Черный Саша
Элегическая сатира в прозе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:

   

Элегическая сатира въ прозѣ.

   У прекраснаго Божьей милостью поэта Кирилла Такото-то былъ одинъ крупный недостатокъ: онъ не походилъ ни на одинъ изъ образцовъ, одобренныхъ къ печатанію въ легкомысленныхъ и пожилыхъ изданіяхъ, и вообще ни на кого не былъ похожъ. Если бы еще у человѣка было имя,-- туда-сюда,-- ради имени какихъ чудачествъ не прощаютъ. У Кирилла же не только не было имени, но долгое время на вопросы завѣдующихъ россійской словесностью: "Гдѣ печатались до сихъ поръ?" -- легкомысленно, отвѣчалъ: "А нигдѣ не печатался!" При чемъ безстрашно выдерживалъ укоризненно-суровый взглядъ спрашивавшаго и прибавлялъ: "Надо же гдѣ-нибудь въ первый разъ, нельзя сразу во второй".
   Родные и знакомые поэты (которые уже печатались) тщетно уговаривали бѣднягу "бросить" и заняться чѣмъ-нибудь путнымъ... Кириллъ находился въ томъ маніакальномъ состояніи, которое заставляетъ всякое сильное дарованіе итти въ міръ, а не въ канцеляріи губернскихъ казенныхъ палатъ: кромѣ того, онъ хотѣлъ (будемъ безпощадны) и жить своимъ искусствомъ, получая хлѣбъ только изъ рукъ своей музы, или, выражаясь болѣе вульгарно, желалъ получать построчную плату,-- ибо онъ былъ не только даровитъ, но и бѣденъ.
   Человѣкъ построилъ Хеопсову пирамиду,-- вычислилъ разстояніе до солнца, прорылъ Панамскій перешеекъ. Мудрено ли, что Кириллъ добился того, что его первые стихи были, наконецъ, напечатаны въ "Еженедѣльномъ Пегасѣ для легкаго трамвайнаго чтенія"? Въ первый разъ ради курьеза, потому что авторъ не былъ ни на кого похожъ, во второй разъ потому, что онъ уже печатался, и потому, что стихотвореніе было короткое, а гонораръ минимальный,-- въ третій, потому что онъ уже печатался два раза, и т. д.
   Прошелъ годъ. Настала весна. Легкоокрыленный Кириллъ ходилъ по стогнамъ столицы, сочувственно слушалъ щебетанье воробьевъ въ Лѣтнемъ саду и, покачиваясь на площадкахъ трамваевъ, съ радостной улыбкой косился на пассажировъ. Въ рукахъ одного изъ нихъ былъ "Еженедѣльный Пегасъ", у другого -- "Нашъ Зодіакъ", у третьяго -- "Счастье читателя", во всѣхъ этихъ органахъ изъ недѣли въ недѣлю печатались его радостно-волнующіяся строчки, но никто изъ пассажировъ еще не зналъ его, никто не зналъ, что авторъ стоитъ тутъ же, въ дверяхъ площадки, смотритъ сквозь зеркальныя стекла на кудрявыя облака и видитъ то, чего никто не видитъ...
   Прошелъ еще годъ. Кириллъ печатался уже въ двухнедѣльныхъ журналахъ, выпустилъ свою первую благоуханную книгу, пережилъ сотни опечатокъ и рецензій, получалъ письма отъ читательницъ, съ просьбой выяснить свое credo, и приглашенія на литературныя чревовѣщанія въ кружкахъ, а однажды, вернувшись осенью въ столицу, узналъ изъ вечернихъ газетъ, что онъ привезъ драму въ стихахъ: "Золотой день",-- которой онъ, между прочимъ, никогда не писалъ. Слава стояла въ передней... Несмотря на все это, дарованіе его все росло, было буйнымъ, радостнымъ, неожиданнымъ. Иногда только, когда онъ, сидя у себя,-- уже не въ мансардѣ, а въ довольно сносной меблированной комнатѣ,-- размѣчалъ, что "подходитъ" для "Парнаса", что для "Пегаса" и что для "Трезваго наблюдателя", имъ овладѣвало чувство, знакомое многимъ путешествовавшимъ въ бурную погоду по морю. И еще года переживалъ онъ это состояніе, когда приближалась очередная журнальная пятница или вторникъ, и онъ долженъ былъ, спѣша, нести полувысохшія строчки, потому что "обѣщалъ", или потому, что это было нужно. Комната, столъ, стирка, освѣщеніе, книги... Вы понимаете?
   Еще годъ, второй, третій, четвертый. Книга вторая, книга третья, книга четвертая, книга пятая... Два бухгалтера, занимающіеся почему-то вмѣсто своей спеціальности критикой, съ чувствомъ живѣйшей радости отмѣтили, что Кириллъ выправился и сталъ глаже (дѣйствительно, онъ сталъ глаже), "Бы-ба-бу" вылилъ на него три очередныя критическія лохани, "Власъ Ки-ка-пу" зарабатывалъ пародіями на его стихи больше, чѣмъ самъ Кириллъ, въ волосахъ прекрасной музы блеснула первая сѣдина -- усталость, и закопошились безчисленные подражатели. Одинъ изъ нихъ даже одѣвался, какъ Кириллъ, и, пользуясь сходствомъ фамилій, выступалъ отъ его имени въ провинціи на литературныхъ вечерахъ.
   Незамѣтно подползъ первый пятнадцатилѣтній юбилей, по среди собравшихся за однимъ рестораннымъ столомъ многочисленныхъ друзей, издателей, поклошниковъ, репортеровъ и враговъ, самымъ скучнымъ, самымъ безразличнымъ и усталымъ въ вечеръ юбилея былъ самъ юбиляръ. А, возвращаясь послѣ "за полночь затянувшейся дружеской бесѣды" домой, онъ, въ приливѣ откровенности (бенедектинъ и англійская горькая), сказалъ провожавшему его другу (не писателю): "Когда-то я былъ безумно счастливъ,. если видѣлъ свое имя въ печати,-- теперь я безумно счастливъ... если могу хоть мѣсяцъ не печататься".
   Кириллъ пріобрѣлъ имя,-- такое же безспорное и большое имя, какъ фирма Нобель, братья Ротшильдъ, Эдиссонъ и проч. Книги его раскупались, какъ черносливъ, и проникли всюду, отъ будуаровъ до самыхъ демократическихъ полокъ. Въ послѣдней книгѣ -- двадцать четвертой -- отъ "кривлянья", "экзотики" и. хмѣля не осталось и слѣда, острые углы стерлись, все было прилично, почти какъ у всѣхъ.
   Наступилъ апофеозъ. Маститыя и пожилыя изданія поняли, что дальше ждать безсмысленно -- Кириллъ Такой-то, вѣдь, мотъ умереть, что бы они тогда получили? Двѣ-три посмертныхъ баллады, съ бѣгло намѣченными рифмами въ концахъ длинныхъ многоточій? Передъ Кирилломъ, бывшимъ столько лѣтъ футбольнымъ мячомъ для остроумныхъ ногъ маститыхъ и полумаститыхъ оцѣнщиковъ, распахнулись, наконецъ, ржавыя маститыя двери, и онъ возлегъ на почетное тучное лоно, поставляя изрѣдка къ очередному времени года блеклыя и приличныя строки, очень напоминавшія по своему вкусу вываренное суповое мясо. Метранпажу было отдано распоряженіе всегда помѣщать ихъ на первомъ мѣстѣ.
   Немногіе наивные чудаки, помнившіе и любившіе прежняго Кирилла, глубоко были огорчены, но не въ нихъ, конечно, дѣло...
   И вотъ, на этой послѣдней, высокой, но узкой ступени съ Кирилломъ приключился высоко-забавный и рѣдкій случай, который и завершитъ это печальное повѣствованіе. Однажды, въ суетѣ предпасхальной разсылки, Кириллъ послалъ, по разсѣянности, одинъ изъ подписанныхъ его именемъ пустыхъ листковъ, предназначенныхъ для переписчицы, въ редакцію "Ежемѣсячной Истины". Секретарь долго вертѣлъ въ рукахъ пустую бумажку, посмотрѣлъ ее на свѣтъ, пожалъ плечами и понесъ къ редактору. Тотъ въ свою очередь повертѣлъ бумажку въ рукахъ и сказалъ: "Гмъ! Придется напечатать..." -- "Да что вы?" -- Секретарь былъ еще молодъ (ему шелъ всего лишь шестой десятокъ).-- "Вѣдь здѣсь ничего нѣтъ!" -- "А имя?" -- спокойно возразилъ редакторъ, солидно поправилъ очки и отослалъ листокъ въ типографію.
   Черезъ мѣсяцъ читатели "Ежемѣсячной Истины" были чрезвычайно изумлены: между разсказомъ "Изъ быта московскихъ архіереевъ" и статьей "Нефтяная панама" была пустая страница, внизу которой жирнымъ шрифтомъ было напечатано: "Кириллъ Такой-то".

А. Черный.

"Современникъ", кн. V. 1913 г.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru