Богатырев Павел Иванович
Как я учился

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Изъ воспоминаній русскаго пѣвца.)
    Текст издания: журнал "Родина", No 11, 1905 г.

Какъ я учился.

(Изъ воспоминаній русскаго пѣвца.)

Очеркъ П. Богатырева.

   Всѣ учились понемногу чему-нибудь и какъ-нибудь и меня впихивали въ эту шкуру, и получилось такое "стоеросовое" дерево, что неумѣлый и тотъ моютъ изъ меня выкроить превосходную дубину. Мальчишка я былъ способный, а подзатыльники да иныя рукоприкладства развили во мнѣ эту способность чуть не до геніальной талантливости. Бывало, зададутъ урокъ изъ ариѳметики на домъ, я первымъ долгомъ, выйдя изъ училища, сейчасъ сумку на троттуаръ, самъ черезъ заборъ за яблоками. Случалось, я трясу яблоню, а меня трясутъ за волоса, однако, на яблокахъ да на бабкахъ я выучился сложенью и вычитанью.
   Въ наше время и въ нашемъ быту при ученьѣ, какъ необходимое средство для развитія понятій, фигурировали "вколачиванье" и "ковырянье масла". Послѣднее средство было очень внушительно: рука "ковыряющаго" складывалась въ кулакъ, выставлялась средина большого пальца и ею, бывало, "ковырнутъ" въ самое темя головы, да такъ, что небо не только съ овчинку, а ужъ никакъ не кажется, а только одни темные круги ходятъ въ глазахъ. Тутъ поневолѣ запомнишь, что предъ "что" и "который" ставится запятая -- и у меня это такъ засѣло въ голову, что я и до днесь это помню и каждый разъ, какъ я нишу эти проклятые "что" и "который", у меня, но привычкѣ, голова уходитъ въ плечи и я ежусь, точно кто мнѣ собирается ковырнуть. Я самъ теперь полбашки отковырну, а все ежусь.
   Дома меня наказывали рѣдко, но внушительно. Я чуть не до двадцати лѣтъ наивно предполагалъ, что возжи существ5югь для развитія грамотности, и ужъ потомъ догадался, что ими правятъ лошадьми, а въ то время онѣ изрядно прогуливались по моей "корпуленціи", избирая, впрочемъ, мѣста не такъ, чтобы ужъ очень отдаленныя, но все-таки захолустныя.
   Благодаря этимъ и другимъ "кроткимъ мѣрами", подъ видомъ каковыхъ проповѣдывались такіе пріемы, я достигъ бойкости въ чтеньѣ и бѣгло читали всѣ надписи на заборахъ, разсыпанныя въ нашихъ глухихъ улицахъ, переулкахъ, туникахъ и закоулкахъ.
   Особенно у насъ процвѣтало въ училищѣ щипанье за маленькіе волосики на затылкѣ да битье линейкой-квадратикомъ по ладони, да еще ребромъ линейки били -- и чувствительно и скверно было. По старой оцѣнкѣ, я, какъ битый, не только двухъ не битыхъ стою, а хорошую дюжину даже битыхъ.
   И наши игры-то дѣтскія всѣ были больше на дракѣ построены. Поставить "фонарь" считалось молодечествомъ, и званіе перваго силача было столь завиднымъ, что, добиваясь его чуть не ежечасно, мы всѣ ходили или "съ фонарями", или съ расквашенными носами -плюсъ къ этому или "линейка", или "маленькіе волосики". Вообразите, какъ мы притерпѣлись -- быть выпоротымъ не считалось отвагой.
   Однако, я кое до чего додолбился. Отецъ мой любилъ науку и охотно поощрялъ меня и не одними возжами, а иногда и черезсѣдельникомъ, но хрѣнъ рѣдьки былъ не слаще. Меня обучали иностраннымъ языкамъ; но -- Волю мой!-- какая получилась смѣсь отъ этого. Одинъ мой знакомый, встрѣчая меня гдѣ-нибудь въ гостяхъ, всегда опасался, чтобъ я не бухнулъ чего нибудь такого, отъ чего даже затылокъ могъ-бы сморщиться -- пришлось бросить языки, а одинъ оставшійся держать на привязи.
   Отдали меня учиться исторіи и русскому языку. Дѣло пошло на ладъ и у меня изъ всѣхъ исторій осталось въ памяти -- "Въ селѣ малый Ванька жилъ". Дѣло въ томъ, что мой учитель исторіи любилъ пиликать на скрипкѣ и, когда я, бывало, приду на уроки, онъ, вмѣсто преподаванья предмета, возьметъ скрипку и пилить мнѣ "Въ селѣ малый Ванька жилъ". Я слушалъ и восхищался, а урокь оканчивался тѣмъ, что учитель чертилъ въ книгѣ ногтемъ "отсюда и досюда", а такъ какъ я "налъ, что и въ слѣдующій урокъ будетъ "Ванька въ селѣ", то я, конечно, не училъ.
   Такъ и кончилось изученіе исторіи.
   Ужъ это я изъ "Прекрасной Елены" узналъ потомъ имена героевъ Греціи: Агамемнона, Ахилла, Менелая и другихъ. Изъ русской исторіи я помню только, что хорошо варили медъ, а еще лучше пили его, а матушка моя такъ и въ медъ не вѣрила, говорила, "что когда-же его было варить, когда русскіе только и дѣлали то, что дрались между собой"; она это слыхала отъ моего дяди, который, въ свою очередь, слышалъ это тоже отъ какого-то дяди.
   Изъ географіи я дальше "чертовыхъ куличекъ" да "бухты барахты" не уѣхалъ. Заѣзжалъ, помню, какъ-то пальцемъ по каргѣ на какой-то сибирскій заводъ, да съ тѣхъ поръ и не былъ тамъ.
   Однако, мой учитель исторіи -- дай Богъ ему здоровья на томъ свѣтѣ!-- нечаянно развилъ во мнѣ любовь къ музыкѣ и я захотѣлъ подражать ему и вздумалъ учиться играть на скрипкѣ. Отецъ охотно согласился, тѣмъ болѣе, что самъ онъ былъ музыкантъ; онъ въ лѣта юности служилъ въ музыкальномъ магазинѣ, откуда бѣгалъ для дававшаго тамъ уроки знаменитаго гитариста за водкой, и самъ игралъ на гитарѣ вальсъ "Меланхолія" и "Чижика", который отравился у насъ, въ Питерѣ, на Фонтанкѣ, хлебнувъ изъ нея водицы. До скрипки я игралъ на гребенкѣ, обернувъ ее бумагой, и игралъ того-же бѣднаго "Чижика", такъ влопавшагося въ бѣду со своимъ довѣріемъ къ коварной рѣченкѣ.
   Подъ этого "Чижика" мы отплясывали кадрили, польки, мазурки и всѣ существующіе и несуществующіе въ нашемъ быту танцы. Какъ видите, я все-таки былъ музыкантомъ, хоть отчасти.
   Но вотъ нашелся учитель-регентъ, нашъ сосѣдъ. Жилъ онъ съ женой въ квартирѣ изъ одной комнаты -- такія у насъ бывали квартиры. Высокій, худощавый, немного сгорбленный старикъ былъ человѣкъ добрый, но... но этого для музыки еще мало. Я близорукъ отъ рожденья, а онъ слѣпъ отъ старости, и мы, чтобы видѣть ноты, должны были наклоняться надъ столомъ, а потому и скрипки прятали подъ столъ и уже оттуда извлекали звуки.
   Какъ-бы то ни было, я научился играть "Какъ подъ гаемъ, гаемъ". Должно быть, я игралъ хорошо, потому что служившій у насъ возчикомъ товара солдатъ приходилъ отъ моей игры въ восхищеніе и однажды, угадалъ, что я играю, причемъ у вѣрилъ меня, что "въ жисть не слыхивалъ такой игры, хотя бывалъ и въ Малороссіи и разъ даже въ "кутузкѣ" сидѣлъ, гдѣ иногда "бываютъ отчаянные музыканты". Я солдату за похвалу далъ полтинникъ и съ тѣхъ поръ восторгамъ его не было границъ отъ моей игры, что обошлось мнѣ рублей въ восемь.
   Однако, мнѣ рекомендовали лучшаго учителя и я черезъ нѣсколько времени сдѣлалъ огромный шагъ и игралъ польку "Санъ-Суси" такъ, что мой панегиристъ-солдатъ Михайло часто просилъ меня сыграть польку "Самъ-Соси" безъ всякой уже платы съ моей стороны.
   Дѣло пошло ходко, я уже игралъ увертюру "Фенелла", причемъ часто съ улицы мнѣ кричали, "почемъ съ сажени пилишь?", но я не унывалъ и допилился до того, что сосѣди хотѣли меня бить. Тутъ я перешелъ къ третьему учителю; это было въ тотъ періодъ юношества, когда я превращался въ "стоеросовое" дерево...
   Съ малолѣтства я любилъ пѣть и пѣлъ, конечно, русскія пѣсни и "мѣщанскіе" романсы, такъ какъ другого мнѣ слышать ничего не приходилось.
   Какъ-то я попалъ въ театръ и видѣлъ оперу "Русалка" Даргомыжскаго. Боже мой! что со мной сдѣлалось, я ужъ и сказать не умѣю. Я выучиль пушкинскіе стихи "Какъ нынѣ сбирается вѣщій Олегъ" наизусть, сталъ ихъ пѣть на какой-то несуразный мотивъ и увѣрялъ мальчишекъ, что это изъ оперы "Русалка". А что я имъ разсказывала., такъ уму непостижимо: я такъ вралъ, что любой поэтъ всякихъ страховъ позавидовалъ-бы мнѣ. Наконецъ, и мальчишки перестали мнѣ вѣрить, да оно и безъ всякаго вранья трудно было вѣрить -- какъ-же это такъ: женщина бросилась въ рѣку, утонула, а потомъ вышла раскланиваться... а тамъ опять оказалась на днѣ рѣки. Хоть у насъ и "ковыряли масло" въ головѣ, но все разсказываемое мною трудно усваивалось ей, хотя она и была "съ масломъ".
   Такъ я и потерялъ вѣру у мальчишекъ и меня одно время дразнили "русалкой".
   Пѣнье было моя страсть и я оралъ и кстати, и не кстати и все одни пѣсни и романсы, въ родѣ "Смолкни, пташка канарейка"; но, когда я услыхалъ "Аскольдову могилу", то я чуть не въ ярость пришелъ, сталъ бѣгать въ трактиръ "подъ машину", которая играла "Вѣтерокъ", "Близко гор да Славянска" и "Чарочки"; я просиживалъ цѣлые дни "подъ машиной" и выучилъ все. Мнѣ еще помогъ нѣкто Николай Аверьяновъ -- записной театралъ; онъ любилъ театръ и ходилъ туда волновать ногами Днѣпръ во время бури. Это дѣлалось такъ. Под о полотно ложились нѣсколько человѣкъ на спину и, по командѣ, поднимали руки и ноги вверхъ и колыхали ими полотно, отъ чего Днѣпръ волновался и пылилъ на всю сцену, и часто было слышно со дна рѣки дружное здоровое чиханье. Однако, эта буря вверхъ ногами производила впечатлѣнье, а буредѣлатели получали по двугривенному.
   Вотъ этотъ-то Николай Аверьяновъ, страстный поклонникъ Бантышева, знаменитаго "Торопки", и выучилъ меня пѣть "Вѣтерокъ" и другіе номера изъ "Аскольдовой могилы". Онъ обладалъ хорошимъ теноромъ и, по-нашему, пѣлъ мастерски; потомъ говорили, что онъ будто пѣлъ не хуже Бантышева, можетъ быть. Съ этимъ "Вѣтеркомъ" я до того всѣмъ надоѣлъ, что отъ меня стали бѣгать, а я не унимался и пѣлъ. Я для двоюродныхъ сестеръ въ каретномъ сараѣ представлялъ всю "Аскольдову могилу" одинъ и, когда я имъ надоѣлъ, онѣ убѣжали; но я за волосы вернулъ ихъ назадъ и заставилъ дослушать. Вотъ какъ прежде поступали артисты съ публикой! Но и артисту здорово влетѣло: я долго потомъ садился на уголокъ стула, занимая мѣсто на немъ не болѣе вершка. Потомъ, когда мнѣ, дѣйствительно, пришлось пѣть въ этой оперѣ, я всегда вспоминалъ это обстоятельство и Николая Аверьянова, и мнѣ становилось весело.
   Однажды я попалъ на "Жизнь за Царя" и опять сталъ бѣгать "подъ машину", которая играла попурри изъ этой оперы, и мнѣ казалось, что стоитъ только выучить слова -- и можно нѣтъ.
   Одинъ регентъ взялся меня выучить пѣть всю партію Сабинина; но тутъ вдругъ вѣтеръ дунулъ съ другой стороны, и я круто повернулъ на другую дорогу.
   Теперь я часто вспоминаю мое прошлое ученье, много въ немъ и грустнаго, потому что много упущено, и много комичнаго, смѣшного -- лѣсъ, въ которомъ я блуждалъ, былъ дикъ и непроходимъ, а когда предо мной сверкнула дорога и я рванулся на нее, зачѣмъ-то прихватилъ изъ лѣса еловыхъ шишекъ! А, можетъ, я позабылъ ихъ выкинуть?..
   Первые уроки пѣнья я взялъ у пѣсенниковъ, но скоро я перешелъ въ руки бывшаго сотскаго, отчаяннаго пьяницы, забулдыги и пѣвца. Мнѣ нравился въ пѣньѣ его "закатъ" -- зальется, закатится высокой нотой, и она у него выходила трелью,-- это-то мнѣ и нравилось, но этотъ мой профессоръ только и имѣлъ одну дребезжащую высокую ноту, а остальныя у него были, по-моему, плохи и не дребезжали. Я ему отказалъ.
   Предлагалъ одинъ солдатъ еще свои услуги, но этотъ ставилъ условіемъ предъ урокомъ "выпить", "чтобъ горло продрало", какъ говорилъ онъ, и что будто господинъ "хельдхебель" всегда предъ "ученьемъ" выпивалъ, а потому и командовалъ громко. Впослѣдствіи я тоже ловко навострился "продирать" и чуть было до дыръ не продралъ. Этому я тоже отказалъ.
   Всѣ мои профессора имѣли хорошія средства, чтобъ сдѣлать изъ меня пѣвца: одинъ предлагалъ выпивкой горло "продирать", другой совѣтывалъ ходить лѣтомъ въ валенкахъ, третій совѣтывалъ кулакомъ бить по животу,-- говоритъ: "звукъ лучше выскакиваетъ",-- а одинъ такъ прямо посовѣтываль отцу отпороть меня арапникомъ, чтобъ я "не баловался", какъ онъ выразился, и этотъ, кажется, лучше всѣхъ понималъ дѣло.
   Однако, судьба рѣшила иначе,-- предо мной открылся широкій путь, и я пошелъ по немъ "сломя голову" и, благодаря моему всестороннему развитію въ юности, треснулся лбомъ объ стѣну, и послѣднее "масло" выскочило изъ головы.

КОНЕЦЪ.

"Родина", No 11, 1905 г.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru