Челпанов Георгий Иванович
Научный обзор

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

   Общіе результаты психометрическихъ изслѣдованій лейпцигской психологической лабораторіи и ихъ значеніе для психологіи.
   Опытъ приложенія числа къ анализу душевныхъ явленій относится къ началу текущаго столѣтія; въ наиболѣе полномъ видѣ эту попытку мы встрѣчаемъ въ трудахъ Herbart'а (1776 -- 1841), положившаго начала такъ называваемой математической психологіи. Въ наше время эта психологія совершенно утратила свое значеніе, потому что она построена на рядѣ метафизическихъ гипотезъ. Чисто-научная постановка вопроса объ измѣреніи душевныхъ, явленій принадлежитъ голландскимъ физіологамъ Дондерсу и Іаагеру (въ 1860 гг.), которые нашли себѣ послѣдователей среди германскихъ физіологовъ. Но вполнѣ систематическое изслѣдованіе психологическихъ проблемъ съ этой точки зрѣнія началось съ того времени, какъ проф. Вундтъ 8 лѣтъ тому назадъ основалъ при Лейпцигскомъ университетѣ "психологическую лабораторію". Около Вундта группируются молодые ученые, которые работали подъ его руководствомъ. Труды ихъ помѣщаются въ спеціальномъ органѣ этой лабораторіи -- Philosophische Studien.
   Авторъ пользовался слѣдующими сочиненіями:
   1) Wundt: "Physiologische Psychol.", 2 и 3 (послѣди, издан.).
   2) Ribot: "Psychologie Allemande". De la durée des actes psychol.
   3) Cattel: "Psychological Laboratory of Leipzig, Mind, January 1888 г. Статьи изъ Philosophische Studien:,
   1) Moldenhauer: "Üeber die Einfache React." Phil. St. I. 606.2) Perger: "Üeber einfache Reaction". III. 81.
   3) Kraepelin: "Heber die Einwirkung der Medic." I, 417, 573.
   4) Friedrich: "Die Zeitl. Verhältnisse der Wille". I, S. 32.
   5) Fischer: "Ueber die Apperceptionsdauer", I, S. 527.
   6) Mertel. II, S. 73.
   7) Trautschold: "Ueber die Association der Vorst". I. 213.
   8) Kollert: "Zeitsinn". I. 78.
   9) Estel: "Zeitversuchen". II. 37.
   10) Glass: "Neue Versuch über Zeitsinn". II. 546.
   11) Wolf: "Tongedächtniss". III. 534.
   12) Dietz: "Umfang des Bewusstseins".
   13) N. Lange: "Ueber die active Aufmerksamkeit etc."
   14) Ludwig Lange: "Neue Exsp. ueb. d. Vorgang der einfachen Reaction". IV. 479.
   15) Ficher: "Ueber die Unterscheidung der Schollstark". I. 530.
   

I.
Методы психологіи.

   Еще въ двадцатыхъ годахъ текущаго столѣтія Гегель сдѣлалъ слѣдующее знаменательное замѣчаніе относительно успѣховъ психологіи: "самое лучшее, что мы имѣемъ въ психологіи вплоть до новѣйшихъ временъ, это то, что мы получили отъ Аристотеля". Правда, въ то время гербартовская психологія еще не успѣла положить начала Психологіи, какъ отрасли естественныхъ наукъ (Psychologie als Naturwissenschaft); Гегелю не были также извѣстны уже довольно значительные въ то время успѣхи шотландской и англійской эмпирической психологіи.
   Чѣмъ же обусловливается то обстоятельство, что другія отрасли знанія, которыя также нашли себѣ мѣсто въ системѣ Аристотеля, сдѣлали значительные успѣхи, между тѣмъ какъ психологія "не сдѣлала и шага впередъ", какъ выразился объ ея успѣхахъ и Кантъ. Не могъ же Гегель сказать, напримѣръ, что лучшая физика, это та, которая дошла къ намъ отъ Аристотеля. Эта послѣдняя со времени Бэкона, Галилея, Ньютона и Декарта претерпѣла такія измѣненія, что узнать въ ней зачатки Аристотелевской фнеики не представляется никакой возможности. Причина этого несомнѣнно лежитъ въ томъ, что методы, которыми пользовались психологія и физическія науки, были совершенно различны. Между тѣмъ какъ приблизительно со времени Бэкона и Ньютона физическія, науки успѣли совершенно освободиться отъ всякихъ метафизическихъ предположеній, выдѣлиться изъ ряда чисто-философскихъ дисциплинъ и разрабатываться помощью индуктивныхъ пріемовъ, психологія оставалась излюбленною дочерью метафизики, которая никакъ не хотѣла выпустить ее изъ своихъ объятій и налагала на нее обязанность въ своей жизни пользоваться привычками своей матери.
   Какіе же методы могутъ быть примѣнимы въ психологіи и какіе изъ нихъ съ наибольшею цѣлесообразностью? Или, выражаясь опредѣленнѣе: можетъ ли психологія по примѣру физическихъ наукъ разрабатываться путемъ индуктивнаго метода, или нѣтъ? Могутъ ли въ этомъ смыслѣ психическія явленія быть поставлены на ряду съ физическими?
   Для рѣшенія этого вопроса предварительно необходимо вновь поднять докучливый вопросъ о такъ называемомъ самонаблюденіи (внутреннемъ зрѣніи, внутреннемъ чувствѣ, субъективномъ изслѣдованіи и пр., и пр.); въ разрѣшеніи этой задачи кроется, по моему мнѣнію, разрѣшеніе вопроса о методѣ. Отъ разсмотрѣнія природы самонаблюденія зависитъ отвѣтъ на вопросъ, можетъ ли психологія быть эмпирической и даже экспериментальной; можетъ ли, слѣдовательно, она пользоваться методомъ наблюдательнымъ, индуктивнымъ, вмѣсто умозрительнаго, дедуктивною, исходящаго отъ нѣкоторыхъ метафизическихъ гипотезъ о сущности, простотѣ души и т. д.?
   Отецъ психологіи, Аристотель, въ началѣ своего трактата о душѣ (De anima, I, 403 и 27), гдѣ онъ разсуждаетъ о различіи физическихъ и психологическихъ знаній, о необходимой связи психологическихъ и физическихъ явленій, говоритъ: "Если бы предложить вопросъ о томъ, что такое гнѣвъ, то мы несомнѣнно получили бы различныя опредѣленія отъ физіолога и психолога. Психологъ сказалъ бы, что это есть стремленіе къ отмщенію или что-нибудь въ этомъ родѣ, физіологъ сказалъ бы, что это есть кипѣніе крови возлѣ сердца". Въ этихъ строкахъ, какъ мнѣ кажется, такъ давно уже съ полною ясностью была выражена коренная противуположность между характеромъ физическихъ и психологическихъ знаній. Несмотря на то, что въ новой философіи характеръ и противуположность физическихъ и психологическихъ знаній такъ ясно были очерчены Декартомъ и позднѣйшими философами, это различіе для многихъ еще не ясно и среди психологовъ, особенно новѣйшихъ, вызываетъ ужасную путаницу понятій. Въ особенности это стало замѣтнымъ съ того времени, какъ психологія, признанная "естественною наукой", стала пользоваться въ своихъ построеніяхъ данными физическихъ наукъ; тогда матеріалистическая школа философовъ стала утверждать, что физіологія и психологія одно и то же, тогда же спиритуалисты стали ожесточенно нападать на такъ называемыхъ психологовъ объективистовъ. Въ свою очередь нѣкоторые изъ особенно крайнихъ психологовъ опытной школы стали нападать съ неменьшимъ ожесточеніемъ на признававшихъ "самонаблюденіе", упрекая ихъ въ томъ, что они пользуются источникомъ столь сомнительной достовѣрности. Эта хаотическая смѣсь понятій продолжается и до нашихъ дней, не взирая на попытку наиболѣе трезвыхъ психологовъ эмпирической школы (я разумѣю Спенсера, Бэна, Вундта, Милля, Рибо, Тэна и проч.) доказать, что эти точки зрѣнія могутъ быть примирены, что существуетъ правильный выходъ изъ этой борьбы противуположныхъ понятій.
   Теорія внутренняго наблюденія находится въ тѣсной связи съ тѣмъ, что въ философіи издавна принято называть "внутреннимъ чувствомъ".
   Еще у Аристотеля мы встрѣчаемъ ясное указаніе на "внутреннее чувство", хотя онъ совершенно отказывается опредѣлить ближе природу его. Наиболѣе полное изслѣдованіе его мы встрѣчаемъ у Декарта; по его мнѣнію, внѣшнія чувства даютъ только тѣлесные образы вещей въ мозгу, которые воспринимаются душою, это и есть внутреннее чувство. Въ этомъ мы имѣемъ какой-то антропоморфизмъ, который просто на просто въ человѣка сажаетъ человѣка; по этому ученію, тѣлесные образы вещей въ мозгу протяженны, но ихъ воспріятіе душою (perceptio) есть актъ "мышленія" въ широкомъ смыслѣ, т.-е. непротяженный актъ непротяженнаго существа. Эта теорія подверглась потомъ нѣкоторымъ измѣненіямъ у Лейбница, Вольфа и Локка, но смыслъ ея въ существенныхъ чертахъ остался. По этой теоріи, "объектъ представленій, который и есть собственно то, что наполняетъ наше сознаніе, произвольно и безсмысленно отрывается отъ самаго акта представленія" (Ланіе: "Ист. мат.", т. II.). Внутреннее чувство, ставшее источникомъ "непосредственнаго познанія", по выраженію Ланге, сдѣлалось "сборнымъ мѣстомъ метафизическаго произвола". Это самое пресловутое внутреннее чувство, помощью котораго въ метафизикѣ создались чудеса, не замедлило водвориться и въ психологіи подъ видомъ внутренняго опыта, самопознанія и т. д. и сыграло роль, аналогичную ея роли въ метафизикѣ, гдѣ она съ такою рѣзкостью была осуждена Шопенгауеромъ (см. Льюиса: "Изуч. псих.", 82).
   Вотъ это-то таинственное внутреннее чувство вызвало сильную реакцію въ противуположную сторону. Когда матеріалистическая философія и физіологическія науки въ началѣ нынѣшняго столѣтія сдѣлали огромныя завоеванія въ области изученія центральной нервной системы, функцій органовъ чувствъ, отношенія чувственныхъ данныхъ къ высшимъ ступенямъ умственной дѣятельности; когда сенсуализмъ сталъ находить блистательное оправданіе своихъ теорій въ трудахъ Флуранса, Мажанди и друг.,-- европейская мысль бросилась для разрѣшенія самыхъ трудныхъ проблемъ психической жизни на физіологію и анатомію. Въ страстномъ упоеніи отъ успѣховъ физіологія и дружественно къ ней расположенная матеріалистическая философія старались помощью только скальпеля и микроскопа прочитать на нервахъ таинственные законы психической жизни. Съ этого момента значеніе внутренняго чувства отодвигается, его роль замѣняется внѣшними чувствами до безсмысленнаго исключенія всякаго внутренняго чувства. Положительная философія пошла вслѣдъ за физіологіей и матеріализмомъ. Контъ, одержимый болѣзненнымъ страхомъ къ метафизикѣ, рѣшительно отказался отъ признанія внутренняго опыта, какъ средства изученія психологическихъ явленій (см. Comte: "Philos, posit.", т. III, p. 540, ed. 1869). Не менѣе рѣзко эту же идею выразилъ Маудсли, по мнѣнію котораго "люди, думающіе освѣтить весь строй умственной дѣятельности свѣтомъ собственнаго созданія, похожи на людей, которые захотѣли бы освѣтить вселенную ночникомъ" (Физ. и пат. души, стр. 25). И въ русской литературѣ авторъ Рефлексовъ головнаго мозга, исходя изъ того положенія, что для каждаго даже самаго сложнаго психическаго акта непремѣнно существуетъ физіологическій коррелатъ, на вопросъ, кому разрабатывать психологію, отвѣтилъ: "Физіологу"; вмѣстѣ съ этимъ, отрицая существованіе спеціальнаго орудія для изслѣдованія психическихъ явленій, онъ давалъ преобладающее мѣсто объективному изслѣдованію почти до рѣшительнаго исключенія субъективною метода, по крайней мѣрѣ, теоретически (см. Сѣченовъ: "Кому и какъ разрабатывать психологію", стр. 145, 148, 150 и 73).
   Чтобы видѣть, насколько правы сторонники того и другаго направленія въ психологіи, разсмотримъ поближе природу внутренняго и внѣшняго наблюденія.
   Положимъ, предо мной находится красный кружокъ; я его воспринимаю. Психологи всѣхъ школъ признаютъ, что красный цвѣтъ кружка производитъ раздраженіе ретинной оболочки глаза; раздраженіе это передается помощью nervus opticus въ центры головнаго мозга (сначала въ подчиненные,-- затѣмъ въ главные). Называли эти послѣдніе, т.-е. сознательные центры, по примѣру Вундта, апперцептивными центрами. Предположимъ теперь, что спустя нѣкоторое время при отсутствіи краснаго кружка у меня имѣется представленіе его; это значитъ, что возбужденіе апперцептивныхъ центровъ происходитъ совершенно самостоятельно: мы имѣемъ воспроизведенный образъ (Errinerungsbild). До сихъ поръ мы можемъ сказать, не подвергаясь опасности сдѣлать какія-нибудь излишнія метафизическія предположенія, что здѣсь мы имѣемъ дѣло съ процессомъ, который, съ одной стороны, есть возбужденіе центровъ, съ другой стороны -- сознаніе и ничего больше. По сдѣлаемъ дальнѣйшее предположеніе: положимъ, что спустя нѣкоторое время на мои зрительные нервы начинаетъ дѣйствовать другой подобный же кружокъ; если бы мнѣ предложили вопросъ, что я могу сказать объ этомъ кружкѣ, то я отвѣтилъ бы, что этотъ кружокъ похожъ на предъидущій. Если бы меня спросили, какъ я это знаю, то въ обыденной жизни мы обыкновенно отвѣчаемъ: "я сравнилъ оба эти впечатлѣнія и нашелъ, что они тождественны". Такой отвѣтъ погрѣшаетъ въ философскомъ отношеніи. Въ самомъ дѣлѣ, что мы подразумѣваемъ подъ этимъ "я", которое "сравниваетъ", есть ли оно что-нибудь лежащее внѣ двухъ данныхъ сравниваемыхъ представленій, или оно совпадаетъ съ ними? Картезіанецъ отвѣтилъ бы просто: это есть духъ, который сравниваетъ и который лежитъ внѣ сравниваемыхъ представленій. Психологи нашего времени въ этомъ случаѣ употребляютъ выраженіе "сознаніе сравниваетъ" и т. д., очевидно, олицетворяя сознаніе и придавая ему значеніе декартовскаго духа. По въ существѣ дѣла здѣсь огромная разница. Въ психологіи не принимается существованіе какого-нибудь особеннаго агента, когда говорится, что сознаніе сравниваетъ два представленія; здѣсь нѣтъ чего-нибудь лежащаго внѣ сравниваемыхъ представленій. Я не могу коснуться въ высшей степени сложной психологической проблемы о томъ, какъ совершается сознательный процессъ "сравненія", но долженъ ограничиться замѣчаніемъ, что въ указанномъ процессѣ мы имѣемъ, съ одной стороны, только возбужденіе апперцептивныхъ и перцептивныхъ центровъ, съ другой стороны -- сознательный процессъ отождествленія ихъ. Отдавая дань традиціи, неизбѣжной въ нашей рѣчи, мы сохранимъ выраженіе: сознаніе сравниваетъ и т. д., безъ боязни, однако, быть причисленными къ картезіанцамъ.
   Если наше сознаніе сравниваетъ два впечатлѣнія, то оно необходима сравниваетъ ихъ воспроизведенные образы. Положимъ, я слышу выстрѣлъ пушки, затѣмъ трескъ электрической искры. Меня спрашиваютъ, какой звукъ сильнѣе? Я утверждаю, что звукъ выстрѣла пушки,-- я высказываю, несомнѣнно, результаты объективнаго наблюденія; но что во мнѣ происходитъ? Изъ слуховыхъ центровъ переносится въ апперцептивные центры сначала болѣе сильное звуковое возбужденіе, затѣмъ болѣе слабое; мое сознаніе "сравниваетъ"; но что оно сравниваетъ?-- ничто иное, какъ воспроизведенные образы этихъ звуковъ. Такимъ образомъ, можно утверждать, что такъ называемое объективное наблюденіе есть результатъ операцій нашего сознанія надъ образами воспоминанія.
   Теперь посмотримъ на другую сторону дѣла. Положимъ, что психологъ, хочетъ опредѣлить, какое ощущеніе болѣе пріятно -- ощущеніе голубаго или зеленаго цвѣта; несомнѣнно, въ одномъ и другомъ случаѣ мы имѣемъ дѣло съ явленіями чисто субъективнаго свойства, главный характерный признакъ которыхъ, это -- недоступность наблюденію другаго. Что же психологъ дѣлаетъ для этой цѣли, которая состоитъ въ томъ, чтобы опредѣлить отношенія между субъективными состояніями? Онъ, говорятъ, обращается внутрь самого себя и наблюдаетъ, что тамъ происходитъ. Этою громкою фразой многіе настолько запугиваются, что склонны въ этомъ наблюденіи видѣть нѣчто абсолютно-отличное отъ объективнаго наблюденія. А, между тѣмъ, въ дѣйствительности происходитъ то, что сознаніе и въ этомъ случаѣ сравниваетъ воспроизведенные образы и больше ничего. Изъ этихъ примѣровъ, кажется, ясно, что провести границу между внутреннимъ и внѣшнимъ опытомъ едва ли возможно. Различіе того и другаго зависитъ только отъ точки зрѣнія. "То самое явленіе,-- говоритъ Рилъ (Теорія науки и метафизики, стр. 28),-- напримѣръ, ощущеніе нагнета, которое мы зовемъ физическимъ или механическимъ, когда разсматриваемъ измѣримую для насъ сторону его, слыветъ душевнымъ или психическимъ, если наблюденіе наше обратится къ прямо ощущаемой и чувствуемой сторонѣ этого гнета.
   Но какъ же, говорятъ иногда, вѣдь, въ процессѣ самонаблюденія мы имѣемъ "сознаніе сознанія"? Съ перваго взгляда такой процессъ напоминаетъ собою невозможную механическую задачу поднять себя на стулѣ, на которомъ сидишь. Поэтому утверждаютъ: или что такой процессъ невозможенъ, или что онъ возможенъ только при посредствѣ необыкновенныхъ агентовъ {Comte: "Phil. poeit". T. I, стр. 32. Mais quant'à observer de la même manière les phénomènes intellectuels pendant qu'ils s'exécutent il y a impossibilité manifeste. L'individu pensant ne sauraient se partager en deux, dont l'un raisonnerait, tandis que l'autre regarderait raisonner. L'organe observé et l'organe observateur étant dans ce cas identiques, comment l'observation pourrait-elle avoir lien... Какъ бы въ отвѣтъ на эта затрудненія Контѣ, въ русской литературѣ мы имѣемъ теорію раздвоенія души Кавелина (см. Задачи психологіи, стр. 103--104. "Внутреннее зрѣніе... указываетъ на свойство ея раздвоиться внутри себя, оставаясь единой и цѣльной").}. Между тѣмъ, если бы мы, не обманываясь словами, попробовали анализировать это понятіе, то нашли бы, что и въ этомъ послѣднемъ случаѣ наше сознаніе имѣетъ дѣло только лишь съ воспроизведенными образами. Мы будемъ вводиться въ заблужденіе словами до тѣхъ поръ, пока не разсмотримъ физіологически коррелятѣ. Въ самомъ дѣлѣ, если сознаніе данныхъ объективнаго міра локализуется въ апперцептивныхъ центрахъ, то для "сознанія сознанія" нужно было бы предположить существованіе еще какихъ-нибудь центровъ, а для такого предположенія мы не уполномочены никакими данными. Какъ я указалъ, самое сознаніе объективнаго міра тоже составляетъ чрезвычайно "ложную проблему, но какъ въ томъ, такъ и въ этомъ случаѣ мы не можемъ допустить никакихъ агентовъ внѣ данныхъ представленій безъ того, чтобы не войти въ опасную сферу метафизическихъ предположеній.
   Такимъ образомъ, мнѣ кажется, можно было бы сказать, что между воспріятіемъ объективныхъ данныхъ и воспріятіемъ субъективныхъ данныхъ нѣтъ никакой существенной разницы, потому что какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случаѣ происходитъ оперированіе надъ воспроизведенными данными, съ тою, впрочемъ, разницей, что внѣшній опытъ всегда относится къ внѣшнему міру, между тѣмъ какъ въ интроспекціи (самонаблюденіи) эта связь -съ внѣшнимъ міромъ отсутствуетъ (Sully: "Illusionen", S. 180).
   Пойдемъ дальше и разсмотримъ, какіе пункты различія существуютъ между внутреннимъ и внѣшнимъ воспріятіемъ.
   Всякую умственную дѣятельность въ ея отношеніи къ внѣшнимъ объектамъ можно расположить по степени активности и вниманія, которыя въ ней обнаруживаются. Во-первыхъ, если мы воспринимаемъ какое-нибудь впечатлѣніе, причемъ мы не обнаруживаемъ никакого стремленія къ тому, чтобы оно продолжалось, то такую умственную дѣятельность мы можемъ назвать просто воспріятіемъ. Во-вторыхъ, если мы стараемся, чтобы впечатлѣніе повторилось, т.-е. если мы стараемся вновь вызвать это впечатлѣніе, причемъ не стремимся вліять на самые объекты, производящіе впечатлѣніе, то мы имѣемъ наблюденіе. Въ-третьихъ, если мы произвольно намѣняемъ самые объекты, дѣйствующіе на насъ, то мы имѣемъ экспериментъ, опытъ.
   Первый случай воспріятія рѣдко можетъ имѣть научное значеніе; это послѣднее приписывается обыкновенно наблюденію и опыту.
   По мнѣнію Брентано, Конта (Phil, pos., t. III, p. 590), нужно дѣлать различіе между innere Wahrnehmung и innere Beobachtung, для внутреннихъ явленій можетъ быть воспріятіе, но не можетъ быть наблюденій. "Никогда нельзя устремить вниманіе непосредственно на психическіе процессы, а, слѣдовательно, ихъ нельзя и наблюдать, а можно только воспринимать". "Никогда не можетъ быть наблюдаемъ тотъ предметъ,-- говоритъ также Вундтъ (Philos. Stud. 4 В., 2 H. 294),-- который въ моментъ наблюденія уже болѣе не существуетъ (ср. Maudsley). Внутреннее воспріятіе само по себѣ не можетъ сдѣлаться наблюденіемъ, такъ какъ мы подъ этимъ послѣднимъ разумѣемъ планообразное направленіе вниманія на явленія" (Logik стр. 482). Это замѣчаніе Вундта нужно понимать слѣдующимъ образомъ: задача пауки -- опредѣлить причинную зависимость или вообще послѣдовательность явленій; въ природѣ мы обыкновенно встрѣчаемъ цѣлый комплексъ предшествующихъ явленій и такой же комплексъ послѣдующихъ; нужно опредѣлить, какое послѣдующее соотвѣтствуетъ извѣстному предъидущему. Обыкновенно люди науки на основаніи какихъ нибудь данныхъ составляютъ извѣстную гипотезу объ отношеніи такого-то предъидущаго къ такому-то послѣдующему; въ самомъ явленіи ученый мысленно выдѣляетъ одно и другое и, такимъ образомъ, старается провѣритъ свое предположеніе или вообще опредѣлить указанное отношеніе; слѣдовательно, вниманіе наблюдателя направляется на данную пару явленій. Спрашивается, какъ это возможно въ интроспекціи, гдѣ мы никогда не имѣемъ дѣла съ самими явленіями, а всегда только лишь съ воспроизведенными образами, которые являются простыми отпечатками явленій?
   Въ интроспекціи мы всегда имѣемъ дѣло съ воспроизведенными состояніями сознанія; притомъ, совершенно въ такомъ порядкѣ, въ какомъ отъ имѣли мѣсто раньше; измѣнить этотъ порядокъ существованія и послѣдовательности мы не имѣемъ никакой возможности.
   Далѣе, интроспекція имѣетъ еще другія неудобства сравнительно съ внѣшнимъ наблюденіемъ. Такъ какъ она имѣетъ дѣло только лишь съ воспроизведенными образами, только лишь съ воспроизведеніемъ раньше совершавшихся внутреннихъ процессовъ, то она должна нести всѣ неудобства, связанныя съ воспроизведеніемъ. Въ этомъ послѣднемъ одни элементы выступаютъ яснѣе, другіе темнѣе, чѣмъ они были въ первоначальномъ воспріятіи; отдѣльные элементы никогда не могутъ быть воспроизведены въ такомъ видѣ, какъ они были въ первоначальномъ воспріятіи; и въ этомъ-то" заключается разница между простымъ воспріятіемъ и наблюденіемъ, такъ, какъ это послѣднее постоянно старается повторить впечатлѣніе.
   Такимъ образомъ, внутреннее воспріятіе само по себѣ, во-первыхъ, не можетъ пользоваться наблюденіемъ и, во-вторыхъ, избѣгать тѣхъ ошибокъ, которыя неизбѣжно связаны съ репродукціей представленій.
   Таково мнѣніе нѣкоторыхъ эмпириковъ-психологовъ относительно интроспекціи и его недостаточной пригодности для научныхъ цѣлей. Однако, несмотря на то, что интроспекція влечетъ за собою нѣкоторыя неудобства, она, все-таки, признается фундаментомъ всей психологіи.
   Очень часто упрекаютъ психологовъ такъ называемой объективной школы, въ томъ, что они не признаютъ интроспективнаго метода; но это совершенно несправедливо. Психологи эмпир. школы признаютъ, что изученіе психическаго міра человѣка можетъ совершиться двумя путями: посредствомъ, интроспекціи и посредствомъ объективнаго наблюденія; но они не сомнѣваются въ томъ, что интроспекціи принадлежитъ важнѣйшая роль, потому что каждый объективный фактъ мы выражаемъ въ терминахъ тѣхъ данныхъ, которыя мы почерпнули изъ интроспекціи. "Безъ помощи самонаблюденія всѣ факты внѣшняго наблюденія будутъ также безсодержательны, какъ слова на печатномъ листѣ для глаза, не умѣющаго истолковать смыслъ ихъ внѣшнихъ знаковъ" (Льюисъ: "Изуч. псих.", стр. 90). Такъ, наприм., при изученіи низшихъ животныхъ мы узнаемъ о ихъ душевныхъ состояніяхъ по внѣшнимъ, объективнымъ обнаруженіямъ, сравнивая ихъ съ нашими. Бенъ (Les sens et l'intelligence) замѣчаетъ: "Пока мы говоримъ о нервахъ и фибрахъ, мы совсѣмъ не говоримъ о томъ, что обыкновенно называется психическою жизнью,-- это только объективный методъ изслѣдованія физіологическихъ процессовъ". Милль (въ Логикѣ, кн. VI, гл. IV) требуетъ строгаго разграниченія психологіи отъ физіологіи и находитъ незаконнымъ умышленное отрицаніе психологическаго анализа и построеній теорій духа единственно на физіологическихъ данныхъ; онъ требуетъ синтеза обоихъ методовъ, а принятіе одного только онъ считаетъ большимъ промахомъ для успѣховъ индуктивной науки.
   Спенсеръ также требуетъ синтеза обоихъ методовъ и отвергаетъ возможность и достаточность одного изъ нихъ. Самъ онъ примѣняетъ субъективный методъ для анализа и объективный для синтеза, но, по его собственному признанію, субъективному методу принадлежитъ первенство, такъ какъ безъ него неизвѣстно, о чемъ идетъ рѣчь. Ланге говоритъ (Ист. мат., II, стр. 329): "что касается психологіи, какъ естественной науки, то этимъ прекраснымъ названіемъ до такой степени злоупотребляли, что легко можно подвергнуться опасности выбросить ребенка вмѣстѣ съ водою изъ ванны".
   Во II томѣ Логики Вундтъ приводитъ въ числѣ недостатковъ интроспективнаго метода невозможность наблюденія и часто неясность въ воспроизведеніи состояній сознанія; но эти недостатки устраняются, по его мнѣнію, при соединеніи съ вспомогательными средствами, которыя заключаются, во-первыхъ, въ психо-физическихъ экспериментахъ; во-вторыхъ, въ сравнительно-психологическихъ изслѣдованіяхъ и, наконецъ, въ-третьихъ, историко-психологическихъ данныхъ.
   Такимъ образомъ, психологи эмпирической школы не отрицаютъ интроспекціи, они признаютъ ее за фундаментъ психологіи; но сама по себѣ, по ихъ мнѣнію, она недостаточна, она должна быть дополнена объективнымъ наблюденіемъ и, притомъ, въ его высшей формѣ, именно въ формѣ эксперимента.
   Въ продолженіе двухъ послѣднихъ столѣтій методъ самонаблюденія,-- говоритъ Рибо (Psych. Allem.) -- показалъ свою силу: мы ему обязаны хорошими описаніями, превосходными анализами, но его нива сжата.
   Въ самомъ дѣлѣ, если признать, что роль интроспекціи (въ ея обычномъ смыслѣ) сыграна, что она уже теперь самостоятельно существовать не можетъ, что она нуждается въ опорѣ, такъ какъ сама по себѣ она безсильна создать что-нибудь прочное, то чѣмъ, спрашивается, нужно дополнить эту основу психологіи? Чтобы отвѣтить на этотъ вопросъ, нужно отвѣтить предварительно на другой, именно: въ чемъ заключается задача научной психологіи?
   Я уже указалъ на то, что главною причиной застоя психологіи была метафизика, которая навязывала ей свои пріемы изслѣдованія. Для того, чтобы психологія могла прогрессировать, она должна пользоваться пріемами физическихъ наукъ, она должна быть индуктивной и отвергнуть дедукціи изъ чисто-метафизическихъ гипотезъ о сущности души и проч. "Психологія,-- говоритъ Höffding (Psych. im Umriss. 1887, S. 7),-- есть ученіе о томъ, что мыслитъ, чувствуетъ и желаетъ, въ противуположность физикѣ, какъ ученію о томъ, что движется въ пространствѣ и наполняетъ пространство. Психологъ такъ же мало обязанъ начать съ объясненія того, что такое душа, какъ мало физика принуждена начать съ объясненія того, что такое матерія". Въ самомъ дѣлѣ, "что сказали бы мы о естествоиспытателѣ, который началъ бы съ уясненія сущности природы и который лишь тогда считалъ бы свои изслѣдованія цѣлесообразными, когда бы онъ напередъ точно уяснилъ себѣ, что такое природа? Куда бы дѣвались блистательныя открытія Эрстеда, Фарадея, Плюккера, если бы они сначала метафизически изслѣдовали понятіе магнетизма и лишь потомъ начали бы свои естественно-научныя изслѣдованія?" (Ланге: "Ист. мат.", II, 333).
   Поэтому хотя психологія, какъ обыкновенно принято опредѣлять ее, и есть наука о душѣ, но мы можемъ приняться за изученіе ея "безъ души", т.-е. безъ метафизическихъ предположеній о сущности, непротяженности ея, и можемъ въ этомъ держаться примѣра изслѣдователей въ области физическихъ знаній.
   Задача послѣднихъ заключается въ опредѣленіи сосуществованія и послѣдовательности явленій (Милль: "Лог.", кн. IV, гл. IV). Между состояніями духа существуетъ однообразіе послѣдовательностей, которыя могутъ быть опредѣлены помощью опыта и наблюденія. Поэтому и задача психологіи можетъ быть параллельна задачѣ физическихъ знаній; она можетъ имѣть цѣлью опредѣлить сосуществованіе и послѣдовательность явленій.
   Всѣ физическія знанія своимъ успѣхомъ обязаны, по всеобщему признанію, опыту, эксперименту. Спрашивается, можетъ ли экспериментъ быть примѣняемъ для изученія причинной связи психическихъ явленій?
   "Въ каждомъ случаѣ, который подлежитъ нашему наблюденію,-- говоритъ Милль (Лог., кн. III, гл. VII, § 2),-- существуетъ множество явленій предшествующихъ и послѣдующихъ. Если бы ихъ можно было отдѣлить только въ мысли, или если бы ихъ нельзя было встрѣтить отдѣльно другъ отъ друга, то для насъ было бы невозможно различить дѣйствительные законы или указать извѣстному слѣдствію его причину. Для того, чтобы это сдѣлать, мы должны быть въ состояніи встрѣтить отдѣльно или наблюдать нѣкоторые изъ антецедентовъ, что изъ нихъ вытекаютъ, и нѣкоторыя изъ слѣдствій, что имъ предшествуютъ. Мы должны, однимъ словомъ, послѣдовать правилу Бэкона -- измѣнять объекты. Для того, чтобы варьировать объекты, мы можемъ прибѣгнуть или къ наблюденію или къ опыту: мы можемъ или найти въ природѣ такой случай, который соотвѣтствуетъ нашимъ цѣлямъ, или при помощи искусственнаго распредѣленія объектовъ сдѣлать подобное". Если мы примемъ это миллевское опредѣленіе эксперимента, то какъ мы будемъ въ состояніи дѣлать такія перестановки въ сферѣ душевныхъ явленій, чтобы можно было опредѣлить ихъ причинную взаимозависимость?
   Такого рода оперированіе, возможное въ сферѣ объектовъ физическаго міра, кажется совершенною невозможностью въ сферѣ психическихъ явленій, которыя мы можемъ наблюдать, слѣдуя только ихъ естественному теченію, не имѣя средствъ варьировать ихъ порядокъ сообразно нашимъ цѣлямъ; но это только повидимому. Такъ называемая экспериментальная психологія нашла выходъ изъ этой трудности и съумѣла въ этомъ отношеніи уравнять психологію съ физическими науками.
   Чтобы яснѣе выразить различіе двухъ путей, которыми шла старая и новая психологія, мы можемъ прибѣгнуть къ теоріи экспериментальныхъ методовъ, обязанной Дж. Ст. Миллю. Старая психологія, какъ методъ изслѣдованія, принимала методъ согласія и методъ различія. Новая психологія примѣняетъ также эти два метода, но присоединяетъ также и третій, именно методъ сопутствующихъ измѣненій. Этотъ послѣдній методъ для психологическихъ экспериментовъ оказывается необходимымъ по той причинѣ, что мы не въ состояніи прямо вліять измѣняющимъ образомъ на теченіе явленій сознанія, но можемъ измѣнять только лишь внѣшнія физическія условія, подъ вліяніемъ которыхъ находится наше сознаніе.
   Эта трудность въ психической сферѣ соотвѣтствуетъ такой же трудности въ аналогичной сферѣ физическихъ явленій. Какъ извѣстно, методъ согласія и различія заключается въ томъ, что мы искусственно изолируемъ или предполагаемую причину, чтобы опредѣлить слѣдствіе, или предполагаемое слѣдствіе, чтобы опредѣлить причину. Но есть классъ законовъ, который невозможно опредѣлить при помощи методовъ согласія и различія; это именно законы тѣхъ постоянныхъ причинъ и тѣхъ неразрушимыхъ агентовъ, исключить и изолировать которыхъ нѣтъ никакой возможности. Такъ, наприм., физика не можетъ для изученія теплоты извлекать или вводить ее въ тѣло; она для этого дѣйствуетъ не прямымъ путемъ; она увеличиваетъ теплоту или уменьшаетъ ее; заставляетъ ее измѣняться и изучаетъ эти измѣненія въ ихъ видимыхъ и ощутимыхъ эффектахъ. Точно также и въ сферѣ психическихъ явленій невозможно уничтожить и снова возстановить извѣстную форму умственной дѣятельности, чтобы изучить природу ея и послѣдовательность явленій; но за то есть возможность заставить ее измѣняться посредствомъ ея физическаго сопутствующаго. Психическія измѣненія изучаются не прямымъ путемъ, но посредствомъ измѣненій физическихъ явленій, которыя въ данномъ случаѣ изучаются прямо (см. объ этомъ Ланге: "Ист. мат.", II, 348; Льюисъ: "Изуч. психол.", 101. Volkmann, 44, Ribot, Wundt).
   Такимъ образомъ, ясно, что такъ какъ психическій организмъ принадлежитъ къ числу явленій, непосредственное измѣненіе которыхъ для насъ немыслимо, но которыя могутъ подвергаться извѣстной модификаціи при измѣненіи внѣшнихъ сопутствующихъ явленій, подлежащихъ точнымъ измѣреніямъ то мы имѣемъ, слѣдовательно, возможность измѣренія психическихъ явленій. Этимъ самымъ экспериментальной психологіи открывается возможность, оставляя поверхностное наблюденіе (удѣлъ прежней психологіи), перейти къ точному измѣренію психическихъ явленій.
   Прежде чѣмъ перейти къ спеціальному разсмотрѣнію приложенія числа къ явленіямъ сознанія, позволю себѣ резюмировать словами Вундта цѣль и объемъ экспериментальной психологіи (Phil. St., В. I): "Задача экспериментальной психологіи заключается въ томъ, чтобы содержаніе сознанія разложить на его составные элементы, изучить эти элементы въ ихъ качественныхъ и количественныхъ свойствахъ и точнымъ образомъ опредѣлить отношеніе сосуществованія и послѣдовательности. Эта задача идетъ вполнѣ параллельно той, которой слѣдуетъ физика въ изученіи внѣшнихъ явленій. Физика также разлагаетъ естественныя явленія на ихъ составныя части, опредѣляетъ свойства послѣднихъ и ихъ временныя отношенія. Факты, составляющіе предметъ экспериментальной психологіи, должны быть описываемы съ возможно большею точностью; тѣмъ самымъ, что экспериментальная психологія стремится быть точной, она отличается отъ обыкновенной психологіи, оперирующей съ такъ называемымъ самонаблюденіемъ.
   "Послѣдней, въ сферѣ внѣшняго опыта, противуполагается не какой-нибудь особый родъ физики, но просто обыкновенное воспріятіе внѣшнихъ явленій, какъ это возможно для нашихъ органовъ чувствъ безъ количественныхъ опредѣленій или какихъ-либо другихъ вспомогательныхъ пріемовъ. Очевидно, что это обыкновенное воспріятіе чувствъ съ такимъ же правомъ можетъ заявить претензію быть наукой, какъ и обыкновенная психологія; даже можно сказать, что оно отличается большею точностью, чѣмъ эта послѣдняя, такъ какъ существенное требованіе хорошаго Наблюденія есть, конечно, независимость наблюдаемыхъ объектовъ отъ случайныхъ свойствъ; само собою разумѣется, что въ этомъ отношеніи внѣшніе объекты болѣе независимы отъ наблюдателя, чѣмъ факты собственнаго сознанія".
   Давно уже выражалась мысль, что приложимость математики къ извѣстной наукѣ считается признакомъ ея совершенства, такъ какъ это даетъ возможность съ наибольшею точностью опредѣлять взаимозависимость явленій данной области. Всѣ физическія науки совершенствуются по мѣрѣ того, какъ приложеніе числа становится все шире и шире.
   Возможно ли, спрашивается, приложеніе числа къ анализу явленій внутренней жизни, можно ли надѣяться на то, что когда нибудь психологія займетъ мѣсто въ ряду точныхъ паукъ,-- по крайней мѣрѣ, въ томъ смыслѣ, что законы ея будутъ выражаться помощью математическихъ формулъ?
   Справедливо то, что для приложенія количественнаго анализа встрѣчаются большія трудности; нужно также согласиться съ мнѣніемъ тѣхъ, которые утверждаютъ, что въ области собственно представленій измѣреніе невозможно. Въ самомъ дѣлѣ: "Для всякаго измѣренія нужна общая мѣра, которую необходимо опредѣлить предварительно; при этомъ неопредѣленная величина обращается въ опредѣленную именно тѣмъ, что она измѣряется другою опредѣленною, съ которою она находится въ постоянномъ отношеніи. Такое постоянство отношеній существуетъ только между причинами и ихъ слѣдствіями; поэтому явленія могутъ измѣряться двумя путями -- по ихъ причинамъ или по ихъ слѣдствіямъ. Послѣдній путь измѣренія въ естествознаніи есть общее правило; такъ, наприм., общія причины внѣшнихъ явленій, силы природы, измѣряются производимыми ими дѣйствіями, движеніями. Напротивъ, въ психологіи вездѣ, гдѣ только можетъ быть рѣчь объ измѣреніи, приходится измѣрять обратно слѣдствіе по причинамъ. Смѣну и теченіе нашихъ внутреннихъ состояній мы измѣряемъ по ихъ внѣшнемъ причинамъ, именно по движеніямъ во внѣшнемъ мірѣ" (Wundt). Такимъ образомъ, соматическій способъ изученія психическихъ явленій, т.-е. изученіе при помощи изслѣдованія измѣненія физическаю сопутствующаго, даетъ возможность пользоваться измѣреніемъ въ области психологіи; та отрасль психологіи, которая занимается изученіемъ психическихъ актовъ въ ихъ численныхъ отношеніяхъ, называется психометріей въ обширномъ смыслѣ; изъ нея выдѣляется, какъ совершенно самостоятельный отдѣлъ, психофизика, которая имѣетъ цѣлью изучить отношеніе, существующее между психическими состояніями и физическими возбужденіями, отъ нея отличается психометрія въ тѣсномъ смыслѣ, какъ измѣреніе продолжительности нѣкоторыхъ простѣйшихъ психическихъ актовъ.
   Послѣ этого краткаго обзора различныхъ воззрѣній на методы въ психологіи, на ихъ относительную цѣнность, я изложу общіе результаты психометрическихъ изслѣдованій и тѣ законы или обобщенія, которые указываютъ на сосуществованіе или послѣдовательность извѣстныхъ фактовъ душевной жизни. Считаю нужнымъ предупредить, что я не стану указывать, во-первыхъ, на технику производства опытовъ, во-вторыхъ, какъ это ни покажется страннымъ (съ перваго раза), я почти не буду приводить цифръ, даже среднихъ, потому что цифры въ этой сферѣ имѣютъ значеніе не по своимъ абсолютнымъ величинамъ, а по своимъ относительнымъ, которыя даютъ возможность аналитическимъ путемъ опредѣлить отношеніе и связь тѣхъ или другихъ психическихъ актовъ. При этомъ, приводя результаты, часто кажущіеся парадоксальными, я не вхожу въ объясненіе ихъ, такъ какъ считаю необходимымъ оставаться только въ предѣлахъ поставленной мною задачи, которая заключается въ томъ, чтобъ показать, что результаты, добытые психометріей, не могли быть найдены путемъ одною лишь самонаблюденія и даже часто кажутся совершенно ему противорѣчащими и что вслѣдствіе этого психометрія, какъ отдѣльная отрасль психологіи, должна имѣть свой raison d'être.
   

II.
Результаты психометріи.

   Считаю необходимымъ предварительно уяснить значеніе двухъ терминовъ, которые часто будутъ употребляться впослѣдствіи: это именно перцепція и апперцепція. Изъ представленій, находящихся въ нашемъ сознаніи въ данный моментъ, одни имѣетъ большую ясность и отчетливость, а другія -- меньшую. Если, выражаясь образно, мы скажемъ относительно представленій вообще, находящихся въ извѣстный моментъ въ сознаніи, что они находятся въ свѣтломъ полѣ сознанія, то наиболѣе свѣтлую часть поля можно назвать свѣтлымъ пунктомъ сознанія. Тогда перцепціей можно назвать появленіе представленія на полѣ сознанія вообще, а апперцепціей появленіе его въ свѣтломъ пунктѣ. Если, напримѣръ, я на улицѣ веду съ кѣмъ-нибудь разговоръ, то рѣчь моего собесѣдника будетъ занимать свѣтлый пунктъ моего сознанія; стукъ экипажей, лай собакъ будутъ занимать также мое сознаніе, но только болѣе темныя его части. Всякое впечатлѣніе, начинающее дѣйствовать на сознаніе, сначала входитъ въ поле сознаніе, а затѣмъ въ свѣтлый пунктъ его, т.-е. сначала перципируется, а затѣмъ апперципируется.
   Для того, чтобы опредѣлить путемъ измѣреній природу сложныхъ психическихъ актовъ, необходимо предварительно изслѣдовать природу элементарныхъ процессовъ, входящихъ въ составъ ихъ. Но здѣсь оказывается, что даже самыя простѣйшія изъ нихъ никогда не могутъ быть совершенно выдѣлены, а всегда являются отдѣльнымъ звеномъ такого процесса, въ которомъ остальныя звенья составляются моментами чисто-физіологическаго характера. Вслѣдствіе этого, для опредѣленія природы психическаго акта, входящаго въ составъ такой цѣпи явленій, нужно при помощи особенныхъ пріемовъ выдѣлить его изъ указаннаго рода.
   Самымъ простѣйшимъ умственнымъ процессомъ нужно считать тотъ, когда субъектъ, собирающійся воспринимать, заранѣе знаетъ, какого рода впечатлѣніе будетъ дѣйствовать на его органы чувствъ и когда онъ ожидаетъ это впечатлѣніе; само собою понятно, что въ этомъ случаѣ впечатлѣніе должно быть самаго простаго свойства, т.-е. простое звуковое, свѣтовое, осязательное и т. п. возбужденіе.
   Мы не имѣемъ возможности опредѣлить продолжительность этого простѣйшаго психическаго акта непосредственно, а только изъ сложныхъ временъ, въ которыя онъ входитъ какъ составная часть. Это послѣднее сложное время принято называть временемъ реакціи, потому что субъектъ, подвергающійся эксперименту, даетъ знать о томъ, что этотъ процессъ у него совершился тѣмъ, что производитъ опредѣленное движеніе, реагируетъ. Онъ называется еще временемъ простой реакціи, потому что въ данномъ случаѣ дѣло идетъ о простѣйшемъ психическомъ актѣ.
   Въ психометрическихъ изслѣдованіяхъ время измѣряется посредствомъ особеннаго прибора, называемаго хроноскопомъ; мы не можемъ дать подробнаго описанія этого прибора, который, къ тому же, варьируется для каждаго разряда опытовъ; но можемъ только сказать (что, впрочемъ, для нашей цѣли вполнѣ достаточно), что хроноскопъ состоитъ изъ часовъ, показывающихъ время въ тысячныхъ частяхъ секунды и могущихъ по произволу приводиться въ движеніе и останавливаться посредствомъ электромагнитныхъ приспособленій. Хроноскопъ пускается въ ходъ въ тотъ моментъ, когда начинаетъ дѣйствовать извѣстное впечатлѣніе, и останавливается субъектомъ въ тотъ моментъ, когда оконченъ актъ, составлявшій цѣль опыта.
   Для опредѣленія времени простой реакціи, субъекту говорятъ, напримѣръ, что будетъ дѣйствовать свѣтовое впечатлѣніе; онъ долженъ, какъ только восприметъ это впечатлѣніе, посредствомъ надавливанія остановить хроноскопъ; въ данномъ случаѣ у субъекта является предварительное напряженіе вниманія относительно ожидаемаго впечатлѣнія и у него въ это время совершается слабая апперцепція впечатлѣнія и слабая апперцепція двигательнаго представленія. Какъ только появится ожидаемое впечатлѣніе, то апперцепція его совершится мгновенно, такъ какъ она была уже въ слабомъ видѣ; быстро будетъ посланъ волевой импульсъ, такъ какъ онъ былъ уже почти готовъ.
   Процессъ времени простой реакціи, т.-е. времени, которое протекаетъ отъ начала впечатлѣнія до того момента, когда явилось указаніе, что процессъ совершился, можетъ складываться изъ слѣдующихъ отдѣльныхъ процессовъ.
   Во-первыхъ, проведеніе возбужденія отъ органовъ чувствъ къ мозгу.
   Во-вторыхъ, вхожденіе въ свѣтлое поле сознанія (перцепцію).
   Въ-третьихъ, вхожденіе въ свѣтлый пунктъ сознанія (апперцепцію).
   Въ-четвертыхъ, волевое возбужденіе, которое освобождаетъ въ центральномъ органѣ импульсъ къ движенію.
   Въ-пятыхъ, проведеніе возникшаго такимъ образомъ двигательнаго возбужденія къ мускуламъ и наростаніе энергіи въ послѣднихъ.
   Первый и послѣдній изъ этихъ процессовъ суть чисто-физіологическіе (вѣдь, они ничто иное, какъ проведеніе нервнаго возбужденія). Три средніе процесса: перцепцію, апперцепцію и развитіе волеваго импульса можно назвать процессами психо физическими, потому что они одновременно имѣютъ и физіологическую, и психологическую стороны, т.-е. сопровождаются сознаніемъ.
   Время простой реакціи въ указанномъ смыслѣ есть время, которое протекаетъ отъ воздѣйствія какого нибудь простаго впечатлѣнія заранѣе извѣстнаго свойства до совершенія произвольнаго движенія. Цифры, полученныя различными экспериментаторами, въ общемъ будучи довольно сходны, не всегда равны, что, конечно, находится въ зависимости отъ самыхъ разнообразныхъ постороннихъ вліяній, освободиться отъ которыхъ вполнѣ, кажется, невозможно ни при какомъ экспериментѣ. Это различіе цифръ многихъ скептиковъ даже приводило къ мысли о невозможности самаго измѣренія. Для разныхъ областей чувствъ получились разныя цифры для одной и той же области чувствъ, при различіи впечатлѣній получались разныя цифры. Наприм., для кожныхъ возбужденій при дѣйствованіи электричествомъ время реакціи оказывается значительно меньше, чѣмъ при обыкновенномъ осязательномъ возбужденіи. Можно было, слѣдовательно, думать, что въ этомъ случаѣ существенную роль играетъ видъ возбужденія, т.-е. что звуковыя ощущенія требуютъ меньшее время реакціи, чѣмъ свѣтовыя. Однако, оказалось, что сюда входитъ другая причина. Это именно интензивность ощущенія: ибо хотя во всѣхъ опытахъ съ простою реакціей употребляются возбужденія умѣренной силы, но нельзя сказать, чтобы ихъ дѣйствія на чувствующіе нервы были совершенно равны; мы не имѣемъ никакой возможности возбужденія различныхъ органовъ чувствъ, но сознаніе будетъ приблизительно одинаково; это именно бываетъ тогда, когда эти послѣдніе едва достигаютъ порога возбужденія {Порогомъ возбужденія (Reizschwelle) называется тотъ моментъ, когда возбужденіе начинаетъ быть едва различимымъ для сознанія: такъ, наприм., звуковое колебаніе при 45 тыс. въ секунду находятся за порогомъ сознанія, такъ какъ при такихъ условіяхъ звукъ неслышимъ при колебаніяхъ около 40,860 (въ опытахъ Прейера); когда звукъ начинаетъ быть едва различимъ (для различныхъ, впрочемъ, индивидуумовъ), то звуковое возбужденіе находится у порога (Wundt: "Phys. Psych.". II Aufl. В. 1,828).}, т.-е. когда они бываютъ едва различимы для сознанія. Оказалось, что въ этомъ случаѣ время реакціи для всѣхъ чувствъ будетъ равно.
   Нужно, слѣдовательно, думать, что, по отношенію къ апперцепціи, ни одно чувство не можетъ быть поставлено выше или ниже другаго; но различія, обыкновенно наблюдаемыя во временахъ реакціи, зависятъ отъ различныхъ интензивностей, съ которыми возбужденія дѣйствуютъ на наше сознаніе, fia это могутъ возразить, что, вѣдь, это можно было предвидѣть на основаніи физіологическаго закона, что распространеніе возбужденія въ нервномъ волокнѣ съ возростающею силой возбужденія пріобрѣтаетъ большую скорость. Однако, вычисленія показали, что физіологическій моментъ здѣсь играетъ очень несущественную роль; при производствѣ опытовъ выяснилось, что время реакціи сокращается вслѣдствіе сильнаго напряженія апперцепціи и что, слѣдовательно, моментъ психо-физіологическій, а не физіологическій, имѣетъ здѣсь существенное значеніе.
   Если бы теперь мы задались вопросомъ, какъ распредѣляется время реакціи между отдѣльными членами его, а, главнымъ образомъ, между апперцепціей и волей, то пока не представлялось возможности рѣшить; возможнымъ оказывалось измѣненіе величины каждаго члена процесса реакціи.
   Въ опыты можно ввести рядъ условій, которыя могутъ измѣнять продолжительность реакціи, а именно вліять замедляющимъ или ускоряющимъ образомъ на апперцепцію.
   Если, во-первыхъ, впечатлѣніе заранѣе извѣстно по отношенію ко времени появленія и качеству и интензивности, то вниманіе съ такою силой аккомодируется къ ожидаемому впечатлѣнію, что время апперцепціи почти обращается въ нуль или въ величину, близкую къ нулю. Само собою понятно, что обратныя условія, т.-е. неизвѣстность относительно того, какого качества и въ какое время начнетъ дѣйствовать извѣстное впечатлѣніе, вліяетъ замедляющимъ образомъ. Далѣе, возбужденіе, появленіе котораго хотя и, ожидается, но для интензивности котораго не существуетъ приспособленія, требуетъ большее время реакціи. Еще болѣе, чѣмъ при впечатлѣніяхъ, интензивностъ которыхъ неизвѣстна заранѣе, время реакціи замедляется при совершенно неожиданныхъ впечатлѣніяхъ.
   Усложненія другаго рода возникаютъ тогда, когда при реагированіи на впечатлѣніе опредѣленнаго качества и интензивности заставляютъ дѣйствовать еще другое возбужденіе. Въ этомъ случаѣ время болѣе или менѣе значительно удлиняется. Здѣсь получился довольно неожиданный результатъ. Важнымъ оказывается для замедленія времени реакціи, будетъ ли побочное возбужденіе однородно съ главнымъ, или нѣтъ, т.-е. будетъ ли, наприм., при главномъ звуковомъ и побочное звуковое или же свѣтовое. Изъ произведенныхъ съ этой цѣлью опытовъ получились слѣдующіе результаты: затрудняется вліяніе на вниманіе при разнородныхъ возбужденіяхъ больше, чѣмъ при однородныхъ, хотя а priori нужно было бы ждать обратнаго, такъ какъ, вѣдь, однородный впечатлѣнія могутъ мѣшать различенію.
   Можно было бы привести еще массу условій, вліяющихъ на измѣненіе времени реакціи, наприм., возрастъ, время мда, предшествующія состоянія болѣзнь, тѣлесное возбужденіе, привычку, упражненіе и пр., но на недостаткомъ мѣста я отказываюсь это сдѣлать.
   На вопросъ, на долю какого момента апперцепціи или волеваіо возбужденія приходится ускореніе или замедленіе реакціи, до послѣднихъ опытовъ, о которыхъ я сейчасъ упомяну, нельзя было отвѣчать вполнѣ опредѣлительно, такъ какъ въ моментъ реагированія субъектъ находится въ напряженномъ состояніи какъ относительно ожидаемаго впечатлѣнія, такъ и относительно волеваго импульса, который онъ долженъ послать.
   Изслѣдованіе Лудвига Ланге, помѣщенное въ Phil. Stud., показываетъ, какъ шатко мнѣніе тѣхъ, которые склонны отрицать значеніе психометріи на томъ только основаніи, что цифры, получаемыя экспериментаторами, часто не согласны другъ съ другомъ; эта работа является характерною страницей изъ исторіи психометріи, такъ какъ показываетъ, какъ сравнительно быстро совершенствуется техника опытовъ.
   Какъ я уже выше указалъ, цифры для времени простой реакціи получались довольно различныя и разстояніе между максимумомъ и минимумомъ часто было довольно значительно, несмотря на то, что опыты, повидимому, производились при одинаковыхъ приблизительно условіяхъ; экспериментаторы старались объяснить это различными причинами: утомленіемъ, упражненіемъ и т. д. и старались, разумѣется, устранить эти условія; однако, всего этого оказалось недостаточно. Въ самомъ дѣлѣ, Ланге указалъ, что здѣсь существуетъ факторъ, способный выяснить эти значительныя колебанія, и что вопросъ о простой реакціи дифференцируется; теперь разсматриваются, какъ два различныхъ явленія, тѣ явленія, которыя раньше отождествлялись и сбивали съ толку изслѣдователей.
   Я уже указалъ, что ожиданіе впечатлѣнія имѣетъ значеніе для ускоренія или замедленія реакціи. Изъ изслѣдованія Ланге выясняется, "что на продолжительность реакціи имѣетъ вліяніе, сосредоточиваетъ ли субъектъ ожиданіе на органѣ чувства, который долженъ воспринять впечатлѣніе, или же на реакціонномъ движеніи, которое онъ долженъ совершить".
   1) Можно получить реакціи, когда субъектъ совершенно не думаетъ о предстоящемъ чувственномъ впечатлѣніи, а, напротивъ, какъ можно сильнѣе приготовляетъ иннервацію для реакціоннаго движенія, которое онъ долженъ совершить.
   2) Съ другой стороны, можно, совершенно избѣгая предварительной двигательной иннерваціи, направить все свое вниманіе на ожидаемое впечатлѣніе, причемъ одновременно субъектъ задается цѣлью, непосредственно послѣ воспріятія впечатлѣнія, послать импульсъ къ движенію; реакціи, полученныя въ этомъ послѣднемъ случаѣ, совершенно отличаются отъ реакцій перваго рода, какъ относительно психологическаго значенія, такъ и относительно продолжительности.
   Назовемъ первый родъ реакціи мускульною реакціей, а второй родъ реакціи -- сенсорною реакціей. Оказалось, что въ случаѣ сенсорной реакціи продолжительность почти въ два раза больше, чѣмъ въ случаѣ мускульной реакціи. Экспериментаторъ объясняетъ это тѣмъ, что мускульная реакція имѣетъ чисто рефлективный характеръ, между тѣмъ какъ сенсоріальная включаетъ въ себя и чисто-психическій моментъ. Схема простой реакціи, которую мы привели выше, претерпѣваетъ существенныя измѣненія. Во-первыхъ, въ мускульной реакціи волевое возбужденіе совсѣмъ не сознается; а волевое возбужденіе, которое не сознается, не можетъ быть названо волевымъ возбужденіемъ; вѣдь, критеріемъ волевого дѣйствія является то обстоятельство, что мы совершаемъ его съ полнымъ сознаніемъ. Но такъ какъ, къ тому же, мускульная реакція не включаетъ совершенно апперцепціи, то мы можемъ сказать, что эта форма реакціи есть, въ сущности, ничто иное, какъ мозговой рефлексъ. Что касается сенсоріальной реакціи, то, въ случаѣ предварительнаго напряженія вниманія, апперцепція, вѣроятно, во времени сливается съ перцепціей, продолжительность апперцепціи равняется нулю.
   И такъ, во что же обращается идеальная схема реакціи, предложенная Вундтомъ? Какъ распредѣляется время реакціи между отдѣльными членами его? Пока разрѣшить это едва ли возможно, но мы можемъ сказать, что мускульная реакція -- это рефлексъ, слѣдовательно, актъ не психическій; сенсорная реакція съ предварительнымъ напряженіемъ вниманія имѣетъ только одинъ психическій членъ: волевое возбужденіе.
   Такимъ образомъ, въ простой реакціи мы имѣемъ дѣло съ психическимъ явленіемъ съ сильно подчеркнутымъ физіологическимъ характеромъ. Теперь перейдемъ въ акту чисто-психическаго характера.
   При разсмотрѣнныхъ нами условіяхъ апперцепція могла совершаться очень легко; но этотъ процессъ можно усложнить; для этого нужно, чтобы воспріятіе впечатлѣнія связывалось съ извѣстнымъ различеніемъ его отъ другихъ впечатлѣній. Напримѣръ, дается нѣсколько цвѣтовъ; реагирующій долженъ воспринять все предложенное количество, различить заранѣе условленный цвѣтъ и произвести реакцію, какъ знакъ того, что различеніе совершилось. Въ простой реакціи апперцепція была чрезвычайно несложна, нужно было реагировать на одно впечатлѣніе, которое было, притомъ, заранѣе извѣстно; здѣсь приходится имѣть дѣло съ нѣсколькими, причемъ одно представленіе должно быть вполнѣ отчетливо; такая реакція называется реакціей различенія; очевидно, что въ этой реакціи апперцепціи задается несравненно болѣе сложная задача, чѣмъ въ случаѣ простой реакціи. Здѣсь, конечно, также возможны градаціи; различеніе будетъ простое, если происходитъ между двумя простыми впечатлѣніями; различеніе будетъ сложное, если происходитъ между болѣе чѣмъ двумя впечатлѣніями.
   Опыты для опредѣленія продолжительности процесса различенія производятся слѣдующимъ образомъ: субъекту говорятъ, что онъ долженъ реагировать на одинъ изъ двухъ цвѣтовъ (на бѣлый или же на черный), положимъ, на бѣлый. Въ тотъ моментъ, когда бѣлый цвѣтъ начинаетъ дѣйствовать на субъекта, пускается въ ходъ хроноскопъ; когда субъектъ различилъ, что это именно тотъ цвѣтъ, на который онъ долженъ былъ реагировать, онъ останавливаетъ хроноскопъ; на хроноскопѣ получается указаніе, сколько времени нужно для реакціи при процессѣ различенія. Обращаю вниманіе на то, что на хроноскопѣ отмѣчается время, нужное для реакціи. Если же мы изъ полученнаго такимъ образомъ времени вычтемъ время простой реакціи, то получимъ время, нужное для самаго акта различенія.
   Такъ какъ мы вычитаемъ время простой реакціи, то, значитъ, мы вычитаемъ время, нужное, во-первыхъ, для проведенія возбужденія къ центрамъ, во-вторыхъ, на перцепцію, въ-третьихъ, время волеваго возбужденія, вѣчетвертыхъ, время проведенія возбужденія къ периферіи. Такимъ образомъ, въ остаткѣ получается время апперцепціи.
   Изъ опытовъ "различенія" зрительныхъ и слуховыхъ впечатлѣній оказалось, что, съ возрастаніемъ числа ожидаемыхъ впечатлѣній, время, необходимое для акта различенія, возрастаетъ. Повидимому, этотъ законъ психометріи не приноситъ съ собою ничего новаго; вѣдь, это и нужно было ожидать а priori. Между тѣмъ, это далеко не такъ. Предпринято было дослѣдованіе на 1, 2, 3, 4 и т. д. цифры. Въ результатѣ получилось, что времена различенія не обнаружили опредѣленнаго увеличенія вмѣстѣ съ возрастаніемъ числа ожидаемыхъ впечатлѣній.
   Реакція "различенія" можетъ быть еще осложнена слѣдующимъ образомъ: въ реакціи "различенія" субъектъ обозначалъ окончаніе этого процесса тѣмъ, что надавливаніемъ правой руки онъ останавливалъ хроноскопъ. По можно сдѣлать такъ, чтобы онъ въ одномъ случаѣ останавливалъ хроноскопъ правою рукой, а въ другомъ случаѣ лѣвою; субъекту теперь представляется болѣе сложная задача: онъ долженъ сначала совершить различеніе между двумя впечатлѣніями, а затѣмъ выбрать между правою и дѣвою рукой. Слѣдовательно, въ этомъ случаѣ къ апперцепціи впечатлѣній присоединяется волевое возбужденіе или, иначе сказать, выборъ между двумя иннерваціонными токами. Само собою разумѣется, что реакція въ этомъ послѣднемъ случаѣ значительно сложнѣе, чѣмъ въ двухъ первыхъ. Если бы мы пожелали опредѣлить, сколько нужно времени для выбора между двумя волевыми импульсами, то для этого мы должны изъ всего времени реакціи вычесть время простой реакціи, время различенія, и въ остаткѣ получимъ время "выбора".
   Процессъ, который совершается при актѣ выбора, расчисляется приблизительно слѣдующимъ образомъ (Merkel: "Phil. Stud." II, 118--120): "Проведенное чрезъ зрительные нервы одно изъ свѣтовыхъ впечатлѣній дѣйствуетъ на зрительные центры, затѣмъ проводится въ болѣе спеціальные сенсорные центры (наприм., цифровыя впечатлѣнія въ спеціальные центры письма), затѣмъ апперципируются на путяхъ, которые отъ названныхъ центровъ ведутъ въ апперцептивный центръ. Чтобы затѣмъ на апперципированное впечатлѣніе отвѣтить соотвѣтствующимъ реакціоннымъ движеніемъ, апперцептивная дѣятельность должна выбрать одинъ изъ путей, примыкающихъ къ апперцептивному центру; путь этотъ долженъ провести возбужденіе, исходящее отъ воли, къ нервамъ и мускуламъ, принимающимъ участіе въ реакціонномъ движеніи".
   Изъ наиболѣе интересныхъ результатовъ можно привести слѣдующіе:
   1) Времена выбора у всѣхъ реагирующихъ при переходѣ отъ 2 до 10 впечатлѣній обнаруживаютъ возростаніе, идущее параллельно увеличенію числа впечатлѣній; возростаніе это вначалѣ происходитъ гораздо быстрѣе, чѣмъ при концѣ.
   2) Времена выбора у различныхъ реагирующихъ обнаруживаютъ значительныя индивидуальныя различія, которыя выступаютъ уже при 2-хъ впечатлѣніяхъ, при 5-ти впечатлѣніяхъ значительно возростаютъ, затѣмъ опять убываютъ, такъ что при 10-ти впечатлѣніяхъ индивидуальныя различія почти совершенно уничтожаются.
   Позволяю себѣ остановиться на отношеніи, существующемъ между актомъ "выбора" и различенія: законъ, найденный для этого отношенія, есть одинъ изъ самыхъ блестящихъ пріобрѣтеній психометріи.
   Выражается онъ слѣдующимъ образомъ: "чѣмъ дольше у извѣстнаго лица время различенія, тѣмъ короче время выбора, и наоборотъ"; это значитъ, что различеніе и выборъ, взятые вмѣстѣ, составляютъ до извѣстной степени одиночный психическій актъ, въ томъ смыслѣ, что они въ отношеніи продолжительности не обнаруживаютъ значительныхъ индивидуальныхъ различій, хотя бы взятые въ отдѣльности процессы различенія и "выбора" были различны, т.-е. если у реагирующаго время различенія незначительно, то велико время выбора; если время выбора незначительно, то велико время различенія; но, несмотря на измѣненія времени различенія и времени выбора, сумма ихъ остается приблизительно постоянной. Возьмемъ примѣръ. Получались для времени воли у одного 0,042, у другаго 0,178, для времени различенія у одного 0,148, у другаго 0,22. Но если сложить время различенія и время выбора, то получится довольно сходная средняя 0,190--0,200.
   Значительныя индивидуальныя различія въ слагаемыхъ сглаживаются въ суммѣ. Этотъ фактъ указываетъ на родъ психическаго постояннаго, въ моторомъ оба психическіе процесса -- "различеніе" и "выборъ" -- соединяются въ одну, такъ сказать, единицу и этимъ уничтожаютъ индивидуальныя различія, существующія въ каждомъ, взятомъ отдѣльно.
   Опыты подъ вліяніемъ медикаментовъ на продолжительность психическихъ актовъ дали слѣдующіе результаты. Вліяніе хлороформа и эѳира можно раздѣлить на двѣ стадіи: въ первой стадіи продолжительность простѣйшихъ психическихъ актовъ увеличивается, а во второй уменьшается; совсѣмъ противуположное дѣйствіе алкоголя: здѣсь продолжительность сначала уменьшается, а затѣмъ увеличивается. Затѣмъ можно было также констатировать, что въ первой стадіи алкогольнаго вліянія ускоряется преимущественно актъ выбора (переходъ центральныхъ состояній возбужденія въ моторныя области чрезвычайно облегченъ), во второй стадіи угнетается преимущественно актъ различенія (затрудненіе воспріятія впечатлѣнія). Эти факты, кажется, противорѣчатъ обычнымъ воззрѣніямъ на вліяніе этихъ ядовъ, наприм., у Richet (Revue de deux Mondes 1877, XIX, 833): "de aorte que l'intoxication par le chloroforme suit une marche parallèle à l'intoxication par l'alcohol!".
   Можно задать еще болѣе сложную задачу апперцепціи, чѣмъ она имѣла при различеніи; въ этомъ процессѣ умъ долженъ былъ отличить одно представленіе изъ двухъ или нѣсколькихъ; но можно заставить, чтобъ онъ воспринялъ не одно, а нѣсколько впечатлѣній, притомъ, такъ, чтобъ эти нѣсколько впечатлѣній составляли одно представленіе. Возьмемъ примѣръ. Въ процессѣ различенія давалось, наложимъ, двѣ цифры: 7 и 5; субъектъ долженъ былъ реагировать на цифру 7; если на экранѣ появлялась эта цифра, то субъектъ реагировалъ. Этотъ процессъ усложняется слѣдующимъ образомъ: на экранѣ появляется число 75; субъектъ долженъ воспринять сначала, разумѣется, 7, а затѣмъ 5 и, наконецъ, комплексъ ихъ, какъ число 75, и только послѣ этого онъ долженъ былъ реагировать; само собою разумѣется, что этотъ послѣдній процессъ гораздо сложнѣе, чѣмъ процессъ "различенія"; въ актѣ различенія нужно воспринять съ наибольшею отчетливостью одно впечатлѣніе, здѣсь такъ воспринять нужно ихъ цѣлый рядъ, и, притомъ, этотъ рядъ нужно соединить въ одно представленіе.
   Само собою понятно, что чѣмъ больше рядъ, тѣмъ труднѣе его воспринять, и, слѣдовательно, нужно больше времени для его воспріятія. Теперь представляется интересный вопросъ: пропорціонально ли увеличенію числа представленій увеличивается и время, нужное для ихъ воспріятія? Изслѣдованія показали, какъ и нужно было ожидать, что времена для апперцепціи чиселъ увеличиваются съ числомъ цифръ, но нельзя было констатировать опредѣленнаго закона увеличенія; увеличеніе незначительно для трехзначнаго числа, сильнѣе при переходѣ къ 4-хъ значнымъ, отъ этихъ къ 5 ти значнымъ и, наконецъ, отъ послѣднихъ къ 6-ти значнымъ. Глазъ воспринимаетъ три цифры еще удобно, какъ цѣлое, т. е. узнаетъ его, какъ одинъ образъ, какъ одну и двѣ цифры. Въ противуположность этому, при распознаваніи 5-ти знатныхъ и 6-ти знатныхъ совершенно непроизвольно является дихотомія (т.-е. дѣленіе на 2): 4-хъ знатные разлагаются на пару 2-хъ знатныхъ; при 5-ти знатныхъ происходитъ дѣленіе на 2 и 3 цифры.
   Небезынтересно также и то обстоятельство, что всѣ четырехзначныя цифры, начинающіяся съ 18 (цифры текущаго столѣтія), требуютъ меньше времени апперцепціи, чѣмъ другія 4-хъ знатныя.
   Другими объектами для опредѣленія продолжительности апперцепцію зрительныхъ представленій служили геометрическія фигуры. Точно такимъ же образомъ, какъ и въ числахъ, и здѣсь старались соблюсти извѣстную градацію; приводились правильные и неправильные 3-хъугольники, 4-хъугольн. и 5-тиугольн. Нужно было бы думать, что существуетъ различіе во временахъ апперцепціи, смотря по числу сторонъ, по правильности илю неправильности фигуръ; такъ какъ, вѣдь, различіе числа сторонъ, различіе фигуръ должны вызвать различныя количества временъ, необходимыхъ для ихъ распознаванія; однако, это апріорное предположеніе не подтверждается, такъ какъ всѣ фигуры апперципировались съ одинаковою скоростью. Пытались производить опыты надъ апперцепціей сложныхъ представленій также и въ сферѣ слуховыхъ впечатлѣній; оказалось, что время воспріятія односложныхъ словъ гораздо короче, чѣмъ воспріятіе зрительныхъ представленій такой же сложности.
   Апперцепціи можетъ быть предложена еще слѣдующая задача. Требуется апперципировать цѣлый рядъ слѣдующихъ другъ за другомъ представленій; чтобы воспринять ихъ какъ отдѣльныя представленія, нужно произвести нѣсколько послѣдовательныхъ актовъ апперцепціи; но для того, чтобъ это могло случиться, именно, чтобы каждый данный членъ ряда могъ апперципироваться отдѣльно, нужно, во-первыхъ, чтобы прошло извѣстно" количество времени, необходимое для апперцепціи, и, во-вторыхъ, нужно, чтобы каждое впечатлѣніе отдѣлялось другъ отъ друга извѣстнымъ интерваломъ времени. Это послѣднее необходимо потому, что хотя воспріятіе извѣстнаго возбужденія и окончено, однако, нельзя сдѣлать перехода ко второму впечатлѣнію, потому что отъ перваго впечатлѣнія въ апперцептивныхъ центрахъ остается слѣдъ, для заглаживанія котораго нуженъ нѣкоторый промежутокъ времени. Это промежуточное время -- самое продолжительное при зрительныхъ ощущеніяхъ и самое короткое при слуховыхъ. Наприм., если на глазъ дѣйствуютъ свѣтовыя впечатлѣнія въ быстрой послѣдовательности одинъ за другимъ, то, чтобъ эти впечатлѣнія казались отдѣльными, нужно, чтобы ихъ раздѣлялъ промежутокъ времени въ 0,047 сек. Если это промежуточное время уменьшится, то впечатлѣнія будутъ сливаться въ одиночное.
   Интервалъ между двумя впечатлѣніями значительно увеличивается, когда эти впечатлѣнія принадлежать различнымъ областямъ чувствъ; такъ, напримѣръ, если мы воспринимаемъ слуховыя впечатлѣнія, а затѣмъ зрительныя, нужно, чтобъ интервалъ равнялся 0,060; если же мы воспринимаемъ сначала зрительныя, а затѣмъ слуховыя, то интервалъ долженъ быть 0,160 сей.
   Различная величина интервала, которая происходитъ вслѣдствіе того, что мы перемѣняемъ порядокъ впечатлѣній, объясняется различною продолжительностью проведенія до сознанія, а, главное, слѣдами, которые оставляютъ возбужденія. Это доказывается цифрой, полученной при переходѣ отъ зрительнаго впечатлѣнія къ слуховому, именно зрительное впечатлѣніе оставляетъ болѣе глубокій слѣдъ; этотъ слѣдъ долженъ изгладиться, прежде чѣмъ становится возможнымъ воспріятіе слѣдующаго за нимъ звуковаго впечатлѣнія, какъ отдѣльнаго.
   При производствѣ этихъ опытовъ замѣчено слѣдующее любопытное явленіе. Возбужденіе производили такимъ образомъ, чтобы между нимъ объективно не было никакого интервала, т.-е. первое возбужденіе еще продолжалось, когда второе уже начато. Несмотря на это, субъективно мы ясно чувствуемъ, что между ними существуетъ маленькій интервалъ, въ продолженіе котораго ни одно изъ возбужденій не воспринимается ясно. Такъ что въ то время, какъ между причинами воспріятія существуетъ нераздѣльность, между слѣдствіями существуетъ раздѣльность (Ribot). "Здѣсь явственно выражается прерывистый характеръ нашего воспріятія времени",-- говоритъ Вундтъ.
   Изъ этихъ опытовъ, между прочимъ, выяснилось, что невозможно въ одно время апперципировать два разнородныхъ впечатлѣнія, дѣйствующихъ одновременно на наше сознаніе. Если, положимъ, на наше сознаніе одновременно дѣйствуютъ и зрительныя, и звуковыя впечатлѣнія, то совсѣмъ не необходимо, чтобы соотвѣтствующія представленія появились въ сознаніи одновременно, но опытъ показываетъ, что если вниманіе на одно изъ нихъ направлено съ большимъ напряженіемъ, то это апперципируется раньше другаго.
   Гораздо болѣе запутанныя условія встрѣчаетъ апперцепція представленій, слѣдующихъ другъ за другомъ, когда дается рядъ впечатлѣній съ хорошо отличимыми интервалами и если въ этотъ рядъ вставляется какое-нибудь другое впечатлѣніе; наприм., въ рядъ зрительныхъ, отдѣленныхъ замѣтными промежутками впечатлѣній, вдругъ вставляется звуковое впечатлѣніе. Здѣсь возникаетъ вопросъ, съ какимъ членовъ ряда представленій соединится вновь вставленное представленіе. Совпадетъ ли оно для нашего сознанія правильно съ тѣмъ, съ которымъ это вновь вставленное впечатлѣніе дѣйствительно одновременно, или же здѣсь могутъ быть уклоненія. Для опредѣленія этого производили опыты въ слѣдующей формѣ. На круглой скалѣ заставляютъ двигаться съ равномѣрною скоростью указатель, но настолько медленно, чтобы отдѣльные его штрихи не сливались, а чтобы въ каждый моментъ положеніе указателя можно было бы отчетливо констатировать. Часовому механизму, который приводитъ въ движеніе стрѣлку, даютъ такое устройство, что при каждомъ полномъ оборотѣ стрѣлки производится звонъ колокольчика; появленіе этого звона можно произвольно варьировать, такъ что субъектъ не знаетъ заранѣе, когда онъ наступитъ. Здѣсь мы имѣемъ рядъ зрительныхъ представленій, слѣдующихъ одинъ за другимъ; въ этотъ рядъ вставляется новое впечатлѣніе -- звуковое. Требуется изслѣдовать, съ какимъ членомъ ряда наше сознаніе свяжетъ вставочное впечатлѣніе: съ тѣмъ ли, съ которымъ оно дѣйствительно совпадаетъ, или съ какимъ-нибудь другимъ? Оказывается, что здѣсь можетъ быть три случая: 1) Слуховое впечатлѣніе воспринимается въ тотъ самый моментъ, въ который указатель занимаетъ мѣсто, соотвѣтствующее звуку. 2) Звукъ можетъ комбинироваться съ болѣе позднимъ положеніемъ указателя,-- нужно допустить, слѣдовательно, что въ нашихъ представленіяхъ оказывается замедленіе, которое мы называемъ положительнымъ, когда звукъ слышится позже, чѣмъ онъ имѣетъ мѣсто въ дѣйствительности. 3) Звукъ можетъ комбинироваться съ положеніемъ стрѣлки, которое расходится раньше, чѣмъ дѣйствительное появленіе звука; такую перестановку мы называемъ отрицательною, когда кажется, что мы слышимъ звукъ раньше, чѣмъ онъ имѣетъ мѣсто въ дѣйствительности.
   Можно было бы думать, что положительное замедленіе наиболѣе часто, потому что апперцепція требуетъ извѣстнаго времени; опытъ показываетъ совсѣмъ противуположное. Случай наиболѣе частый -- это отрицательное замедленіе: кажется, что звукъ слышится раньше, чѣмъ онъ происходитъ въ дѣйствительности. Рѣдко случается, чтобы замедленіе было нулевое или положительное.
   Это парадоксальное на первый взглядъ явленіе объясняется слѣдующимъ образомъ. Если рядъ однородныхъ впечатлѣній проходитъ съ извѣстною медленностью, то вниманіе, которое всецѣло направлено на добавочное возбужденіе (въ данномъ случаѣ звукъ), достигаетъ своего максимума, прежде чѣмъ это возбужденіе имѣетъ мѣсто, и, слѣдовательно, комбинируется съ зрительнымъ впечатлѣніемъ, предшествующимъ звуку въ дѣйствительности; вслѣдствіе этого звукъ слышится слишкомъ скоро. Наоборотъ, чѣмъ быстрѣе проходитъ рядъ однородныхъ впечатлѣній, тѣмъ болѣе становится труднымъ для вниманія быть въ достаточномъ напряженіи, прежде чѣмъ будетъ произведенъ звукъ; слѣдовательно, замедленіе дѣлается все менѣе и менѣе отрицательнымъ; затѣмъ дѣлается нулевымъ и, наконецъ, положительнымъ (Ribot: "Psych. Allem.").
   Группа опытовъ съ апперцепціей рядовъ представленій приводить къ наиболѣе интереснымъ обобщеніямъ, могущимъ показаться парадоксальными для тѣхъ, которые разрѣшаютъ психологическія проблеммы путемъ одного самонаблюденія. Эти опыты показываютъ, что порядокъ фактовъ внутренней жизни не всегда соотвѣтствуетъ порядку фактовъ внѣшней жизни. Объективная одновременность можетъ субъективно измѣниться въ послѣдовательность; субъективная одновременность можетъ отвѣчать объективной послѣдовательности. Наконецъ, порядокъ можетъ быть извращенъ, такъ что объективная послѣдовательность AB дѣлается субъективною послѣдовательностью ВА.
   Теперь перейдемъ къ опытамъ надъ ассоціаціей представленій. Извѣстно, что ни одно изъ представленій не появляется въ нашемъ сознаніи совершенно самостоятельно, а всегда въ связи съ какимъ-нибудь другимъ представленіемъ; эта связь называется ассоціативною. Само собою понятно, что для того, чтобы данное представленіе вызвало въ сознаніи другое представленіе, требуется нѣкоторое количество времени; вотъ это время и принято называть въ психометріи временемъ репродукціи представленій. Необходимо различать два рода репродукцій: активныя и пассивныя; активныя -- это то же, что сужденія, и пассивныя или безсознательное воспроизведеніе ассоціативныхъ связей. Если я говорю мартъ и у меня является представленіе апрѣль, то связь между этими представленіями чисто-безсознательная. Если я говорю гнѣвъ, а у меня въ представленіи является аффектъ, то, очевидно, дѣло идетъ о сужденіи.
   Опытъ для опредѣленія времени репродукціи производится слѣдующимъ образомъ. Экспериментаторъ произносить односложное слово и, въ то же время, пускается въ ходъ хроноскопъ; субъектъ долженъ произнести другое олово, которое вызвано этимъ словомъ, и остановить хроноскопъ. Мы можемъ слѣдующимъ образомъ представить то, что происходитъ въ данномъ случаѣ съ субъектомъ. Онъ слышитъ слово, апперципируетъ его; въ его сознаніи возникаетъ другое представленіе, находящееся съ нимъ въ ассоціативной связи, апперципируетъ это слово и производитъ реакцію, такъ что реакція на репродуцированное представленіе составляется изъ слѣдующихъ звеньевъ: 1) проведеніе нервнаго возбужденія къ центрамъ, 2) перцепція, 3) апперцепція слова, 4) появленіе репродуцированнаго представленія, 5) волевое возбужденіе, 6) проведеніе нервнаго возбужденія къ двигательнымъ мускуламъ. Если мы изъ всего времени, нужнаго для совершенія этого процесса, вычтемъ время реакціи и время различенія, то получимъ время, нужное для репродукціи или ассоціаціи. Оказывается, что средняя цифра для ассоціаціи 0,727.
   Изъ общихъ результатовъ можно упомянуть слѣдующіе. Наименьшаго количества времени требуютъ наиболѣе привычныя ассоціаціи, по преимуществу полученныя въ дѣтствѣ; рѣдко употребляющіяся слова значительно удлиняли время. Чисто-словесныя ассоціаціи требовали мало времени (0,450 сек.). Слова, выражающія какія-нибудь отношенія, требовали больше времени. Если часть вызывала представленіе цѣлаго (напр., вѣтка дерева), потребно 0,550 сек.; оказалось также, что репродукція цѣлаго посредствомъ частей совершается легче, чѣмъ репродукція части посредствомъ цѣлаго (0,800 сек.). Далѣе шли такіе опыты, въ которыхъ произносимое слово вызывало подчиненное понятіе и которое поэтому представляетъ настоящее сужденіе подчиненія. Относительно сужденій подчиненія не получилось вполнѣ опредѣленныхъ результатовъ, потому что замѣчены сильныя колебанія между максимумомъ (2 сек.) минимумомъ (0,391) сек.). Это, впрочемъ, зависитъ и отъ рода предложеній. Конкретныя понятія требуютъ меньше времени, чѣмъ понятія, обозначающія состояніе длительности, и больше всего при понятіяхъ совершенно абстрактныхъ.
   Мы только что разсмотрѣли, какое количество времени въ среднемъ, нужно для того, чтобы данное представленіе вызвало въ репродукціи другое; теперь въ сферѣ той же репродукціи намъ представляется и другая задача, именно -- происходитъ ли вслѣдствіе репродукціи измѣненіе въ скорости слѣдованія представленій, т.-е. одинаково ли то количество времени, въ которое продолжается впечатлѣніе, и то время, которое получается въ репродукціи?
   Положимъ, субъектъ воспринялъ извѣстный интервалъ времени и у него въ сознаніи остается этотъ интервалъ; нужно какимъ-нибудь способомъ узнать, какому измѣненію онъ подвергся, и для этого мы послѣдовательно придаемъ другіе интервалы времени, приблизительно сходные, и пробуемъ, какъ оцѣниваетъ ихъ сознаніе, какой видъ принимаетъ данное время въ. репродукціи, подвергается ли сокращенію или удлиненію.
   Изъ полученныхъ цифръ можно видѣть, что постоянная ошибка репродукціи можетъ увеличиваться и уменьшаться; есть моментъ, когда его величина доходятъ до минимума. Этотъ моментъ называется пунктомъ безразличія, именно когда данный интервалъ времени воспроизводится довольно точно. Если отдалиться отъ точки безразличія въ обѣ стороны, то сообразно этому выступаютъ измѣненія въ противуположномъ направленіи: большіе промежутки времени воспроизводятся въ меньшемъ видѣ, меньшіе кажутся въ большемъ видѣ, чѣмъ въ дѣйствительности. Напримѣръ, вмѣсто 0,4 секунды, мы воспроизводимъ большую величину -- приблизительно 0,436 сек.; эта послѣдняя величина кажется для нашего сознанія приблизительно равной 0,4 сек. Если намъ дается величина приблизительно около 0,7 с., то въ нашемъ сознаніи величина, равная ей, будетъ тоже около 0,7 сек. Между тѣмъ, напротивъ, если намъ будетъ дана какая-нибудь величина большая, чѣмъ 0,7 сек., напримѣръ -- 1 секунда, то мы, желая воспроизвести равную ей, всегда воспроизводимъ величину меньшую -- приблизительно около 0,88 сек.
   При тщательномъ наблюденіи оказалось, что пунктъ безразличія (въ вышеупомянутомъ смыслѣ) имѣетъ очень постоянное положеніе, которое., даже у различныхъ индивидуумовъ отличается чрезвычайнымъ постоянствомъ, что показываютъ цифры, полученныя разными экспериментаторами (0,725; 0,710; 0,739; 0,707). Такимъ образомъ получается средняя приблизительная цифра около 0,72, какъ такая, въ которой время воспроизведенное приблизительно равняется дѣйствительному времени. Замѣчательно то, что эта величина совершенно равна той величинѣ, которую мы нашли для продолжительности репродукціи (т.-е. времени ассоціаціи). Отсюда мы, кажется, можемъ съ полнымъ правомъ заключить, что скорость, приблизительно въ 0,72 сек. есть именно та, въ которой наилегче совершаются ассоціативные процессы и которой поэтому мы и объективное время стараемся сдѣлать равнымъ, почему данное время и кажется намъ то болѣе продолжительнымъ, то болѣе короткимъ.
   Очень интересно также и то обстоятельство, что 0,707 сек. есть продолжительность размаха ноги при быстрой ходьбѣ (соотвѣтственно продолжительности шага въ 0,357 сек.), т.-е. это есть то самое время, въ теченіе котораго нога свободно движется въ воздухѣ и производитъ цѣлое движеніе. Этотъ промежутокъ времени, которому, вслѣдствіе постояннаго выполненія опредѣленнаго тѣлеснаго движенія, нужно приписать преимущество интензивнаго упражненія, и повліяло опредѣленнымъ образомъ на постоянство средней продолжительности репродукціи.
   Кажется не невѣроятнымъ,-- говоритъ Вундтъ,-- что психическое постоянное средней продолжительности репродукціи и вѣрное опредѣленіе интервала времени развились подъ вліяніемъ наиболѣе привычныхъ тѣлесныхъ движеній, которыя также опредѣляютъ нашу склонность большіе промежутки времени дѣлить ритмически. Много вѣроятности пріобрѣлъ этотъ взглядъ послѣ опытовъ Эстеля. У него, какъ пунктъ индифферентности, получилось не только число 0,72, но и кратные этого числа, т.-е. 0,72X2; 0,72 X 3; 0,72 X 4 и т. д. Такимъ образомъ, оцѣнка времени бываетъ самою точной не только въ точкѣ собственно безразличія, но также и при кратныхъ ихъ относительнаго максимума точности. Этотъ результатъ указываетъ на ритмическое дѣленіе нашихъ представленій и въ связи съ цифрой, полученной для времени ассоціаціи, можно сдѣлать заключеніе, что вышеуказанное время въ 0,727 сек. представляетъ для нашего сознанія единицу времени. Обусловливается ли это физіологическимъ вліяніемъ (т.-е. среднею продолжительностью шага при ходьбѣ), или же, наоборотъ, первоначально въ насъ лежащая единица времени опредѣляетъ ритмъ произвольныхъ движеній, представляется вопросомъ спорнымъ.
   Но приведенные результаты не во всемъ согласны съ недавнимъ изслѣдованіемъ Grass'а, изложеннымъ въ Phil. Stud. Различіе результатовъ, на мой взглядъ, указываетъ на то, что въ изслѣдованія вмѣшивается факторъ, который не могутъ элиминировать въ желаемой степени экспериментаторы. Тѣмъ, которые пожелали бы это поставить въ упрекъ психометріи, я приведу слова знаменитаго въ наши дни изслѣдователя въ области опытныхъ наукъ, что "постоянство (Stetigkeit) въ наукѣ не есть доказательство истинности".
   Перейдемъ теперь къ вопросу объ объемѣ сознанія или вопросу относительно числа представленій, которыя одновременно могутъ присутствовать въ сознаніи. Одни принимаютъ, что въ немъ можетъ присутствовать только одно представленіе, другіе принимаютъ, что можетъ существовать множество представленій одновременно. Воззрѣніе, по которому только одно представленіе можетъ быть въ сознаніи, защищалось Вайцемъ и Штейнталемъ. Исходя изъ тѣхъ же фактовъ, но подъ вліяніемъ предположеній другаго рода, Фортлоге и Гербартъ пришли къ противуположному взгляду, что число представленіи въ сознаніи въ данный моментъ времени должно бытъ два. Такимъ образомъ, самонаблюденіе приводить къ противорѣчивымъ взглядамъ на объемъ сознанія. Обратимся къ эксперименту.
   Опыты показали, что есть извѣстный промежутокъ времени, который представляетъ самыя благопріятныя условія для воспріятія возможно большаго числа впечатлѣній, и что за этимъ предѣломъ число впечатлѣній, которое можетъ быть воспринято, уменьшается какъ при увеличеніи, такъ и при уменьшеніи скорости.
   Между 0,3--0,18 сек. лежитъ та скорость слѣдованія представленій, которая представляетъ самыя благопріятныя условія для воспріятія возможно большаго числа впечатлѣній. Этотъ максимумъ впечатлѣній при предположеніи отсутствія образованія группъ -- 16 для четныхъ впечатлѣній и 15 для нечетныхъ. Въ томъ случаѣ, если при воспріятіи послѣдовательныхъ впечатлѣній употребляется ритмическое дѣленіе на группы, число впечатлѣній доходитъ до 40.
   При производствѣ опытовъ оказалось, что сознаніе облегчаетъ себѣ схватываніе слѣдующихъ другъ за другомъ впечатлѣній тѣмъ, что оно дѣлитъ ихъ ритмически, т.-е. располагаетъ въ группы впечатлѣнія, заключенныя въ извѣстномъ ряду; такимъ образомъ, напримѣръ, рядъ въ 24 впечатлѣнія дѣлится на 4 группы по 6 или на 3 группы по 8 впечатлѣній.
   Оказалось также, что свойство числа впечатлѣній есть самъ по себѣ моментъ, который для воспріятія ихъ представляетъ то благопріятныя, то неблагопріятныя условія; особенно очевидно это преимущество имѣетъ четное число предъ нечетнымъ. Это преимущество выражается въ томъ, что наибольшее число впечатлѣній, которое можетъ быть воспринято при данной скорости слѣдованія, есть четное; далѣе -- въ томъ, что если четное число вполнѣ удобно можетъ быть воспринимаемо, то, все-таки, другое число, меньшее на единицу (нечетное), не всегда можетъ быть воспринимаемо съ одинаковою легкостью.
   Между четными числами особенное преимущество имѣютъ числа 4, 6, 8 и 16; во второй линіи идутъ числа 10, 12, 14, 18. Что касается нечетныхъ чиселъ, то 3, 5 и 7 впечатлѣній самыя удобныя для воспринятія; самыя трудные ряды въ 11 и 13 впечатлѣній; рядъ въ 17 впечатлѣній невозможенъ для воспріятія.
   Каттель нѣсколько съ иной точки рѣшилъ тотъ же вопросъ. Онъ опредѣлилъ число простыхъ зрительныхъ впечатлѣній, которыя одновременно могутъ быть восприняты, но такъ, что каждое изъ нихъ воспринималось бы съ полною ясностью, т.-е. апперципировалось бы. Въ среднемъ оказалось, что 5 простыхъ зрительныхъ впечатлѣній (напримѣръ, линіи или буквы) могутъ быть одновременно апперципированы. Объемъ сознанія значительно измѣняется съ индивидуальностью.
   Чтобы покончить съ изложеніемъ результатовъ, разсмотримъ еще вопросъ о періодичности сознанія. Уже давно Гельмгольцъ, экспериментировавшій со свѣтомъ, и Урбанчичъ -- со звукомъ, нашли, что слабыя возбужденія то бываютъ воспринимаемы, то не бываютъ. Напримѣръ, если мы со вниманіемъ на извѣстномъ разстояніи въ ночной тиши прислушиваемся въ тиканію карманныхъ часовъ, то мы можемъ констатировать удивительное явленіе: звукъ то совершенно исчезаетъ, то вновь появляется съ полною ясностью. Это явленіе принято называть періодичностью сознанія. Прежде это объясняли инерціей органовъ чувствъ; изслѣдованія показали, что это явленіе чисто-центральнаго происхожденія и его можно назвать колебаніемъ вниманія. Николай Ланге нашелъ, что интервалы между максимумами интензивности ощущенія остаются постоянными, т.-е. промежутокъ времени между воспріятіемъ и невоспріятіемъ остается величиною, постоянною даже для различныхъ органовъ чувствъ; замѣчательно, что такое же явленіе періодичности сознанія констатировано и въ сферѣ воспроизведенныхъ образовъ. Здѣсь такой же интервалъ времени; этотъ интервалъ -- отъ 2 до 4 секундъ -- нельзя приписать утомленію органовъ чувствъ или нерва, но онъ представляетъ естественный ритмъ сознанія или вниманія. Такое же колебаніе, или ритмъ, было замѣчено въ точности воспроизведенія тоновъ. Если субъектъ долженъ вопроизвести звуки, которые онъ только что воспринялъ, то оказывается, что на разстояніи приблизительно 20 секундъ можно замѣтить колебаніе въ точности воспроизведенія. Напримѣръ, наилучшее воспроизведеніе совершается на 2,20, на 5, на 8 сек. послѣ дѣйствія звуковаго возбужденія, а въ промежуточныя воспроизводится не точно. Но особенно интереснымъ оказывается обстоятельство, констатированное Вольфомъ въ опытахъ воспроизведенія тоновъ, именно память оказывается наиболѣе точною не въ первый моментъ послѣ реальнаго воспріятія (какъ это нужно было бы ожидать а priori), но послѣ промежутка времени въ 1 1/4 или 2 секунды. Этотъ промежутокъ времени,-- говоритъ Ланге,-- необходимъ для того, чтобы первое колебаніе вниманія было окончено. Опыты надъ чувствомъ времени также показали, что и здѣсь точность оцѣнки является періодическою функціей.
   Вотъ общіе результаты зарождающейся науки психометріи. Оказывается, что сознаніе, какъ и всякое другое явленіе, имѣетъ опредѣленную продолжительность, измѣняющуюся и могущую быть измѣренной. Между тѣмъ какъ еще въ 40-хъ годахъ знаменитый физіологъ Job. Müller утверждалъ, что время, необходимое для того, чтобы ощущеніе произвело движеніе, безконечно мало и не подлежитъ измѣренію. Да и въ наши дни нѣкоторые, исходя изъ того факта, что въ сновидѣніяхъ мысль пріобрѣтаетъ чудовищную скорость, полагаютъ, что мысль совершается мгновенно (т.-е. внѣ времени). Этотъ выводъ лишній разъ убѣждаетъ Насъ въ томъ, какъ скользокъ путь самонаблюденія.
   Я не нахожу нужнымъ упоминать, какіе выводы можно сдѣлать изъ найденныхъ посредствомъ цифръ соотношеній для объясненія природы такихъ способностей, какъ вниманіе, апперцепція, воля и пр., какіе результаты были констатированы относительно вліянія упражненія, утомленія и пр. Я не могу коснуться этихъ вопросовъ, потому что это и не входитъ въ мою задачу. Эта послѣдняя заключалась въ томъ, во-первыхъ, чтобы посредствомъ указанія способовъ, кашля производились намѣренія, убѣдить, что намѣреніе простѣйшихъ психическихъ актовъ возможно, и что въ этихъ опытахъ не допускается погрѣшностей относительно научныхъ методовъ, и, во-вторыхъ, что соотношенія интеллектуальныхъ актовъ, найденныя такимъ путемъ, не могли быть добыты путемъ одною лишь самонаблюденія.
   Но, можетъ быть, скажутъ намъ, что всѣ эти результаты слишкомъ мелочны и слишкомъ ничтожны для того, чтобы употреблять такія огромныя усилія для полученія ихъ. На это экспериментальная психологія имѣетъ только одинъ отвѣтъ: "лучше разрѣшить маленькій вопросъ, чѣмъ безъ пользы спорить о крупныхъ проблемахъ! (Ribot). Правда, психометрія не можетъ разрѣшить вопроса о внутренней сущности мысли. Но это а не входитъ въ задачу опытной науки. Задача научной психологіи, это опредѣленіе взаимозависимости явленій; все прочее, выходящее изъ этой сферы, должно быть отнесено въ область метафизики.
   Всякій безпристрастный изслѣдователь согласится съ тѣмъ, что психометрія пока за короткій срокъ существованія пришла только къ очень небольшимъ обобщеніямъ; но, вмѣстѣ съ тѣмъ, нельзя не видѣть, что съ психометріей для психологіи занимается заря новой жизни (см. мн. Ladd: "Phys. Psych.", р. 497. Ribot: "Psych. Allem.").
   Если задача научной психологіи -- опредѣленіе существованія и послѣдовательности явленій, и ничего больше, если для разрѣшенія этой задачи психометрія можетъ дѣйствовать съ большимъ успѣхомъ, то, спрашивается, чѣмъ же объяснить равнодушіе, а часто даже и несочувствіе въ экспериментальнымъ изслѣдованіямъ?
   По мнѣнію Вундта (Phil. Stud; IV, H. 2., S. 308), одною изъ многочисленныхъ причинъ этого явленія оказывается высокомѣріе. "Есть много людей,-- говоритъ онъ,-- которые смотрятъ на экспериментированіе, какъ на слишкомъ низменное искусство, которымъ нельзя заниматься, если не желаешь лишиться привилегіи витать въ эфирѣ чистой мысли!. Къ нимъ, кажется, также можно примѣнить слова Рибо, сказанныя по адресу французскихъ спиритуалистовъ: "Если принять во вниманіе эту постоянно возростающую массу наблюденій, опытовъ, измѣреній, численныхъ опредѣленій, фактовъ, заимствованныхъ у физическихъ знаній, у физіологіи, у патологіи, этнологіи, мелочныхъ разсужденій, гипотезъ и объясненій, безпрестанно мѣняющихся согласно новымъ открытіямъ, то неудивительно, что сторонники старой школы отказываются признать психологію, такъ мало похожую на ихъ психологію. Прибавьте сюда утомительныя техническія подробности, сухое изложеніе, чуждое литературныхъ прикрасъ и ораторскаго эффекта, тогда легко становится понятнымъ, что даже серьезные люди (bons esprits) могутъ предаваться сожалѣніямъ о прежней психологіи, такой простой, такой удобной, такой доступной и которая, къ тому же, говорила такимъ изящнымъ языкомъ".
   Нельзя, однако, думать, чтобы психометрія совершенно не встрѣчала сочувствія среди интересующихся психологическими вопросами; интересъ жъ ней возростаетъ все больше и больше. На это указываетъ и ея внѣшняя исторія. Каттель, одинъ изъ лаборантовъ лейпцигской психологической лабораторія, въ послѣдней книжкѣ Mind'а, сообщаетъ, что прошлый семестръ въ этой лабораторіи производили самостоятельныя изслѣдованія 19 человѣкъ различныхъ національностей; между ними были американцы, русскіе, шведы, чехи, греки и французы. Въ той же книжкѣ сообщается, что примѣру Вундта послѣдовали и другіе университеты. Психологическія лабораторіи устраиваются или проектируются въ Берлинѣ, Боннѣ и Геттингенѣ; въ Америкѣ у Джона Говдиса, въ Гарвардѣ, въ Пенсильваніи въ Прайнсетонѣ; въ Англіи въ Кембриджѣ; также въ Копенгагенѣ и др. мѣстахъ.
   Такое быстрое возростаніе интереса къ экспериментальной психологіи заставляетъ насъ вѣрить въ то сравненіе, которое приводитъ Вундтъ: "Когда я началъ,-- говоритъ онъ,-- свою академическую дѣятельность 35 лѣтъ тому назадъ, то нѣкоторые университеты были безъ физіологическихъ лабораторій; профессоръ физіологіи читалъ свои курсы теоретически. Теперь это звучитъ какъ воспоминаніе о незапамятныхъ временахъ. Я надѣюсь, что, прежде чѣмъ закончу свою академическую дѣятельность, мнѣ придется видѣть, что въ Германіи не будетъ ни одного университета, который бы не имѣлъ психологической лабораторіи, и психолога, который бы не умѣлъ ею руководить".
   Съ своей стороны я тоже осмѣлюсь выразить надежду на то, что скоро настанетъ время, когда успѣхи психометріи и русскихъ психологовъ приведутъ къ убѣжденію, что ихъ "чистая лабораторія мозга", это -- корабль безъ руля и компаса посреди безбрежнаго океана мысли; они поймутъ, какъ гибельно для успѣховъ психологіи кастовое раздѣленіе, которое они силятся поддержать; они поймутъ, что пора уже перестать довольствоваться платоническою любовью къ физическимъ наукамъ, и въ скромномъ сознаніи своего безсилія обратятся къ натуралистамъ, попросятъ ввести ихъ въ тайники лабораторій и только тогда соединенными усиліями они будутъ въ состояніи создать что-нибудь такое, что можно будетъ въ видѣ лепты положить на алтарь общечеловѣческой науки.

Г. Челпановъ.

"Русская Мысль", кн.VIII, 1889

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru