Lib.ru/Классика: Брет-Гарт Фрэнсис. Дурак

ДУРАКЪ.

РАЗСКАЗЪ
Бретъ-Гарта.

Онъ жилъ одинъ. Я не полагаю, чтобъ это происходило отъ желанія уединить свою глупость отъ остальныхъ жителей стана; точно также невѣроятно, чтобы соединенный разумъ Пятирѣчія обратилъ его въ изгнаніе. По моему мнѣнію, онъ жилъ одинъ по влеченію къ одиночеству, которымъ онъ отличался гораздо ранѣе того времени, какъ жители стана начали критически относиться къ его умственнымъ способностямъ. Онъ былъ очень молчаливъ и, хотя съ виду казался сильнымъ, мощнымъ, постоянно жаловался на свое здоровье. На этомъ основаніи нѣкоторые построили особую теорію, объяснявшую его изолированную жизнь тѣмъ, что она была удобнѣе для принятія лекарствъ, уничтожаемыхъ имъ въ громадномъ количествѣ.

Его глупость впервые блеснула на жителей Пятирѣчія изъ оконъ почтоваго отдѣленія. Впродолженіи долгаго времени онъ одинъ изо всего стана писалъ домой съ каждой почтой, и всѣ его письма были адресованы одному лицу -- женщинѣ. Обыкновенно же въ Пятирѣчіи случалось противоположное, то есть получалось много писемъ и большинство отъ женщинъ, но на рѣдкія изъ нихъ посылались отвѣты.

Жители Пятирѣчія получали эти письма совершенно равнодушно; нѣкоторые распечатывали ихъ съ самонадѣянной улыбкою и прочитывали съ нетерпѣніемъ, другіе бросали ихъ послѣ первыхъ словъ "мой милый мужъ", а третьи вовсе не ходили за ними въ почтовое отдѣленіе. Мало по малу, всѣ узнали, что единственный аккуратный корреспондентъ никогда не получалъ отвѣта. Поэтому, когда получился большой пакетъ на имя Дурака, болѣе извѣстнаго подъ именемъ Сайруса Гокинса, то все населеніе стана пришло въ неописанное волненіе. Я не знаю, какимъ образомъ открылась тайна, но всѣми было узнано, что въ этомъ пакетѣ возвращены не распечатанными всѣ письма Гокинса. Это было первымъ доказательствомъ слабости его умственныхъ способностей; человѣкъ, постоянно писавшій къ женщинѣ, которая ему не отвѣчала, долженъ быть дуракъ. Я полагаю, что Гокинсъ подозрѣвалъ какого мнѣнія былъ весь станъ объ его умственныхъ способностяхъ, но онъ искалъ спасенія въ капляхъ и пилюляхъ, жалуясь на усиленные лихорадочные припадки. Какъ бы то ни было, въ концѣ недѣли онъ съ прежнимъ постоянствомъ взялся за перо, только на письмахъ его теперь стоялъ новый адресъ.

Въ тѣ времена, по общему мнѣнію, счастье улыбалось на золотыхъ розсыпяхъ особливо дуракамъ и неучамъ. Поэтому никто не удивился, когда Гокинсъ нашелъ золотоносную жилу на горномъ скатѣ близь своего уединеннаго жилища. "Онъ спуститъ всѣ деньги на слѣдующую раскопку", говорили сосѣди, зная по опыту, какъ обыкновенно счастливые рудокопы распоряжались своимъ капиталомъ. Ко всеобщему удивленію Гокинсъ, выручивъ около 8,000 доллровъ и истощивъ золотоносную жилу, не сталъ разъискивать другой. Тогда станъ началъ терпѣливо выжидать, недоумѣвая на что онъ употребитъ свои деньги. Но, узнавъ наконецъ, что онъ послалъ по почтѣ -вексель въ 8,000 долларовъ на имя "этой женщины", жители Пятирѣчія пришли въ такое негодованіе, что едва не выразили его насильственными дѣйствіями. Этого еще было мало; вскорѣ распространился слухъ, что деньги возвращены также, какъ и письма, и что Гокинсъ стыдился взять ихъ обратно изъ почтамта. "Не дурно было бы отправиться на Востокъ, разодѣть какую нибудь дѣвчонку и, выдавъ ее за эту вѣдьму, заполучить 8,000", говорилъ одинъ дальнозоркій финансистъ. Здѣсь кстати замѣтить, что мы всегда называли, хотя и безъ всякаго основанія, прекрасную незнакомку Гокинса вѣдьмой.

Въ томъ фактѣ, что Дуракъ иногда игралъ и выигрывалъ большія суммы, не было ничего удивительнаго; это было совершенно естественно, особливо примѣняясь къ вышеизложенной теоріи о счастьѣ дураковъ. Но чтобъ онъ сорвалъ банкъ, открытый Джономъ Гамлиномъ и, получивъ отъ 10 до 20,000 долларовъ, не возвратился на другой день для проигрыша этихъ денегъ -- было совершенно невѣроятно. Однако, это дѣйствительно случилось, и впродолженіи двухъ или трехъ дней Гокинсъ никуда не помѣстилъ своего вновь пріобрѣтеннаго капитала.

-- Если онъ пошлетъ деньги опять къ вѣдьмѣ, сказалъ одинъ изъ знатнѣйшихъ гражданъ Пятирѣчія:-- то надо будетъ принять мѣры. Нельзя дозволять, чтобъ такъ чернили честь нашего стана и бросали деньги чужимъ гражданамъ, которые даже ихъ не берутъ.

-- Это -- вредный примѣръ расточительности, замѣтилъ другой:-- и право не лучше мошенничества. Вѣдь найдется въ станѣ человѣкъ пять, которые, слѣдуя по стопамъ Гокинса, должны бы отправить домой тяжело нажитой капиталъ. Къ тому же все это -- вздоръ или 8,000 лежатъ преспокойно въ конторѣ Адамса и К°. Я того мнѣнія, что въ настоящемъ случаѣ необходимо было бы учредить общественный контроль надъ дѣйствіями Дурака.

Однако, прежняя глупость Гокинса не повторилась, и съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе увеличивалось всеобщее любопытство относительно того, куда онъ дѣлъ деньги. Наконецъ, произвольно образованный наблюдательный комитетъ изъ четверыхъ гражданъ отправился къ нему, повидимому, совершенно случайно, но въ сущности съ преднамѣренной цѣлью. Послѣ обмѣна обыкновенныхъ учтивостей, Томъ Вингэтъ приступилъ къ дѣлу.

-- Задали же вы себя знать Джаку Гамлину, сказалъ онъ:-- Джакъ жалуется, что вы не дали ему отъиграться, но я сказалъ, что вы -- не такой дуракъ, вотъ при Дикѣ.

-- Да, поспѣшно произнесъ Дикъ:-- вы сказали, что 20,000 долларовъ нельзя безсмысленно бросать. Вы сказали, что Сайрусъ намѣренъ лучше помѣстить свой капиталъ, но право я забылъ на что именно, прибавилъ Дикъ, обращаясь съ искуственнымъ спокойствіемъ къ своему товарищу.

Конечно, Вингэтъ не отвѣчалъ, но молча взглянулъ на Дурака, который съ безпокойствомъ потиралъ себѣ ноги. Наконецъ, онъ сказалъ съ сожалѣніемъ, обращаясь къ своимъ посѣтителямъ:

-- Кто нибудь изъ васъ чувствовалъ ли когда ломоту и дрожь въ ногахъ отъ колѣна до пятки? Это -- такое странное чувство; сначала кажется что бьетъ лихорадка, но нѣтъ, это -- не лихорадка, что-то другое, точно оцѣпенѣніе, точно смерть настаетъ. Пилюли Райта и Хина не помогаютъ.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ рѣзко Вингэтъ за всѣхъ товарищей:-- но мы говорили о томъ, куда вы помѣстили вашъ капиталъ.

-- И при томъ желудокъ всегда не въ порядкѣ, продолжалъ Гокинсъ, краснѣя отъ взгляда Вингэта, но все же отчаянно держась своего предмета, какъ потерпѣвшій крушеніе матросъ держится за послѣдній обломокъ мачты.

Вингэтъ ничего не отвѣчалъ, но многозначительно взглянулъ на товарищей. Гокинсъ очевидно понялъ, что этотъ взглядъ выражалъ общее признаніе его глупости, и, какъ бы защищаясь, сказалъ:

-- Вы говорили что-то о моемъ капиталѣ?

-- Да, произнесъ Вингэтъ, съ необыкновенной быстротой:-- я говорилъ, что вы употребили вашъ капиталъ на...

-- На покупку оврага Раферти, застѣнчиво произнесъ Дуракъ.

Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ посѣтители смотрѣли другъ на друга съ безмолвнымъ изумленіемъ. Оврагъ Раферти былъ самой гибельной неудачей въ Пятирѣчіи. Непрактичный Раферти хотѣлъ исполнить непрактическій планъ, провести не существовавшую воду въ такое мѣсто, гдѣ въ ней вовсе не нуждались, и въ грязи этого оврага похоронены капиталы самого Раферти и двадцати несчастныхъ его компаніоновъ.

-- Вотъ въ чемъ дѣло, сказалъ наконецъ Вингэтъ: -- я теперь все понимаю. Вотъ почему оборванецъ Раферти отправился вчера въ Санъ-Франциско въ нарядной одеждѣ, а его жена съ дѣтьми поѣхала въ каретѣ на Сакраменто. Вотъ почему работники Раферти, не имѣвшіе все это время ни пенса, вчера играли на бильярдѣ и ѣли устрицы. Вотъ почему во вчерашнемъ "Таймсѣ" появилось объявленіе, стоившее 100 долларовъ, о новомъ выпускѣ бумагъ этой компаніи и шестеро чужестранцевъ прибыло вчера въ гостинницу Магнолію. Все это надѣлалъ Дуракъ съ своими деньгами.

Дуракъ молчалъ. Посѣтители, также не говоря ни слова, встали.

-- Вы никогда не принимали индійскихъ растительныхъ пилюль? спросилъ застѣнчиво Гокинсъ у Вингэта.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ громовымъ голосъ Вингэтъ, отворяя дверь.

-- А мнѣ сказали, что онѣ отлично дѣйствуютъ, продолжалъ Гокинсъ; но въ эту минуту Вингэтъ и его товарищи съ ожесточеніемъ хлопнули дверью подъ носъ Дураку.

Однако, черезъ полгода, все это дѣло было забыто; деньги, уплаченныя Гокинсомъ, прожиты, а самый оврагъ перепроданъ компаніи бостонскихъ капиталистовъ, увлеченныхъ блестящимъ описаніемъ какого-то туриста, который пропьянствовалъ цѣлую ночь въ Пятирѣчіи. Я полагаю, что критика болѣе не коснулась бы умственныхъ способностей Гокинса, если бы не случилось особаго обстоятельства.

Во время пламенной политической борьбы, когда страсти партій были воспламенены до крайности, явился въ Пятирѣчіе горячій капитанъ Макфаденъ. Вступивъ въ отчаянный споръ съ Калькуномъ Бунгстартеромъ, онъ вызвалъ его на дуэль. Капитанъ былъ извѣстенъ, какъ дуэлистъ и прекрасный стрѣлокъ; онъ не пользовался популярностью, и всѣ полагали, что его прислала оппозиція съ кроважадною цѣлью. Къ тому же онъ былъ чужестранецъ, а я долженъ съ сожалѣніемъ сказать, что Пятирѣчіе не отличалось гостепріимствомъ, какъ всѣ кочевыя племена. По этому въ толпѣ произошло замѣшательство, когда капитанъ попросилъ, чтобъ кто нибудь согласился быть его секундантомъ. Наконецъ, къ всеобщему изумленію и къ негодованію многихъ, вызвался Дуракъ. Я право не знаю, выбралъ ли бы его добровольно въ секунданты капитанъ Макфаденъ, но за недостаткомъ лучшаго ему пришлось воспользоваться его услугами.

Однако, дуэль никогда не состоялась. Всѣ приготовленія сдѣланы, мѣсто избрано, соперники явились съ секундатами въ опредѣленное время, не было никакого вмѣшательства извнѣ, не представлено никакихъ объясненій или извиненій, и все же дуэль не состоялась. Легко себѣ представить, въ какое волненіе было повергнуто Пятирѣчіе, когда узнаны были всѣ эти факты. соперники, докторъ и одинъ изъ секундантовъ уѣхали на другой день. Гокинсъ остался, но онъ не отвѣчалъ ни на какіе вопросы, говоря, что далъ слово молчать, и вообще, по мнѣнію всѣхъ, велъ себя, какъ настоящій послѣдовательный дуракъ. Только черезъ полгода, полковникъ Старкботль, секундантъ Калькуна Бунгстартера, въ минуту слабости, за стаканомъ вина объяснилъ все дѣло. Я поступилъ бы совершенно несправедливо въ отношеніи полковника, еслибъ не передалъ его разсказа съ буквальною точностью. При этомъ слѣдуетъ замѣтить, что его характеристическая черта, гордое достоинство, увеличивалось пропорціонально выпитому вину, а напротивъ юморъ его исчезалъ въ эти минуты.

-- Я говорю съ благородными людьми, сказалъ полковникъ, гордо поднимая голову: -- и надѣюсь, что мнѣ не придется защищать себя отъ легкомысленныхъ выходокъ, какъ въ Сакраменто, гдѣ, разсказавъ впервые объ этомъ деликатномъ дѣлѣ, я былъ принужденъ вызвать на дуэль одного изъ слушателей. Я увѣренъ, прибавилъ онъ, граціозно проводя по воздуху рукою, въ которой виднѣлся стаканъ вина:-- что ничего подобнаго не потребуется здѣсь, въ мѣстѣ пребыванія мистера Гокинса и поведеніе котораго, господа, заслуживаетъ всякихъ похвалъ.

Удовлетворенный, повидимому, серьезнымъ, почтительнымъ вниманіемъ слушателей, полковникъ Старкботль нѣжно улыбнулся и, закрывъ глаза, какъ бы для того, чтобъ лучше припомнить все случившееся, продолжалъ:

-- Мѣсто, выбранное для дуэли, было близь жилища мистера Гокинса, а потому рѣшено собраться у него. Дѣйствительно, въ 6 ¹/₂ часовъ, мы всѣ явились. Утро было холодное, и мистеръ Гокинсъ гостепріимно предложилъ бутылку виски, которую всѣ и роспили, кромѣ меня. Я полагаю, что вамъ извѣстно, почему я составилъ исключеніе. Я всегда, вставая утромъ, пью чашку крѣпкаго кофе съ рюмкой коньяку. Это поддерживаетъ организмъ, сэръ, не разстроивая нервовъ.

Эти послѣднія слова были обращены къ буфетчику трактира, въ которомъ происходила описываемая сцена, и онъ, какъ экспертъ, одобрительно кивнулъ головой.

-- Въ двадцать минутъ мы достигли назначеннаго мѣста, продолжалъ полковникъ среди всеобщаго напряженнаго вниманія: -- мы отмѣрили шаги и зарядили пистолеты. Вдругъ мистеръ Вунгстартеръ сказалъ мнѣ на ухо, что чувствуетъ себя не хорошо и очень страдаетъ. Я передалъ объ этомъ мистеру Гокинсу,^:и оказалось, что его дуэлистъ также очень страдалъ. Симптомы ихъ болѣзни докторъ назвалъ бы холерными. Я говорю назвалъ бы, потому что докторъ также страдалъ и объявилъ, въ неприличныхъ выраженіяхъ, что ихъ всѣхъ чѣмъ нибудь опоили. Я обратился за объясненіемъ къ мистеру Гокинсу, и онъ вспомнилъ, что онъ, по разсѣянности, подалъ гостямъ бутылку виски, настояннаго на лекарствѣ, которое не имѣло на него никакого дѣйствія и потому считалось имъ безвреднымъ. Его готовность дать удовлетвореніе каждому изъ соперниковъ, искреннее сожалѣніе о своей ошибкѣ и неподдѣльный страхъ, возбужденный въ немъ состояніемъ его здоровья, на которое не вліяло то, что такъ сильно дѣйствовало на другихъ -- были вполнѣ достойны благороднаго человѣка и джентельмена. Черезъ часъ соперники пришли въ совершенное истощеніе, а докторъ ихъ бросилъ, самъ безпокоясь о себѣ. А я, вмѣстѣ съ мистеромъ Гокинсомъ, рѣшились отвезти ихъ въ Марклквиль. Тамъ, послѣ продолжительнаго совѣщанія съ мистеромъ Гокинсомъ, все дѣло окончено мировой, сохранившей честь обѣихъ сторонъ. До сихъ поръ, прибавилъ полковникъ, стуча стаканомъ по столу и обводя взглядомъ всѣхъ присутствовавшихъ: -- ни одинъ джентльменъ не осудилъ этого окончанія дѣла.

Каково бы ни было мнѣніе жителей Пятирѣчія о проявленіи умственныхъ способностей Гокинса въ этомъ случаѣ, но, быть можетъ, благодаря рѣзкимъ манерамъ полковника, никто не высказалъ ни малѣйшей критики. Черезъ нѣсколько недѣль это дѣло было забыто и только составило лишнюю цифру въ числѣ глупостей, въ которыхъ обвиняли Гокинса. Къ тому же, новыя его выходки заставляли забывать старыя. Около года спустя, въ Звѣздномъ Тунелѣ, подъ горою, гдѣ онъ жилъ, найдена драгоцѣнная свинцовая руда и ему предложили большую сумму за участокъ земли на горной вершинѣ. Какъ ни привыкли сосѣди къ его глупости, но извѣстіе, что онъ упорно отвергнулъ предложеніе, возбудило всеобщее изумленіе. Причина этого отказа была еще удивительнѣе. Онъ хотѣлъ строить домъ.

Строить домъ на землѣ, которая могла быть употреблена въ дѣло рудокопами, было нелѣпостью; строить домъ, когда у него былъ кровъ, значило безсмысленно бросать деньги; строить домъ такой, какой онъ хотѣлъ, было просто безуміемъ.

Однако, факты подтвердили слухи. Планъ дома былъ уже составленъ и необходимый матеріалъ заготовленъ, въ то самое время, какъ подъ этимъ мѣстомъ устроена шахта Звѣзднаго Тунеля. Дѣйствительно, избранная мѣстность была очень живописна, а зданіе задумано въ такомъ стилѣ, какого не видывали еще въ Пятирѣчьи. Сосѣди сначала скептически и недовѣрчиво наблюдали за постройкою. День за днемъ, съ необыкновенной быстротой возвышалось среди дубовъ и сосенъ зданіе, извѣстное по всей окрестности подъ названіемъ "Пріюта кретиновъ". Наконецъ, оно было готово. Мистеръ Гокинсъ приступилъ тогда къ его внутреннему устройству, вполнѣ достойному внѣшности. Ковры, мягкія кушетки, зеркала и фортепьяно, единственное во всей окрестной странѣ и привезенное за большія деньги изъ Сакраменто -- возбуждали, въ продолженіи двухъ мѣсяцевъ, лихорадочное любопытство Пятирѣчія. Кромѣ того, по мнѣнію немногихъ женатыхъ сосѣдей, въ числѣ предметовъ, купленныхъ Гокинсомъ, находились вещи чисто женскія. Когда въ домѣ все было готово, Дуракъ заперъ наружную дверь, положилъ ключъ въ карманъ и спокойно удалился въ свое скромное жилище на южномъ склонѣ.

Я не счелъ нужнымъ передавать читателямъ всѣхъ теорій, съ помощью которыхъ жители Пятирѣчія объясняли постройку Пріюта кретиновъ; ихъ легко себѣ представить. Конечно, самымъ распространеннымъ мнѣніемъ было, что вѣдьма своей искуственной скромностью и систематичнымъ безмолвіемъ такъ обошла Дурака, что онъ выстроилъ домъ для будущаго медоваго мѣсяца "несчастной четы", такъ какъ всѣ были увѣрены, что этотъ бракъ будетъ несчастный. Но когда прошло достаточно времени и домъ все же оставался необитаемымъ, сосѣди пришли къ тому убѣжденію, что Дуракъ былъ въ третій разъ обманутъ. Общее негодованіе при этомъ дошло до того, что, еслибъ тогда и явилась вѣдьма, то, по всей вѣроятности, вся община помѣшала бы ея браку. Между тѣмъ, всѣ распросы мистера Гокинса, зачѣмъ онъ выстроилъ домъ и не живетъ въ немъ, не увѣнчались никакимъ успѣхомъ. Причины, приводимыя имъ, были уклончивы, неопредѣленны и неудовлетворительны. Онъ увѣрялъ, что нечего было торопиться и что всегда успѣетъ перебраться въ новый донъ, когда онъ будетъ совершенно готовъ. Часто въ лѣтніе вечера его видали на балконѣ этого необитаемаго жилища, гдѣ онъ курилъ сигару. Разсказывали, что однажды ночью весь домъ съ верху до низу былъ блестяще освѣщенъ и что одинъ изъ сосѣдей, подкравшись къ окну гостинной, видѣлъ, какъ Дуракъ во фракѣ и бѣломъ галстухѣ ходилъ по комнатѣ, какъ бы принимая многочисленное общество. Однако, не смотря на это, по показанію того же свидѣтеля, въ домѣ никого не было, кромѣ его владѣльца. Когда впервые былъ узнанъ этотъ фактъ, практическіе люди объясняли его тѣмъ, что мистеръ Гокинсъ подготовлялъ себя на единѣ къ приличному исполненію своихъ будущихъ обязанностей гостепріимнаго хозяина. Нѣкоторые полагали, что домъ посѣщали духи, а редакторъ мѣстной газеты разсказалъ на ея столбцахъ цѣлую трогательную исторію о томъ, какъ Гокинсъ ежедневно принималъ призракъ его умершей невѣсты въ великолѣпномъ мавзолеѣ, который онъ нарочно для этого воздвигнулъ. Наконецъ, неожиданное обстоятельство обратило всеобщее вниманіе совершенно въ другую сторону.

Около этого времени одна уединенная дикая долина въ окрестностяхъ Пятирѣчія вошла въ моду, какъ живописная мѣстность. Посѣщавшіе ее туристы заявляли, что нигдѣ не было столько кубическихъ футовъ горныхъ утесовъ и такихъ большихъ водопадовъ. Корреспонденты прославляли ее, страшно злоупотребляя реторическими фигурами и вполнѣ несоотвѣтствовавшими поэтическими цитатами. Мужчины и женщины, никогда не любовавшіеся дома заходомъ солнца, играющимъ на окнахъ ихъ жилища, и лѣтней ночью, при лунномъ свѣтѣ которой они ложились спать -- ѣхали теперь за тысячу миль для точнаго измѣренія высоты утеса и глубины оврага, для того, чтобъ взглянуть на громадное, уродливое дерево и сказать себѣ съ отраднымъ самодовольствіемъ: "мы восхищаемся природою". Такимъ образомъ, согласно вкусамъ и слабостямъ многочисленныхъ посѣтителей этой долины, ея главнѣйшія мѣстности получили характеристическія названія: "Водопадъ Кружевнаго Платка", "Источникъ Сочувственныхъ Слезъ", "Мысъ Восхищенія", "Долина Безмолвнаго Обожанія" и безконечное количество вершинъ было окрещено именами великихъ людей, умершихъ и живыхъ. Съ теченіемъ времени, у подножія водопада находили пустыя бутылки содовой воды, а подъ тѣнью гигантскихъ деревьевъ остатки бутербродовъ и лоскутки засаленныхъ газетъ. Поэтому на единственной большой улицѣ Пятирѣчія часто появлялись чисто выбритые мужчины въ пестрыхъ галстухахъ и нарядно одѣтыя дамы.

Въ одинъ прекрасный день, ровно черезъ годъ послѣ окончанія "Гокинсовскаго Пріюта Кретиновъ", въ Модную Долину прибыла веселая кавалькада учительницъ изъ общественныхъ школъ въ Санъ-Франциско. Это были не строгія Минервы въ очкахъ, не Паллады, защищенныя кольчугой невинности, а прелестныя, молодыя, веселыя, живыя дѣвушки, увы! чрезвычайно опасныя для обитателей Пятирѣчія. По крайней мѣрѣ, такъ думали рудокопы, не покидая своего тяжелаго труда въ оврагахъ и шахтахъ, а когда учительницы, ради интересовъ науки и умственнаго развитія молодаго поколѣнія, рѣшились остаться въ ІІятирѣчіи трое сутокъ для посѣщенія различныхъ копей и особливо Звѣзднаго Тунеля, то весь станъ пришелъ въ неописанное волненіе: всюду слышались требованія приличной одежды, крахмаленныхъ рубашекъ и бритвъ.

Между тѣмъ, съ смѣлостью и нахальствомъ, обычными женскому полу въ стадномъ видѣ, учительницы сновали взадъ и впередъ по городу, открыто любуясь красивыми лицами и мужественными фигурами, выглядывавшими на нихъ изъ копей и тунелей. Говорятъ, что Джени Форестеръ, поддержанная семью другими, столь же безстыдными молодыми дѣвушками, открыто и публично махала платкомъ Геркулесу Пятирѣчія, Тому Флипу изъ Виргиніи, такъ что этотъ добродушный, но простоватый гигантъ долго крутилъ усы въ безмолвномъ изумленіи.

Въ свѣтлый іюньскій вечеръ миссъ Нелли Арнотъ, старшая учительница малолѣтняго отдѣленія одной изъ общественныхъ школъ въ Санъ-Франциско, искусно скрывшись отъ своихъ подругъ, рѣшила привести въ исполненіе смѣлый планъ, давно задуманный въ ея отважной, шаловливой головкѣ. Съ удивительнымъ, мистическимъ инстинктомъ ея пола, для котораго открыты всѣ тайны сердца, она выслушала исторію Гокинсовскаго Пріюта Кретиновъ и положила во что бы то ни стало проникнуть подъ его таинственный кровъ. Миновавъ кусты у подножія горы, густой лѣсъ, отдѣлявшій Звѣздый Тунель и шалашъ Гокинса на скатѣ, она, никѣмъ не замѣченная, достигла по маленькой тропинкѣ до вершипы. Теперь передъ нею находился мрачный, безмолвный, неподвижный предметъ ея желаній, но мужество ей тутъ измѣнило съ характеристической непослѣдовательностью женскаго пола. Вдругъ на нее напалъ страхъ тѣхъ опасностей, которыя она благополучно миновала. Страхъ медвѣдей, тарантулъ, пьяныхъ людей и ящерицъ. Около минуты, она, какъ впослѣдствіи объяснила, думала, что сейчасъ умретъ. Вѣроятно съ этой мыслью она подняла два большіе, тяжелые камня, но потомъ бросила ихъ, взяла въ ротъ двѣ шпильки, старательно поправила растрепавшіяся пряди роскошныхъ, черныхъ волосъ и ощупала въ своихъ карманахъ платокъ, бумажникъ, футляръ съ визитными карточками и флаконъ со спиртомъ. Наконецъ, принявъ на себя спокойный, небрежный видъ, она взошла на балконъ и дернула колокольчикъ, хотя вполнѣ была увѣрена, что никто не отзовется на ея звонъ. Послѣ довольно приличной паузы, она осмотрѣла закрытыя ставни оконъ. Одинъ изъ нихъ подался подъ ея рукой; она на минуту остановилась, кокетливо поправила свою шляпку и, отворивъ окно, вошла въ комнату.

Хотя домъ былъ запертъ долгое время, но въ немъ пахло свѣжей краской, а не сыростью, какъ обыкновенно въ жилищахъ, посѣщаемыхъ духами. Пестрые ковры, свѣтлыя обои и блестящая мебель совершенно не согласовались съ мыслью о призракѣ. Съ дѣтскимъ любопытствомъ начала она подробно разсматривать безмолвное жилище; сначала она боязливо отворяла двери и быстро отскакивала въ сторону, боясь кого-нибудь увидать, но потомъ, убѣдившись въ своей безопасности и безусловномъ одиночествѣ, она сдѣлалась смѣлѣе. Въ самой большой изъ комнатъ красовались въ вазѣ цвѣты, очевидно, собранные въ то самое утро, и, что еще замѣчательнѣе, въ кружкахъ и кувшинахъ была налита свѣжая вода. Это побудило миссъ Нелли замѣтить странный фактъ, что въ домѣ вовсе не было пыли, отъ которой страдало все Пятирѣчіе. Полы и ковры были недавно выметены, мебель тщательно вычищена. Если домъ посѣщался какимъ-нибудь призракомъ, то этотъ призракъ не отличался обычнымъ пристрастіемъ къ сырости и паутинѣ. Однако, на постеляхъ никто еще не спалъ, пружины въ креслѣ, на которое опустилась миссъ Нелли, заскрипѣли, какъ новыя, двери туго отворялись, и, несмотря на окружающіе чистоту, блескъ и комфортъ, ясно было, что никто здѣсь не обиталъ. Ей очень хотѣлось, какъ она впослѣдствіи объяснялась, нарушить тишину, хоть уронивъ что-либо изъ мебели, но особенно ее искушало фортепьяно, безмолвно стоявшее у стѣны. Ей хотѣлось только открыть его, чтобъ посмотрѣть, какого оно мастера. Сдѣлавъ это, она подумала, что не было большого грѣха и попробывать тонъ. Она сѣла за фортепьяно и положила свою маленькую ножку на педаль. Но миссъ Нелли была слишкомъ пламенной музыкантшей и слишкомъ хорошо играла, чтобъ удовольствоваться двумя-тремя нотами. Она взяла нѣсколько акордовъ и съ такою силой, что звуки фортепьяно раздались по всему дому. Она умолкла и прислушалась. Пустой домъ снова впалъ въ прежнее безмолвіе. Она вышла на балконъ: вездѣ царила тишина; только дроздъ долбилъ сосѣднее дерево и вдали смутно слышался шумъ телѣги. Никого не было видно вокругъ дома. Миссъ Нелли, успокоенная, возвратилась въ комнату. Рука ея снова забѣгала по клавишамъ, и черезъ пять минутъ она совершенно забылась; сбросивъ свою накидку, повѣсивъ соломенную шляпу на фортепьяно и закинувъ назадъ свои черные волосы, она вполнѣ предалась музыкѣ.

Проигравъ около получаса, она вдругъ остановилась и ясно услышала рукоплесканія извнѣ. Съ раскраснѣвшимися отъ стыда и негодованія щеками она бросилась къ окну и увидѣла быстро исчезавшихъ въ лѣсу человѣкъ десять или двѣнадцать въ синихъ и красныхъ фуфайкахъ.

Миссъ Нелли тотчасъ рѣшила, что ей слѣдовало дѣлать. Я уже упоминалъ, что въ минуту одушевленія она была очень мужественна, и теперь, спокойно надѣвъ шляпу, перчатки и накидку, она казалась опаснымъ противникомъ для застѣнчиваго, неопытнаго человѣка. Закрывъ фортепьяно и окно, затворивъ двери и приведя домъ въ прежнее положеніе, она сошла съ балкона и прямо направилась къ шалашу Гокинса, отстоявшему на четверть мили.

Не успѣла миссъ Нелли постучаться въ дверь шалаша, какъ она отворилась и Дуракъ предсталъ передъ нею. Молодая дѣвушка никогда не видала еще человѣка, носившаго такое неблагозвучное имя, и не могла скрыть своего удивленія при видѣ мужчины высокаго роста, прекрасно сложеннаго, съ черной бородой. Надъ впалыми отъ заботъ и нездоровья щеками блестѣли каріе глаза, большіе, мягкіе, невыразимо грустные. Конечно, не такого человѣка ожидала встрѣтить миссъ Нелли, но, оправившись отъ перваго смущенія, она еще болѣе почувствовала оскорбленіе, нанесенное ея гордости. Однако, съ удивительнымъ искусствомъ и врожденнымъ женскимъ инстинктомъ она тотчасъ измѣнила свою тактику.

-- Я пришла извиниться передъ вами, сказала она съ блестящей улыбкой, гораздо болѣе опасной, чѣмъ ея прежній строгій, серьёзный видъ:-- за дерзкую смѣлость. Я полагаю, что домъ на вершинѣ этой горы, вашъ. Онъ мнѣ такъ понравился по внѣшности, что я, оставивъ своихъ подругъ внизу, продолжала она, слегка махая рукою, словно указывая на цѣлый отрядъ амазонокъ, которыя готовы были отомстить за малѣйшее оскорбленіе, нанесенное ей:-- я вошла въ комнаты. Увидавъ, что въ нихъ никого не было, я взяла смѣлость открыть фортепьяно и позабавиться музыкою до прихода подругъ.

Гокинсъ поднялъ на нее свои прекрасные глаза. Передъ нимъ стояла хорошенькая молодая дѣвушка съ блестящими, сѣрыми глазами, раскраснѣвшимися пухлыми щечками и алыми губками, полускрывавшими рядъ маленькихъ бѣлыхъ зубовъ. Онъ смотрѣлъ на нее тихо, спокойно; пульсъ его не бился сильнѣе обыкновеннаго, и онъ чувствовалъ только естественное безпокойство застѣнчиваго, молчаливаго человѣка.

-- Я зналъ это, сказалъ онъ просто: -- я слышалъ васъ.

Его хладнокровіе и подозрѣніе, что онъ участвовалъ въ таинственныхъ рукоплесканіяхъ, вывели ее изъ терпѣнія.

-- А! а! сказала она все съ той же улыбкой:-- я также слышала васъ...

-- Нѣтъ, перебилъ онъ ее:-- я не долго оставался. Увидавъ, что наши молодцы стоятъ вокругъ дома, я хотѣлъ-было васъ предупредить, но они обѣщали не шумѣть, а вы такъ углубились въ музыку, что я не рѣшился васъ обезпокоить. Я надѣюсь, прибавилъ онъ поспѣшно: -- что они ничѣмъ не обнаружили, что слышали вашу музыку. Они -- недурные люди, наши молодцы, только по временамъ очень грубы. Впрочемъ, они не сдѣлаютъ вреда ни вамъ, ни... кошкѣ, прибавилъ Гокинсъ, покраснѣвъ отъ своего неловкаго сравненія.

-- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчала миссъ Нелли, чувствуя неожиданное негодованіе противъ себя, Дурака и всего мужскаго населенія Пятирѣчія:-- нѣтъ, я поступила очень глупо, и, еслибъ они дали мнѣ это понять, то мнѣ было бы подѣломъ. Я хотѣла только извиниться передъ вами. Вы найдете домъ въ прежнемъ порядкѣ. Прощайте.

Она повернулась и хотѣла уйти. Гокинсу было какъ-то неловко.

-- Я бы васъ попросилъ сѣсть, сказалъ онъ, наконецъ: -- еслибъ мое жилище было достойно такой посѣтительницы. Во всякомъ случаѣ, мнѣ слѣдовало это сдѣлать, и, право, не знаю, что меня остановило. Но вотъ видите, миссъ, я нездоровъ. По временамъ у меня что-то въ родѣ лихорадки... Это, вѣроятно, отъ сырости... И тогда, миссъ, я не совсѣмъ въ своемъ умѣ.

Нѣжное сердце миссъ Нелли было тронуто, и она взглянула съ сочувствіемъ на Гокинса.

-- Могу я... Можно что-нибудь для васъ сдѣлать? спросила она болѣе скромнымъ тономъ, чѣмъ доселѣ.

-- Нѣтъ, развѣ вы припомните употребленіе этихъ пилюль, отвѣчалъ онъ, показывая коробочку съ полдюжиной пилюль: -- я забылъ, какъ ихъ принимать... Вообще я теперь все забываю... Это -- растительныя пилюли Джонса. Если вы ихъ когда-нибудь принимали, то припомните, сколько ихъ надо на пріемъ: шесть или восемь? Но, быть можетъ, вы ихъ никогда не употребляли?

-- Нѣтъ, отвѣчала коротко миссъ Нелли.

Она обыкновенно легко схватывала смѣшную сторону всякаго предмета, но эксцентричность мистера Гокинса почему-то вызвала въ ней лишь одно сожалѣніе.

-- Позвольте мнѣ проводить васъ до подножья горы, сказалъ онъ послѣ нѣсколькихъ минутъ неловкаго молчанія.

Миссъ Арнотъ тотчасъ поняла, что подобные проводы загладятъ въ глазахъ свѣта ея легкомысленный поступокъ. Она могла по дорогѣ встрѣтить кого-нибудь изъ невѣдомыхъ поклонниковъ ея музыкальнаго таланта и даже подругъ; а, несмотря на свою живую, веселую натуру, она, какъ истая женщина, не совершенно презирала свѣтскія приличія, поэтому она согласилась съ нѣжной улыбкой на его предложеніе, и черезъ минуту они оба исчезли въ лѣсной чащѣ.

Какъ часто случается въ жизни, неознаменованной необыкновенными событіями, это мелкое обстоятельство имѣло важныя послѣдствія. Какъ ожидала миссъ Нелли, такъ и случилось: она встрѣтила двухъ или трехъ изъ рукоплескавшихъ ей слушателей, которые, какъ ей показалось, смотрѣли на нее неловко, застѣнчиво, и также своихъ подругъ, искавшихъ ее съ безпокойствомъ и выразившихъ удивленіе, быть можетъ, нѣсколько завистливое при видѣ ея спутника. Я боюсь, что миссъ Арнотъ, въ отвѣтъ на ихъ тревожные вопросы, не сказала имъ всей правды, а, ничего прямо не утверждая, дала имъ понять, что она совершенно плѣнила слабоумнаго великана и повергла его къ своимъ стопамъ. Разсказавъ эту исторію два или три раза, она стала сама вѣрить, что въ ней была доля истины, и надѣяться на счастливый ея исходъ. Она ни мало не сомнѣвалась, что подобный результатъ былъ бы счастьемъ для Дурака. Она была вполнѣ увѣрена, что это исцѣлитъ его отъ безумной привязанности къ вѣдьмѣ, какъ вообще всѣ мужчины и женщины постоянно думаютъ, что любовь, даже безнадежная, внушенная ими, приноситъ болѣе пользы, чѣмъ взаимная любовь другого лица.

Общественное мнѣніе въ Пятирѣчіи, какъ должно было ожидать, вскорѣ и рѣшительно высказалось по этому предмету. Убѣдившись, что миссъ Арнотъ не была вѣдьма, принявшая личину молодой хорошенькой дѣвушки, чтобъ обойти Пятирѣчіе и особливо Дурака, весь станъ рѣшилъ, что ему слѣдовало со всѣхъ точекъ зрѣнія какъ можно скорѣе жениться на хорошенькой учительницѣ. Необыкновенное счастье Гокинса совершенно соотвѣтствовало теоріи о счастьѣ дураковъ, и потому никого не удивляло, что послѣ долгаго непоявленія вѣдьмы онъ открылъ златоносную жилу въ своемъ собственномъ домѣ безъ всякихъ поисковъ и хлопотъ. Какъ бы нарочно для скорѣйшаго осуществленія всеобщаго желанія, миссъ Арнотъ упала, взбираясь на линкольнскую вершину, и вывихнула себѣ ногу. Поэтому ей пришлось провести нѣсколько недѣль въ гостинницѣ послѣ отъѣзда ея подругъ. Во все это время Гокинсъ выказывалъ къ ней очень учтивое, но отчасти смѣшное вниманіе. Однако, время шло, и дѣло о занятіи пустыннаго дома счастливой четой нисколько не подвигалось; тогда вдругъ общественное мнѣніе измѣнило свой взглядъ на поведеніе мистера Гокинса. Вѣдьму стали считать за святую, долготерпѣливую мученицу, принесенную въ жертву слабости и непослѣдовательности Дурака. Пятирѣчію теперь стало ясно, что, выстроивъ домъ по ея желанію, онъ вдругъ впалъ въ сомнѣніе и, по слабости характера, не рѣшился довести дѣла до конца, а теперь онъ набивалъ руку на бѣдной, безпомощной учительницѣ. По общему приговору рѣшено было не дозволить ему опозорить Пятирѣчія. Миссъ Нелли неожиданно увидѣла себя предметомъ рыцарскаго поклоненія, которое было бы очень забавно, еслибъ подъ часъ не надоѣдало, и было бы дерзко, еслибъ не сопровождалось самыми почтительными изъявленіями преданности. Каждый день кто-нибудь изъ стана заходилъ справляться о здоровьѣ прелестной больной.

-- Былъ у васъ сегодня Гокинсъ? спрашивалъ съ искусственной небрежностью Томъ Флинъ, облокачиваясь на спинку кресла миссъ Нелли.

-- Нѣтъ, отвѣчала она, слегка покраснѣвъ.

-- Вотъ видите, онъ вчера ушибъ себѣ ногу, продолжалъ Флинъ, не сморгнувъ, хотя онъ говорилъ явную ложь: -- но не безпокойтесь, миссъ Арнотъ, онъ завтра придетъ, а пока онъ просилъ меня передать вамъ свой поклонъ вмѣстѣ съ этимъ букетомъ и экземпляромъ его золота.

Съ этими словами мистеръ Флинъ подавалъ ей букетъ, набранный имъ на дорогѣ, и кусокъ золота, найденный имъ самимъ.

-- Вы не должны обращать вниманія на манеры Гокинса, миссъ Нелли, говорилъ другой рудокопъ самымъ сочувственнымъ тономъ:-- во всемъ станѣ нѣтъ лучше человѣка Сайруса Гокинса, но онъ не умѣетъ по свѣтски обращаться съ женщинами. Онъ не бывалъ въ обществѣ, какъ нѣкоторые изъ насъ, прибавлялъ онъ съ чисто честерфильдскимъ пошибомъ:-- но онъ васъ не обманетъ.

Между тѣмъ, другіе рудокопы убѣждали мистера Гокинса въ необходимости выказывать больной какъ можно болѣе вниманія.

-- Не хорошо будетъ, Гокинсъ, говорили они:-- если эта молодая дѣвушка, возвратясь въ Санъ-Франциско, разскажетъ всѣмъ, что, когда она была больна, ее бросилъ единственный человѣкъ въ Пятирѣчіи, подъ кровомъ котораго она отдыхала и за столомъ котораго она сидѣла. (Это считалось естественнымъ и извинительнымъ реторическимъ украшеніемъ). Нѣтъ, это было бы позоромъ для Пятирѣчія.

Послѣ такихъ увѣщеваній, Дуракъ бѣжалъ въ долину, и миссъ Нелли принимала его сначала съ нѣкоторой сдержанностью, вскорѣ замѣнявшейся обворожительными улыбками и кокетливой болтовней. Дни проходили за днями; миссъ Нелли быстро выздоравливала, но на умѣ у нея становилось все смутнѣе и смутнѣе, а мистеръ Гокинсъ чувствовалъ, что ему въ ея присутствіи все болѣе и болѣе неловко; граждане же Пятирѣчія съ улыбкой потирали руки и дожидались близкой развязки. Она дѣйствительно наступила, но не въ томъ видѣ, въ какомъ ее ожидало Пятирѣчіе.

Въ концѣ іюля, въ Пятирѣчіе прибыло общество восточныхъ туристовъ. Они "продѣлали", только что передъ тѣмъ, Долину Крупныхъ Предметовъ, и, такъ-какъ въ числѣ ихъ было нѣсколько капиталистовъ, то положено было не довольствоваться одними красотами природы, а практически познакомиться съ горнымъ промысломъ Калифорніи. До сихъ поръ все шло прекрасно: въ водопадѣ было достаточно воды, благодаря позднему сезону; въ ущельяхъ на высшихъ пикахъ лежалъ еще снѣгъ; туристы объѣхали вокругъ громаднаго дерева и проѣхали чрезъ внутренность не менѣе громаднаго пня, повергнутаго на землю. Сказать, что они были довольны своимъ путешествіемъ было бы не вѣрнымъ выраженіемъ ихъ энтузіазма; мужчины и дамы были положительно опьянены любезнымъ гостепріимствомъ, новизною окружавшей ихъ пржроды и сухимъ, возбуждающимъ силы воздухомъ. Двое или трое изъ туристовъ объявили, что они съ радостью остались бы тутъ жить и умереть; а одинъ написалъ въ какую-то восточную газету блестящее описаніе страны, которую возносилъ надо всѣмъ, что можно было видѣть въ Европѣ и въ Америкѣ. При подобныхъ обстоятельствахъ слѣдовало ожидать, что Пятирѣчіе также исполнитъ свой долгъ и произведетъ должное впечатлѣніе на туристовъ.

Съ этою цѣлью были получены письма изъ Санъ-Франциско отъ извѣстныхъ капиталистовъ и подъ искуснымъ руководствомъ одного изъ ихъ агентовъ: путешественники увидали все, что слѣдовало видѣть, а то, чего не слѣдовало замѣчать, было отъ нихъ старательно скрыто. Такимъ образомъ, конечно, въ программу не входило посѣщеніе кладбища, на которомъ покоилось только двое гражданъ, умершихъ естественной смертью, и мрачныхъ, нищенскихъ шалашей на горномъ скатѣ, съ ихъ печальными, циничными, убитыми обитателями, работавшими съ утра до ночи за такую плату, отъ которой съ презрѣніемъ отказался бы простой работникъ на востокѣ. За то копи и машины компаніи Звѣзднаго Тунеля были, по словамъ писемъ изъ Санъ-Франциско, вполнѣ достойнымъ предметомъ для любопытства чужестранцевъ. Имъ были показаны драгоцѣнныя массы руды въ копяхъ компаніи, длинные бруски золота, которые дамы могли легко поднять, самый тунель, мрачный, странный, роковой и вообще, по выраженію одного корреспондента, "все богатство Пятирѣчія и всѣ мѣстныя условія, невольно привлекавшія на себя вниманіе восточныхъ капиталистовъ". При этомъ случилось только одно обстоятельство, которое -- я могу сказать, какъ безпристрастный очевидецъ -- не имѣло никакого привлекательнаго вліянія на кого бы то ни было. Это обстоятельство касалось до главнаго героя моего правдиваго разсказа, и потому я не могу пройти его молчаніемъ.

Двое или трое изъ самыхъ практичныхъ и трезвыхъ членовъ веселаго общества замѣтили, что нѣкоторыя мѣста Звѣзднаго Тунеля (вѣроятно, въ виду большаго дивиденда) были экономично, не основательно и небезопасно устроены. Но эти замѣчанія забывались среди веселаго хохота и шума пробокъ отъ шампанскаго, громко раздававшихся подъ полу-освѣщенными сводами галлерей. Однажды, среди подобнаго веселья, вдругъ наступило неожиданное, таинственное безмолвіе. Люди съ факелами быстро направились въ отдаленную часть галлереи, послышались громкія приказанія, шумъ и говоръ. Нѣкоторые изъ туристовъ поблѣднѣли; одна изъ дамъ упала въ обморокъ. Что-то случилось. Но что?

-- Ничего нѣтъ опаснаго, произнесъ какой-то рудокопъ, говоря очень поспѣшно и съ видимымъ безпокойствомъ: -- одинъ изъ джентльменовъ, желая взять пробу кварца изъ стѣны, сшибъ съ мѣста подпорку. Сдѣлался обвалъ, и джентльменъ засыпанъ до плечъ. Это ничего; его легко можно вытащить, но надо быть очень осторожнымъ, чтобъ не расширить обвала. Я не знаю, какъ его зовутъ... это -- маленькій господинъ, мужъ веселой дамы, съ черными глазами. Эй! куда? Остановите ее. Ради Бога остановите. Она не туда бѣжитъ! Она упадетъ! Она убьется!

Но веселая дама съ черными глазами была уже далеко. Вперивъ свои жалобные взоры въ окружающій мракъ, оглашая воздухъ отчаянными воплями, она бѣжала на свѣтъ, мелькавшій вдали. Она бѣжала мимо зіяющихъ пропастей по дрожащимъ доскамъ, подъ ненадежными сводами, бѣжала дико, отчаянно, слѣпо.

Наконецъ она налетѣла на Дурака, который спѣшилъ на помощь съ веревкой и ломомъ. Она схватила его за руку.

-- О! спасите его! воскликнула она:-- вы -- здѣшній! Вы знаете эти страшныя мѣста. Скажите, гдѣ онъ, поведите меня къ нему. Онъ умираетъ! Скорѣе, скорѣе!

Онъ пристально взглянулъ на нее и, страшно вскрикнувъ, прислонился къ стѣнѣ.

-- Анни! произнесъ онъ тихо:-- это вы?

Она схватила его за обѣ руки и впилась въ него глазами.

-- Господи! Сайрусъ! промолвила она и упала передъ нимъ на колѣни.

Онъ старался освободить себя изъ ея рукъ, но она крѣпко держала его.

-- Нѣтъ! Нѣтъ! восклицала она:-- вы меня простите, Сайрусъ, и забудете прошедшее. Господь привелъ васъ сюда. Вы его спасете... Вы должны его спасти!

-- Спасти кого? глухо произнесъ Сайрусъ.

-- Моего мужа!

Ея слова нанесли ему такой страшный, неожиданный ударъ, что она, не смотря на собственное, всепоглощающее горе, искренно его пожалѣла.

-- Я думала... что вы... это знали, промолвила она едва слышно.

Онъ молча, безсознательно смотрѣлъ на нее. Въ эту минуту до нихъ долетѣли шумъ шаговъ и говоръ отдаленныхъ голосовъ. Она снова схватила его за руку.

-- О! Сайрусъ! воскликнула она: -- если вы меня любили во всѣ эти долгіе годы, то не бросьте меня въ минуту горя. Вы спасете его! Вы можете его спасти! Вы всегда были сильны и отважны! Вы его спасете, Сайрусъ, ради меня, ради вашей любви! Я знаю, вы его спасете! Да благословитъ васъ Господь!

Она встала и хотѣла пойти за нимъ, но онъ остановилъ ее, медленно, безсознательно поднялъ съ земли веревку и ломъ, выпавшіе изъ его рукъ, а потомъ обернулся, поднесъ ея руку къ своимъ губамъ, тихо поцѣловалъ ее, впился глазами въ ея глаза и черезъ мгновеніе исчезъ.

Онъ не возвратился. Черезъ полчаса принесли и положили съ ея ногамъ мужа живого и невредимаго, только изнуреннаго отъ усталости и незначительныхъ ушибовъ. Опасенія рудокоповъ исполнились; образовался второй обвалъ. Они едва успѣли выхватить ея мужа, спасеннаго Сайрусомъ Гокинсомъ, какъ онъ былъ сбитъ съ ногъ и придавленъ тяжелой балкой.

Впродолженіи двухъ часовъ въ глазахъ всѣхъ онъ лежалъ съ раздавленной грудью, терпѣливый, въ памяти. Впродолженіи двухъ часовъ, рудокопы отчаянно работали вокругъ него съ геройской силой воли и съ мощью титановъ. Наконецъ, они докопались до отвѣснаго бревна, опиравшагося, на балку, подъ которой лежалъ несчастный. Въ воздухѣ блеснулъ топоръ, но умирающій слабо произнесъ:

-- Не рубите бревна.

-- Отчего?

-- Съ нимъ обрушится вся галлерея.

-- Отчего?

-- Это -- фундаментъ моего дома.

Топоръ выпалъ изъ рукъ работника; всѣ поблѣднѣли, какъ полотно. Это была правда. Они находились въ верхней галлереи, и обвалъ произошелъ именно подъ новымъ домомъ. Послѣ нѣкотораго молчанія, Дуракъ едва слышно промолвилъ:

-- Даму... поскорѣй!

Ее привели. Она нагнулась надъ нимъ едва дыша, посинѣвъ отъ ужаса и заливаясь слезами.

-- Домъ выстроенъ для васъ, голубушка, произнесъ онъ шопотомъ: -- и долго дожидался, чтобы мы въ немъ зажили. Вы должны жить въ немъ... съ нимъ. Онъ не разсердится, ему все равно, что я буду вѣчно близко васъ. Домъ стоитъ на моей могилѣ.

Онъ былъ правъ. Черезъ нѣсколько минутъ его не стало. Тѣло его не тронули съ мѣста, а всю ночь, жители стана сидѣли вокругъ него при свѣтѣ факеловъ. На другой день они закрыли эту галлерею сводомъ, но не сдѣлали никакой надписи, никакого знака, полагая, что ему былъ лучшимъ памятникомъ блестящій, веселый домъ, возвышавшійся надъ нимъ на горной вершинѣ подъ лучезарнымъ сіяніемъ солнца.

-- Этотъ памятникъ, говорили они: -- не символъ смерти, мрака и горя, какъ всѣ другія гробницы, а жизни, свѣта, надежды. Этотъ памятникъ гласитъ всему міру, что подъ нимъ покоится -- Дуракъ!

"Отечественныя Записки", No 1, 1875

Оставить комментарий Брет-Гарт Фрэнсис (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1875 Обновлено: 31/07/2018. 47k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Калифорнийские рассказы	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: The fool of Five Forks. Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", No 1, 1875.

Брет-Гарт Фрэнсис Дурак

ДУРАКЪ.

Брет-Гарт Фрэнсис
Дурак