Бласко-Ибаньес Висенте
Краса Валенсии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Guapeza valenciana.
    Перевод А. Вольтера (1911).

Висенте Бласко Ибаньес.
Краса Валенсии

I.

   Знатных посетителей принимал в это утро кабачок "Кубинец" [Остров Куба -- бывшая испанская колония в Центральной Америке, занятая С.-А. Соед. Штатами во время войны с Испанией в 1895--1898 гг. и получившая самостоятельное управление в 1902 г. Испанские солдаты, побывавшие во время войны и предшествовавших ей восстаний на Кубе, получали прозвание cubanos (кубинцы)]: цвет местной молодежи, храбрецы из храбрецов, завоевавшие положение в Валенсии собственными доблестями; все, кто жил по примеру странствующих рыцарей силою своей руки; все, кто брал на себя обязанности стражи у дверей игорных притонов; все, кто наводил ужас на банкирские конторы, кто действовал револьвером и ножом на улицах, никогда не переступая, однако, порога тюрьмы в силу некоторых тайных соглашений, -- все они были тут и, не спеша, выпивали свой утренний стаканчик водки, с важным видом мирных граждан, отправляющихся на свои дневные занятия.
   Владелец кабачка прислуживал им с усердием восторженного почитателя, осторожно разглядывая лица всех этих знаменитостей; не зевали и окрестные ребятишки, толпившиеся в дверях и указывавшие пальцами на наиболее известных из гостей.
   Налицо была вся колода карт. Господи Боже, какое великое удовольствие было видеть собравшимися в одну семью, дружески пьющими всех этих молодцов, которые два-три дня тому назад держали в тревоге весь город и почти каждую ночь занимались пальбою на Рыбацкой или Корабельной улице, к величайшему удовольствию газетных репортеров, для оживления деятельности пунктов скорой помощи и полиции, которая принималась метаться при первом рычании этих львов, оспаривавших друг у друга привилегию жить на счет более или менее прославленного мужества.
   Тут были все. Пять братьев Бандульо, целая династия, которая играла ножами, еще питаясь молоком матери, а затем проходила курс практического образования на бойне и своей тесной солидарностью делала то, что каждый из них был все равно, что все пятеро вместе, вследствие чего престиж семьи был недосягаем. Был тут и Пепет, деревенский богатырь, впервые в жизни надевший башмаки и вывезенный из Риверы содержателем одного игорного дома для того, чтоб противопоставить его силу и отвагу страшным Бандульо, не дававшим ему житья своими требованиями и постоянными поборами. А вокруг этих профессиональных знаменитостей группировалось около дюжины храбрецов второй степени, людей, которые вели нелегкую жизнь, -- лишь бы не работать, -- сторожей игорных притонов, стоявших на страже у дверей с полудня до рассвета, чтоб заработать три песеты; то были волки, которые если и могли кого укусить, то разве какого-нибудь тщедушного барчука, и которые способны были держать в страхе только полицейских; то были мастера ножевой расправы, которые владели тайной неотразимого удара, и, не взирая на это, потеряли счет полученным ими оплеухам и палочным побоям.
   Это был торжественный праздник, который вполне стоил того, чтоб о нем выкрикивали вечером продавцы "La Correspondencia" за отсутствием "сенсационного преступления".
   Шли они все на пирушку, на постоялый двор по дороге в Бурхасот, чтоб достойным образом отпраздновать примирение между братьями Бандульо и Пепетом.
   Как настоящие мужчины, они умели разбираться в практических вопросах.
   Что за удовольствие в этой войне без отдыха в казармах, с непрерывными ночными побоищами? Никакого: дураки пугаются, знающие люди посмеиваются, а в результате -- ни гроша, да еще отцы семейства рискуют отправиться в тюрьму.
   Валенсия велика, и хлеба в ней на всех хватает. Пепет не станет вмешиваться в дела того игорного дома, которым владеют братья Бандульо, а последние любезно предоставляют ему спокойно наслаждаться жизнью в тех игорных домах, которые он оставит за собой.
   Что же касается того, кто сильнее и храбрее, -- они или он, -- то этот вопрос остается открытым, и они не будут подымать его: обе стороны одинаково доблестны и умеют за себя постоять, доказательством чего служит то, что после целого месяца погони друг за другом, перестрелок и поножовщин, заставлявших трепетать прохожих, разбегаться и запираться на замки городское население, им не удалось наградить друг друга ничтожнейшей царапиной.
   Необходима взаимная уступчивость и уважение, господа, и пусть каждый живет, как умеет и знает.
   И вот, благодаря посредничеству добрых друзей с обеих сторон, дело слажено.
   Это доброе `согласие радовало душу, и сторонники обеих партий сошлись в кабачок "Кубанец", посмотреть, как старшие Бандульо, люди солидные, широколицые, отлично выбритые, напоминавшие видом своим монахов, чествовали Пепета, потчуя его вином и сигарами, -- любезности, на которые этот герой Риверы [Уроженец Риверы, валенсианского побережья Средиземного моря] поджарый, черный, со сросшимися бровями, отвечал довольным ворчанием. Он был, видимо, стеснен отсутствием привычных альпаргат, плаща и куцего ружья, с которыми ходил по родному селению, выполняя приказание кацика [кацик -- название деспотических князьков Центральной Америки, перенесенное испанцами на родину для обозначения своих кулаков, мироедов в представителей денежной, чиновничьей и партийно-политической олигархии, "самовластно распоряжающихся (по определению видного испанского юриста) жизнью, честью и имуществом своих сограждан"]; в его новом городском костюме ему доставляла удовольствие только толстая цепь часов, да пара перстней с огромными стеклянными брильянтами, -- неоспоримые доказательства его богатства, которые его радовали, как ребенка.
   Во всем почтенном собрании один мог нарушить общее согласие, это -- младший брат Бандульо, дерзкий, насмешливый мальчишка, злоупотреблявший престижем своей родни; за ним не числилось никаких дел, никаких заслуг, кроме разорванных плащей у полицейских или разбитого в пьяном виде фонаря ночного сторожа, -- подвиги, вынуждавшие его могущественных братьев прибегать к силе своего влияния, чтобы замять эти мальчишеские выходки в обмен за добрые услуги во время выборов [Для проведения на выборах желательных кандидатов ,.кацики" прибегают, между прочим, к услугам драчунов, берущихся за соответствующее вознаграждение мешать предвыборной агитации сторонников других кандидатур].
   Он один был против соглашения с Пепетом и теперь, в день примирения и забвения, не выказывал той обходительности, которую обнаружили его братья. Но они еще примутся -- думал он -- за это грязное животное, которое не стоит и пощечины, а между тем старалось погубить порядочных людей!..
   Они вышли все из кабачка и пошли по середине улицы группой, с видом гордого превосходства, точно весь город принадлежал им; стоявшие парами на перекрестках полицейские приветствовали их любезными улыбками.
   Шествие было на славу. Серьезные, -- быть может потому, что привычка внушать страх мешает улыбаться, -- шли они, беспрестанно отхаркиваясь и сплевывая, неторопливо переговариваясь угрюмыми неестественными голосами, выходившими чуть ли не из каблуков, и, поднося руки к вискам, проглаживали бакены с выражением сострадательного презрения к окружающим.
   Эти толсторожие здоровяки считали высшим шиком иметь маленькую ногу и носили рантовые ботинки на высоких каблуках, что придавало их героической наружности, вместе с панталонами в обтяжку и плотно облегающими тело куртками, нечто неожиданно-женоподобное.
   У одних в руках были чудовищно толстые дубинки или обтянутые кожей железные палки, с треском ударявшие по плитам тротуаров, точно возвещая об этом шествии зверей; у других -- игрушечные тросточки; третьи шли ни на что не опираясь, так как имели достаточное обществе друзей на своих собственных боках, -- ножи, похожие на тесаки, и пятнадцатизарядные пистолеты, более надежные, чем всякий револьвер.
   Это шествие героев останавливалось во всех попутных кабаках, чтобы освежиться бутылкой водки, причем неизменно приглашались в компанию встречавшиеся знакомые полицейские, и лишь к двенадцати часам процессия добралась до постоялого двора на дороге в Бурхасот, где уже кипела ключом на огне из виноградных лоз "паэлья" [паэлья -- валенсианское кушанье сложного приготовления, главную часть которого составляет рисовая каша], в которую надо было только засыпать рис.
   Когда они уселись за еду, они были уже наполовину пьяны, но это не смягчило их мрачной и презрительной серьезности.

II.

   У этих людей были хорошие глотки, и в кастрюле скоро стало видно дно. В глубоких ямах, проделанных деревянными ложками в груде риса, появилась на свет Божий сладкая, как мед, подпеченная корочка, самая лакомая часть "паэльи".
   О вине нечего и говорить. В стороне лежат бурдюк, пустой, высосанный, подергиваемый суде рогами агонии, и из рук в руки без конца переходили огромные стаканы, в темном содержимом которых плавали ломтики лимона для при дания напитку аромата.
   К концу пиршества эти лица утратили отчасти свою бесстрастность суровой маски. Смеялись и шутили, распустивши пояса, чтобы облегчить пищеварение; то и дело раздавалась могучая отрыжка.
   В разговоре поминались все приятели, отсутствовавшие добровольно или поневоле: дядя Трипа, который умер как святой, после весьма бурно проведенной жизни; братья Донсайнерс, бежавшие в Буэнос-Айрес из-за нескольких ударов, нанесенных столь неудачно, что дела не мог уладить сам губернатор и многие другие люди не столь высокого полета, находившиеся в Сан-Августине или в Сан-Мигель де-лос-Рейес [название тюрем], простоватые молодцы, вступившие в число храбрецов, не запасшись предварительно необходимою протекцией.
   Cristo! [Христос!] Какая жалость, если такие выдающиеся люди умрут или застрянут в тюрьмах или на чужбине! Это были удальцы в полном смысле слова, не то, что нынешние, которые в большинстве случаев подыхают с голоду и которых только нищета и превращает в удальцов, так как у них не хватает мужества пустить в свой собственный лоб пулю.
   Это говорил младший Бандульо, старавшийся во что бы то ни стало расстроить заключенный союз, оскорбив Пепета. Братья кидали на него суровые взгляды: что за несносное создание! Этого молокососа никуда невозможно брать с собой.
   Но скверный мальчишка не желал ничего понять. Он не любил вина, и, по-видимому, пришел на пирушку единственно ради удовольствия оскорблять 'Пепета.
   Достаточно было взглянуть на его худое лицо, покрытое синеватой бледностью, с большим неправильной формы родимым пятном, чтоб убедиться в том, что им овладел воинственный задор и непреодолимая ненависть, пылавшая в его глазах и раздувавшая жилы на его лбу.
   Да, господа, он не может мириться с некоторыми молодчиками, у которых нет настоящего сердца, а лишь голодный желудок, -- он не может мириться с мужичьем, от которого еще пахнет навозом конюшни, где они родились и которое является сюда только для того, чтобы надоедать порядочным людям. Если другим угодно молчать, пусть молчат, но он не из таковских. Он не уймется, пока не докажет, что удальство подобных молодцов -- выдумка, расквасив им морду и все прочее, что полагается.
   К счастью, тут были старшие Бандульо, люди рассудительные, которые не любили столкновений, когда их можно было избежать. Они видели, что Пепет был бледен и яростно грыз сигару, и шептали ему на ухо, оправдывая младшего брата тем, что он пьян.
   -- Плюнь. Мальчишка пьян.
   Но никакие извинения не могли помочь делу. Взбесившийся мальчуган, ободренный молчанием Пепета, разошелся во всю.
   То, что он говорит здесь, он скажет всюду. Есть немало мошенников, поддельных удальцов, похожих на гнилые дыни. Он знает одного молодчика, который считает себя героем, потому что его одели в городской костюм, а какой он там герой!.. Он, правда, много воображает о себе, даже пускается рассуждать и ухаживать за Марией Боррикерой из Кардовы, которая поет цыганские песни в кафе "Скала". Вот потеха-то!.. Она смеется над этим дикарем: -- уж слишком глуп он, чтоб она могла им соблазниться; девочка бережет себя для настоящих людей, для настоящих удальцов. Ему, например, уже надоело провожать ее на рассвете, когда она уходит из кафе.
   Тут уже не помогли благоразумные увещания старших братьев. Пепет был великолепен, когда, вскочив, расправил свое могучее тело и с глазами. мечущими молнии из-под густых бровей, вытянул свою мощную, мускулистую руку, как таран.
   Он отвечал голосом, дрожавшим и прерывавшимся от гнева:
   -- Врешь! Сопляк!..
   Едва успел он проговорить это, как стакан с вином полетел ему прямо в глаза; однако Палет отразил его ударом кулака, поранив себе только тыльную сторону руки осколками.
   Поднялась кутерьма. Женщины, бывшие на постоялом дворе, кинулись во внутренние комнаты, испуская пронзительные крики; все почтенное собрание повскакало со своих веревочных табуретов, шаря у себя за поясом, и в воздухе засверкал целый арсенал: навахи [складные ножи], в форме бычачьих языков, тяжелые, широкие ножи, употребляющиеся на бойне, и пистолеты, курки которых взводились с металлическим щелканьем, заставлявшим волосы становиться дыбом.
   Собрание моментально разделилось на две партии: с одной стороны -- братья Бандульо с ножами в руках, бледные от волнения, но корчащие презрительные гримасы перед этими нищими, дерзнувшими возмутиться, а с другой -- гости, окружившие Пепета, все до единого, люди, до тех пор терпевшие деспотизм бандульской династии и нашедшие, казалось, случай освободиться от него.
   Несколько секунд они смотрели друг на друга молча; каждая сторона желала, чтоб начала другая.
   Ну-с, кабальеро [милостивые государи], этого нельзя так оставить... Здесь оскорбили мужчину, а между мужчинами такая штука не прощается.
   Жаль, конечно, что праздник кончится невесело, но мужчины, -- дело известное, -- должны быть готовы ко всему. Очистить место, и пусть улаживают дело, как умеют.
   Друзья Пепета, чувствовавшие себя героями и свирепевшие, как звери, в сознании своего численного превосходства, встали перед старшими Бандульо, отрезая им отступление ножами и градом оскорблений.
   В случаях, подобных настоящему, храбрец должен показать себя, со всем своим нутром. Это ничего не значит, что он им брат. Он оскорбил и должен доказать, без посторонней помощи, что он храбр не только на словах.
   Но об этом рассуждать не было и надобности: противники уже стояли лицом к лицу перед дверьми трактира, под красивым виноградным навесом, сквозь листья которого проникали солнечные лучи, золотя паутину, окутывавшую виноградные гроздья.
   Младший Бандульо, вытянув правую руку, вооруженную широким остро отточенным ножом, и прикрывая левой грудь, прыгал, как обезьяна, проявляя искусство каторжника в фехтовании, изученном им на задворках улицы де-Куарте.
   Все молчали. В теплом весеннем воздухе слышалось жужжание шмелей, журчание воды в соседней канаве, шелест хлеба, качающего своими зелеными колосьями, отдаленный скрип телеги и голоса земледельцев, работавших на своих полях.
   Сейчас прольется кровь, и все вытягивали шеи с болезненным любопытством, чтоб заметить все удачные выпады и промахи дерущихся.
   Проклятый змееныш не успокаивался и продолжал сыпать оскорбления... Ну-ка! Пусть только сунется этот молодчик, -- увидит, как из него выпустят кишки.
   И тот сунулся, -- сунулся с самой примитивной отвагой: не бросился с дерзостью льва, а полез напролом, тяжело, как бык, нагнув твердую голову и выпятив могучую грудь с непреодолимым напором снаряда, выброшенного из метательного орудия.
   От одного толчка его лапы младший Бандульо отлетел назад, обезоруженный, шатаясь, но, прежде чем он успел упасть, нож вонзился ему в бок снизу вверх с такой силой, что почти приподнял его на воздух.
   Мальчик упал на землю, схватившись обеими руками за бок, за распоротый пояс, сочащийся кровью; по собранию пробежал ропот изумления, почти похожий на аплодисменты.
   -- Молодчина этот Пепет! Ну-ка, подступись кто-нибудь еще к такому зверю!
   Бандульо кинулись к упавшему брату, горя отвагой и в отчаянии готовые пустить в ход свое оружие, схватиться с многочисленными противниками и погибнуть, убивая, чтобы смыть оскорбление, нанесенное семье, которая не могла перенести такого бесчестия.
   Но их остановил повелительный жест старшего брата, Нестора семьи, указаниям которого всегда слепо следовали. Это не уйдет от них. Его совет, всегда приводивший до сих пор к добру, это -- терпение и хитрость.
   Младший брат, бледный, почти без памяти, истекающий кровью, которая потоками лилась из бока, был перенесен братьями в тартану [крытая тележка], ждавшую подле фермы с самого утра, когда привезла все необходимое для пирушки.
   -- Погоняй, тартенеро!.. [хозяин тартаны] В госпиталь! Туда, куда отправляются мужчины, когда с ними случается беда.
   И тартана, подпрыгивая, покатилась, каждым своим толчком заставляя раненого рычать от боли.
   Пепет вытер нож листьями салата, валявши имея на полу, обмыл его в канаве и снова спрятал с такой любовью, точно это был его сын.
   Деревенский парень необычайно вырос в глазах всех освободившихся от ига Бандульо, и. возвращаясь в Валенсию по пыльной дороге, они наперебой давали ему советы.
   Полиции остерегаться нечего: на этот счет среди удальцов молчание соблюдается строго. Мальчишка скажет в госпитале, что не знает, кто его ранил, а если он окажется настолько подлым, что вздумает донести, так там, ведь, его братья, -- они наставят его на путь истинный.
   Зато ему следует теперь держаться подальше от Бандульо, оставшихся здравыми и невредимыми. Это народ опасный. Для них важно только нанести удар, и если они не могут этого сделать прямо, лицом к лицу, то нападают изменнически, из-за угла. Осторожнее, Пепет! Они не простят ему этого, не столько из-за брата, сколько из-за репутации семьи.
   Но возбуждение риверского героя, охватившее- его во время борьбы, еще не улеглось, и он презрительно улыбался. В конце концов, все это должно было случиться: он для того и приехал в Валенсию, чтоб посбить спесь с этих Бандульо; там, где он, нет места другим удальцам; одному он уже доказал это, теперь пусть попробуют остальные, -- он приведет их всех в порядок!..
   Для доказательства, что у него нет никакого страха, он, проходя по мосту Сан Хосе со всей гурьбой в город, пригрозил парой плюх тому, кто попытается сопровождать его.
   Он желал идти один, чтоб посмотреть, посмеют ли ему одному враги преградить дорогу. Итак... проваливайте восвояси, -- и до свиданья!
   Вот это молодчина!.. И шумная толпа рассеялась, стремясь поскорее рассказать в кабаках и игорных домах о поражении Бандульо, причем каждый прибавлял с важным видом, что был свидетелем страшной клятвы победителя уничтожить всю семью.
   Этот деревенский силач не лгал, говоря, что не боится Бандульо, и что они его не занимают. Достаточно было посмотреть, как беспечно шел он в одиннадцать часов вечера по Корабельной улице.
   Шел он в "Скалу" -- послушать свою обожаемую Боррикеру.
   Ах, она дрянь этакая... Если только верно то, что этот заносчивый мальчишка говорил перед тем, как получил удар ножом, он своротит ей физиономию на сторону, а затем не оставит в целости ни одной бутылки, ни одной куклы во всем кафе.
   В нем еще кипело возбуждение драки, ярость разрушения, овладевшая им после того, как он "пустил" кровь.
   Теперь, пока еще он не остыл, пусть бы вышли ему навстречу эти Бандульо, по очереди или все вместе. Он чувствовал себя способным одним ударом покончить с ними.
   Он уже подымался на Мореру, как вдруг раздался выстрел, и герой почувствовал толчок в спину; в ту же минуту у него потемнело в глазах и в ушах раздался звон.
   Cristo!.. Ведь это они его подстрелили!..
   И, поднеся руку к поясу, он вытащил свой пистолет, но, прежде чем успел обернуться, раздался второй выстрел, и Пепет грохнулся оземь.
   Забегали люди, с треском захлопывались окна, в конце улицы послышались свистки за свистками, причем, однако, нигде не было видно ни одного кепи. Пользуясь паникой, братья Бандульо вышли из засады; приблизившись с ножом в руке к неподвижному телу, один из них пнул его ногой, точно узел с бельем!..
   -- По чести мертв!..
   И чтоб окончательно убедиться в этом, он нагнулся над головой умершего; при этом он спрятал что-то в карман.
   Когда явились, наконец, полицейские, и вокруг трупа столпился народ, ожидая прибытия властей, при свете нескольких спичек, увидали смуглое лицо Пепета из Риверы с широко раскрытыми стеклянными глазами, а на месте правого уха красную рану, из которой еще струилась кровь.
   Они отрезали ему ухо, как по всем правилам убитому быку [Матадору подносят ухо мастерски убитого им быка].

III.

   Похороны были похожи на манифестацию.
   Есть еще храбрецы на свете, не так уж скоро вымрет их племя, как думают иные!
   Содержатели игорных домов шли в первом ряду за гробом, в качестве удрученных покровителей покойного, а за ними выступали удальцы второго сорта и мечтающие о карьере храбрецы: мелюзга с рынка н с бойни, ждавшая случая выдвинуться и бредившая молодечеством, пробавляясь пока какой-нибудь песетой, выпрошенной в биллиардных или в грошевых игорных домах.
   Этот кортеж наглых физиономий в маленьких беретах набекрень и с начесанными на уши прядями волос заставлял сторониться прохожих, думавших про себя, какой удобный случай теряет жандармерия, какой здесь был бы для нее улов!..
   Но нет, надо уважать искреннее горе этих людей, которые оплакивают покойного от всей души, с непосредственностью, никогда еще не виданной на погребениях.
   Разве так убивают мужчины? Трусы!.. Бродяги!.. И после этого Бандульо еще хотят, чтоб их считали храбрецами! Было бы вполне честно и благородно, если бы они выпустили ему кишки в драке лицом к лицу, потому что на это идут все мужчины, которые чего-нибудь стоят; но убить человека, напав сзади, да еще из пистолета, чтобы не подходить близко, это такая подлость, которая стоит виселицы. И такому молодцу умереть от руки подобной сволочи! Невероятно, что пресса промолчит, и что весь город не восстанет против Бандульо. А что они отрезали ему ухо? Мерзавцы, хуже чем мерзавцы! Это можно сделать с тем, кого убил лицом к лицу: в таких случаях следует хранить воспоминания, но тут... черт возьми, им гордиться ведь нечем; напротив, они должны стыдиться, как самые паршивые, никуда негодные тореро. Но что было всего хуже, так это то, что со смертью Пепета, истинного храбреца, удальца из удальцов Бандульо оставались единственными хозяевами города, и порядочным людям, каковыми были остальные, приходилось соединяться вместе, чтоб получать хоть объедки и иметь возможность жить. А как покойно было под защитой этого риверского льва, призванного для того, чтобы покончить с Бандульо!..
   Особенное раздражение выказывали новички, еще ни разу не обновившие навахи, которую носили за поясом сложенной, те, которые еще не попали в сословие, имеющее право жить удалью, но которые питали к Пепету такое же благоговение, какое питают дикари к вновь появившейся звезде.
   И все те, кто добивался чести внушать миру страх одним своим видом, рыдали на кладбище вокруг могилы, глядя на влажные комья земли, падавшие на крышку гроба.
   И подобный человек, равного которому никто не знает, отдан на пожирание червям в земле?.. Тысяча чертей! Есть от чего разорваться сердцу!
   Молодежь с жадным любопытством ожидала обычных в подобных случаях церемоний, чего-нибудь такого, что доказало бы усопшему, что остались люди, которые сохранят о нем память на земле.
   Раздалось бульканье жидкости, льющейся на могильную насыпь. Приятели Пепета, мрачные, точно жрецы какого-то страшного культа, выливали вино -- бутылку за бутылкой -- на эту тучную землю, удобренную перегноем жизни.
   И когда образовалась отвратительная красноватая лужа, вся братия вытащила свои навахи, и все, один за другим, принялись яростно чертить на грязи кресты концами ножей, цедя в то же время сквозь зубы страшные слова с поднятыми к небу взорами, точно там, в воздухе, должны были пролетать ненавистные Бандульо.
   Пепет может спать спокойно: эти мерзавцы получат то, что заслужили... раз им угодно забирать себе все, не делясь по чести с порядочными людьми!.. Они клянутся в этом!..
   А в то самое время, как ножи похоронного кортежа чертили кресты на кладбище, братья Бандульо входили в госпиталь серьезные, суровые, торжественные, точно дипломаты при исполнении важнейших обязанностей.
   Белое, бескровное лицо младшего Бандульо было видно между простынями, и лишь в его взгляде, обращенном на братьев и выражавшем безмолвный вопрос, сверкала искра жизни.
   Несомненно, он знал что-то о случившемся прошлой ночью и желал получить подтверждение.
   Да, это верно, это подтвердил ему старший брат, самый рассудительный из всех. Всякий, кто нападает на Бандульо, должен поплатиться за это жизнью. Пока все они живы, спина каждого из братьев хорошо защищена. Разве они ему не обещали отомстить? И вот он отомщен.
   И, развернув клочок газетной бумаги, он бросил на простыню грязный кусок мяса, покрытый черными сгустками запекшейся крови.
   Мальчишка схватил его, выпростав из-под простыни свои ослабевшие руки, мучительным стоном заглушая боль, которую он испытывал при малейшем движении в своих пораненных внутренностях.
   -- Ухо!.. Ухо этого негодяя!..
   Он два раза изо всех сил укусил этот грязный хрящ, который так и захрустел у него на зубах, и братья, сочувственно улыбавшиеся при виде бешенства этого щенка, принуждены были силой отнять у него ухо Пепета, чтобы он не проглотил его.

-----------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Валенсианские рассказы / Бласко Ибаньес; Под ред. и с предисл. Е. А. Френкель. -- Пб.: Всемирная литература, 1919. -- 144 с.; 15 см. -- (Всемирная литература; Вып. No 24)
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru