Наши читатели знакомы, конечно, хотя въ общихъ чертахъ, съ тѣми научными взглядами Дарвина, которые характеризуютъ его какъ ученаго; но не многимъ, вѣроятно, извѣстна чисто человѣческая сторона этого ученаго, такъ какъ свѣдѣнія о ней весьма ограниченны, вслѣдствіе того, что никто еще до сихъ поръ по говорилъ о Дарвинѣ, какъ о человѣкѣ. Мы полагаемъ, поэтому, что читатели прочтутъ съ глубокимъ интересомъ помѣщаемую ниже краткую характеристику этого естествоиспытателя, составленную г. Г. Ватманомъ, который въ довольно рельефныхъ краскахъ освѣтилъ личность Дарвина съ новой, почти неизвѣстной стороны.
Когда въ 1859 г. Дарвинъ издалъ свое замѣчательное сочиненіе о "Происхожденіи видовъ", то большинству показалось, будто онъ окончательно повалилъ зданіе всѣхъ человѣческихъ знаній. Цѣлая Фаланга ученыхъ, смотрѣвшихъ на увеличеніе и систематизацію научнаго матеріала, какъ на единственную цѣль знанія, были удивлены и обезкуражены смѣлыми и блестящими выводами Дарвина. Почти всѣ ученые приняли участіе въ этой борьбѣ, въ которой не видно было только виновника ея: онъ оставался ея нѣмымъ свидѣтелемъ. Появленіе знаменитаго сочиненія Дарвина было поводомъ къ отчаянной борьбѣ. А между тѣмъ, самъ авторъ, въ сельской тишинѣ, въ имѣніи своемъ, лежащемъ въ графствѣ Кейтъ, только присматривался со стороны къ этой борьбѣ, неутомимо продолжая свои изслѣдованія въ избранномъ направленіи и размышляя надъ новыми вопросами о тайнахъ природы. Онъ казался несокрушимымъ маякомъ, вокругъ котораго бушевали разъяренныя волны. Горячіе споры, поднятые противниками и приверженцами новаго ученія, сдѣлали имя Дарвина настолько.популярнымъ, что всякій, даже мало-мальски образованный человѣкъ,-- знакомъ теперь съ нимъ хотя по наслышкѣ. Мало того, теперь и всякая свѣтская дама знаетъ уже, что какой то англичанинъ нетолько нашелъ связь и общія черты между ея изящнымъ организмомъ и самыми обыкновенными, неразумными животными, но даже составилъ генеалогическую таблицу живущихъ существъ, въ которой, какъ человѣкъ,-- самое высокое твореніе,-- такъ и всѣ низскія животныя происходятъ изъ одного общаго источника. Повторяемъ, Дарвинъ, какъ естествоиспытатель, сталъ извѣстенъ всякому; по его внутренняя жизнь, его сердце остались для большинства закрытой книгой, чѣмъ то неизвѣстнымъ и о чемъ нельзя узнать, будто бы, изъ его ученыхъ изслѣдованій. Тѣмъ не менѣе есть одно сочиненіе, въ которомъ Дарвинъ является передъ читателями не холоднымъ мыслителемъ и ученымъ, но человѣкомъ въ обширномъ значеніи этого слова. Сочиненіе это -- "Путешествіе вокругъ свѣта на кораблѣ Бигль", появившееся уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ переводѣ на русскій языкъ.
Въ декабрѣ 1831 г. корабль ея королевскаго величества "Beagle", вооруженный десятью пушками, вышелъ въ открытое море изъ гавани Девенпортъ. Во главѣ экспедиціи стоялъ капитанъ Фицроу. Цѣлью этой экспедиціи было посѣщеніе Патагоніи, Огненной Земли, береговъ Чили и Перу и нѣкоторыхъ острововъ Южнаго Оксана. Молодой 2`2-хъ лѣтній Чарльзъ Дарвинъ сопутствовалъ капитану въ качествѣ естествоиспытателя. Хотя онъ только что оставилъ аудиторію Кембриджскаго университета, но быль уже хорошо знакомъ со всѣми отраслями естественныхъ наукъ и отличался необыкновенной зрѣлостью ума. Обладая къ тому же значительнымъ научнымъ матеріаломъ, онъ желалъ усовершенствоваться въ его практическомъ примѣненіи. Путешествіе на кораблѣ "Beagle" продолжаюсь 5 лѣтъ, а десять лѣтъ спустя послѣ возвращенія появилось его описаніе въ видѣ дневника. Уже изъ первыхъ страницъ читатель замѣчаетъ, что онѣ написаны неученымъ педантомъ, погрузившимся въ свои мелочныя изысканія, и не думающемъ ни о лазури неба, ни о всемъ, что занимаетъ обыкновенныхъ людей; въ авторѣ, напротивъ, виденъ человѣкъ съ доброй душей, несмотря на то, что онъ изучаетъ явленія въ подробностяхъ, съ цѣлью достигнуть того высокаго положенія, съ котораго можно было бы обозрѣть цѣлый міръ частныхъ, единичныхъ явленій. Кажется, будто въ его головѣ тѣснится такая масса впечатлѣній, что онъ какъ бы пугается извѣстныхъ ему подробностей;а между тѣмъ, когда Дарвинъ пробѣгаетъ тропическія земли, то останавливается передъ многочисленными организмами, попадающимися ему на глаза и, улыбаясь, жалуется только на невозможность подвигаться впередъ быстро при такомъ безчисленномъ множествѣ впечатлѣній. Дарвинъ -- поэтъ. Онъ то восхищается игрою лучей восходящаго солнца, то, посѣщая въ первый разъ дѣвственные бразильскіе лѣса, останавливается передъ роскошью растеній, богатствомъ красокъ, благоуханіемъ цвѣтовъ, то выражаетъ поэтическое чувство, вызванное въ его душѣ видомъ безпредѣльной и безплодной равнины. Всегда и вездѣ въ немъ сказывается все, что связываетъ человѣка съ міромъ. Все, попадающееся ему на глаза, онъ сравниваетъ съ цивилизованными европейскими странами. Физіономія дикаго новозеландца напоминаетъ ему негодяя изъ извѣстной шиллеровской баллады; людоѣды Огненной Земли, какъ ему кажется, олицетворяютъ собою дикія охоты изъ "Волшебнаго стрѣлка". Когда же онъ стоитъ на голыхъ и снѣжныхъ вершинахъ Кордильеръ, откуда взглядъ его падаетъ то въ глубокія долины, то въ ращелины скаль, то на груды камней, и откуда не видно ни растеній, ни птицъ, кромѣ кондора, парящаго надъ высокими вершинами, то ему становится отрадно въ своемъ одиночествѣ: онъ воображаетъ, что слышитъ хоръ изъ "Мессіи" съ акомпаниментомъ всего оркестра.
Этому сухому естествоиспытателю далеко не чуждой чувство художника. Онъ восторгается при видѣ нагого дикаря, летящаго на неосѣдланномъ конѣ и говорить что былъ тогда далекъ отъ мысли предположить, чтобы эти два существа такъ, близко подходили другъ къ другу... Онъ одинаково восхищается и формами красавицы, и сложеніемъ чернокожихъ людей. Европеецъ, купающійся возлѣ атлетически-сложеннаго, мускулистаго жителя о-ва Таити, кажется ему растеніемъ, поблекшимъ отъ излишняго ухода садовника, жалкимъ въ сравненіи съ яркозеленою травою, свободно растущею въ полѣ. Какъ въ семейномъ кругу полинезійскихъ миссіонеровъ, когда въ немъ тѣснятся сладкія воспоминанія о его родинѣ, такъ и въ жилищахъ дикарей, напившихся до пьяна и вымазанныхъ грязью и всякаго рода нечистотами, всюду и вездѣ онъ находить вполнѣ оригинальныя картины. Истинно художественною является и его любовь къ путешествіямъ, чуждымъ всякаго рода, стѣсненій. На быстромъ рысакѣ, имѣя въ" запасѣ только самые необходимые предметы, онъ скачетъ по лѣсамъ и степяы и, по горамъ и долинамъ. Хорошо, если найдется гостепріимный фермеръ, который предложитъ скудное убѣжище; чаще всего онъ. проводитъ, ночь подъ открытымъ небомъ., собственноручно приготовляя себѣ скромный ужинъ, а иногда замѣняетъ его однимъ, только хорошимъ расположеніемъ, духа, удаляющимъ всякую тревожную мысль. Какъ, и всякій англичанинъ, Дарвинъ въ извѣстной степени юмористъ. Разъ, какъ-то, проголодавшись до нельзя послѣ продолжительной ѣзды верхомь, по одной изъ бразильскихъ, мѣстностей, онъ добрался, наконецъ, до какой-то убогой харчевни и весьма любезно попросилъ хозяина дома дать ему чего нибудь поѣсть.-- "Все къ вашимъ услугамъ", отвѣтилъ послѣдній.-- "Нѣтъ ли у васъ куска рыбы?" -- "Нѣтъ, милостивый государь." -- "Въ такомъ, случаѣ, позвольте чего-нибудь горячаго"?-- "Этого совсѣмъ не имѣется".-- "Такъ, дайте хотя кусокъ хлѣба"? -- "И этого нѣтъ". Несмотря на свою досаду, Дарвинъ, съумѣлъ смѣхомъ разогнать гнѣвъ и быль весьма доволенъ, получивъ кусокъ мяса для себя и немного овса для своей лошади. Во время путешествія онъ развлекался наблюденіями надъ своимъ слугою, главная обязанность котораго заключалась въ очищеніи жилищъ, въ которыхъ имъ приходилось ночевать и гдѣ до того прежде обитала какая-либо старая собака; или же отгонялъ чернокожихъ ребятишекъ, пользующихся первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы попасть во внутрь жилища. Наивность сужденій нѣкоторыхъ, жителей пампасовъ, не понимающихъ значенія ежедневнаго умыванія лица и утверждающихъ, что Лондонъ и Сѣверная Америка ничто иное, какъ, названіе одной и той же мѣстности, что Англія большой городъ, находящійся въ Лондонѣ, -- вызываетъ, у Дарвина безобидную улыбку, выказывающую всю доброту его сердца. Нигдѣ онъ не кажется гордымъ, какъ, нигдѣ не хвастается своею европейскою цивилизаціею. Обычай жителей острова Таити брить себѣ голову вызываетъ въ. немъ, удивленіе; но когда ему говорятъ, что "такова у насъ мода", то онъ остроумно замѣчаетъ: "это слово равносильно, какъ, на Тихомъ океанѣ, такъ и въ Парижѣ". Нигдѣ его иронія не переходитъ въ сарказмъ, несмотря на то, что много странныхъ вещей приходилось ему встрѣчать на пути. Разъ только посмѣялся онъ отъ. всей души, когда увидѣлъ, двухъ новозеландцевъ, которые при встрѣчѣ, въ знакъ привѣтствія, стали обниматься и издавать какіе то звуки, напоминающіе хрюканье двухъ встрѣтившихся свиней.
Извѣстно, что истинный юмористъ никогда не бываетъ мизантропомъ. Тоже можно замѣтить и въ Дарвинѣ: его горячія рѣчи искренни, благородны и далеки отъ пустой фразеологіи. Онъ негодуетъ, когда узнаетъ, что индійскія жилища истребляются хладнокровно съ цѣлью уменьшить размноженіе этого племени. Эти кровавые слѣды европейской цивилизаціи вызываютъ въ немъ крайнее негодованіе. Черный невольникъ, окровавленная спина котораго сгибается отъ боли подъ ударами кнута плантатора, находитъ въ немъ самаго горячаго защитника. Видъ раба-человѣка вызываетъ въ его сердцѣ чувство справедливости; онъ съ радостію покидаетъ Бразилію и благодаритъ Бога при мысли, что уже никогда ему не прійдется видѣть эту "невольничью страну". Какое отрадное чувство испытываемъ мы, когда узнаемъ "что этотъ черствый естествоиспытатель, этотъ безсердечный анатомъ, родоначальникъ обезьянъ, святотатъ по отношенію человѣка, сотвореннаго по образу и по подобію Божію" и т. п., какъ обыкновенно называютъ, или, покрайней мѣрѣ, будутъ называть его враги,-- высказываетъ самое горячее и искреннее сочувствіе къ этимъ паріямъ человѣчества и тѣмъ выражаетъ собою прекрасное и высокое значеніе науки.
Съ другой стороны, какъ благодаренъ бываетъ, онъ за малѣйшее проявленіе доброты или дружбы! Какъ щедро вознаграждаетъ онъ при случаѣ всякаго деликатнаго, образованнаго и гуманнаго человѣка! Но въ то же время его возмущаетъ и всякій суровый поступокъ. Онъ съ удовольствіемъ вспоминаетъ о томъ, что всего только одинъ разъ, впродолженіи своего пятилѣтняго путешествіи по дикимъ странамъ, ему пришлось испытать грубость въ одномъ маленькомъ бразильскомъ городкѣ, въ странѣ невольничества! Наконецъ, онъ разумно раздаетъ свои похвалы и свои порицанія. Высказывая упрекъ чилійскимъ миссіонерамъ, которые, вмѣстѣ съ разспространеніемъ христіанства, покровительствуютъ невольничеству, онъ въ тоже время не находитъ словъ, чтобы нахвалиться миссіонерами о-вовъ Таити и Новой Зеландіи, ведущихъ свое дѣло въ чисто евангельскомъ духѣ.
Когда наступило пятое Рождество, празднуемое имъ внѣ родины, его охватила тоска и онъ., полагаясь на Провидѣніе, сталъ, надѣяться, что въ будущемъ году встрѣтить этотъ, праздникъ уже въ Англіи. Одиноко путешествуя въ дѣвственныхъ бразильскихъ лѣсахъ, при видѣ отжившихъ растеній онъ становится спиритуалистомъ, утверждая, что никто не можетъ покинуть эти мѣста вѣчной жизни и вѣчной смерти, не почувствовавъ, что въ человѣкѣ существуетъ нѣчто болѣе, чѣмъ одно тѣло. Кто бы надѣялся услышать подобныя слова изъ устъ Дарвина, на котораго обыкновенно смотрятъ какъ на отчаяннаго матеріалиста? Эти сужденія рисуютъ передъ нами въ другомъ, какомъ то особенномъ, свѣтѣ автора "Происхожденія видовъ". Въ этомъ сочиненіи мы встрѣчаемъ также намекъ на цѣль его изслѣдованій, состоявшуюся въ отысканіи общей цѣпи, соединяющей прошлое съ настоящимъ и по которой были созданы всѣ органическія существа. Для этого-то онъ и предпринялъ, продолжительное путешествіе въ отдаленнѣйшія страны земнаго шара. Первыя мысли, нашедшія развитіе въ его изслѣдованіяхъ, впервые зародились у него во время этого путешествія; на основаніи матеріала, собраннаго имъ въ это время, онъ основалъ, свою знаменитую теорію. Теорія эта -- не результатъ кабинетной работы, она явилась при изученіи природы и послѣ многочисленныхъ опытовъ, опасностей и лишеній.
Люди, ни во что не ставящіе своихъ выводовъ., и прислѣдующіе однѣ только научныя цѣли, всегда будутъ, пользоваться всеобщимъ уваженіемъ; если же, при громадныхъ способностяхъ, они обладаютъ еще великодушнымъ характеромъ, если богатство ума умѣютъ соединять съ благородствомъ чувствъ, тогда мы питаемъ къ такимъ людямъ одно только чувство глубокаго уваженія.