Белый Андрей
Световая сказка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

А. Белый

Световая сказка

   Белый А. Собрание сочинений. Серебряный голубь: Рассказы
   М., "Республика", 1995.
  

1

   Бегут минуты. Мелькают образы. Все несется. Велик полет жизни. Крутятся созвездья -- вращаются без конца. И летят, летят...
   Это -- слезы огня: Безначальный заплакал когда-то. Брызги вспыхнувших слез в необъятном горят, остывая. И аккорды созвездий в душе пробуждают забытую музыку плача.
   Это -- звезды -- огнистые искры промчавшейся вечной ракеты. Горят, остывая. Сквозь хаос пространств посылают друг другу снопы золотые -- знамена огня промчавшейся родины.
   И вот, погасая, бросают сквозь бездну золотисто-воздушные светы. Прижимает остывшее лоно снежно-трепетные ласки тепла и белого золота. И от бело-золотых, атласно-воздушных и жарких томлений сотканные из лучей существа возникают на поверхности стынущих звезд.
   Поют о Солнцах дети Солнца, отыскивают в очах друг у друга солнечные знаки безвременья и называют жизнью эти поиски светов.
   А золотисто-воздушные потоки летят и летят к ним, лаская и нежно целуя, сквозь хаос столетий, сквозь бездну текущих пространств.
   Среди минут мелькают образы, и все несется в полете жизни. Дети Солнца сквозь бездонную тьму хотят ринуться к Солнцу.
   Как бархатные пчелы, что собирают медовое золото, они берегут в сердцах запасы солнечного блеска. Сердце их вместит полудневный восторг: оно расширится, как чаша, потому что душа их должна стать огромным зеркалом, отражающим молнии солнц. Они рождают внуков Солнца, чтоб передать им тайну света -- светозарные знаки. Эти знаки открывают солнечность.
   И вот длинный ряд поколений научается вспоминать невиданное и называет наукой эти желанные воспоминания.
   Собирают солнце, накопляют светы -- золотые светы и воздушно-белые, -- накопляют светы внуки Солнца.
   Будет день, когда сердце их вместит все огненные слезы -- слезы мировой ракеты, вспыхнувшей до времени времен.
  

2

   Я родился. Детство мое было окутано тьмой. Два черных крыла трепетали над младенцем. Висела черная, ночная пасть и дышала холодом. Помню впервые себя у окна. Замороженные стекла горели искрами. Мне хотелось, чтоб няня собрала эти искры в деревянную чашечку.
   Кто-то седой и скорбный сидел за столом, вперив серые очи в одну точку. Потирал руками колени и сморкался от времени до времени. Две свечи погребально светили ему, и широкая черная лента его пенсне непрерывно стекала со скорбного лица. Он сидел на фоне зияющей тьмы, неумолимо рвавшейся в освещенное пространство. Оскаленная пасть грозила нас проглотить. Но скорбный старик встал и закрыл двери. Пасть сомкнулась.
   А он продолжал сидеть, замирая, вперив глаза в одну точку. Он мне показался неизвестным, но заскорузлый палец руки протянулся надо мной, и над ухом раздался голос няньки: "Вот папа... Он с нами..." Я начинал узнавать. За стенкой раздавалась суровая песнь. Согбенный отец подошел ко мне. Щекотал пальцем и говорил: "Это -- зимний ветер".
   В окне зияла черная пасть и дышала холодом. Мне сказали, что там -- небо.
   Унесли спать.
  

3

   Я любил солнечных зайчиков, бегающих по стенам. Это было так странно, что я покрикивал: "Что это, что это?.." Но все смеялись. Смеялся и я, но в груди моей бились крылья.
   Я любил золотисто-воздушные потоки светов и ласки белого золота. Весной мы переезжали на дачу, и я бегал по дорожкам сада отыскивать детей. Это были всё голубоглазые мальчики и девочки. Мы играли в детей Солнца. После дождя лужи сияли червонцами. Я предлагал собирать горстями золотую водицу и уносить домой. Но золото убегало, и когда приносили домой солнечность, она оказывалась мутной грязью, за которую нас бранили. Иногда мы прыгали по лужам, в синих матросках с красными якорями, хлопали в ладоши и пели хором: "Солнышко-ведрышко".
   Ослепительные брызги разлетались во все стороны, но когда возвращались домой, взрослые говорили, что мы покрыты грязью. Смутно понимали мы, что все это хитрей, чем кажется.
   А золотисто-воздушные потоки летели сквозь хаос столетий и ткали вокруг нас полудень белого золота. Мы казались лучезарными, и седой дачник всегда провожал нас старческим бормотаньем: "Невинные ангелы..."
   О Солнце мечтали дети Солнца. Собирали, как пчелы, медовую желтизну лучей. Я не знаю, чего нам хотелось, но однажды я попросил у отца золотого вина, полагая, что это -- напиток солнца.
   Мне сказали, что детям рано вино пить. Однажды собрались дети Солнца к старой бузине. Это был наш воздушный корабль. Мы сидели на ветвях, уплывая к Солнцу. Я командовал отплытием. В груди моей подымалась музыка: раздавался шелест молниеносных струй. А дерево бушевало, и ветви склонялись. Склоняясь, качали детей света, несущихся к Солнцу. Потоки белого золота пробивали зелень, грели нас и качались на песке лучезарными яблочками1.
  

4

   Однажды вечером раздались звенящие звуки. Точно растягивали мед золотой и густой, как клей, чтоб делать из меда золотистые, лучезарные нити. Порой казалось, что это -- плещущие струи жидкого солнца. Но это не было солнце: на балкончике соседней дачи сидел хромой студент в красной рубахе, потряхивал кудрями и водил по скрипке смычком.
   И скрипело золото, растягиваясь в нити, и кто-то со смехом наматывал эти нити в золотые клубочки и бросался клубочками, как лучезарными зайчиками.
   Долго я слушал хромого студента и говорил: "Звучит солнце... звучит золото... не все то золото, что блестит..."
   Учился.
  

5

   Дни мелькали. Я устраивал опыты. Шуршал золотыми, осенними листьями.
   Раскрашивал картинки золотыми красками. Сыпал между пальцами сухой, желтый, шуршащий овес.
   Однажды луна озаряла комнату. Я вскочил с постели и подбежал к зеркалу. Из зеркальной глубины ко мне бросился резвый мальчик и блистал глазенками. С ближней дачи неслись солнечные звуки. -- Наматывали лучезарные клубочки ниток. Должно быть, студент играл на скрипке.
   Я поймал зеркалом лунный луч. Опрокинул зеркало на пол и мечтал, что стою над прудом. Золотая, блестящая поверхность блистала трепетом, и хотелось искупаться в глубине. Я прыгнул в зеркало. Раздался треск, и что-то укусило меня за ногу.
   Прибежали на шум. Увидали меня у разбитого зеркала.
   Тогда собрался семейный совет, и решили взять мне учителя. Дяди и тетки наперерыв толковали: "Впечатлительный мальчик ищет пищи своей любознательности. Рациональней удовлетворить любознательность солидной пищей, нежели кормить ее фантазиями". Один старый отец скорбно молчал. Поглядывал на меня. А широкая лента его пенсне непрерывно стекала с лица. Он понимал меня. Но он молчал.
   С той поры ко мне стал хаживать хромой студент с длинными волосами. Тщетно я ждал, что он принесет с собой и скрипку. Он приносил мне лучезарных букашек да сушеные травы, говоря, что и это -- продукты солнечной энергии.
   Впоследствии я узнал, что он стал спиритом2.
   Проходили года.
  

6

   Я кончал гимназию. Иногда ко мне заходил хромой учитель. Раздавался его резкий голос: "Бегут минуты. Мелькают образы. Все несется. Велик полет мысли. Память -- чувствительная пластинка. Все она отпечатает. Летит возвратный образ. Вторично отпечатывается. Стираются частности. Остаются общие контуры. Образуются понятия..."
   Он ударял пальцами в такт речи, учил меня музыке слов. У него осталась привычка приходить ко мне, развивать мои мысли, стирать частности, образовывать понятия.
   Понятия сплетались. Разнообразны были их отношения. Ткань плелась. Звенья умозаключений, как паутинные хлопья, подавали знаки нам издали. Окрепшая мысль крыльями била. Бил руками по столу и ногой по полу мой восторженный учитель, и узенькая белокурая бородка тряслась восторженно.
   Он кричал: "Мысль растет. Все уносит. Все несется на крыльях мысли. Но вот сама мысль загибается -- загибается, как лента. Обращается на себя. Замыкается круг ее. Разбросанные звенья умозаключений сливаются в одно паутинно-туманное кольцо. Ветер вращает это белесоватое колесо тумана".
   И мы образовали круги мысли, и вращали это белесоватое колесо тумана -- я и хромой учитель. И слова наши рассекали воздух, как бриллиантовые ракеты. Обсыпали друг друга дождем огненных слез пиротехники3 глубин.
  

7

   Я исследовал спектры4. В колбах и ретортах у меня возникали миры. Неоднократно профессор астрономии тыкал меня под телескоп. Наконец я сдал экзамен и открыл курс: "О хвостах комет"...
  

8

   Вся солнечность, на какую я был способен, все медовое золото детских дней, соединясь, пронзили холодный ужас жизни, когда я увидел Ее. И огненное сердце мое, как ракета, помчалось сквозь хаос небытия к Солнцу, на далекую родину. Стала огненная точка в темноте рисовать световые кольца спирали. Наконец она удалилась. Огнисто-спиральные кольца беззвучно растаяли.
   Ее глаза -- два лазурных пролета в небо -- были окружены солнечностью кудрей и матовой светозарностью зорь, загоревшихся на ее ланитах. Пожарный пурпур горел на ее тонких губах, под которыми блистало жемчужное ожерелье.
   Мы были две искры, оторванные от одной родины, -- две искры потухшей ракеты. Взглянув друг другу в глаза, мы узнали родину.
  

9

   Я писал ей: "Вспыхнула душа трепетным огоньком -- светозарная точка. И свет мира засиял. И свет мира не был залит тьмою.
   Понеслась сияющая точка к водопаду времени. Вонзилась в века. В черноте стала рисовать огненные кольца спирали. Можно было видеть огненную спираль, уносившуюся сквозь время.
   Начало ее сверлило тьму.
   И свет мира, засиявший во мраке, мирно понесся на далекую родину.
   Ревели века. Нависал старый рок -- черный ужас. Замирало сердце, трепеща. Пустота разверзалась во всех концах -- ив веках, и в планетных системах. Хлестали слезы -- эти вечные ливни. Налетали потопы. Заливали пламенный путь.
   Отныне не могли задушить огневеющий восторг.
   И все видели полет воспламененной души, оставлявшей позади огненные кольца спирали. Нужно было раз коснуться души. И пылала душа -- светозарная точка. Уносилась сквозь время. Казалось -- змея, огневеющая белизной, переползала мировую пустоту, оглушаемая роковым воплем столетий. То, что зажглось, неслось сквозь время. А время спешило в безвременье. И свет мира, засиявший во мраке, мирно понесся на далекую родину".
   Так я писал. После этого письма я ее встретил, но она отвернулась. Это было зимой, на катке. Она скользила по прозрачному льду под руку с офицером, оставляя на льду то круги, то спирали. Казалось, они неслись сквозь время.
  

10

   Я хотел ее удивить и показать ей вечное. Для этого на скошенном лугу перед дачей я велел тайно забить ракеты. Я хотел устроить неожиданный фейерверк -- разорвать тысячи солнц над влажными, ночными лучами. Я знал, что она должна была присутствовать при этом, потому что муж ее -- мой друг -- не захочет лишать меня удовольствия, а она -- его. Я хотел намекнуть ей этими ракетами о полетах и восторгах наших душ.
   Мы весело пили золотое вино, полагая, что это -- напиток солнца. Черная ночь нас покрыла туманным холодом. Суеверней и чаще дышали горячие груди. Она почему-то украдкой бросала на меня удивленные взоры, но я делал вид, что ничего не вижу.
   Мы пили золотое вино и багряное. Я дал знак хромому медиуму5, старому учителю, и он скрылся во мраке ночи. Что-то тревожно-манящее, грустно-мягкое почило на ее застывшем лице. Я пригласил всех на террасу. Над нами висела черная ночная пасть.
   Висела и дышала холодом.
   У горизонта забила золотая струйка искр. У горизонта открылся искромет. Понеслись по ветру золотенькие искры, быстро гаснувшие. Еще. И еще.
   И везде забили искрометы. С ближнего холма сорвался поток светозарных искр, наполняя окрестность ровно-золотым трепетом. Озаренный золотистым, хромой медиум кричал так странно звучащие слова: "Еще не все погибло. Душа перестала лететь на далекую родину, но сама родина затосковала о потерянных -- и вот летит им навстречу старинная родина". Над горизонтом промчались горящие жаворонки -- точно красные кометы, и все услышали над головой трепетание крылий примчавшейся родины.
   А хромой медиум, уже не озаренный погасшим водопадом, продолжал выкрикивать в темноте: "И вот, как ракета, взвилось огоньковое слово. У горизонта забила золотая струйка искр. У горизонта открылся искромет. Понеслись по ветру золотенькие искры, быстро гаснущие. Еще. И еще.
   И везде забили искрометы".
   А уже окрестность свистела и шипела. Огненные колеса жужжали, кое-где вспыхивали пурпурно-бенгальские, странные светочи6.
   Кто-то услышал тихую поступь -- бархатно-мягкую поступь в тишине. Поступь кошки. Это ночной порой кралось счастье. Это было оно. Не понимали, что подмымалось в сердцах, когда в небо били гаснущие искрометы -- золотые фонтаны вдохновения. Не понимали, что вырвало из жаркой груди светомирные вздохи грусти.
   Она стояла близко, близко. Что-то манящее, грустно-застывшее почило на ней, и, понимая меня, она смеялась в ласковой безмятежности.
   Тогда я сказал гостям: "Вечность устроила факельное празднество. Значит, по лицу земли пробежали великаны. Только они могли выбросить пламя. Только они могли начать пожар7. Только они могли затопить бездну дыханием огня".
  

11

   Все потухло. Мы молчали. Неслись минуты, и мы смотрели на созвездья -- эти слезы огня. Безначальный заплакал когда-то: брызги вспыхнувших слез в необъятном горели над нами. Сквозь хаос пространств посылали снопы золотые друг другу. И аккорды созвездий в душе пробуждали забытую музыку плача. Я услышал чуть слышные звуки рыданий и смеха. Точно роняли жемчуга.
   Это она смеялась блаженно. Плакала горько. Тихо сказала, что ночь голубеет, а эмпирей8 наполнен голубыми волнами.
   Услышали звучание небес -- прибой волн голубых. Сказали друг другу: "У нее истерика"...
   Заискрились белые тучки пенно-пирным золотом. Горизонт янтарел.
   Мы простились.
  

12

   Я остался в голубом, ласковом безмолвии. Я молчал. Я добился своего. Мне оставалось только умереть от счастья.
  
   1903
  

ПРИМЕЧАНИЯ

   Впервые напечатана в 1904 г. в альманахе "Гриф". Публикуется по тексту этого издания. Рассказ был написан в 1903 г., что засвидетельствовано в Начале века (С. 29), где перечисляются литературные занятия осени 1903 г. после возвращения из деревни в Москву: "...пишу в хронику "Мира искусства"; стихи "Sanctus Amor", рассказ "Световая сказка" (для "Грифа").
  
   1 В связи с описанием детских игр уместно привести отрывок из позднейшего сочинения Андрея Белого "Почему я стал символистом" (1928), который может послужить своеобразным теоретическим комментарием к автобиографической в известном смысле "Световой сказке": "На вопрос о том, как я стал символистом и когда стал, по совести отвечаю: никак не стал, никогда не становился, но всегда был символистом (до встречи со словами "символ", "символист"), в играх четырехлетнего ребенка позднейше осознанный символизм восприятий был внутреннейшей данностью детского сознания". Символизм восприятий -- "нерв моих детских игр; нечто, имманентное моему сознанию; взрослые никак, ничем не задевают во мне жизнь этого нерва; наоборот, облепляют его извне поданными предметами и разъяснениями о них, не открывающими мне ничего о моих внутреннейших движениях детской души; я вынужден эти движения скрыть; да и если бы я хотел выявить эти движения, у меня нет слов; словам и смыслам их я научен извне; движения эти, мое "нечто", однако, настолько "реальность", не взятая на учет взрослыми, что, разрастаясь во мне вне слов и образов, она рассасывает во мне мое "Я"; "Я" чувствует себя утопающим в пережитиях без названия; и "Я" в особой, лишь мне ведомой игре, выплывает в то, что уже ни внутри, ни снаружи, -- таков в позднейшем открытии мне мир символов (не познание, не переживание, не отражение пассивное в рассудке "предмета", не творчество его, но -- творчество-познание, так сказать).
   Упражнение в этих играх осознано мною как собственно культура роста моего "Я" (с. 418--419).
   2 Приверженец возникшего в середине XIX в. в США мистического течения, связанного с верой в загробное существование душ умерших и характеризующегося особой практикой "общения" с ними (приемами так называемого физического медиумизма -- "столоверчением" и т. п.).
   3 Отрасль техники, связанная с производством и применением огневых составов и снаряженных ими изделий. В основе названия лежит греческое слово "pyr" -- огонь.
   4 От лат. spectrum -- представление, образ. В физике -- совокупность всех значений какой-либо физической величины, характеризующей систему или процесс.
   3 B спиритизме -- посредник между миром "духов" и людьми, через которого в состоянии транса передаются, согласно воззрениям спиритов, "сообщения" умерших.
   6 Бенгальские огни -- вид фейерверка.
   7 По наблюдению Р. Петерсона, упоминание о великанах, начавших пожар, является аллюзией на миф о Прометее (Рассказы. С. 85).
   8 От греч. empyros -- огненный. В античной натурфилософии -- верхняя часть неба, наполненная огнем; у ряда средневековых христианских философов -- символ потустороннего мира.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru