Бунин Иван Алексеевич
Зимний сон

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 5.66*7  Ваша оценка:

   Иван Алексеевич Бунин

ЗИМНИЙ СОН

  
   Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
  
  
   Днем, гуляя, Ивлев прошел по выгону мимо школы.
   На крыльце стояла учительница и пристально смотрела на него.
   На ней была синяя на белом барашке поддевка, подпоясанная красным кушаком, и белая папаха.
   Потом он лежал у себя в кабинете на тахте.
   На дворе, при ярком солнце и высоких сияющих облаках, играла поземка.
   В окнах зала солнце горячо грело блестящие стекла.
   Холодно и скучно синело только в кабинете - окна его выходили на север.
   Зато за окнами был сад, освещенный солнцем в упор.
   И он лежал, облокотившись на истертую сафьянную подушку, и смотрел на дымящиеся сугробы и на редкие перепутанные сучья, красновато черневшие против солнца на чистом небе сильного василькового цвета.
   По сугробам и зеленым елкам, торчавшим из сугробов, густо несло золотистой пылью. И он, глядя, напряженно думал:
   - Где же, однако, с учительницей встретиться. Разве поехать к Вуколовой избе.
   И тотчас же в саду, в снежной пыли показался большой человек, шедший по аллее, утопая в снегу по пояс: седая борода развевается по ветру, на голове, на длинных прямых волосах, истертая шапка, на ногах валенки, на теле одна ветхая розовая рубаха.
   - Ах, - подумал Ивлев с радостью, - непременно случилось что-нибудь ужасное!
   Это был Вукол, разорившийся богач, живший в одинокой полевой избе с пьяницей-сыном.
   И Вукол стоял в прихожей, плакал и жаловался, что сын бьет его, с размаху кланялся горничным и просил чайку - хоть щепоточку.
   - Затем и лез по сугробам, по морозу, - говорил он. - Что поделаешь, привык, а сын не дает, грозит убить...
   И видно было, что его самого трогает - и гораздо более, чем побои и грубость сына, - то, что он когда-то каждый день пил чай и привык к нему.
   Он был страшен и жалок, по-медвежьи держал палку в посиневших руках.
   - Дайте ему, - сказал Ивлев, - и чаю, и сахару, и белого хлеба!
   Воротясь в поле, в свою ледяную избу, Вукол, пользуясь отсутствием сына, вытащил из-под лавки позеленевший самовар, набил его ледяшками, намерзшими в кадке, наколол щепок, жарко запалил их, окунув сначала в конопляное масло. И скоро, под дырявой, проржавевшей трубой, самовар буйно загудел, заполыхал, и старик, все подогревая его, уселся пить.
   Как вдруг вошел сын.
   Изба была вся голубая от дыму.
   Старик кончал двадцатую чашку.
   И сын так крепко стукнул его костылем в темя, что он мгновенно отдал богу душу.
   Тогда Ивлев велел запрячь в бегунки молодую, горячую лошадь.
   Был розовый морозный вечер, и он оделся особенно тепло и ладно, вышел, сел, и санки понесли его по выгону к школе.
   На крыльцо тотчас вышла весь день поджидавшая его учительница.
   - Мы непременно должны посмотреть Вукола! - крикнула она.
   На ней была синяя на белом барашке поддевка, подпоясанная красным кушаком, и белая папаха. Глаза сияли веселой хитростью, лицо от папахи казалось еще милее и нежней.
   Она смеялась, нагибая голову к муфте, закрываясь от острого ветра.
   Лошадь летела как на крыльях.
   Сзади, за степью, садилось солнце.
   Снежное поле, расстилавшееся впереди, зеленело.
   И встречный ветер, как огнем, жег щеки, брови.
   Ивлев оглянулся - не едет ли кто сзади. Поле было пусто и уже темнело в малиновом свете заката. И он обнял учительницу, ища губами ее щеку. Она засмеялась пуще и схватила вожжи.
   - Нет, - крикнула она, - мы должны сперва заехать.
   И через минуту они очутились возле темной избы, черневшей среди снегов.
   Согнувшись, вошли в темные сени, нашарили в темноте скобку.
   Изба, распахнувшаяся перед ними, была велика и стара, все в ней было черно, дико, грубо.
   Провисший потолок, блестящий от дыма, копоти, поддерживала громадная покосившаяся печь.
   Восковая свечка, прилепленная к столу, едва озаряла эту мрачную и страшную берлогу.
   А за столом, на лавке, стоял широкий, мелкий гроб, покрытый коленкором, на коленкоре, под бугром, образованным сложенными на груди руками, лежала черная дощечка.
   - Не бойся! - с бесовской радостью шепнула учительница, крепко схватив Ивлева за руку и вся прижавшись к нему. - Едем, едем!
   И полозья санок, как коньки, засвистали под изволок по мерзлому снегу. Еще тлела далеко впереди сумрачно-алая заря, а сзади уже освещал поле только что поднявшийся светлый стеклянный месяц.
   Теперь они неслись в Гренландию.
  
   1918
Оценка: 5.66*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru