Чернышевский Николай Гаврилович
Осада и взятие Византии турками. Историческое исследование М. Стасюлевича

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
   М., Государственное издательство "Художественная литература", 1949. Том II. Статьи и рецензии 1853-1855
   

Осада и взятие Византии турками. Сочинение М. Стасюлевича. Спб. 18541

   Первою обязанностью историка считалась некогда критическая поверка рассказов, сообщаемых невежественными или склонными к реторике летописцами. Все невероятное в то время предписывалось откидывать из истории или стараться объяснить правдоподобным образом. Сколько превосходных анекдотов было тогда объявлено недостоверными или просто выдуманными! Взглянем хоть на греческую историю. Вся жизнь Ликурга была названа выдумкою, две первые мессенские войны, обильные самыми интересными приключениями, -- объявлены недостоверными; Кадм и Данай, Кекропс и Пелопс признаны баснословными лицами; невозможно перечесть всех поэтических воспоминаний, которые были тогда провозглашены принадлежащими миру вымыслов, а не фактов. Каковы бы ни были частные ошибки людей, следовавших этому направлению, вообще надобно сказать, что они говорили сообразно с здравым рассудком.
   Здравый рассудок! Ему ли, распорядителю мелких, прозаических житейских дел, быть законодателем в поэтической области истории? Как суха, бледна, безжизненна остается она, обнаженная холодным соображением от блестящей обстановки, которая сообщена ей преданиями! Нет, мы будем принимать жизнь во всей ее поэтической полноте. Мы восстановим низверженное суровыми скептиками!--Собственно говоря, скептики вовсе не были суровы, они были только осмотрительны; да и не скептиками были они, а просто рассудительными людьми. Но все равно, посмотрим, как действовали их противники.
   Действовали они очень просто: все исторические рассказы, которые им нравились, по поэтическому ли своему характеру или по особенным каким-нибудь обстоятельствам, они провозглашали достоверными. Они готовы были доказывать историческую достоверность всех приключений Амадиса Галльского, готовы были считать достоверными все подвиги Добрыни Никитича и Еруслана Лазаревича. Эти рыцари-защитники всего, что не выдерживало никакой критики, были довольно странны. Но они увлекались по крайней мере поэтическою стороною басен. Если невозможно было с ними соглашаться, то надобно было признать в них чувство и искреннюю привязанность. Это историки-поэты.
   Но другие люди отвергают критику, не хотят обращать внимания на правдоподобие рассказов только потому, что увлекаются соперничеством с Александром Дюма •-- им нужны антитезы, неожиданные встречи, измены, таинственные интриги и вся обстановка дюжинных романов. Они смотрят па историю, как на поприще для поражения читателей красотами слога, странными завязками и сюрпризами неожиданных развязок. Это историки-риторы.
   Почему же не писать историю в том духе, как Дюма написал Монтекристо и Трех Мушкетеров? Надобно только чувствовать и признаваться, что в таком случае дело идет о выказывании романического своего таланта, а вовсе не об открытии разных исторических истин. Дюма, сколько известно, не претендует на историческую достоверность своих интриг и развязок; он только спрашивает: каково придумано? не правда ли, хитро? Не правда ли, никому этого не могло притти в голову?
   Нет, историки-риторы не довольствуются таким скромным взглядом на сущность своих изобретений: они считают каждую натяжку исторических фактов, какую удалось им сделать в угоду своему желанию отличиться неожиданностью своих заключений,-- каждую такую натяжку они считают глубокомысленным соображением, великим открытием, бросающим совершенно новый и необыкновенно яркий свет на ход исторических событий.
   Этому обольщению особенно часто предаются молодые ученые. Потому с искренним удовольствием заметили мы, что г. Стасюлевич совершенно свободен от романического взгляда на историю. Он смотрит на внутренний смысл фактов проницательно и положительно, находит сокровенные пружины того важного исторического события, которое объясняет в своей брошюре. Тем не менее мы позволяем себе усомниться в безусловной справедливости его взглядов на ход событий. Он становится на точку зрения, совершенно чуждую обыкновенным историческим понятиям, -- утешительный факт, свидетельствующий о самостоятельности его таланта. Но, конечно, он не ожидает и сам, чтобы все, привыкшие видеть объясняемые им события совершенно в другом свете, с первого же раза отказались от мнений, которые так издавна были приняты историками, и, повидимому, так просто и удовлетворительно объясняли ход дела. Мы готовы признать, что взгляд г. Стасюлевича гораздо глубокомысленнее обыкновенного взгляда, напомянуть о котором мы считаем нужным; потому и легко нам сознаться, что основания, на которых построены заключения г. Стасюлевича, часто остаются для нас несколько темными. Если сопоставление фактов и обыкновенных понятий с "совершенно новыми результатами", до которых, по собственному справедливому замечанию, дошел г. Стасюлевич, хотя несколько будет способствовать отстранению этой темноты, мы почтем себя достигшими нашей цели.
   Что побудило Мухаммеда II предпринять осаду Константинополя с решительным намерением взять его? Это существеннейший вопрос для г. Стасюлевича, и он разрешает его так:
   
   "Магомет II... видел... что дело идет вовсе не о независимости Византии; что эта независимость есть одно громкое сАово. Магомет II увидел, что вопрос состоит не в том, быть или не быть Византии независимою; другое занимало латинцев: кто должен владеть Константинополем? они или турки? а при таком вопросе Магомет II хотел решить его в свою пользу. Его опытность и пример прошедшего убедили, что при миролюбивой и строгой честности его отца, Мурата II, козням латинцев не будет конца, что они вечно будут хлопотать о независимости Византии, пока не овладеют ею сами и в личине защитников греческой независимости останутся претендентами на овладение Византии. Магомет II сознал, что латинцы ищут господства на востоке, и, следовательно, стремятся с ним к одной и той же цели и потому решился предупредить их. Вот оттого-то Магомету и не спалось с тех пор по целым ночам и он только и думал о том, каким бы образом достигнуть своей цели".
   
   Итак, Мухаммед II вовсе не был врагом Византийской империи; он напал на Византию только для того, чтоб изгнать из нее латинцев. Не опасайся он, что латинцы овладеют Византиею, он и не подумал бы завоевать ее.
   Но сам г. Стасюлевич говорит, что греки ненавидели латинцев; что вступали с ними в союз, всегда ненавистный для греков и мгновенный, только потому, что должны были искать каких бы то ни было союзников, хотя б и ненавистных, для защиты Константинополя от турок, и как скоро была хоть малейшая надежда на спокойствие со стороны турок, греки разрывали союз с латинцами и давали полный простор своей ненависти к ним. Не ясное ли дело, что г. Стасюлевич, в приведенном выше объяснении, причину (вражду Магомета) ставит следствием, а следствие (минутный и насильственный союз с латинцами) причиною? Все факты в его собственной книге противоречат его объяснению. Он сам говорит, что греки не питали ненависти к туркам, а смертельно ненавидели латинцев; если б Мухаммед II хотел уничтожить латинское влияние в Византии, он достиг бы этого (как много раз и случалось прежде), дав хотя минуту спокойствия Византии.
   И неужели можно думать, что Мухаммед II не желал завоевать Византию, а был принужден к тому? Это необыкновенно странно. Турки только и жили завоеваниями, расширение границ было единственною мыслью их. И не проще ли всего думать, что, постепенно отнимая одну область за другою у православных (греков и сербов) на Балканском полуострове, турки думали просто о завоевании этих областей, о грабеже, дани и владычестве, а не о том, приятно или неприятно это будет латинцам. Кажется, очень натурально думать, как и доказывают все без исключения факты турецкой истории XV--XVI столетий, что турки, делая завоевания, искали именно добычи и завоеваний. Неужели стремление завоевать последний город, оставшийся у греков, не было естественным следствием завоевания всех греческих областей? И мог ли честолюбивый Мухаммед II быть покоен, пока не завоевана им столица завоеванного царства?
   Против латинян или против греков вел Мухаммед II осаду Константинополя, кажется, очень ясно видно из того, что он осаждал греческую часть города, а с латинским предместьем его, Галатою, и не думал начинать вражды. Г. Стасюлевич сам прекрасно это говорит: "ближайшие соседи осажденных греков, Галатские генуэзцы поступили коварно: они объявили себя нейтральными, а во время осады даже помогали тайно туркам".
   Далее следует вопрос: отчего осада Византии была так продолжительна? Это совершенно объясняется тем, что Византия была крепость довольно сильная и в неприступном почти местоположении, а турки не умели осаждать крепостей не только тогда, но и ныне. А тогда они, кроме того, не умели даже и стрелять из пушек -- все это говорится у самого г. Стасюлевича на каждой странице. Можно ли скоро взять крепость, не умея стрелять из пушек? Кажется, это объяснение совершенно достаточно. Но г. Стасюлевич им недоволен. Причиною медленного хода осады он полагает то, что верховный визирь, Галиль-паша, с ведома султана помогал грекам и противился султану во всем, будто бы равный равному. Галиль-паша мог считать осаду Византии предприятием ошибочным, мог благоприятствовать грекам, но противиться султану! -- за это он был бы казнен и по нынешним европейским законам, не только по турецким обычаям, был бы казнен самым хладнокровным полководцем, не только неукротимым Мухаммедом II. Напрасно г. Стасюлевич без всякой критики принимает за положительный факт каждое реторическое выражение, находимое у греческих писателей. Он, впрочем, постоянно высказывает слишком некритическую доверчивость каждому их слову. Так, выписывая из греческого летописца длинные разговоры султана с тем или другим визирем, он постоянно предполагает, что разговор этот записан с дипломатическою точностью, будто бы летописец сам присутствовал в палатке султана, -- возможна ли такая доверчивость? Кто имеет понятие о византийских историках, знает, что они сами сочиняли разговоры, иногда по темным слухам о их содержании, иногда просто на основании слуха, что был разговор неизвестно о чем, иногда, наконец, просто по собственному соображению. Таков был их способ изложения. С ним знаком всякий, кто раскрывал не только какого-нибудь византийца, но хотя нашего Нестора.
   Точно так же г. Стасюлевич с совершенною доверчивостью принимает все слухи и толки, носившиеся между легковерными греками и записанные хотя в одном из его источников. Некоторая критика здесь была бы уместна. Конечно, она лишила бы рассказ г. Стасюлевича многих драматических страниц и романических подробностей; а г. Стасюлевич прекрасно их передает; потому почти не жалеем о недостатке этой иссушающей критики. Мы готовы предоставить ее людям, не владеющим даром рассказа, не проникнутым пылкостью одушевления. Скажем, однако, что если для истории осажденных главнейшим источником должны служить византийцы, то для истории осаждающего войска не бесполезно было бы пользоваться также известиями турецких летописцев, сообщенными у разных новейших историков. Быть может, также не бесполезно было бы обратить более внимания не только на изложение фактов (это делает г. Стасюлевич), но и на соображения новейших историков -- тогда противоположные им мнения г. Стасюлевича, быть может, получили бы более широты.
   Несмотря, однако, на все высказанные нами замечания, мы должны назвать брошюру г. Стасюлевича сочинением замечательным и прекрасным во многих отношениях. Его прекрасный рассказ приятно разнообразится многими превосходными эпизодами, из которых выбираем следующий, очень характеристический. Подробно описывая занимательное и важное для завоевания Константинополя путешествие Франтцы в Иберию (Грузию), г. Ста-сюлевич говорит, что Франтца "часто вступал в разговоры" с туземцами:
   
   Особенно замечательна одна беседа его с столетним старцем Ефраимом, уроженцем какого-то Иберийского города (название его осталось неразобранным в манускрипте). Ефраим был взят в плен еще отроком и продан варварами во внутренние области Персии. Господин Ефраима занимался торговлею с Индиею и брал его часто с собою по торговым делам. В одно из таких путешествий пленник убежал и, долго скитаясь по различным пустыням, прибыл на какой-то остров, где жили Макробии, т. е. долговечные; так они назывались потому, что каждый из них жил на менее 150 лет. Такой долговечности содействовал климат страны, в которой круглый год не сходили с деревьев плоды: одни цвели, другие наливались, а третьи уже созревали. Там росли индейские орехи, находился магнитный камень и там же брал начало Нил. В июле и августе в этой стране наставало более холодное время, потому, объясняет Ефраим, что солнце обращалось тогда к нашему северному полушарию; здесь и заключается причина, продолжал рассказчик, почему в эти два месяца Нил выступает из своих берегов До прихода в эту страну Ефраим должен был переправиться через какую-то реку, весьма опасную по своим Амфибиям, которые на туземном языке называются "зубастые тиранны" (odontotyrannoi) и которые могут пожрать целого слона. Много было и других там ужасных зверей: попадались змеи в 70 футов длины, ночницы величиною с ворона и мухи -- с воробья. Слонов было там так много, как у нас быков или овец, и они паслись стадами. Прожив несколько лет у Макробиев и изучив их язык, Ефраим пожелал возвратиться домой. Туземцы указали ему дорогу к одному приморскому местечку, где приставали корабли, идущие из Индии с ароматами. Ефранм нашел в гавани испанский корабль, на котором он и прибыл в Португалию; оттуда странник переехал в Англию и потом через Германию возвратился на родину в Иберию, нашу Грузию. Это путешествие Ефраим! кругом тогдашнего света и его странствование по внутренней Африке от истоков Нила к берегам Атлантического океана, только что открытым португальцами, принадлежало бы к одним из замечательнейших памятников средних веков, если бы Франтца, увлеченный собственным делом, не поскупился на его описание (стр. 29--30).
   
   Действительно, этот отрывок в брошюре г. Стасюлевича очень замечателен. Многие другие не уступают ему; повторяем, "Осада и взятие Византии турками" книжка очень занимательная и ученая.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

Составлены H. В. Богословским

   1 Ср. отзыв Чернышевского на это исследование, напечатанный в "Отечественных записках" (стр. 600 наст. тома).
   

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

   Первоначально опубликовано в "Современнике" 1855, No 2, стр. 65--71. Перепечатано в полном собрании сочинений (СПБ., 1906), т. I, стр. 240--244.
   Рукописи и корректуры не сохранилось. Печатается по тексту "Современника".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru