Белошапкин Дмитрий Павлович
Памяти А. П. Чехова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПАМЯТИ А. П. ЧЕХОВА.

   Въ текущемъ году русская литература понесла значительныя утраты. Не такъ давно мы хоронили талантливаго публициста H. К. Михайловскаго, а въ іюлѣ намъ снова пришлось оплакивать перворазряднаго художника слова Антона Павловича Чехова.
   Чахотка, отнявшая у насъ покойнаго писателя, сказывалась еще съ начала 90-хъ годовъ, вслѣдствіе чего онъ и принужденъ былъ поселиться въ Крыму, въ Ялтѣ, гдѣ у него была дача; За мѣсяцъ до смерти врачи услали его въ германскій курортъ Баденвейлеръ (нѣмецкій Шварцвальдъ). Здѣсь онъ умеръ на рукахъ жены 2 іюля въ полномъ сознаніи. 8 числа его тѣло было перевезено въ Петербурга, а 9 го въ первомъ часу дня онъ былъ похороненъ на кладбищѣ Новодѣвичьяго монастыря въ Москвѣ
   Чехова знали и высоко цѣнили не только въ Россіи, но и на Западѣ -- во Франціи, въ Германіи. И въ печати и въ обществѣ кончина его вызвала неподдѣльнѣйшія и искреннія сожалѣнія. Во всѣхъ газетахъ и журналахъ напечатаны статьи и стихотворенія, посвященныя памяти безвременно умершаго писателя. Трогательны и торжественны были похороны его въ Москвѣ 9 іюля, въ присутствіи огромной толпы почитателей и представителей отъ многихъ обществъ и повременныхъ изданій. Со всѣхъ концовъ Россіи получены были телеграммы, съ выраженіемъ сочувствія семьѣ покойнаго. Около 130 вѣнковъ было возложено на его могилу. Болѣе 300 телеграммъ съ выраженіемъ скорби получила редакція "Русской мысли" по поводу потери своего незамѣнимаго сотрудника. Получены были телеграммы и письма отъ журналовъ и газетъ, отъ различныхъ просвѣтительныхъ обществъ, коммисій, совѣтовъ, кружковъ, библіотекъ, городскихъ думъ, земствъ, учителей и учительницъ, слушательницъ высшихъ женскихъ курсовъ, служащихъ и рабочихъ на заводахъ и проч. Всѣхъ телеграммъ и писемъ не перечесть,-- шли и идутъ они отъ знаменитыхъ и неизвѣстныхъ людей, изъ центра и далекаго захолустья. Въ "Русской мысли" (Августъ 1904 г.) приводится, между прочимъ, такое трогательное письмо: "Не стало роднаго Чехова, который такъ хорошо понялъ и такъ хорошо пожалѣлъ насъ. Поклонитесь праху его... Двѣ сестры. Казань".
   Объ обстоятельствахъ жизни покойнаго художника мы узнаемъ изъ его автобіографіи, написанной въ 1899 году и помѣщенной въ альбомѣ портретовъ и жизнеописаній московскихъ студентовъ-медиковъ выпуска 1884 года, къ которому принадлежалъ и Чеховъ. Вотъ что сообщаетъ авторъ о самомъ себѣ.
   "Я, А. П. Чеховъ, родился 17 января 1860 года въ Таганрогѣ. Учился сначала въ греческой школѣ при церкви князя Константина, потомъ въ Таганрогской гимназіи; въ 1879 г. поступилъ въ Московскій университетъ на медицинскій факультетъ. Вообще о факультетахъ имѣлъ слабое понятіе и выбралъ медицинскій факультетъ не помню по какимъ соображеніямъ, но въ выборѣ потомъ не раскаивался. Уже на первомъ курсѣ сталъ печататься въ еженедѣльныхъ журналахъ и газетахъ, и это занятіе литературой уже въ началѣ 80-хъ годовъ приняло постоянный, профессіональный характеръ. Въ 1888 году получилъ Пушкинскую премію. Въ 1890 г. ѣздилъ на островъ Сахалинъ, чтобы потомъ написать книгу о нашей ссыльной колоніи и каторгѣ. Не считаю судебныхъ отчетовъ, рецензій, Фельетоновъ, замѣтокъ, всего, что писалось изо дня въ день для газетъ и что теперь было бы трудно отыскать и собрать, мною за 20 лѣтъ литературной дѣятельности было написано и напечатано болѣе 300 листовъ повѣстей и разсказовъ. Писалъ я и театральныя пьесы. Не сомнѣваюсь, занятія медицинскими науками имѣли серіозное вліяніе на мою литературную дѣятельность, они значительно раздвинули область моихъ наблюденій, обогатили меня знаніями, истинную цѣну которыхъ для меня, какъ писателя, можетъ понять только тотъ, кто самъ врачъ; они вмѣни также и направляющее вліяніе, и, вѣроятно, благодаря близости къ медицинѣ, мнѣ удалось избѣжать многихъ ошибокъ. Знакомство съ естественными науками, съ научнымъ методомъ всегда держало меня на сторожѣ, и я старался, гдѣ было возможно, соображаться съ научными данными, а гдѣ невозможно, предпочиталъ не писать вовсе. Замѣчу, кстати, что условія художественнаго творчества не всегда допускаютъ полное согласіе съ научными данными: нельзя изобразить на сценѣ смерть отъ яда такъ, какъ она происходитъ на самомъ дѣлѣ. Но согласіе съ научными данными должно чувствоваться и въ этой условности, т. е. нужно, чтобы для читателя или зрителя было ясно, что это только условность и что онъ имѣетъ дѣло со свѣдущимъ писателемъ.... Къ беллетристамъ, относящимся къ наукѣ отрицательно, я не принадлежу; и къ тѣмъ, которые до всего доходятъ своимъ умомъ, не хотѣлъ бы принадлежать. Что касается практической медицины, то еще студентомъ я работалъ въ Воскресенской земской больницѣ (близъ Новаго Іерусалима), у извѣстнаго земскаго врача П. А. Архангельскаго, потомъ недѣлю былъ врачемъ въ Звенигородской больницѣ. Въ холерные годы (1892--1893) завѣдывалъ Меликовскимъ участкомъ Серпуховскаго уѣзда".
   Приведенная автобіографія, написанная въ эпоху широкой популярности, поражаетъ сдержанностью и скромностью своего тона.
   Изъ только что вышедшей въ свѣтъ брошюры Андрея Ростовцева ("Антонъ Чеховъ. Пѣвецъ тоски сумерокъ") мы, между прочимъ, узнаемъ, что покойный писатель родился въ крестьянской семьѣ. Отецъ его, бывшій крѣпостной, добился должности управляющаго, а затѣмъ превратился въ купца. Это была артистическая натура, большой любитель пѣнія и страстный поклонникъ красотъ родныхъ Донскихъ степей. Дѣти унаслѣдовали отъ своего отца поэтическую душу. Старшій сынъ, Александръ Чеховъ,-- писатель, извѣстный подъ псевдонимомъ "Сѣдой". Николай Чеховъ, умершій совсѣмъ еще молодымъ, былъ талантливымъ художникомъ. Сестра А. П. Чехова -- художница; младшій братъ А. П., Михаилъ Чеховъ,-- молодой беллетристъ, выступившій недавно съ талантливой книжкой.
   И такъ, на студенческой еще скамьѣ Чеховъ отдавался литературной дѣятельности, сотрудничая подъ псевдонимомъ "Чехонте" въ юмористическихъ журналахъ: "Будильникѣ", "Развлеченіи", "Стрекозѣ". Болѣзненныя ноты звучатъ нерѣдко между строками въ остроумныхъ и бойкихъ разсказахъ его изъ повседневной жизни уже и этого періода. Иногда же разсказы молодаго Чехова возбуждаютъ глубоко-грустное чувство и искреннюю жалость къ людямъ одинокимъ и обездоленнымъ въ жизни.
   Въ половинѣ 80-хъ годовъ у Чехова замѣчается болѣе серіозное отношеніе къ своему таланту. Кругъ, изъ котораго онъ почерпаетъ свои наблюденія, остается все тотъ же средній кругъ общества, живущаго мелкими интересами, томящагося внутренней пустотой при отсутствіи живого культурнаго идеала, на который могли бы устремиться лучшіе порывы души и жажда духовнаго обновленія, превращающагося, за отсутствіемъ самодѣятельности, въ безпредметныя жалобы и надоѣдливое нытье.
   Въ 1887 г. были напечатаны первыя его двѣ крупныя вещи: въ "Сѣверномъ Вѣстникѣ" драма "Ивановъ" и разсказъ "Скучная исторія". Одновременно появился сборникъ "Въ сумеркахъ". Съ этого сборника началась литературная извѣстность Чехова, поддержанная цѣлымъ рядомъ такихъ художественныхъ произведеній, какъ: "Дуэль", "Палата No 6", "Человѣкъ въ футлярѣ", "Въ оврагѣ" и др.
   Въ 1890 г. Чеховъ ѣздилъ на Сахалинъ, а въ 1895 г. вышло отдѣльнымъ изданіемъ сочиненіе его "Островъ Сахалинъ". Книга эта имѣла огромное вліяніе. Вскорѣ послѣ ея выхода въ свѣтъ была назначена Высочайшая ревизія, и участь каторжанъ во многихъ отношеніяхъ улучшилась. Въ обществѣ стали задумываться надъ судьбой каторжниковъ; нашлись люди, рѣшившіе пожертвовать многимъ для улучшенія ихъ непригляднаго быта. Въ некрологѣ, помѣщенномъ въ "Вѣстникѣ Европы" (Августъ 1904 г.) Евг. Лицкій такъ отзывается объ указанномъ трудѣ автора: "Въ суровую лѣтопись ужасовъ каторги и полнаго угнетенія личности проникло однако любящее сердце автора и сумѣло раскрыть подъ внѣшними проявленіями насилія, всевозможной дикости и грубости, "глубоко человѣческія, трогательно душевныя движенія. Особенно теплымъ чувствомъ проникнуты описанія быта женщинъ и дѣтей".
   Покойный писатель былъ вообще страстнымъ путешественникомъ; онъ объѣздилъ всю Западную Европу, побывалъ въ Алжирѣ, при чемъ вездѣ особенно интересовала его природа.
   Со второй половины 90-хъ годовъ Антонъ Павловичъ пріобрѣлъ широкую популярность, какъ драматургъ: "Чайка", "Дядя Ваня" "Три сестры" и "Вишневый садъ" всѣ поставлены на сценѣ Московскаго Художественнаго театра, гдѣ среди другихъ артистовъ и артистокъ видное положеніе занимаетъ жена Чехова, по сценѣ Книпперъ. Реальную обстановку этихъ жизненныхъ драмъ Чеховъ находитъ въ провинціальной скукѣ, однообразіи провинціальнаго существованія, его уныніи и безыдейности. "Провинцію же", по справедливому замѣчанію Евг. Соловьева ("Очерки изъ исторіи русской литературы XIX вѣка", стр. 517 и 520), "Чеховъ великолѣпно зналъ, и, кажется, у насъ не было еще писателя, который захватилъ бы ее такъ глубоко и взглянулъ на нее такъ безнадежно, какъ онъ. У него нѣтъ жалобъ и проклятій, какъ у Герцена и Щедрина, нѣтъ невольной органической любви къ той тихой и мирной жизни, невольнаго тяготѣнія къ ней, какъ у Островскаго. Сатира Чехова не сатира насмѣшки, какъ у Горація, и не сатира негодованія, какъ у Ювенала, со смѣхомъ вообще она имѣетъ очень мало общаго, хотя, надо замѣтить, юморъ Чехова одна изъ самыхъ красивыхъ сторонъ его дарованія -- этотъ удивительно тонкій, сдержанный джентльменскій, въ лучшемъ смыслѣ этого слова, юморъ, это какъ разъ сатира, которую только и могла создать невѣрующая, скептическая и метафизически настроенная эпоха 80 годовъ".
   Въ 1900 г. Чеховъ былъ избранъ въ число почетныхъ академиковъ.
   Въ настоящей краткой замѣткѣ, конечно, трудно дать сколько нибудь удовлетворительную оцѣнку литературной дѣятельности Чехова. Оцѣнка эта вообще вещь нелегкая, съ одной стороны, въ виду тонкости и сдержанности его манеры говорить многое лишь намеками, съ другой, въ виду "микроскопичности" его сюжетовъ и образовъ, которые тоже, по удачному выраженію М. Невѣдомскаго (см. статью послѣдняго въ журналѣ "Правда". Августъ 1904 г.), только намекаютъ своимъ микроскопическимъ существо вашемъ на огромной важности и огромнаго объема вопросы и явленія.
   При жизни Чехова любила болѣе публика, въ прессу и критикѣ онъ не добился той доли признанія, которой онъ заслуживалъ. Упрекали Чехова въ отсутствіи "направленія", въ случайномъ выборѣ темъ, недостаточной ясности. Напримѣръ, Скабичевскій въ фельетонѣ "Новостей" назвалъ покойнаго писателя "безпринципнымъ", а Михайловскій также печатно заявилъ, что онъ не видалъ "зрѣлища, болѣе печальнаго, чѣмъ этотъ пропадающій талантъ" (См. статью Михайловскаго "Объ отцахъ и дѣтяхъ и о г. Чеховѣ" въ сборникѣ "Литература и жизнь". 1892 г. Стр. 93).
   Но Чеховъ умеръ -- и признаніе пришло вдругъ, всеобщее и славное. Всѣ увидѣли, что Чеховъ писатель огромнаго художественнаго дарованія, что по выработанности и сосредоточенной глубинѣ таланта онъ безспорно первый послѣ Льва Толстого изъ всѣхъ современныхъ беллетристовъ.
   Въ изображеніи повседневности Чеховъ, кажется, дѣйствительно не имѣлъ равныхъ себѣ. Фонъ нарисованной имъ картины -- это затишье и сумерки общественной жизни восьмидесятыхъ и девяностыхъ годовъ, тоска и пошлость буржуазной массы, налагающей путы на всѣ порывы души. На этомъ Фонѣ авторъ необыкновенно выпукло и въ то же время тонко рисуетъ психологію интеллигентной массы, которая, погрязая въ мелочахъ жизни, все еще не можетъ разстаться съ исканіями, съ мечтами объ идеальной жизни. Для поясненія послѣдней мысли надобно замѣтить, что эпоха 80-хъ годовъ знаменуется крушеніемъ великихъ народническихъ надеждъ семидесятниковъ, когда интеллигенція отрицала уже недавно владѣвшія ея умомъ теоріи.
   Въ передачѣ неопредѣленнаго и колеблющагося настроенія своей эпохи, ея тоски, исканія, ея отвращенія къ готовымъ фразамъ и формуламъ заключается крупная заслуга Чехова. Это дѣлаетъ его художникомъ-историкомъ.
   Выросши въ атмосферѣ недовѣрія къ теоріямъ, Чеховъ единственно цѣнную сторону жизни видѣлъ въ настроеніи, въ психофизіологическихъ навыкахъ людей, онъ былъ живописцемъ настроенія. Въ огромной вереницѣ образовъ, имъ созданныхъ, не найдешь ни одного, который бы не обнажилъ именно настроенія своего, не тосковалъ бы по поводу теорій, въ которыхъ разувѣрился, Которыя поглотили часть его настоящей жизни, искалѣчили ее. Въ настроеніяхъ этихъ изящнаго мало, равно какъ мало его "было и въ русской дѣйствительности. Почти всѣ персонажи Чехова -- существа надломленныя и развращенныя безвыходнымъ убожествомъ, однообразіемъ, скудостью бытія, жестокостью окружающихъ "безчеловѣчныхъ отношеній". Названіе пѣвца "грустной" или "сѣрой" русской дѣйствительности уже давно стало ходячимъ опредѣленіемъ Чехова.
   Цитируемая Невѣдомскимъ (журналъ "Правда", Августъ 1904 г.) замѣтка лондонскаго корреспондента "Русскихъ Вѣдомостей" съ отзывомъ одного англійскаго критика о герояхъ Чеховскихъ разсказовъ весьма характерна. Англійскаго писателя поразили безцѣльная жестокость и мучительство всѣхъ этихъ хмурыхъ, скучныхъ, сѣрыхъ людей, которые положительно отравляютъ жизнь существъ, подвластныхъ имъ въ нѣкоторомъ родѣ: женъ, дѣтей, подчиненныхъ.-- "Неужели у васъ дѣйствительно существуютъ такіе города", спрашивалъ онъ корреспондента "Русскихъ Вѣдомостей", "въ которыхъ все населеніе такъ отчаянно пошло и такъ безцѣльно жестоко". При этомъ англійскій писатель приводилъ такія мѣста изъ разсказа "Моя жизнь", какъ...." Наши лавочники... поили собакъ и кошекъ водкой или привязывали собакѣ къ хвосту жестянку изъ подъ керосина, поднимали свистъ, и собака мчалась по улицѣ, гремя жестянкой, визжа отъ ужаса... У насъ въ городѣ было нѣсколько собакъ, постоянно дрожавшихъ, съ поджатыми хвостами, про которыхъ говорили, что онѣ не перенесла такой забавы -- сошли съ ума" и проч.
   Дѣйствительно, Чеховъ изображалъ нашу "грустную" и "сѣрую" дѣйствительность, но не всю ее онъ обнималъ. Положительныхъ сторонъ онъ почти не касался. Не нарисовалъ, нацр., Чеховъ, по замѣчанію Невѣдомскаго, ни одного образа деревенскаго ходока, ратующаго за міръ или идущаго на свой страхъ искать счастья для "обчества" въ невѣдомой, далекой Сибири; не затронулъ почти онъ и широкихъ явленій городской жизни, гдѣ нашлись бы и не "чеховскія" фигуры. Въ этомъ Невѣдомскій видитъ одинъ изъ недостатковъ литературной дѣятельности Чехова.. Но съ такимъ мнѣніемъ едва ли можно согласиться. Чеховъ -- писатель отрицательныхъ сторонъ жизни по преимуществу, чертъ положительныхъ онъ могъ и не касаться, подобно Гоголю. Нельзя также признать удачной и ссылку на деревенскихъ ходоковъ, они симпатичны, но каждый изъ насъ не можетъ не припомнить типичныхъ представителей такихъ ходоковъ, выведенныхъ Толстымъ въ "Плодахъ просвѣщенія". Невольно приходятъ на умъ и искатели счастья изъ крестьянъ въ Сибири, откуда многіе изъ нихъ, послѣ безплодныхъ скитаній, возвращаются въ родныя деревни, питаясь именемъ Христовымъ. Слѣдовательно, если и могъ говорить Чеховъ объ указанныхъ типахъ, то врядъ ли удалось бы ему изобразить ихъ не "по-чеховски". То обстоятельство, что Чеховъ воздерживается отъ указанія какихъ бы то ни было отрадныхъ фактовъ, даже самыхъ незначительныхъ, на натъ взглядъ, только усиливаетъ общее впечатлѣніе;*-только дѣлаетъ большее настроеніе.
   Впрочемъ, нѣкоторыя героина Чехова не таковы, какъ герои его произведеній. Вообще говоря, это удивительно красивыя созданія, напоминающія собой героинь Тургенева. При чемъ въ нихъ, какъ замѣчаетъ Евг. Соловьевъ ("Очерки изъ исторіи русской литературы XIX вѣка", стр. 522), еще больше готовности къ самоотверженному подвижничеству. Припомните, напр., Соню изъ "Дяди Вани".
   Собственно и талантливые неудачники Чехова очень близки къ лишнимъ людямъ Тургенева и отличаются такой же мягкостью характера, такой же женственностью натуры, такой же готовностью къ безсмысленному -- даже съ общественно-экономической точки зрѣнія -- самопожертвованію, какъ и эти послѣдніе. Андреевичъ (см. его книгу, "О Максимѣ Горькомъ и А. П. Чеховѣ". Стр. 223) такъ отзывается о герояхъ произведеній покойнаго писателя: "Это прежде всего нѣжные люди, хрупкія организаціи, артистическія натуры, съ дѣтской потребностью ласки и утѣшенія, съ постоянной готовностью ныть, жаловаться на свою судьбу, но не на людей,-- чему мѣшаетъ ихъ самолюбіе,-- глубоко честные. но безъ всякой выдержки, хватающіеся за револьверъ или стаканъ водки всякій разъ, какъ жизнь требуетъ отъ нихъ рѣшительнаго поступка. Это совсѣмъ не работники, это -- люди мгновеннаго героизма съ ясно выраженными болѣзнями воли, растеряннымъ міросозерцаніемъ и какимъ то органическимъ испугомъ передъ жизнью. Всякій коренной восьмидесятникъ узнаетъ въ нихъ самого себя, вслухъ, разумѣется, выругаетъ, въ душѣ пожалѣетъ, а отчасти и одобритъ: въ нихъ есть несомнѣнно и душевная красота, и стремленіе къ духовной полнотѣ личности. Это дополнительные продукты общественной экономіи въ тяжелую минуту растерянности и нарожденія новыхъ началъ, это люди тоскливаго исканія, прежде всего. Они такъ плотно приросли къ своей обстановкѣ, что по необходимости чувствуютъ себя чужеземными растеніями во всякой другой. Плоть отъ плоти и кость отъ костей своего времени, они могутъ быть симпатичны и ярки лишь при особомъ освѣщеніи эпохи: только это освѣщеніе можетъ открыть всѣ ихъ достоинства, оправдать всѣ ихъ недостатки и соединить въ одно гармоническое цѣлое ихъ неясныя и кажущіяся угловатыми или безсмысленными черты. Чтобы сдѣлать ихъ понятными, отчасти даже привлекательными для другого времени, для другихъ людей, выросшихъ въ другихъ условіяхъ общественности и другихъ интересахъ, критика должна стать прежде всего исторической, и критикъ -- обратиться прежде всего въ историка".
   Антонъ Павловичъ рисовалъ сумерки и хмурыхъ людей. Въ его произведеніяхъ все такъ сѣро, уныло и безотрадно. Отсюда весьма легко заключить о пессимистическомъ міросозерцаніи автора, но на самомъ дѣлѣ Чеховъ -- не пессимистъ. Онъ страстно любилъ жизнь, любовался ею и созерцалъ ее въ восторгѣ художника. Пусть жизнь сѣра, тускла, но участіе въ таинственномъ процессѣ жизни даетъ цѣну и этой жизни. Онъ вѣрилъ въ будущую лучезарную жизнь: "Черезъ двѣсти, триста лѣтъ жизнь на землѣ будетъ невообразимо прекрасной, изумительной. Человѣку нужна такая жизнь, и если ея нѣтъ пока, то онъ долженъ предчувствовать ее, ждать, мечтать, готовиться къ ней, онъ долженъ для этого видѣть и знать больше, чѣмъ видѣли и знали его дѣдъ и отецъ".
   Судя по послѣднимъ произведеніямъ Чехова и особенно по лебединой пѣснѣ его "Вишневый садъ", въ авторѣ можно видѣть "трансформиста", что совершенно вяжется съ его общими пантеистическими взглядами. Согласно съ таковыми, во вселенной нѣтъ абсолютной смерти, вездѣ преображеніе, "трансформація", переходъ изъ одного состоянія въ другое, раствореніе на миріады атомовъ, которые послѣ представляются въ новыхъ сочетаніяхъ... Конечно, въ этихъ перемѣщеніяхъ не умирающей матеріи только при извѣстной, опредѣленной комбинаціи атомовъ получается то, что именуется жизнью и что создаетъ душу человѣка. Чехова нѣтъ, но душа его, какъ говоритъ Ѳ. Батюшковъ, Примѣняясь къ пантеистическому взгляду автора (см. "Міръ Божій". Августъ 1904 г. "Предсмертный, завѣтъ А. П. Чехова"), растворилась въ сотняхъ его произведеній, которыми опредѣляется ея вѣчность въ средѣ живыхъ людей.
   Своеобразный динамическій пантеизмъ покойнаго писателя особенно сильно сказался, какъ было уже выше замѣчено, въ его послѣдней драматической пьесѣ. Идея "Вишневаго сада", изобличающая одинъ изъ самыхъ серіозныхъ недочетовъ русской жизни -- нашу общую невыдержку, недодѣланность, недостатокъ правильной культуры, при отсутствіи соотвѣтствующихъ формъ жизни, сводится къ указанію, что жизнь требуетъ лишь трансформаціи, а не полнаго уничтоженія прошлаго, такъ какъ лучшее будущее можетъ возникнуть изъ положительныхъ элементовъ, заключающихся и въ прошломъ. Студентъ Трофимовъ, "облѣзлый баринъ" гимназистка Аня, Епиходовъ, котораго преслѣдуютъ "22 несчастья", Лопатинъ, проницательный въ практическихъ вопросахъ, помѣщикъ Гаевъ, сестра его Раневская -- все это лица такъ или иначе недодѣланныя, недовоспитанныя, по мѣткому выраженію Фирса -- "недотепы", но это уже не "хмурые" люди, не "нытики", надорванные и непригодные къ жизни. Дайте имъ болѣе законченное образованіе, поставьте въ извѣстную колею, и изъ нихъ вышли бы люди, какихъ много, они были бы даже полезными. Жизнь требуетъ вездѣ исправленій, и между строкъ чувствуется вѣра автора, что такія исправленія вполнѣ возможны.
   Такимъ образомъ основная идея "Вишневаго сада", несмотря на отсутствіе въ данномъ произведеніи положительныхъ типовъ, скорѣе утѣшительная. Авторъ призываетъ насъ къ толковой и плодотворной работѣ, къ настоящему дѣлу.
   Въ другой драматической пьесѣ Чехова "Три сестры" одно изъ дѣйствующихъ лицъ Баронъ Тузенбахъ такъ говоритъ о скоромъ обновленіи нашей жизни: "Пришло время, надвигается на всѣхъ насъ громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идетъ уже близко и скоро сдуетъ съ нашего общества лѣнь, равнодушіе, предубѣжденіе къ труду, гнилую скуку. Я буду работать, а черезъ какіе нибудь 20--30 лѣтъ работать будетъ уже каждый человѣкъ, каждый!"
   Чеховъ всегда чутко относился ко всѣмъ новымъ теченіямъ общественной жизни. Въ повѣсти "Моя жизнь" отмѣчены имъ поиски въ области непротивленія злу. Впрочемъ, увлеченіе идеями Толстого было весьма непродолжительное и неглубокое. По отзыву самого автора, не содержаніе ученія покорило его, а лишь "убѣждающая сила слова". Опростительство героя названной повѣсти свободно отъ всякихъ теоретическихъ и соціальныхъ помысловъ, а служить само себѣ цѣлью, да пожалуй, средствомъ избѣжать "скуки жизни" въ средѣ) такъ называемаго культурнаго общества.
   Переломъ въ народничествѣ также не ускользнулъ отъ наблюдательности Чехова. Горькое, ироническое чувство возбуждаетъ его замѣчательная повѣсть "Новая дача", посвященная изображенію взаимнаго непониманія и недовѣрія барина и мужика. Не разъ касался Чеховъ неразрѣшенныхъ вопросовъ, относящихся до города и деревни, труда и капитала и пр.
   Болѣзненныя стороны нашей жизни изображены Чеховымъ поистинѣ въ совершенствѣ. Это огромная его заслуга. А рядомъ съ этимъ содержаніемъ важное значеніе придаетъ его произведеніямъ изящная и высокохудожественная его майора. Въ этомъ отношеніи онъ является ученикомъ Мопасана, хотя и уступаетъ послѣднему въ тонкости и разнообразіи впечатлительности. Всѣ пріемы новой беллетристической техники -- импрессіонизмъ, драматическій методъ повѣствованія, синтетическое трактованіе фигуръ и среды -- Чеховъ, идя по стопамъ Мопасана, первый разработалъ у насъ и разработалъ умѣло. Въ области стиля, простоты и искренности рѣчи онъ является вѣрнымъ продолжателемъ Л. Толстого.
   Сюжеты давались Чехову легко. Онъ изображаетъ дѣйствительность, но пріемы воспринятія дѣйствительности у него совершенно своеобразны. Онъ примыкаетъ въ этомъ отношеніи къ новымъ писателямъ, къ Метерлинку, Ибсену. Дѣйствительность въ сотняхъ его анекдотовъ какая то обнаженная. Скелеты лицъ, черты, линіи. Въ разсказахъ и повѣстяхъ, рисующихъ повседневность, художникъ углубляетъ дѣйствительную жизнь въ иную, сокровенную, какъ будто продолжаетъ линіи очертаній лицъ и положеній. Особенности эти хорошо подмѣчены г. Чулковымъ (см. "Новый путь", іюль 1904 г.).
   Чеховъ выступилъ у насъ новаторомъ въ театрѣ. Драматическія произведенія его названы "театромъ настроеній". Въ нихъ авторъ проявилъ нѣкоторое стремленіе къ современному символизму. Символистически сгущенные контуры его драмъ вмѣстѣ съ недостаткомъ драматическаго движенія чрезвычайно затрудняютъ исполненіе ихъ на сценѣ. Въ разсматриваемыхъ пьесахъ авторъ прибѣгаетъ и ко всему арсеналу современной драматической техники -- зрительному и слуховому импрессіонизму, символизму обстановки и проч. Въ пріемахъ этихъ Чеховъ слѣдовалъ (западноевропейскимъ образцамъ) особенно Ибсену и Гауптману. Косвенное вліяніе ибсеновой "Дикой утки" на символизмъ "Чайки" Чехова, напр., не трудно видѣть.

Д. Бѣлошапкинъ.

   15 сентября 1904 года.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru