Брандес Георг
Молодая Германия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Анастасий Грюн, Гервег, Дингельштедт и Лудвиг Фейербах).

   

МОЛОДАЯ ГЕРМАНІЯ.

(Анастасій Грюнъ, Гервегъ, Дингельштедтъ и Лудвигъ Фейербахъ).

Георга Брандеса *).

*) Изъ VI тома его Die Literatur des Jahrhunderte.

   Между стихотвореніями Анастасія Грюна (графъ Александръ фонъ-Ауерспергь) Прогулки вѣнскаго поэта есть одно подъ заглавіемъ: Зачѣмъ? каждая строфа котораго кончается вопросомъ "Зачѣмъ?" Когда въ ратушѣ объявляются новыя запрещенія, тамъ стоитъ маленькій человѣчекъ и спрашиваетъ тихо: "Зачѣмъ?" Когда клерикалы стонутъ и ревутъ на своихъ каѳедрахъ противъ солнечнаго свѣта, онъ спрашиваетъ: "Зачѣмъ?" Когда они съ копьями и аллебардами нападаютъ на воробьевъ, когда они изъ пушекъ стрѣляютъ по жаворонкамъ, онъ повторяетъ свое "Зачѣмъ?" И когда они призываютъ его на судъ, осуждаютъ его и казнятъ, изъ его могилы раздается все то же "Зачѣмъ?"
   Такъ было въ Германіи, когда пошатнулось патріархальное довѣріе къ княжеской власти. Вездѣ, гдѣ произволъ, недостойная уловка или глупый поступокъ со стороны правительства разбивали и уничтожали надежду на лучшее, изъ ея могилы поднималось все то же "Зачѣмъ?" А каждое "зачѣмъ" рождало нѣсколько. Дѣло не остановилось на четырехъ вопросахъ восточной Пруссіи; вопросы росли и размножались, какъ невидимые, но опасные микробы, способные въ невѣроятно-короткій срокъ разрушить цѣлый организмъ. Зачѣмъ выказывать благоговѣніе? зачѣмъ довѣріе? зачѣмъ терпѣть? зачѣмъ молчать? Когда не хотятъ больше молчать, это уже есть первый шагъ, чтобы стряхнуть съ себя оковы. Скорбь и гнѣвъ, тоска и желаніе выражаются всегда въ словахъ, въ пѣсняхъ.
   Политическій лиризмъ, который прежде только въ отдѣльности встрѣчался у Платена, Уланда, Ленау и Гейне, соединяется и кристаллизируется какъ самостоятельное поэтическое творчество, какъ цѣльная и законченная форма. Скоро въ Германіи зазвенѣли цѣлые хоры различнаго рода пѣсенъ. Погода благопріятствовала и таланты появились цѣлою толпой: Гофнанъ, Гервегъ, Дингельштедтъ и Прудъ, Фрейлигратъ и Максъ Вальдау, Карлъ Бекъ и Морицъ Гартманъ,-- такой богатый и благоухающій цвѣтникъ, какого еще никогда не бывало въ этой области. Что нужды въ томъ, что старые романтики давали самую низкую оцѣнку этой прозаической (т.-е. политической) поэзія, или что эстетическіе доктринеры называли ее реторическою, а не лирическою. Уже одна численность этихъ поэтовъ, ихъ естественное соединеніе въ группу показывали, что въ нихъ выразился духъ времени, что они появились изъ самаго лучшаго, изъ единственнаго законнаго источника, что они должны были появиться, что они по единственному, самому лучшему праву, по праву нравственной побѣды, склонили литературу на свою сторону и нашли себѣ слушателей въ народѣ.
   Въ тридцатыхъ годахъ у нихъ былъ одинъ предшественникъ, вышеупомянутый австрійскій поэтъ графъ Александръ Ауерспергъ. Его лирика великолѣпна, очень картянна, хотя иногда и страдаетъ недостаткомъ вкуса; въ его стихахъ слышался металлическій звонъ, его паѳосъ былъ искрененъ. Можно было бы назвать этотъ паѳосъ Іосифовскимъ, такъ какъ Іосифъ II былъ героемъ Ауерсперга; политическую свободу, къ которой онъ стремился, онъ понималъ въ духѣ просвѣщенія. Его ненависть была, главнымъ образомъ, направлена противъ господства духовенства, но онъ, тѣмъ не менѣе, дѣлалъ большое различіе между искреннимиJ и лицемѣрными служителями католической церкви:
   
   "Stoss in's Horn; Herold des Krieges: za den Waffen!
   Kampf und Krieg der argen Herde heuschlerihher dummer Pfaffen!"
   
   (Труби въ свой рогъ, герольдъ войны: къ оружію, къ оружію! Борьба на смерть съ хитрой толпою льстивыхъ, глупыхъ поповъ!)
   Затѣмъ слѣдуютъ стихи, гдѣ благословляются истинно благочестивые священники. Однако, чувствуется, что, по его мнѣнію, большинство духовенства того времени принадлежало къ первому классу. Онъ отмѣчаетъ, какъ характерную черту времени, что за жирными патерами съ животными инстинктами слѣдуютъ умные, худые, честолюбивые епископы.
   

Die Dicken und die Dünnen.

   Fünfzig Jahre sind, da riefen unsere Eltern zu den Waffen,
   Krieg und Kampf den dicken, plumpen, kugelrunden, feisten Pfaffen!
   Auch in Waffen eteh'n wir Enkel; jetzt doch musst die Losung sein:
   Kreig und Kampf den dünnen, magern, spindelhagern Pfаffelein.
   

Толстые и тонкіе.

   Прошло уже пятьдесятъ лѣтъ, какъ наша отцы воззвали къ оружію,
   Борьба на смерть съ толстыми, тупыми, шарообразными попами!
   Во всеоружіи стоимъ и мы, внуки; но лозунгомъ теперь должно быть:
   Борьба на смерть съ тонкими, худыми, сухими, какъ веретено, попиками!
   
   Мужественный поэтъ направлялъ свои пламенныя строфы противъ Меттерниха, противъ тайной полиціи, противъ цензуры. Въ его стихахъ видно враждебное настроеніе, но нѣтъ ни ненависти, ни дикихъ выходокъ. Главный паѳосъ его составляетъ предчувствіе великаго будущаго и вдохновеніе великими образами прошедшаго. Но истинный образный талантъ былъ слабъ у Ауерсперга; онъ слишкомъ часто расплывался въ аллегоріяхъ.
   Политическая лирика, которая начинается съ сороковыхъ годовъ, многимъ "превосходитъ лирику Анастасія Грюна какъ по остроумію, такъ и во художественной формѣ.
   Георгъ Гервегъ издалъ второй сборникъ Стихотвореній живаго (Gedickte eines Lebendigen), въ которомъ, кромѣ достоинствъ перваго сборника, можно найти много новаго, заслуживающаго вниманія. Здѣсь видѣнъ искренній, страстный характеръ, сочувствіе и несочувствіе вполнѣ опредѣленнымъ предметамъ. Здѣсь меньше иллюзій и больше яснаго пониманія дѣли и средствъ. Здѣсь нѣтъ воззваній къ какому-нибудь королю стать во главѣ своего народа,-- нѣтъ гимновъ съ мольбою подарить народу свободу и счастье. Фридрихъ Вильгельмъ IV успѣлъ за это время убить такую вѣру. Въ стихахъ Гервега чувствуется, что настроеніе измѣнилось: сумерки исчезаютъ и наступаетъ день.
   Въ старыхъ пѣсняхъ есть одна постоянная черта, которою воспользовался Шекспиръ въ Ромео и Джульеттѣ, -- молодая женщина при наступленіи утра хочетъ обманомъ удержать своего милаго: ты видишь сіяніе мѣсяца, а не солнца, ты слышишь нѣніе соловья, а не жаворонка.
   Здѣсь, въ стихотвореніи Утренній призывъ (Morgenzurf), картина измѣняется:
   
   "Die Lerche war's, nicht die Nachtigall,
   Die oben am Himmel geschlagen,
   Schon schwingt er sich auf, der Sonnenball,
   Vom Winde des Morgens getragen.
   Der Tag, der Tag ist erwacht!
   Die Nacht,
   Die Nacht soll"blutig vorenden.
   Heraus, wer an's ewige Licht glaubt,
   Ihr Schlаfer,Jdie Rossen der Liebe vom Haupt,
   Und ein flammendes Schwert um die Lendent"
   
   (Жаворонокъ, а не соловей запѣлъ въ небесахъ; уже солнечный шаръ поднимается, несясь на крыльяхъ утренняго вѣтра. День, день пробуждаете!! Ночь, ночь должна кроваво окончиться. Выходите, кто еще вѣритъ въ вѣчный свѣтъ, вы, спящіе, снимайте съ головъ вѣнки любви и опоясывайтесь пламеннымъ мечомъ!)
   Въ ту же сторону направлена эпиграмма Несчастная
   
   "Nicht an die Königen liegt's -- die Könige lieben die Freiheit,
   Aber die Freiheit leider liebt die Könige]nicht".
   
   (Дѣло не въ короляхъ -- короли любятъ свободу, но свобода, къ несчастью, не любитъ королей).
   Даже, повидимому, враждебное отношеніе къ религіи носитъ въ первомъ сборникѣ характеръ чистаго деизма. Иное во второмъ сборникѣ. Здѣсь мы находимъ похвальную пѣснь Фейербаху, такъ называемую языческую пѣснь, рѣзная иронія которой превосходитъ всѣ подобныя пѣсня Гейне. Наконецъ, въ противуположность взгляду Ауерсперга на священниковъ, какъ на чистыхъ и на нечистыхъ, здѣсь все духовенство подводится подъ одну линію, какъ, напримѣръ, въ слѣдующей юмористической эпиграммѣ:
   
   "Ob sie katolisch geschoren, ob protestantisch gescheitelt
   Gleichviel immer geräth man den Gesellen in's Haar".
   
   (Обритъ ли онъ по-католически, или расчесанъ по-протестантски, не все ли равно,-- всегда можно узнать птичку по перьямъ).
   Сначала Гервегъ былъ только остроуменъ, потомъ онъ дѣлается язвителенъ. Изъ поэта свободы выработался предвѣстникъ и предтеча наступающей революціи. Если эти звучные и сильные стихи не имѣли болѣе глубокаго вліянія на обыкновенное настроеніе, то причину этого надо искать въ недостаткахъ Гервега, какъ человѣка, что постоянно проскальзывало (хотя публика не знала и не чувствовала, какимъ образомъ) въ его поэзіи: въ этихъ многоточіяхъ, остановкахъ, въ самолюбивой радости при какой-нибудь удачной выходкѣ и въ недостаткѣ умственной жизни въ другой области, кромѣ полемической. Въ сборникѣ этихъ стихотвореній ничто не указываетъ на богатство внутренняго содержанія. Читая ихъ, можно узнать жизнь Гервега, и, наоборотъ, зная его жизнь, можно понять его стихотворенія. Послѣ изданія втораго сборника его вдохновеніе изсякло. Въ продолженіе тридцати двухъ лѣтъ, которыя ему еще оставалось прожить, онъ написалъ только одинъ небольшой томъ стихотвореній, появившійся послѣ его смерти. Эти стихотворенія богаты остроуміемъ, еще болѣе стремленіями къ свободѣ, написаны человѣкомъ, который до конца оставался непоколебимо вѣренъ своей революціонной юности, но въ среднемъ на годъ приходится не больше четырехъ стихотвореній.
   Если онъ никогда не измѣнялъ своему прошедшему, то никогда не былъ работникомъ въ дѣлѣ свободы. Послѣднюю часть своей жизни онъ провелъ въ полномъ бездѣйствіи. Въ 1839 году онъ выступилъ какъ поэтъ и критическій писатель и достигъ высшаго развитія въ Стихотвореніяхъ живаго. Онъ женился на очень богатой молодой еврейкѣ, которая поклонялась его поэзіи. Послѣ февральской революціи онъ сейчасъ же отправился въ Парижъ, какъ предводитель, и во главѣ республиканской партіи нѣмецкихъ и австрійскихъ рабочихъ двинулся на Баденъ, но 27 апрѣля былъ разбитъ вюртембергскимъ отрядомъ и спасся только благодаря мужеству своей жены. Гейне въ своемъ Симилисимусъ написалъ злѣйшую сатиру на этотъ походъ. Потомъ Гервегъ поселился въ Лондонѣ въ колоніи эмигрантовъ, гдѣ велъ убійственно-праздную жизнь; имъ рѣшительно ничего не оставалось дѣлать, какъ сочинять планы новыхъ возстаній и влюбляться въ женъ своихъ друзей. Затѣмъ онъ жилъ въ Парижѣ и Цюрихѣ все тою же бездѣятельною жизнью, все такъ же недовольный положеніемъ дѣлъ въ Германіи. Какъ Коннель, какъ Морисъ Гартманъ, онъ до самой смерти (1875 г.) не могъ примириться съ могуществомъ Германіи, за которое она заплатила цѣною свободы. Онъ никогда не измѣнялъ своимъ юношескимъ идеаламъ, сохранилъ даже поклоненіе Гейне, хотя тотъ и осмѣялъ его.
   Вслѣдствіе своего положенія, онъ, конечно, долженъ былъ уже съ 184а года не спускать главъ съ другихъ писателей, слѣдить, все такъ же ли оставались они вѣрны своему знамени и сохранили ли во всей ея чистотѣ любовь къ свободѣ. Послѣ нападокъ на Гейделя и на Фрейлиграта онъ обратился противъ Анастасія Грюна. Послѣдній жилъ въ Вѣнѣ, гдѣ добивался камергерства, такъ какъ его супруга, урожденная графиня Аттенсъ, была придворною дамой и не хотѣла одна являться ко двору. Съ глубокимъ волненіемъ Гервегъ призываетъ его опомниться:
   
   "Darf man den Tempel um ein Weib entwech'n
   Mit einen Weib um golden Götzen tanzen" u. s. w.
   
   (Возможно ли изъ-за женщины осквернять храмъ, возможно ли плясать съ ней вокругъ золотыхъ тельцовъ!).
   Дингельштедтъ отвѣчалъ ему, защищая графа, прекраснымъ стихотвореніемъ:
   
   "О, sie will es nicht begreifen ihre Prosa und Gemeinheit,
   Das ein Geist, wie Du, ein Name, bürgt für der Gesinnug Reinheit,
   Nur das Schlechte glaubt sie willig" u. s. w.
   
   (Его обыденной прозѣ недостойно понять, что такой духъ, какъ твой, твое имя даже ручаются за чистоту твоихъ намѣреній; онъ охотно вѣритъ только дурному).
   Но Дингельштедтъ не отпарировалъ нападенія, а обошелъ его. Никто серьезно и не думалъ, чтобы такой человѣкъ, какъ Ауерспергъ, могъ измѣнить своимъ убѣжденіямъ. Гервегъ и нападалъ именно на то, что онъ, вопреки своимъ убѣжденіямъ, ради общественныхъ предразсудковъ домогался придворнаго титула. Дингельштедтъ защищалъ здѣсь свою собственную будущность. Онъ тоже не ушелъ отъ Гервега и на этотъ разъ сатира была тѣмъ ужаснѣе, что не была прямо написана на Дингельштедта. Гервегъ въ Парижѣ встрѣтилъ Дингельштедта, который долженъ былъ оставитъ Германію вслѣдствіе своихъ политическихъ стихотвореній. Разъ какъ-то въ товарищескомъ кругу каждый изъ нихъ написалъ въ шутку на пари юмористическое скорбное стихотвореніе возвращенія на путь истинный. Гервегъ написалъ слѣдующее: "Благороденъ тотъ, кто мыслитъ такъ: "Къ чему говорить мнѣ о свободѣ и объ отечествѣ, зачѣмъ мнѣ быть геніемъ, заниматься политикой, что дало мнѣ все это? Нѣтъ, я хочу сдѣлаться хорошимъ гражданиномъ!"
   
   "Du solst verdammte Freiheit, aus
   Die Ruhe für der nicht gefährden;
   Lisetta, noch ein Gläschen Bier,
   Ich will ein guter Bürger werden."
   
   (Ты больше не будешь нарушать мой покой, проклятая свобода!... Лигетга, еще кружку пива! Я хочу сдѣлаться хорошимъ гражданиномъ!)" И черезъ каждую строфу опять повторяется тотъ же припѣвъ. Тогда, чтобы выиграть пари, Дингельштедтъ написалъ стихотвореніе Высокоблагородный (Hochwohlgeboren), которое начинается такъ:
   
   "Ein guter Bürger willst du werden?
   Pfui, Freund! Ein guter Bürger -- du?
   Das also war dein Ziel auf Erden,
   Dem störmten deine Lieder zu?
   О nimms zürück das eckle Wort,
   Wer mag sich so gemein geborden!
   Kein, nein, mich reisst es weiter fort!
   Ich muss geheimer Hofrath werden!"
   
   (Ты хочешь сдѣлаться хорошимъ гражданиномъ -- какъ, мой другъ! Хорошимъ гражданиномъ ты? Такъ это-то было твоею цѣлью на землѣ, такъ къ этому-то бурно стремились твои пѣсни? О, возьми назадъ ужасное слово, кто же цѣнитъ себя такъ низко? Нѣтъ, нѣтъ, я хочу болѣе высокаго: я долженъ сдѣлаться тайнымъ совѣтникомъ!). Этими словані заканчивалась каждая строфа стихотворенія. Два года спустя Дингельштедтъ былъ сдѣланъ тайнымъ совѣтникомъ, чтецомъ и библіотекаремъ виртембергскаго короля. Гервегъ удовольствовался тѣмъ, что рядомъ напечаталъ оба стихотворенія.
   Францъ Дингельштедтъ представляетъ собою (1814 г.) въ высшей степени самобытный типъ того времени. Свободомыслящій, который долженъ былъ бы скорѣе родиться знатнымъ, князь Пуклеръ въ образѣ бѣднаго учителя гимназіи, сатирикъ, который не могъ обходиться безъ внѣшняго блеска, превосходная голова безъ серьезной подкладки, безъ серьезнаго паѳоса, но съ легкимъ остроуміемъ, со многими искорками поэзіи, съ преждевременною пресыщенностью и съ практическимъ стремленіемъ къ дѣятельности до самой смерти. Онъ родился въ наиболѣе плохо управляемой странѣ Германіи, въ Бургессенѣ, подъ ненавистнымъ правленіемъ Хасенифлуга, былъ учителемъ въ гимназіи, возбудилъ неудовольствіе своими свободными убѣжденіями и свободными пѣснями, былъ смѣщенъ, дотерпѣлъ много непріятностей и въ 1841 г., двадцати семи лѣтъ отъ роду, вышелъ въ отставку. Только годомъ позднѣе Гервега онъ издалъ сборникъ политическихъ стихотвореній -- Пѣсни космополитическаго сторожа (Lieder eines Kosmopolitischen Nachtwächters).
   Хорошій стихъ, хорошія стихотворенія, хорошая шутка, хорошая маска. Ночной сторожъ ходитъ съ ночнымъ дозоромъ, въ формѣ, съ утреннею звѣздою и съ рогомъ въ рукѣ; онъ описываетъ, что видитъ и что думаетъ увидѣть въ тѣхъ домахъ, за которыми онъ наблюдаетъ. Онъ былъ исправный сторожъ; ему надоѣла его старая жена,-- она такъ безобразна, у ней на лицѣ столько морщинъ; но дома у него полный миръ: она спитъ ночью, онъ днемъ. Онъ исправный сторожъ и слагаетъ свои пѣсни изъ огня и свѣта; онъ встрѣчаетъ узниковъ, политическихъ узниковъ, ляда которыхъ виднѣются у желѣзныхъ рѣшетокъ, онъ идетъ мимо собора съ "го святынями, вѣтеръ свиститъ въ органные трубы, такъ что ему становится страшно, и онъ смѣется надъ своимъ страхомъ,-- уже двадцать лѣтъ онъ не былъ тамъ; онъ не принадлежитъ къ числу прихожанъ, абонированныхъ по воскресеньямъ.
   И все же онъ не вполнѣ исправный сторожъ. Его образъ мыслей и его чувства не соотвѣтствуютъ его положенію. Наверху въ одномъ домѣ балъ; онъ прислушивается къ музыкѣ и описываетъ танцы и манеры изящнаго общества. Что за шумъ поднялся бы, если бы вдругъ онъ сталъ между всѣми этими движущимися тѣнями, въ своемъ плащѣ, съ фонаремъ и пикой, со снѣжными хлопьями на шляпѣ, съ бородою, покрытой инеемъ, и съ пылающими, темно-красными щеками!
   Передъ другимъ домомъ стоитъ карета всемогущаго министра. Бучеръ закутанъ въ шубу; но бѣдныя, непокрытыя лошади дрожатъ отъ холода" въ то время, какъ господинъ ихъ играетъ въ карты въ теплой комнатѣ,-- какъ будто они не могутъ отомстить за себя, когда онъ придетъ!
   
   "Ich rathe Dir, lass die Karten ruhe,
   Und hütte dich fein, Ministeriem!
   Du hast es mit vier Hengsten zu thun,
   Bedenk, dass das keine Bürger sein!"
   
   (Я совѣтую тебѣ оставить карты, министръ, и смотри, берегись! Ты будешь имѣть дѣло съ четырьмя жеребцами,-- помни, что это не граждане).
   Въ этихъ язвительныхъ стихахъ нерѣдко встрѣчаются выраженія, полныя искренняго чувства. Сторожъ стоитъ передъ замкомъ въ предмѣстья, гдѣ какой-то несчастный борется со смертью. Онъ проходитъ омо дома сумасшедшихъ и боязнь сойти съ ума, которая всегда охватываетъ его здѣсь, смѣшивается съ какимъ-то таинственнымъ влеченіемъ; онъ идетъ икно кладбища, гдѣ въ сторонѣ отъ дороги, въ глухомъ мѣстѣ, которымъ всѣ пренебрегаютъ, онъ похоронилъ своего отца, кончившаго самоубійствомъ, а на возвратномъ пути онъ останавливается передъ замкомъ, гдѣ владѣтельный князь мечется на постели отъ безсонницы, а стража стоя спитъ лучше, чѣмъ онъ на мягкомъ ложѣ.
   Все это, конечно, можетъ перечувствовать и ночной сторожъ, но онъ никогда ничего не могъ бы выразить въ такихъ словахъ, -- маска спадаетъ каждую минуту. Иногда, впрочемъ, попадаются въ законченной пластической формѣ выраженія народнаго негодованія. Таково, напримѣръ, стихотвореніе противъ нѣкоего Гофшранцена, совсѣмъ обобравшаго страну; окна его освѣщены, потому что онъ болѣнъ.
   
   "Warum er nicht schläft? warum er in
   Wuth Die Spitzen am Hemde zerrissen?
   Ein gutes Gewissen schläft überall gut,
   Und nirgends ein schlechtes Gewissen.
   Er hatte an das Landes Mark, die Schiangl
   Sich voll gefressen, ge sag en,
   Er hat -- ein Menschenleben langt --
   Gestohlen, gelogen, betrogen".
   
   (Почему онъ не спятъ, почему онъ въ припадкѣ бѣшенства разорвалъ кружева на своей сорочкѣ? Спокойная совѣсть спитъ вездѣ хорошо, а дурная нигдѣ не можетъ заснуть. Онъ вдоволь насосался и наѣлся, змѣя, на народномъ рынкѣ. Онъ въ продолженіе всей своей жизни воровалъ, лгалъ и обманывалъ).
   Но затѣмъ идутъ такія выраженія ненависти и негодованія, которыя обыкновенно незнакомы народу, напримѣръ, въ высшей степени фривольный совѣтъ молодой, очаровательной дамѣ, женѣ стараго грѣховодника, какъ она должна мстить своему мужу.
   Иногда думы и мечты сторожа принимаютъ болѣе высокій полетъ. Онъ натыкается на старую пушку, которая тихо и смирно лежитъ въ долинѣ. Когда-то колеса ея катились по завоеванной землѣ, попирая и мертвыхъ, и живыхъ; когда-то она подавала знакъ къ сраженію, такъ какъ на ея затравкѣ красуется коронованное N. Теперь звукъ ея раздается только при бѣгствѣ изъ темницы какого-нибудь несчастнаго узника, въ день тезоименитства его величества и при рожденіи принцессъ. "Но терпѣніе!-- восклицаетъ сторожъ.-- Можетъ быть, опять твои ядра будутъ летать по врагамъ, только молчи покуда, старый ветеранъ, чтобы они не замазали тебѣ ротъ, какъ они затыкаютъ его намъ". Здѣсь маска совсѣмъ сброшена.
   Уѣхавъ изъ Гессена, Дингелынтедтъ издалъ новый сборникъ стихотвореній Nachtwächter'z Weltgang (кругосвѣтное путешествіе ночнаго сторожа). Авторъ является здѣсь уже не въ образѣ ночнаго сторожа, но въ образѣ элегантнаго революціонера. Онъ нападаетъ на плохихъ князей, на положеніе дѣлъ въ Гессенѣ, Ганноверѣ, Пруссіи и на фальшивый нѣмецкій патріотизмъ.
   
   "Was ist, Ihr Harre ein deutscher Patriot?
   An alle Fakultäten diese Fraget
   "Ein Man, der Sonntag dient dem liehen Gott.
   Und seinem Könige alle Werkeltage".
   
   Was will, Ihr Herrn, ein deutscher Patriot?--
   "Für sich ein Aemtchen und Bändchen,
   Für seine -- ehelichen -- Kinder Brod
   Und legetune Fürsten für sein Landchen:
   
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Hinau zum Tempel, deutscher Patriot.
   Eh' Du dich in's Sanctissimum geheuchelt,
   Und che dein Kuss, Judas Ischarioth,
   Die Freiheit, den Messias, rücklings mauchelt!"
   
   (Что такое нѣмецкій патріотъ?-- предлагали этотъ вопросъ всѣмъ факультетамъ.-- "Человѣкъ, который по воскресеньямъ служитъ Господу Богу, а по буднямъ -- своему карману".
   Чего хочетъ нѣмецкій патріотъ?-- "Для себя мѣстечко, орденокъ и чинъ, для своихъ законныхъ дѣтей -- хлѣба и для своей страны законныхъ князей.
   Вонъ изъ храма, нѣмецкій патріотъ, прежде чѣмъ ты успѣлъ проникнуть въ святилище и прежде чѣмъ твой поцѣлуй, поцѣлуй Іуды Искаріота, предательски убьетъ свободу, Мессію).
   А нѣсколько мѣсяцевъ спустя Дингельштедтъ былъ гофратомъ и совѣтникомъ при посольствѣ, получилъ должность, чинъ и орденъ. Никто, конечно, не могъ подумать, что онъ сталъ другимъ, но нельзя тоже удивляться, что такой поступокъ вызвалъ къ нему самое строгое, иногда даже черезъ-чуръ враждебное отношеніе. Многочисленные матеріалы о жизни и характерѣ Дингельштедта, появившіеся за послѣднее время, въ особенности статья Юлія Роденберга въ Нѣмецкомъ Обозрѣніи за 1889 -- 90 г., выставляютъ его образъ дѣйствія въ несравненно лучшемъ свѣтѣ, чѣмъ "го современники. Мѣсто чтеца при образованномъ и симпатичномъ князѣ не имѣетъ само по себѣ ничего предосудительнаго. Вина его была въ томъ, что онъ такъ недавно разражался демократическими рѣчами и радикальными выходками, безъ всякаго серьезнаго къ этому отношенія. Это была натура весьма художественная, но обладающая въ высшей степени такъ называемымъ здравымъ смысломъ. Онъ любилъ наслажденія, любилъ власть, не былъ въ состояніи долгое время выносить униженія, былъ бѣднымъ и вслѣдствіе этош мало извѣстнымъ; прежде всего, онъ былъ убѣжденъ, глубоко убѣжденъ, что если онъ пойдетъ по тому пути, на который вступилъ, то онъ останется въ дуракахъ. Что выигралъ онъ отъ того, что изъ доктринерской честности не искалъ ни видныхъ положеній, ни вліятельныхъ мѣстъ? Что выигралъ міръ отъ того, что богато одаренные люди изъ доктринерства уступали глупцамъ почетныя мѣста, должности, деньги, ордена? Развѣ этимъ можно было исправить положеніе вещей? Онъ хотѣлъ имѣть вліяніе въ области искусства, провести великія сценическія задачи, управлять большимъ театромъ, блистать при дворѣ, быть окруженнымъ прекрасными дамами. Развѣ онъ могъ добиться всего этого, какъ высланный учитель гимназіи, какъ корреспондентъ Allgemeiner Zeitung? Кто съ теченіемъ времени сталъ бы уважать его какъ бѣднаго, независимаго журналиста и кто не отнесся бы съ почтеніемъ къ вліятельному придворному? Конечно, поднимется крикъ, когда онъ приметъ предложеніе,-- если бы онъ не писалъ этого проклятаго стихотворенія Гервегу!-- но съ этимъ можно справиться, надо имѣть только спокойную неуязвимость, непроницаемую иронію, холодную насмѣшливость и нѣкоторое превосходство, чтобы дать накричаться противникамъ до устали, а всѣми этими качествами онъ обладалъ въ достаточной мѣрѣ.
   Онъ не былъ только придворнымъ, но въ продолженіе долгаго времени директоромъ цѣлаго ряда придворныхъ театровъ въ Штутгартѣ, Мюнхенѣ, Веймарѣ и, наконецъ, могущественнымъ директоромъ Бургтеатра въ Вѣнѣ.
   Гейне,-- онъ былъ остроуменъ, но не строгъ,-- написалъ несравненное стихотвореніе на Придворное совѣтничество Дингельштедта; оно начинается такъ:
   
   "Verschleihert eich nicht dein Hers dein Stfl,
   So magst da treiben jedwedes Spiel,
   Mein Freund, ich werde dich ein verkennen,
   Und sollt ich dich aach Herr Hofrath nennen".
   
   (Ты можешь вести какую угодно игру, только чтобы твое сердце и твой слогъ не пострадали отъ этого. Мой другъ, я никогда не откажусь отъ тебя, даже если бы долженъ былъ величать тебя господиномъ гофратонъ).
   Въ этомъ стихотвореніи видно грустное пониманіе поступковъ Дингельштедта и горькое презрѣніе къ обществу, къ которому Гейне относился такъ же, какъ и Дингельштедтъ.
   Кто хочетъ имѣть яркую и полную картину духовной личности Дингельштедта, долженъ сравнить описаніе его жизни въ остроумной, картинной провѣ подъ заглавіемъ: Münchener Bilderbuch (Картины изъ мюнхенской жизни) съ цикломъ стихотвореній подъ именемъ Ein Roman. Въ послѣднемъ заключается гораздо больше его нравственнаго "я", чѣмъ въ стихотвореніяхъ ранней юности. Онъ рано познакомился съ смѣшаннымъ чувствомъ презрѣнія и влеченія къ большому свѣту. Въ стихотвореніи Krähwinkel (Захолустье) онъ такъ говоритъ объ этомъ обществѣ:
   
   "Sіе lügen, sie krаkehlen,
   Sie hassen sich bis aufs Blut,
   Zum Morden oder stehlen
   Fehlt Ihnen nur der Muth,
   Sie möchten gern und wagen'e nicht,
   Das heist dem Recht und Pflicht,
   Die denken können, eagcn's nicht;
   Die meinsten denken nicht".
   
   (Они лгутъ, они ссорятся, они до смерти ненавидятъ другъ друга; для того, чтобы кусать или воровать, имъ недостаетъ только храбрости; они бы сдѣлали это, да не спѣютъ: это называется правомъ и обязанностью; тотъ, кто можетъ думать, не говоритъ этого, большинство, впрочемъ, не думаетъ).
   Онъ описываетъ страсть въ большомъ свѣтѣ. Разскащикъ встрѣчаетъ на большомъ балу въ Англіи одну даму изъ индійскихъ провинцій съ индійскою кровью въ жилахъ, но во всемъ прочемъ вполнѣ европейскую; у нихъ есть духовное сходство: она такъ же тоскуетъ, такъ же холодна, такъ же утомлена. Между ними вспыхиваетъ страсть.
   
   "Wir klammerten aus, ob aus Zeitvertreib,
   Ob aus Verzweiflung an einander an,
   Sie ein verlorenes, neugebornes Weib,
   Ich ein verloner neugeborener Mann".
   
   (Изъ отчаянія ли, или ради времяпрепровожденія, мы привязались другъ къ другу: она -- погибшая, возродившаяся женщина, я -- погибшій, возродившійся человѣкъ).
   Слово "времяпрепровожденіе" немного плоско, а слово "отчаяніе" слишкомъ сильно. Въ этомъ черезъ-чуръ сильномъ подчеркиваньи характера денди и тяжелой тоски чувствуется нѣмецкая наивность. Тѣнь не менѣе, страсть возникаетъ. Романъ развивается горячо и сильно, сладострастія въ немъ больше, чѣмъ любви: поэзія алькова и открытый цинизмъ по отношенію къ свѣту, потомъ разлука, прощаніе и забвеніе, покуда въ одной изъ оранжерей въ Амстердамѣ онъ чуть не падаетъ въ обморокъ, почувствовавъ трупный запахъ лотуса. Онъ вспоминаетъ о ней и прижимаетъ къ своимъ губамъ увядшій листъ, какъ руку покойницы.
   Личности, подобныя Дингельштедту,-- продуктъ времени; онѣ иллюстрируютъ его, но не воплощаютъ его въ себѣ. Онѣ не строютъ дворецъ, а только украшаютъ его. Конечно, золотыя украшенія гораздо больше притягиваютъ глазъ и даже тысячи глазъ, чѣмъ работа архитектора, который кладетъ основаніе и уже при фундаментѣ дворца распредѣляетъ всѣ соотношенія между будущими частями, но для самого зданія украшенія ничто въ сравненіи съ работой архитектора.
   Эти писатели, жаждущіе наслажденія и такъ часто пресыщенные, не имѣющіе никакого другаго содержанія, кромѣ политическихъ убѣжденій, съ которымъ они хотятъ создать государство и которымъ, въ большинствѣ случаевъ, измѣняютъ,-- имѣютъ все же соціальное значеніе, они создаютъ настроеніе, общее политическое настроеніе. Они ускоряютъ преобразованіе общества, которое иначе двигалось бы слишкомъ медленно; но это внѣшнее преобразованіе все же не составляетъ главнаго; политика никогда не была силой, проникающей въ самые глубокіе тайники жизни. Внѣшніе перевороты служатъ лишь выраженіемъ болѣе глубокихъ движеній, не достигающихъ поверхности. Большую роль въ этомъ игралъ тихій переворотъ религіозныхъ воззрѣній подъ вліяніемъ философіи. Какъ разъ въ это время появляется на философско-агитаторскомъ поприщѣ, между первымъ и вторымъ сборникомъ Гервега, одновременно съ первыми стихотвореніями Дингельштедта, лѣтомъ 1841 г., мыслитель, появленіе котораго создаетъ цѣлую эпоху. Мыслитель этотъ -- Лудвигъ Фейербахъ.
   Когда я говорю, что онъ былъ великъ, какъ человѣкъ и какъ мыслитель, я самъ чувствую несостоятельность этого слова. Мы такъ часто встрѣчаемъ его въ области мысли, что оно уже не производитъ на насъ никакого впечатлѣнія: мы постепенно такъ привыкли къ нему, что уже ничего не чувствуемъ, когда его произносятъ. Истинное понятіе о величіи далеко уже не такъ живо въ насъ. Мы слишкомъ близко разсматриваемъ великихъ людей. Возьмемъ ли мы въ руки исторію философіи, мы находимъ тамъ ихъ всѣхъ перенумерованными и въ такомъ строгомъ порядкѣ, что всѣ становятся похожи одинъ на другаго. Они стоятъ тамъ вытянутые въ линію и каждый изъ нихъ пользуется одинаковымъ уваженіемъ и одинаковымъ вниманіемъ: Шеллингъ -- геній и шарлатанъ, Тренделенбургъ -- талантъ и политическій консерваторъ, Штраусъ -- мыслитель втораго разряда и немного педантъ, Карлъ Фогтъ -- талантъ и странствующій ораторъ, Лоцце -- профессоръ философіи, превосходный профессоръ философіи, но не болѣе, и между ними Фейербахъ, поставленный на ряду со многими другими, подъ одну рубрику, можетъ быть, вмѣстѣ съ односторонними бездарностями, называвшими себя идеалистами дѣйствительности или чѣмъ-нибудь въ этомъ родѣ. Такое отношеніе деморализируетъ.
   Онъ былъ великъ. Это значитъ, что его окружаетъ со всѣхъ сторонъ громадное открытое пространство. Это значить еще, что если мы хотимъ понять его, мы должны отрѣшиться отъ всего того, что знаемъ про него изъ учебниковъ и руководствъ. Онъ былъ великъ. Это значитъ, что онъ стоитъ не на одномъ уровнѣ съ другими. Когда мы поднимаетъ глаза къ этой величавой, одиноко стоящей фигурѣ, мы чувствуемъ невольное благоговѣніе. Какъ ни былъ онъ простъ въ сношеніяхъ съ друзьями, во всей его фигурѣ видно, тѣмъ не менѣе, неизъяснимое величіе. Отбитъ посмотрѣть только на его лицо со строгими энергическими линіями: въ немъ все характерно, каждая черта дышетъ геніемъ. Характеренъ этотъ могучій лобъ, маленькіе глаза, большая вѣерообразная борода; во всемъ видна сила, могущество и суровая, какъ бы вылитая изъ бронзы человѣческая красота.
   Самъ геній, онъ происходитъ изъ очень даровитой семьи: отецъ -- первый криминалистъ въ Германіи, братъ, сестра, сынъ брата -- всѣ были высокодаровиты. Онъ родился въ 1804 г., учился въ Гейдельбергѣ, былъ теологомъ, а потомъ философомъ, сначала абстрактнымъ, затѣмъ все болѣе и болѣе реальнымъ. Онъ издаетъ анонимно Мысли о смерти и о смертіи, которыя сначала конфискуютъ, а потомъ разрѣшаютъ. Когда узнали, что онъ былъ авторомъ этого произведенія, ему не дозволили занять мѣсто профессора въ южной Германіи. Также безуспѣшны были его позднѣйшія попытки получилъ каѳедру въ Берлинѣ, во Франціи, въ Швейцаріи и въ Греціи, несмотря на ходатайства ученыхъ. Съ 1886 г. онъ ведетъ тихую частную жизнь, въ зрѣлыхъ годахъ почти жизнь отшельника въ деревнѣ. Онъ поддерживаетъ оживленную переписку съ своими учеными друзьями и людьми изъ народа (какъ, наприм., Конрадъ Дейблеръ изъ Зальцкаммергута), которые, надо замѣтить, лучше понимали и глубже чувствовали его произведенія, чѣмъ такъ называемый образованный міръ. Въ 1837 г. онъ женился на возлюбленной своей юности. Цѣлую эпоху въ его интимной жизни на сороковомъ году составила страстная любовь къ нему молодой дѣвушки, дочери одного изъ его друзей, которой онъ платилъ взаимностью и которая зачахла отъ любви.
   Лекціи онъ читалъ только одинъ годъ, 1848, въ Гейдельбергѣ, и та частнымъ образомъ, а не въ университетѣ, гдѣ его боялись и избѣгали. Въ 1842 году его друзья хотѣли было добиться для него профессуры въ Гейдельбергѣ; сначала онъ соглашался на это, но потомъ возсталъ самымъ рѣшительнымъ образомъ. Сдѣлать меня профессоромъ такъ же точно, какъ можетъ сдѣлаться имъ каждая бездарность, значитъ поставить меня на ряду съ бездарностями, которыя фигурируютъ въ настоящее время, значитъ унизить меня, оскорбить меня... Моя голова не годится ни на профессорскую, ни на церковную каѳедру. Она годится знаешь ли куда?-- отгадай: на эшафотъ, потому что она такъ же остра и рѣшительна, какъ мечъ палача, и у меня самого мужества и охоты хватитъ только на такія дѣйствія, гдѣ надо рисковать головою" {Переписка Фейербаха съ Христіаномъ Коппъ. 1876 г., стр. 176.}.
   Это болѣе рѣшительная рѣчь и совсѣмъ другое міровоззрѣніе, чѣмъ у поэтовъ. Сент. Ренэ Талляндье нашелъ противорѣчіе въ томъ, что Фейербахъ съ такими убѣжденіями не принималъ участія въ революціи 1848 года. Фейербахъ отвѣчалъ ему: "Милостивый государь! Принимаю дѣятельное участіе въ великой, побѣдоносной революціи,-- въ революціи, истинные результаты которой обнаружатся только въ теченіе столѣтія. По моему ученію, которое въ области политики не признаетъ боговъ, а, слѣдовательно, и чудесъ,-- по моему ученію, въ которомъ вы ровно ничего не знаете и не понимаете, хотя и взялись такъ легко судить меня, вмѣсто того, чтобы изучать,-- по моему ученію, главныя условія всякаго бытія, существованіи, каждой мысли и каждаго поступка, каждаго стремленія и каждой удачи служатъ время и пространство. Парламентъ (франкфуртскій) кончился такъ печально и такъ безрезультатно потому, что у него не было яснаго пониманія ни времени, ни мѣста".
   Когда молодой человѣкъ въ римскомъ Пантеонѣ любуется его куполомъ, лучшимъ въ мірѣ, ему невольно приходитъ въ голову мысль: кто обладалъ, хоть рагъ въ жизни, какъ строитель этого храма, такою же простою и великою идеей, какая положена въ основаніе этого купола,-- кто открылъ такое простое соотношеніе, такую простую и, въ то же время, сложную формулу, которая, благодаря своему внутреннему богатству, можетъ развиться въ цѣлое міровоззрѣніе, въ обширный небесный сводъ,-- такой мысли въ ея первоначальной простотѣ и при богатствѣ ея содержанія было бы достаточно, чтобы наполнить великую человѣческую жизнь.
   И такая-то основная идея была у Фейербаха. Любовь, по его ученію, божественна, потому что имѣетъ безусловную цѣнность, и, стало быть, достойна поклоненія. Философское ученіе Фейербаха, по мнѣнію Брандеса, который очень преувеличиваетъ значеніе этого мыслителя, было единичнымъ, исключительнымъ явленіемъ.

А. П.

"Русская Мысль", кн.III, 1891

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru