Брандес Георг
Макбет

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Макбетъ *).

Георга Брандеса. Переводъ съ датскаго.

*) Georg Brandes: "William Shakespeare". Andet Bind. Kjöbenhavn. 1895.

I.

   Еслибы Шекспиръ умеръ сорока лѣтъ, говоритъ гдѣ-то Дауденъ, то потомство сказало бы, что это, конечно, великая потеря, но оно нашло бы себѣ утѣшеніе въ мысли, что съ Гамлетомъ онъ достигъ вершины своего творчества, такъ какъ едва ли могъ бы создать что-нибудь равное ему по значенію.
   А между тѣмъ одинъ за другимъ появляются теперь Макбетъ, Отелло, Король Лиръ, Антоній и Клеопатра и т. д. Гамлетъ былъ не заключеніемъ поприща поэта; Гамлетъ былъ летучимъ мостомъ, съ котораго онъ ринулся въ совершенно новый міръ мрачныхъ тайнъ. Дауденъ мѣтко сравнилъ рядъ трагическихъ образовъ, мелькающихъ передъ глазами Шекспира между 1604 и 1610 г., съ кровавыми и грозными видѣніями, проносящимися передъ взорами Макбета въ зеркалѣ вѣдьмъ.
   Въ юности Шекспиръ имѣлъ свойственную молодежи склонность всюду видѣть добро и даже въ самомъ злѣ усматривать нѣчто доброе. Вмѣстѣ съ своимъ героемъ, королемъ Генрихомъ V, онъ думалъ, что во всѣхъ злыхъ вещахъ есть крупица добра (There is some soul of goodness in things evil). Теперь, когда всѣ бѣдствія земной жизни, когда несчастіе, какъ проблема, встало предъ его внутренними очами, теперь злоба, какъ сила, выступила прежде всего другого передъ нимъ во всей своей характерной мощи. Мы слѣдили за размышленіями о ней въ Гамлетѣ и въ Мѣрѣ за Мѣру. Правда, Шекспиръ и раньше занимался этой темой и изобразилъ ее тогда въ крупнѣйшемъ стилѣ, но въ Ричардѣ III центръ тяжести еще покоился на внѣшней исторіи; Ричардъ былъ все тотъ же съ перваго своего выхода и до послѣдняго. Теперь же Шекспиромъ овладѣваетъ желаніе прослѣдить, какимъ образомъ личность, въ жиды которой злоба впрыснула нѣсколько капель своего яда, вздувается, разлагается, доходитъ до саморазрушенія или уничтоженія, какъ Макбетъ, Отелло, Лиръ. Честолюбіе лэди Макбетъ, зависть Яго, неблагодарность дочерей Лира влекутъ за собой рядъ поступковъ, представляющихъ въ своемъ итогѣ непреодолимо растущее несчастье.
   Макбетъ, по моему убѣжденію, это тотъ сюжетъ, за который Шекспиръ берется теперь прежде всѣхъ другихъ темъ. Правда, единственное, что мы достовѣрно знаемъ объ этой пьесѣ, это, что она игралась въ 1610 г. на театрѣ Глобусъ. Д-ръ Симонъ Форманъ въ своихъ мемуарахъ Boohe of Plaies and Notes thereon пространно описалъ представленіе Макбета, на которомъ онъ присутствовалъ 20 апрѣля означеннаго года. Но уже въ комедіи The Puritan отъ 1607 г. есть несомнѣнное указаніе на тѣнь Банко и намекъ, встрѣчающійся въ Макбетѣ (IV, 1) въ строкахъ
   
   Онъ съ зеркаломъ, и въ немъ я вижу цѣпь
   Коронъ и лицъ со скипетромъ двойнымъ,
   Съ тройной державою... *),--
   *) Цитаты приводятся въ переводѣ Кронеберга.
   
   намекъ на соединеніе двухъ королевствъ, Англіи и Шотландіи, и ихъ сліяніе съ Ирландіей при королѣ Іаковѣ могъ произвести сильное впечатлѣніе лишь въ томъ случаѣ, еслибъ онъ прозвучалъ со сцены вскорѣ послѣ этого событія. Такъ какъ Іаковъ былъ провозглашенъ королемъ Великобританіи и Ирландіи 20 октября 1604 г., то Макбетъ едва ли возникъ позднѣе 1604 или 1605 г.
   Съ восшествіемъ на англійскій престолъ Іакова въ англійскую жизнь проникаетъ вѣяніе изъ Шотландіи, и въ Макбетѣ мы дышемъ шотландскимъ воздухомъ. Трагедія происходитъ въ странѣ, откуда явился новый король, и въ высшей степени правдоподобно переданы въ этой мрачной драмѣ степи, лѣса и замки Шотландіи, ея страсти и ея поэзія.
   Многое указываетъ на то, что одинъ и тотъ же полетъ мысли перенесъ Шекспира отъ Гамлета къ Макбету. Макбетъ, какъ личность, есть своего рода контрастъ Гамлету. Датскій принцъ -- страстная, но тонкая и вдумчивая натура; до убійства, которое носится передъ его внутренними очами, онъ полонъ тревоги, онъ осыпаетъ себя упреками, онъ бичуетъ себя, но, со всѣмъ тѣмъ, онъ ни на мигъ не испытываетъ ни малѣйшаго раскаянія въ какомъ-либо изъ совершонныхъ имъ убійствъ, а между тѣмъ, прежде чѣмъ убить короля, онъ убиваетъ четырехъ людей. Шотландскій танъ -- грубый, простой воинъ, человѣкъ дѣйствія, разящій послѣ короткаго раздумья, но тотчасъ же послѣ убійства подпадающій подъ власть зрительныхъ и слуховыхъ галлюцинацій и затѣмъ -- неудержимо и нерѣшительно, какъ въ бреду -- переходящій отъ злодѣйства къ злодѣйству. Онъ заглушаетъ въ себѣ голосъ самообвиненія и подъ конецъ изнемогаетъ, защищаясь съ отчаяннымъ бѣшенствомъ, какъ прикованный къ столбу медвѣдь. Гамлетъ говоритъ:
   
   "Такъ блекнетъ въ насъ румянецъ сильной воли,
   Когда начнемъ мы разсуждать..."
   
   Макбетъ совсѣмъ наоборотъ (IV, 1):
   
   Отнынѣ сердца первенецъ да будетъ
   И первенцемъ моей руки. Сейчасъ же
   Вѣнчаю мысль короной исполненья.
   
   Это два противоположныхъ полюса: Гамлетъ -- мыслитель, Макбетъ -- полководецъ, "любимецъ Беллоны". Гамлетъ высоко образованъ, онъ въ избыткѣ обладаетъ умственною мощью; его сила -- та сила, которая носитъ маску; онъ виртуозъ въ искусствѣ притворства. Макбетъ отличается естественностью, присущей неуклюжести,-- естественностью, выдающею себя, когда она хочетъ обмануть. Его жена должна просить его, чтобъ онъ не смотрѣлъ такъ озабоченно, а принялъ бы наружный видъ, способный ввести другихъ въ обманъ.
   Гамлетъ -- аристократъ, весьма гордый, весьма увѣренный въ своемъ достоинствѣ, весьма строго относящійся къ самому себѣ, слишкомъ строго, чтобъ быть честолюбивымъ въ томъ смыслѣ, въ какомъ это слово понимается толпой. Для Макбета, наоборотъ, слава -- это громкій титулъ, величіе -- вѣнокъ на головѣ, корона на челѣ. Когда вѣдьмы въ степи и другая вѣдьма, его жена въ замкѣ, обратили его взоры на блескъ короны и могущество скипетра, тогда онъ нашелъ свою великую цѣль, вѣрный выигрышъ для этой жизни, ради котораго онъ охотно ставитъ на карту свое благополучіе въ жизни будущей. Между тѣмъ какъ Гамлетъ, при своемъ наслѣдственномъ правѣ на престолъ, не удостаиваетъ и подумать о самомъ престолѣ, который у него похищенъ, Макбетъ убиваетъ своего короля, своего благодѣтеля, своего гостя, чтобы отнять у него и его сыновей стулъ подъ пурпурнымъ балдахиномъ.
   И, тѣмъ не менѣе, между Макбетомъ и Гамлетомъ есть сходство. Мы чувствуемъ, что эти трагедіи написаны непосредственно одна за другой. Въ своемъ первомъ монологѣ (I, 7) Макбетъ стоитъ въ нерѣшимости, преслѣдуемый сомнѣніями Гамлета:
   
   Ударъ... одинъ ударъ... будь въ немъ все дѣло,
   Я не замедлилъ бы. Умчи съ собою
   Онъ всѣ слѣды, подай залогъ успѣха,
   Будь онъ одинъ начало и конецъ,--
   Хоть только здѣсь, на отмели временъ,--
   За вѣчность мнѣ перелетѣть не трудно.
   Но судъ свершается надъ нами здѣсь.
   
   Гамлетъ говоритъ: Еслибъ мы были увѣрены въ томъ, что нѣтъ загробной жизни, то стали бы искать смерти. Макбетъ думаетъ: Еслибъ мы не знали, что судъ свершается уже здѣсь, то не стали бы заботиться о будущей жизни. Это -- противорѣчіе при всемъ сродствѣ размышленія. Но Макбета это размышленіе не останавливаетъ. Онъ вонзаетъ, какъ самъ говоритъ, шпоры честолюбія въ бока своей воли, прекрасно зная, что она сдѣлаетъ слишкомъ большой скачокъ и упадетъ. Онъ не можетъ противиться, когда его подстрекаетъ болѣе сильное существо, чѣмъ онъ,-- когда его подстрекаетъ женщина.
   У него есть фантазія, какъ и у Гамлета, но несравненно болѣе пугливая и ясновидящая. Гамлетъ, увидѣвъ тѣнь своего отца, сначала не находитъ въ этомъ ничего изумительнаго; другіе видѣли ее раньше его и видятъ ее одновременно съ нимъ. Макбету часто являются призраки, которыхъ не видитъ никто другой, и часто чудятся голоса, которые никому другому не слышны.
   Когда онъ принялъ рѣшеніе умертвить короля, онъ видитъ въ воздухѣ кинжалъ:
   
                        Га! это что?-- кинжалъ?
   И рукояткою ко мнѣ?-- Возьму.
   Ты не даешься, и не исчезаешь;
   Такъ ты неуловимъ? такъ ты доступенъ
   Однимъ глазамъ,-- видѣнье роковое?
   Кинжалъ -- мечта, дитя воображенья,
   Горячки жгущей угнетенный мозгъ?
   
   Послѣ убійства тотчасъ же слѣдуетъ галлюцинація слуха:
   
                                    Я слышалъ,
   Раздался страшный вопль: Не спите больше!
   Макбетъ зарѣзалъ сонъ...
   
   И весьма знаменательно, что Макбетъ слышитъ, какъ этотъ самый голосъ называетъ его различными титулами, составляющими предметъ его гордости:
   
                              По сводамъ замка
   Неумолкаемый носился вопль:
   Гламисъ зарѣзалъ сонъ; за то отнынѣ
   Не будетъ спать его убійца Кавдоръ,
   Не будетъ спать его убійца Макбетъ!
   
   Еще одна параллель выдаетъ родство между датскою трагедіей и шотландской. Только въ этихъ драмахъ мертвецы встаютъ изъ могилъ и появляются на сценѣ жизни; только въ нихъ въ атмосферу живыхъ проникаетъ дуновеніе изъ міра тѣней. Ни въ Отелло, ни въ Лирѣ нѣтъ ни слѣда чего-либо подобнаго.
   Здѣсь, какъ и въ Гамлетѣ, поэтъ, вводя въ пьесу сверхъестественные элементы, вовсе не подразумѣваетъ подъ этимъ, что сверхчеловѣческая сила вмѣшивается самостоятельнымъ дѣйствіемъ въ человѣческую жизнь; эти элементы -- прозрачные символы. Но все же сверхъестественныя существа, выступающія здѣсь, не могутъ быть приняты за простыя привидѣнія; поэтъ рѣшительно отводитъ имъ существованіе за предѣлами галлюцинаціи. Какъ въ Гамлетѣ тѣнь короля видитъ не одинъ только принцъ, такъ и въ Макбетѣ вѣдьмы являются взору не одного только героя пьесы, и онѣ находятся на сценѣ вмѣстѣ со своей царицей Гекатой, когда никто ихъ не видитъ, кромѣ театральной публики.
   Не надо забывать, что весь этотъ міръ духовъ и міръ вѣдьмъ имѣлъ для современниковъ Шекспира иное значеніе, чѣмъ для насъ, и даже не вполнѣ опровергнуто предположеніе, что самъ Шекспиръ представлялъ себѣ возможнымъ въ дѣйствительной жизни существованіе подобныхъ образовъ. Великіе поэты рѣдко бывали послѣдовательны въ невѣріи; вѣдь, и Гольбергъ еще вѣрилъ въ явившееся ему привидѣніе. Но не столь важно это обстоятельство, сколько умственный уровень тѣхъ, для которыхъ писалъ Шекспиръ.
   Англійскій народъ въ началѣ XVII вѣка все еще вѣрилъ во множество разнообразныхъ злыхъ духовъ, нарушавшихъ порядокъ природы, вызывавшихъ грозу и бурю, предрекавшихъ несчастія и смерть, распространявшихъ голодъ и повѣтрія. Обыкновенно ихъ представляли себѣ въ видѣ морщинистыхъ старухъ, варившихъ въ котлахъ адскія снадобья для совершенія гнусныхъ злодѣяній, и какъ только воображали, что напали на этихъ вѣдьмъ, имъ мстили сожженіемъ на кострѣ. Въ 1558 г. епископъ Джуэль въ одной изъ своихъ проповѣдей призывалъ Елизавету къ преслѣдованію колдуновъ и вѣдьмъ. Спустя нѣсколько лѣтъ, нѣкая миссисъ Дайеръ была обвинена въ колдовствѣ на томъ единственномъ основаніи, что королева нѣсколько ночей сряду не могла спать отъ зубной боли. Въ одномъ только городкѣ St. Osées, въ Эссексѣ, было сожжено отъ 70 до 80 вѣдьмъ. Правда, что въ 1584 г. Реджинальдъ Скоттъ въ своей книгѣ The discoverie of witchcraft съ изумительною ясностью и свободомысліемъ постарался опровергнуть вѣру въ колдовство и волшебство, но его голосъ затерялся въ хорѣ суевѣрныхъ. Въ особенности король Іаковъ былъ однимъ изъ самыхъ ярыхъ поборниковъ суевѣрія. Онъ самолично присутствовалъ при мучительныхъ пыткахъ, которымъ были подвергнуты 200 вѣдьмъ, сожженныхъ по случаю бури, помѣшавшей переѣзду его невѣсты въ Шотландію. Многія изъ нихъ сознались въ томъ, что летали по воздуху на метловищахъ или въ незримыхъ колесницахъ, запряженныхъ улитками, и въ томъ, что могутъ дѣлаться невидимыми,-- замѣчательно, однако, что передъ лицомъ суда онѣ не воспользовались этимъ искусствомъ. Въ 1597 г. Іаковъ далъ въ своей Демонологіи какъ бы руководство или учебникъ всѣхъ видовъ волшебства, а въ 1598 г. онъ обрекъ на сожженіе не менѣе 600 старухъ. Въ 1604 г. правительство внесло въ парламентъ законопроектъ противъ колдовства, который былъ принятъ.
   Подобно тому, какъ изъ вѣры въ духовъ Шекспиръ извлекъ дивныя воздѣйствія для своего Гамлета,-- видѣніе на террасѣ великолѣпно въ своемъ родѣ, хотя духъ говоритъ слишкомъ ужъ долго,-- такъ и здѣсь, съ перваго же шага, при встрѣчѣ вѣдьмъ, онъ такъ вѣрно, какъ будто при помощи камертона, взялъ ноту, опредѣляющую настроеніе его драмы, и всюду, гдѣ вѣдьмы возвращаются, онѣ приносятъ съ собою все то же основное настроеніе. Но въ гораздо большей еще мѣрѣ достойно удивленія -- какъ психологически обоснованная галлюцинація и какъ сценическій эффектъ, то мѣсто въ драмѣ, когда Макбетъ видитъ тѣнь Банко сидящею за столомъ на стулѣ, оставленномъ для него самого.
   Вспомните эти реплики (III, 4).
   
   Россъ. ...Угодно-ль
   Вамъ сдѣлать честь, присѣсть къ намъ, государь?
   Макбетъ. Столъ полонъ!
   Леноксъ. ...Вотъ еще есть мѣсто.
   Макбетъ. Гдѣ?
   Леноксъ. ...Здѣсь, государь. Что съ вами?
   Макбетъ. Кто это сдѣлалъ, лорды?
   Лорды. Что такое?
   Макбетъ. Меня ты въ этомъ уличить не можешь:
   Къ чему кивать мнѣ головой кровавой?
   
   Это такъ велико, такъ глубоко и въ такой необычайной степени драматично и сценично, какъ лишь немногіе штрихи въ исторіи всей драмы.
   И такова вообще почти вся основная композиція въ этой трагедіи: въ драматическомъ и сценическомъ отношеніи выше всякихъ похвалъ. Вѣдьмы въ степи, Макбетъ передъ убійствомъ короля Дункана, лэди Макбетъ какъ сомнамбула -- это столь сильныя и эффектныя сцены, что онѣ неизгладимо запечатлѣваются въ памяти зрителей.
   Не удивительно, что въ позднѣйшія времена Макбетъ сдѣлался самой популярной изъ трагедій Шекспира, типомъ его трагедій, высоко ставившимся даже тѣми, кто въ другихъ случаяхъ не умѣлъ цѣнить его, какъ онъ того заслуживаетъ. Никакая другая изъ драмъ Шекспира не скомпанована такъ несложно, никакая другая не лежитъ такъ, какъ эта, въ одной плоскости. Здѣсь нѣтъ разбросанности и нѣтъ паузъ въ дѣйствіи, какъ въ Гамлетѣ, нѣтъ параллельнаго дѣйствія, какъ въ Лирѣ. Все здѣсь совершенно просто, все построено по слѣдующей системѣ: комъ снѣга, который катясь становится лавиной. И хотя (вслѣдствіе неудовлетворительности текста) здѣсь встрѣчаются пробѣлы, и хотя то и другое (наприм., въ характерѣ лэди Макбетъ) можетъ вызвать различныя толкованія, все же здѣсь нѣтъ таинственности, нѣтъ загадокъ, надъ которыми приходилось бы раздумывать. Здѣсь ничего не скрыто между строкъ, все велико и ясно,-- мало того, все здѣсь само величіе и сама ясность.
   И все же, все же я долженъ признаться, что эта трагедія представляется мнѣ наименѣе интересной изъ Шекспировскихъ пьесъ, не съ художественной, но съ чисто-человѣческой точки зрѣнія. Это богатая, чрезвычайно моральная мелодрама, но лишь въ отдѣльныхъ ея пунктахъ чувствую я, что въ ней бьется сердце Шекспира.
   Въ значительной мѣрѣ такое сравнительно холодное отношеніе мое къ Макбету зависитъ, быть можетъ, отъ того, что эта трагедія дошла до насъ въ столь позорно искаженномъ видѣ. Кто знаетъ, какова она была, когда вышла изъ собственныхъ рукъ Шекспира! Имѣющійся въ наличности текстъ, впервые напечатанный спустя долгое время послѣ смерти поэта, сокращенъ и урѣзанъ, вымаранъ для представленій на сценѣ. Мы можемъ ясно чувствовать, гдѣ находятся выпущенныя мѣста, но пользы намъ отъ этого нѣтъ никакой.
   Одинъ уже неестественно маленькій объемъ пьесы служитъ указаніемъ въ этомъ смыслѣ. Несмотря на обиліе въ ней событій, это безусловно самая короткая изъ драмъ Шекспира. Между тѣмъ какъ въ Гамлетѣ 3,924 стиха, въ Ричардѣ III -- 3,599 и т. д., въ Макбетѣ всего лишь 1,993.
   Затѣмъ, архитектура пьесы, очевидно, изуродована. Разговоръ между Малькольмомъ и Макдуфомъ (IV, 3), который, съ драматической точки зрѣнія, долженъ быть названъ, строго говоря, лишнимъ,-- такъ длиненъ, что занимаетъ приблизительно восьмую часть всего объема трагедіи. Можно предположить, что прочія сцены были сколько-нибудь соразмѣрны съ этимъ діалогомъ, ибо Шекспиръ въ другихъ своихъ пьесахъ никогда не бываетъ такъ непропорціоналенъ.
   Въ нѣкоторыхъ пунктахъ ясно чувствуются пропуски. Лэди Макбетъ предлагаетъ своему мужу (I, 5) убить Дункана. Онъ не даетъ на это отвѣта. Въ слѣдующей сценѣ пріѣзжаетъ король. Въ слѣдующей за этою сценѣ Макбетъ уже оставилъ позади себя всѣ соображенія относительно того, совершить ли ему убійство, онъ только обдумываетъ, какъ бы ему исполнить его безнаказанно. Когда онъ колеблется и говоритъ женѣ, что онъ готовъ на все, что можетъ человѣкъ, но тотъ, кто смѣетъ -- больше не человѣкъ, а звѣрь, то ея отвѣтъ обнаруживаетъ, какъ много отпало въ пьесѣ:
   
   Какой же звѣрь мнѣ умыселъ довѣрилъ?
   Задумалъ ты, какъ человѣкъ; исполни,
   И будешь выше ты: не звѣрь, а мужъ.
   Удобный часъ и ловкое мѣстечко --
   Ихъ не было,-- ты ихъ создать хотѣлъ.
   
   Изъ всего этого мы, зрители или читатели, не знаемъ ничего. Супругамъ не было времени даже для самаго незначительнаго разговора.
   Сюжетъ для своей трагедіи Шекспиръ заимствовалъ изъ книги, послужившей источникомъ для всѣхъ его англійскихъ "исторій", а именно изъ хроники Голиншеда. Голиншедъ, передавшій здѣсь, впрочемъ, лишь одинъ изъ отдѣловъ Scotorum Historiae Гектора Бойса (Боэція), отнюдь не далъ вамъ достовѣрной исторіи. Возстаніе Макдонвальда и морской походъ -- легенда; Банко и Фліансъ, какъ родоначальники Стюартовъ,-- это вымыселъ хронистовъ. Фамиліи Дункана и Макбета разъединяла пролитая кровь. Леди Макбетъ, настоящее имя которой было Груочъ (Gruoch), приходилась внучкой по матери королю, умерщвленному Малькольмомъ II, дѣдомъ Дункана. Первый мужъ ея былъ заживо сожженъ съ 50-го приближенными въ своемъ замкѣ. Ея единственный братъ былъ убитъ по повелѣнію Малькольма. Отецъ Макбета, Финлегъ или Финлей,-- тоже палъ въ поединкѣ съ Малькольмомъ. И Макбетъ и жена его имѣли, такимъ образомъ, право отмстить Дункану кровью. Притомъ, своимъ покушеніемъ на жизнь Дункана Макбетъ не погрѣшилъ противъ закона гостепріимства. Онъ напалъ на него и убилъ его въ открытомъ полѣ. По порядку же шотландскаго престолонаслѣдія онъ, слѣдуетъ замѣтить, имѣлъ больше правъ на престолъ, чѣмъ Дунканъ. Похитивъ власть и сдѣлавшись королемъ, Макбетъ правилъ твердо и справедливо. Въ дѣйствительныхъ фактахъ 1040 г., лежащихъ въ основѣ хроники, пожалуй, столь же вѣрная, хотя и гораздо менѣе сложная психологія, какъ и въ пересозданныхъ по Голиншеду событіяхъ, о которыхъ трактуетъ трагедія.
   Въ цѣломъ Шекспиръ съ большою точностью придерживается Голиншеда. Въ нѣкоторыхъ пунктахъ онъ отступаетъ отъ него. По хроникѣ Банко былъ соучастникомъ въ умерщвленіи Дункана; Шекспиръ измѣняетъ это, чтобы дать новому королю незапятнаннаго родоначальника. Затѣмъ, вмѣсто изображенія убійства, какъ оно описано въ хроникѣ, Шекспиръ переноситъ на Дункана всѣ подробности, разсказываемыя Голиншедомъ относительно убійства короля Дуффа, дѣда лэди Макбетъ,-- убійства, совершеннаго начальникомъ крѣпости Фарресъ, "котораго подстрекала къ злодѣянію своими рѣчами жена". Едва ли нужно упоминать о томъ, что самыя превосходныя мѣста въ драмѣ, какъ появленіе тѣни Банко или сцена лунатизма лэди Макбетъ, обязаны своимъ возникновеніемъ одному Шекспиру.
   Въ свое время (въ 1778 г.), когда была найдена рукопись Вѣдьмы, произведенія современнаго Шекспиру поэта Мидльтона, нѣкоторую сенсацію произвело то обстоятельство, что здѣсь встрѣчались въ ихъ цѣломъ двѣ пѣсни, лишь намѣченныя въ Макбетѣ приведеніемъ первой строки, пѣсня "Come avay, come avay" (III, 5) и "Black spirits" и т. д. (IV, 1). Поднялись весьма праздные дебаты о томъ, насколько Шекспиръ воспользовался здѣсь Мидльтономъ или Мидльтонъ -- Шекспиромъ. Послѣднее, конечно, наиболѣе правдоподобно, если только какое-нибудь заимствованіе имѣло здѣсь мѣсто. Впрочемъ, всѣ вѣроятія говорятъ за то, что кое-гдѣ въ сценахъ вѣдьмъ въ шекспировскомъ текстѣ, какъ онъ напечатанъ въ изданіи in folio, вставлены отдѣльныя строки менѣе выдающагося поэта.
   Кромѣ того, здѣсь, какъ и въ Гамлетѣ, есть возможность предположить, что современныя событія придали большую свѣжесть и большій интересъ въ глазахъ Шекспира литературнымъ впечатлѣніямъ, сообщеннымъ хроникой. Тотъ же самый эпизодъ изъ жизни короля Іакова, котораго мы коснулись, говоря о Гамлетѣ, представлялъ извѣстныя параллели и съ этимъ сюжетомъ. Какъ Макбетъ ѣдетъ впередъ въ свой замокъ, когда долженъ принять у себя Дункана, какъ гостя, такъ и Александръ Рутвенъ, какъ скоро король обѣщалъ ему посѣтить его, поспѣшилъ въ Пертъ, чтобы тамъ быть ранѣе Іакова. Онъ былъ задумчивъ и разсѣянъ на банкетѣ, устроенномъ въ честь короля, какъ, вѣроятно, былъ и Макбетъ на торжественномъ пиршествѣ, приготовленномъ имъ для Дункана. И Александръ Рутвенъ отводитъ Іакова въ ту комнату, гдѣ сдѣлалъ попытку убить его, подобно тому, какъ Макбетъ отводитъ своего короля въ спальню, которую Дункану не суждено покинуть живымъ.
   Шекспиръ изложилъ этотъ сюжетъ подходящимъ къ нему стилемъ, порывистымъ до стремительности, краткимъ до сжатости, гдѣ картины слѣдуютъ непосредственно одна за другой, но гдѣ общія философскія мысли встрѣчаются лишь въ весьма скудномъ объемѣ,-- стилемъ, служащимъ выраженіемъ для ужаса и вполнѣ подходящимъ для возбужденія ужаса,-- стилемъ, основной тонъ котораго почти не измѣняется, только смягчается въ трогательномъ и потрясающемъ разговорѣ лэди Макдуффъ съ ея маленькимъ сыномъ, и лишь на время прерывается тамъ, гдѣ въ пьесу вплетенъ безподобный шуточный монологъ привратника.
   Вся драма съ начала до конца занимается двумя главными лицами, Макбетомъ и его женой, въ ихъ внутреннемъ мірѣ происходитъ существенное дѣйствіе. Прочія лица лишь слегка очерчены.
   Пѣсня вѣдьмъ, открывающая трагедію, заканчивается чудеснымъ стихомъ, въ которомъ прекрасное и безобразное ставятся одно на мѣсто другого. "Fair is foul and foul is fair".
   И глубокаго смысла исполнена та черта, что Макбетъ, не слыхавшій этого припѣва, напоминаетъ его въ самой первой своей репликѣ:
   
   So foul and fair а day Shane not seen.
   
   Эти слова какъ будто раздаются у него въ ушахъ; это знаменуетъ, что между нимъ и вѣдьмами существуетъ таинственная связь. Да и вообще такого рода тонкихъ совпаденій и контрастовъ найдется не мало среди репликъ этой трагедіи.
   Послѣ того, какъ лэди Макбетъ, которую поэтъ выводитъ передъ зрителями совершенно законченную въ ея злобѣ (I, 5), произнесла сама въ себѣ:
   
                                        И воронъ
   Охрипъ, закаркавъ на пріѣздъ Дункана.
   Сюда-жъ, сюда, о демоны убійства!--
   
   слѣдующая сцена открывается счастливымъ настроеніемъ и прелестными картинами, заключающимися въ приводимомъ ниже обмѣнѣ репликъ:
   
   Дунканъ. Прекрасный видъ! Какъ чистъ и легокъ воздухъ!
   Какъ нѣжно онъ ласкаетъ наши чувства!
   Банко. А вотъ и ласточка, весенній гость:
   Ея присутствіе намъ говоритъ,
   Что мирно здѣсь дыханье неба вѣетъ.
   Взгляните: нѣтъ ни уголка, ни фриза,
   Гдѣ-бъ не висѣлъ птенцовъ воздушный домикъ.
   А гдѣ онѣ, замѣтилъ я, гнѣздятся
   Съ такой охотою, тамъ воздухъ чистъ.
   
   Тотчасъ послѣ того поэтъ снова углубляется въ изученіе этой худой, хрупкой и жестокой женщины, снѣдаемой властолюбіемъ и жаждой блеска, этой женщины, которая, отнюдь не будучи той невозмутимой отравительницей, какою она тщится сдѣлаться, въ силу своей несравненно болѣе твердой воли, подстрекаетъ своего мужа совершить преступленіе, обѣщанное имъ ей по ея словамъ:
   
                           Кормила я и знаю,
   Какъ дорого для матери дитя;
   Но я безъ жалости отторгла-бъ грудь
   Отъ нѣжныхъ, улыбающихся губокъ,
   И черепъ бы малюткѣ раздробила,
   Когда-бъ клялась, какъ клялся ты!
   
   Такъ велика ея жестокость. И все же лэди Макбетъ менѣе сильна, чѣмъ хочетъ казаться. Ибо, приготовивъ кинжалы для мужа, она тотчасъ же послѣ того говоритъ:
   
                                  Не будь онъ
   Во снѣ такъ рѣзко на отца похожъ,
   Я поразила бы его сама.
   
   За прямо мастерской и захватывающей сценой между супругами послѣ убійства идетъ, какъ ужасающе-юмористическій контрастъ, веселая фантазія, на тему ада, привратника, воображающаго, что онъ стоитъ на часахъ у вратъ преисподней (и, между прочимъ, отказывающаго въ пропускѣ іезуитамъ съ ихъ казуистикой и reservatio mentalis) и слѣдующій затѣмъ обмѣнъ репликъ съ Макдуффомъ о вліяніи водки на эротическія влеченія и способности. Какъ извѣстно, въ свое время Шиллеръ изъ классическихъ предразсудковъ вычеркнулъ въ своемъ переводѣ этотъ монологъ и замѣнилъ его благочестивымъ утреннимъ гимномъ; болѣе удивительно то, что одинъ изъ англійскихъ поэтовъ, Кольриджъ, нашелъ, что онъ нарушаетъ ходъ дѣйствія, и счелъ его поддѣльнымъ. Не принадлежа собственно къ лучшимъ образчикамъ низкаго комизма у Шекспира, онъ представляетъ въ дѣйствительности, какъ усиливающій воздѣйствіе контрастъ къ предыдущему и послѣдующему, неоцѣнимую и необходимую приправу къ трагедіи. Въ этомъ мѣстѣ дѣйствіе неизбѣжно должно было прерваться на четверть часа, чтобы дать Макбету и его женѣ время переодѣться въ ночное платье, и какой же перерывъ могъ быть эффектнѣе этого стука въ ворота замка, заставляющаго ихъ обоихъ содрогнуться отъ страха и дающаго поводъ къ сценѣ привратника.
   Къ жемчужинамъ пьесы принадлежитъ затѣмъ сцена между лэди Макдуффъ и ея маленькимъ, умненькимъ сыномъ непосредственно передъ тѣмъ, какъ являются убійцы и умерщвляютъ ихъ. Всѣ реплики умнаго ребенка полны интереса, а горько-пессимистическая реплика матери замѣчательно характерна не только для нея самой, но и для настроенія, въ которомъ находится въ этотъ моментъ поэтъ:
   
                      ... Что сдѣлала я злого?
   Однакожъ, да! Я здѣсь, на этомъ свѣтѣ,
   Гдѣ часто злой бываетъ прославляемъ,
   А тотъ, кто добръ, слыветъ за дурака,
   Безумца вреднаго. Что-жъ пользы въ томъ,
   Что женщины щитомъ я укрываюсь
   И говорю: я зла не сотворила?
   
   Такое же отчаяніе слышно и въ восклицаніи Макдуффа, когда онъ получаетъ извѣстіе объ убійствахъ, совершонныхъ въ его домѣ: "Небо видѣло это -- и не вступилось за нихъ!" Начало этой большой сцены (IV, 3),-- длинный разговоръ между Малькольмомъ и Макдуффомъ, дословно выписанный Шекспиромъ изъ Голиншеда,-- слабо и безцвѣтно. Оно едва ли представляетъ какое-нибудь интересное мѣсто, кромѣ развѣ насильно притянутаго разсказа о дарѣ короля Эдуарда Исповѣдника исцѣлять золотуху,-- разсказа, очевидно вставленнаго для того, чтобъ имѣть случай сказать королю Іакову любезность, которую ему пріятно было бы слышать. А именно, тамъ значится:
   
                 Въ народѣ говорятъ,
   Что царственнымъ потомкамъ передастъ онъ
   Свой дивный даръ.
   
   Но конецъ сцены, гдѣ Россе приноситъ Макдуффу вѣсть о нападеніи на его замокъ и произведенной въ немъ рѣзнѣ, достоинъ восторженнаго удивленія:
   
   Макдуффъ. Такъ и дѣтей?
   Россе. Жену, дѣтей, вассаловъ,.
   Все, что могли найти.
   Макдуффъ. А я былъ здѣсь!
   Такъ и жену?
   Россе Да, и жену.
   Малькольмъ. Мужайся!
   Пойдемъ, и эту рану сердца
   Пусть безпощадная излечитъ месть.
   Макдуффъ. Макбетъ бездѣтенъ!... Всѣхъ моихъ малютокъ!
   Всѣхъ, говоришь ты?... Адскій коршунъ!... Всѣхъ?
   Птенцовъ и мать однимъ налетомъ?... Дьяволъ!
   Малькольмъ. Снеси несчастіе, какъ мужъ.
   Макдуффъ.                                          Снесу.
   Но я и чувствую его какъ мужъ.
   Я не могу не вспоминать о томъ,
   Что было для меня дороже жизни,
   И небо не вступилось?!
   
   Въ этихъ словахъ звучитъ какъ бы голосъ возмущенія, тотъ самый голосъ, который позднѣе раздается въ Лирѣ, въ исполненной отчаянія философіи короля: "Что мухи для шалуновъ-мальчиковъ, то и мы для боговъ. Они убиваютъ насъ для своей забавы". Но тотчасъ послѣ того Макдуффъ возвращается къ традиціонному воззрѣнію:
   
                       Грѣшный Макдуффъ,
   Они погибли за тебя! Презрѣнный,
   Не за свои грѣхи они убиты, А за твои!
   
   Въ этихъ негодующихъ репликахъ есть въ особенности одинъ возгласъ, надъ которымъ приходится призадуматься. Это слова Макдуффа о тиранѣ: Онъ бездѣтенъ. Въ концѣ третьей части Генриха VI есть сходное съ этимъ восклицаніе, имѣющее совершенно иной смыслъ. Тамъ король Эдуардъ, Глостеръ и Кларенсъ закалываютъ каждый своимъ мечомъ на глазахъ у Маргариты Анжуйской ея сына. Тогда она восклицаетъ:
   
   Нѣтъ, мясники, дѣтей у васъ, не то бы
   И мысль о нихъ была для васъ укоромъ.
   (Переводъ кн. Цертелева).
   
   Не было недостатка въ комментаторахъ, хотѣвшихъ навязать то же самое значеніе скорбному воплю Макдуффа, но совершенно ошибочно, такъ какъ связь дѣйствія доказываетъ неоспоримо, что бездѣтный отнынѣ отецъ думаетъ здѣсь единственно о возможности мести, которая удовлетворила бы его вполнѣ.
   Между тѣмъ, въ этой репликѣ "Онъ бездѣтенъ" есть другая особенность, на основаніи которой читатели должны предполагать, что у Макбета были дѣти. Лэди Макбетъ вѣдь говорила: "Кормила я и знаю, какъ дорого для матери дитя", и мы такъ и не узнали, умерли ли эти дѣти, или же она ихъ имѣла отъ перваго мужа (Шекспиръ обошелъ молчаніемъ бракъ, въ которомъ она состояла по историческимъ даннымъ). И что еще важнѣе, не только она говоритъ о своихъ дѣтяхъ, но и Макбетъ какъ будто намекаетъ на то, что у него есть сыновья. Онъ говоритъ (III, 1): "Моя голова увѣнчана безплодной короной; мнѣ въ руки дали увядшій скипетръ, который чужая рука вскорѣ у меня вырветъ, а не мои сыновья унаслѣдуютъ. Въ такомъ случаѣ для дѣтей Банко запятналъ я свою душу".
   Правда, по-англійски это выраженіе менѣе опредѣленно (по son of mine succeeding). Но еслибъ у него самого не было дѣтей, то послѣдняя изъ приведенныхъ строкъ была бы лишена смысла. Или Шекспиръ забылъ эти прежнія реплики, когда рука его записывала восклицаніе Макдуффа? Это невѣроятно; во всякомъ случаѣ репетиціи и представленія пьесы должны вѣдь были постоянно вызывать эти слова въ его памяти. Итакъ, мы стоимъ здѣсь лицомъ къ лицу съ однимъ изъ тѣхъ запутанныхъ вопросовъ, которые мы могли бы себѣ уяснить, еслибъ имѣли полный и достоверный текстъ.
   Корона, которую вѣщія сестры сулятъ Макбету, вскорѣ становится его неотвязною идеей. Онъ зарѣзываетъ короля -- и вмѣстѣ съ нимъ зарѣзываеть сонъ. Онъ убиваетъ, и постоянно видитъ передъ собой убитаго. Все, что становится между нимъ и его жаждой власти, все это уничтожается и вслѣдъ затѣмъ встаетъ съ кровавою головой, какъ призракъ на его пути. Шотландію онъ превращаетъ въ громадное кладбище. Душа его "полна, скорпіоновъ", ему дурно отъ запаха всей пролитой имъ крови. Подъ конецъ жизнь и смерть дѣлаются для него безразличны. Когда въ день битвы ему сообщаютъ вѣсть о смерти его жены, онъ произноситъ (V, 5) глубокія слова, въ которыя Шекспиръ вложилъ цѣлое меланхолическое, міросозерцаніе:
   
   Она могла бы умереть и позже.
   Всегда бы во-время поспѣла эта вѣсть...
   Да! завтра, завтра и все то же завтра
   Скользитъ невидимо со дня на день,
   И по складамъ отсчитываетъ время;
   А всѣ вчера глупцамъ лишь озаряли
   Дорогу въ гробъ. Такъ догарай, огарокъ!
   Что жизнь? Тѣнь мимолетная, фигляръ,
   Неистово шумящій на помостѣ
   И черезъ часъ забытый всѣми, сказка
   Въ устахъ глупца, богатая словами
   И звономъ фразъ, но нищая значеньемъ!
   
   Вотъ конечный взглядъ, къ которому приходитъ Макбетъ, онъ, все ставившій на карту, чтобы пріобрѣсть могущество и блескъ. Такая реплика, безъ всякаго подчеркиванья со стороны поэта, даетъ ученіе истинно-моральнаго свойства. Мы тѣмъ сильнѣе чувствуемъ его цѣну, что въ другихъ пунктахъ этой пьесы Шекспиръ не былъ, повидимому, совершенно свободенъ въ своемъ изученіи человѣческой природы, а руководствовался предназначавшимся для зрителей морализирующимъ воздѣйствіемъ. Драму немного портитъ частое указаніе на fabula docet и "Такъ бываетъ съ тѣмъ, кто добивается власти преступленіемъ". Честный сначала Макбетъ могъ бы и въ драмѣ, какъ въ дѣйствительности, попытаться примирить народъ съ своимъ, во всякомъ случаѣ неохотно совершеннымъ, злодѣяніемъ, воспользовавшись своею властью, какъ мудрый правитель. Моральная тенденція пьесы исключаетъ эту возможность. Холодная, какъ ледъ, безжалостная., какъ камень, лэди Макбетъ могла бы взять на себя послѣдствія своихъ совѣтовъ и поступковъ и такъ же спокойно нести ихъ, какъ ихъ несли отравительницы при княжескихъ дворахъ въ эпоху Возрожденія,-- по преданію Лукреція Борджіа и по свидѣтельству исторіи Екатерина Медичи. Но въ такомъ случаѣ мы лишились бы моральнаго урока, который преподаетъ намъ ея гибель, и, что было бы гораздо хуже, лишились бы несравненной сцены лунатизма, которая,-- если оставить въ сторонѣ ея болѣе или менѣе совершенную мотивировку,-- самымъ дивнымъ образомъ показываетъ намъ, какъ жало нечистой совѣсти, хотя бы оно и притуплялось днемъ, обостряется въ ночную пору и отнимаетъ у виновнаго и сонъ и здоровье.
   Мы уже видѣли въ непосредственно предшествовавшихъ пьесахъ (Конецъ всему дѣлу вѣнецъ и Мѣра за мѣру), что въ этотъ періодъ времени Шекспиръ весьма часто давалъ формальное объясненіе морали, которую можно было извлечь изъ его сценъ. Быть можетъ, это стремленіе находилось въ связи съ неуклонно возраставшей непріязнью общественнаго мнѣнія къ театру. Въ 1606 г. было обнародовано запрещеніе упоминать имя Божіе на нечестивыхъ подмосткахъ сцены. Даже самая невинная клятва воспрещалась въ театральной пьесѣ. Лицомъ къ лицу съ движеніемъ въ умахъ, вызвавшимъ подобный парламентскій актъ, у трагическаго поэта естественно должно было возникнуть желаніе насколько возможно рѣшительнѣе доказать строго нравственный характеръ его произведеній.

В. С.

"Русская Мысль", кн.V, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru