаликову[700]. Приведу здесь другое стихотворение Пушкина, относящееся к тому же лицу, которое я слышал от покойного учителя Рязанской Гимназии H. Н. Титова (впоследствии Инспектора Владимирской Гимназии):
   
   Князь Шаликов, газетчик наш печальной,
   Елегии семье своей читал,
   А казачок огарок сальной
   Пред ним со трепетом держал.
   Вдруг он заплакал, зарыдал.
   "Вот вы с него пример берите, дуры!" --
   Князь дочерям своим сказал.
   "Почто, о милое дитя натуры,
   Слезой наполнился твой взор?"
   (А мальчик отвечал),
   "Мне хочется на двор!"[701]
   
   На стр. 123: вероятно, к Пущину, лицейскому товарищу[702].
   На стр. 131: к Всеволожскому[703].
   На стр. 136: к графу Самойлову (по свидетельству Нащокина)[704].
   На стр. 138: к Чаадаеву[705].
   На стр. 154: к Давыдову Александру Львовичу, одному из трёх братьев. В их семействе, в селе Каменке, Пушкин гащивал. Тот же Давыдов есть и Фальстаф, см. т. XI[706].
   На стр. 156: к Языкову[707].
   Череп к Дельвигу[708].
    
   Подражания Корану посвящены П. А. Осиповой, соседке Пушкина по Псковской деревне (сообщил Погодин).
    
   Окончание Пророка: (219)
   Восстань, восстань, пророк России,
   В позорны ризы облекись,
   Иди, и с вервием вкруг шеи (выи?)
   ...явись (от Погодина, то же сообщил и Хомяков)[709].
   Вот Олин, божия коровка,
   Вот Каченовскнй, злой паук,
   Вот и Свиньин, Российский жук.
   Вот Глинка, чёрная мурашка,
   Вот Раич, мелкая букашка (242)[710].
    
   Г. Мей, из слов которого можно было заключить, что он лицеист, сообщил, что, по преданию, на стенах лицейского карцера сохранялось несколько строф Руслана и Людмилы. Он же прочёл эпиграмму Пушкина на лицейского доктора Пешеля, где упоминается лакей Сазонов, который ходил за Пушкиным во время его болезни (этого не записал).
   Он же прочёл другую эпиграмму:
   К Смирдину как ни зайдёшь,
   Ничего не купишь,
   Иль Сенковского найдёшь,
   Иль в Булгарина наступишь[711].
   (Между прочим о Булгарине. T. Н. Грановский, познакомившийся с Пушкиным у Плетнёва, раз шёл с ним пешком с дачи в Петербург. Они говорили, и этот разговор Грановский причисляет к приятнейшим в своей жизни. Говоря о Булгарине, Пушкин сказал, что напрасно его слишком бранят, что где-нибудь в переулке он с охотою с ним встретится, но чтоб остановиться и вступить с ним в разговор на улице, на видном месте, на это он -- Пушкин -- никак не решится.)
   Ещё эпиграмма, сообщённая тем же:
   Поэт Неведомский, неведомый никем
   Поет неведомо зачем.
   Неведомский после этого оставил стихи, стал писать прозою и помещал статьи свои впоследствии у Пушкина в "Современнике"[712].
    
   По словам того же, Татьяна в высшем обществе срисована с графини Строгановой, урождённой Кочубей[713].
    
   Погодин говорит, что о первых годах литературной деятельности Пушкина многое можно узнать от Долгорукова, что женат на Шатиловой, и от Мазуриных[714].
    
   Г. Мей говорит, что собрание ненапечатанных стихов Пушкина есть у Г. Тинькова, что живёт в Орловской губернии.-- Демон относится к А. Раевскому, которого сестра за М. Ф. Орловым.
   Нащокин сказал, что первые стихи Пушкин написал на французском языке ещё будучи 8 лет[715]. Пушкин, по его же словам, пользовался царскою милостью на пользу другим. Так, когда умер H. Н. Раевский, Пушкин выпросил его вдове (внучке знаменитого Ломоносова, как заметил Погодин) пенсион: Государь ей назначил 12.000 пенсиону[716]. Ещё выпросил прощения одному офицеру, который за то, что выпустил из-под надзору кн. Оболенского, был разжалован в солдаты и встретился с Пушкиным во время его путешествия в Арзрум[717].
   Пушкин ввёл в обычай, обращаясь с царственными лицами, употреблять просто одно слово: государь. Когда наследник заметил ему, что он не Государь, Пушкин отвечал: Вы г. наследник, а отец ваш г. император. Его высочество Михаил Павлович любил шутить с Пушкиным, они говаривали о старинном оружии, об военном уставе, об Артикуле[718]. Государыню Пушкин очень любил, благоговел перед нею. Когда Пушкина перевезли из Псковской деревни в Москву, прямо в кабинет Государя, было очень холодно. В кабинете топился камин. Пушкин обратился спиною к камину и говорил с Государем, отогревая себе ноги; но вышел оттуда со слезами на глазах и был до конца признателен к Государю[719].
   

8-го Октября

   На письме Нащокина к Пушкину, писанном в Туле 1834 года и находившемся в бумагах Пушкина[720], но по смерти его возвращённых Натальею Николаевною к Нащокину, рукою Пушкина, на обороте, написано:
   Настоичка травная,
   Настоичка тройная,
   На зелья составная!
   Удивительная!..
   Вприсядку при народе
   Тряхнул бы в хороводе
   Под: Збранный Воеводе
   Победительная!..[721]
   Нащокин и жена его с восторгом вспоминают о том удовольствии, какое они испытывали в сообществе и в беседах Пушкина. Он был душа, оживитель всякого разговора. Они вспоминают, как любил домоседничать, проводил целые часы на диване между ними; как они учили его играть в вист, и как просиживали за вистом по целым дням; четвёртым партнёром была одна родственница Нащокина, невзрачная собою; над ней Пушкин любил подшучивать. Любя тихую домашнюю жизнь, Пушкин неохотно принимал приглашения, неохотно ездил на так называемые литературные вечера. Нащокин сам уговаривал его ездить на них, не желая, чтобы про него говорили, будто он его у себя удерживает. В пример милой весёлости Пушкина Нащокин рассказал следующий случай. Они жили у Старого Пимена, в доме Иванова. Напротив их квартиры жил какой-то чиновник, рыжий и кривой, жена у этого чиновника была тоже рыжая и кривая, сынишка -- рыжий и кривой. Пушкин для шуток вздумал волочиться за супругой и любовался, добившись того, что та стала воображать, будто действительно ему нравится, и начала кокетничать. Начались пересылки: кривой мальчик прихаживал от матушки узнать у Александра Сергеевича который час и пр. Сама матушка с жеманством и принарядившись прохаживала мимо окон, давая знаки Пушкину, на которые тот отвечал преуморительными знаками. Случилось, что приехал с Кавказа Лев Сергеевич и привёз с собою красильный порошок, которым можно было совсем перекрасить волосы. Раз почтенные супруги куда-то отправились; остался один рыжий мальчик. Пушкин вздумал зазвать его и перекрасить. Нащокин, как сосед, которому за это пришлось бы иметь неприятности, уговорил удовольствоваться одним смехом.
   В этот же раз Павел Войнович рассказал мне подробнее о возвращении Пушкина из Михайловского в 1826 г. Послан был нарочный сперва к Псковскому Губернатору с приказом отпустить Пушкина. С письмом Губернатора этот нарочный прискакал к Пушкину. Он в это время сидел перед печкою, подбрасывал дров, грелся. Ему сказывают о приезде фельдъегеря. Встревоженный этим и никак не ожидавший чего-либо благоприятного, он тотчас схватил свои бумаги и бросил в печь: тут погибли его записки (см. XI т.) и некоторые стихотворные пиесы, между прочим стихотворение Пророк, где предсказывались совершившиеся уже события 14 декабря[722]. Получив неожиданное прошение и лестное приглашение явиться прямо к императору, он поехал тотчас с этим нарочным и привезён был прямо в кабинет Государя. Камин. О разговоре с Государем Нащокин не помнит. Я было думал, что он скрывает от меня его, но он божится, что действительно не знает[723].
   В это посещение Нащокин сообщил мне автографы писем Пушкина к нему и драгоценные письма, касающиеся последних дней поэта. Многого мы не говорили. Жена Нащокина между прочим сказывала, что много писем у них распропало, раздарено и пр. Одно письмо она даже раз встретила на сальной свечке: таково было небрежение, о котором теперь сами они вспоминают с горестью. Она же говорит, что недавно в одном журнале было напечатано известие: некто продал другому письмо Пушкина к Нащокину за 50 р. серебром, и содержание письма тоже напечатано[724].
   Стихотворение: Е. Н. У.-- ...ковой, III, 168, написано к Ушаковой, в которую Пушкин был влюблён[725]; у них был тогда дом свой на Пресне. Теперь она за Наумовым[726].
    
   Нащокин с умилением, чуть не со слезами вспоминает о дружбе, которую он имел с Пушкиным. Он уверен, что такой близости Пушкин не имел более ни с кем, уверен также, что ни тогда, ни теперь не понимают и не понимали, до какой степени была высока душа у Пушкина; говорит, что Пушкин любил и ещё более уважал его, следовал его советам, как советам человека больше него опытного в житейском деле. Горько пеняет он на себя, что, будучи так близок к великому человеку, он не помнил каждого слова его. Вообще степень доверия к показаниям Нащокина во мне всё увеличивается и теперь доверие моё переходит в уверенность. Он дорожит священною памятью и сообщает свои сведения осторожно, боясь ошибиться, всегда оговариваясь, если он нетвёрдо помнит что-либо.
   Сведения о прошедшей жизни Булгарина, которыми Пушкин так искусно воспользовался в статье о Мизинчике[727], были получены им случайно. У Нащокина раз обедали князь Дадьян и полковник Владимир Николаевич Специнский, который в бытность свою в Остзейских провинциях был свидетелем всех пакостей Булгарина, тогда ещё ничтожного негодяя, и, услыхав его имя у Нащокина, рассказал его историю. Нащокин после просил Специнского повторить свой рассказ в присутствии Пушкина. У Нащокина обо всём этом написана коротенькая статейка[728].
   Пушкину всё хотелось написать большой роман. Раз он откровенно сказал Нащокину: Погоди, дай мне собраться, я за пояс заткну Вальтер Скотта![729]
   

10 Октября

   Вот воспоминание самого Пушкина о своём детстве, переданное Нащокину им самим. Семейство Пушкиных жило в деревне. С ними жила одна родственница, какая-то двоюродная или троюродная сестра Пушкина, девушка молодая и сумасшедшая. Её держали в особой комнате. Пушкиным присоветовали, что её можно вылечить испугом. Раз Пушкин-ребёнок гулял по роще. Он любил гулять, воображал себя богатырём, расхаживал по роще и палкою сбивал верхушки и головки растений. Возвращаясь домой после одной из прогулок, на дворе он встречает свою сумасшедшую сестру, растрёпанную, в белом платье, взволнованную. Она выбежала из своей комнаты. Увидя Пушкина, она подбегает к нему и кричит: Mon frère, on me prend pour un incendie.
   Дело в том, что для испуга к ней в окошко провели кишку пожарной трубы и стали поливать её водою. Пушкин, видно, знавший это, спокойно и с любезностью начал уверять её, что её сочли не за пожар, а за цветок, что цветы также поливают[730].
   У Пушкина был ещё, кроме Льва, брат, который умер в малолетстве. Пушкин вспоминал, что он перед смертью показал ему язык. Они прежде ссорились, играли; и, когда малютка заболел, Пушкину стало его жаль, он подошёл к кроватке с участием; больной братец, чтобы подразнить его, показал ему язык и вскоре затем умер (См. рассказ Шевырёва; вероятно, это тот самый брат)[731].
    
   Следующий рассказ относится уже к совершенно другой эпохе жизни Пушкина. Пушкин сообщал его за тайну Нащокину и даже не хотел на первый раз сказать имени действующего лица, обещал открыть его после.-- Уже в нынешнее царствование, в Петербурге, при дворе была одна дама, друг императрицы, стоявшая на высокой степени придворного и светского значения[732]. Муж её был гораздо старше её, и, несмотря на то, её младые лета не были опозорены молвою <не было человека, к которому бы она питала>[733]; она была безукоризненна в общем мнении любящего сплетни и интриги света. Пушкин рассказал Нащокину свои отношения к ней по случаю их разговора о силе воли. Пушкин уверял, что <в> при необходимости можно удержаться от обморока и изнеможения, отложить их до другого времени. Эта блистательная, безукоризненная дама, наконец, поддалась обаяниям поэта и назначила ему свидание в своём доме. Вечером Пушкину удалось пробраться в её великолепный дворец; по условию он лёг под диваном в гостиной и должен был дожидаться её приезда домой. Долго лежал он, теряя терпение, но оставить дело было <нев> уже невозможно, воротиться назад -- опасно[734]. Наконец, после долгих ожиданий он слышит, подъехала карета. В доме засуетились. Двое лакеев внесли канделябры и осветили гостиную. Вошла хозяйка в сопровождении какой-то фрейлины: они возвращались из театра или из дворца. Чрез несколько минут разговора фрейлина уехала в той же карете. Хозяйка осталась одна. "Etez-vous là?"[735], и Пушкин был перед нею. Они перешли в спальню. Дверь была заперта; густые, роскошные гардины задёрнуты. Начались восторги сладострастия. Они играли, веселились. Пред камином была разостлана пышная полость из медвежьего меха. Они разделись донага, вылили на себя все духи, какие были в комнате, ложились на мех... Быстро проходило время в наслаждениях. Наконец, Пушкин как-то случайно подошёл к окну, отдёрнул занавес и с ужасом видит, что уже совсем рассвело, уже белый день. Как быть? Он наскоро, кое-как оделся <смущённая хоз>, поспешая выбраться. Смущённая хозяйка ведёт его к стеклянным дверям выхода, но люди уже встали. У самых дверей они встречают дворецкого, Итальянца <печки уже топят>. Эта встреча до того поразила хозяйку, что <она> ей сделалось дурно; она готова была лишиться чувств, но Пушкин, сжав ей крепко руку, умолял её отложить обморок до другого времени, а теперь выпустить его как для него, так и для себя самой. Женщина преодолела себя. В своём критическом положении они решились прибегнуть к посредству третьего. Хозяйка позвала свою служанку, старую, чопорную француженку, уже давно одетую, и (нрзб) ловкою в подобных случаях. К ней-то обратились с просьбою провести из дому. Француженка взялась. Она свела Пушкина вниз, прямо в комнаты мужа. Тот ещё спал. Шум шагов его разбудил. Его кровать была за ширмами. Из-за ширм он спросил; "Кто здесь?" -- "Это -- я",-- отвечала ловкая наперсница и провела Пушкина в сени, откуда он свободно вышел: если б кто его здесь и встретил, то здесь его появление уже не могло быть предосудительным. На другой же день Пушкин предложил Итальянцу-дворецкому золотом 1000 руб., чтобы он молчал, и хотя он отказывался от платы, но Пушкин принудил его взять.-- Таким образом всё дело осталось тайною. Но блистательная дама в продолжение четырёх месяцев не могла без дурноты вспомнить об этом происшествии[736]*43.
   Вот, по рассказу и уверению Нащокина, самые верные обстоятельства, бывшие причиною дуэли Пушкина. Дантес, красавец собою, ловкий юноша, чуть не дитя, приехал в Петербург и был принят прямо офицером в лейб-гвардию -- почёт почти беспримерный и для людей самых лучших русских фамилий. Уже и это не нравилось Пушкину[737]. Дантес был принят в лучшее общество, где на него смотрели, как на дитя, и потому многое ему позволяли, например, он прыгал на стол, на диваны, облакачивался головою на плеча дам и пр. Дом Пушкина, где жило три красавицы: сама хозяйка и две сестры её, Катерина и Александра, понравился Дантесу, он любил бывать в нём. Но это очень не нравилось старику, его усыновителю, барону Геккерну, посланнику Голландскому. Подлый старик был педераст и начал ревновать красавца Дантеса к Пушкиным. Чтобы развести их, он выдумал, будто Дантес волочится за женою Пушкина. После объяснения Пушкина с Дантесом последний женился на Катерине Николаевне. Кажись бы, дело кончено. Но Геккерн продолжал сплетничать, руководил поступками Дантеса, объяснял их по-своему и, наконец, пустил в ход анонимные письма. Исход известен. Таким образом, несчастный убийца был убийцею невольным. Когда кровавое дело совершилось, он говорил, что готов собственною кровью смыть преступление, просил, чтоб его разжаловали в солдаты, послали на Кавказ. Государь император, не желая слушать никаких объяснений, приказал ему немедленно выехать. Жена его, умершая недавно, уехала с ним. Сам Дантес теперь в Париже. Он принадлежит партии легитимистов <Геккерн умер, оставив ему своё наследство>[738].
   А. И. Васильчикова, свидетельница всех этих событий, сообщает ещё следующее: Жена Пушкина, безвинная вполне, имела неосторожность обо всём сообщать мужу и только бесила его. Раз они возвращались из театра. Старик Геккерн, идя позади, шепнул ей, когда же она склонится на мольбы его сына? Наталья Николаевна побледнела, задрожала. Пушкин смутился; на его вопрос она ему передала слова, её поразившие. На другой же день он написал к Геккерну своё резкое и дерзкое письмо[739]. Дантес, который после этого должен был <драться за> защищать себя и своего усыновителя, отправился к графу Строганову (отцу Сергея Григ.); этот Строганов был старик, пользовавшийся между аристократами особ[енным] уважением, отличавшийся отличным знанием всех правил аристократической чести, одним словом, был органом общественного мнения в большом свете. Этот-то старец объявил Дантесу решительно, что за оскорбительное письмо непременно должно драться, и дело было решено[740].-- В анонимных письмах участвовал ещё и Гагарин, удалившийся после на Запад и перешедший в Иезуиты[741]*46.
    
   Пушкин был человек самого многостороннего знания и огромной начитанности[742]. Известный египтолог Гульянов, встретясь с ним у Нащокина, не мог надивиться, как много он знал даже по такому предмету, каково языковедение. Он изумлял Гульянова своими светлыми мыслями, меткими, верными замечаниями. Раз, Нащокин помнит, у них был разговор о всеобщем языке. Пушкин заметил между прочим, что на всех языках в словах, означающих свет, блеск, слышится буква л.
   В этот же вечер мы перебирали с Нащокиным XI том[743]. Рославлев, как говорил сам Пушкин, был написан для того, что Пушкину не нравился характер Полины в романе Загоскина: она казалась ему слишком опошленною; ему хотелось представить, как он изобразил бы её. Весь рассказ вымышлен[744].
   (Четыре рассказа 3.....) -- рассказы Натальи Кириловны Загряжской, старухи, статс-дамы.
   Фальстаф (стр. 170) -- А. Л. Давыдов, <у> к которому Пушкин <гостил> ездил в его деревню Каменку из Одессы, посланный собирать сведения о саранче (см. рассказы Горчакова)[745].
   Анекдот (стр. 173) о Д. и Б.-- о Дельвиге и Булгарине. Дельвиг вызвал Булгарина на дуэль. <Плетнёв> Рылеев должен был быть секундантом у Б. Нащокин -- у Дельвига. Б. отказался. Дел. послал ему ругательное письмо за подписью многих лиц.
   Стр. 174 -- 100.000 -- какой-то тамошний чиновник[746].
   Отрывки биографии***-- самого Нащокина[747]. Он показывал мне свои записки, которые Пушкин сократил и переделал в этих маленьких отрывках.
   Стр. 200. Лейтон придворный Лейб-медик, следовательно, писано в Петербурге[748].
   

16 Октября

   По словам Нащокина и жены его, Пушкин был исполнен предрассудков суеверия, исполнен веры в разные приметы. Засветить три свечки, пролить прованское масло (что раз он и сделал за обедом у Нащокина, и <после этого> сам смутился этою дурною приметою) и проч.-- для него предвещало несчастие. В Петербург раз приехала гадательница Киргоф. Никита и Александр Всеволодские и Мансуров (Павел), актёр Сосницкий и Пушкин отправились к ней (она жила около Морской). Сперва она раскладывала карты для Всеволодского и Сосницкого. После них Пушкин попросил её загадать и про него. Разложив карты, она с некоторым изумлением сказала: О! Это голова важная! Вы человек не простой! (т. е. сказала в этом смысле, потому что, вероятно, она не знала по-русски. Слова её поразили Всеволодского и Сосницкого, ибо действительно были справедливы). Она, между прочим, предвещала ему, что он умрёт или от белой лошади, или от белой головы (Weisskopf). После, Пушкин в Москве перед женитьбой, думая отправиться в Польшу, говорил, что, верно, его убьёт Вейскопф, один из польских мятежников, действовавших в тогдашнюю войну[749]. Нащокин сам не менее Пушкина мнителен и суеверен. Он носил кольцо с бирюзой против насильственной смерти. В последнее посещение Пушкина (весною 1836 г.) Нащокин настоял, чтобы Пушкин принял от него такое же кольцо от насильственной смерти. Нарочно было заказано оно; его долго делали, и Пушкин не уехал, не дождавшись его: оно было принесено в 1 ночи, перед самым отъездом Пушкина в Петербург. Но этот талисман не спас поэта: по свидетельству Данзаса, он не имел его во время дуэли, а на смертном одре сказал Данзасу, чтобы он подал ему шкатулку, вынул из неё это бирюзовое кольцо и отдал Данзасу, прибавивши: "оно от общего нашего друга"[750]. Сам Пушкин носил сердоликовый перстень. Нащокин отвергает показание Анненкова, который говорил мне, что с этим перстнем (доставшимся Далю) Пушкин соединял своё <верование> поэтическое дарование: с утратою его должна была утратиться в нём и сила поэзии[751]**54.
   Нетерпеливость Пушкина, потребность быстрой смены обстоятельств, вообще пылкий характер его выражается между прочим и в том, что он хотел было совсем оставить свою женитьбу и уехать в Польшу единственно потому, что свадьба по денежным обстоятельствам не могла скоро состояться (NB. Венчание происходило у Старого Вознесения на Никитской). Нащокин был постоянно против этого. Он даже имел с ним горячий разговор по этому случаю, в доме кн. Вяземского. Намереваясь отправиться в Польшу, Пушкин всё напевал Нащокину: "Не женись ты, добрый молодец, а на те деньги коня купи"[752].
   Рассказ Данзаса <жене Нащокина>. Отправляясь на дуэль за Новой Деревней на Чёрную речку, Пушкин встретил на Каменном мосту Данзаса, посадил его к себе в экипаж и на вопрос: куда? за чем? отвечал, что после узнает. Данзас догадался. Он хотел как-нибудь дать знать проходящим о цели их поездки (выронял пули, чтоб увидали и остановили). Дорогою они встретили <жену> Наталью Николаевну, которая возвращалась с гулянья. Всю дорогу Пушкин молчал. Когда потом он был привезён в карете раненый, Данзас тотчас прямо пошёл в спальню к жене. Та удивилась, что он зашёл к ней в эту комнату. "Александр Сергеевич нездоров!" -- отвечал он. Жена <тот> вскрикнула: "Верно, он умер!" -- и бросилась к нему.
   

17 Октября

   Вот отношения Пушкина к царю и ко двору. Кроме разговора по приезде из Михайловского <с царём у него было ещё следующее столкновение>, Пушкин ещё писал к царю. Во время Турецкой кампании, когда царя в Петербурге не было, кто-то из офицеров переписал и снова пустил в ход Гаврилиаду. Она попалась в руки к какому-то лицу, который донес об ней Синоду. Синод потребовал, чтоб нашли автора. Петербургский генерал-губернатор послал за Пушкиным (Эти обстоятельства Нащокин слышал не от самого Пушкина, который не любил вспоминать Гаврилиаду), а от некоего Муханова, который был адъютантом у ген.-губернатора[753]. Сначала Пушкин отозвался, что не один он писал и чтоб его не беспокоили. Но губернатор послал за ним вторично. Тут Пушкин сказал, что он не может отвечать на этот допрос, но так как Государь позволил ему писать к себе (стало быть у них были разговоры), то он просит, чтобы ему дали объясниться с самим царём. Пушкину дали бумаги, и он у самого губернатора написал письмо к царю. Вследствие этого письма государь прислал приказ прекратить преследование, ибо он сам знает, кто виновник этих стихов[754].
   Пушкин очень любил царя и всё его семейство[755]. Императрица удивительно как ему нравилась; он благоговел перед нею, даже имел к ней какое-то чувственное влечение. Но он отнюдь не доискивался близости ко двору. Когда он приехал с женою в Петербург, то они познакомились со всею знатью (посредницею была Загряжская). Графиня Нессельроде, жена министра, раз без ведома Пушкина взяла жену его и повезла на небольшой <придворный> Аничковский вечер: Пушкина очень понравилась императрице. Но сам Пушкин ужасно был взбешён этим, наговорил грубостей графине и между прочим сказал: "Я не хочу, чтоб жена моя ездила туда, где я сам не бываю". Слова эти были переданы, и Пушкина сделали камер-юнкером. Но друзья, Виельгорский и Жуковский, должны были обливать холодною водою нового камер-юнкера: до того он был взволнован этим пожалованием![756] Если б не они, он, будучи вне себя, разгоревшись, с пылающим лицом, хотел идти во дворец и наговорить грубостей самому царю. Впоследствии (как видно из письма к Нащокину) он убедился, что царь не хотел его обидеть, и успокоился. Но камер-юнкерского мундира у него не было[757]. Многие его обвиняли в том, будто он домогался камер-юнкерства. Говоря об этом, он сказал Нащокину, что мог ли он добиваться, когда три года до этого сам Бенкендорф предлагал ему камергера, желая его ближе иметь к себе, но он отказался, заметив: "Вы хотите, чтоб меня также упрекали, как Вольтера!" -- "Мне не камер-юнкерство дорого, говорил он Нащокину, дорого то, что на всех балах один царь да я ходим в сапогах, тогда как старики вельможи в лентах и в мундирах". Пушкину действительно позволялось являться на балы в простом фраке, что, конечно, оскорбляло природную знать[758].
   Будучи членом Академии Русской Словесности (жетоны академии он приваживал к Нащокину), Пушкин сильно добивался быть членом Академии Наук, но Уваров не допускал его, и это было одною из причин их неудовольствия[759].
   Великий Гёте, разговорившись с одним путешественником об России и слыша о Пушкине, сказал: "Передайте моему собрату вот моё перо". Пером этим он только что писал. Гусиное перо великого поэта было доставлено Пушкину. Он сделал для него красный сафьянный футляр, на котором было <надписано> напечатано: Перо Гёте, и дорожил им[760].
   Ни наших Университетов, ни наших театров Пушкин не любил. Не ценил Каратыгина, нижé Мочалова. С Сосницким был хорош.
   Пушкин был великодушен, щедр на деньги. Бедному он не подавал меньше 25 рублей. Но он как будто старался быть скупее и любил показывать, будто он скуп. Перед свадьбою ему надо было сшить фрак. Не желая расходоваться, он не сшил его себе, а венчался и ходил во фраке Нащокина. В этом фраке, кажется, он и похоронен.
   Натура могучая, Пушкин и телесно был отлично сложён, строен, крепок, отличные ноги. В банях, куда езжал с Нащокиным тотчас по приезде в Москву, он, выпарившись на полке, бросался в ванну со льдом и потом уходил опять на полок. К концу жизни у него уже начала показываться лысина, и волосы его переставали виться.
   Почти все произведения Пушкина были слышаны Нащокиным от него самого, ещё до печати. Между прочим, читая Бориса Годунова, на сцене у фонтана, Пушкин сказывал ему, что эту сцену он сочинил, едучи куда-то на лошади верхом. Приехав домой, он не нашёл пера, чернила высохли, это его раздосадовало, и сцена была записана не раньше, как недели через три; но в первый раз сочинённая им, она, по собственным его словам, была несравненно прекраснее.-- (И тайные стихи обдумывать люблю...[761])
   Нащокин помнит также, Пушкин говорил ему, что ему хотелось написать стихотворение или поэму, где выразить это непонятное желание человека, когда он стоит на высоте, броситься вниз. Это его занимало.
   (1,218): Во всех альбомах притупивший,
   St.-P..., твои карандаши[762].
   Сен-При, Лейб-Гусарский офицер, рисовавший на всех карикатуры (кончил самоубийством в Италии вследствие договора с одним Англичанином, который обязывался уплатить все его долги, если он застрелится).
    
   В бытность Пушкина у Нащокина в Москве к ним приезживал Ден<ис> Вас<ильевич> Давыдов. С живейшим любопытством, бывало, спрашивал он у Пушкина: "Ну что, Александр Сергеевич, нет ли чего новенького?" -- "Есть, есть",-- приветливо говаривал на это Пушкин и приносил тетрадку или читал ему что-нибудь наизусть. Но всё это без всякой натяжки, с добродушною простотою.
   

4 Ноября

   По словам Нащокина, Гоголь никогда не был близким человеком к Пушкину. Пушкин, радостно и приветливо встречавший всякое молодое дарование, принимал к себе Гоголя, оказывал ему покровительство, заботился о внимании к нему публики, хлопотал лично о постановке на сцену Ревизора, одним словом, выводил Гоголя в люди.-- Нащокин никак не может согласиться, чтобы Гоголь читал Пушкину свои Мёртвые души (см. Переписку, стр. 145). Он говорит, что Пушкин всегда рассказывал ему о всяком замечательном произведении. О Мёртвых же душах не говорил. Хвалил он ему Ревизора, особенно Тараса Бульбу. О сей последней пьесе Пушкин рассказывал Нащокину, что описание степей внушил он. Пушкину какой-то знакомый господин[763] очень живо описывал в разговоре степи. Пушкин дал случай Гоголю послушать и внушил ему вставить в Бульбу описание степи. От себя прибавлю, что здесь, верно, есть недоразумение и много можно сделать вопросов. Иначе, что за лгун Гоголь перед публикой.-- Нащокин, уважая талант Гоголя, не уважает его как человека, противопоставляя его искание эффектов, самомнение -- простодушию и доброте безыскусственности Пушкина -- в этом он, конечно, до некоторой степени прав[764].
    
   Отношения*** к жене Пушкина[765]. Сам Пушкин говорил Нащокину, что*** как офицеришка ухаживает за его женою; нарочно по утрам по нескольку раз проезжает мимо её окон, а в вечеру на балах спрашивает, отчего у неё всегда шторы опущены.-- Сам Пушкин сообщал Нащокину свою совершенную уверенность в чистом поведении Натальи Николаевны.
   Выписки и заметки, которые я счёл нужным сделать, по прочтении писем Нащокина к Пушкину, благосклоннно сообщённых мне первым. Сии письма Наталья Николаевна по смерти мужа обратно доставила Нащокину[766].
   В письме от 9 июля 1831 : "Между прочим был приезжий из провинции, который сказывал, что твои стихи не в моде, а читают нового поэта, и кого бы ты думал,-- его зовут Евгений Онегин".-- "Моё почтение Натальи Николаевне. Очень много говорят о Ваших прогулках по Летнему Саду -- я сам заочно утешаюсь и живо представляю себе Вас гуляющих -- нечего сказать, очень, очень хорошо. Вам скучно в Царском Селе; будет весело скоро. Прошу всенижайше Наталью Николаевну и тогда для меня оставить уголок в своей памяти".-- "Я точно с тобой в кабинете, стою и молчу и..."
   У Пушкина был дальний родственник, некто Оболенский, человек без правил, но не без ума. Он постоянно вёл игру. Раз Пушкин, в Петербурге (жил тогда на Чёрной речке; дочери его Марье тогда было не больше 2 лет)[767] не имел вовсе денег; он пешком пришёл к Оболенскому просить взаймы. Он застал его за игрою в банк. Оболенский предлагает ему играть. Не имея денег, Пушкин отказывается, но принимает вызов Оболенского играть пополам. По окончании игры Оболенский остался в выигрыше большом и по уходе проигравшего, отсчитывая Пушкину следующую ему часть, сказал: "Каково! Ты не заметил, ведь я играл наверное!" Как ни нужны были Пушкину деньги, но, услышав это, он, как сам выразился, до того пришёл вне себя, что едва дошёл до двери и поспешил домой.
   

23 Ноября

   Вера Александровна Нащокина рассказала мне ещё следующее о Пушкине. Когда Пушкин жил у них (в последний приезд его в Москву), она часто играла на гитаре, пела. К ним ходил тогда шут Еким Кирилович Загряцский. Он певал песню, которая начиналась так:
   
   Двое сани с подрезами.
   Одни писанные;
   Дай балалайку, дай гудок.
   
   Пушкину очень понравилась эта песня; он переписал её всю для себя своею рукою, и хотя вообще мало пел, но эту песню тянул с утра до вечера.
   

24 Ноября

   Пиковую даму Пушкин сам читал Нащокину и рассказывал ему, что главная завязка повести не вымышлена. Старуха-графиня -- это Нат<алия> Петровна Голицына[768], мать Дм<итрия> Владимировича, Московского Ген.-Губернатора, действительно жившая в Париже в том роде, как описал Пушкин. Внук её, Голицын, рассказывал Пушкину, что раз он проигрался и пришёл к бабке просить денег. Денег она ему не дала, а сказала три карты, назначенные ей в Париже С.-Жерменем. "Попробуй",-- сказала бабушка. Внучек поставил карту и отыгрался.-- Дальнейшее развитие повести всё вымышлено. Нащокин заметил Пушкину, что графиня не похожа на Голицыну, но что в ней больше сходства с Н. Кирил. Загряжскою, другою старухою. Пушкин согласился с этим замечанием и отвечал, что ему легче было изобразить Голицыну, чем Загряжскую, у которой характер и привычки были сложнее[769].
   В сентябре 1852 г. я пробыл 11 суток в Москве и два раза навещал Нащокина. Как ни жалуется он на ослабление памяти, на трудность припоминать и обращаться к драгоценным связям своим с Пушкиным -- что всегда <по словам> его <вредно для его здо> расстроивает, однако и этот раз кое-что удалось узнать. Нащокин повторяет, что покойник был не только образованнейший, но и начитанный человек. Так, он очень хорошо помнит, как он почти постоянно держал при себе в карманах одну или две книги, и в свободное время, затихнет ли разговор, разойдётся ли общество, после обеда -- принимался за чтение. Читая Шекспира, он пленился его драмой: Мера за меру, хотел сперва перевести её, но оставил это намерение, не надеясь, чтобы наши актёры, которыми он не был вообще доволен, умели разыграть её. Вместо перевода, подобно своему Фаусту, он передал Шекспирово создание в своём Анджело. Он именно говорил Нащокину: "Наши критики не обратили внимания на эту пиесу и думают, что это одно из слабых моих сочинений, тогда как ничего лучше я не написал"[770].
    
   Стихи к пастырю церкви действительно написаны были к Филарету[771]. Нащокин полагал, не к Державину ли, обер-священнику, с которым, он помнит, Пушкин был в каких-то сношениях; но в 1831 году Державина уже не было в живых. Шевырёв разрешил моё недоумение. Он спрашивал о том у самого высокопреосвященного, который подтвердил дело и ласково улыбнулся, когда Шевырёв ему стал говорить о том.
   Поэта Державина Пушкин не любил, как человека, точно так, как он не уважал нравственных достоинств в Крылове. Пушкин рассказывал, что знаменитый лирик в Пугачёвщину сподличал, струсил, и предал на жертву одного коменданта крепости, изображённого в Капитанской Дочке под именем Миронова. Разумеется, он ставил высоко талант Державина и, как помнит Павел Войнович, восхищался особенно его "Вельможею"[772].
   Нащокин беспрестанно повторяет, что на Пушкина много сочиняют и про него выдумывают. Так, анекдот о 1-м Апреле, рассказанный у Горчакова, сущая выдумка[773]70. Нащокину раз предлагали нарисовать в альбом; он поручил это сделать своему знакомому и, чтобы не присвоить себе чужого дела, подписался: "П. Нащокин. 1 Апреля"
   Горчаков слышал о том от него самого и по забывчивости или иначе как-нибудь приписал это Пушкину.
   Ответ Филарета был напечатан в Звёздочке (1848, старш. возраста, No 10), разумеется, без обозначения автора:
   
   Не напрасно, не случайно
   Жизнь от бога мне дана.
   Не без воли бога тайной
   И на казнь осуждена.
   Сам я своенравной властью
   Зло из тёмных бездн воззвал,
   Душу сам наполнил страстью,
   Ум сомненьем взволновал.
   Вспомнись мне забытый мною,
   Просияй сквозь мрачных дум,
   И созиждется тобою
   Сердце чисто, правый ум!
   

8 Марта 1853 г.

   <В Апреле> Весною 1836 г. Пушкин приехал в Москву из деревни. Нащокина не было дома. Дорогого гостя приняла жена его. Рассказывая ей о недавней потере своей, Пушкин, между прочим, сказал, что когда рыли могилу для его матери в Святогорском монастыре, он смотрел на работу могильщиков и, любуясь песчаным, сухим грунтом, вспомнил о Войныче (так он звал его иногда): "Если он умрёт, непременно его надо похоронить тут; земля прекрасная, ни червей, ни сырости, ни глины, как покойно ему будет здесь лежать".-- Жена Нащокина очень опечалилась этим рассказом, так что сам Пушкин встревожился и всячески старался её успокоить, подавал воды и пр.[774]
   Пушкин несколько раз приглашал Нащокина к себе в Михайловское и имел твёрдое намерение совсем его туда переманить и зажить с ним вместе и оседло.
   Жжонку называл Бенкендорфом, потому что она, подобно ему, имеет полицейское, усмиряющее и приводящее всё в порядок влияние на желудок.
   

Примечания

   См. примеч. к публикациям писем Пушкина к Нащокину и Нащокина к Пушкину на с. 275--279, 312 наст. изд.
   Тексты примечаний к настоящей записи Бартенева принадлежат частично самому Бартеневу, частично С. А. Соболевскому и М. Н. Лонгинову, которых Бартенев знакомил с воспоминаниями Нащокина.
   
   [666] Постановление о Лицее высочайше утверждено 19 августа 1810 года. (Периодическое сочинение об успехах народного просвещения 1812, No XXXII) (Точнее -- Лицею был отведён дворцовый флигель, построенный в конце XVIII века между Знаменской церковью и церковным флигелем дворца.-- Сост.).
   [667] Перевод Истории Карамзина на немецкий язык начат был при деятельном подкреплении Государственного Канцлера Графа Румянцева Директором Благородного Пансиона Императорского Царскосельского Лицея, Коллежским Советником Гауэншильдом; с седьмого тома продолжал оный, под смотрением и с участием Карамзина, Доктор Философии и Кавалер Эртель.
   [668] Никто из принятых в 1811 г. в Лицей 30 воспитанников за годы пребывания там не умер. Причины, по которым выбыл воспитанник Гурьев, точно неизвестны.
   [669] Как уже указывалось, содержание Лицея было скромным.
   [670] Библиотека Вольтера находилась в Эрмитаже и в Лицей не передавалась. Книги из Александровского дворца и принадлежавшие Екатерине II были переданы в Лицей для пользования только в 1818 г.
   [671] Проект учения в Лицее был дан на рассмотрение знаменитому графу (**) Местру, бывшему Сардинскому посланнику, сочинителю "Du pape", "Les soirées de St.-Pétersbourg" и пр. Местр написал по сему случаю письма ко графу Разумовскому, в коих напал жестоко (а часто и справедливо) на предположенное учение. (Соб<олевский> -- далее везде не уточняется. -- Сост.)
   ** Его не должно смешивать с братом, сочинителем "Voyage autour de ma chambre" и "Le Lépreux de la cité d'Aoste" (Соб.).
   [672] lenok555: Данная сноска ошибочна.
   [673] Нащокин ошибается. Отношение лицеистов к профессорам было различным.
   [674] Новый Стерн -- комедия А. А. Шаховского; Чудаки -- комедия Я. Б. Княжнина.
   [675] Г. Р. Державин присутствовал на переводном экзамене в январе 1815 г., когда Пушкин читал своё стих. "Воспоминания в Царском Селе", и заметил его особое дарование.
   [676] Неправда. Пушкин вышел в июне 1817 г.; пожар Лицея и Дворца был в 1820 году. (Лонг<инов> -- далее везде не уточняется.-- Сост.).
   [677] Пушкин не всегда останавливался в Москве у Нащокина, но было это неоднократно в 1829--1836 гг., и жил иногда неделями.
   [678] Пушкин был членом Московского Английского клуба; выбран в 1829 году в один день с Баратынским; но после выбыл из членов (Лонг.).
   [679] Это вздор; книга была такая у Пушкина только до отсылки в изгнание. (Соб.) (Соболевский ошибается -- такой "альбом" был у Пушкина в 1830 г.-- Сост.)
   [680] См. примеч. П. И. Бартенева к письмам Пушкина к Нащокину, с. 277 наст. изд.
   [681] "Сказка о царе Салтане" была написана Пушкиным летом 1831 г. в Царском Селе.
   [682] Наркизу Торосенко-Отрешкову Собол<евский>, который надул опеку и за одну перевозку экземпляров с места на место показал в счёте 5 тысяч рублей. Издание (в 11 том.) Сочинений Пушкина скверно по милости Атрешкова же. (Лонг.)
   [683] Общий размер долга Пушкина, погашенного Опекой, равнялся 140 тысячам рублей.
   [684] у которого (?) у глазу бородавка.
   [685] О судьбе личных вещей Пушкина, кроме комментария М. А. Цявловского в сб. "Рассказы о Пушкине", см.: Февчук Л. П. Личные вещи Пушкина.-- Л., 1968 г.
   [686] Это натяжка! (Соб.)
   [687] Здесь суждения Нащокина явно субъективны, на что справедливо указывает Соболевский. Имеется в виду, по-видимому, отсутствие той полной искренности и душевности, которые отличало отношение к Пушкину самого Нащокина. Ещё более субъективна, несправедлива оценка отношения к Пушкину Баратынского.
   [688] Это сущая клевета. (Соб.)
   [689] Издание 1838--1841 гг., где фамилии лицейских товарищей Пушкина заменены звёздочками.
   [690] да (Соб.)
   [691] Эта строфа посвящена И. И. Пущину.
   [692] да (Соб.).
   [693] Не Тютчеву ли? (Лонг.)
   [694] да (Соб.).
   [695] да (Соб.).
   [696] Речь идёт о стих. "Нет, не черкешенка она", посвящённом С. Ф. Пушкиной.
   [697] Стих. "Зачем твой дивный карандаш", 1828 г., посвящено A. А. Олениной. Dawe esqr -- господину Доу (известному художнику).
   [698] Стих. "Когда твои младые лета", 1829 г., по всей вероятности, как и утверждает Нащокин, посвящено А. Ф. Закревской.
   [699] Стих. "Мадонна", 1830 г., посвящено H. Н. Гончаровой.
   [700] Стих. "Шалун, увенчанный Эратой и Венерой", 1816 г., посвящено не кн. П. И. Шаликову, а молодому поэту А. А. Шишкову.
   [701] Эпиграмма сочинена в мае 1827 г. Пушкиным и Баратынским.
   [702] Стих. "Что восхитительней, живей", 1817 г., обращено к B. Л. Пушкину.
   [703] Стих. "Прости, счастливый сын пиров", 1819 г.,-- послание Н. В. Всеволожскому.
   [704] Стих. "Я ускользнул от Эскулапа", 1819 г., обращено к В. В. Энгельгардту.
   [705] Стих. "К чему холодные сомненья", 1824 г.-- П. Я. Чаадаеву.
   [706] Стих. "Нельзя, мой толстый Аристип", 1824 г.,-- В. Л. Давыдову.
   [707] Стих "Языков, кто тебе внушил", 1826 г.-- H. М. Языкову.
   [708] Посланье А. А. Дельвигу ("Прими сей череп, Дельвиг, он"), 1827 г.
   [709] См. с. 412 наст. изд.
   [710] Стих. "Собранье насекомых" опубликовано в 1830 г. без указания имён. Здесь -- одни из вариантов.
   [711] Эпиграмма 1816 г. на лицейского доктора Пешеля известна: "Заутра с свечкой грошевою явлюсь пред образом святым..."
   [712] Н. В. Неведомский, третьестепенный поэт, печатал статьи в "Современнике" уже после смерти Пушкина.
   [713] Никогда не слыхал (Соб.). (Это сообщение подтверждается и другими источниками.-- Сост.)
   [714] Никогда не видел (Соб.)
   [715] Поэму La Joliade (Соб.).
   [716] Не сам (Соб.).
   [717] О пенсии вдове H. Н. Раевского -- С. А. Раевской, внучке Ломоносова, Пушкин писал Бенкендорфу 18 января 1830 г. Об офицере, которому Пушкин "выпросил прощение", ничего не известно.
   [718] Артикул -- военно-уголовный кодекс, изданный при Петре I.
   [719] Об аудиенции Пушкина у Николая 18 сентября 1826 г. см. с. 410--411 наст. изд. [См. с. 406, окончание главы "Воспоминания о Пушкине. Ещё отрывок из неизданных записок Анны Григорьевны Хомутовой". -- Прим. lenok555]
   [720] См. с. 321 наст. изд.
   [721] Стихи Мятлева, которого произведения Пушкин очень любил и беспрестанно твердил (Соб.).
   [722] Пророк приехал в Москву в бумажнике Пушкина (Соб.).
   [723] В этом рассказе о возвращении Пушкина из Михайловского в стих. "Пророк" много неточностей.
   [724] О каких "драгоценных письмах, касающихся последних дней поэта", и каком известии насчёт продажи письма Пушкина Нащокину идёт речь, неизвестно.
   [725] Стих. "Вы избалованы природой", 1829 г., обращено к Елизавете Николаевне Ушаковой, а не к Екатерине Николаевне.
   [726] Екат<ерина> Николаевна ныне Наумова (Соб.).
   [727] Сатирическая статья Пушкина "Несколько слов о мизинце г. Булгарина", журн. "Телескоп", 1831, No 15, с подписью Ф. Косичкин. Тогда же, вероятно, составлен план романа "Настоящий Выжигин", являющийся сатирической схемой биографии Булгарина. Подробности этой весьма неприглядной биографии и слышал Пушкин, по-видимому, в апреле 1830 г. от подполковника В. Н. Спечинского у Нащокина.
   [728] Имеется в виду письмо Нащокина к известному библиографу С. Д. Полторацкому, опубликованное Бартеневым в "РА". 1884. No 6.
   [729] Пушкин, хотя и весьма уважал Вальтер Скотта, но ставил Promessi sposi выше всех его произведений (Соб.). (Соболевский имеет в виду роман итальянского писателя А. Манцони "Обречённые", вышедший во французском переводе в 1828 г. Русский перевод, выполненный Н. И. Павлищевым, печатался в "Литературной газете", 1831 г.-- Сост.).
   [730] См. с. 61 наст. изд. [См. с. 59, окончание главы "Род и детство Пушкина". -- Прим. lenok555]
   [731] См. с. 59 наст. изд. [См. с. 57, окончание главы "Род и детство Пушкина", прим.[103]. -- Прим. lenok555]
   [732] Графиня Фикельмонт, ур. Хитрово (Лонг.).
   [733] Здесь и дальше в ломаных скобках зачёркнутое в оригинале. (Примеч. М. А. Цявловского.).
   [734] Ожидания Германа в Пиковой даме.
   [735] Вы здесь? (фр.)
   [736] * Внучка Кутузова, урождён. Тизенгаузен (или Хитрово, не помню), замужем за Австр. Посланником. <Р> <Пикль Мон> Фикель Мон. Мать её, Лизав. Мих. Хитрово, обожала Пушкина и только к концу немного сердилась на него за Полководца и за излишние похвалы Барклаю. И она неумышленно доставила поэту записку о Cocus <рогоносцах>.
   43 Рассказ этот больше похож на розыгрыш, "пушкинский анекдот", чем на истинное происшествие, так же как подобный рассказ об отношениях поэта и графини Воронцовой. Не Соболевский ли их настоящий автор? Оба рассказа нельзя считать установленными фактами биографии Пушкина. О Д. Ф. Фикельмон и её отношениях с Пушкиным см.: Рассказы о Пушкине, с. 98--102.
   [737] Пушкину чрезвычайно нравился Дантес за его детские шалости. (Соб.). (Это утверждение Соболевского противоречит записям в "Дневнике" Пушкина.-- Сост.).
   [738] Геккерн живёт поныне в Вене посланником (Соб.).
   [739] Нащокин, которому обстоятельства дуэли Пушкина с Дантесом были известны лишь по сообщениям разных лиц, допускает грубые ошибки в характеристике обстоятельств, предшествовавших дуэли, но многое в его рассказе и соответствует действительности.
   [740] Поводом для посылки Пушкиным оскорбительного письма 26 января 1837 г. послужили непрекращающиеся настойчивые ухаживания Дантеса за Наталией Николаевной, особенно его наглое поведение на балу у Воронцовых-Дашковых 23 января. А. А. Ахматова считала "последним ударом" разговор царя с Наталией Николаевной о её неосторожном поведении -- Пушкин узнал об этом разговоре от жены (Ахматова А. А. О Пушкине. Л., 1977. С. 133). С гр. Строгановым советовался не Дантес, а Геккерн. См. книги П. Е. Щёголева, С. Л. Абрамович, А. Ахматовой (глава "Гибель Пушкина").
   [741] * Твёрдо уверен, что это клевета (Соб.).
   46 Об анонимных письмах см. там же.
   [742] Сергею Сергеевичу Мальцову, отлично знавшему по-латыни, Пушкин стал объяснять Марциала, и тот не мог надивиться верности и меткости его заметок. Красоты Марциала ему были понятнее, чем Мальцеву, изучавшему поэта.
   [743] Речь идёт об XI томе первого посмертного Собрания сочинений Пушкина 1838--1841 гг.
   [744] "Рославлев" -- незаконченная повесть Пушкина, 1831 г., вызвана появлением в том же году романа М. Н. Загоскина "Рославлев, или Русские в 1812 г." и полемична по отношению к последнему: демократический патриотизм Пушкина совсем иной, чем патриотизм Загоскина.
   [745] Очевидно, имеются в виду "Выдержки из дневника". Об А. С. Пушкине -- журн. "Москвитянин". 1850. No 2. Кн. 2. Отд. 1. С. 152. Поездки Пушкина в Каменку не связаны с командировкой "на саранчу".
   [746] Имеется в виду анекдот, в котором фигурирует В. А. Дуров, с которым Пушкин познакомился на Кавказе в 1829 г.
   [747] В XI томе первого посмертного Собрания сочинений напечатаны воспоминания П. В. Нащокина под заглавием "Старинные русские странности. Отрывки биографии". В подлиннике они названы Пушкиным: "Записки П. В. Н., им диктованные в Москве в 1830 г."
   [748] Нащокин исправляет ошибку в публикации отрывков из записок Пушкина, о болезни поэта напечатано: "это было в феврале 1821 года" вместо -- 1818 года.
   [749] О суеверии Пушкина, его рассказах про предсказания гадальщицы Кирхгоф вспоминали многие современники поэта. Статью С. А. Соболевского "Таинственные приметы в жизни Пушкина" Бартенев напечатал в "РА". 1870. No 7.
   [750] <у Даля; известный талисман> (Соб.).
   [751] ** никогда не слыхал (Соб.).
   54 Судьба перстня, подаренного Пушкину Нащокиным, точно неизвестна. По словам В. А. Нащокиной, Данзас потерял его. Перстень, принадлежавший В. И. Далю, ныне находится в фондах Всесоюзного музея А. С. Пушкина. Перстень "талисман", подаренный Пушкину, по преданию, Е. К. Воронцовой и снятый с руки мёртвого Пушкина B. А. Жуковским, не сохранялся (подробности см. в названной выше работе Л. П. Февчук "Личные вещи А. С. Пушкина").
   [752] О душевном состоянии Пушкина перед женитьбой говорят прозаический отрывок "Участь моя решена, я женюсь", стих. "Элегия" со словами: "Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе//Грядущего волнуемое море", письмо Н. И. Кривцову 10 февраля 1831 г.
   [753] Николая (Соб.).
   [754] См. с. 321 наст. изд. Подробнее см.: Рассказы о Пушкине, с. 109--110. [См. окончание главы "Рецензия на книгу "Сочинения Пушкина...", т.1 (1815--1826) СПБ. 1906, 393 с., т. 2 (1829--1832), СПБ, 1908, 399 с.". -- Прим. lenok555]
   [755] Для такого утверждения нет оснований.
   [756] Пустяки; Пушкин был слишком благовоспитан (Соб.).
   [757] Был (Соб.).
   [758] Наталия Николаевна обратила на себя внимание двора летом 1831 г. в Царском Селе и в сентябре была представлена императрице. Пушкин был "пожалован" в камер-юнкеры 31 декабря 1833 г. Его понимание целей "пожалования" и возмущение им отражены в дневнике. Утверждение, что у Пушкина не было мундира и он имел право "являться на балы в простом фраке", ошибочно.
   [759] Пушкин был избран в Российскую Академию 3 декабря 1832 г.
   Утверждение это не имеет подтверждения и основано, вероятно, на известном Нащокину резко враждебном отношении президента Академии наук С. С. Уварова к Пушкину.
   [760] Не видывал (Соб.).
   [761] Из стих. "Близ мест, где царствует Венеция златая", 1827 г.
   [762] "Евгений Онегин", глава восьмая, строфа XXVI.
   [763] Да; это было при мне (Соб.). Стражинский (?), что в Житомире. Портрет его в кабинете у Плетнёва. (Правильная фамилия знакомого Пушкина -- Шаржинский С. Д.-- Сост.)
   [764] Характеристику личных отношений Пушкина и Гоголя, которую даёт Нащокин, разделяют многие исследователи биографии Гоголя.
   [765] Имеется в виду Николай I. Известно, что по возвращении вдовы Пушкина в Петербург Николай заезжал к ней "справиться о здоровии детей". Об отношения царя к Наталии Николаевне см. также в кн. C. Л. Абрамович, с. 262--264, 288--289.
   [766] См. Письма Нащокина к Пушкину.
   [767] Пушкин снимал дачу на Чёрной речке летом 1833 и 1835 гг.
   [768] урожд. Чернышёва, Петра Григор<евича> дочь.
   [769] Пушкин читал Нащокину "Пиковую даму", вероятно, в ноябре 1833 г., когда возвращался из поездки по местам Пугачёвского восстания. О кн. Н. П. Голицыной как прототипе графиня в повести Пушкина см. "Дневник Пушкина". Пг., 1923 -- запись Пушкина 7 апреля 1834 г. и примеч. Б. Л. Модзалевского на с. 132--133.
   [770] Поэма "Анджело" была написана Пушкиным в 1833 г. и напечатана в альманахе "Новоселье", ч. 2, 1835 г.
   [771] Речь идёт о стих. "Стансы" ("В часы забав иль праздной скуки"), обращённом к митрополиту Филарету в ответ на его пародию на стих. Пушкина "Дар напрасный, дар случайный".
   [772] Критические замечания Пушкина о поведении Державина во время Пугачёвского восстания содержатся в VIII главе I части "Истории Пугачёвского бунта". О "неуважительном" отношении Пушкина к "нравственным достоинствам" Крылова ничего не известно. Пушкин, как никто, ценил Крылова и понимал его жизненную позицию.
   [773] lenok555: Примечание с номером 70 по смыслу соответствует 71 (следующему).
   [774] Последний раз Пушкин приехав в Москву в мае 1836 г. из Петербурга. Перед тем, в апреле, он отвозил в Святогорский монастырь тело матери и рядом с её могилой купил место для себя.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru