Бельский Симон Федорович
Между морем и землей

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

С. Бельский.
Между морем и землей

I

   От моря никуда нельзя было уйти! -- К нему падали горы, по желтым и серым склонам бежали сухие тропинки и дороги; спускались потоки зелени и цветов, неслись, обгоняя друг друга, ручьи с прозрачной горной водой. Они с грохотом летели в узких горных щелях, разбиваясь в белую пыль, прятались в траве под кипарисами, длинными стеклянными нитями свешивались с обомшелых камней над зелеными прудами и, дойдя до берега, по белым теплым камням бросались в широкое море.
   У того, кто сидел на берегу, рядом с полосой белого прибоя, море отнимало волю и уносило в страну грез и снов, которая всегда лежит на далеком берегу, скрытая туманом.
   В маленьком белом городишке было много людей, очарованных морем, попавших в его безраздельную власть. В знойные дни, когда солнце золотой краской писало на зеленой поверхности воды гигантские иероглифы и белая полоса прибоя слепила глаза, они сидели у берега, на крутых склонах холмов, поросших сухой жесткой травой, на обломках камней и по целым часам смотрели, как лениво расплескивают волны растворенный в них солнечный свет.
   Они сливались с морем, как уносившиеся над ним облака, чайки, далекие белые паруса, утонувшие в нем широкие зеленоватые камни, через которые хлестала вода. За всех думало море, и очарованные им люди старались угадать его напряженную мысль в шумливых раскатах пологих волн, бегущих к их ногам.
   В лунные ночи горы, кипарисы и город уходили в зеленую прозрачную глубину. Нельзя было сказать, где кончается море и начинается земля. Тогда люди бродили по переплетающимся тропинкам, смотрели на золотые мосты, зыблющиеся в упругих волнах, и весь мир казался завороженным сказочными вымыслами, идущими из глубины воды. Но истинными праздником для всех тех, кто испытывал эту непонятную власть моря, были дни, когда приходили бури и прибой бросался через скалы.
   На берегу все те же краски, желто-белые и серые скалы, темная зелень кипарисов, пестрые каскады цветов, хрустальная грань ручья рядом с пыльным белым шоссе, но море нельзя было узнать. Волны, растворив тот мрак, который всегда таится в его глубине, с ревом и воем, в кружащихся водоворотах, несли его к земле. Мечта становилась грозной силой. Ленивые и певучие волны, отражавшие небо и сливавшиеся с небом, вдруг превращались в несокрушимую рать седых бойцов и без отдыха шли на приступ угрюмого берега.
   Сидевшие на берегу всеми силами желали ему победы и жадно следили за каждым движением высокой волны, дальше других катившейся по берегу. Если не сегодня, то когда-нибудь, через тысячу или через миллион лет, море победит! Наступит день, когда сны и грезы, рожденные в серебристых туманах, станут сильнее каменных массивов и похоронят их в своей прозрачной глубине.
   Андрей лежал на плоском горячем камне, обмытом высокими волнами прибоя, и напряженно всматривался в таинственную упругую глубину. Скала поднималась на границе двух миров. -- Один, пыльный и скучный, был виден с ее вершины. -- Широкая лента шоссе, по которому в облаке пыли проехал почтовый автомобиль, купальни, в полосе прибоя, прохожие на зеленые ящики, выброшенные морем кипарисы и за ними крыши домов, купол мечети, виноградники по уступам гор.
   В жидкой тени под кипарисами сидел Осман и перебирал апельсины в корзинах, с которыми он по целым дням шатался вдоль полосы прибоя, где некому было покупать его товара. Внизу скала уходила в другую, близкую и страшно далекую страну. Море спало, видело яркие сны и все они бесконечной вереницей плыли под нависшими черно-зелеными камнями.
   -- Смотрите, вот его большие, зеленые глаза! Вон там, около камня, где прибой!
   Осман поставил свои корзины на камни, осторожно спустился туда, где лежал Андрей. Далеко внизу, под стремительным белым скатом, дышало море.
   Солнце слепило Осману глаза. Он видел только горы самоцветных камней, мерно, с тихим шуршанием надвигавшихся на горячий берег.
   -- У меня плохие глаза, но если ты его видишь, он там! Когда я был контрабандистом и ходил на фелюге из Турции в Ялту, то видел в море змею и около нее был прибой и шум, как под этими скалами. Кто знает, что есть в море!
   Налетел порыв ветра, самоцветные груды камней под скалой потускнели, превратились в осколки стекла, взгромоздились в гору и в пыль разбились о каменную стену.
   Андрей сел и, охватив тонкими руками колени, смотрел на Османа.
   -- А теперь вы не возите контрабанды?
   Осман улыбнулся, его коричневое, сморщенное, как у обезьяны, лицо и черные живые глаза казались Андрею необыкновенно красивыми.
   -- Нет! трудно стало. Я уже старик. Контрабандисту надо иметь хорошие глаза и крепкие руки. Я раз ночью нес по скалам мешок с табаком и оборвался в море, летел больше десяти сажен и сломал себе руку. Если хочешь увидеть настоящего контрабандиста, приходи завтра вечером в турецкую кофейню сзади мечети. Там будет Али, лучший контрабандист на всем берегу от Керчи до Балаклавы. Смело ходит. Солдаты его давно стерегут, но поймать его нельзя!
   -- Почему?
   -- Он в скалы уходит. Постучит по камням, скажет, что надо, и гора открывается, как двери в мечети.
   -- Таких слов нет! -- сказал Андрей, -- это сказки.
   -- Зачем я буду рассказывать сказки? Ты читал много книг, но в книгах пишут не всю правду. Была как-то темная ночь, буря. Вода поднималась выше кипарисов. Мы с Али везли в лодке турецкие ковры. Дорогой товар, жалко было! Смотрю, идем прямо на скалы около Симеиза, и когда волны нас бросили на берег, открылись камни, как устрицы, и наша лодка пошла в середине горы.
   Осман взял в руки по корзине с крупными красно-желтыми апельсинами и пошел со скалы. На берегу он еще раз обернулся и сказал:
   -- Приходи вечером! Увидишь Али.
   Андрей опять лег на горячий, обмытый морем камень, прислушивался к всплескам воды и сквозь дремоту видел свою гимназию. Тусклые, пыльные окна. К ним прильнули и смотрят, заслоняя свет, чьи-то злые, зеленые глаза. В сером воздухе мерно колышутся ветви дерев в гимназическом саду. Нет, это не ветви, а длинные щупальца гигантского спрута! Они тянутся в двери и окна пятого класса, шурша двигаются по истертому полу. Через узкое окошечко в двери, как всегда, поглядывает инспектор Мокрица. На кафедре сидит учитель немецкого языка и не замечает отвратительного гада, его злых, мертвенных глаз. И вдруг нет ни гимназии, ни инспектора!
   Кругом опять лежит зеркало воды, окаймленное кружевом прибоя, и в него глубоко, неотрывно смотрит небо. В тени под деревьями дождем сыплются мелкие белые бабочки. Немного болит рана на груди, но это пустяки! Еще осталось две перевязки. Где это льется вода? Ах, это зал, где делали операцию. Андрей слышит шепот.
   -- Еще не спит, подождите! Пуля только скользнула.
   В зале зеленый свет и от окон тянутся широкие, ослепительные лучи весеннего солнца. Над столом низко наклоняется профессор. Старческое, дряблое лицо, как у няньки Анисьи, на лоб свесились седеющие волосы.
   -- Зачем вы это сделали, молодой человек? Но теперь не бойтесь, будете жить. Нельзя вылечить того, у кого нет воли и желания жить.
   Славный профессор!
   А где записка? Да вот она, в комоде у матери! Портрет, снятый еще тогда, когда Андрей учился ходить, и листок, вырванный из записной книжки: "Товарищ". На нем крупным, разгонистым почерком написано: "Умираю, потому что всем чужой и никто мне не верит. Прощайте. Альбом с марками отдайте Сереже".
   -- Андрей, где ты? -- зовет мать откуда-то из-за кипарисов.
   -- И чего она вечно боится!
   -- О, Господи! я тебя уже час ищу, не уходи надолго.
   -- Я тут с Османом сидел! Представь, мама, он контрабандист и Али контрабандист. А здесь под скалой живет осьминог.
   -- Ах, Андрей, всегда у тебя фантазия! -- И, как старый профессор, мать, оправляя волосы сына, убежденно говорит:
   -- Жить надо. Любить жизнь надо!
   -- Я хочу жить, -- усталым голосом отвечает Андрей. -- Не бойся, хочу! Вечером я пойду в кофейню, увижу Али. Он говорит, будто умеет проходить через скалы.
   -- Но разве можно верить такому вздору? Я сейчас получила телеграмму от Васи. Он приедет завтра.
   -- Я его не люблю, -- сказал Андрей.
   -- Как же можно не любить брата? Пойдем. И, пожалуйста, меньше сиди с этими твоими грязными турками!
   Мать и сын пошли к берегу. Она еще сильная и бодрая, со здоровым загаром на красивом теле, на которое жадно смотрели мужчины. Он весь, как вечерняя тень, с испуганным взглядом под тонкими бровями, похожий на подстреленную птицу, что с жалобным криком носится между небом и землей.

II

   Василий приехал утром. С моря к горам лениво ползли облака, сверкающие, как серебряная парча на ризах. Андрею казалось, что по крутым склонам идет крестный ход, блестят золоченые кресты, поднимаются клубы синеватого ладана и, сливаясь с гулом моря, поет невидимый хор.
   Василий, высокий и плечистый, в расстегнутой студенческой тужурке, под которой видна была массивная золотая цепочка с жетоном "чемпиону борьбы от кружка любителей спорта", подошел сзади к Андрею, большими потными руками поднял его и поставил на стул.
   -- Ого, потяжелел! Поправляешься. А это что? -- Василий указал на мольберт, где стояла недоконченная картина.
   -- Ха, ха, ха! Каменный гость в крымских скалах. Куда же взбирается этот истукан? Я его сейчас одену в приличное платье! -- Василий схватил кисть.
   -- Не смей трогать. Это камень-монах! Он здесь стоит на берегу.
   Но студент не слушал и несколькими ударами кисти превратил монаха в пьяного забулдыгу с сдвинутым набекрень цилиндром, с сигарой во рту.
   -- Ты... Ты глупое животное! -- крикнул ему Андрей.
   -- Ну послушай, дорогой мой, -- примирительно сказал студент, -- нельзя жить в мире фантазий. Особенно вредно это тебе. Занимайся гимнастикой, ешь, гуляй! но, ради Бога, выбрось из головы всю эту возмутительную чепуху.
   Через минуту голос и смех Василия, громкий и раскатистый, гремел в саду, на узкой кособокой улице, залитой нестерпимым блеском солнца, под каменной стеной, с которой падал бурный поток светло-синих глициний.
   -- Представь себе, Андрей тут свел знакомство с какими-то контрабандистами, -- говорила мать, и в голосе ее слышалась та особенная нежность и гордость, с которой она всегда обращалась к старшему сыну.
   -- Контрабандисты! -- кричал Василий. -- Я им покажу, как набивать мальчишке голову вздором! Да и нет здесь никаких контрабандистов. Просто проходимцы, обирающие приезжих.
   -- Нет, есть! Есть! -- закричал Андрей в окно, раздвигая темно-зеленую завесу плюща. -- Все есть! И каменный монах, который ночью ходит на скалу, и осьминог с зелеными глазами, и контрабандисты. Все есть, а тебя нет!..
   Студент с удивлением посмотрел на брата. Подошел к зеленой стене, молча, напрягая мускулы на согнутой руке, и сказал:
   -- Ну-ка, пощупай бицепсы! Я тебе покажу работу с гирями и тогда ты увидишь, существую я или нет. А эти все твои бредни я прикончу без остатка.
   Спустился вечер, горы подернулись золотом и синью, море раздвинулось еще шире, скалы стояли, как черные корабли. Андрей тихо побрел к мечети, за которой на плоской белой крыше сидели Осман и какой-то молодой турок.
   -- Али! -- шепотом сказал Осман. -- Садись, разговаривать будем. -- Али с улыбкой смотрел на Андрея и маленькими глотками пил ароматный кофе.
   -- Осман говорил, что вы умеете уходить в скалы. Как вы это делаете?
   -- Много говорят! -- уклончиво ответил Али. -- Я могу оставаться под водой пять минут, могу плавать как рыба и ночью вести лодку в бурунах. Я не умею ни читать, ни писать, но голос моря и голоса птиц знаю хорошо.
   Говорили медленно и так же медленно шла южная ночь, сияя синими неземными огнями. Высоко над деревьями по горам ходил кто-то огромный, выше Ай-Петри и махал темным плащом. И там меркли и вновь загорались звезды.
   -- Али, покажи твой талисман! -- сказал хозяин кофейни.
   Контрабандист молча опустил руку в карман, достал кисет с табаком, складной нож и обточенный волнами зеленый камень.
   -- Вот!.. -- Турки наклонялись над столом и с почтительным вниманием смотрели на камень.
   -- У кого есть такой талисман, -- сказал Али, -- тот никогда не утонет. Когда разбилась фелюга Ибрагима, его восемь дней носило по морю, потому что у него был этот самый камень. Ибрагим умер от голода и его тело прибило к берегу около Симеиза.
   -- Покажите-ка мне эту штуку! -- послышался сзади громкий, насмешливый голос. И Василий с сдвинутой на затылок фуражкой, постукивая толстой кизиловой палкой, остановился около стола.
   -- Самый обыкновенный кусок полевого шпата! Будет вам набивать голову мальчика разными глупостями!
   -- Тут нет глупостей, -- серьезно и враждебно ответил Али.
   -- Ну хорошо, бери этот свой камень и я тебя спущу вон с той скалы в море. Если ты до утра проплаваешь, я проигрываю... ну, какое хочешь пари? Только на берег я тебя не пущу!
   Али молчал.
   -- Боишься холодной воды? То-то. Пойдем, Андрей.
   -- Я не пойду с тобой.
   -- Мать ждет, я не позволю тебе остаться в этой компании. Ей, Осман, смотри! О тебя, когда ты был проводником, уже одну палку сломали, руку перебили. Ну, так я тебе и другую перебью, если ты будешь за Андреем шататься!
   И, взяв брата, студент быстро пошел по крутой тропинке, огибавшей угол широкой мечети.
   -- Он со скалы упал! -- сказал Андрей. -- Зачем ты говоришь глупости, будто его побили?
   -- Спроси у кого угодно! Муж одной барыни побил. А этот Али в гостинице "Франция" комиссионером служил.
   -- Комиссионером? -- почти с ужасом спросил Андрей.
   -- Ну да. Продувной народ! Дрянь!
   Было скучно, глухо и пусто. Где-то в чаще кричала ночная птица и грузно ворочалось под скалами бескрасочное море.

III

   Андрей встал поздно. Рана болела и в груди было такое ощущение, как будто что-то вынули. Скучно скользило солнце по усыпанным гравием дорожкам, тускло блестело в волнах.
   Осман ходил между дачами и кричал.
   -- Фрукты! свежие фрукты!
   Его позвал Василий.
   -- Ей, ты, крымское чучело! иди сюда. Давай четыре фунта груш, только не обманывай.
   -- Зачем обманывать? -- заискивающим голосом говорил Осман. -- Хорошим господам отборный товар носить буду.
   Господи, как скучно! Куда бы пойти? Андрей прижал руку к больной груди и, стараясь не встретиться с братом, пошел на свое любимое место к плоскому камню, где сидел вчера.
   Так это значит, все неправда! Талисман -- кусок полевого шпата... Каменный монах -- глыба известняка! Пустое море. Пустая земля. Ну, а небо?
   Андрей посмотрел на небо. И там тоже нет ничего, кроме пустоты, холода, мрака и туманов, которые то ползут с гор, то поднимаются высоко над морем. Есть только Василий, инспектор Мокрица, гимназия. Ах, какая тоска!
   Али комиссионер! Вот, должно быть, смеялись они надо мной. Какая пыль на кипарисах, точно люстры в чехлах!
   Андрей спустился к морю и строгими глазами впился в зеленую гладь. Под скалой бежали круги, тянулись жемчужные нити пены.
   Ну вот же, вот они, зеленые глаза! Как никто не видит! Вот и щупальца, длинные, как корни сосны.
   Андрей придвинулся ближе, с трудом удерживаясь за шероховатый камень и вглядываясь в то чудесное, непонятное, в тот сказочный недосягаемый мир, который скрывало море в своей глубине. И вдруг рука, сжимавшая камни, разжалась и тело мальчика по крутой мокрой скале скользнуло к воде. Волны расступились мягко и ласково, на мгновение над водой показалась худая, бледная рука, потом зеленая гладь сомкнулась и с баюкивающим плеском закружилась под тупыми камнями. За стеной кипарисов послышался тревожный голос:
   -- Андрей! Андрей, где ты?!

----------------------------------

   Источник текста: Куда ворон костей не заносил. Рассказы / С. Бельский. -- Санкт-Петербург: тип. т-ва "Обществ. польза", 1914. -- 217 с.; 20 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru