Гутман Аксель
Характеристика Георга Брандеса

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Георгъ Брандесъ.

НОВЫЯ ВѢЯНІЯ.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ И КРИТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ,

СЪ ПРИЛОЖЕНІЕМЪ
автобіографіи Г. Брандеса и его характеристики.

ПЕРЕВОДЪ
Э. К. Ватсона.

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія Н. А. Лебедева, Невскій просп., д. No 8.
1889.

Характеристика Георга Брандеса.

(Изъ "National Reformer").

   Георгъ Брандесъ, безспорно, является самымъ выдающимся и богато-одареннымъ человѣкомъ изъ всѣхъ современныхъ датчанъ. Его репутація настолько велика, что обезпечила ему блестящее положеніе и внѣ его родины, въ особенности въ Германіи; но любовь его къ маленькой родинѣ настолько сильна, что онъ счелъ своимъ долгомъ посвятить ей всѣ свои силы, хотя та и отплатила ему самой вопіющей неблагодарностью.
   Пусть читатель представитъ себѣ такое положеніе: Богато-одаренный человѣкъ родился въ небольшомъ государствѣ. Будучи еще очень молодымъ, онъ мечтаетъ посвятить себя служенію національному университету. Какъ разъ въ то время, когда должно состояться его назначеніе, въ немъ окончательно установились взгляды на жизнь, которые оказываются прямо-противоположными ходячимъ взглядамъ его эпохи и страны, оффиціально-патентованнымъ, въ которыхъ многіе видятъ единственное спасеніе. Вмѣсто того, чтобы въ утилитарныхъ видахъ хотя на время скрыть свои убѣжденія, онъ настолько честенъ, что громко проповѣдуетъ ихъ съ юношескимъ пыломъ, нимало не заботясь о послѣдствіяхъ. Тогда клерикализмъ и лицемѣріе вступаютъ между собою въ союзъ, чтобы закрыть передъ нимъ всѣ двери. Въ теченіе шестнадцати лѣтъ, каѳедра эстетики остается вакантной, но ее боятся поручить ненавистному новатору, хотя, съ другой стороны, не рѣшаются совершить такую крупную несправедливость, чтобы отдать ее другому, менѣе даровитому, человѣку.
   Развѣ не большое мужество съ его стороны -- работать на пользу общества, до такой степени предубѣжденнаго противъ него? Для того, чтобы бороться, не теряя при такихъ условіяхъ надежды на успѣхъ, нужно быть глубоко убѣжденнымъ въ правотѣ своего дѣла, нужно обладать никогда не ослабѣвающей энергіей и несокрушимой бодростью духа. Когда приходится говорить объ одномъ изъ героевъ мысли передъ аудиторіей, совершенно съ нимъ незнакомой, необходимо, прежде всего, сказать нѣчто о той аренѣ, на которой человѣку этому приходилось дѣйствовать, въ особенности когда и эта арена такъ мало знакома публикѣ, какъ въ настоящемъ случаѣ.
   Въ Даніи, какъ и во Франціи, съ 1850 г. по 1870 г., господствовалъ самый узкій шовинизмъ. Если большой, могущественной, удивительно-эластичной Франціи пришлось такъ дорого поплатиться за него, какъ то случилось въ 1870 г., то становится вполнѣ понятнымъ, что послѣдствія подобнаго заблужденія еще чувствительнѣе сказались на такой маленькой странѣ, какъ Данія, съ ея двухъ-милліоннымъ населеніемъ. Дуновеніе февральской революціи 1848 г. донеслось и до сѣвера и оказалось достаточно сильнымъ для того, чтобы пошатнуть абсолютизмъ, Данія получила свою либеральную конституцію въ 1849 г. и тогдашнее возбужденіе помогло ей съ честью выйти изъ этой борьбы, которая завязалась у нея съ ея нѣмецкими подданными въ Голштиніи, опиравшимися на Пруссію и Австрію. Но именно съ этого-то времени датчане предались самообожанію, стали съ утра до вечера любоваться на себя въ зеркало, распѣвать пѣсни, прославляющія датчанъ, какъ перлы творенія. Они сами себя изолировали отъ Европы. Матеріальнымъ результатомъ этого самообожанія было то, что Данія потерпѣла чувствительный ударъ при новомъ столкновеніи съ Германіей въ 1864 г. Тутъ наступилъ конецъ ликованію и начались ламентаціи; но вмѣстѣ съ тѣмъ датчане упрямо продолжали возводить китайскую стѣну, преграждавшую доступъ къ нимъ всякихъ иноземныхъ элементовъ. Они и среди мира продолжали ныть, жаловаться и видѣть надъ собою туманъ и мракъ, между тѣмъ какъ всюду небо было безоблачно. Тотъ, кто пытался мыслить, впадалъ въ метафизику и писалъ трактаты о "вѣрѣ и знаніи", усердно стараясь примирить ихъ. Люди представлялись пишущей братіи, смотря по темпераменту авторовъ, или сонмомъ ангеловъ, или сынами дьявола. Вся литература была насквозь пропитана ханжествомъ и неумѣреннымъ восхваленіемъ всего датскаго. Если бы въ тогдашнихъ романахъ, напр., не встрѣчалось порою упоминанія объ отправленной или полученной телеграммѣ, то трудно было бы сказать, когда написанъ такой-то романъ -- въ 1866 или же въ 1766 гИ вотъ среди такой-то атмосферы появляется Георгъ Брандесъ. Онъ сразу же сдѣлался крупнымъ вкладчикомъ въ наиболѣе выдающіеся журналы и газеты Даніи. Онъ писалъ статьи о датской поэтической школѣ, когда-то процвѣтавшей, но за послѣдніе годы пришедшей въ упадокъ, и принялъ живое участіе въ возгорѣвшейся полемикѣ о знаніи и вѣрѣ. Мало-по-малу, путемъ старательнаго изученія и не безъ внутренней борьбы, онъ дошелъ до тѣхъ воззрѣній, которыя, начиная съ 1871 г., привели его въ столкновеніе со всѣми господствовавшими партіями въ Даніи. Джонъ Стюартъ Милль имѣлъ, безъ сомнѣнія, громадное вліяніе на Брандеса; въ 1869 г. онъ перевелъ на датскій языкъ сочиненіе Милля "О подчиненности женщинъ". То же самое, что сдѣлалъ по отношенію къ нему Милль съ религіозной и философской стороны, Тэнъ сдѣлалъ въ отношеніи литературномъ. Съ обоими этими мыслителями Брандесъ вошелъ въ личныя сношенія во время своихъ путешествій въ 1870 и 1871 гг. Вообще эти годы оказали глубокое, неизгладимое вліяніе на его богато-одаренный и впечатлительный умъ. Вернулся онъ на родину съ твердымъ намѣреніемъ осуществить свои идеи въ общественной дѣятельности и въ жизни. Лекціи, читанныя имъ немедленно по возвращеніи, произвели болѣе сильное волненіе, чѣмъ какое могло бы произвести нашествіе непріятельской арміи. Онъ шелъ впередъ съ гордой, непреклонной энергіей, которая отозвалась, быть можетъ, нѣсколько невыгодно на научной цѣнности тогдашнихъ его твореній, но которая за то будила спящихъ.
   Онъ началъ лекціи съ извиненія за недостаточныя, быть можетъ, познанія свои, но затѣмъ тутъ же присовокупилъ: "Что же касается моихъ основныхъ взглядовъ, моихъ руководящихъ принциповъ и идей, то я не считаю нужнымъ просить о снисходительности для нихъ. Я считаю для себя долгомъ и дѣломъ чести относиться съ почтеніемъ къ исповѣдуемымъ мною принципамъ, -- къ убѣжденію въ правѣ свободнаго изслѣдованія и въ конечномъ торжествѣ свободы".
   Еще впервые въ Даніи слышалась такая нота съ высоты университетской каѳедры {Какъ докторъ философіи, Брандесъ имѣлъ право читать публичныя лекціи въ университетѣ.}, "она не преминула произвести скандалъ и ужасъ. Брандесъ наносилъ чувствительные удары лицемѣрамъ и піетистамъ, твердившимъ зады и пугавшимся всякаго новаго слова. Реакціонеры поспѣшили выступить на защиту этихъ послѣднихъ, будто бы не рѣшавшихся выступать публично для отпора Брандесу "изъ скромности". Брандесъ насмѣхался надъ этимъ предлогомъ, надъ этой "скромностью", будто бы мѣшающей открыто высказать свое мнѣніе, какъ то дѣлается въ другихъ странахъ. "Удивительно", -- говоритъ онъ,-- "что у нихъ не нашлось подъ рукой иныхъ основаній. Скромность! Какъ будто она когда-либо мѣшала защитникамъ устарѣлыхъ взглядовъ публично высказывать свои сокровеннѣйшія убѣжденія! Вѣдь они же имѣютъ правильную организацію, пользуются покровительствомъ государства, имѣютъ право проповѣдывать и издавать свои проповѣди, наполнять ими даже столбцы и страницы періодическихъ изданій. Нѣсколько подозрительно то, что скромность не мѣшаетъ имъ стяжать себѣ почетъ, прочное положеніе въ обществѣ и даже деньги, а съ другой стороны мѣшаетъ имъ открыто высказывать свои убѣжденія, точно послѣднія представляютъ собою нѣчто позорное, нѣчто такое, что является помѣхой ихъ успѣху".-- "Человѣкъ долженъ", -- говоритъ Брандесъ въ другомъ мѣстѣ, -- не обращая вниманія на оффиціальныхъ представителей и поставщиковъ правды, гарантированной клерикализмомъ и государствомъ, стремиться къ тому, чтобы собственными силами создать себѣ личныя, основныя, оригинальныя, положительныя, и по этому одному цѣнныя, убѣжденія. Всякій человѣкъ въ мірѣ, какъ бы высокороденъ онъ ни былъ, начинаетъ ходить и говорить такъ же, какъ начинаетъ ходить и говорить человѣкъ, родившійся въ самыхъ низкихъ сферахъ общества. То же самое замѣчается и въ области мышленія. Человѣкъ можетъ говорить на чужомъ языкѣ но онъ не можетъ думать чужимъ мозгомъ". Слово "мыслитель" долгое время было синонимомъ слова "еретикъ". И съ какой ѣдкой ироніей онъ говоритъ своимъ оппонентамъ изъ старшаго поколѣнія: "Почему же вы не дали намъ лучшаго воспитанія? Наши мысли требуютъ опроверженія? Прекрасно: почему же вы ихъ не опровергаете? Если возможно вооружить нынѣшнее поколѣніе для успѣшной борьбы противъ свободы, почему же вы насъ не вооружили такимъ же образомъ? Вы этого не сдѣлали, потому что не въ состояніи были этого сдѣлать, потому что наши мысли не могутъ быть опровергнуты. Поколѣніе, съ которымъ вы говорите, воспиталось на глубокихъ мыслителяхъ, видѣло нарожденіе сравнительной миѳологіи, знакомо съ религіозной критикой, было свидѣтелемъ ея борьбы и побѣды; оно вооружено знаніемъ, а вы все еще повторяете зады".
   Брандесъ велъ неустанную полемику противъ всяческаго рода ортодоксальности, будя спящихъ, выводя изъ себя людей ограниченныхъ и собирая вокругъ себя тѣхъ, кто раздѣлялъ его мнѣнія. Онъ зналъ, что въ его маленькой родинѣ было немало людей, скованныя мысли которыхъ слѣдовало освободить отъ узъ, ослабѣвшее мужество которыхъ слѣдовало поддержать и уснувшія мысли которыхъ слѣдовало пробудить. Нѣкоторые изъ этихъ людей когда-то пробовали возвышать свой робкій голосъ; но, испугавшись собственнаго своего голоса, раздававшагося въ пустынѣ, они поспѣшно и стыдливо замолчали. Они нуждались въ руководителѣ; и вотъ Георгъ Брандесъ сдѣлаіся этимъ руководителемъ интеллектуальной жизни, когда надъ Даніей впервые пронеслось новое освѣжающее дуновеніе, начиная съ 1871 г.
   Его вліяніе распространилось очень широко,-- на артистовъ, политическихъ дѣятелей, людей науки; по особенно сильно оно было въ литературномъ мірѣ, такъ какъ Георгъ Брандесъ прежде всего историкъ литературы и эстетикъ. Его полемика -- это тотъ-же снѣгоочиститель, который расчищаетъ путь передъ поѣздомъ, вагоны котораго наполнены величайшими писателями нашего столѣтія.
   "Главныя теченія литературы XIX столѣтія" -- являются самымъ выдающимся произведеніемъ Георга Брандеса. Въ немъ послѣдовательно изложены литературныя вѣянія во Франціи, Англіи и Германіи въ первую половину текущаго столѣтія, и подъ перомъ Брандеса всѣ они превращаются въ длинную цѣпь, отдѣльныя звѣнья которой крѣпко спаяны между собой. Здѣсь одна школа слѣдуетъ за другой, разнообразясь въ разныхъ странахъ, подъ вліяніемъ несходныхъ національныхъ и политическихъ условій, причемъ, однакоже, всякая новая формація обусловлена предшествующей.
   Вотъ, въ общихъ чертахъ, каково это движеніе: Сначала литература эмигрантовъ во Франціи, пропитанная духомъ реакціи противъ идей первой революціи; реакціонно-романтическая школа въ Германіи; реакція во Франціи -- Ламеннэ, Ламартинъ и Викторъ Гюго, въ первомъ, ортодоксально-легитимистскомъ періодѣ его литературной дѣятельности; "натурализмъ" въ Англіи, гдѣ Байронъ и его школа подняли голосъ свободы, раздавшійся по всей Европѣ и вызвавшій къ жизни дремлющіе инстинкты свободы; Байронъ повліялъ на Ламеннэ, Ламартина, Мюссэ, Жоржъ-Занда, Гюго и на другихъ, образовавшихъ всѣ вмѣстѣ свободолюбивую школу романтиковъ во Франціи; позднѣе всего движеніе это коснулось и Германіи, и самыми яркими представителями его здѣсь были Бёрне и Гейне. Подобно Тэну, Брандесъ утверждаетъ, что исторія, въ концѣ концовъ, сводится къ психологіи. "Если историческій документъ богатъ мыслями и если люди умѣютъ толковать его, они легко найдутъ въ немъ смыслъ человѣческой жизни, и часто смыслъ цѣлаго столѣтія, даже психологію цѣлаго племени". Вотъ ихъ-то именно Брандесъ и старается отъискать; его сочиненія доказываютъ, какъ часто одно какое-нибудь произведеніе можетъ отразить въ себѣ психологію цѣлаго народа, цѣлой страны, въ извѣстный данный періодъ. Цѣль его заключается не въ томъ, чтобы представлять намъ извѣстнаго автора скучнымъ и надоѣдливымъ способомъ, выбирая извѣстное мѣсто изъ его произведеній и характеризуя его, затѣмъ выхватывая мѣсто другое и привѣшивая къ нему ярлыкъ, и т. д. Планъ его заключался только въ томъ, чтобы изобразить главныя теченія европейской литературы и культуры въ первую половину текущаго столѣтія; сообразно съ этимъ, онъ останавливается лишь на самыхъ выдающихся писателяхъ и отмѣчаетъ у нихъ тѣ общія черты, которыя налагаютъ свою печать на извѣстный періодъ или извѣстную школу. Но при помощи частыхъ выносокъ,-- которыя однако не нарушаютъ общей связи, какъ то нерѣдко встрѣчается у нѣмецкихъ ученыхъ, но напротивъ придаютъ изложенію живость и ясность,-- онъ указываетъ на характеристическія особенности каждаго изъ разсматриваемыхъ имъ авторовъ, на то, почему, благо даря естественному психологическому развитію, такой-то авторъ долженъ былъ создать въ данный періодъ именно то произведеніе, которое имъ создано. Такимъ образомъ, факты, которые для большинства имѣютъ развѣ интересъ анекдотическій, въ рукахъ Брандеса дѣлаются руководящею нитью, съ помощью которой мы можемъ усвоить себѣ психологію выдающихся писателей.
   Возьмемъ, напримѣръ, извѣстныя любовныя отношенія между Мюссе и Жоржъ-Зандъ. Очень многіе видѣли въ этомъ не что иное, какъ пикантный эпизодъ въ жизни этихъ двухъ писателей. Но для Брандеса это нѣчто совсѣмъ иное: для него и Зандъ, и Мюссе являются "Адамомъ и Евой искусства", которые страстно стремятся къ тому, чтобы взаимно постигнуть свои натуры, которые живутъ и творятъ вмѣстѣ въ теченіе многихъ мѣсяцевъ. Для Брандеса вопросъ заключается въ слѣдующемъ: "Въ чемъ обѣ эти художественныя натуры вліяли одна на другую? Замѣчается ли какая-нибудь разница между тѣмъ, что оба они написали до и послѣ своего сближенія, и нельзя-ли найти въ ихъ отношеніяхъ нѣчто такое, что могло-бы пролить нѣкоторый свѣтъ на важный вопросъ о поэтическомъ дарованіи мужчины и женщины"? Вотъ подобныя-то особенности и придаютъ историко-литературнымъ трудамъ Брандеса особый интересъ и плодотворность.
   Брандесъ обладаетъ замѣчательнымъ даромъ схватывать характеръ извѣстнаго автора, находить самое существенное въ его произведеніяхъ, и затѣмъ, освѣщать это существенное яркимъ свѣтомъ, путемъ сопоставленія съ родственными, а иногда и съ совершенно противоположными личностями. Эти сравненія часто являются для читателя кольцами, которыя спаиваютъ въ его памяти отдѣльныя звѣнья цѣпи; но для успѣшности подобныхъ сравненій необходимы, кромѣ оригинальнаго таланта и остраго ума, еще громадная начитанность и обширная литературная память, которыя дѣлаютъ невозможнымъ то, чтобы писатель когда-либо могъ быть застигнутъ врасплохъ. Сочиненій Брандеса невозможно читать черезъ пятое слово -- въ десятое. Здѣсь нѣтъ ни одного лишняго слова, и каждое слово идетъ въ счетъ.
   Лекціи Брандеса отличаются тѣми-же достоинствами, какъ и сочиненія его. Въ нихъ мы находимъ ту же легкость изложенія, эластичность, гибкость ума; здѣсь онъ такъ-же любитъ прибѣгать, такъ сказать, къ выноскамъ, обозначая ихъ особыми интонаціями своего гибкаго голоса. Онъ говоритъ быстро, но внятно; голосъ его довольно слабъ, но пріятенъ. Его въ высшей степени нервное лицо оживляется, какъ только онъ начинаетъ говорить, но онъ избѣгаетъ прибѣгать къ ораторской мимикѣ; онъ тщательно избѣгаетъ всякой напыщенности и надутости. Въ своихъ лекціяхъ онъ является скорѣе разсказчикомъ, чѣмъ чтецомъ. Въ болѣе тѣсномъ кружкѣ онъ въ высшей степени пріятный собесѣдникъ, непринужденно-веселый и блестяще-остроумный. У него есть что поразсказать, такъ какъ онъ много путешествовалъ и близко сходился съ современными литературными знаменитостями, вслѣдствіе чего у него скопился громадный запасъ различныхъ анекдотовъ и эпизодовъ, касающихся этихъ знаменитостей. Память его, въ этомъ отношеніи, тоже поразительна; все одинаково легко укладывается въ его головѣ и подъ его перомъ. Онъ съ одинаковымъ мастерствомъ и очаровательной легкостью можетъ разговаривать и о любовномъ похожденіи, и о научномъ изслѣдованіи. Легкость слога, которую онъ усвоилъ себѣ усиленнымъ трудомъ, противники его выставляютъ поверхностностью. Вѣрно, однако, одно замѣчаніе,-- что онъ въ своихъ статьяхъ и лекціяхъ часто слишкомъ злоупотребляетъ мѣстоименіемъ я. Это, впрочемъ, недостатокъ, свойственный многимъ выдающимся людямъ.
   Цѣль, которую поставилъ себѣ Брандесъ въ своихъ историко-литературныхъ трудахъ,-- прежде всего, чисто-научная. Это, главнымъ образомъ, и вызвало переводъ ихъ на многіе иностранные языки, причемъ они повсюду встрѣчали немалое сочувствіе; вскорѣ они появятся и въ англійскомъ переводѣ. Но помимо общаго значенія своего, они имѣютъ болѣе тѣсное, а именно -- посредствомъ описанія европейскихъ литературныхъ теченій показать, насколько его соотечественники продолжаютъ коснѣть въ литературной реакціи противъ новѣйшихъ вѣяній, оставаясь при устарѣлыхъ взглядахъ прошлаго столѣтія, для другихъ народовъ давно уже отошедшихъ въ область прошедшаго. Его строгія, порою даже презрительныя сужденія о современной датской литературѣ вызвали у многихъ озлобленіе и ненависть къ нему, хотя, съ другой стороны, въ лучшихъ изъ его соотечественниковъ они пробудили энергію и энтузіазмъ, которые, въ свою очередь, обѣщаютъ поднять литературу на болѣе высокій уровень. И тѣ писатели, которые пошли рѣшительно вслѣдъ за Брандесомъ, вскорѣ одержали побѣду по всей линіи. На всѣхъ современныхъ скандинавскихъ писателяхъ, составившихъ себѣ за послѣднее время имя, несомнѣнно сказалось вліяніе Брандеса: или онъ поощрилъ ихъ талантъ, или же онъ направилъ его на новые пути. Бьёрнштернъ-Бьёрнсонъ говоритъ про него, что онъ первый внушилъ ему "уваженіе къ противнымъ мнѣніямъ"; "въ каждой новой книгѣ, публикуемой Брандесомъ, онъ расширяетъ мой кругозоръ, будитъ мое мышленіе; а своими великолѣпными характеристиками выдающихся людей и описаніемъ ихъ жизни онъ укрѣпляетъ мою волю. Онъ сдѣлалъ изъ меня болѣе увѣреннаго въ себѣ работника въ вѣчно-молодомъ, интеллектуальномъ обществѣ, къ которому я считаю себя принадлежащимъ".
   У Брандеса два лозунга, съ помощью которыхъ онъ дѣйствуетъ на умы. Одинъ изъ нихъ слѣдующій: "Литературой, въ истинномъ смыслѣ этого слова, должно считаться не то, что унаслѣдовано нами готовымъ отъ прошлыхъ временъ, а то, что создано нашимъ вѣкомъ самостоятельно"; а другой: -- "Литература должна поставить себѣ опредѣленныя, логическія задачи, непосредственно соприкасающіяся съ жизнью". Кромѣ того, Брандесъ, съ первыхъ же своихъ шаговъ и до самаго послѣдняго времени, не переставалъ требовать свободы изслѣдованія и мысли, вмѣсто ортодоксальности, реальныхъ описаній, вмѣсто романтическаго прикрашиванія жизненныхъ явленій, и правдивыхъ изображеній природы и душевныхъ движеній; для него вся суть заключается въ психологически-вѣрномъ описаніи. Вмѣсто романтической высокопарности, выдаваемой за вдохновенность, вмѣсто ожиданія того, что золотыя яблоки сами откуда-то свалятся намъ въ руки, онъ требуетъ упорнаго, энергическаго труда, непоколебимой твердости, которая одна можетъ повести къ желаемымъ результатамъ, безъ заботы о томъ, соотвѣтствуютъ ли они ходячимъ господствующимъ мнѣніямъ, или нѣтъ.
   Брандесъ собственно не ораторъ. Самъ преподавая эстетику, онъ, однакоже, не умѣетъ придать своему слогу красоту; сочиненія его недоступны пониманію массы публики, они слишкомъ серьезны для чтенія ихъ тѣми, кто привыкъ читать только для препровожденія времени въ долгіе зимніе вечера. Но Брандесъ, какъ онъ самъ себя называетъ,-- "учитель народныхъ учителей". Онъ сдѣлался учителемъ образованныхъ людей, которые, за послѣднее время, рѣшительно примкнули къ либеральному движенію и которые обратили серьезное вниманіе на распредѣленіе образованія среди рабочихъ и крестьянъ. Еще недавно Брандесъ говорилъ передъ собраніемъ 10,000 датскихъ крестьянъ. Происходило это въ вербное воскресенье, послѣ обѣда, когда крестьяне устроили торжество въ честь 100 студентовъ, приглашенныхъ ими въ качествѣ гостей. Ораторская трибуна была поставлена на вершинѣ лѣсистаго, слегка покатаго холма, вокругъ котораго тѣснилась густая толпа. День былъ пасмурный, и только передъ самымъ закатомъ солнце выглянуло изъ-за тучъ; красота мѣстности и прекрасный вечеръ сдѣлали аудиторію особенно впечатлительной и воспріимчивой. Сильное впечатлѣніе произвело на крестьянъ появленіе на трибунѣ Брандеса, -- того самаго Брандеса. о талантѣ и блестящемъ. краснорѣчіи котораго имъ раньше приходилось такъ много читать, но къ которому они относились съ невольнымъ ужасомъ, такъ какъ они были люди религіозные, а онъ слылъ вольнодумцемъ. Присутствовавшіе здѣсь студенты также были нѣсколько встревожены: они опасались какихъ-нибудь недоразумѣній и непріятныхъ инцидентовъ. Брандесъ отнюдь не дипломатъ; это пылкій отъ природы человѣкъ, никогда не затрудняющійся открыто высказать свое мнѣніе, безъ соображенія о томъ, понравится-ли оно, или не понравится. Онъ и теперь поступилъ такимъ же образомъ: рѣчь его была не что иное, какъ ѣдкая сатира на ханжей и горячая апологія свободы; онъ убѣждалъ свою аудиторію слѣдовать либеральному направленію во всѣхъ отношеніяхъ, и оставаться ему вѣрнымъ въ томъ случаѣ, если либеральная партія снова достигнетъ власти, утраченной ею уже много лѣтъ тому назадъ. "Мы должны любить свободу", -- говорилъ онъ, -- "и стараться доставить ей торжество. Дѣло въ томъ, друзья мои, что въ разныя времена свобода имѣла множество различныхъ наименованій. Въ средніе вѣка ее называли еретичествомъ, въ 16-мъ столѣтіи -- реформаціей, въ восемнадцатомъ -- философіей и революціей; а въ настоящее время тѣ, кто не имѣетъ о ней ни малѣйшаго понятія, называютъ ее радикализмомъ. Но существуетъ одно опредѣленіе, которое, конечно, никогда не примѣнялось и не будетъ примѣнено къ понятію о свободѣ: опредѣленіе это -- умѣренность. Мы слишкомъ любимъ и чтимъ свободу, для того чтобы примѣнить къ ней подобный эпитетъ. И мы не только любимъ, по обоготворяемъ ее, и потому мы всячески стараемся распространять ее, какъ нѣчто такое, въ благотворное вліяніе котораго мы безусловно вѣримъ". И свободный мыслитель Брандесъ вызвалъ всеобщее одобреніе среди собранія, состоящаго преимущественно изъ вѣрующихъ христіанъ; слова его вызвали взрывъ рукоплесканій и, что еще замѣчательнѣе, вызвали уваженіе къ нему со стороны людей совершенно иного образа мыслей и убѣжденій.
   Брандесу глубоко-ненавистна ограниченная, трусливая осторожность, съ вѣчнымъ своимъ припѣвомъ: "Съ одной стороны нельзя не признать, но съ другой стороны нельзя не согласиться". Онъ всегда избираетъ вполнѣ опредѣленную точку зрѣнія и продолжаетъ такъ твердо стоять на ней, что ему нерѣдко приходится выслушивать упреки въ односторонности и партійности. Онъ пишетъ свои картины широкою кистью, накладывая яркія и густыя краски и производя ими сильное впечатлѣніе. Возьмемъ для примѣра слѣдующее мѣсто изъ его сочиненія "Матеріализмъ въ Англіи", въ которомъ онъ описываетъ реакціонное направленіе первой четверти настоящаго столѣтія: "Народныя силы были направлены на ложные пути; силы народовъ были доведены да высшей степени напряженія -- ради борьбы противъ свободы другихъ націй; ихъ благородная любовь къ свободѣ была направлена сначала для ниспроверженія наполеоновскаго деспотизма, а затѣмъ для поддерживанія расшатанныхъ троновъ, причемъ Англія, еще покрытая Ватерлооскою пороховою копотью, старалась не отставать отъ континентальныхъ державъ. Отрицательныя свойства націи приняли особенно несимпатичный оттѣнокъ; ея самоуваженіе и твердость превратились въ аристократическую черствость и въ такой меркантильный эгоизмъ, который процвѣтаетъ только въ реакціонныя эпохи. Преданность королевскому дому перешла въ раболѣпіе; народное самоуваженіе выродилось въ національную ненависть, которая обыкновенно является результатомъ продолжительныхъ войнъ; и вообще всѣ дурные народные инстинкты получили необыкновенное развитіе. Страсть къ внѣшнимъ приличіямъ во что бы то ни стало,-- и сама по себѣ являющаяся уже худшимъ изъ всѣхъ моральныхъ инстинктовъ,-- развилась въ нравственное лицемѣріе; и послѣднее, въ связи съ государственной религіей, являющейся наименѣе привлекательнымъ проявленіемъ практическаго, не-философскаго ума, частью повело къ несносному ханжеству, частью къ нетерпимости и къ религіознымъ преслѣдованіямъ. Врядъ-ли какая-либо другая эпоха болѣе благопріятствовала развитію лицемѣрія и фанатизма, чѣмъ настоящая, когда руководители народа приглашали послѣдній проявить свое благочестіе въ видѣ протеста противъ свободолюбивыхъ и свободомысленныхъ стремленій ни Франціи. Больше всего отъ такого настроенія пришлось выстрадать великимъ поэтамъ Англіи этой эпохи Благочестіе, съ озлобленіемъ обрушивавшееся на Байрона и Шелли,-- это уже не благочестіе, а просто глупость, отвратительное лицемѣріе, соединенное съ поразительною узкостью пониманія".-- И на такомъ-то фонѣ Брандесъ рисуетъ затѣмъ портретъ Байрона, портретъ поразительно вѣрный и схожій, несмотря на то, что онъ написанъ иностранцемъ.
   Брандесъ обладаетъ въ высшей мѣрѣ одною способностью, въ высшей степени цѣнною со стороны критика-эстетика,-- способностью вѣрно передавать исходную точку зрѣнія другихъ. Благодаря этой способности, онъ до того идентифицируется съ поэтомъ или писателемъ, составляющимъ предметъ его изученія, что онъ, такъ сказать, вбираетъ въ себя мысли и чувствованія этого писателя. Эта завидная способность придаетъ яркій колоритъ его картинамъ, налагаетъ на нихъ поэтическій отпечатокъ. И онъ рисуетъ такимъ образомъ портреты не однихъ только дѣятелей, сродныхъ ему по натурѣ. Онъ написалъ характеристики и Дизраэли (какъ политическаго дѣятеля и какъ поэта), и Фердинанда Лассаля, и самаго выдающагося изъ современныхъ датскихъ драматурговъ Людвига Гольберга, и единственнаго замѣчательнаго датскаго религіознаго философа Киркетгаарда;-- и во всѣхъ этихъ разнообразныхъ характеристикахъ мы одинаково встрѣчаемъ серьезное изученіе и глубокую оригинальность. Нельзя не удивляться поразительной, потраченной на все это, рабочей энергіи.
   Изъ всѣхъ датчанъ Георгъ Брандесъ, безъ сомнѣнія, живѣе, чѣмъ кто-либо, интересуется всѣмъ, что касается умственнаго движенія Европы. Онъ то и дѣло обращается къ своимъ согражданамъ съ вопросами: "Слышали вы это? Выдѣли вы это? Понимаете-ли вы это?" И если они не понимаютъ, то онъ старается разъяснить имъ непонятное, и дѣлаетъ это съ такимъ умѣніемъ, которое дано немногимъ. Не давая уснуть другимъ, онъ и самъ не знаетъ покоя. Его натура требуетъ безпрерывныхъ исканій, изслѣдованій, неустаннаго труда, постояннаго движенія и вѣчной борьбы противъ всякаго рода застоя.

Аксель Гутманъ.

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru