Чехов Антон Павлович
Письма А. П. Чехова. Том II (1838-1889). Изд. М. П. Чеховой. Москва. 1912

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Письма А. П. Чехова. Томъ II (1838--1889). Изд. М. П. Чеховой. Москва. 1912. Стр. XVI+460. Ц. 1 р. 50 к.
   Съ каждымъ томомъ письма Чехова становятся все интереснѣе, все важнѣе для пониманія его личности и творчества. Въ новомъ. томѣ мы находимъ признанія покойнаго писателя, безъ которыхъ отнынѣ немыслима никакая его писательская характеристика, никакое изображеніе его развитія. Не разъ указывалось на несоотвѣтствіе между художественной личностью Чехова и той средой, изъ которой онъ вышелъ; казалось непонятнымъ, какъ въ семьѣ таганрогскаго мѣщанина могла зародиться нѣжная, аристократическая. муза Чехова -- и изъ этого дѣлался общій выводъ, что личность и творчество поэта не находятся ни въ какой связи съ окружающей его обстановкой. Трудно себѣ представить, какъ значительны поправки, которыя вносятъ въ это банальное предположеніе новыя письма Чехова; вотъ, напримѣръ, замѣчательное признаніе: "Что писатели-дворяне брали у природы даромъ, то разночинцы покупаютъ цѣною, молодости,-- пишетъ Чеховъ Суворину въ 1889 году:-- Напишите-ка разсказъ о томъ, какъ молодой человѣкъ, сынъ крѣпостного, бывшій лавочникъ, пѣвчій, гимназистъ и студентъ, воспитанный на чинопочитаніи, цѣлованіи поповскихъ рукъ, поклоненіи чужимъ мыслямъ, благодарившій за каждый кусокъ хлѣба, много разъ сѣченный, ходившій по урокамъ безъ калошъ, дравшійся, мучившій животныхъ, любившій обѣдать у богатыхъ родственниковъ, лицемѣрившій и Богу, и людямъ безъ всякой надобности, только изъ сознанія своего ничтожества -- напишите, какъ этотъ молодой человѣкъ выдавливаетъ изъ себя по каплямъ раба и какъ онъ, проснувшись въ одно прекрасное утро, чувствуетъ, что въ его жилахъ течетъ уже не рабская кровь, а настоящая человѣческая". Это изъ области моральной, а вотъ изъ связанной съ ней области. эстетической: "Я радъ, что 2--3 года тому назадъ я не слушался Григоровича и не писалъ романа! Воображаю, сколько бы добра я напортилъ, еслибы послушался. Онъ говоритъ: "талантъ и свѣжесть все одолѣютъ". Талантъ и свѣжесть многое испортить могутъ -- это вѣрнѣе. Кромѣ изобилія матеріала и таланта, нужно еще кое-что не менѣе важное. Нужна возмужалость -- это разъ; во вторыхъ, необходимо чувство личной свободы, и это чувство стало разгораться во мнѣ только недавно. Раньше его у меня не было: его замѣняли съ успѣхомъ мое легкомысліе, небрежность и неуваженіе къ дѣлу". Очевидно, не такъ ужь были неправы тѣ, которые въ свое время, высоко цѣня дарованіе Чехова, чувствовали эти его недостатки и, въ полномъ согласіи съ нимъ, напоминали о томъ, что "кромѣ таланта, нужно еще кое-что не менѣе важное". И Чеховъ считался съ этимъ -- "выдавливалъ изъ себя раба", воспитывалъ въ себѣ "чувство личной свободы", думалъ, учился и шелъ впередъ; понять и оцѣнить его до конца можно только въ его развитіи.
   Однако именно съ этой точки зрѣнія важно оцѣнить по достоинству тотъ капиталъ, съ которымъ Чеховъ вышелъ на широкій литературный путь. Онъ не только талантъ, онъ талантъ удивительно сознательный въ области мастерства; онъ превосходный техникъ, превосходный преподаватель писательскаго ремесла, и письма его пестрятъ цѣнными техническими указаніями. Какъ ясны были ему, напримѣръ, недостатки его "Степи": "Тема хорошая, пишется весело, но, къ несчастью, отъ непривычки писать длинно, отъ страха написать лишнее, я впадаю въ крайность: каждая страница выходитъ компактной, какъ маленькій разсказъ, картины громоздятся, тѣснятся и, заслоняя другъ друга, губятъ общее впечатлѣніе. Въ результатѣ получается не картина, въ которой всѣ частности, какъ звѣзды на небѣ, слились въ одно общее, а конспектъ, сухой перечень впечатлѣній. Пишущій... пойметъ меня, читатель же соскучится и плюнетъ".
   Какое пониманіе всеопредѣляющей роли стиля въ характеристикѣ "Татьяны Рѣпиной" Суворина: "Вообразите, что ваша Татьяна написана стихами, и тогда увидите, что ея недостатки получатъ иную физіономію. Еслибы она была написана въ стихахъ, то никто бы не замѣтилъ, что всѣ дѣйствующія лица говорятъ однимъ и тѣмъ же языкомъ, никто не упрекнулъ бы вашихъ героевъ въ томъ, что они не говорятъ, а философствуютъ и фельетонизируютъ -- все это въ стихотворной, классической формѣ сливается съ общимъ фономъ какъ дымъ съ воздухомъ,-- и не было бы замѣтно отсутствіе пошлаго языка и пошлыхъ, мелкихъ движеній, коими должны изобиловать современныя драма и комедія и коихъ въ Вашей Татьянѣ нѣтъ совсѣмъ. Дайте Вашимъ героямъ латинскія фамиліи, одѣньте ихъ въ тоги и получится то же самое... Недостатки Вашей пьесы непоправимы, потому что они органическіе".
   Множество превосходныхъ практическихъ совѣтовъ разсѣяно въ письмахъ къ Леонтьеву, Ал. Чехову, Хлопову. "Пьеса никуда не будетъ годиться, если всѣ дѣйствующія лица будутъ похожи на тебя... Точно внѣ тебя нѣтъ жизни?! И кому интересно знать мою и твою жизнь, мои и твои мысли? Людямъ давай людей, а не самого себя. Берегись изысканнаго языка. Языкъ долженъ быть простъ и изященъ. Лакеи должны говорить просто, безъ пущай и безъ теперича. Отставные капитаны съ красными носами, пьющіе репортеры, голодающіе писатели, чахоточныя жены-труженицы, честные молодые люди безъ единаго пятнышка, возвышенныя дѣвицы, добродушныя няни -- все это было ужь описано и должно быть объѣзжаемо, какъ яма". Замѣчателенъ цѣлый рядъ сужденій объ "Ученикѣ" Бурже въ серіи писемъ къ Суворину; здѣсь Чеховъ рѣшительно и умно отстаиваетъ право ученаго мыслителя быть матеріалистомъ. Конецъ романа съ обращеніемъ атеиста Сикста къ Богу раздражилъ Чехова, какъ тенденціозная неправда. "Сикстъ орелъ, но Бурже сдѣлалъ изъ него карикатуру. "Психологическіе опыты" -- клевета на человѣка и на науку". Въ другомъ письмѣ Чеховъ говоритъ: "Правда, Бурже придѣлалъ благополучный конецъ, но этотъ банальный конецъ скоро забывается, и въ памяти остается только Сикстъ и его "опыты", которые убиваютъ сразу сто зайцевъ: компрометируютъ въ глазахъ толпы науку, которая подобно женѣ Цезаря не должна быть подозрѣваема, и третируютъ съ высоты писательскаго величія совѣсть, свободу, любовь, честь, нравственность, вселяя въ толпу увѣренность, что все это, что задерживаетъ въ ней звѣря и отличаетъ ее отъ собаки, легко можетъ быть дискредитировано "опытами", если не теперь, то въ будущемъ". Очень любопытны въ этихъ письмахъ также комментаріи Чехова къ его произведеніямъ, особенно къ "Скучной исторіи": онъ логически отстаиваетъ свое толкованіе, безъ всякой естественной авторитарности: "При той наклонности, какая существуетъ даже у очень хорошихъ людей къ сплетнѣ, ничто не гарантировано отъ нечистыхъ подозрѣній. Таковъ мой отвѣтъ на Вашъ вопросъ относительно невѣрно понимаемыхъ отношеній Кати къ профессору. Ужь коли отвыкли отъ вѣры въ дружбу, въ уваженіе, въ безграничную любовь, какая существуетъ у людей внѣ половой сферы, то хоть бы мнѣ не приписывали дурныхъ вкусовъ. Вѣдь еслибы Катя была влюблена въ полуживого старика, то, согласитесь, это было бы половымъ извращеніемъ, курьезомъ, который могъ бы интересовать только психіатра, да и то только какъ неважный и довѣрія не заслуживающій анекдотъ. Будь только одно это половое извращеніе, стоило бы тогда писать повѣсть?"
   Масса остроумныхъ замѣчаній, оцѣнокъ, характеристикъ разбросана въ письмахъ; есть здѣсь и шаржи, и грубости, и несправедливости -- но и это все характерно для писателя и дорого для его любителя. Хочется поблагодарить редакцію писемъ и просить ее о скорѣйшемъ заключеніи ея труда, въ составѣ котораго надо упомянуть о содержательномъ біографическомъ комментаріи къ письмамъ, составленномъ М. П. Чеховымъ. Хочется однако также спросить редакцію, почему она такъ различно относится къ людямъ, которыхъ случилось А. П. Чехову задѣть въ письмахъ обиднымъ словомъ: однихъ она скрываетъ подъ иниціалами и многоточіями, другихъ -- выставляетъ на публичное позорище. Объ одномъ живомъ почтенномъ писателѣ Чеховъ пишетъ: "Человѣчина угнетенъ сухою умственностью и насквозь протухъ чужими мыслями"; и мы узнаемъ его имя, и это не единственный случай. Но тогда для чего же скрыты подъ иниціалами "болтливый Л.", когда изъ контекста очевидно, что это Лейкинъ, или "плюнувшій себѣ въ лицо М. Б--скій", когда тотъ же контекстъ позволяетъ угадать, о комъ идетъ рѣчь и т. д. Скрывать -- такъ ужь все; и мы полагаемъ, что въ такихъ случаяхъ интересы живыхъ людей важнѣе интересовъ исторической науки, которая во всякомъ случаѣ рано или поздно получитъ свое. Едва-ли такъ ужь важно для насъ, что Чехову были "одинаково противны, какъ секретари консисторій, такъ и Нотовичъ съ Градовскимъ"; но живому старому Градовскому, беззащитному предъ лицомъ этой загробной обиды, можетъ быть отъ нея нестерпимо больно-и это должно рѣшать дѣло. Чужими страданіями нельзя покупать даже высокую теоретическую истину, не то, что такую бездѣлицу. Да и самъ А. П., конечно, не хотѣлъ никому сдѣлать больно, когда въ интимныхъ письмахъ свободно высказывалъ свое рѣзкое мнѣніе, не предполагая, что его обидное словечко сдѣлается столь преждевременно всеобщимъ достояніемъ.

"Русское Богатство", No 1, 1913

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru