Благосветлов Григорий Евлампиевич
Сочинения Г. Е. Благосветлова, с предисловием H. В. Шелгунова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Сочиненія Г. Е. Благосвѣтлова, съ предисловіемъ H. В. Шелгунова. Спб. 1882 г. Имя недавно скончавшагося Г. Е. Благосвѣтлова хорошо извѣстно и въ публикѣ, и въ литературѣ, но читатели всегда знали его гораздо больше, какъ издателя-редактора популярнаго журнала "Дѣло" (прежде -- "Русское Слово"), чѣмъ какъ писателя. Поэтому, нынѣ являющіяся въ объемистомъ томѣ "сочиненія" Благосвѣтлова будутъ приняты многими за неожиданный сюрпризъ, и это тѣмъ болѣе, что онъ, при жизни, помѣщая статьи свои въ редижируемыхъ имъ изданіяхъ, обыкновенно не подписывалъ ихъ своимъ именемъ.
   За всѣмъ тѣмъ, нужно сказать, что и на самомъ дѣлѣ Благосвѣтловъ, при всемъ умѣ и обширной эрудиціи, отличающихъ его "сочиненія", не имѣлъ выдающагося, характернаго значенія, какъ писатель-публицистъ, да и теперь, когда сочиненія его собраны воедино и приведены въ извѣстность, критика едва-ли придастъ ему такое значеніе. По справедливому замѣчанію его біографа, онъ былъ "не столько мыслитель, сколько человѣкъ сильнаго, упорнаго характера", и всю энергію свою, всѣ силы направлялъ исключительно "на редакторскую и издательскую дѣятельность". На поприщѣ этой-то дѣятельности Благосвѣтловъ является уже очень замѣтной, оригинальной и, можно сказать, исторической фигурой, заслуживающей полнаго вйимаманія и изученія какъ по отношенію къ судьбамъ всей нашей журналистики вообще, такъ и въ связи съ эпохой, въ которую онъ жилъ и для характеристики которой онъ представляетъ одно изъ типичнѣйшихъ явленій, какъ истый сынъ своего времени -- этого болѣзненно-нервнаго, тревожнаго, полнаго противорѣчій и разладовъ мысли, крайне безпорядочнаго и переходнаго времени! Въ предѣлахъ этой-то области мы и хотимъ Остановиться здѣсь на личности Благосвѣтлова, какъ редактора и издателя, словомъ -- какъ журналиста. Для оцѣнки и характеристики его съ этой стороны, изданный томъ его "сочиненій" представляетъ драгоцѣнный матеріалъ-только не въ самихъ сочиненіяхъ, которыхъ мы здѣсь и касаться не будемъ, а въ предпосланномъ имъ "предисловіи" H. В. Шелгунова, составленномъ по интимнымъ письмамъ покойнаго къ автору за цѣлыхъ двѣнадцать лѣтъ. Біографическій очеркъ г. Шелгунова полонъ интереса и, по нашему разумѣнію, лучше самой книги обрисовываетъ личность покойнаго автора.
   Какъ извѣстно, въ литературномъ мірѣ Благосвѣтловъ при жизни не пользовался симпатіями, даже со стороны своихъ ближайшихъ сотрудниковъ. О немъ, о его черствости, неуживчивости, наклонности къ эксплуатаціи и наживѣ ходило немало злоязычныхъ толковъ, проникавшихъ время отъ времени и въ печать; но это -- замѣчаетъ г. Шелгуновъ,-- "говорила только одна сторона. Теперь, изъ писемъ Благосвѣтлова, вы услышите другую сторону, услышите отъ самого Благосвѣтлова, какъ онъ думалъ, какъ страдалъ, какъ чувствовалъ, услышите отъ него, какъ ломала его жизнь, та самая жизнь, на борьбу съ которой онъ выступилъ гордо, смѣло и самоувѣренно, явившись борцомъ за права отдѣльной личности".
   Г. Шелгуновъ весьма вѣрно опредѣлилъ главную субъективную черту характера Благосвѣтлова: это -- "личное начало", "личное чувство", которыя въ немъ составляли сущность, натуру, и были возведены въ теоретическій принципъ, какъ руководящій мотивъ человѣческой жизни вообще. Самъ Благосвѣтловъ, въ одной изъ своихъ раннихъ статей, такъ формулировалъ свою теорію эгоизма: "Въ основаніи соціальныхъ инстинктовъ,-- говорилъ онъ,-- лежитъ глубокое сознаніе того или другаго принципа, равно полезнаго всѣмъ, такъ что каждый индивидуумъ стремится къ нему настолько, насколько сознаетъ его выгоду и чувствуетъ себя безопаснымъ и свободнымъ подъ этой защитой. Безъ этого чувства нѣтъ побужденія къ ассоціаціи, и нѣтъ надобности стѣснять свою личную свободу. Идти врознь, но независимо, гораздо удобнѣе, чѣмъ напрасно давить себя въ табунѣ". И Благосвѣтловъ строго держался послѣдней системы: онъ всегда и во всемъ шелъ "врознь", не стѣснялъ безъ нужды свою "личную свободу" для другихъ, боролся за личное счастье и благосостояніе, и въ нѣкоторой степени достигъ этой цѣли, хотя борьба сломила его и преждевременно свела въ могилу. Конечно, служеніе личному началу вовсе не исключало въ немъ инстинкта общественности, стремленія принесть посильную пользу родинѣ, и -- какъ увидимъ ниже -- онъ постоянно руководствовался такимъ стремленіемъ въ своей журнальной дѣятельности, иногда наперекоръ личной выгодѣ.
   Журналистомъ Благосвѣтловъ сталъ случайно, какъ и многіе другіе его собраты. "Случай въ жизни русскаго литератора,-- справедливо говоритъ по этому поводу г. Шелгуновъ,-- играетъ чуть-ли не главную роль. Всѣ мы готовимся къ чему-то другому, а литераторами дѣлаемся случайно. То-же повторилось и съ Благосвѣтловымъ". Онъ готовился къ учено-педагогической дѣятельности и, по окончаніи университета, началъ свою карьеру учителемъ. Быть можетъ, это была его настоящая дорога. По свидѣтельству его біографа, "онъ могъ-бы сдѣлаться очень хорошимъ профессоромъ. Благосвѣтловъ говорилъ гораздо, лучше, чѣмъ писалъ, и въ его энергичной, образной и цвѣтистой рѣчи, съ оттѣнкомъ ироніи, чувствовалась обаятельная, а подчасъ и неотразимая сила". Но случай распорядился съ жизнью Благосвѣтлова иначе. Вслѣдствіе преувеличеннаго и неосновательнаго заподозриванія его въ неблагонамѣренности, со стороны учебнаго начальства, онъ потерялъ, одно за другимъ, нѣсколько учительскихъ мѣстъ, бросилъ педагогическую дѣятельность и уѣхалъ за границу, гдѣ прожилъ нѣсколько лѣтъ, занимаясь наукой, приглядываясь къ западной жизни и входя въ общеніе съ такими мыслителями, какъ Герценъ. Пребываніе за границей оказало огромное вліяніе на его міровоззрѣніе и на складъ его убѣжденій. Онъ сталъ ревностнымъ "западникомъ" и такимъ оставался всю жизнь. Въ Парижѣ случай свелъ его съ графомъ Кушелевымъ, основывавшимъ тогда свой журналъ "Русское Слово", въ которомъ Благосвѣтловъ принялъ самое дѣятельное участіе, сперва въ качествѣ сотрудника, потомъ -- редактора, а наконецъ -- хозяина-издателя, когда графъ Кушелевъ передалъ ему журналъ, вслѣдствіе сдѣланнаго ему внушенія -- оставить такое неблаговидмое для представителя знатнаго рода занятіе. Съ "Русскимъ Словомъ", какъ извѣстно, случилась въ 1866 г. катастрофа. Оно .было окончательно закрыто. Съ этого-то времени и начинается рядъ, поистинѣ, Танталовыхъ редакторскихъ мукъ для Благосвѣтлова. Благосвѣтловъ задумалъ, для удовлетворенія подписчиковъ закрытаго "Рус. Слова", издать сборникъ "Лучъ". Первый томъ этого сборника прошелъ, но второй былъ остановленъ, и его редакторъ преданъ суду, который, впрочемъ, не состоялся, потому что "сама цензура не знала, къ чему привязаться". Его остановили просто за то, что въ немъ оказались сотрудники изъ бывшаго "Рус. Слова". "По этому одному вы можете судить,-- писалъ Благосвѣтловъ г. Шелгунову,-- какъ душно въ нашемъ воздухѣ... Что будетъ дальше съ литературой -- никто не знаетъ, но теперь такъ тяжело, что я не помню хуже времени".
   Не смотря, однако, на такое безвременье для литературы, Благосвѣтловъ не покидаетъ мысли издавать журналъ и, благодаря своей энергіи, упрямству и изворотливости, успѣваетъ въ томъ же году основать, отъ имени другаго лица и подъ густой вуалью своей анонимности, новый подцензурный журналъ "Дѣло". Эта вуаль, однако, была очень скоро сорвана и, новый журналъ, принятый (конечно, не безъ основанія), какъ возрожденное подъ другимъ именемъ "Русское Слово", подвергся длинному ряду жесткихъ репрессалій и преслѣдованій, дѣлавшихъ существованіе и его, и издателя положительно невыносимымъ. "Повѣрите-ли,-- писалъ Благосвѣтловъ,-- что я на свободѣ чувствую себя не лучше крѣпости (передъ этимъ онъ, по неосновательному подозрѣнію, былъ заключенъ въ крѣпость и просидѣлъ тамъ нѣсколько недѣль). Скверные нервы не даютъ ни минуты покоя, потому что каждый день несетъ новыя тяжелыя впечатлѣнія. Удивляешься, что за каменная природа человѣка; кажется, давно бы пора лопнуть хилому механизму жизни, анъ нѣтъ -- онъ стоитъ и жаждетъ не покоя, а дѣятельности. Но дѣятельность-то становится не подъ силу; ужь слишкомъ много навалило хлопотъ и непріятностей. Одна мораль -- если родишься въ Россіи и сунешься на писательское поприще съ честными желаніями,-- проси мать слѣпить тебя изъ гранита и чугуна. Мать моя озаботилась въ этомъ отношеніи. Спасибо ей, родимой!" Каковы были "хлопоты" и "непріятности" по изданію "Дѣла", продолжавшіяся цѣлые годы, можно видѣть изъ слѣдующихъ фактовъ, имѣющихъ значеніе интереснѣйшаго матеріала для исторіи нашей журналистики. Не смотря на то, что Благосвѣтловъ, желая сберечь журналъ отъ крушенія и преслѣдованія, нарочно дѣлалъ его "безцвѣтнымъ" на первое время, не допускалъ въ немъ "ни одной рѣзкой выходки, ни одного рѣзкаго парадокса", старался лишь о томъ, чтобъ онъ былъ "неглупымъ, солиднымъ и честнымъ", тѣмъ не менѣе, съ первой-же книжки, онъ подвергся безпощадному цензурному искорененію исподоволь. Первая книжка "Дѣла" (въ 1866 г.) опоздала выходомъ, потому что изъ набранныхъ для нея 48 листовъ -- 22 были запрещены, и это повторялось ежемѣсячно. По выходѣ первой книги, Благосвѣтлову было дано словесное предостереженіе, что "Дѣло" легко можетъ отправиться за "Руоскимъ Словомъ" въ Лету.
   Въ виду такой угрозы, Благосвѣтловъ, не могшій, конечно, измѣнить и никогда не измѣнявшій своимъ убѣжденіямъ и исповѣдуемому "направленію", рѣшаетъ "удалиться пока въ тихую область исторіи и естественныхъ наукъ, а политическихъ и экономическихъ вопросовъ не трогать". Это, впрочемъ, ставилось ему категорически въ условіе, какъ sine qua non существованія "Дѣла". Сперва, когда было открыто участіе Благосвѣтлова въ изданіи "Дѣла", явилась мысль запретить его безусловно, но потомъ, пишетъ Благосвѣтловъ,-- "немного успокоились, дали нѣкоторый отдыхъ журналу, но все еще держатъ его между жизнью и смертью". Начальникъ главнаго управленія по дѣламъ печати, генералъ Шидловскій, однажды сказалъ, что "если редакція "Дѣла" дастъ слово избѣгать вопросовъ о бракѣ, о собственности и вопросовъ религіозныхъ, то онъ, Шидловскій, находитъ существованіе журнала возможнымъ". Тогда-же стало извѣстно, что "правительству нуженъ такой органъ, если не для настоящаго времени, то для будущаго; запретить его оно вовсе не желаетъ и не думаетъ, но хочетъ отнять у него то вліяніе, которое онъ пріобрѣлъ. Въ политическомъ отношеніи "Дѣло" считается безвреднымъ по въ соціальномъ -- неблагонамѣреннымъ, и противъ этого-то и борется цензура".
   Особенно тяжкимъ временемъ для Благосвѣтлова и его журнала было управленіе цензурой М. Н. Лонгинова, сопровождавшееся, вдобавокъ, ретрограднымъ давленіемъ на литературу бывшаго министра народнаго просвѣщенія, графа Толстаго. "Туча есть!-- писалъ въ это время Благосвѣтловъ.-- Гр. Толстой заявилъ, что пока литература будетъ своевольничать, воспитаніе по классической системѣ не будетъ достигать цѣли". На этомъ основаніи, гр. Толстой съ особенной нетерпимостью сталъ относиться къ "Дѣлу", запретивъ выписывать его во всѣхъ учебныхъ заведеніяхъ. Не щадилъ "Дѣла" и Лонгиновъ. Однажды онъ сказалъ, что февральскую книжку "Дѣла" выпуститъ въ. ноябрѣ. Затѣмъ, онъ сдѣлалъ распоряженіе неслыханное, чтобы каждая статья, въ которой окажется хоть одна фраза, подлежащая исключенію,-- уничтожалась вся цѣликомъ. "Посылаю,-- писалъ Благосвѣтловъ,-- одну рукопись за другою въ типографію и все запрещаютъ... Двѣнадцать статей запрещено для одной книжки!.." "Вы знаете,-- пишетъ онъ позднѣе,-- мое терпѣніе и мою находчивость въ трудныхъ обстоятельствахъ, но я опустилъ руки... Чего они отъ насъ требуютъ -- мы не добьемся. Говорятъ одно: чтобы "Дѣло" не походило на прежнее "Дѣло". Что значитъ это? Какъ это сдѣлать?-- Ничего не объясняютъ и никакого указанія не даютъ"... "Ухъ, какъ опротивѣло все",-- пишетъ онъ въ третьемъ письмѣ.
   Это была безконечная, мелочная, безплодная, но мучительная борьба, заставлявшая Благосвѣтлова по недѣлямъ не спать, безпрерывно терзавшая его и, наконецъ, сломившая. Онъ еще съ 1868 г. добивался постоянно, какъ льготы, какъ единственнаго исхода дать отдыхъ себѣ и журналу,-- выходить безъ предварительной цензуры, но такъ и умеръ, не достигнувъ этой цѣли.
   Въ области издательской и редакторской дѣятельности, Благосвѣтловъ былъ неутомимый и неусыпный работникъ. Онъ "ужасно много работалъ",-- говоритъ г. Шелгуновъ,-- и, "конечно, могъ-бы работать меньше, еслибы больше довѣрялъ, людямъ". Недовѣрчивость къ людямъ была выдающейся чертой его характера и доходила въ немъ до того, что онъ, обыкновенно, рукописи, выправленныя его соредакторами, подвергалъ еще своему просмотру. Особенно велико было его "недовѣріе къ грамотности нашихъ писателей", съ рукописями которыхъ, вслѣдствіе этого, онъ вообще не церемонился и навлекалъ на себя много нареканій, отчасти справедливыхъ, по сознанію его біографа. Нецеремонность эта, кромѣ того, доставляла ему самому немало хлопотъ. "Сколько хлопотъ для редакціи съ этимъ филистерствомъ,-- писалъ онъ.-- Если вы у одного сократили слово ибо -- онъ оретъ, что его исказили, если вы сгладили противорѣчіе у другаго -- онъ оретъ, что вы лишили его ученой невинности, и вотъ вамъ легіоны глупыхъ враговъ, съ глупымъ самолюбіемъ и пустыми амбиціями. Извольте все это соглашать, ѣздить отъ 'одного къ другому, упрашивать и дурака, и умнаго"... Вообще, изъ писемъ Благосвѣтлова видно, что онъ не грѣшилъ большой снисходительностью и уваженіемъ къ людямъ, и къ русскимъ литераторамъ въ частности. Благосвѣтловъ, по выраженію его біографа, "усталъ отъ людей", они стали ему "тяжелы"; но нужно сказать, что и самъ онъ былъ для нихъ не легокъ. Изъ его отношеній къ сотрудникамъ особенно рельефно выступаетъ его тѣсная связь съ покойнымъ Писаревымъ -- связь, которая разорвалась по ничтожному поводу, но которая, вѣроятно, была слѣдствіемъ давнишняго внутренняго разлада. Писаревъ, составлявшій главную силу "Дѣла" и, своимъ блестящимъ талантомъ, наиболѣе привлекавшій ему читателей въ средѣ молодежи, разошелся съ Благосвѣтловымъ въ 1867 году и уже не сходился съ нимъ до самой смерти. Для характеристики этой распри и самихъ ея участниковъ, мы приведемъ здѣсь письма того и другаго, писанныя по одному и тому-же поводу.
   "Я пишу къ"вамъ.-- обращается Писаревъ къ г. Шелгунову,-- чтобы сообщить вамъ извѣстіе, которое, по всей вѣроятности, будетъ вамъ очень непріятно и, можетъ быть, значительно уронитъ меня въ вашихъ глазахъ. Я разошелся съ тѣмъ журналомъ, въ которомъ мы съ вами работали, и, долженъ вамъ признаться, разошелся не изъ-за принциповъ и даже не изъ за денегъ, а просто изъ-за личныхъ неудовольствій съ Г. Е. Онъ поступилъ невѣжливо съ одною изъ моихъ родственницъ, отказался извиниться, когда" я этого потребовалъ отъ него, и тутъ же замѣтилъ мнѣ, что если отношенія мои къ журналу могутъ поколебаться отъ каждой мелочи, то этими отношеніями нечего и дорожить. У меня уже заранѣе было рѣшено, что если Г. Е. не извинится, я покончу съ нимъ всякія г отношенія. Когда я увидѣлъ изъ его словъ, что онъ считаетъ себя за олицетвореніе журнала, и смотритъ на своихъ главныхъ сотрудниковъ, какъ на наемныхъ работниковъ, которыхъ въ одну минуту можно замѣнить новымъ комплектомъ поденьщиковъ, тогда я немедленно раскланялся съ нимъ, принявши мѣры къ обезпеченію того долга, который остался на мнѣ. Эта исторія произошла въ послѣднихъ числахъ мая. Такъ какъ я не имѣю возможности содержать въ Петербургѣ цѣлое семейство, то моя мать и младшая сестра въ началѣ іюня уѣхали въ деревню, а я остался; ищу себѣ переводной работы и веду студенческую жизнь. Вы, можетъ быть, скажете, Николай Васильевичъ, что изъ любви къ идеѣ мнѣ слѣдовало бы уступить и уклониться отъ разрыва. Можетъ быть, это дѣйствительно было бы болѣе достойно серьезнаго общественнаго дѣятеля. Но признаюсь вамъ, что я на это не способенъ. Я рѣшительно не могу, да и не хочу сдѣлаться настолько рабомъ какой бы то ни было идеи, чтобы отказаться для нея отъ своихъ личныхъ интересовъ, желаній и страстей. Я глубокій эгоистъ не только по убѣжденію, но и по природѣ".
   А вотъ что писалъ г. Шелгунову по тому же поводу Благосвѣтловъ: "Вы пишете мнѣ, чтобъ я подалъ ему первый руку примиренія; я охотно и даже съ удовольствіемъ сдѣлалъ бы это, но я пересталъ его уважать... Не знаю, въ какомъ видѣ передана вамъ наша размолвка... Дѣло было такъ: я поставилъ въ объявленіи, между извѣстными вамъ лицами, имя М. В.,-- поставилъ на томъ основаніи, что она участвовала въ "Русскомъ Словѣ" и изъявила желаніе участвовать въ "Дѣлѣ". Кажется, въ этомъ вины еще нѣтъ особенной. На это воспослѣдовалъ вопросъ г-жи... какимъ образомъ редакція, смѣетъ распоряжаться ея именемъ. Отвѣтилъ я, что вѣдь сама же она упрашивала редакцію дать ей работу въ "Дѣлѣ", прибавивъ при этомъ, что "Дѣло" опредѣляется только тремя именами. Затѣмъ явился Писаревъ и потребовалъ отъ меня, чтобъ я ѣхалъ къ М. В. извиняться, или онъ оставитъ журналъ. Такое отношеніе къ органу, успѣхомъ котораго больше всѣхъ слѣдовало бы дорожить именно Писареву, такой взглядъ на свою общественную дѣятельность мнѣ показался до такой степени мелкимъ и узкимъ, что я разомъ почувствовалъ всю гадость современнаго русскаго человѣка. Извиниться не бѣда, даже въ томъ, въ чемъ не чувствуешь никакой вины, но я вѣдь знаю дворянскія замашки моего пріятеля... Пошлякъ я былъ бы въ своихъ собственныхъ глазахъ, еслибъ позволилъ хотя одинъ шагъ сдѣлать ради такихъ отношеній. Я завтра же могу оставить свою общественную дѣятельность, я не боюсь бѣдности и въ этомъ моя большая сила, но не могу унизиться до пошлости"...
   Сдѣланныя нами извлеченія достаточно показываютъ, съ какими горькими обстоятельствами, и личнаго, и общественнаго характера, приходилось бороться Благосвѣтлову въ его журнальной дѣятельности и какъ эти обстоятельства постепенно уединяли его въ тяжелую, желчную замкнутость, въ которой онъ и пребывалъ въ послѣдніе годы своей жизни. Но свое журнальное знамя онъ пронесъ не смятымъ и не запачканнымъ сквозь "строй житейскихъ обстоятельствъ"; а это немаловажная заслуга въ той средѣ, гдѣ зачастую убѣжденія и взгляды мѣняются, смотря по вѣтру.

"Наблюдатель", No 2, 1882

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru