Чуковский Корней Иванович
Марк Твен

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Марк Твен

   В Америке, в штате Миссури, в конце сороковых годов издавалась странная газета. Подписная плата вносилась натурой: капустой, морковью, дровами... Однажды, собираясь в отпуск, редактор этой газеты подозвал типографского мальчишку и спросил:
   -- Можешь редактировать газету?
   -- Попробую! -- ответил мальчишка...
   "Это и был мой первый литературный опыт", -- сообщает о себе Марк Твен.
   В ту пору ему было 13 лет.
   В 15 лет он уже был "бродячим наборщиком", -- тип очень распространенный в Америке, -- но скоро бросил это занятие и сделался лоцманом на Миссисипи, непрерывно совершая рейсы между Сан-Луи и Новым Орлеаном, -- расстояние в полторы (кажется!) тысячи верст! В то же самое время он состоял "речным репортером" луизианской газеты -- поставлял туда заметки, фельетоны, -- где, конечно, высмеивал знакомых капитанов -- и к 20 годам был уже местной знаменитостью, -- но вскоре бросил все и уехал с братом в Неваду. Его брат был назначен секретарем "невадской территории", чем-то вроде вице-губернатора, Марк поступил к секретарю в секретари -- и вот они оба поехали. Марку мерещились антилопы и разбойники, буйволы, индейцы -- и все это нахлынуло на него широкой волной.
   Ехали он в допотопном шарабане -- что-то вроде "люльки на колесах", -- и какой это сплошной хохот все это путешествие. Им дозволили взять лишь полпуда багажу, и так как у юного секретаря 6 фунтов весил один только словарь и 4 фунта свод законов, то для белья и платья -- не хватило места. Умывались, где попало, утирались собственными брюками, иногда качало "люльку" так, что словарь летел по ней, как живой, попадая пассажирам то в голову, то в живот. Кого только они не встретили на этом огромном пути: волков, апашей, охотников за буйволами, мормонов, встретили одного разбойника -- "самый большой джентльмен, какого я когда-либо встречал" -- и вот они на скалистых горах, в главном городе и перед ними хозяин гостиницы, почтальон, кузнец, мэр, полицейский, -- "все это совмещенное в одном лице и облаченное одной кожей". А дальше соляная пустыня -- высохший океан -- соль выедает глаза, ноздри, пропитывается в кровь. Потом Гошуты -- индейцы, которые, очевидно, "произошли от кенгуру или от норвежской крысы" -- и снова пустыня, и вот они в Кэрсон Сити, на месте своего назначения -- в разбросанном, деревянном, патриархальном городишке, где на улицах стреляют в прохожих, где губернатор занимает дворец о двух комнатах с кухней, где разносчики газет торгуют, между прочим, цыплятами, кошками, курами и др. В этом американском городе Твен и вступил в исполнение своих секретарских обязанностей. А так как обязанностей не было никаких (и желания тоже никакого!), то он взял одеяло и топор и отправился с товарищем бродяжничать. Они отправились к озеру Табо и построили себе хижину и прожили там много дней, не видя не единой души. И вернулись только тогда, когда их хижина сгорела, а с нею и вся местность вокруг, от их охотничьего костра.
   В ту пору Америка была охвачена "золотой горячкой". Все бредили о Голконде. "Я был бы сверхчеловеком, если бы не сошел с ума, как и все", вспоминает Марк Твен. Он подыскал товарищей -- двух адвокатов и одного купца, -- вместе с ними приобрел повозку и "пару невозможнейших кляч" -- и вот, выбиваясь из сил, через месяц (или даже больше!) они достигают Хэмбольта -- не находят там ничего, и обнищавшие идут в землекопы, питаются наловленной рыбой, а через несколько времени Твен уже суб-редактор большой газеты в Виргинии -- револьвер за поясом, шляпа на затылке.
   Ничего писательского, кабинетного! Загорелое лицо землекопа, узкие веселые глаза, -- "юморист и чернорабочий сразу", как назвал его один писатель. Потом он опять бродяга, опять в рудниках, то богач, то банкрот, то репортер, то редактор. И так дальше, и так дальше, и так дальше. Американец с головы до ног. Этот человек не то чтобы "знал Америку", не то, чтобы "изучал Америку", он впитал Америку в себя, и жизнь его была "самая американская" и творчество его было "самое американское" изо всех. Эдгар По был в Америке был в Америке как на чужбине. Духовная родина Эдгара По -- Франция. Лонгфелло, как будто писал на эсперанто, для всех народов свой, -- и для всех чужой. Уитмен старался быть выразителем всей Америки, но уже потому, что он старался, -- он им быть не мог. Эмерсон весь вышел из Карлейля. Марк Твен первое, полнейшее порождение американской культуры, совершеннейший ее выразитель. И читая его книги, видишь: какая эта низшая культура, -- и какие огромные у нее возможности. Вся духовная сила Твена была в сверхъестественном необычайном слиянии со своим народом. Многим из нас, издали, кажется, что он только смехотвор, зубоскал, готовый хихикнуть по любому поводу, но вникнув в его творения, ощущаешь: нет здесь любовь, самая сильная изо всех: бессознательная; любовь, доведенная до смеха. -- "Чему ты смеешься?" -- спрашивает юноша. -- "Нет, я так, ничего", -- отвечает влюбленная девушка. Он любил все в жизни, каждое событие, каждое "приключение", каждое явление -- любить трезвой, здоровой, бодрой американской любовью, любовью свободного работника-бродяги, безо всякого надрыва, безо всякой трагедии-истерики, -- и от полноты этой любви смеялся -- смеялся над тетушкой Салли, над Томом, над Геккельбери Финном, над часами, над пепельницами, над афишами, над операми Вагнера, над Альпами, над Иерусалимом, над немецким языком, над французской дуэлью, -- не мефистофельским смехом, и не Гейневским, и не Гоголевским, без полуулыбок и самобичевания, -- а как смеется каждой волне моряк, выехавший под парусом в открытое море -- и волны бегут, -- и он волен и рад, и каждой волне говорит: хорошо!
   Смех был его религией. Любить для него значило -- смеяться, и тем, что он осмеял весь мир, он оправдал его. Он был в полнейшей гармонии со своим миром, и отсюда его величайшее доверие к Богу, к смерти, к судьбе, -- тоже такое американское, -- и отсюда его смех, самый счастливый, какой только слыхивала вселенная. Обличать ему в этом мире было нечего, -- для этого он был слишком свободен и слишком силен, и если его смех кажется нам зубоскальством, что ж? -- в этом виноваты мы, а не он.

Корней Чуковский

----------------------------------------------------------------

   Впервые: "Речь", No 98 / 10(23) апреля 1910 г.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru