Аннотация: La piccola ladra.
Текст издания: Сибирская жизнь. 1906. No 119.
Роберто Бракко Roberto Bracco (1861-1943)
Роберто Бракко -- итальянский писатель, драматург, журналист. Выступая в качестве театрального и музыкального критика, пропагандировал драмы Ибсена и оперы Вагнера.
Свою драматургическую деятельность Бракко начал комедиями: "Не делай другим..." (1886), "Приключение во время путешествия" (1887). Также он является автором таких известных пьес, как "Женщина" (1892), "Маски" (1893), "Маленький святой" (1909), "Безумцы" (1921).
В драматических произведениях Бракко заметно влияние драматургии Генрика Ибсена и Герхарта Гауптмана.
Его пьесы активно ставились в театрах "Мандзони" (Милан), "Саннадзаро" (Неаполь), "Кариньяно" (Турин) и других театрах Италии.
На русской сцене шли: "Потерянные во мраке" (1903, театр Корша), "Вокруг любви" (1913, Малый театр), "Настоящая любовь" (1916, Александринский театр) и многие другие.
В томской газете "Сибирская жизнь" в 1906 году читателю была представлена новелла Бракко "Маленькая воровка".
Маленькая воровка
После удачной игры в течение всей ночи маркиз спокойно и самодовольно вышел из клуба, чтобы перед тем, как отправиться домой, совершить маленькую прогулку по загородным улицам Неаполя. Он шёл пешком, небрежно ступая лакированными ботинками по лужам грязи, покрывавшей в изобилии мостовые этой части города. Свинцовое небо опустилось до самых крыш, тускло освещённых редкими фонарями домов. Но прогулка, несмотря на плохую погоду, ему очень нравилась. Шататься ночью, как нищий, но с десятью тысячами в карманах, -- это могло доставить одинокому и чувствительному человеку большое наслаждение...
Медленно подвигаясь вперёд, Рикардо Одеризи попал в длинный и узкий проход, где днём жизнь обыкновенно бьёт ключом, но где в эту ночную пору шатаются одни только таинственные тени. Маркиз жил в собственном дворце, прекрасно сохранившемся со времён Средневековья. Это было одно из огромных, почерневших от времени и покрытых мхом зданий, которые теперь можно встретить только в запутанных лабиринтах старого феодального Неаполя и которые на перекрёстках узеньких улочек и переулков выступают своими подозрительными силуэтами как зловещие призраки исчезнувшего мира.
В одной из боковых улиц маркиз заметил костёр, около которого грелось несколько оборванцев. Он не обратил на них никакого внимания и спокойно прошёл мимо. А босяки, увидев его, быстро потушили огонь и скрылись в ночной мгле. Всё снова стихло. Угрюмо только завывал ветер, и таинственно перешёптывались между собой верхушки деревьев.
Но маркиз вдруг встрепенулся. Перед ним очутилась одетая в лохмотья девочка -- ещё почти ребёнок, обратившаяся к нему своим молодым, звонким голосом:
-- Барин!.. Господин!.. Куда вы?!
Он отлично знал этот пронзительный голос нищеты, который всегда назойливо приставал к нему, как только он выходил на улицу пешком.
-- Отстань!.. Убирайся!..
Он не терпел нищих и ненавидел ещё больше их детей. Голод -- воля Божья, думал он. Господь осудил некоторых на тяжёлую жизнь, и люди должны облегчать их страданья. Он никогда им ничего не подаёт и, следовательно, облегчает их жизнь, содействуя их уничтожению. Гроши, подачки уменьшают голод, но увеличивают зато число голодающих. Таково было искреннее мнение маркиза, который считал себя очень гуманным человеком...
-- Послушайте, господин, не убегайте!.. -- кричала нищенка, догоняя его.
-- Ах!.. Ну чего тебе нужно?.. Пошла прочь!..
Его раздражало её упорство. Он ускорил шаги, но она, то перескакивая через рвы, то попадая по колени в лужи грязной воды, не отставала от него и всё время молила:
-- Не убегайте от меня! Это не для меня! Подождите минуту!
-- Я в последний раз говорю тебе: убирайся вон!
Он замахнулся на неё палкой, но она ещё ближе подошла к нему и чуть слышно прошептала:
-- Не ходите туда! Там убийцы... они только что там спрятались.
-- Что? Что ты говоришь?
-- Они там спрятались. Они хотят вас ограбить, убить! -- её голос дрожал. -- У них ножи, не ходите туда!
-- Неважно! Отстань!
Маркизу было досадно воспользоваться услугами нищенки. Он пошёл дальше, но, не сделав и десяти шагов, остановился как бы для того, чтобы закурить сигару. А она, посиневшая и дрожащая от холода, скрестила на груди руки и, повернув в боковую улицу, тихо позвала его за собой.
-- Сюда, сюда, господин! Идите сюда. Я отведу вас в целости домой!
-- Как, ты знаешь, где мой дом?
-- Да, да! Я хорошо знаю! Я провожу вас туда! Идите скорее!
Маркиз колебался. Пойти прямо, наперекор нищенке, он боялся; пойти за нею ему было стыдно -- он только что так грубо прогнал её.
-- Идёмте! Идёмте скорее, -- шептала между тем девочка. -- Видите там два человека! Они готовятся!
Маркиз оглянулся. Улица в этом месте имела вид опрокинутой воронки, еле освещаемой жёлтым светом фонарей. В глубине этой воронки он действительно увидел два тёмных силуэта. Они спокойно стояли, как бы поджидая кого-то, среди улицы. Он быстро подошёл к нищенке:
-- Пойдем! Пойдём! -- прошептал он, стараясь не выказывать своего ужаса.
Рикардо Одеризи, несмотря на то, что всю свою жизнь прожил в этом квартале, знал одну только главную улицу, и без нищенки, он, наверное, запутался бы в этих бесчисленных узких переулках. Они представляли собой тесную аллею, странно и неправильно протиснутую между громадами домов, готовых, казалось, раздавить друг друга при малейшем сотрясении почвы. Нищенка быстро и легко, как кошка, скользила по камням и кучам отбросов, совершенно заваливших мостовые. Её гибкое, выгнутое вперёд тело, покрытое жалкими и короткими лохмотьями, резко выделялось в ночной тьме рядом с изысканно одетым маркизом. Он ежеминутно спотыкался и стонал, но не отставал от девочки.
-- Послушай, милая, тебе хорошо знакома эта дорога? -- спрашивал он её уже в десятый раз.
-- Идёмте... Идёмте со мной... Я отведу вас до самого дома!
Они молчали.
Вдруг ночную тьму прорезал странный звук. Маркиз задрожал всем телом и думал было побежать, но нищенка остановила его.
-- Не рычи! Тебе здесь нечего делать! -- крикнула она показавшейся за зелёными ставнями женщине, испустившей этот звук.
И всё снова стихло.
Они приближались к старой деревянной часовне. Нищенка коснулась рукою Распятья и набожно поднесла его к губам. При тусклом свете фонаря часовни её развевающиеся по ветру волосы приняли золотистый цвет, а великолепные чёрные глаза блестели на смуглом запачканном лице, как драгоценные камни.
Они ускорили шаги и вышли, наконец, на широкую, просторную улицу, на которой гордо красовался дворец маркиза. Вид родных стен приободрил его. И чтобы показать нищенке свою смелость, он остановился и закурил сигару.
* * *
Маркиз уверенно постучал в тяжёлую резную дверь своего замка.
-- Сейчас... Подожди! -- сказал он показавшемуся в дверях бородатому лицу швейцара.
-- На, возьми, пойди сюда! -- обратился он к девочке, подавая ей несколько серебряных монет.
Но нищенка не двигалась с места. Она прислонилась к одной из колоннад и издалека походила на статуэтку.
-- Что с тобой? Возьми же!
И маркиз приблизился к девочке, пристально оглядывавшей его своими красивыми глазами. Когда он подошёл, она спрятала руки в лохмотья.
-- Да возьмёшь ли ты, наконец, деньги?!
-- Нет.
-- Ты не хочешь денег. Чего же ты от меня хотела?
-- Ничего! Я ничего не хочу!
-- Почему?
-- Не знаю.
-- Ты голодна?
-- Нет.
-- Тебе холодно?
-- Нет.
-- Хочешь ли ты пойти куда-нибудь переночевать?
-- Нет, не хочу.
-- Где же ты живёшь?
-- Нигде.
-- Что же ты делаешь?
-- Я ворую.
-- Мг. что?! Ты воруешь? Что же ты воруешь?
-- Яблоки, груши, винные ягоды. Потом я ещё подстерегаю.
-- А! Ты караулишь! Кто же тебя этому научил?
-- Убийцы. те, которые убивают и грабят.
-- Что же ты за это получаешь?
-- Су. два. иногда, если добыча хорошая, то поллиры. Сегодня они за вас обещали мне дать две лиры.
-- О! Я заставлю сослать на каторгу этих мерзавцев! Где они?
-- Не знаю.
-- Почему же ты не выдала меня? Почему ты пришла ко мне на помощь?
-- А потому, что вы мой отец! Моя мать всегда останавливалась на том углу и, увидев вас, говорила мне: "Посмотри на этого красивого человека -- он твой отец! Нравится он тебе?"
-- Дура! -- грубо оборвал он её. -- Не смей никогда этого повторять! Слышишь?! Не смей! Это ложь. Убирайся вон отсюда!
-- Дайте я поцелую вашу руку! -- сказала она дрожащим голосом.
-- Убирайся! Пошла! Нет, постой. чем занималась твоя мать?
-- Не знаю. она каждый вечер стояла вот на том углу и ждала вас.
-- Больше она ничего не делала? Мг. Понимаю! Как её звали?
-- Ансетта.
Маркиз задумался. Он не помнил, чтобы кого-нибудь из его знакомых женщин звали Ансеттой. Даже среди мимолётных знакомых не было кажется такой. А переменить своё имя он считал невозможным. ведь каждому дорога своя фамилия! Но только несколько секунд занимали его эти мысли. Он скоро усмехнулся. Его забавляла минутная слабость, короткое беспокойство. И сегодняшняя ночь -- крупный выигрыш и избавление от смерти -- показалась ему особенно удачной.
-- Возьмёшь деньги? Я в последний раз тебя спрашиваю! -- спросил он грубо.
-- Нет. Я хочу поцеловать вас.
-- Довольно! Ты -- дура. Ты утомила меня!
И швырнув в неё серебряной монетой, которая скользнула по её лохмотьям и покатилась в грязь, он добавил:
-- Не смей больше этого говорить! Если я ещё раз увижу тебя на этих улицах, я прикажу тебя арестовать! Убирайся!
-- О! Меня уже много раз арестовывали!
Он исчез за дверью, а девочка продолжала жалобно:
-- Я хочу вас поцеловать! Дайте, я поцелую вас!
Войдя в комнату, маркиз подошёл к окну и стал следить за девочкой. Занималась заря. Густые чёрные тучи медленно поплыли по низкому небу, и точно клубы дыма со всех сторон окутывали землю, исчезая за горизонтом. В синеватой атмосфере, насыщенной парами воды, улица казалась широким и без конца длинным пластом стали, верхний край которого был окрашен восходящим солнцем в бледно-розовый цвет.
Девочка в лохмотьях оставалась на месте. Она прислонилась к колонне и набожно обратила к небу свои огромные и полные ангельской доброты глаза; а вблизи неё, в грязи, блестела серебряная монета.
Эта картина тронула маркиза. Он вздрогнул и отвернулся, но уйти не мог. Чтобы сделаться незаметным, он опустил решетчатые ставни и продолжал наблюдать.
По дороге показался старик с повозкой, наполненной хлебом. Он спешил на базар.
Девочка с минуту следовала за стариком. Потом, улучив удобный момент, она схватила одну булку и исчезла в боковой улице...