Lib.ru/Классика: Чернышевский Николай Гаврилович. Чернышевский Н. Г.: биобиблиографическая справка

ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, Николай Гаврилович [12(24).VII.1828, Саратов -- 17{29).Х.1889, там же] -- экономист, философ, публицист, литературный критик, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. До 12 лет воспитывался и учился дома, под руководством отца, отличавшегося многосторонней образованностью, и в тесном общении с родственной семьей Пыпиных (двоюродный брат Ч.-- А. Н. Пыпин -- стал известным историком литературы). По собственному признанию, "сделался библиофагом, пожирателем книг очень рано..." (Полн. собр. соч.-- Т. 1.-- С. 632; далее указываются том и страница). В 1842--1845 гг. Ч. учился в Саратовской семинарии, где ему прочили блестящую духовную карьеру (сочинения Ч. хранились в семинарской библиотеке). Изучал многие языки, в т. ч. восточные (под наблюдением профессора Г. С. Саблукова написал "Обзор топографических названий в Саратовской губернии татарского происхождения"). Однако духовное поприще не влекло Ч., и, не закончив семинарию, он поступил в 1846 г. на отделение общей словесности философского факультета Петербургского университета, где занимался славянской филологией у профессора И. И. Срезневского (составил "Опыт словаря из Ипатьевской летописи"); теорией словесности -- у профессора А. В. Никитенко (написал диссертацию "О "Бригадире" Фонвизина"); всеобщей историей; физикой (долго работал над проектом вечного двигателя) и др. Но академические занятия составляли лишь часть интересов Ч., все более склонявшихся в сторону политики (он пристально следил за революционными событиями в Западной Европе 1848-- 1849 гг.), философских и экономических учений (А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Л. Фейербах и др.). После ареста петрашевцев в 1849 г. он отметил в дневнике, что "сам никогда бы не усомнился бы вмешаться в их общество и со временем, конечно, вмешался бы" (1, 274). В круг друзей Ч. входили М. Л. Михайлов, петрашевец А. В. Ханыков, И. И. Введенский (педагог и переводчик, на вечерах у которого собиралась радикально настроенная молодежь). За годы учебы в университете (1846--1850) были выработаны основы мировоззрения. Сложившееся в 1850 г. убеждение в необходимости революции в России сочеталось с трезвостью исторического мышления: "Вот мой образ мысли о России: неодолимое ожидание близкой революции и жажда ее, хоть я и знаю, что долго, может быть, весьма долго, из этого ничего не выйдет хорошего, что, может быть, надолго только увеличатся угнетения и т. д.-- что нужды? <...> мирное, тихое развитие невозможно" (1, 356). С 1850 г. в дневнике появляются записи, свидетельствующие об атеизме. Форму борьбы за улучшение человеческой жизни видел Ч. и в художественной литературе, особенно высоко ценя Н. В. Гоголя, М. Ю..Лермонтова, В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Жорж Санд, Ч. Диккенса. Он пробовал свои силы в прозе (рассказ о Лили и Гете, повесть о Жозефине, "Теория и практика", "Отрезанный ломоть"). Выйдя из университета кандидатом, Ч., после кратковременной работы репетитором во 2-м кадетском корпусе в Петербурге, служил старшим учителем словесности в Саратовской гимназии (1851--1853), где говорил в классе "такие вещи, которые пахнут каторгой" (1, 418). К этому периоду относится его сближение с сосланным в Саратов историком Н. И. Костомаровым (их объединяло признание огромной роли народа в истории, хотя Костомаров был далек от революционных выводов). В апреле 1853 г. Ч. женился на Ольге Сократовне Васильевой, дочери саратовского врача, предупредив ее о грозящей ему, вследствие его образа мыслей, опасности: "...у нас будет скоро бунт, а если он будет, я буду непременно участвовать в нем" (1, 418). Чувства Ч. к невесте, его мысли о семейной жизни запечатлены в "Дневнике моих отношений с той, которая теперь составляет мое счастье". Впоследствии Ч. посвятил жене романы "Что делать?" и "Пролог".

Вернувшись в мае 1853 г. в Петербург, Ч. преподавал во Втором кадетском корпусе, одновременно готовясь к экзаменам на степень магистра и работая над диссертацией "Эстетические отношения искусства к действительности". Диспут по представленной еще осенью 1853 г. профессору Никитенко диссертации состоялся 10 мая 1855 г. и явился манифестацией материалистических идей в эстетике, вызвав раздражение университетского начальства. Диссертация была официально утверждена лишь в январе 1859 г. Параллельно шла журнальная работа, начатая летом 1853 г. рецензиями в журнале "Отечественные записки", издаваемом А. А. Краевским. Решающее значение для всей дальнейшей судьбы Ч. имело его знакомство осенью 1853 г. с Н. А. Некрасовым и окончательный выбор -- весной 1855 г.-- между "Современником" и "Отечественными записками" в пользу некрасовского журнала. С этого времени Ч., вышедший в отставку, занимался почти исключительно журнальной работой для "Современника" (в 1858 г. редактировал и "Военный сборник").

Сотрудничество Ч. в "Современнике" (1854--1862), где его роль быстро стала ведущей (Некрасов в августе 1856 г., уезжая почти на год за границу, передал редакторские полномочия Ч.), пришлось на период общественного подъема, связанного с подготовкой крестьянской реформы, и революционной ситуации (1859--1861). Под руководством Ч. и Некрасова, а с 1857 г. и Добролюбова определилось революционно-демократическое направление журнала. Изменялся состав его сотрудников: постепенно уходили критики и писатели либерально-дворянской ориентации (А. В. Дружинин, В. П. Боткин, П. В. Анненков, Л. Н. Толстой, А. Н. Майков, А. А. Фет, И. С. Тургенев, Д. В. Григорович и др.), уступая место единомышленникам его руководителей (М. Л. Михайлову, Н. В. Шелгунову, М. А. Антоновичу, Г. З. Елисееву и др.), по преимуществу из разночинцев. В тематике статей журнала возрастала роль политических, экономических вопросов: с июня 1858 г. появляется особая рубрика "Устройство быта помещичьих крестьян", в 1859 г. журнал становится "литературным и политическим". Направление и тактику "Современника" не полностью принимали издававшие в Лондоне газету "Колокол" Герцен и Н. П. Огарев, питавшие в период подготовки крестьянской реформы определенные иллюзии относительно политики Александра II. В июне 1859 г. Ч. ездил в Лондон объясняться с Герценом по поводу его статьи "Very dangerous!!!" (в переводе с англ. "Очень опасно!!!") в "Колоколе" (No 44), содержащей резкие выпады в адрес "Современника" в связи с ироническим освещением в журнале "обличительной"

литературы (материалы сатирического отдела "Свисток", статья "Литературные мелочи прошлого года" Н. А. Добролюбова).-- Следствием поездки было примирительное выступление Герцена в "Колоколе" (No 49), однако полностью разногласия искоренены не были; надежды Герцена на правительство окончательно будут убиты лишь пореформенной реакцией (см.: Козьмин Б. П. Поездка Н. Г. Чернышевского в Лондон в 1859 году и его переговоры с А. И. Герценом // Козьмин Б. П. Литература и история.-- М., 1982).

С 1854 г. Ч. вел в "Современнике"- отдел критики и библиографии. В конце 1857 г. он передал его Добролюбову. Встреча и многочасовая беседа Ч. с Добролюбовым в апреле 1856 г. завершилась приглашением Добролюбова в постоянные сотрудники "Современника" и положила начало дружбе, очень много значившей для обоих. Ч. полностью полагался на Добролюбова как соредактора, заботился о его бытовых, денежных делах. Он очень тяжело пережил его раннюю смерть в ноябре 1861 г. "Я тоже полезный человек, но лучше бы я умер, чем он... Лучшего своего защитника потерял в нем русский народ",-- писал Ч. о Добролюбове (14, 449). Ч. собрал и уже в 1862 г. частично опубликовал "Материалы к биографии Н. А. Добролюбова", подготовил первое собрание его сочинений (Добролюбов Н. А. Соч.: В 4 т.-- Пб., 1862).

С приходом Добролюбова в "Современник" Ч. сосредоточился преимущественно на политической (в 1859--1862 гг. он вел ежемесячные политические обозрения), экономической, философской темах. В серии статей, посвященных классовой борьбе во Франции с ее революционными кульминациями 1830 и 1848 гг.: "Кавеньяк" (Современник.-- 1859.-- No 1, 3); "Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X" (1858.-- No 8, 9); "Франция при Людовике Наполеоне" (не пропущено цензурой, 1859); "Июльская монархия" (1860) и др., Ч., широко привлекая материалы западных историков (Ф. Гизо, Л. Блана и др.), интерпретировал события в свете интересов "работников". Он подчеркивал бесплодность борьбы за политические преобразования, если они не приводят к улучшению материальных условий рабочих, лицемерие либералов ("умеренных республиканцев"), в решительные моменты предающих интересы народа. Считая общественный строй Западной Европы выше русских феодально-крепостнических порядков, Ч. в то же время отмечал формальный характер свободы западного "работника" -- "на факте -- раба нищеты" (5, 301). Он подверг критике развиваемый многими буржуазными экономистами принцип невмешательства государства в частное предпринимательство, свободной конкуренции: "Тюрго" (1858.-- No 9), "Экономическая деятельность и законодательство" (1859.-- No 2). В противовес "теории капиталистов" (оправдывающей получение прибыли, в т. ч. земельной ренты, собственниками, не участвующими в производительном труде) Ч. развивает, опираясь на некоторые положения классиков английской политической экономии (А. Смита, Д. Рикардо), "теорию трудящихся", согласно которой необходимо "полное соединение качеств собственника и работника в одном и том же лице" (7, 43, 20). При этом Ч., вслед за Фурье, Р. Оуэном, подчеркивает преимущества крупного производства, объединения работников -- "товарищества" -- как формы, наилучшим образом удовлетворяющей потребностям личности; в апелляции к потребностям и ограничении их "разумными" проявлялся антропологизм, просветительский рационализм Ч. ("Капитал и труд", 1860.-- No 1). Наиболее полно свои экономические воззрения Ч. изложил в примечаниях к переведенным им "Основаниям политической экономии" Дж.-Ст. Милля (1860.-- No 2--4, 6--8, 11) и в "Очерках из политической экономии (по Миллю)" (1861.-- No 6--10, 12). Он вскрыл тщетность усилий Милля сочетать интересы капиталистов и рабочих, несостоятельность учения Т. Мальтуса о превосходящем возможности производства росте народонаселения, обосновал проект социалистического общественного устройства. К. Маркс писал в послесловии ко второму изданию "Капитала" о книге Милля: "Это -- банкротство "буржуазной" политической экономии, что мастерски показал уже в своих "Очерках политической экономии (по Миллю)" великий русский ученый и критик Н. Чернышевский" (К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве.-- Т. 1.-- С. 524).

Применяя разрабатываемую экономическую теорию к специфическим условиям России, Ч. подчеркивал важность сохранения -- после отмены крепостного права -- крестьянской общины как естественной основы "товариществ", считал возможным благодаря общине избежать для России мучительной капиталистической ступени развития ("Критика философских предубеждений против общинного владения". 1858.-- No 12; "Экономическая деятельность и законодательство". 1859.-- No 2; "Суеверие и права логики", 1859.-- No 10). Такой взгляд, характеризующий Ч. как крестьянского, утопического социалиста, отличался в то же время от славянофильского преклонения перед общиной (для Ч. она признак отсталости страны), от антитезы молодой России и старого Запада: "Запад, далеко опередивший нас, далеко еще не исчерпал своих сил..." (7, 618). Убежденность в прогрессе; несмотря на драматизм многих эпох,-- источник исторического оптимизма Ч. ("Апология сумасшедшего"; не пропущена цензурой, 1861; "О причинах падения Рима", 1861.-- No 5).

Наиболее системное выражение взгляды Ч. на природу, общество, человека получили в его главной философской работе "Антропологический принцип в философии" (1860.-- No 4--5). Творчески развивая антропологическую теорию Фейербаха, Ч. вносит в нее классовые мотивы, тем самым преодолевая антропологизм и устанавливая иерархию "эгоизмов": "...общечеловеческий интерес стоит выше выгод отдельной нации, общий интерес целой нации стоит выше выгод отдельного сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод малочисленного" (7, 286). В целом статьи Ч. своей неизменно сильной стороной имеют защиту интересов самого "многочисленного сословия" -- русских крестьян, французских рабочих, "простолюдинов". Отмечая утопический характер социализма Ч., В. И. Ленин подчеркивал, что он "был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя -- через препоны и рогатки цензуры -- идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей. "Крестьянскую реформу" 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку" (Ленин В. И. Полн. собр. соч.-- Т. 20.-- С. 175).

Отношение Ч. к правительственной кампании по крестьянскому вопросу менялось по мере того, как прояснялась суть реформы. Начиная с 1857 г. Ч. регулярно освещал экономические и политические аспекты темы, доказывая необходимость освобождения крестьян с землей, без выкупа или с минимальным выкупом, сохранения общины, установления крестьянского местного самоуправления и др. ("О новых условиях сельского быта". 1858.--No 2--4; полемика с противниками крестьянской общины, выступавшими в "Экономическом указателе" И. В. Вернадского; ведение с июня 1857 г. рубрики "Устройство быта помещичьих крестьян" и др.). Убедившись же в грабительском характере готовящейся реформы, Ч. бойкотирует предреформенный ажиотаж; по обнародовании манифеста 19 февраля 1861 г. "Современник" прямо не отозвался на него. В "Письмах без адреса", написанных после реформы и адресованных фактически Александру II (опубл. за границей в 1874 г.), Ч. обвинил самодержавно-бюрократический режим в ограблении крестьян, имеющем одно положительное следствие -- рост политического самосознания народа: "Когда люди дойдут до мысли "ни от кого другого не могу я ждать пользы для своих дел", они непременно и скоро сделают вывод, что им самим надобно взяться за ведение своих дел" (10, 92). Рассчитывая на крестьянскую революцию, круг "Современника" во главе с Ч. в 1861 г. прибегал к нелегальным формам борьбы. Ч. написал революционную прокламацию "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон". Вместе с воззванием "К молодому поколению" Шелгунова (при возможном участии Михайлова), "Русским солдатам от их доброжелателей поклон" и "Русским солдатам" Шелгунова прокламация Ч. была осуществлением плана обращения к различным слоям населения. По воспоминаниям членов "Земли и воли" (А. А. Слепцова, Л. Ф. Пантелеева), Ч. был причастен к этой подпольной организации, созданной с целью руководства крестьянским восстанием, ожидаемым к весне 1863 г. (по окончании "временно-обязанного состояния крестьян", т. е. их работы на помещиков). В обстановке растущей пореформенной реакции (расстрел крестьян в с. Бездна Казанской губ., репрессии против студентов и закрытие Петербургского университета, арест Михайлова, В. А. Обручева и др.) внимание III отделения все более привлекает деятельность Ч. С осени 1861 г. за ним была установлена полицейская слежка (использовались и такие средства, как подкуп прислуги). Но Ч. был умелым конспиратором, в его бумагах не находили ничего подозрительного. В июне 1862 г. было запрещено на восемь месяцев издание "Современника" и "Русского слова".

7 июля 1862 г. Ч. был арестован у себя на квартире (жена с двумя сыновьями гостила в Саратове). Поводом для ареста послужило перехваченное на границе письмо Герцена и Огарева к Н. А. Серно-Соловьевичу, в котором предлагалось издавать "Современник" в Лондоне или в Женеве. В тот же день Ч. стал узником Алексеевскою равелина Петропавловской крепости, где пробыл до вынесения приговора -- гражданской казни, состоявшейся 19 мая 1864 г. на Мытнинской прощади. Он был лишен всех прав состояния и присужден к 14 годам каторжной работы в рудниках, с последующим поселением в Сибири; Александр II сократил срок каторги до 7 лет. Судебный процесс по делу Ч. тянулся очень долго из-за отсутствия прямых улик; роковую роль в нем, как и в делах Михайлова и арестованного позднее Шелгунова, сыграли написанные Вс. Д. Костомаровым (участвовавшим в напечатании прокламаций) фальшивые бумаги. В вину Ч. вменялись, помимо написания "Барским крестьянам...", также его подцензурные статьи в "Современнике"; Ч. и его друзья тщетно боролись с полным отсутствием законности (см.: Дело Чернышевского: Сб. документов / Вводи, ст. и коммент. И. В. Пороха; Общ. ред. Н. М. Чернышевской.-- Саратов, 1968).

В крепости Ч. обратился к художественному творчеству. Здесь, с 14 декабря 1862 г. по 4 апреля 1863 г., был написан роман "Что делать? Из рассказов о новых людях". За ним последовали оставшиеся незаконченными повесть "Алферьев" (1863) и роман "Повести в повести" (1863), "Мелкие рассказы" (1864). Увидел светло недосмотру цензуры -- лишь роман "Что делать?" (Современник.-- 1863.-- No 3--5).

20 мая 1864 г. Ч. под конвоем отправили в Сибирь, где он находился сначала на руднике Кадае Нерчинского округа (месте каторги и скорой смерти Михайлова), а с сентября 1865 г.-- в тюрьме Александровского завода."По официальному разрешению в Кадаю в августе 1865 г. приезжала на несколько дней О. С. Чернышевская с сыном Михаилом. Круг общения Ч. на каторге составляли политические заключенные (С. Г. Стахевич, П. Ф. Николаев и др.), впоследствии вспоминавшие о читках Ч. не дошедших до нас художественных произведений, в особенности сожалевшие о пропаже отосланного в Петербург Пыпину романа "Старина", вобравшего в себя обширный автобиографический материал. Его продолжением был "Пролог. Роман из начала шестидесятых годов" (написан в 1867--1870 гг.; первая часть -- "Пролог пролога" -- опубл. в Лондоне в 1877 г.; в России роман был издан полностью в 1906 г.). Сохранились также пьесы "Драма без развязки", "Мастерица варить кашу", повесть "История одной девушки", рассказы "Кормило кормчему", "Знамение на кровле" и др.; почти все они были задуманы как части неосуществленных полностью больших циклов.

Каторга, срок которой истек в 1871 г., оказалась преддверием к худшему испытанию -- поселению в Якутии, в городе (а в сущности в глухом поселке, где тюрьма была лучшим зданием) Вилюйске, отличавшемся губительным климатом. Здесь Ч. был единственным ссыльным и мог общаться только с жандармами и местным, якутским населением; переписка была затруднена, а часто специально задерживалась. Все же Ч. узнал в 1877 г. о смертельной болезни Некрасова и успел передать ему -- в письме к Пыпину -- слова любви и прощания (15, 86--88). Т.к. бумаги Ч. отбирались при обысках, он писал и сам уничтожал написанное (из созданного в Вилюйске сохранились две части романа "Отблески сияния"). Только в 1883 г., при Александре III, под давлением требований "Народной воли" Ч. было разрешено переселиться в Астрахань. Резкая перемена климата очень повредила его здоровью.

Годы крепости, каторги и ссылки (1862--1883) не привели к забвению имени и сочинений Ч.-- его слава мыслителя и революционера росла, вдохновляя на смелые планы его освобождения (ему пытались устроить побег Г. А. Лопатин в 1871 г., И. Н. Мышкин в 1875 г., оба были арестованы; были и другие попытки). Сам Ч. никогда не просил о смягчении своей участи, в частности, летом 1875 г. отказался от подачи прошения, к которому его пытались склонить власти. "А что касается лично до меня,-- писал он жене в 1871 г.,-- я сам не умею разобрать, согласился ли б я вычеркнуть из моей судьбы этот переворот, который повергнул тебя на целые десять лет в огорчения и лишения. За тебя я жалею, что было так. За себя самого совершенно доволен. А думая о других,-- об этих десятках миллионов нищих, я радуюсь тому, что без моей воли и заслуги придано больше прежнего силы и авторитетности моему голосу, который зазвучит же когда-нибудь в защиту их" (14, 504).

По приезде в Астрахань Ч. надеялся вернуться к активной литературной деятельности, однако публикации его работ, хотя и под псевдонимом, были затруднительны. Основным источником заработка, в котором крайне нуждалась семья Ч., стали переводы, тяготившие Ч. тем более, что его глубоко не удовлетворяли субъективно-идеалистические воззрения авторов переводимых книг ("Энергия в природе" В. Карпентера, многотомная "Всеобщая история" Г. Вебера и др.). Используя приемы работы с Миллем, Ч. снабжал переводы вступительными статьями, послесловиями, нередко выбрасываемыми при издании. Все же Ч. удалось опубликовать некоторые собственные философские работы: "Характер человеческого знания" (Русские ведомости.-- 1885.-- No 63--64, под псевдонимом Андреев), "Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь" (Русская мысль.-- 1886.-- No 9, за подписью Старый трансформист). Вместе с написанным в 1888 г. предисловием к предполагаемому 3-му изданию "Эстетических отношений..." (состоявшемуся лишь в 1906 г.) эти работы Ч. заключают в себе резкую критику неокантианства, агностицизма ("иллюзионизма"), характерного для многих философов и естественников тех лет. Комментируя предисловие к "Эстетическим отношениям...", Ленин в "Материализме и эмпириокритицизме" писал: "Чернышевский -- единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50 гг. вплоть до 88 г. остаться на уровне цельного философского материализма..." (Ленин В. И. Полн. собр. соч.-- Т. 18.-- С. 384). Из художественных сочинений Ч. опубликовал "Гимн Деве неба" (Русская мысль.-- 1885.-- No 7, под псевдонимом Андреев). Писал повесть "Вечера у княгини Старобельской". Получив спасенные Антоновичем после ареста Ч. "Материалы к биографии Н. А. Добролюбова", готовил их к изданию и успел опубликовать первый раздел (Русская мысль.-- 1889.-- No 1--2). Первый том вышел в 1890 г., после смерти Ч.

При всей интенсивности работы Ч. самые дорогие для него замыслы -- в частности, создание давно задуманных популярных энциклопедий по разным отраслям знаний -- осуществить не удалось. В июне 1889 г. Ч. получил разрешение вернуться на родину, в Саратов. Он строил большие планы несмотря на резко ухудшавшееся здоровье. Умер от кровоизлияния в мозг, похоронен на Воскресенском кладбище в Саратове.

В разностороннем наследии Ч. важное место занимают работы по эстетике, литературная критика, художественное творчество. Во всех этих областях он выступил новатором, возбуждающим по сей день споры; к Ч. применимы его собственные слова о Гоголе как писателе из числа тех, "любовь к которым требует одинакового с ними настроения души, потому что их деятельность есть служение определенному направлению нравственных стремлений" (3, 21).

Эстетическая теория Ч., изложенная в его диссертации "Эстетические отношения искусства к действительности" (Спб., 1855), а также в авторецензии (Современник.-- 1855.-- No 6) и ряде работ 1854 г. (из них в особенности важна статья "О поэзии. Сочинение Аристотеля" // Отечественные записки.--1854.-- No 9), знаменовала перелом в истории эстетики, разрыв с ее идеалистической традицией. Концепции искусства как создания идеала в эстетике Г. В. Ф. Гегеля (и его популяризатора Ф. Фишера, часто цитируемого в диссертации) Ч. противопоставил материалистическую формулу прекрасного: "прекрасное есть жизнь"; "прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни..." (2, 10). Объективным критерием прекрасного выступает у Ч. превосходство предмета над другими в данном роде (при существенной оговорке, что не все роды прекрасны). В субъективном же критерии прекрасного -- "наших понятиях" -- Ч. подчеркнул социальную обусловленность эстетических вкусов (разных в крестьянской среде и у аристократии), отказывая многим из них в истинности (напр. романтическому "увлечению бледною, болезненною красотою" -- 2, 11). Так антропологическая, фейербаховская посылка об общечеловеческих потребностях осложняется указанием на социальную почву эстетического идеала. Считая, что потребности (не болезненно-фантастические) человека в прекрасном вполне удовлетворяются действительностью, Ч. пересматривает вопрос о содержании искусства, расширяя его границы до "общеинтересного в жизни" (2, 82), и о его задачах. Первая из них -- воспроизведение жизни -- была намечена, по Ч., еще в античной эстетике (Платон, Аристотель), полагавшей сущность искусства в подражании человеческой жизни (Ч. отмечает искажение этой мысли классицистами, говорившими о подражании природе в искусстве: "подражание природе чуждо истинному поэту, главный предмет которого -- человек" -- 2, 278). Однако воспроизведение жизни, хотя и требует активности художника -- "способности отличать существенные черты от несущественных" (2, 80), составляет лишь формальное начало искусства. Две другие задачи искусства -- объяснение жизни и вынесение приговора ее явлениям; они особенно полно могут быть осуществлены в литературе ("поэзии"), которая "представляет полнейшую возможность выразить определенную мысль. Тогда художник становится мыслителем, и произведение искусства, оставаясь в области искусства, приобретает значение научное" (2, 86). В содержании искусства -- "учебника жизни" -- подчеркивается общее с наукой и нравственной деятельностью человека.

Манифест материалистической эстетики Ч. не свободен от противоречий. Блестяще показав жизненную основу прекрасного и типического и призвав в то же время художников к овладению передовым мировоззрением, Ч. недостаточно связал субъективную сторону содержания искусства (объяснение жизни и вынесение приговора) с творческим, в т. ч. формотворческим, процессом и ограничил роль фантазии. В результате положение о том, что "жизнь не думает объяснять нам своих явлений", в то время как "в произведениях науки и искусства это сделано" (2, 87), осталось в значительной мере декларативным, поскольку не была до конца прослежена специфика объяснения жизни на "языке искусства". Недооценка Ч. творческой типизации, особенно заметная на фоне гегелевского учения об идеализации в искусстве, отчасти была полемической издержкой "апологии действительности сравнительно с фантазиею" (2, 89). Уязвимым было и отрицание закономерности трагического, сведение его к "ужасному в человеческой жизни" (2, 30). Впоследствии Ч. показал огромную роль творческой типизации, на службе у которой и состоит фантазия, вымысел. Так в творчестве Пушкина им подчеркнута огромная роль долго обдумываемого плана, предшествующего исполнению: "Прояснить в своем уме основную мысль романа или драмы, вникнуть в сущность характеров, которые будут ее проявлять своими действиями, сообразить положения лиц, развитие сцен -- вот что важно..." (2, 452).

Диссертация Ч., большинству читателей известная по авторецензии, вызвала острые дискуссии. Ее не приняли многие ведущие писатели и критики (Тургенев, Л. Толстой, Анненков, Дружинин и др.), упрекавшие автора в умалении искусства. Эстетика была областью, где раньше всего обнаружились расхождения между либералами и демократами; присутствовавший на защите диссертации Шелгунов отметил, что "умственное направление шестидесятых годов <...> в первый раз в своем зачаточном виде было провозглашено в 1855 г. на публичном диспуте в Петербургском университете" (Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Воспоминания: В 2 т.-- М., 1967.-- Т. 1.-- С. 164).

Литературная критика Ч., опирающаяся на его эстетическую теорию, в то же время понималась им как публицистическая деятельность, для которой важны тесная связь с читателем и понимание его интересов: "Отвлеченные истины могут быть уместны в ученом трактате, но слова публициста должны прежде всего сообразоваться с живыми потребностями известного общества в данную минуту" (5, 648). Такими Ч. считал "слова" Г. Э. Лессинга, Белинского. Собственно критике, ее истории и теории, посвящены программные статьи: "Об искренности в критике" (1854.-- No 7); цикл "Очерки гоголевского периода русской литературы" (1856.-- No 12; 1856.-- No 1--2, 4, 7, 9--12), к ним примыкает цикл "Лессинг, его время, его жизнь и деятельность" (1856.-- No 10--12; 1857.-- No 1--4, 6), где деятельность немецкого просветителя осмысляется в свете сходной русской общественно-литературной ситуации.

В соответствии с выдвинутыми в диссертации задачами искусства Ч. считает в статье "Об искренности в критике") важнейшим критерием оценки произведения истинность его общей идеи, "мысли". Ее фальшивость оправдывает резкость тона критика, менее всего щадящего признанные авторитеты: "...жар нападения должен быть соразмерен степени вреда для вкуса публики, степени опасности, силе влияния, на которые вы нападаете" (2, 257). Поэтому "превосходная в художественном отношении, но приторная" поэма Гете "Герман и Доротея" заслуживает более строгого суда, чем какая-нибудь другая идиллическая поэма какого-нибудь посредственного писаки" (2, 257). С нелицеприятной критикой выступил сам Ч. в своих первых рецензиях на произведения популярных "писателей: "Роман и повести М. Авдеева" (1854.-- No 2), "Три поры жизни. Роман Евгении Тур" (1854.-- No 5), выявляя их подражательность, пустоту содержания, ложный пафос. За "ошибочное направление" (2, 240) -- идеализацию патриархального купеческого быта -- он осудил пьесы "Не в свои сани не садись" и "Бедность не порок" А. Н. Островского: "Бедность не порок. Комедия А. Островского" (1854.-- No 5), резко разойдясь в оценках с "органическим" Критиком А. А. Григорьевым. На примере этих не свободных от славянофильских мотивов пьес Ч. доказывал, что "ложные по своей основной мысли произведения бывают слабы даже и в чисто художественном отношении" (2, 240). Последующая оценка этих пьес Добролюбовым в статье "Темное царство", в соответствии с принципами "реальной критики", будет значительно мягче.

В "Очерках..." Ч. охарактеризовал, через их отношение к Гоголю и гоголевскому, до сих пор "единственному сильному и плодотворному направлению" (3, 6), деятельность ведущих критиков, журналистов 30--40 гг.: Н. А. Полевого, О. И. Сенковского, С. П. Шевырева, круга пушкинского "Современника", Н. И. Надеждина, Белинского (имя которого, по цензурным условиям, было названо лишь в пятой статье цикла). Подчеркнуты некоторые общие условия эффективности критики: наличие системы убеждений; забота о распространении своих мнений в публике (чуждая критикам пушкинского круга -- почитателям Гоголя); эстетический вкус; умение "говорить о том, что нужно нашей публике в наше время" (3, 225), отличающее Белинского. Как "образователя" Белинского Ч. выделяет Надеждина, привившего русской критике начала эстетики Ф. Шеллинга: "От него узнали у нас, что поэзия есть воплощение идеи <...>; что красота формы состоит в соответствии ее с идеею" (3, 163--164). Но первое проявление самостоятельности русской мысли Ч. видит в Белинском и его сподвижниках, последовательно развивших и применивших с русской действительности диалектику Гегеля. Белинского Ч. считает и первым историком русской литературы, определившим исторические заслуги многих писателей до Пушкина (М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина и др.) и тем самым положившим "границы отрицанию" (3, 193), которое у противников классицизма (Полевой) и романтизма (Надеждин) было абсолютным. В деятельности Белинского Ч. в особенности выделяет 40 гг., когда критик преодолевает идущий от гегелевской системы "квиетизм" и проникается передовыми стремлениями времени (важнейшие из них -- "гуманность и забота об улучшении человеческой жизни" -- 3, 302). Отсюда и горячая защита Белинским Гоголя, "натуральной школы", и полемика с апологетами "чистого искусства" (а по существу принципа "эпикуреизма"), Ч. подчеркнул возрастающую публицистичность критики Белинского, статьи которого за 1846--1848 гг. изобилуют рассуждениями об отраженных в произведении общественных вопросах: "...в осьмой и девятой статьях, заключающих разбор "Онегина", эпизоды подобного рода занимают уже наибольшее число страниц" (3, 275).

Акценты, расставленные Ч. в его разборе критики Белинского (предпочтение последнего периода, оправдание публицистических отступлений и др.), как и интерпретация творчества Пушкина и Гоголя, расходились с мнениями "эстетической" критики. Борьба между либералами и демократами в середине 50 гг. нередко формулировалась ее участниками как защита "пушкинского" или "гоголевского" направления в литературе, чему способствовали издания сочинений обоих писателей, осуществленные Анненковым и П. А. Кулишем. Наиболее развернутым ответом на "Очерки..." Ч. со стороны "эстетической" критики была статья Дружинина "Критика гоголевского периода и наши к ней отношения" (Библиотека для чтения.-- 1856.-- No 11), где Пушкин интерпретировался как поэт "чистого искусства", противопоставляемого "дидактике".

Ч. откликнулся на издания Пушкина -- еще до "Очерков..." ("Сочинения А. С. Пушкина" // Там же.-- 1855.-- No 2--3, 7--8) и Гоголя ("Сочинения и письма Н. В. Гоголя" // Там же,-- 1857.-- No 8), подчеркивая, что при огромности заслуг Пушкина как первого русского поэта-художника (здесь Ч. опирался на суждения Белинского) творчество Гоголя гораздо больше связано с современной русской действительностью: он "первый научил нас знать наши недостатки и гнушаться ими" (4, 665). За анализом Ч. трагических заблуждений Гоголя и их истоков (этой цели служила отчасти и статья об одном из духовных учителей Гоголя: "Сочинения В. Жуковского" // Там же.-- 1857.-- No 5) проступал идеал критика -- гармония между мировоззрением и творчеством писателя.

Сложность проблемы соотношения мировоззрения и творчества, в особенности реалистического, с которой столкнулся Ч. прежде всего при анализе наследия Гоголя, стимулировала эволюцию его критического метода. Предвосхищая обоснованные позднее Добролюбовым в статье "Темное царство" (1859) принципы "реальной критики", он высоко оценивает некоторые произведения за реализм отражения жизни, даже при уязвимости их авторской тенденции. Так, у А. Ф. Писемского, воззрение которого на крестьянский быт "не подготовлено наукой" (4, 571), Ч. находит социальное обличение, вытекающее из самой достоверности изображения ("Очерки из крестьянского быта А. Ф. Писемского".-- 1857.-- No 4). Не оспаривая прямо тургеневскую мысль о стихийности чувства, выразившуюся в повести "Ася" ("Русский человек на rendezvous" // Атеней.-- 1858.-- No 18), Ч. подчеркивает зависимость характера героя, господина N (которому свойственна эта стихийность) от условий его формирования: "Лучше не развиваться человеку, нежели развиваться без влияния мысли об общественных делах, без влияния чувств, пробуждаемых участием в них" (5, 169). Разбор любовного сюжета повести перерастает в суд над дворянским либерализмом, не подготовленным к "решительной минуте", под которой имеется в виду прежде всего освобождение крестьян. Важнейшим открытием Ч., сделанным также на базе "реального" метода, было определение особенностей таланта молодого Л. Толстого: его формы психологизма (изображения "диалектики души"), находящейся в прямой связи с пафосом писателя -- "чистотой нравственного чувства" ("Детство и отрочество. Сочинения графа Л. Н. Толстого. Военные рассказы Л. Н. Толстого". 1856.-- No 12). Некоторая избирательность анализа, выявляющего прежде всего сильные, реалистические моменты содержания, была в то же время продуманной тактикой Ч. по отношению к писателям либерально-дворянской ориентации.

Однако критический метод Ч. видоизменялся в зависимости от свойств произведений: последовательная демократическая авторская тенденция всегда поддерживалась Ч. (хотя и не заменяла для него таланта: "...тенденция может быть хороша, а талант слаб..." -- 14, 322). К анализу тенденции в особенности располагала лирика. Любимейшим поэтом Ч. был Некрасов; не имея возможности писать о поэзии соредактора "Современника", Ч. в 1856 г. (когда Некрасов был за границей) поместил в журнале (No 11), по выходе "Стихотворений" Некрасова, столь выразительную подборку его произведений ("Поэт и гражданин", "Забытая деревня", "Отрывки из путевых записок графа Гаранского"), что она повлекла за собой цензурное предостережение журналу. Ч. предсказал долгую жизнь поэзии Огарева ("Стихотворения Н. Огарева" // Там же.-- 1850.-- No 9), утверждающей счастье "жить для других" (3, 565) и напоминающей о Герцене (имя которого было под запретом), высоко ценил А. В. Кольцова ("Стихотворения Кольцова") и др. В прозе он приветствует "Губернские очерки" М. Е. Салтыкова-Щедрина ("Губернские очерки"// Там же.-- 1857.-- No 6), обнаружившие в авторе более высокий, по сравнению с гоголевским, уровень теоретического обобщения: "Теперь, например, Щедрин вовсе не так инстинктивно смотрит на взяточничество -- прочтите его рассказы "Неумелые" и "Озорники", и вы убедитесь, что он очень хорошо понимает, откуда возникает взяточничество, какими фактами оно поддерживается, какими фактами оно могло бы быть истреблено. У Гоголя вы не найдете ничего подобного мыслям, проникающим эти рассказы" (4, 633). Противопоставленные "обличительной" кампании, нападающей на отдельные злоупотребления (комедия В. А. Соллогуба "Чиновник" и др.). "Губернские очерки" подробно комментируются Ч. для доказательства наивности надежд на силу нравственного примера, якобы способного "устранить действие закона причинности, по которому нравы народа сообразуются с обстановкою народной жизни" (4, 289).

Отрадный симптом "значительной перемены в обстоятельствах" (7, 884) видит Ч. ("Не начало ли перемены?".-- 1861.-- No 11) в рассказах Н. В. Успенского, пишущего "о народе правду без всяких прикрас" (7, 856). По Ч., в рассказах Успенского преодолевается традиция "идеализации" народа ("Шинель" Гоголя, Григорович, Тургенев), которому нельзя было помочь ничем, кроме сострадания. В этом последнем большом критическом разборе Ч. чувствуется ожидание близящейся народной революции: подчеркивая силу "рутины", обычая в жизни массы, критик отмечает возможность "минут одушевления" и ставит сложную проблему руководства стихийным движением. Литературная критика Ч.-- органичная часть его революционной публицистики.

Художественное творчество Ч. не было только вынужденной в условиях изоляции формой работы: о склонности к беллетристике свидетельствуют и пробы пера в студенческие годы, и психологическая детализация в дневниках (1847--1853); кроме того, он имел богатый опыт литературного критика. Как художник Ч. более всего связан с традицией философской просветительской прозы (Лессинг, Д. Дидро, Вольтер, А. Н. Радищев, Герцен), выступая в то же время новатором, в особенности в разработке политической темы. В контексте русской литературы 60 гг. созданный Ч. тип "разумного эгоиста", просветляющего разумом стихию чувств, противостоит различным формам противоречивого сознания, свойственного героям Тургенева, Л. Толстого, Ф. М. Достоевского и др. Не свободная от просветительских иллюзий, утверждаемая Ч. концепция гармоничной личности, встающей на путь революционной борьбы без пафоса жертвенности, вырастала прежде всего на почве исторической реальности. Герои Ч. были типичны и в своем рационализме и в своем героизме, что обусловило огромный резонанс "Что делать?" и реализм последующих произведений, имеющих менее счастливую читательскую судьбу. Среди ценителей и пропагандистов художественного творчества Ч. были Ленин, которого роман "Что делать?", по его словам, приводимым Н. Валентиновым (Н. В. Вольским), "всего глубоко перепахал" (Ленин В. И. О литературе и искусстве.-- С. 454), и А. В. Луначарский, отметивший, помимо интеллектуальных богатств произведений, их художественные достоинства (недооцененные дореволюционной критикой).

В "Что делать? Из рассказов о новых людях" Ч. продолжил открытую Тургеневым в "Отцах и детях" тему нового общественного деятеля, в основном из разночинцев, сменившего тип "лишнего человека". По отношению к тургеневскому роману произведение Ч. полемично: "нигилизму" Базарова противостоят позитивные взгляды "новых людей", его одиночеству и трагической смерти -- их сплоченность и стойкость ("Отцы и дети" как необходимый фон восприятия подчеркнуты фамилиями Кирсанова и Лопухова; последняя напоминает о словах Базарова: "...а из меня лопух расти будет..." -- Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т.-- М., 1981.-- Т. 7.-- С. 121).

Несмотря на "эзопов язык", используемый в борьбе с цензурой (названия глав, акцентирующие любовно-семейный сюжет, авантюрно-интригующее начало, загнанный в глубь повествования сюжет об "особенном человеке" -- революционере, система перифраз, аллегорий, цитат и пр.), мировоззрение Ч. нашло в романе четкое выражение, чему способствовала активность автора-повествователя как интерпретатора событий. Через голову "проницательного читателя" автор многократно обращается к части публики, способной стать "новыми людьми", разъясняя ей конкретную программу действий. Это роман художественно-публицистический.

Действительность предстает в "Что делать?" в трех временных измерениях: прошлое -- "старый порядок", идейно изживший себя, хотя и господствующий; настоящее (деятельность "новых людей"); будущее (его абрис в духе идей утопического социализма дан в "Четвертом сне Веры Павловны"). Через все произведение проходит антитеза старых и "новых людей", поступки которых кажутся странными обывателям (Марье Алексевне, "проницательному читателю"); их удивление, непонимание -- источник комических ситуаций. Отношение к представителям прошлого дифференцировано: жизнь праздная (Сторешниковы, Серж) на аллегорическом языке романа -- "фантастическая грязь"; трудовая, в заботах о куске хлеба, вырабатывает "злые", но дельные характеры (Марья Алексевна) -- это "реальная грязь", из которой "родится пшеница" ("Второй сон Веры Павловны").

Романтический пафос произведения -- в устремленности к социалистическому идеалу, будущему, когда тип "нового человека" станет "общею натурою всех людей" (Что делать? -- С. 149; далее указываются стр.). Прообразом будущего выступают и личные отношения "новых людей", разрешающих конфликты на основе гуманной теории "расчета выгод" (новая мораль оттенена традиционностью сюжетного мотива любовного треугольника: Вера Павловна -- Лопухов -- Кирсанов), и их трудовая деятельность (организация швейных мастерских, учеба Веры Павловны на врача и др.). Эти подробно освещенные сферы жизни "новых людей" соотнесены с потаенным, "эзоповым" сюжетом, главным героем которого выступает профессиональный революционер Рахметов. Но он не одинок: упоминается о "восьми образцах этой породы"; несомненно участие в нелегальной борьбе Лопухова -- Бьюмонта после его ухода "со сцены", мужа "дамы в трауре" и др. Темы любви, труда, революции органично связаны в романе, герои которого исповедуют "разумный эгоизм", стимулирующий нравственное развитие личности: "О, сколько наслаждений развитому человеку! Даже то, что другой чувствует как жертву, горе, он чувствует как удовлетворение себе, как наслаждение, а для радостей так открыто его сердце, и как много их у него!" (С. 233). На высшей ступени этой лестницы развития стоит "особенный человек" Рахметов, сын богатого помещика, ушедший в революцию, "ригорист", живущий только интересами "дела". В ссылке на "натуру", разную у "обыкновенных порядочных" и "особенных" людей, сказался антропологизм Ч. Реалистический принцип типизации последовательнее выдержан в Рахметове, суровое мужество которого продиктовано условиями революционной борьбы нач. 60 гг. Призыв к светлому и прекрасному будущему, исторический оптимизм Ч., мажорный финал сочетаются в романе с осознанием трагической судьбы его "новых людей": "...еще немного лет, быть может и не лет, а месяцев, и станут их проклинать, и они будут согнаны со сцены, ошиканные, стремимые" (С. 49).

Публикация романа вызвала целую бурю в критике (см.: Пинаев М. Т. Чернышевский. -- С. 105--119). На фоне многочисленных обвинений Ч. в безнравственности, отсутствии художественности и пр., остроумно высмеянных в сатирических стихах В. С. Курочкина в "Искре" ("Молодая жена! Ты "Что делать?" взяла?"; "Нет, положительно, роман "Что делать?" нехорош!", 1863), выделяется серьезностью разбора статья Н. Н. Страхова "Счастливые люди" (Библиотека для чтения.-- 1865.-- No 4). Признав жизненную основу и "напряжение вдохновения" автора, "органический" критик оспорил рационализм и оптимизм "новых людей" (скрытого трагизма романа он не увидел) и отсутствие между ними глубоких конфликтов. М. Е. Салтыков-Щедрин ("Наша общественная жизнь" // Современник.-- 1864.-- No 1, 3), выразив сочувствие общей идее романа, отметил, что в ее воплощении автор "не мог избежать некоторой произвольной регламентации подробностей..." (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. -- М., 1968.-- Т. 6.-- С. 324). Горячим пропагандистом романа стал Д. И. Писарев, выступивший с подробным анализом его содержания ("Новый тип" // Русское слово.-- 1865.-- No 10; впоследствии статья была названа "Мыслящий пролетариат").

Исключительное место в русской литературе занимает "Что делать?" по силе воздействия на общественную жизнь: под его влиянием устраивались мастерские, коммуны, в частности "коммуна" В. А. Слепцова (см.: Чуковский К. И. История слепцовской коммуны // Чуковский К. И. Люди и книги шестидесятых годов.-- Л., 1934).. Герои Ч. и в особенности Рахметов повлияли на формирование характера многих деятелей освободительного движения. Роман стимулировал нравственные и художественные искания русских писателей: как последователей Ч. ("Степан Рулев" Н. Ф. Бажина, "Андрей Кожухов" С. М. Степняка-Кравчинского, "На жизнь и смерть" В. В. Берви-Флеровского и др.), так и оспаривающих его взгляды, концепцию личности ("Записки из подполья", "Преступление и наказание" Достоевского, "Некуда" Н. С. Лескова, "Живой труп" Л. Толстого и др.).

К "Что делать?" тематически близки написанные в крепости повесть "Алферьев", роман "Повести в повести", цикл "Мелкие рассказы". Здесь также противопоставлены "новые" и старые люди и утверждается странная в глазах обывателя -- не своекорыстная и свободная от лицемерных условностей -- новая мораль. Однако решение образа автора здесь иное: он скрыт за системой рассказчиков. Стремление к "объективным" способам изображения характерно и для последующих произведений ("История одной девушки", "Отблески сияния", пьесы и др.), включая "Пролог. Роман из начала шестидесятых годов".

В "Прологе" (предназначавшемся для публикации за рубежом) политическая тема непосредственно отражена в сюжете, в особенности в первой части ("Пролог пролога"), где воссоздана на широкой прототипической основе борьба демократов с либералами и консерваторами в связи с начатой в Петербурге предреформенной кампанией (действие происходит в 1857 г.). Вождем демократов выступает журналист Волгин, в котором узнаются многие черты самого Ч. Незаконченность второй части ("Из дневника Левицкого за 1857 год"), посвященной в основном жизни Левицкого (его прототип -- Добролюбов) в деревне, не позволяет в полном объеме судить о деятельности этого героя, революционная направленность которой подчеркнута тщательной конспирацией. В изображении "новых людей" Ч. отходит от принципа группового портрета, используемого в "Что делать?" (характеристики Лопухова и Кирсанова). Герои существенно расходятся в понимании перспектив общественного развития, спорят по тактическим вопросам, (политический реализм и "апатия" Волгина противостоят нетерпению Левицкого, некоторым либеральным иллюзиям Соколовского и в особенности Нивельзина). Оценивая в конце 60 гг. (в условиях спада крестьянского, движения, эволюции либерализма, развития народничества) пред реформенную "весну", Ч. в гораздо большей степени, чем в "Что делать?", обнажает трудности, стоящие перед "мужицкими" демократами в связи с неподготовленностью масс к революции. Слова Волгина, объясняющие его отказ от обсуждения реформы: "Жалкая нация, жалкая нация! Нация рабов,-- снизу доверху, все сплошь рабы..." (13, 197), Ленин оценил как "слова: настоящей любви к родине, любви, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения" (Ленин В. И. Поли, собр. соч.-- Т. 26.-- С. 107). Трезвый анализ Волгиным общественно-политической ситуации, его революционная тактика -- не только ретроспекция Ч., но и, вероятно, предостережение народникам (с которыми он тесно общался в Александровском заводе).

В юмористическом ключе изображены в романе либералы-"прогрессисты" (Рязанцев и его почитатели), в гротескно-сатирическом -- правительственные чиновники -- деятели реформы (Савелов, Чаплин). Их беспринципность проявляется не только в политике, но и в личных отношениях (история Савеловой). Своеобразной параллелью к трудностям политического руководства массами выступает в романе тема помощи отдельной личности. В ошибочных первоначальных прогнозах Волгина относительно Савеловой, Левицкого относительно Анюты, Настеньки, в его тщетной попытке воздействовать на Мери ощутима автополемика с "Что делать?" (история Настеньки Крюковой и др.). Однако автополемические мотивы "Пролога" не следствие пересмотра концепции личности и теории "расчета выгод"; рассуждая, извлекая уроки из заблуждений, главные герои проходят школу самовоспитания, учатся быть руководителями. Факты повседневности осмысляются как симптомы тенденций, которые нужно учитывать в политике (случай с Чекаловым). В целом "Пролог" свидетельствует о развитии революционной мысли Ч. в пореформенный период.

Соч.: Полн. собр. соч.: В 15 т. / Под общ. ред. Б. П. Кузьмина и др.-- М., 1939--1953. Т. 16 (дополнит.); Что делать? Из рассказов о новых людях / Изд. подгот. Т. И. Орнатская и С. А. Рейсер. -- Л., 1975; Пролог / Подгот. текста А. П. Скафтымова и Н. М. Чернышевской-Быстровой; Коммент. А. П. Скафтымова; Ст. Н. В. Водовозова.-- М.; Л. 1936.

Лит.: Писарев Д. И. Разрушение эстетики // Соч.: В 4 т.-- М., 1956.-- Т. 3; Он же. Мыслящий пролетариат // Там же.-- Т. 4; Шелгунов Н. В. Русские идеалы, герои и типы.-- Ч. II // Шестидесятые годы / Вступ. ст. и коммент. А. Шилова.-- М.; Л., 1940; Плеханов Г. В. Эстетическая теория Н. Г. Чернышевского.-- Литературные взгляды Н. Г. Чернышевского // Плеханов Г. В. Литература и эстетика: В 2 т.-- М., 1958.-- Т. 1; Он же. О романе Чернышевского "Что делать?" // Там же.-- Т. 2; Луначарский А. В. К юбилею Н. Г. Чернышевского.-- Н. Чернышевский и Л. Толстой.-- Чернышевский как писатель.-- Романы Н. Г. Чернышевского // Собр. соч.: В 8 т.-- М., 1963. -- Т. 1; Он же. Этика и эстетика Чернышевского перед судом современности // Там же.-- Т. 7; Чернышевская Н. М. Летопись жизни и деятельности Н. Г. Чернышевского.-- No., 1953; Н: Г. Чернышевский в воспоминаниях современников / Сост. Е. И. Покусаев, А. А. Демченко.-- М., 1982; Демченко А. А. Н. Г. Чернышевский. Научная биография.-- Саратов, 1978--1984;-- Ч. 1--2. Евгеньев-Максимов В. Е. "Современник" при Чернышевском и Добролюбове.-- Л., 1936; Володин А. И., Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Чернышевский или Нечаев? О подлинной и мнимой революционности в освободительном движении России 50--60-х годов XIX века.-- М., 1976; Травушкин Н. С. Чернышевский в годы каторги и ссылки.-- М., 1978; Новикова Н. Н., Клосс Б. М. Н. Г. Чернышевский во главе русских революционеров 1861 года. Некоторые итоги и перспективы исследования.-- М., 1981; Лаврецкий А. Белинский, Чернышевский, Добролюбов в борьбе за реализм.-- 2-е изд.-- М., 1968; Соловьев Г. А. Эстетические воззрения Чернышевского.-- 2-е изд.-- М., 1978, Скафтымов А. П. Художественные произведения Чернышевского, написанные в Петропавловской крепости.-- Чернышевский и Жорж Санд.-- Сибирская беллетристика Н. Г. Чернышевского // Скафтымов А. П. Статьи о русской литературе.-- Саратов, 1958; Бродский Н. Л., Сидоров Н. П. Комментарий к роману Н. Г. Чернышевского "Что делать?".-- М., 1933; Пинаев М. Т. Комментарий к роману Н. Г. Чернышевского "Что делать?".-- М., 1963; Смолицкий В. Г. Из равелина. О судьбе романа Н. Г. Чернышевского "Что делать?". -- 2-е изд. -- М., 1977; Лебедев А. А. Герои Чернышевского.-- М., 1962; Ни колаев М. П. Н. Г. Чернышевский и его современники.-- Тула, 1974; Наумова Н. Н. Роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?".-- Л., 1974; Покусаев Е. И. Н. Г. Чернышевский. Очерк жизни и творчества.-- 5-е изд.-- М., 1976; Тамарченко Г. Е. Чернышевский-романист.-- Л., 1976; Плимак Е. Г. Испытание временем // Вопр. лит.-- 1978.-- No 2; Руденко Ю. К. Роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?". Эстетическое своеобразие и художественный метод.-- Л., 1979; Гуральник У. А. Наследие Н. Г. Чернышевского-писателя и советское литературоведение: Итоги, задачи, перспективы изучения.-- М., 1980; Егоров Б. Ф. Эволюция эстетических идей Н. Г. Чернышевского // Егоров Б. Ф. Борьба эстетических идей в России середины XIX века.-- Л., 1982; Вердеровская Н. А. Роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?".-- М., 1982; Чернец Л. В. Экспериментальная поэтика Н. Г. Чернышевского // Чернец Л. В. Литературные жанры (проблемы типологии и поэтики).-- М., 1982; Ланщиков А. Л. Н. Г. Чернышевский.-- М., 1982; Николаев П. А. Универсальная литературно-эстетическая система Н. Г Чернышевского.-- Развитие литературно-критической мысли Н. Г. Чернышевского.-- Революционный роман.-- "Пролог" в художественной системе Н. Г. Чернышевского // Николаев П. А. Историзм в художественном творчестве и в литературоведении.-- М., 1983; Пинаев М. Т. Н. Г. Чернышевский. Художественное творчество.-- М., 1984; Николай Гаврилович Чернышевский. Рек. указатель литературы / Сост. Р. Н. Крендель, М. К. Готовская, М. Е. Киреева, Н. Н. Соловьева.-- М., 1953; Н. Г. Чернышевский. Указатель литературы. 1960--1970 / Сост. П. А. Супоницкая, А. Я. Ильина.-- Саратов, 1976.

Л. В. Чернец

Источник: "Русские писатели". Биобиблиографический словарь.

Том 2. М--Я. Под редакцией П. А. Николаева.

М., "Просвещение", 1990

Оставить комментарий Чернышевский Николай Гаврилович (yes@lib.ru) Год: 1990 Обновлено: 10/01/2018. 53k. Статистика. Статья: Справочная Об авторе	Скачать FB2 Оценка: *4.1620** Ваша оценка:

Чернышевский Николай Гаврилович Чернышевский Н. Г.: биобиблиографическая справка

Чернышевский Николай Гаврилович
Чернышевский Н. Г.: биобиблиографическая справка