Борис Бета. Собрание сочинений. Том 1. Муза странствий
Встреча с Блоком
Москва, столичная, уличная, пела наступление вечера в августе и торопилась петь -- и подпевало глухо в зеленом небе, где много выше, чем пыль, рождались звезды; и им подражая, зажигались вокруг вокзала округлые луны фонарей...
Да, нечто весеннее открылось мне в этот вечер августа на вечернем Курском вокзале! Вид севастопольского поезда -- хмель дорожных предвкушений... Совсем майская луна одымила трепетно и дерзко всех этих с шорохом и в разговорах вблизи вагонов; а вагоны сквозили окнами, показывали заманчиво верхние диваны, веяли дорожными сквозняками. И опять лакировка коридорных фанер, новизна жилья, пробное шипение тормозов в открытое окно...
Повторяю, голова моя кружилась. Как вдруг я был обязан носильщику, осчастливленный вышел в коридор. И опять лакировка, как стеклянный шар гипнотизеру.
-- Идет, идет, -- замирающе проговорила барышня у соседних дверей, -- и мне почудился театр, запах кулис и гимназистка, у которой сегодня косы не опущены, а подняты на голову, как волосяная корона.
Увидал я, что с площадки в коридор заходит женщина гибкая, сероглазая, опустившая низко к бровям кибитку шляпы, откуда глаза мерцают, как драгоценные камни. А рот ее, губы подрисованные были торжественны своим верхним изгибом, были, как герб. Сквозь запах и шорох, очарованный, успел я прочитать надпись на белой книге, которую прижимали к невысокой, слабой груди тонкие пальцы: "Стихи о Прекрасной Даме".
"Ах, вот оно что", -- вскричал во мне испуг, и стал я видеть сквозь кружево сердцебиения, что идет вслед этой прекрасной даме человек довольно высокого роста, актерски легкий, медленный в манерах. Он снял шляпу и шел с открытой головой, -- и я загляделся на эту голову. Да, шел на меня невиданный слепец, слепая голова греческого бюста, лицо очень бледное, без чувства или почти надменное полными губами и удлиненным подбородком. А волосы этого лица были рыжи -- сияющий венец аполлонов!.. И, надвинувшись, прозрели широкие глаза: как закопченное стекло в затмение, отразил мне темный взгляд влажно и глубоко -- вид далеких снегов.
Я рванулся к соседке у двери.
-- Это Блок? -- спросил я очень живо.
Она не поняла и изумилась. Я повторил еще раз о Александре Блоке -- ведь это он прошел? Она пожала плечами -- она видела Алчевского, тенора Алчевского.
-- Но у него рыжие волосы, -- возражал я.
-- Рыжие? Почему рыжие? -- изумлялась она.
-- Тот, который прошел с дамой?..
-- Но Алчевский был без дамы, -- ответила барышня уже сердито.
Я бросился по вагону: Блока не было ни в одном купе.
Я метнулся дальше -- через площадку. Блока не было. Его не было нигде до конца поезда, до багажного вагона, -- я остановился перед темной стеной.
Уже мотало ходом. Уже несло искры поверх, отставали назад мазутные лужи, ряд вагонов, усиливая звук, помчал рядом, оторвался, и другие помчались...
"Но почему мне причудился Блок? А может, он был, но слез провожать кого-нибудь?" -- думал я, смотрел сквозь круженье огненных искр на глубокие холодные звезды...
А может быть, этого ничего не было.
12 марта 1922 г. Океанская.
Комментарии
Впервые: Вечерняя газета (Владивосток). 1922. No 254, 22 марта.
"Стихи о Прекрасной Даме" -- сб. стихотворений А. А. Блока (1905).
...тенора Алчевского -- Речь идет об известном в 1900-1910-х гг. оперном певце И. А. Алчевском (1876--1917), много выступавшем как в России, так и за рубежом и внешне никак не похожем на А. А. Блока.