Давыдов Гавриил Иванович
Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Давыдов Гавриил Иванович

Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним

[]

  
   Источник: Морская типография. -- СПб.: 1810 г.
   OCR, подготовка текста: aalex333, январь 2010 г.
  
  

Часть первая

Предуведомление от Вице-Адмирала Шишкова

   Печатание сего путешествия началось еще при жизни сих Офицеров, но прежде нежели вторая глава окончена была, несчастный случаи пресек их дни обоих вдруг. Для того почитаю за нужное предуведомить читателя, как о жизни сих двух мореплавателей, которых память по истине достойна сохранения, так и о том, в каком состоянии Лейтенант Давыдов оставил сие недоконченное им описание своего путешествия.
   Николай Александрович Хвостов, сын Статского Советника Александра Ивановича Хвостова и Катерины Алексеевны Хвостовой, урожденной Шелитинг, родился в 1776 Июля 28 го и определен в службу в Морской Кадетский корпус в 1783 году. Первое его служение на море в Гардемаринском звании было против Шведов. На четырнадцатом году от рождения своего был уже он в двух сильных морских сражениях и получил золотую медаль. По заключении мира со Швециею произведен в 1791 году в Офицеры, и по сделании в Балтийском море нескольких плаваний отправился в 1795 году в Англию на Эскадре, посланной для охранения Английских берегов, и состоявшей под начальством Вице -- Адмирала Ханыкова. Эскадра сия по прошествии года шла обратно в Россию; но по прибытии оной в Копенгаген, часть её, под начальством Контр -- Адмирала Макарова, возвращена опять в Англию, куда и Хвостов вторично отправился. Часть сия, пробыв там еще один год, возвратилась в Кронштат. На другое лето после сего, то есть в 1795 году вооружена вновь Эскадра для совокупного с Английским флотом действования против общих неприятелей Французов и их союзников. Начальство над оною поручено было Вице -- Адмиралу Макарову. Хвостов не упустил случая в третий раз отправиться в Англию. Сия компания продолжалась около трех лет. Когда Английская Эскадра, состоявшая под начальством Вице -- Адмирала Мичеля, овладела Голландским флотом, лежавшим близ Текселя, под распоряжением Контр -- Адмирала Стори, тогда вместе с Английскою Эскадрою были два наши корабля Мстислав и Ретвизан Хвостов будучи уже Лейтенантом, находился на сем последнем. Известно страшное и бедственное приключение, случившееся в mo время с некоторыми Английскими кораблями и нашим Ретвизаном (см. описание о сем в изданном мною собрании морских журналов, часть II. стран. 108). Хвостов не мало участвовал в спасении корабля, и в те самые часы, когда предстояла им погибель, он писал к одному из своих приятелей:
   "...состояние наше весьма несносно все корабли проходят мимо нас, a мы стоим на мели и служим им вместо бакена! Вся надежда наша быть в сражении и участвовать во взятии Голландского флота исчезла, в крайнем огорчении своем все мы злились на Лоцмана и осыпали его укоризнами, но он и так уже был как полумертвый. Английский корабль Америка стал на мель, сие принесло нам некоторое утешение. Хотя и не должно радоваться чужой напасти, но многие причины нас к тому побуждают: по крайней мере Англичане не скажут, что один Русский корабль стал на мель, и может быть Мичель без двух кораблей не решится дать баталии, a мы между тем снимемся и поспеем разделить с ними славу"
   И подлинно, невзирая на претерпенное ими в ту ночь ужасное состояние, они на другой день поутру успели, сойдя с мели, стать на ряду с прочими и боевой строй, и были готовы на сокрушенном уже до половины корабле своем сражаться еще с неприятелем. Из сего единого обстоятельства можно видеть, какую твердость духа по среди страха и смятения, сохранял сей молодой человек, и какою неустрашимостью И любовью к славе горела его душа! По возвращении своем в Россию принужден он был около полутора года проводить на одном месте, для того, что не было никуда посылок. Как ни много любил он отца своего, мать, братьев я сестер; как ни услаждался благополучием быть с ними вместе; однако не рожденный к тому, чтоб проводить жизнь свою в покое и праздности, он не довольствовался обыкновенным отправлением береговой службы, и ожидал с нетерпеливостью случая, могущего ему открыть путь к какому нибудь отважному предприятию. Чрезмерная привязанность к родным и беспредельная любовь к славе были двумя главными свойствами его души. Мы увидим к каким подвигам побуждали они его и какие жертвы приносил он им.
   Отец его через продолжавшуюся более двадцати лет тяжбу лишен был посредственного имения своего и оставался с немалым семейством в нужном весьма состоянии. Сын сей, не сказав ни кому о своем намерении, находит случай встретиться с ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ.
   Он в отчаянном виде бросается перед ним на колени и просит Монарха обратить свое внимание на разоренных его родителей. ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР удивясь, что видит в сем положении Офицера пред собою, и думая, что он по бедности просит его о собственной своей нужде, приказал ему встать и успокоиться. через несколько часов приносят ему от Государя пожалованные на его имя тысячу рублей. Он не принимая денег просит присланного доложить Государю, что он, получая жалованье, не имеет никакой надобности в деньгах, и не собственно для себя осмелился утруждать ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО, но для отца своего и матери, разоренных тяжбою. Докладывают о сем ИМПЕРАТОРУ. Государь приказал ему принять сию тысячу рублей. Между тем наведовшись о деле и состоянии отца его повелел определить ему тысячу рублей ежегодной пенсии. Обрадованный сын отослал немедленно пожалованную собственно ему тысячу к матери, находившейся тогда в деревне, и вскоре имел еще радость уведомит отца своего о пожалованной ему пенсии.
   По удовлетворении таким образом одному свойству души своей, скоро потом удовлетворяет он и другому. Камергер Николай Петрович Резанов, Главный участник в Попечитель в Американской компании, (бывший потом полномочным послом в Японии), знав лично Хвостова и наслышавшись о его искусстве и отважности, предложил ему ехать сухим путем в Охотск и оттуда на судах Американской компании идти в Америку. He надобно было Хвостову повторять два раза сего предложения. Он в туже минуту дал слово и только выпросил себе сроку на пять дней съездить в деревню проститься с отцом и матерью. В тот же день приходит он к некоторым своим приятелям, где встречается с Мичманом Давыдовым, молодым еще, но весьма хорошим Офицером. Он рассказывает им о своем предприятии ехать в Америку, воспламеняет в молодом Давыдове (которому было тогда не вступно 18 лет) желание сотовариществовать ему. Решительность и отважность Давыдова нравятся Хвостову, он ведет его к Резанову, и оба они вступают в Американскую компанию. Состоявшийся тогда именной указ, позволявший морским Офицерам, не выходя из военной службы, вступает в службу торговых обществ, предоставлял им полную в том свободу. Хвостов поехал тотчас в деревню. Можно себе представить удивление и печаль всех его родных, a особливо матери, любившей его с великою горячностью, расставание их было тяжкое и слезное. Он сам, любя чрезмерно родителей своих чувствовал скорбь раздирающую душу его; но щадя нежность матери шутил, притворялся веселым, и не допускал стесненным в груди своей слезам и воздыханиям являться наружу. Напоследок вырвавшись из объятий и лобызаний их ударил по лошадям и ускакал. Едва оставшись один, совершил он несколько пути, как природа взяла свое, и наказала его за сделанное ей принуждение. Он упал. в обморок и по пришествии в чувство горькими рыданиями заплатил ей должную дань. Возвратясь в Петербург, не долго они мешкали и через несколько дней оба вместе с товарищем своим отправились в Америку. Читатель в книге сей увидит первое их путешествие.
   Напоследок по прошествии двух лет они возвращаются из Америки. Казалось, что желание их было удовольствовано: они совершили сухим путем далекий путь, плавали по морям редко посещаемым, видели множество различных городов, стран, народов, принесли Американской компании не малую услугу, пользу, и возвратились благополучно. Что принадлежит до стяжания имения, оное никогда не было их предметом, и потому приехали они назад точно таковыми же, как поехали, то есть имея все свое богатство на плечах своих.
   Хвостов однако же скопил восемьсот рублей, которые хотел подарить Матери, но она не согласились их принять. Итак по всем сим обстоятельствам надлежало ожидать, что они оставят Американскую компанию и поступят опять во флот; Отец и мать Хвостова желали того; но опасаясь избирать для него жребий, не смели ничего ему советовать. Между тем Американская компания, будучи ими весьма довольна, приглашала их снова идти в Америку, обещая им двойное против прежнего содержание, то есть каждому по четыре тысячи рублей в год. Два или три месяца прошли в неизвестности и сомнении. Наконец стало наступать время, что надлежало или остаться или ехать. Хотя Хвостов собирался с такою же бодростью, как и прежде, не показывая ни малейшего вида нехотения, однако ж не смотря на великую его при отце и матери осторожность, приметно было иногда, что он принуждал себя казаться спокойным, но что вторичное путешествие сильно тяготило его душу. Таковые чувствования не могли сокрыться от проницательных взоров матери и других ближних родственников. Они покушались отвратить его от намерения не совсем еще утвержденного, но он тотчас принимал на себя веселый вид, и показывал непреоборимую в том твердость, так что поступок его казался быть некоторою загадкою; ибо не было никаких достаточных причин к утверждению в нем толь непоколебимой решительности. Любопытство видеть далекие страны не могло его побуждать, поелику он уже был там; надежда иметь случай к прославлению имени своего была весьма слабая и непредвиденная; назначаемое ему от Американской компании денежное содержание, хотя конечно по состоянию его было не малое, однако ж оное, по совершенной бескорыстности его и беспечности о собирании богатства, так и по самому опыту первого путешествия, не могло быть побудительною в нем причиною. Итак примечаемое в чувствованиях его противоречие и борьба с самим собою скрывали в себе некое таинство, которого ни кто не мог проникнуть, и которое не прежде открылось, как в то время, когда уже предприятие сие по сделанным с Американскою компаниею обязательствам непременно было утверждено. Тогда за два или за три дни до отъезда своего Хвостов приходит к отцу своему и матери, приносит им те деньги, которые, как мы прежде упоминали, мать не хотела взять от него, и сверх того подает еще некоторую бумагу, прося принять оную. Они берут бумагу и читают. Она содержала себе обязательство Американской компании, состоящее в том, чтоб во все время пребывания его в Америке, из следующих ему четырех тысяч рублей, половину ежегодно выдавать здесь в Петербурге отцу и материи его. Мать по прочтении сей бумаги хотела в первом движении чувств своих изорвать оную, и обливаясь горькими слезами вскричала: Как Ты для нас жертвует собою! Но он, не дав ей докончить слов, бросился пред нею на колени и целуя у ней руки говорил: выслушайте меня- матушка! дело уже сделано; я не могу более остаться здесь, для того рыдаю и прошу вас, не отнимайте у меня сего единственного утешения: оно будет меня услаждать в разлуке с вами, и ежечасно напоминать мне, чтоб я берег жизнь мою, которая для вас полезна. Сими и подобными сим представлениями убедил он мать и отца принять предлагаемое им от него пособие. И так вот открытие той тайной причины, которая побуждала его ехать в Америку! вот редкий и поразительный пример сыновней любви! Что делает он для облегчения участи своих родителей? Мало того, что осмеливается за них броситься к ногам ИМПЕРАТОРА, и исходатайствованною сим средством милостью отвращает некоторым образом их нужды, мало того -- Он посвящает еще жизнь свою терпению, трудам, опасностям, и для благоденствия своих родных осуждает себя долговременно скитаться в отдаленнейших странах между дикими народами. He скоро можно поверить таковому подвигу, однако к чести человечества оный не есть сказка, но точная быль.
   Когда напоследок все решено было, и они с товарищем своим Давыдовым (ибо сей не хотел отстать от него) приготовлялись к дороге, тогда в Хвостове казалось возгорелся некий новый пламень к сему путешествию. Причиною тому было, что однажды он пришел к Министру Коммерции, который спросил у него, что если откроется какая нибудь требующая особливых трудов и отважности Экспедиция, согласится ли он принять на себя исполнение оном? Хвостов с обыкновенным своим жаром ответствовал: чем оная опаснее, тем для меня будет приятнее. Между тем сей вопрос возродил в нем надежду, что может быть откроются случаи, в которых удастся ему оказать больше нежели обыкновенную услугу. С таковою льстящею главной страсти его надеждою (Мая 14 дня 1804 года) отправились они в путь.
   Здесь надлежит предуведомить читателя, что за несколько времени до возвращения их в Петербург, Действительный Статский Советник и Камергер Резанов отправился послом в Японию на двух судах Надежде и Неве, состоящих под начальством Капитан- Лейтенанта (ныне Капитана) Крузенштерна. Известно, что Японское Правительство отказало в принятии сего Посольства не вступило в дружелюбные о торговле договоры, и запретило судам нашим приходить в их порты. Все сие можно подробнее видеть в путешествии изданном от Капитана Крузенштерна.
   Между тем Хвостов и Давыдов в исходе Августа приехали в Охотск, откуда на судне Марии отправились в Америку, но за сделавшеюся в судне их великою течью принуждены были для спасения оного идти в Петропавловскую гавань, где по причине позднего времени остались зимовать. На другой год (то есть 1805) в Мае месяце, по неудачной поездке в Японию, приходит туда же и фрегат Надежда на котором находился Посол Резанов. Таким образом Хвостов и Давыдов соединяются с ним и поступают под непосредственное его распоряжение и начальство. Вскоре потом Крузенштерн с двумя судами своими отравляется обратно в Россию, a Резанов для поправления дел Американской компании остается в том краю и отплывает с Хвостовым и Давыдовым в Америку.
   Они посещают остров св. Павла, потом Уналашку, потом Кадьяк, и напоследок приходят на остров Ситку в так называемый Ново-Архангельской порт. Здесь Резанов, в лице которого оскорблен Японцами Посол Российский, ищет в уме своем средств, каким бы образом внушит в них вящее к флагу нашему уважение и дать им почувствовать, что во вражде и несогласии с нами подвергаются они опасности от силы нашего оружия, в приязни же и согласии могут быть спокойны и ожидать от нас знатных для себя выгод и пользы. Сим единственным средством, дум. ил он, можно их понудить ко вступлению с нами в мирные и торговые обязательства. Сия надежда тем паче подкрепляла его, что в бытность свою в Японии мог он тайными путями разведать, что между управляющими в оной двумя властями, гражданкою и духовною, происходила великая распря. Гражданская власть и народ согласны были принять посла нашего и вступить с нами в торговлю, но духовная тому противилась и одержала верх. Следовательно малейшее с нашей стороны подкрепление гражданской их власти принудило бы духовную замолчать. Основав на сих обстоятельствах надежду свою сделал он следующее расположение: Близ Японии находится плодоносный остров Сахалин, которого природные жители составляют особый народ от Японцев. На нем помышляли некогда (лет около шестидесяти назад) и мы водвориться, но не известно что с завезенным туда селением нашим воспоследовало. Японцы овладели сим островом, поселились на нем, покорив Сахалинцев и поступают с ними, как с рабами, весьма жестоко. Резанов предпринял сделать Экспедицию на сей остров, с тем, чтоб Японцев согнать с оного, все заведения их на нем истребить, все что можно забрать с собою, остальное же отдать жителям острова или предать огню. Сахалинцев же взять под свое покровительство, раздать старшинам серебряные медали, и объявить их Российскими подданными. Сверх сего захватит несколько Японцев, a особливо стараться взять их жреца с кумирнею и со всеми в ней идолами и утварями. Сие последнее действие почитал он нужным для того, дабы взятых Японцев отвезти в Охотск, содержать их как можно лучше, позволить жрецу отправлять всякое по обрядам их священнослужение, и по прошествии года всех отвезти обратно в Японию, дабы они там рассказали о поступках наших с ними, и через то внушили бы народу лучшую к нам доверенность.
   Разанов почитал торг с Япониею не только нужным для открытия новых источников богатств, но даже единственным и необходимым средством к пропитанию всех заведений наших в краю бесхлебном и голодном. Сего ради приемля оскорбительные поступки и отказ Японских властей в принятии посольства нашего за удобное время к преклонению их на то помощью оружия, не хотел он пропустить сего благоприятного случая. Ho по расположении в уме своем вышесказанного оставалось ему подумать, каким образом может он сию важную Экспедицию произвести в действо. Трудности предстояли в следующем. во первых путь в Японию худо известен. Во вторых, хотя предполагал он, что жители сего острова и водворившиеся на нем Японцы конечно не воинский народ, однако ж число их в сравнении с нашими людьми не могло иметь никакой соразмерности. В третьих, он не мог послать более двух, и то недостаточно вооруженных судов; с шестью или семьюдесятью человеками, также худыми воинами, поелику состоят из набранных всякого рода промышленников. Мы тотчас увидим на чем, не взирая на все сии трудности, основал он главную свою надежду.
   Утвердясь единожды в пользе и надобности сей Экспедиции, он нарочно для того велел строить два судна, и написал к Хвостову и Давыдову следующее письмо:
   Милостивые государи мой Николай Александрович и Гаврило Иванович
   Первый шаг ваш в Америку доставил мне удовольствие узнать вас лично с стороны решительной предприимчивости, успешное возвращение ваше в Европу показало опыт искусства вашего, a вторичное путешествие в край сей удостоверило, сколь глубоко лежат в сердцах ваших благородные чувствования истинной любви к Отечеству. Наконец свершил и я несколько с вами плаваний, оставивших мне навсегда приятное впечатление, что великий дух пользу общую свыше всего поставляет. В Правителе здешних областей тот же пример ревности и усердия, каковому некогда потомки более нас будут удивляться. Пользуясь столь счастливою встречею нескольких умов к единой цели стремящихся решился я на будущей год произвесть Экспедицию, которая может быть проложит путь новой торговле, даст необходимые силы краю сему и отвратит его недостатки. Для того нужно иметь два военных судна, Бриг и Тендер; они могут быть здесь построены, и я дал уже о сем господину Правителю мое предписание. Теперь остается мне, милостивые государи Мои, сказать вам, что первые суда сии в первую Экспедицию назначаемые должны иметь и первых Офицеров. He быв морским чиновником могу я только свидетельствовать о трудах ваших, деятельности и успехах. He распространяясь в глубокость сей чуждой для меня науки могу лит поверхностно судить одними сравнениями, приобретаемыми опытностью, и наперед уверен, что журналы ваши оправдают мнение мое; но не перестану чувствовать истинного почтения к тем великим и благородным порывам, которые в глазах каждого любящего отечество дают вам право быть в числе первых Офицеров. Я прошу вас теперь, как друзей моих, готовых жертвовать собою на пользу общую, для которой столь охотно мы себя посвящаем быть готовыми к принятию начальства над судами предполагаемыми, разделив их по старшинству вашему, и для того ныне же приступить к рассмотрению чертежей, которые Господа Корабельные Подмастерья представят, и по апробации оных участвовать присмотром вашим в успешном их построении, так чтоб в конце Апреля были они готовы и в первых, числах Мая мы уже под паруса вступили. Знаю, что многие встречаются недостатки, но когда же великий подвиг не имел своих трудностей? оные не устрашают нас и лишь более дадут славы. Я не нахожу еще нужным распространяться о предмете Экспедиции сей, о которой в свое время получите вы от меня полное наставление. В постройке добрых судов, усердие строителей дает мне надежду, в плавании опытность и труды ваши обещают успехи. Я признаюсь, что с моей стороны нетерпеливо жду времени подвигов ваших, и так приступим общими силами к совершению великого дела и покажем свету, что в счастливое наше столетие горсть предприимчивых Россиян бросит вес свой в те огромные дела, в которых миллионы чуждых народов веками участвуют.
   С совершенным почтением имею честь быть вам
   Милостивые Государи мои
   Покорнейший слуга (На подлинном подписано): Николай Резанов. N 475. Августа 29 дня 1805 года. Остров Баранов. Порт Ново-Архангельск. Господам флота Лейтенанту Хвостову и Мичману Давыдову.
  
   По распоряжении таким образом всего нужного для предполагаемой Экспедиции, отправил он в присутствии Хвостова и Давыдова донесение о том ко двору и к Министру Коммерции, ЕГО Сиятельству; Графу Николаю Петровичу Румянцеву, к которому объясняя пользу сей Экспедиции, между прочим написал, что ему не пришло бы никогда в мысль решиться на сие отважное предприятие, если в по счастью не имел он под начальством своим Лейтенанта Хвостова, Офицера исполненного огня, усердия, искусства, и примерной неустрашимости.
   Между тем как приступили к построению одного из двух назначаемых для Экспедиции судов, открылся случай другое из оных купить у пришедшего случайно туда из Соединенных Штатов Америки корабельщика Вульфа. Сие судно, отданное под начальство Хвостова, называлось Юнона; другому же вновь построенному, и которое поручено было Давыдову, дали сходное с покушением на сию Экспедицию название Авось Пребывание их на острове Ситке продолжалось по 25 Февраля 1806 года. В сие время крайний недостаток в хлебе, причинявший страшные следствия голода, принудил Резанова на судне Юноне предпринять путешествие в Калифорнию. Плавание сие продлилось несколько месяцев. Они весьма хорошо приняты были Гишпанцами, возвратились (Июня 9 числа) в Ново-Архангельск, привезли знатное количество хлеба, и сим образом прекратили голод, сильно уже свирепствовавший. Наконец, Тендер Авось был построен и все для Экспедиции приготовлено. Июля 25 числа Резанов сам с двумя судами отправился в море, имея намерение лично присутствовать при исполнении сего предприятия; но по нескольких днях плавания, a именно Августа 8 числа, переменил сие расположение и дал Хвостову Инструкцию, в которой предписав о Сахалинцах и Японцах все то, o чем уже мы выше сего упоминали, возложил на него попечение о благоуспешном окончании сего столькими трудами подъяшего подвиг, и поручил ему обязать всех служителей подпискою, дабы о сей Экспедиции ничего не разглашать и содержать оную совершенно в таинстве. О себе же сказал, что хотя и желал он быть свидетелем и соучастником в их трудах, дабы мог он, как самовидец, Всеподданнейше донести о том ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ; но как время уже поздно, a ему необходимо надлежит поспешать в Петербург, того ради учреждает он следующее: Мичману Давыдову продолжать путь свой к островам Сахалину и Матмаю, и там в губе называемой Анивою, или в Лаперузовом проливе, ожидать возвращения Юноны; Хвостову же, по отвозе его Резанова в Охотск, идти в Аниву и соединясь с Давыдовым приступить общими силами к исполнению по данному им предписанию.
   Когда Юнона пришла в Охотск, Резанов съехал на берег, и приказал Хвостову быть во всякой готовности к отправлению в назначенную и начатую уже Экспедицию. Но между тем потребовал у него данную ему инструкцию для дополнения оной. Когда Хвостов уже совсем готов был к снятию с якоря, тогда Резанов прислал обратно к нему взятую от него инструкцию с написанным при конце оной дополнением Хвостов, по прочтении сего дополнения, спешил к Резанову для изустного с ним объяснения, но в тоже самое время узнал, что уже Резанов уехал из Охотска. Дополнение сие было следующего содержания:
  
   По прибытии Вашем в Охотск нахожу нужным вновь распространиться по сделанному вам поручению. Открывшийся перелом в фок-мачте, противные ветры нам в плавании препятствовавшие и самое позднее осеннее время обязывают вас теперь поспешать в Америку. Время назначенное к соединению вашему с Тендером в губе Аниве уже пропущено; желаемых успехов по окончанию уже там рыбной ловли ныне быть не может и притом сообразясь со всеми обстоятельствами нахожу нужным, все прежде предписанное оставя, следовать вам в Америку к подкреплению людьми порта ново-Архангельского. Тендер Авось, по предписанию и без того возвратиться должен; но ежели ветры без потери времени обяжут вас зайти в губу Аниву, то старайтесь обласкать Сахалинцев подарками и медалями, и взгляните в каком состоянии водворение на нем Японцев находится. Довольно исполнение и сего сделает вам чести, a более всего возвращение ваше в Америку, существенную пользу приносящее, должно быть главным и первым предметом вашего усердия: и так подобным наставлением снабдите вы и Тендер, буде с ним встретитесь. Впрочем в плавании вашем могущие быть непредвиденные обстоятельства соглашать вы сами будете с пользами компании, и искусство ваше и опытность конечно извлекут лучшее к достижению исполнением сего последнего предписания. Я с моей стороны крайне сожалею, что порт здешний неспособен к перемене вами мачты, и что стечение обстоятельств обязало меня и к перемене плана. (1806 года Сентября 24 дня. N 609 Ha подлинном подписано: Николай Резанов).
  
   Можно легко себе представить в ка кое затруднение поставлен был Хвостов сим неясным и двусмысленным дополнением? Как растолковать оное? Как поступить безошибочно? Во первых Резанов не говоря ничего Хвостову об отмене Экспедиции прислал к нему назад туже самую инструкцию, которую от него брал: следовательно не для иного возвратил ее, как для исполнения по оной. Во вторых Резанов столь важную, долговременно приготовляемую Экспедицию, о которой донесено уже было Государю ИМПЕРАТОРУ, не мог сам собою, без воли Правительства, вовсе отменить, но он в дополнении своем ничего такого не упоминает, из чего бы можно было видеть, что он дал сие новое предписание в силу полученного им от Правительства повеления. Напротив, ясно дает знать, что он предписание сие собственно от себя делает, не отменяя Экспедиции, но только отлагая на сие время исполнение оной, за прописанными причинами, a именно для того, что мачта худа, что время рыбной ловли уже пропущено, и что нужно поспешать в Америку. Однако же при всем том велит, если время допустит зайти в губу Аниву для обласкания Сахалинцев и обозрения Японцев, присовокупляя к тому, что уже и сие единое принесет ему Хвостову много чести, и напоследок оканчивает сими словами: "Я с моей стороны крайне сожалею, что порт здешний не удобен к перемене вам мачты, и что стечение обстоятельств обязало меня к перемене плана." Могло ли таковое дополнение не привести Хвостова в крайнее недоумение? важная, долго приготовляемая, много стоящая Государственная Экспедиция (ибо Хвостов не мог ее почитать иною), останавливается за худостью мачты в то время, когда посланному наперед Тендеру велено дожидаться его и по соединении с ним приступить к производству предписанных в инструкции действий. Тендер сей будучи обманут в помощи и соединении с Юноною мог пропасть там или быть взят Японцами. Самое дополнение говорит двояко: велит идти в Америку и зайти в Японию; не требует от Хвостова своего исполнения по инструкции, но между тем ободряет его к оному, говоря, что уже и сие единое принести ему много чести: следовательно подразумевает, что дальнейшим исполнением он еще и более ревность свою докажет. Наконец повелевающий разъясняет крайнее сожаление о своем повелении, и дает ясно знать, что бы он сего не сделал, если бы Охотский порт был удобен к перемене мачты.
   Все сие Хвостов должен был решить сам собою. Может быть другой на его месте, наблюдая покой свой и безопасность не восхотел бы при таковых обстоятельствах подвергать жизнь свою трудам и неизвестному жребию, имея возможность, в случае неудовольствия от правительства за неисполнение инструкции, оправдаться данным ему дополнением, но Хвостову иначе сие представлялось. Он думал: "Экспедиция не отменена, но только отсрочена. Следовательно не исполнив ныне я должен буду исполнить ее в будущую весну. Между тем неожиданная отсрочка сия делает великую расстройку, и подвергает опасности посланный наперед Тендер. Причиною же сей отсрочки, как ясно в дополнении сказано, есть ненадежность, что я в столь позднее время, с худою мачтою моею, не могу порученного мне дела окончить успешно. По всему явствует, что начальник наш хочет сего, но не ожидает долг мой велит мне превзойти его чаяние." С сими мыслями снимается он с якоря и отплывает в Японию. По прибытии туда не находит там Тендера. Новое препятствие. Но Хвостова оное не останавливает. Он выходит на берег и приступает один к исполнению того, что им общими силами делать предписано, выполняет некоторые по инструкции статьи, берет Японские магазейны, и нагрузясь хлебом, отплывает в Петропавловскую гавань, в чаянии найти там Тендер, и по прибытии туда действительно находит оный. Давыдов принужден был, не дождавшись Юноны, оставить пост свой по причине распространившейся в людях болезни и многих сделавшихся на судне его повреждений, Зима прерывает продолжение их действий. Они препровождают оную в Петропавловске.
   Ha другой год (1807), не дожидаясь даже совершенного очищения моря от льда, они прорубаются сквозь оный, выводят свой суда, и немедленно отправляются докончить начатое предприятие. Приходят в Аниву, исполняют в точности по данной им Инструкции (как потом в путешествии их подробно будет описано), нагружаются знатным количеством хлеба, и по окончании всего отплывают в Охотск, с тем намерением, дабы по отправлении о себе донесений к вышнему Начальству и забрав там от компанейской канторы все, что нужно будет отвезти в Америку на остров Ситку, идти к оному в порт Ново-Архангельск, и тем довершить последнее предписание.
   Сим образом по удачном исполнении порученного им дела возвращаются они радостные в Охотск, где думали, ожидает их хвала и благодарность за понесенные ими труды и подвиги. Но их ожидала там совсем иная участь. Резанов не доехав до Петербурга занемог в Красноярске и умер. Бывший тогда начальник Охотского порта (вскоре потом по общим всего края того жалобам смененный), Капитан второго рант Бухарин, возмечтав, что суда сии возвратились наполнены золотом и великими богатствами, под предлогами сомнения о сей Экспедиции, яко бы оная сделана была самовольно, в самом же деле дабы не оставить никого свидетелей привезенным вещам, налагает на суда сии арест, сажает, без всякого от Правительства повеления, Хвостова и Давыдова, как Государственных преступников, под крепкую стражу. Отбирают у них все, даже до одежды и обуви. В продолжение целого месяца, поступают с ними бесчеловечным и зверским образом. Жестокость сия день ото дня более умножается. Хвостов и Давыдов разлученные, стерегомые, не знают об участи друг друга. Они видят, что им определена самая мучительная смерть! то есть, что они в пять или шесть месяцев, покуда не придет из Петербурга повеление о их освобождении, должны будут погибнуть от духоты, нечистоты и голоду. В сих крайних обстоятельствах не оставалось им иного к спасению своему средства, как только единый побег. Но как выбраться из под крепкого заточения и строгого присмотра? Куда идти без пищи, без одежды, без денег? Ближайшее место Якутск, которое отстоит около тысячи верст. Но и в самых недрах зла растет человеколюбие, и невинность находит себе покровительство. Сии два несчастные добрыми поступками своими приобрели от жителей Охотска всеобщую любовь, a самые стражи, приставленные с обнаженными мечами стеречь их, видя незаслуженное ими страдание, почувствовали к ним жалость. Хвостов через стража своего сообщает Давыдову о намерении своем спастись бегством назначив к тому ночь, час и место, где он его ожидать будет. Давыдов с своей стороны уведомляет о согласии на то своих стражей, и что он в ту уже ночь, и в тот же час, надеется быть в назначенном месте. Таким образом в то время, когда в одном из сотоварищей своих видят они неукротимое свирепство, в то самое время в незнакомых им простолюдинах возбуждают такое сострадание, что сии добросердечные люди без всякой для себя корысти соглашаются спасти их, презирая собственную опасность, угрожающую им жестокими за то истязаниями. Невозможно при сем случае не подивиться бесконечной разности сердец человеческих: свет рая, и мрак ада, не столь различны между собою. Хвостов и Давыдов были уже изнурены в силах своих и начали чувствовать болезненные припадки, устрашавшие их, что они окончат жизнь свою в предприемлемом ими трудном пути, но предстоящая им в Охотске неизбежная погибель понудила их из двух зол избрать меньше опасное. Нетерпеливо ожидаемая ночь настает. Они уходят из заточения, оставив для оправдания стражей своих своеручные записки, будто они для усыпления их дали им Опиуму. Сходятся в условленном месте Можно себе представить радость их свидания! Они пускаются немедленно в путь. Щедрая рука некоторых жителей, коим они открылись, снабжает их двумя ружьями и сухарями. Опасаясь погони избирают они путь по лесам. болотам и стремнинам, по которым никогда нога человеческая не ходила. Сначала силы их истощаются, они ослабевают и думают, что какая нибудь пещера будет их могилою; но рука господня подкрепляет их. Чем далее они идут, тем больше силы их возобновляются. Чистый воздух и сильное движение, после совершенной неподвижности и духоты, которую они в заточении около двух месяцев претерпевали возвращают им прежнее здравие и крепость. Однако же далекий путь, тяжелый труд и недостаток в пище, напоследок приводит их в новое изнурение, так что они, по претерпении многих нужд и бедствий, истомленные голодом, изнемогшие, в разодранном рубище, едва живы приходят в Якутск. Тут прислано уже было из Охотска повеление к городничему задержать их и осмотреть, нет ли с ними золота. Сии примечания достойные слова действительно сказаны были в письме к Городничему. Из сего можно заключить, какую великую над воображением того, кто написал их, слово золото имело силу: оно и там ему мечталось. где людям, едва по не проходимым путям спасшим жизнь свою, кусок сухаря дороже был всех сокровищ. Городничий в следствие сего приказания, задержал их в Якутске. Но вскоре после того Сибирский Генерал-Губернатор, узнав о сем, приказал им быть в Иркутск. Между тем по дошедшим от них в Петербург известиям доложено было Государю ИМПЕРАТОРУ, и через Министра Морских сил послано туда повеление, чтоб их нигде не задерживать. Наконец после четырехлетнего странствования, то есть в 1808 году возвращаются они в Петербург. Но едва успели два или три месяца отдохнуть от долговременных своих трудов, как Главнокомандующий Финляндскою Армиею Его Сиятельство Граф Буксгевден, узнав о возвращении их из Америки и наслышась об отличном их искусстве я храбрости, пишет к Министру Морских сил Чичагову, и требует именно сих двух офицеров к себе, для употребления против неприятеля. Морской Министр спрашивает у них согласия. Американская компания неохотно с ними расстается. Однако ж они, не взирая на тесноту своих обстоятельств, ниже на все претерпенные ими скорби, ответствуют, что они всегда готовы служить Государю и отечеству. Отправляются немедленно в Финляндию, и на третий день по приезде своем туда, посылаются с лодками в море. Отряд сей, бывший под начальством Капитана Селиванова, послан был по некоторым надобностям на один из островов неприятельских. Оный состоял в двадцати лодках и одном парусном судне, из которых пятнадцать передовых лодок поручены были под особенное начальство Хвостова, a остальными пятью распоряжался Давыдов. Известны по реляциям дела Лейтенанта Хвостова. В сражении происходившем Августа 18 числа между островами Судцалом и Ворцеллою, был он главною причиною победы, одержанной над неприятелем, нечаянно с ними встретившимся, и троекратно их сильнейшим, как-то видеть можно из напечатанного о сем сражении донесения, в котором между прочим сказано:
  
   Капитан первого рант Селиванов, отзываясь Главнокомандующему с особенною признательностью о мужестве всего отряда, превосходно свидетельствует о Лейтенанте Хвостове, который оказал пример невероятной неустрашимости, пренебрегая сыплющимся градом картечи, и не взирая, что четыре шлюпки под ним потоплены и из 6-ти гребцов остался только один, он шел вперед и поражал неприятеля; a равным образом и сухопутные начальники отзывались Главнокомандующему о его мужестве. Все нижние чины его превозносят, и вообще, где он только появлялся, храбрость оживотворялась.
  
   Известно, что когда Главнокомандующий услышал пальбу, и узнал через то о приближении превосходного в силах неприятеля, которого не полагали там близким, то он не ожидал спасения ни одной из наших лодок; и когда отряд сей возвратился цел и Хвостов приехал с донесением о победе, тогда удовольствие его было так велико, что он проходя в сие время мимо гауптвахты, отдавшей ему честь, сказал не мне, не мне -- победителю, и указал на Хвостова. Подробное описание и рассказы бывших в сем деле сухопутных начальников о мужественных подвигах сего Офицера, казалось превосходили вероятность, так что и главнокомандующий восхотел узнать то от нижних чинов, и нарочно для сего пошел на берег где лодки стояли. Он спросил у матросов и солдат -- скажите робята, кто был главною причиною победы? Все в один голос закричали. Хвостов. Сие то самое изъявляют к реляции слова: Все нижние чины его превозносят. Можно сказать, что рука провидения спасала его в сем сражении: четыре раза неприятель ядрами и картечами раздроблял под ним судно каждый раз погружая его в воду, и четыре раза возникал он из глубины моря, не теряя нимало присутствия духа, по всюду разъезжая впереди распоряжаясь, ободряя людей, и повелевая следовать за собою. Когда первая лодка под ним разбита была, и он вытащенный из воды сел на другую, тогда первое его слово было -- вперед! и когда ударившее в нос сей второй лодки ядро сделало в ней пробоину и убило несколько человек, так что люди в смятении, видя, что в лодку льется вода, и не найдя в сырости чем заткнуть пробоину, хотели поворотить назад, то он скинув с себя мундир, велел заткнуть им оную и закричал -- греби вперед! Подобные сему храбрые дела привлекли к нему общее от всех уважение. Хотя он не был ранен, однако ж чувствовал по всему телу своему следствия бывших с ним приключений. Главнокомандующий для отдохновения его позволил ему жить на своей яхте; но он не долго на ней покоился. Вскоре отправляются они с Давыдовым к Вице-Адмиралу Мясоедову, которой в другой части моря начальствовал над порученными ему гребными и парусными судами. Там кроме разных, сопряженных с трудами и опасностью посылок, были они победителями в двух сражениях, происходивших одно Сентября 6 y острова Пальво, другое Сентября 19 y острова Тевсало. Хвостову поручены были довольно важные силы, с которыми везде, оказывая редкую расторопность, искусство в распоряжениях и неустрашимость, поражал он превосходного числом неприятеля, о чем Вице-Адмирал Мясоедов в донесениях своих с величайшею похвалою свидетельствует. Давыдов всегда был вместе с Хвостовым, ранен легко в ногу, также являл везде отличное мужество, и весьма похваляем. По окончании кампании в наступившую зиму Главнокомандующий, желая вознаградит их за понесенные ими труды и подвиги, причислил их к свите своей и велел им ехать в Петербург, с тем, что в они до востребования оных впредь оставались там для поправления своего здоровья, Судьба возвышению и счастью их везде поставляла преграды.......................
   Напоследок Октября 4 дня (1809 года) приезжает сюда вышеупомянутый соединенных Штатов Америки Корабельщик Вульф, с которым они в бытность спою на Острове Ситке ходили вместе в Калифорнию и были с ним весьма дружны. Корабельщик сей вместе с бывшим там же Профессором Лангсдорфом, который также был с ними дружен, отыскивают их, и как сему корабельщику на другой же день надлежало ехать в Кронштат для отплытия на судне своем обратно в Америку, того ради условились они сей вечер проводить у Лангсдорфа, жившего на Васильевском острове. Были там, и опоздав несколько приезжают в два часа ночи к Исакиевскому мосту, который в сие время уже разведен был. Имея некую надобность быть рано поутру дома, они поспешали перейти на ту сторону. Тогда (по рассказам о сем обстоятельстве) проходила сквозь мост барка. Им показалось, что они успеют соскочить с одного края моста на барку, и потом с барки выскочить опять на другой край моста. Но в сем покушении их неизвестно каким образом оборвались, оба вдруг упали в воду и оба потонули, Темнота ночи, быстрое под мостом течение, и крепкий ветер, способствовали Неве погрести их в недрах своих.
   Таков был конец сих двух, сколько отличных и достойных, столько же и несчастных мореплавателей! Тела их не отысканы. умолчим о сожалении друзей, горести бедных родителей их: ни какое перо изобразить того не может.
   По кратком описании жизни их должен я теперь сказать, в каком состоянии осталось сие издаваемое ныне в свет путешествие их. Давыдов, по возвращении своем из Финляндии, жил у меня в доме. Прочитывая некоторые из черных записок его и шуточных писем, которые в бытность свою в Америке, из разных мест в разные времена писал он к своим приятелям, находил я в них многие хорошие места и любопытственные примечания: чего ради стал ему советовать, чтобы он все сие привел в порядочное и последственное описание двукратного своего в Америку путешествия. Но он отговаривался тем, что все нужные для сего бумаги, как то описи, рисунки, чертежи, карты и проч., отобраны у них в Охотске, и без сомнения вместе с всеми их вещами пропали. Однако ж я настоял, чтоб он по крайней мере из тех черных бумаг, которые у него остались, припамятывая то, чего недостает в них, попытался составить описание. Он отговаривался еще не имением к тому времени; ибо по службе занимался должностью и назначен к отправлению в Кронштат. Я исходатайствовал ему позволение остаться здесь и беспрепятственно упражняться в сем сочинении. Когда первое путешествие до половины было написано, тогда рассматривая тетради его и находя их достойными издания в свет, представил я Министру о напечатании оных от Адмиралтейского Департамента. Министр согласился на сие и дал Департаменту предложение о рассмотрении их в ученом собрании Собрание одобрило, и Департамент велел печатать. Между тем Давыдов продолжал, и первое путешествие окончил, но второго еще не начал. Смерть пресекла упражнение его в то время, когда еще первого путешествия не более восьми листов было напечатано. Второе путешествие их осталось в черных записках и письмах к приятелям, в таком виде, что проведение оных в упорядоченное и последственное повествование требует не малого соображения, времени и труда. Я храню их у себя, и надеюсь (насколько можно будет сделать то без самого путешествователя) со временем привести их в такое состояние, в котором могут они быть изданы в свет. Главное существо сего путешествия состоит в записках его; что же принадлежит до писем к приятелям, оные не с тем писаны были, чтоб их печатать. Они наполнены разными подробностями и шутками, какие с одними короткими людьми говорятся; однако ж есть в них весьма много острого и забавного.
   Наконец, думаю, читатель не поставит в излишнее присовокупление, когда я, для сохранения памяти о сих двух весьма известных мне мореплавателях, чистосердечно опишу здесь нравы их и свойства:
   Хвостов соединял в душе своей две противности: кротость агнца и пылкость льва. Дома он был самый почтительнейший сын к отцу и матери, не отстававший от них ни на минуту во время их огорчения или болезни, и готовый всем для них жертвовать. К родным и друзьям своим имел чрезвычайную привязанность. Он рад был умереть за друга, хотя бы тот и не ответствовал ему равными чувствами, но которого он единожды полюбил и с ним свыкся. В беседах с приятелями любил разговаривать и спорит, но при всем том был смирен до крайности, так что переносил иногда обидные слова разгорячившихся в споре, и никогда за то не вступался. Однако все знали его неустрашимость, и самые сильные и отважнейшие из сотоварищей его, столь страшные для других, хотя и чувствовали превосходство сил своих пред ним (ибо он был среднего роста и посредственной силы), но при малейшем в нем воспалении гнева, уступая твердости духа его и ничем неустрашимой храбрости, не смели его раздражать. К начальникам и высшим себя был он почтителен и покорен; однако же, где должно было, говаривал без дерзости, но благородно и смело. Ко всем посторонним был чрезвычайно услужлив, к бедным же и нуждающимся так жалостлив, что часто последнее, что у себя имел, отдавал им. Таков был он дома и в обществах; но на поприще трудов, или на поле брани, где общая польза налагала на него долг жертвовать собою, или слава обещала его украсить лаврами, там душа его возгоралась таким пламенем, которого ничто не могло погасить Чем больше предстояло препятствий, тем больше рождалось в нем рвения к преодолению оных, и чем страшнее возрастала опасность, тем дерзностнее шел он против нее. С храбростью его одна только скромность могла равняться никто не слыхал, что в он когда похвастал, или бы заговорил о своих подвигах. Охотно превозносил дела других, во о своих всегда молчал. Никакие по службе огорчения не в состоянии были отвратить его от оной, или погасить в нем ревность Отважные предприятия, странствования по краям света, военные действия, были пищею его души. Там он блистал, как некое светило, между тем как в обыкновенной жизни был обыкновенный человек. Но при всей пылкости своей и бранном духе имел мягкое и чувствительное сердце- Очевидные свидетели рассказывали о нем следующее: в сражении при острове Тевсало отряжен он был с некоторым числом лодок для встречи идущего на них неприятеля. Уже они сближались и были один от другого не далее, как на два пушечных выстрела. Он с обыкновенною бодростью, какую всегда привыкли в нем видеть распоряжался и приготовлялся к бою. В самое сие время привозят к нему от матери письмо, в котором она умоляет его помнить о ней и беречь жизнь свою Он -- читает письмо и плачет. Бывшие на лодке с ним люди, увидев его в сем состоянии удивились и оробели. Но они не долго видели над ним сие торжество природы, сие умиление и слезы: первая неприятельская пушка возвращает ему весь прежний огонь: кров в нем закипела, глаза его засверкали, голос возвысился, и во все время сражения был он всегда там, где брань больше свирепствовала. Также один из служивших с ним подчиненных его рассказывал мне, что в покоренных оружием местах, главное попечение его было наблюдать, чтоб жители того края не потерпели каких обид и насилий от победителей. Случалось, что ночью, или из до<вольно отдаленных мест, присылали к нему просить о защите, и он никогда не ленился сам ходить туда, дабы разобрать жалобы и сделать справедливое удовлетворение. Он умер на тридцать четвертом году от рождения своего, то есть далеко не достигнув еще тех лет, в которых Куки и Нельсоны приобрели бессмертную славу. Какая великая надежда в нем погибла!
   Давыдов (Гаврило Иванович), сочинитель сего путешествия, воспитан в Морском Кадетском Корпусе, и в 1798 году произведен в офицеры Он в самой юности отличался не только особенною остротою, но и чрезвычайным прилежанием; приобрел немалые знания в математических и словесных науках, почему из представленных в том году к производству в Офицеры пятидесяти или шестидесяти человек найден по достоинству первым. Он был довольно высокого роста строен телом, хорош лицом, и приятен в обхождении. Предприимчив, решителен и смел. Нравом вспыльчивее и горячее Хвостова, но уступал ему в твердости и мужестве. Он одарен был живостью воображения и здравым рассудком, имел острый и примечательный ум; много читал, любил увеселения, беседы и общества, однако же охотно оставлял их для понесения трудов и подвигов, не устранялся от забав и гуляний, однако же находил время упражняться и писать дельное и шуточное. Читатель может из сего сочиненного им путешествия судить о сведениях его и дарованиях в словесности. Он был четырьмя или пятью годами моложе Хвостова Знакомство и связь их утвердились с того времени, как они в первый раз поехали в Америку. Давыдов в первое путешествие по выезде из Петербурга писал к своим приятелям.
  
   Когда после прощального ужина мы расстались, вы возвратились домой, a мы поехали Бог знает куда и Бог знает покуда, признаюсь, что как мы двое очутились в кибитке, я рыдал и утопал в горестных мыслях. В самое то время взглянул я на Николая (так всегда называл он Хвостова), и увидев, что он старается скрыть свой чувствования, может быть для того, что в меня больше не растревожить, я пожал у него руку и сказал -- y нас теперь осталась одна надежда друг на друга. Тут поклялись мы в вечной дружбе. После сего я сделался гораздо спокойнее, и мы доехали молча до Ижоры.
  
   С сего времени никогда уже они не разлучались, и самую смерть вкусили вместе. Печальный конец их оплакан был, следующими стихами.
  
   Уж ночь осенняя спустила
   На землю мрачный свой покров,
   И тихая луна сокрыла
   Свой  бледный свет средь облаков,
   Лит  ветер печально завывая
   Глубокой  тишине мешал,
   И черны  тучи  надвигая
   Ночные мраки умножал.
   В сон сладкий  твари   погрузились,
   Умолкли смертных голоса,
   Унылы звоны повторились,
   На башнях било два  часа.
   В сии минуты,  что покою
   Природа отдала на часть,
   Невинным, строгою судьбою,
   Сплеталась лютая напасть.
   Сбирался   гром над головами
   России  верных двух сынов,
   Идут поспешными стопами
   К реке Давыдов и Хвостов.--
   Тут  рок мгновенно  разделяет
   Мост  Невский  на двое  для них:
   Отважный дух препятств не знает:
   Могло ли устрашить то их?
   Моря, пучины преплывая,
   Ни пуль,  ни ядер не  боясь,
   Опасность, бедства презирая,
   Неустрашимостью гордясь,
   Идут.....и обретя   препону
   Нечаянну в своем пути,
   Внимая храбрости закону,
   Стремятся далее идти.
   Сокрытым роком не смущаясь
   Хотят препятство отвратить,
   Руками  крепко съединяясь,
   Пространство мнят  перескочить.
   Но  что? о  бедствие ужасно!
   Могу ль его изобразить?
   Стремленье  было их  напрасно,
   Нельзя предела применить:
   Обманутые темнотою
   И крепостью сил своих,
   Под Невской  погреблись волною.
   Увы!  не  стало  в свете  их.
   Нева!  о гроб друзей   несчастных!
   Их жизни сделав злой конец,
   Причина слез  и   мук всечасных,
   О них тоскующих сердец,
   Отдай  скорей  остаток бренный,
   Что скрыт в пучине вод  твоих,
   Отдай  родителям священный
   Предмет всеместной  скорби  их.
   A вы!  судьбы завистной жертвы!
   Герой храбрые в боях!
   Хотя бесчувственны и мертвы,
   Но живы в мыслях  и  сердцах;
   Утехи   бедствие делили,
   Вы меж собой по  всякий час,
   В сей жизни  неразлучны были,
   Смерть не разлучила вас.
  
   Анна Волкова.
  
   На тот же случай
   Два храбрых воина, два быстрые орла
   Которых  в юности  созрели уж дела,
   которыми   враги   средь Финских вод попраны,
   Которых мужеству дивились Океаны,
   Переходя    через   мост  в Неве  кончают век.
   О странная судьба  о бренный  человек!
   Чего  не  отняли  ни степи,   ни пучины,
   Ни гор крутых верхи, ни страшные стремнины,
   Ни    звери   лютые,   ни сам свирепый враг.
   To отнял все один.....неосторожный шаг!
  
   А. Ш.
  
  

Глава I

Вступление мое в Российско-Американскую компанию. Отъезд из Петербурга. Прибытие в Охотск.

   Приступая к описанию путешествия моего, почитаю за нужное предуведомить читателя как о состоянии: моем, так и о причинах, побудивших меня к сему предприятию. В 1795-м году определен я в Морской Кадетский Корпус, в коем пробыл три года, быв между тем послан в Англию и имел случай видеть Данию и Швецию. В 798-м году произведен в Офицеры и оставлен в пом же Корпусе, a в 799-м был послан на флот, отвозившем десант в Голландию и зимовал в Эдинбурге. В 1801-м году перешел из Корпуса во флот и жил в Петербурге.
   1802 год. Апрель.
   В один день, как я с месяц уже Апрель. был болен, приходит ко мне Лейтенант Хвостов и сказывает, что он отправляется в Америку. На вопрос мой, каким образом сие случилось, узнал я от него, что он вступил в Российско -- Американскую кампанию, удостоенную Высочайшего ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА покровительства, должен был ехать через всю Сибирь до Охотска, сесть там на судно кампании и отплыть в Американские её заведения. Он уведомил меня также, что если и другой кто пожелает предпринять сие путешествие, то кампания охотно его примет. Сей случай возобновил всегдашнюю страсть мою к путешествиям, так что я в туже минуту решился ехать в Америку, и тот же час пошел объявить мое желание Господину Резанову, бывшему главным участником в делах кампания. Дело сие не трудно было сладить. По Именному ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА указу позволено было морским Офицерам, кто пожелает, не выходя из флотской службы и получая половинное жалованье, вступать в Российско-Американскую кампанию. Co стороны же Господина Резанова и Директоров кампании соглашение в рассуждении условни, не имело ни каких затруднений; ибо главное наше требование состояло в том, чтоб скорее быть отправленным. Желание видеть столь отдаленные края, побывать на морях и в странах мало известных и редко посещаемых, не позволяло нам много размышлять о собственных своих выгодах.
   Приготовив таким образом самые нужные только вещи к путешествию, долженствующему быть столь продолжительным, в 11-ть часов ночи выехали мы из Петербурга, в провожании всех своих приятелей. За рогаткою простились с ними; сели на перекладную телегу, ударили по лошадям и поскакали....в Америку. Я не могу точно описать тогдашнего беспорядка мыслей моих. Покуда суетливость и сборы в дорогу занимали меня, по тех пор приятная о путешествии мысль казалось ни чем другим не была разрушаема но когда остались мы двое в кибитке, когда наступившее молчание не препятствовало предаваться различным мыслям, и стремление колес напоминало нам, что и путь сей уже начался; тогда сердце мое стеснилось, радости исчезли, и в душе моей происходили сильные волнения. С одной стороны меня огорчало, что я прощаюсь с друзьями своими, прощаюсь на весьма долгое может быть время, иду туда, где лишен буду всех удовольствий и удобств жизни, иду не сказавшись родным, кои конечно огорчены будут сим моим предприятием -- тысяча других сим подобных мыслей расстраивали мою голову и удручали сердце мое печалью. С другой стороны воображение совершить столь далекий путь, увидеть много не обыкновенных вещей, побывать в местах, в которых редкому быть случится; приобрести новые познания и может быть сделать себе в мореплавателях некоторое имя все сие возбуждало во мне любопытство и льстило моему честолюбию. Я уже наперед представлял себе то чрезвычайное удовольствие, когда по окончании столь трудного путешествия возвращусь назад, увижу Апрель. опять родных своих, друзей, и буду рассказывать им случившиеся со мною приключения, как проводи я время, и как странствовал по безвестным морям и остовам, обитая с дикими людьми и зверями. Пройденные труды вспоминаются с приятностью. Я был уверен, что после всех претерпений, удовольствия сделаются живее, что все будет играть в глазах моих, словом сказал: я думал, что после сего путешествия потекут для меня дни златого века, и печали ни когда не помрачал уже моего счастья. Сии мечтания по переменно наполняли мою голову, так что я иногда смеялся, иногда плакал, и в таком состоянии духа до ехал до Ижоры.
   Читателю может быть покажется странным таковое вступление к путешествию, но я надеюсь получить извинение, когда скажу, что мне было 18 лет, что я начинал только жить в свет, и что круг знакомства моего был весьма тесный. Любовь к родным и привязанность к друзьям, составляли единственное блаженство души моей. И так разлучаясь с ними казалось мне, что я разлучаюсь с целым светом, ибо что для нас миллионы не знакомых? Сильное душевное возмущение не скоро успокаивается. Время укрощает его постепенно.
   Из Тосны поехал я в том же расположении, то есть с глубоким молчанием, бродящими мыслями и тайными в груди воздыханиями. Товарищ мой был в таком же состоянии Голова его так наполнена была Америкою, что он однажды вдруг вскочил и спросил у меня: что это за чудная птица? Погоди, сказал я, мы еще не в Америке. Пролетевшая мимо нас птица есть не иное что, как простая Русская ворона. Сей случай подал нам повод в первый раз рассмеяться, и прервал на некоторое время наше молчание. В Тосне поломалась кибитка в которой лежали инструменты и разные вещи: покуда ее чинили, я хотел нечто написать к моим приятелям; но вчерашние мои чувствования возобновились и я снова стал печален.
   Так как до Москвы, должны мы были ехать на перекладных телегах, набитых доверху, то трое суток, проведенные в дороге до Твери, весьма худо спали, и для того принуждены были остановиться на несколько часов в сем городе.
   24-го вечером приехали в Москву, где купили кибитки и пробыли четверо суток. Мы расстались здесь с товарищем моим, условясь съехаться в Казани. Он отправился прямо, a я поехал в деревню проститься с родными, для чего должно было сделать около пятисот пятидесяти верст лишних, противу прямой дороги на Казань. Родители мои чрезвычайно удивились нечаянному моему приезду и можно посудить, что они не обрадовались услышав о предпринятом много путешествию. Однако нечего было делать, как благословит меня со слезами.
   Отсюда ехал я уже весьма скоро, не помышляя ни где останавливаться, и как будто рушил последнюю связь мою с сим миром.
   1802 год. Май.
   12-го Мая приехал я в Казань, где уже товарищ мой меня дожидался. Казанская и Пермская губерния весьма изобилуют лесами. В некоторых местах много оных выгорело, и в самый проезд мой видел я в одном месте весь лес совершенно занявшийся и горящий, a в других погасший уже и только дымящийся. Сии пожары делаются от раскладывания проезжими и поселянами нужных им для варения себе пищи огней, которые при отъезде с места надлежало бы всегда потушить. Но как сие погашение огня сопряжено с некоторыми затруднениями там, где близко нет воды, a притом и великое количество лисов удаляет всегда мысль о надобности сохранять оные; того ради, не взирая на запрещение со стороны начальства, таковые часто оставляемые без потушения огни нередко причиняют великое истребление лесам. Мне кажется лучшее средство для отвращения столь вредных неосторожностей было бы поучить разумным священникам в сказываемых ими проповедях толковать прихожанам своим о таком зле, которое они потому только делают, что не умеют представить себе всей важности и вредоносных следствия оного, как для собственных своих, так и для государственных польз.
   Первый город за Казанью Оханск, стоящий на реке Каме, через которую переправились мы на пароме. В сем городе нет каменного строения, исключая одного не большего казенного места; однако же он выстроен правильно и чистота в нем приметнее, нежели во многих других уездных городах.
   18-го поутру приехали в город Пермь. Оный выстроен весьма правильно и хорошо, везде видна чистота, каменных строении в нем мало, но некоторые начинают строиться и в том числе гостиный двор Многие из здешних Дворян весьма богаты, ибо имеют железные заводы, почему можно надеяться, что со временем город сей сделается несравненно лучшим.
   Первый город за Пермью, называемый Кунгур, лежит при двух довольно больших реках Силле и Прене.
   В нем есть несколько каменных строений и Церквей. Высочайшие горы Уральского хребта, находятся между Ачинскою и Кленовскою станциями; они однако же далеко уступают, высоте гор станового хребта.
   21-го вечером проехали город Екатеринбург, славный своими заводами, ломкою в окрестностях мрамора и изобилием разных родов цветных каменьев. В нем много каменных строений и три или четыре такие же церкви, прекрасного зодчества. Мрамор отправляемый из Екатеринбурга, возят лошадьми до пристани на реке Чюссовой, отколе уже отправляют водою.
   Коль скоро кто въедет в Екатеринбург, то к нему явится множество людей с разными отшлифованными каменьями, с перстеньками и другими безделицами здешней работы. Все сие конечно очень дешево продается, но зато ничего нет отменно хорошего.
   Я слышал здесь, что на казенном завод, изо ста пуд золотой руды, выходит от 4-х до 6-ти золотников чистого золота.
   В 28-и верстах от Екатеринбурга, дорога в Иркутск разделяется на две: одна идет через город Ишим, a другая через Тобольск; мы взяли первую, ибо оная короче 250-ю верстами.
   В 200 верстах от Екатеринбурга находится город Шадринск, лежащий при реке Исети, которая разделяясь в сем месте на разные рукава, делает много островов.
   Чем далее ехали по Сибири, тем более примечали уменьшение населения; хотя места сии могут имеет несравненно большее. Земля почти всюду прекрасна и плодоносна; проехав Уральские горы местоположение становится по большей части ровное, особливо по Барабинской степи, которая хотя называется сим именем, однако не есть собственно степь; но представляет всюду приятные перемены в видах, происходящие от множества березовых рощ, рассеянных по всему пространству сей обширной равнины. He доезжая Барабинской степи и проехав оную, находит по всюду прекраснейшие лиственничные и сосновые леса, так и некоторые других родов деревья.
   Вся Сибирь, особенно Барабинская степь, отменно изобилует дичью; ибо по оной чрезвычайно много озер и болот. Уток можно стрелять, не выходя даже из кибитки. Сверх сего там водятся гуси, журавли, лебеди, тетерева и иные роды птиц. Жители Барабинской степи шьют большие одеяла из кож, содранных с голов селезней, и продают их весьма дешево.
   Избыточество и доброта трав на Барабинской степи делают то, что лошади таи скоро размножаются и продаются весьма дешево; но неимение текучих вод, производит частые скотские падежи, при отвращении коих, жители могли бы весьма разбогатеть. От сей же думаю причины, появляются, иногда прилипчивые болезни и между людьми. На всем пространстве Барабинской степи, протекает одна только река Омь, при коей лежит город Каинск, похожий более на деревню.
   Летом на степи сей такое множество Оводов, что они заедают иногда лошадей до смерти; мошки же невероятно сколько, так что крестьяне всегда носят волосяные сетки на лице пашут по ночам только, и беспрестанно имеют курева в домах своих, дабы густой дым не позволял в оные мошке набиваться.
   В одной деревне рассказывали нам, не давно случившееся печальное приключение. Купец с поверенным проезжали здесь на почтовых лошадях и последний обыкновенно весьма усердно поил и купца и ямщика. В одну ночь, как он напоил их чрезвычайно много, вздумал исполнить злодейское свое намерение. Он бил обухом купца и ямщика до того, что считая их умершими, приехал на станцию где сказал, что напавшие на них разбойники убили двух его товарищей и просил, чтобы с сей станции везли его куда хотят, в Петербург или в Иркутск. Слова его показались подозрительными, почему и был он задержан. через двое суток ямщик и купец опомнились; но первый не доходя станции умер, a второй прийдя на оную говорил, что они были биты разбойниками; но весьма удивился увидев свою кибитку и товарища, коего почитал уже мертвым. Тогда сей поверенный признался в своем злодеянии, a купец через два дня умер.
   1802 год. Июнь
   1 Июня. Поутру приехали в Томск. Сей день был праздник, почему никто не хотел чинить повозок и мы к крайнему неудовольствию долженствовали прожить тут более нежели ожидали.
   Томск довольно велик, улицы не слишком чисты и порядочных строений мало. В нем гари каменных дома. Город сей есть одно из важнейших торговых мест Сибири, и населен до, вольным числом купцов. Он лежит при реке Томь, изобилующей рыбою, между разными родами коей ловятся изрядные стерляди. Но лучшие и крупнейшие из них почитаются здесь Нарымские. Мне случалось видеть некоторые из оных более пуда весом, a сказывают, что ловят иногда в Нарыме еще и сих гораздо более.
   Через Томск протекает маленькая речка Ушайка. В городе сем 2400 домов и с небольшим 5000 жителей. от сего несоразмерного числа людей и домов, многие из оных стоят пустые.
   Починив кибитки отправились мы из Томска далее. Близ бывшего города Ачинска должно переправиться на паром через реку Чулым, впадающую в Обь. От оной начинаются высокие места и горы, покрытые лиственницею и березою; так же чрезвычайно дурная дорога Семь верст не доезжая Черной реки, находится высокая гора называемая Лиственничною.
   От станции Черной реки, до малого Кемчуга, то есть на расстоянии 73-х верст, дорога идет через горы и болота, где такое множество больших и малых мостов, что почти беспрестанно проезжает по оным.
   Июня 7-го проехали город Красноярск, находящийся в 550 верстах от Томска. На месте, где выстроен город сей, до 1621- го года обитали Качские Татары, но когда Ермак открыл путь к завоеванию Сибири, тогда Казаки странствующие по неизвестным для них местам, построили здесь зимовье, где укрывались от стужи и от набегов варварских народов, бывших доселе обладателями сей земли. Потом Тобольское Правление признав сие место выгодным, отправило Атамана Дубенскас 300 казаков, кои в 1628-м году и положили основание городу названному Красноярск, от находящегося тут Красного Яру, или берет из красной глины.
   Местоположение сего города прекрасно он расположен на пространной равнине. С одной стороны протекает быстрый Енисей, которого ширина здесь около 2-х верст, a с другой река Кача: они соединяясь по конец города представляют злачные виды. На противоположных берегах рек, возвышаются горы окружающие почти весь город в ущельях и на вершинах оных снег почти ни когда не сходит.
   Красноярский уезд весьма изобилен хлебом и произращает много целебных трав и кореньев; a ревень, как сказывают, едва ли уступает Китайскому. Но все сии удобства и красоты местоположения не могут, по причине жестокости климата, приносить много удовольствия, ибо зимою бывают великие стужи, a летом с июня месяца почти вдруг начинаются жары, и с ними появляются тучи мошек, от коих нельзя выходить из дому без сетки на лице. Жители здешние чрезвычайно хвалят климат мест, лежащих около 500 верст вверх по Енисею, где живут ныне Татары.
   С небольшим в 500 верстах от Красноярска по большой дороге находится город Нижнеудинск, на берегу реки Уды. В нем 40 домов и около 200 человек жителей, да в принадлежащей к оному слободе, построенной на другой стороне реки, считается до 500 душ.
   He доезжая около 70 верст до Иркутска, не много в стороне, устроен при реке Ангаре соляной завод. Река разделяясь в сем месте на разные рукава, делает многие острова, на одном из коих две Соловарни, на другом две же, да две на берегу Ангары. Июнь. лучшие соляные ключи на островах: они приметны и в самой реке по белому цвету, но только не изо всех берется соль Соловарня дает в сутки от 100 до 150 пуд соли, а весь завод в год не более 100,000 пуд; ибо соловарни не могут работать беспрестанно, но потребно довольно времени для остужения вываренной соли и чищения цыренов, то есть больших четвероугольных ящиков, составленных из толстого листового железа, в коих соль варится, от которой всегда остается род нагару или черепка, пристающего твердо ко дну цыренов. Нагар сей очищается обыкновенно через 20 дней, тогда же чинят и цырены.
   На заводе работают ссыльные, поселенные в сем месте домами. Их более двухсот человек и каждый получает по десяти копеек вдень, выключая соловаров и дровосеков, которым дают не многим более. Все сии люди приметно нездоровы, может быть от жару при коем беспрестанно работают; ибо огонь под цыренами продолжается целые сутки, после чего уже дают соли устаиваться и когда простынет, то вынимают оную. Соль сверху всегда бывает чернее.
   17-го Июня в 9 часов утра, переправившись через реки Иркуту и Ангару на пароме, приехали мы в город Иркутск, который может назваться главным в Сибири. Ибо по заключении с Китайцами: Кяхтинского торга оный знатно увеличивается; Тобольск же перестав быть средоточием торговли между России, Китая и Сибири, по мере того упадает. Иркутск заключает в себе около 3000 домов и 35000 жителей, в том числе много купцов, из которых иные весьма богаты и производят обширные торги. Все Китайские товары, вся мягкая рухлядь привозимая из восточной Сибири, Камчатки и Америки, и все иностранные и Российские товары, идущие в Кяхту, восточную Сибирь, Камчатку и Америку проходят неминуемо через Иркутск, что доставляет большие сему городу выгоды. Купечество Иркутское предприимчиво, сведуще в отправляемых им торговых делах и производит оные лучшим образом, нежели иногороднее Российское купечество. Приехав сюда тотчас приметит разницу между Российскими и Сибирскими купцами: ибо последние никогда не торгуются Можно сказать вообще о жителях Сибири, что хотя большая часть из них происходит от ссыльных и посланных на поселение, но давно обжившиеся здесь крестьяне, ни мало не похожи на прадедов своих. Крестьяне Сибирские, особенно Тобольской губернии, вообще очень зажиточны, честны и гостеприимны, они даже более просвещены, нежели Российские.
   Город Иркутск стоит на берегу реки Ангары, выходящей из озера Байкала и текущей с великою быстротою: воды её чрезвычайно холодны. Против самого города впадает в Ангару река Иркута. Местоположение Иркутска, выстроенного на равнине, довольно хорошо; ибо горы окружающие оный и две реки, производят весьма приятную перемену в видах. Иркутск начинает украшаться многими изрядными зданиями и несмотря на отдаление от столицы, со временем должен быть еще важнее для России.
   Поспешая в путь мы пробыли в сем городе как можно меньше, и отправились из оного 22-го Июня, рано поутру. Население вокруг Иркутска очень велико, ибо земля хлебородна во всем уезде сего имени. Между городом и рекою Леною лежит Бурятская степь, получившая наименование свое от населяющих оную Бурятов, или просто называемых здесь Братскими.
   Буряты происходят от Мунгалов, и сходствуют с ними в языке и обычаях. Некоторые из них крещены, но большая часть остались в прежнем идолопоклонстве. Сии более боятся дьяволов нежели почитают Бога, и от того стараются умилостивить первых принесением жертв, состоящих в вывешивании заколотых собак и овец. Шаманы или колдуны Бурятские имеют великую доверенность от народа, который думая, что они знаются с дьяволами, во всяком случае призывает их на совет. Шаман обыкновенно, для выгод своих, начинает жертвоприношением, говорит, что для укрощения дьявола подчивал его мясом и вином. При переходе Бурята в новый дом, Шаман обыкновенно дает ему два положенные в мешок изображения чистого и нечистого духа.
   Буряты живут чрёзвычайно не опрятно, всегда выпачканы в сале и копоти от дыму; даже едят в одном корыте с собаками. -- Однако же все они богаты; ибо пространство занимаемых ими земель позволяет разводить им много лошадей, рогатого скота и овец. Хлебопашеством они не столько занимаются как Российские крестьяне.
   Лицо у Бурятов неприятно: смуглый по природе цвет оного становится еще более таковым частью от неопрятства их, частью же от всегдашнего почти пребывания на открытом воздухе и частого сидения у огня. Волосы у них черные, щеки впалые, бородка книзу острая, как у Готтентотов, и вообще есть что-то в лице отвратительное и зверское. Платье Бурятов совершенно особенное, притом все они носят длинные плетеные косы, на концы коих многие надевают янтарь и разного цвета стеклярус.
   Буряты привычны к верховой езде и приучают к тому детей с самого ребячества. Младенцы их по большей части сосут кусок жиру вместо рожка. От сего, или от иной причины, дети их отменно смешны; ибо так полны и нескладны, что кажутся налитыми салом.
   В 236-ти верстах от Иркутска, находится на реке Лене Качугская пристань. От оной обыкновенно все товары и нужные тяжести, идущие в Якутск, Охотск и дальнейшие места, отправляются по реке Лене на барках, павозках (род полубарок) и дощениках (особый род речных судов с мачтою); a проезжие налегке отплывают на лодках.
   Для нас был приготовлен павозок в 28 фут длины, покрытый сосновою корою. Едущие на почтовых берут обыкновенно подорожную на некоторое число лошадей; a вместо оных, плывут по Лене, получают на станциях равное тому число людей, кои гребут от одной станции до другой. В Сибири станции называются станками; a по реке Лене заимками.
   Лена в вершине своей и около Качугской пристани довольно мелка, так что большие барки отплывают обыкновенно со вскрытием реки сей, когда вода в ней от тающих снегов очень еще высока. Идущие же вверх суда не всегда доходят до сей пристани, a в осеннее время и никогда дойти не могут. Барки обыкновенно продаются в Якутске на дрова ж другие потребности, a товары, идущие оттуда, отправляются на дощениках.
   Крестьяне Иркутские много отличны от жителей Тобольской губернии; ибо сии последние давно поселены и суть то, что в Сибири называют старожилами, кои все зажиточны. В Иркутской же губернии селят беспрестанно вновь, даже из ссыльных. Большая часть из сих новых поселенцев без жен, они от лени или развращенности ничего не работают, и служат только отягощением тем деревням, к коим причислены. Летом производят они грабежи и разбои, против коих меры, принимаемые земской полициею, не всегда бывают достаточны.
   Прежде я не мог воображать о Сибири без ужаса; но перед отправлением моим в Америку слышал об оной столько отменно хорошего от людей там бывавших, что поистине можно было усомниться в истине сих похвал. Правда, в Тобольской губернии приметно совершенное изобилие; но в Иркутской совсем иное. Неурожай хлеба, пригон знатного числа посельщиков (из коих многие на дороге перемерли) и другие причины произвели нынешний год неслыханную дороговизну хлеба в Иркутской губернии. Пуд ржаной муки от 20-ти до 30-ти копеек возвысился до двух с половиною и трех рублей. в иных местах, особливо в городах, нельзя было ничего съестного достать. В Нижне-Удинске, если бы не пригласил нас обедать, Городничий, Г-н Алексеев, (которым никто не может довольно нахвалиться: жители, по причине доброты его и праводушия; a проезжие, по его гостеприимству, наиболее приятному в столь отдаленном месте), то не скоро бы нашли мы купить хлеба, и может быть должны бы были выехать голодные.
   28-го Июня в 2 часа пополудни, перебравшись на павозок отвалили мы от Качугской пристани. Ha 16-й версте в правой стороне стоит на берегу природный каменный весьма прямой столб. Буряты думали, что тут их бог живет; почему часто приходили к оному для исполнения некоторых суеверных обрядов; но как Русские стали селится около сих мест, то Буряты вздумали, что бог их перешел из сего жилища и скрылся далеко в горы.
   По обеим берегам Лены рассыпаны селения, в двух, трех, или вообще в малом числе изб состоящие.
   От Кагуса до Берхоленской волости, прямою дорогою 30 верст, но водою будет около 50-ти отсюда до Опушкина 24 версты.
   Во многих губерниях примечается нечто особенное в наречии языка, a здесь еще более: многие слова и выражения так переиначены, что иных выговорить непристойно, a других нельзя узнать, как например: вместо кричи, говорят реви. Вместо табаку понюхать: крошки ширкнуть в нос. Вместо да: но. Вместо порох: серная крупа. Вместо греби дружней -- водом. Вместо ветер благополучный: понос есть, и проч.
   От Опушкина до Коркинского 16 верст
   до Пираговского [Разумеется всегда от последней упомянутой станции.]-- 20 --
   до Пономаревского или Давыдова 26 --
   до Жигалова -- 24-
   На 14-й версте между сими заиимками [Разумеется между двумя последне упомянутыми и считая всегда от первой ко второй.] впадает в Лену река Турука, подле деревни того же имени, в которой есть церковь. Лена по сие время была прекрасна. разнообразные берет её, острова, рассеянные по берегам деревушки и беспрестанно переменяющиеся виды, много Июнь. меня занимали. к тому же непринужденная одежда, частое купанье, свобода читать книги, и другие противу береговой езды выгоды; уменьшали скуку от медленного пути происходящую. до Усть-Илгинской -- 30 верст.
   Заимка сия потому так называется, что стоит на устье реки Илги, с левой стороны в Лену впадающей.
   До Грузновской -- 24-
   С левой стороны впадают в Лену две не большие речки: Шулинт на 17-й версте и Федоровка на 19-й, обе иногда высыхают. С правой же стороны впадает речка Бига.
   До Ботовской -- 24-
   He доезжая двух верст, с левой стороны впадает река Бошовка, от которой и заимка сия получила свое название.
   До Голых или Головского -- 26 --
   На 15-й версте впадают в Лену с левой стороны речка Шимана, a подле самой заимки, Голичовка; не много же проехав оную, с правой, Чичяшка. Около сих мест берег и горы начали возвышаться, только местами оные прерываются.
   До Дядинского -- З1 верста.
   На 26-й версте с правой стороны и на 29-й с левой, впадают в Лену две речки, называемые Сорофаники.
   Лена прикрыта здесь высокими берегами: между оными дул сильный низовой ветер, против коего мы весьма тихо подвигались, a временем были прибиваемы к островам.
   До Басова или Басовской -- 26 --
   На 3-й версте с правой стороны впадает в Лену речка Домашняя, a на 10-й версте с левой Атылынга.
   До Орленги -- 21 --
   С правой стороны, с версту не доезжая заимки, впадает река Орлинга.
   До Зехина -- 30-
   На 2-й версте впадает Кухта река; a на 18-й и 19-й две речки называемые Кытомы; все три с левой стороны.
   До Боярского -- 29 --
   На 10-й версте с левой стороны впадает река Селенга, a с правой у самой заимки Ича.
   До Амалоева -- 28-
   Верстах в 16 между сими заимками есть прекрасное место. На довольно большое расстояние вышла между двумя крутыми изворотами совершенная прямизна Лены, которой берет в верхнем и нижнем извороте сливаются между собою, так что кажется как будто прямизна сия со всех сторон ограждена высокими горами Вверху реки видны многие ряды хребтов, одни выше других и y подошвы ближнего, лежит остров Берет Лены состоят из высоких, почти утесистых гор, немного только к воде склоняющихся. Впереди хребет левого берет заворачивается вдруг, так что заворот реки тогда только виден, когда подплывет к нему. Река в сем месте усеяна прекрасными островками, кои вместе с падающими с гор ручьями, делают красивый вид. Далее впереди берег Лены становится низок; но на нем открывается много высочайших гор, из коих дальняя имеет вид купола.
   До Риги -- 17 верст.
   На третей версте Какара, a против самой Риги, Шулага; обе маленькие речки, впадают в Лену с левой стороны.
   До Турука -- 34 версты.
   На 10-й версте с правой стороны впадает речка Шапкина; a с левой на 15-й и 22-й верстах, две речки, называемые Мокчонихи.
   До усть-Кутского -- 15 --
   На 2-й версте с левой стороны впадает речка Турука.
   До Якурима --18 --
   Имя первой заимки происходит от того, что оная стоит на устье реки Куты, с левой стороны в Лену впадающей. на ней есть соляной завод. Ha 4 версте с той же стороны впадает речка Якурим.
   До Подымахинского --28-
   С левой стороны впадают в Лену следующие речки: на 12-й версте половинная, a на 25 и Королева.
   До Кокуй -- 20 --
   С левой стороны впадают в Лену, на 7-й версте Еловая, a на 10-й Сухая, две небольшие речки.
   До Суховского -- 22-
   С левой стороны впадают, на 3-й версте Убьюнная, a на 8-й и 21-й Бачакты, все три маленькие речки; с правой же стороны почти на половине расстояния река Таюра.
   До Назаровского -- 23 версты.
   На 8-й версте с левой стороны впадает речка Половинная.
   Жители здешние показались мне весьма бестолковыми. Спросит: есть ли впереди какие-нибудь речки? -- скажут нет никаких. A после узнает, что тут их три или четыре.
   До Улькан -- 22 --
   На 15-й версте с левой стороны впадает речка Тира.
   До Потапова -- 32 --
   Подле самой заимки с правой стороны впадает речка Улькан, a далее ручьи Еловой и Медвежий; с левой же стороны на 8-й версте речка Казимировка.
   До Макарова -- 25 --
   На 2-й и 11 и версте с левой стороны, впадают речки называемые Либавские, от деревни сего имени стоящей близ второй из них. На первой была мельница, кою снесло нынешний год.
   До Заборья -- 15 --
   С левой стороны впадают. на 4-й версте Макарова, a на 8-й Олонцева, небольшие речки.
   До Поларот или Полоротова 24 версты.
   С левой стороны впадают в Лену: на 20-й версте река Лазарева, a на 25-й Федосеевская. Хотя прямое расстояние тут 24 версты, но кривизнами реки будет около 60, почему место сие названо Кривые луки.
   До города Киренска -- 7 --
   От Улькана до сего города течение было столь тихо, что павозок нет, должно было тянуть лошадьми в низ реки.
   Город Киренск лежит при соединении рек Лены и Киренги, вершины коих очень близки между собою; ибо обе реки сии вытекают из гор находящихся по восточную сторону озера Байкала.
   Киренск весьма худо выстроен; сем городе пять церквей, одна из которых каменная. Необыкновенное построение их привлекает к себе внимание путешествующих.
   До Алексеевки -- 24 --
   На 8-й версте с левой стороны впадает речка Никольская, a на 12-й с правой Черепаниха.
   Только что проедет устье Киренги течение становится приметно быстрее и вода холоднее. От Киренска в низ Лены местоположения прекрасны до самой заимки.
   До Горбовского -- 25 верст.
   С левой стороны впадают в Лену на 7-й версте Салтыковская, на 20-й Сухая, a с правой на 18-й Куталак.
   До Вешняковского 25 --
   С левой стороны впадают: на 6-й версте речка, которой имени не мог я узнать в 18-ти же верстах от заимки сходятся устья речек Емельяновской и Чолбановой у камня, называемого Чолбановым.
   До Сполошны или Сполошного -- 20 --
   С левой стороны впадают в Лену: на 11-й версте Захаровская, a повыше Сполошного, Килюда: обе маленькие речки.
   До Ильинска -- 25-
   С левой стороны впадают: на 6-й версте Яменичная речка, на 11-й Никоношинская, a подле заимки Ильинская С правой же стороны на 20-ой версте река Чегуй.
   До Дорлинского -- 20 --
   Около половины между заимками впадает речка Чая с левой стороны.
   До Игор или Игорска -- 30 верст. На 10-й версте с правой стороны впадает речка Мандра.
   До Модинска -- 22-
   На 2-й версте с левой стороны впадает речка Ичора.
   До Ивановского 25 --
   С левой стороны впадают в Лену: подле самой заимки брызгунья, на 3-й и на 15-й версте две Фролики; с правой же стороны на 5-й версте Межевой, a на 9-й Мельничный, большие ручьи.
   До Честинского -- 25-
   У самой почти заимки с левой стороны впадает речка Степаха.
   До Дубровского -- 37 --
   1802 год. Июль
   He далеко от заимки впадает с правой стороны Дубровка, a с левой на 10-й версте Бобровка.
   Между сими заимками находится узкое место, называемое Щеки, то есть каменные отвесные утесы, между коими Лена протекает. Щек три на обеих сторонах реки; высота меньшей из них около 70 сажень; но противолежащий им берег везде гораздо ниже. Некоторые полагают, что щеки происходят от прорыва реки, когда стремлению оной противостоит какой нибудь хребет; но судя по виду сих, я не могу согласиться с таковым Мнением; ибо река в сем месте то есть пред самыми щеками, поворачивается почти под прямым углом влево, оставив в правой стороне низкое место и равнину, которая стремлению её поставляла меньшую преграду, чем хребет гор. И так надлежит искать сему иной причины. Лена между щек делает частые и крутые повороты, почему казалось должно бы ожидать в сем месте быстрого течения; но оно совершенно с прежним равно. Мы сделали между щек несколько выстрелов и эхо громко повторяло оные. До Курейского 29, верст.
   До Селянки -- 21-
   Ha 9-й версте с левой стороны впадает двумя устьями речка Чайка; a с правой Селянка, почти против заимки, не много выше оной.
   До Парщинского 19 --
   Верстах в 19-ти с левой стороны впадает речка студенка.
   До Рысьи -- 23 версты.
   На 1-й версте с правой стороны впадает речка Парщина; с левой же на 8-й версте, a с правой на 18-й, впадают две речки называемые Юхты.
   До Чуя -- 24 --
   С левой стороны на 20-й версте впадает речка Бобровка; с правой же на 7-й речка Якутка, a около последней заимки речка Чуя.
   До Витимской волости 21,
   Волость сия стоит на левом берегу Лены, a прошив оной впадает большая река Витим, тремя устьями. Первое из оных с версту по выше волости, второе против оной, a третье четыре версты ниже.
   Известно, что лучшими соболями считаются Алекминские и Витимские; то есть ловимые в вершинах сих рек. Обе они вытекают из станового хребта, и вершина Витима находится близ деревни Еранинской, в недальнем расстоянии от Нерчинска находящейся.
   Промышленники отправляются летом вверх по сим рекам, таща лодки по большей части бичевого и нагрузив оные съестными припасами и всем нужным для ловли зверей и для проведения зимы в пустом месте. Люди сии нанимаются купцом из части, который и верит им в долг все потребное. Зиму они ловят соболей и других зверей, a весною возвращаются домой. Купец у коего мы в Витимской волости останавливались, имеет соболиный промысел в вершине реки Витима. Сей человек сказывал, что берет Витима утесисты, до самого озера Арон, сквозь которое река сия протекает, и в расстоянии около тысячи верст от оного впадает в Лену. Озеро Арон имеет 27 верст длины и от 5 до 8 ширины; по средине оного находится остров, на коем можно иметь хороший сенокос и другие удобства для небольшого селения. В озере ловится много хороших стерлядей и другой рыбы. Вообще должно заметить о Лене, что по правой стороне оной водится много зверей, коих шкуры весьма дорого ценятся; по левой же очень мало.
   Думают, что вверху Витима в недавнем времени были великие дожди, ибо вода в оной чрезвычайно поднялась: по сей причине течение и в самой Лене сделалось несравненно быстрее обыкновенного, и можно надеяться, что езда наша впредь будет поспешнее.
   До Пелидуй -- 27 верст.
   До Крестового 27-
   Сей последний станок или заимка находится близ речки того же имени, впадающей с левой стороны.
   До Елового 27 --
   На 22-й версте с левой стороны впадает малая, a на 26-й большая Песковка, С правой же на половине дороги, Студенка.
   До Хамра -- 50 --
   С левой стороны на 18-й версте впадает Карым, на 26-й Анкочок, на 41-й Подкаменная, a под самым станком двумя устьями Хамра; с правой же стороны верстах в 40 впадает в Лену река Тура.
   Течение от Витима по причине высоты вод сделалось столь быстро, что от полуночи до полудня проплыли мы 131 версту, то есть расстояние от Витимской волости до Хамры.
   До Коньков -- 27 верст. С левой стороны на 11-й версте впадает Чирароз, a под станком Коньки и Кантя, маленькие речки.
   До Мухтинской или Чанчики 48-
   Первое название сей заимки или станка дается от Тунгусов, a второе от Русских.
   С левой стороны впадают в Лену следующие реки. на 1З-й версте Большая, на 15-й Средняя, на ЗЗ-й Каменная, а под самым станком Мухтуя. С правой стороны на 19-й версте впадает речка Халаманда.
   До Мурия или Мурьинской -- 20 --
   На 19-й версте с левой стороны впадает в Лену река Мурья.
   До Салдыкуля 38-
   С правой стороны на 16-й версте впадает Куланшайка, с левой же на 6-й версте Тарын, на 10-й малая Ламга, на 11-й большая Ламга, на 19-й Табан, и на 28-й Сухая,
   До Нюи -- 30 --
   На 1З-й версте с левой стороны впадает Чикиен, на 27-й с правой Нотора, a не доезжая двух верст до Нюи, с левой речка того же имени.
   До Жербы -- 30 верст.
   Сия заимка получила название свое от реки Жербы, впадающей с левой стороны, не много повыше оной, в Лену.
   До Каменного острова -- 35-
   С левой стороны на 10-й и версте впадает в Лену река Мастах, a на 16-й Каменка двумя устьями, из коих по сторонам одного простираются высокие отрубом горы.
   До Жедай -- 23-
   Около половины расстояния между Каменным островом и Жедаем, с левой стороны впадает речка Половинная, a с правой Патома.
   До Мачей -- 30-
   С правой стороны впадают в Лену: на 9-й версте большая Патома, a на 20-й малая Патома. С левой на 20-й Каменка, на 26-й маленькая речка Терезиц-Хомо. От малой Патомы начинаются горы, называемые Гусиными и продолжаются по берегу верст на ибо.
   До Харатюби или Березового острова -- 50-
   С левой стороны текут в Лену: на 3-й версте Мача, на 9-й Дабан, на 10-й маленькая речка без имени, около половины дороги Каменка и Анох-Тах, С правой: на 10-й версте Тультулах, по коей есть звериные Солонцы, да верстах в 40 еще маленькая речка: по сей Якуты и Тунгусы ходят для ловли зверей, подымаясь потом вверх по реке Молве. По правую сторону устья помянутой речки на берегу Лены стоит красного песку гора, которая так правильно осыпалась от дождей, что кажется нарочно обделанною. Таких гор с ряду больших три, да несколько меньших и все очень красивы.
   До Гильдей или Дильгеи -- 27-
   С левой стороны впадают в Лену шесть речек, из коих пятая называется Каменная, a шестая, при которой стоит последняя заимка, имеет одинаковое с нею имя; с правой стороны течет в Дену пять речек.
   До мелены -- 30-
   С левой стороны впадают ручьи малый и большой Сентах, a при самой заимки речка Неленинская.
   До Черингея -- 25 --__
   С левой стороны впадает на 19-й версте в Лену большой Чирингей. До Бердянок -- 38 верст.
   С левой стороны на 6-й версте впадает Кукан, на 17-й довольно большая река Бтрюк, на 27-й Селянка, вытекающая из озера, находящегося с версту от последней заимки. С правой стороны на 17-й версте впадает в Лену речка Тарын-Уря.
   До города Алекминска --28 --
   С левой стороны впадают речки: на 11-й версте Юроха, на 22-й большая Черепаниха, a на 27-й малая Черепаниха.
   В городе с Якутскими юртами до 50-ти домов и одна деревянная церковь. Юрта строится четвероугольною из стоящих несколько наклонных деревьев, с внутренней стороны обтесанных; снаружи обкладывается землею, по большей же части навозом; крышка делается ровною, a полу почти и когда не бывает. В середине находится очаг, с выведенною вверх трубою из тонких жердей, обмазанных глиной, что и называется в сих местах Чувалом в нем зимою всегда держат огонь, от чего юрта бывает тепла, суха и представляет большие для проезжих выгоды в жестоком климате, где огонь совершенно необходим. Сверх сего в юртах, не знают утру, чему подвержены большая часть изб в здешних местах. Ширина Лены против Алеклинска пять верст. До Селянки или Солянки -- 25 верст. На 2-й версте впадает речка Алалайка, на 9-й Дабан; a с правой стороны на 12-й версте большая река Алекма, вверх по коей ходят за промыслом прекрасных соболей и лисиц.
   До Наманы -- 44 версты.
   С левой стороны текут в Лену следующие речки: близ первой заимки Селянка, на 22-й версте Харьялаг, на 26-й Уобойдах, на З2-й Намана, на 43-йЧемезова.
   До Харабалыка -- 44 --
   С правой стороны на половине дороги впадает речка Атыстах, на 30-й версте Амбардах, на 35-й маленькая речка. С левой: на 3-й версте Харья, на 6-й Тымны-Улах, на 14-й Каменка, на 21-й большая Русская, на 24-й малая Русская, на 29-й малая Еловая, на 32-й большая Еловая, на 34-й Чертова и на 35-й Таловая.
   Вечер сделался прекрасный: вершины высоких диких скал, кои мы проплывали, позлащались последними лучами солнца сиявшего еще за хребтами гор. Небо начало покрываться темнотою: тишина воздуха прерывалась только шумом весел. Наконец ночь сделалась самая темная: черные и густые облака скоплялись над нашими головами; вдали глухо гремел гром и блистала молния. Сии величественные явления, толь скоро из позлащенных их великолепных превратившиеся в мрачные и ужасные, казалось производили в душе моей подобные же перемены. я с начала погружен был в сладкую задумчивость; радовался, что никто не мешает мне утопать в размышлениях; но вскоре с помрачением неба и мысли мои помрачились: жизнь человеческая представлялась мне подобною Лене, которая между приятными и неприятными берегами течет невозвратно в море.
   До Хашын-Туму -- 42 версты.
   От Харабалыка в низ Лены впадают в оную с левой стороны: близ самой заимки речка Харабалык, на 5-й версте Каменка, на 11-й Чекура, на 23-й Огин, на 29-й Белая, на 30-й Березовка, a потом Бель-Лях; с правой же стороны течет малая Толба.
   До Марха -- 22 версты.
   С левой стороны впадают: на 2-й версте Грезнуха, на 9-й Каменка, на 10-й Куйделах, y самой же заимки речка Марха. Может быть что и с правой текут в Лену какие нибудь речки, но как то не почтовая сторона, то есть что не подле оной плывут по Лене то ямщики того и не знают. От Витима, или еще и гораздо выше, до Якутска, все станки почтовые построены по левому берегу Лены. Река сия становилась беспрестанно обширнее и величественнее.
   До Саныях-Тах -- 40 --
   С левой стороны впадает в Лену речка Мархачан.
   До Малыкана -- 37-
   Первая заимка стоит на речке того же имени, впадающей с левой стороны с которой текут еще: на 6-й версте Дебикан, на 16-й Кабанушка, на половине дороги большая Харьялаг, немного подалее малая Харьялаг; а с версту не доезжая заимки Малыкана, речка того же имени. С правой же стороны на 13-й версте впадает большая Толба.
   До Исика 35 верст.
   С правой стороны на 8-й версте впадает маленькая безымянная речка, на 14-й Тюга, a с левой на 12-й версте Тикрикся, на 17-й и 18-й речки называемые Чуры.
   До Журы или Джуры -- 30 -
   С левой стороны на 6-й версте впадает Нахай, на 20-й Тастах, a подле самой заимки речка Жура.
   До Амурана -- 25 --
   С левой стороны впадают в Лену: на 15-й версте Нюргун, на 17-й Мухатша, a под заимкою Амураном речка того же имени.
   До Синей 30 --
   С левой стороны на 3-й версте впадает Эдей, на 18-й Хабырма и далее еще небольшая речка.
   Третьи сутки дул крепкий противный ветер, оттого мы плыли очень тихо.
   До Батамайского 27 верст.
   С левой стороны под первой заимкою впадает речка Синяя, на 18-й версте Гобжова, a немного по выше второй заимки речка Башамайская.
   Три версты не доехав до сей последней заимки начинается отменный вид правого берет. По отлогости горы стоят совсем отделенные скалы, иные из коих похожи на столбы, иные на пирамиды, a некоторые на обрушившиеся здания. Инде в лощинах развалившиеся по обеим сторонам утесы кажутся воротами или иными какими изображениями. Берег в таковом виде продолжается на 20 верст и место сие называется столбы. Все небольшие речки и ручьи впадающие в Лену между сими скалами, или столбами, называются столбовки. Далее идут песчаные места, известные под именем Толокниных гор Сии кончатся при Устье реки Батомы.
   До Титар 23-
   С правой стороны не много по ниже станка впадает Батамайка, на 4-й версте Карья Урья. С левой: на 8-й Каяр, на 1З-й Кутай и на 18-й Катын. Вода в Лене отменно велика, так что мы ехали иногда через такие места, где бывают сенокосы, но ныне тут три сажени глубины.
   До Тоионар 42 версты.
   С правой стороны в 38 верстах впадает река Батома; a с левой: на 8-й версте большая Кагаема, на 10-й малая Кагаема, на 30-й малый Харьялах, и на 32-й большой Харьялах.
   До Бестяха 27 --
   Сия заимка стоит неподалеку от реки того же имени, впадающей с левой стороны в Лену.
   До Улахана 34-
   В 19 верстах от первой заимки на левом берегу Лены стоит Покровской монастырь.
   До Табага 33-
   Спокойная езда наша приходит к концу, чему мы очень рады; ибо оная наскучила тем, что нельзя было делать никакого движения. Ранее 11-ти часов мы вставали редко, a позже часто; в 6 или у часов обедали, и в два ложились спать. Я занимался только чтением, или писал что нибудь, и непременно три или четыре раза купался каждый день. Овода много нас беспокоили, a комары еще более. Для прогнания оных принуждены мы были беспрестанно иметь курево, но лекарство едва ли было лучше болезни.
   До города Якутска -- 23 версты.
   На 15-й версте от Табага с левой стороны впадает речка Шестаковка или Барабанова.
   Прежде нежели буду я говорить об Якутске, скажу нечто о жителях Лены, и о судах, на которых они по сей реке плавают.
   Жители поселенные в низу Лены, особливо между Олекминска и Якутска весьма жалки. Неудобство земли к хлебопашеству, к прозябению трав, и вообще недостаток во всякого рода способах к прокормлению себя, делают их крайне бедными, от чего нет между ими никакого веселья, всегда унылы, и вид имеют нездоровый. В проезд наш пуд ржаной муки стоил от 1 руб. 70 коп. до 2 руб. 50 коп., потому большая часть жителей, употребляли вместо хлеба сосновую кору, примешивая к оной немного муки и молока, a некоторые семейства не имея иной пищи кроме сосновой коры и воды. Все сии несчастья кажется действуют и на рассудок сих людей; ибо о чем их ни спросит (выключая только самых близких к ним вещей), получит всегда в ответ: не знаю; словно как бы они кроме себя и шалашей своих ничего не видали. He смотря однако же на крайнюю бедность сих жителей, бывают иногда такие здесь проезжие, которые, считая себя по отдаленности края безопасными от жалоб, не только не платят им прогонных денег, но еще и с них собирают. По справедливости можно о таковых людях сказать, что они бессовестнее и жестокосерднее грабящих по большим дорогам разбойников.
   Жители Лены делают лодки или челноки из топольнику следующим образом: выдолбив дерево распаривают оное и потом расставливают до такой меры, какую ширину челнок иметь должен. Иногда наставляют досками отчего лодка выходит более. Некоторые же состроив набор обшивают оный досками помощью деревянных гвоздей. Якуты делают маленькие лодки, называемые ветовками, из берестовой коры, сшивая оную и потом замазывая швы смолою. От Иркутска до Якутска около 2500 верст. Мы переехали сие расстояние в 17 дней, но могли бы сделать оное сутками или полуторами скорее, если бы не дул пять дней сильный противный ветер.
   Якутск стоит на левом берегу Лены, ширина коей тут 7 верст. В нем более 300 домов, с Якутскими юртами, и около 3000 жителей; шесть церквей, из коих три каменные. Город выстроен не по плану и порядочных зданий совсем не видно. Подле городу стоит деревянная с башнями крепость, строенная 160 лет назад;и но очень еще крепкая не взирая на давность времени.
   Якутск стоит на третьем уже месте. Первое было 20 верст ниже теперешнего, но там город подмыло рекою. Основание оному положили Русские промышленные, a потом пришли и казаки. Второе место было немного выше нынешнего, но и тут опять подмыло; почему казак Сенька Лазарев ходил с грамотою к Царю Алексею Михайловичу и просил его позволить перенести город. Через три года Сенька Лазарев с товарищами возвратился и выстроил крепость, до сего еще времени существующую.
   Имя Якутска происходит от Якутов, живущих в округе сего города и имеющих оный в средине почти земель ими занимаемых.
   Должно признаться, что вид Якутска ни издали ни вблизи, не соответствует важности торговли, которой он есть средоточие; ибо через сей город идет вся мягкая рухлядь, получаемая из Северо-восточной Сибири, Камчатки и Америки; также как и товары отправляемые в те места.
  

Глава II

Отъезд из Якутска. Случившееся на пути. Прибытие в Охотск.

  
   Около полуночи оставили мы Якутск, сели на лодку, переправились на правую сторону Лены и въехав в небольшой заливец привалили у четырех Якутских Юрт. Тут держатся почтовые лошади и место сие называется Ярмарка, или Ярмонка, как и всякое иное, где по Охотской дороге берут почтовых лошадей, или только останавливаются кормить оных, хотя впрочем нет ни съезду, ниже селения, ниже чего либо похожего на то, что у нас под названием Ярмонки разумеется.
   Мы остановились в ожидании Казака долженствовавшего служить по дороге Переводчиком Якутского языка, ибо весьма редкий из Якутов разумеет по Русски, от того что Русские жители Якутской области, имея всегдашние сношения по торговым делам с Якутами, говорят почти все их языком. Под именем казаков Сибирских, должно разуметь не наших казаков, a команду находящуюся в ведении Городничих. Они произошли от казаков, промышленных и охотников покорявших Сибирь. Все сии люди называли себя казаками, которое имя и потомки их сохранили. Дети Казацкие и поступают в ту же команду; a потому оная еще существует, хотя и весьма умалилась.
   Известно, что становой хребет, заворачиваясь от Китайской границы к Северо-востоку, идет по полосе земли отделяющей Якутск от Охотска и занимает около 400 верст поперек в ширину. Горы хребта сего чрезвычайной высоты, каменисты, бесплодны, представляют на пути много пропастей и делают проезд на повозках совершенно невозможным. потому от Якутска до Охотска, обыкновенно ездят верхом и даже все товары и тягости перевозят на вьючных лошадях. На вьючную лошадь вместо седла кладут деревяшку, в кою укреплены с каждой стороны по палочке, торчащей поверх деревяшки. На оные вешают тюки, называемые здесь местами ровной тягости. Места сии бывают от 2 до 3 пуд и весьма редко более. Они притягиваются к деревяшке под брюхо лошади веревками, что и составляет полную вьючную лошадь. Иногда если тюки очень легки, то с верху оных кладут небольшую прибавку от 10-ти до 20-ти фунтов, что называется прикладкою. Вьючные лошади связываются вместе от 10-ти до 5-ти или иногда и менее, таким образом вокруг шеи передней лошади привязана веревка, называемая Кантес, потом за хвост той же лошади и за узду едущей сзади её. Несколько таких лошадей связанных вместе, называются связкою, кою обыкновенно ведет Якут едущий верхом.
   Все вещи кои тяжелее трех с половиною, но легче 12 или 15 пуд, могут быть доставляемы на вьючных же лошадях таким образом: к спинам двух лошадей поставленных одна сзади другой, привешивается род носилок, к коим привязывается ma тягость, и сии две лошади ведутся особым Якутом, что называется везти на качке, на коих путешествуют и люди, не могущие проехать верхом столь большой дороги. Но качки по неудобству своему весьма редко употребляются, a потому тяжелые железные вещи, как то: якоря и другие, обыкновенно перерубаются на части, a потом в Охотске свариваются.
   Прежде большие тягости доставлялись так. От Якутска до реки Алдана (333 версты) на санях, потом весною на лодках вверх по рекам Алдану, Мае и Юдоме до Юдомской пристани. Оттуда землею на собаках или иначе, с величайшим трудом до Плотбища (потому так названному, что тут строились павозки и плоты) на реке Ураке (в 75 верстах от Юдомского креста), по коей сплавливали вниз до моря. Но сей образ перевозки, сопряженный сверх трудности и долговременности с причинением обыкновенно больших потерь, совершенно оставлен.
   До гор станового хребта (около 300 верст от Якутска) по всюду много сенокосов, от чего земля сия заселена Якутами и тут установлены через некоторые расстояния станции для перемены почтовых лошадей. Далее же на 670 верстах, два только раза переменяют оных, a иногда и однажды, ибо нет ни каких жилищ.
   В 9-ть часов вечера сели мы на лошадей и пустились в путь. С нами было два наших человека, Казак и гари Якута, кои вели и вьючных лошадей. На 5-й версте от ярмонки, переехали через мост на речке Кумахтах, которая летом совершенно высыхает, a течет только по веснам, или после больших дождей; однако несколько лет назад вода в Лене была столь велика, что павозки подходили прямо к горе Кулиахтах (при подотве коей речка сия течет), и тут выгружались. Переехав через мост, поднялись на увал Кумахтах, Якутское слово значащее песчаный взвоз. Должно сказать, что все имена мест о коих я впредь упоминать стану, будут на Якутском языке. от сего увалу начинается лес и продолжается почти беспрерывно до самого моря Охотского. Лес по большей части еловый, и лиственничный; a иногда сосновый, березовый и тополевый. Также встречаются разные роды кустарников. На Кумах-тахе видели мы много повешенных волос из лошадиных грив иди хвостов. Сие называется Бельлях, то есть подарок, ото значит жертва приносимая духу того места за то, что допустил благополучно подняться на гору. To же самое делают Якуты при всяком трудном и крутом подъеме, от чего лошадь, сходившая несколько раз в Охотск, остается почти без гривы и хвоста. Якуты своего Бога называют Боенай, a русского Танара. На половине дороги переправились вброд через речку Сола, впадающую в Лену. В 2 часа утра приехали на Томбыях-тахский станок, называемый так по озеру у коего он стоит. от ярмонки до оного 22 версты.
   Тут мы отдохнули, a поутру пустились далее несмотря на чрезвычайный жар.
   От Лены до Амги реки нет текучих вод (исключая речки Сола), почему мы принуждены были лит весьма теплую и дурную воду из озер.
   Меня уверили, что и из оных можно доставать хорошую воду таким образом: На глубине озера должно опустить бутылку с заткнутою пробкою, к коей привязать веревочку и подернуть когда бутылка будет на дне, от чего оная и наполнится. Говорят будто вода в низу всегда холодна от того, что весною лед покрывающий озеро опускается на дно и не тает. Мне однако не удалось сего испытать. От Толбыях-Таха до Темилю 15 верст. Все заимки от Якутска до Алдана, называются по имени озер или рек при коих они построены, и состоят не более как из двух или трех Юрт. Когда на заимке по просили пить, то нам подали Ундану, сделанного из кислого молока с водою. Питье сие довольно хорошо, особливо в жаркое время. Якуты и Якутки почти все курят и нюхают табак, оба пола равно неопрятны и мало занимаются одеждою, особливо небогатые.
   До Чучигийского -- 30 верст.
   Сверх двух зимних Юрт, было здесь три летних. Описание первых мы уже видели, летние же делаются так: несколько длинных кольев связанных вверху, покрываются сшитыми лоскутами березовой коры и опять кладутся длинные колья, дабы кору не разнесло ветром. Юрта сия имеет вид Конуса, в оной держат иногда огонь, a вверху оставлено отверстие для выходу дыма.
   На Чучигийском мы ночевали. По счастью при каждой заимке сделана была на нескольких столбах крышка, под коей мы обыкновенно спали, ибо весьма бы неприятно было спать в Якутской Юрте.
   Бедные Якуты летом носят только рубаху и шаровары из Дабы (Китайская крашеная холстина, толстая и не крепкая), a когда собираются ехать верхом, то надевают еще сверху короткие кожаные шаровары.
   Оса столь больно ужалила меня в глаз, что я с полчаса не мог смотреть. Когда лошадь наступит на гнездо сих насекомых, или почувствует оное, то начинает бит задними ногами, махать хвостом и поскачет прочь. Я после столько к сему привык, что в таком случае закрывал себе лицо и махал платком, или волосами из лошадиного хвоста привязанными к палке.
   До Поротова -- 33 версты.
   В провожатом нашем Казаке Колмакове, нашли мы весьма проворного и усердного человека. Ему 28-й год, но он изъездил верхом удивительное расстояние и с такою скоростью, что иногда 6, 7 дней с ряду проезжал по 200 верст в каждые сутки. Отец его Якут, a мать русская, почему он знал в точности обряды и обычаи Якутского народа. Я собрал многие от него о том сведения, которые сличал потом с виденным мною самим, или с слышанным от достоверных людей.
   До Чуропчинского -- 22 --
   He задолго до прибытия нашего приезжал сюда живший верст за 30 Якут, который украв 5 лошадей погнал их к себе; но был пойман на дороге. Мне хотелось знать, что с ним сделано будет за сие воровство, но сказали, что его отвезут к Князцу, ибо начальники сии могут разбирать только не важные дела, в прочих же должны относится к Якутск и препровождать туда преступников.
   К стать сказать о образе управления Якутов. Народ сей занимает большую полосу земли, лежащую от станового хребта к западу и северо-западу, до устья Лены, почти до вершины Вилюя и других рек в Лену текущих, и даже до окрестностей города Туруханска.
   Богатство их состоит в рогатом скоте и лошадях, почему дабы не стесниться в сенокосах, потребных для продовольствия стад и табунов, Якуты никогда не живут большими селениями, a только состоящими из двух или трех юрт. Несколько таковых селений составляют ночлег, коим управляет Князь, или Князец обыкновеннее называемый. Несколько ночлегов составляют Улус, коим управляет Голова. Достоинство Головы и Князя не есть наследственное, но избирательное. Якуты одного ночлет именуют себя Чжоннобут, a Русские называют их Родники, то есть, как бы происходящие от одного роду. Родники выбирают себе Князя и почитают его в сем достоинстве до того времени, как он хорошо управляет ими и не требует лишнего; в противном же случае избирают нового, но старого однако же всегда отличают от простых людей. He давно Якуты сменили одного Князца, который имел золотую медаль и бархатное платье, пожалованные Императором Павлом. Когда он стал говорить, что с ним не должно поступать как с прочими; ибо он имеет отличные знаки милости Государя; то ему сказали: знаки пожалованы Императором почему и должны остаться у тебя, но Князем нам тебя не надобно.
   Князцы всех Улусов, выбирают одного между собою в Головы, который должен правит 3 года; но по большей части остается на всю жизнь. Выбор производится таким образом: делают большой ящик и разгораживают оный настолько маленьких, сколько есть Кандидатов, назначая по одному для каждого из них именно. Всякий Князец имеет шар, который кладет куда хочет: кому оных более положено, тот и Голова.
   В Якутском округе 6 улусов, и в них до 40, 000 Якутов, обложенных, в Ясак.
   Всю ночь простоял столь густой туман, что в 3-х саженьях нельзя было ничего рассмотреть.
   Поутру подошла к нам старая Якутка и стала просить милостыню христа ради. От чего ты беднее других? -- Я никого здесь не беднее -- Зачем же просит христа ради? -- За тем, что я крещеная -- и молюсь Богу. -- Вот какое имеют они понятие о вере!
   Проехали Якутское кладбище. Все могилы рассеяны вокруг низкой долины и каждая обгорожена деревянным срубом, с широкою или остроконечною крышкою. На близстоящих деревьях повешены лошадиные и коровьи шкуры, с копытами и головами; также седла, узды, стремена и другие конские приборы, Дабы покойник мог на том свете ездить верхом. Мертвых кладут в самом лучшем платье. При похоронах собираются все родные, убивают лошадь или корову, мясо съедают, а шкуру вешают, как сказано, на близ находящееся дерево, отправив притом и некоторые другие обряды суеверия.
   Около 26-ти верст от Чуропчинского, переехали мы через мост, сделанный на речке Таште, дающей имя Округу, по коему она протекает. Она выходит недалеко из гор и впадает в Амгу, но ныне почти суха и прерывается во многих местах.
   До Арылаха -- 33 версты
   От непривычки к верховой езды ноги и спина так у меня болели, что я принужден был часто сходить о лошади и идти пешком.
   Мне случилось видеть много раз по дороге, что Якуты даже и летом возят сено и другие клади на дровнях, запряженных быками.
   На берегу озера, мимо коего ехали видели повешенное на дереве корытце. Оное значило, что когда Якутские Шаманы ворожили в сем месте, то в корытце клали деревянное изображение дьявола и пускали оное по озеру.
   До Лебегининского -- 27 верст.
   Поутру шел сильный дождь, около полудня сделался меньше, a потом и совсем перестал. На сем станке недоставало для нас одной лошади, и Якуты вместо оной навьючили быка, на коих весьма часто и верхами ездят.
   На всяком луге было чрезвычайное множество кузнечиков.
   До Мельжегея -- 27 --
   Почтальон встретившийся здесь с нами сказывал, что множество ссыльных (их в Сибири называют Варнаками) ходят вооруженные по Охотской дороге в нескольких шайках и грабят. Он встретился с ними на реке Алдане, но разбойники его пропустили, потому может быть, что нечего было взять.
   До Амги реки -- 26-
   В 9-м часу вечера перешли вброд Амгу, впадающую в Алдан. Ныне она шириною не больше 150 сажень и мелка, ранее же, когда она шире и глубже, обыкновенно бывает на ней перевоз. На другой стороне реки станок, то есть крышки под коими останавливаются проезжающие. Мы весьма обрадовались хорошей воде. Дно реки мелкий камень с песком. Подле станка было множество красной смородины, совершенно уже созревшей.
   По Амге, верст 100 выше сего места, находится слобода называемая Амгинская, где издавна поселены Русские для хлебопашества. He думаю, чтобы оная была в хорошем ныне состоянии; ибо поселенцы приняли обычай Якутов, говорят языком их и живут в Якутских юртах; так что осталось четыре только Русские избы, да дом в коем жил воевода до открытия Губернии. Во время последнего воеводы в окрестностях слободы сей случилось следующее происшествие. Близ находящегося от оной Якутского селения, появился какой-то неизвестной жителям зверь, который истребил вдруг много рогатого скота. Якут пошедший посмотреть его, был также им растерзан. Тогда другие не видя возвращения товарища своего вышли с оружием, убили зверя и кожу оного подарили воеводе. По оставшемуся описанию того животного должно полагать его барсом, зашедшим к удивлению столь далеко к северу, ибо звери сего рода водятся не ближе как за Китайскою границею.
   В полночь выехали со станка и в 2 часа остановились у озера, в небольшой долине, окруженной лесом. Под деревом раскинули палатку, развели около оной два огня и начали варить пищу. Лошади бродили вокруг. Все сие по новости нас утешало, ибо было Первое еще кочевье.
   Около 43-х верст от Амги переехали через мост, сделанной на речке Нохе, впадающей в Алдан. от Амги до Нохинского 47 верст.
   Дорога между сими станками чрезвычайно худа, от упавшего поперек множества лесу, от переплетшихся кореньев древесных и от выбоин. Инде с трудом можно проехать одною лошадью, по причине переплетшихся с обеих сторон дороги ветвей.
   Сверх смородины, попадалась по Июль. дороге голубика и земляника.
   Выехали со станка в 10 часов утра. Подо мною упала лошадь, но я успел выдернуть ногу из стремян а не столь больно ушибся, что бы труд, но было продолжать езду. В час пополуночи остановились ночевать.
   До реки Алдана --33 версты.
   В 1-м часу пополудни приехали к оной. Станок построен на другой стороне реки, более полуверсты ширины имеющей.
   Мы переправились в лодках, a лошадей перегнали вплавь Алдан, принял в себя много рек, вытекающих с западной стороны станового хребта, впадает в Лену. в Алдане водится довольно рыбы, коей продали нам Казаки, наловивши при нас же удами. Казаки сии живут для смотрения за почтовыми лошадьми и для охранения казенных магазейнов, в кои складывается мука и разные тягости в таком случае, когда Якуты не могут доставить оных вдруг в Охотск.
   По сие время мы могли иметь молоко, a иногда и рыбу, но впредь, сказывают, должны будем довольствоваться тем, что возьмем с собою; ибо, до реки Алах-Юны (233 версты) нет ни какого селения. Поставленная у каждого станка на столбах крышка по крайней мере защищала от дождей; но с сего времени, кочуя до Охотска, место оной заступать должна изодранная палатка, каковою Кантора Американской кампании нас снабдила. К тому же медведи и варнаки принудят часто беспокоиться и быть в осторожности.
   На Алдане нашли 6 лошадей, нанятых для нас кампанией по 50 рублей за каждую, и при них одну запасную, или заводную, как здесь называют; да еще по почтовых лошадей, не могли набрать большего числа годных к выдержанию пути, и при них четырех Якутов на особенных лошадях. С нами же, для своей безопасности, шла почта. Самою скорою ездою, можно приехать из Якутска в Охотск в 10-ть и 12 дней; но обыкновеннее. Якуты берутся доставить в 18 и 20. Большая часть гостей отправляется из Якутска в исходе Марта или Апреля и караваны переходят Алдан еще по льду. Лошади тогда бывают самые худые, идут весьма тихо и простаивают по месяцу, когда найдут хорошие кормовища. Сии конвои называются пластовые, и лошади в то время нанимаются дешево. Товары приходящие в Якутск по вскрытии Лены, отправляются с Ярмонки, что против Якутска, (где пристают павозки) и называются по сему Ярмоночными, тогда платят с каждой лошади от 15-ти до 25 рублей и более. Дороже сего нанимаются так называемые легкие лошади, когда надобно скоро доехать в Охотск; для сего на лошадь вьючат не более 3 1/2 или 4 пуд. Из Якутска в Охотск завозится столь много тягостей, a оттуда идет оных так маю, что большая часть лошадей возвращаются порожними Там Якуты обыкновенно откармливают их, и на берегу моря, где трава несколько осолодковата, оные в 15 или 20 дней отъедаются до чрезвычайности. Тогда Якуты нанимаются весьма дешево, дабы только даром не ехать и иногда берутся доставить в восемь дней из Охотска на Алдан.
   Сей день роздыха меня поправил, так что я ни мало не чувствовал боли в руках и ногах, как то было прежде. Мы как мореходцы изнемогшие от болезней, зашли после долгого плавания в порт, поправили в оном свое здоровье и опять отправляемся в путь, с новою надеждою на наши силы. Выехали в 10 часов утра.
   Неизвестность сей дороги, родила во мне мысль собрать все названия урочищ по оной и описать ее со всею подробностью. Названия сии даются Якутами. Русские называют расстояния между сими урочищами днища, a Якуты -- Кос. Русские полагают всегда Кос около 10 верст; но конечно сие счисление неверно, ибо произошло от того, сколько Якуты проезжают весною в день на самых плохих лошадях. Итак всякий может рассудить, что таковое измерение не может быть всегда одинаковое. При каждой Косе Якуты замечают какое-нибудь место и дают оному название.
   В 10-ти верстах от Алдана находится весьма грязной во время дождей хребет, называемый Липка-Ылбыст, длина коего 10 верст. Потом через 10 верст Бережигесь Отту (сосновый бор); a десять верст далее брод через реку Белую, впадающую в Алдан. Брод бывает во время малых только вод но после дождей река сия (как и все вытекающие здесь из крутых и недалеко находящихся хребтов) чрезвычайно разливается; для сего положено содержать на Белой и на многих других реках перевозы; но Исправники обыкновенно сие упускают, a тем чрезвычайно замедляют проезд ибо конвои у иных рек простаивают по 10 и 15 дней и даже, бывали примеры, более нежели по месяцу.
   Мы прошли уже вброд несколько рукавов реки Белой и наконец не доехали с версту только до самой её, как вдруг скачущий на встречу Якут сказал нам, что на сей стороне реки у броду стоят более десяти человек хорошо вооруженных Варнаков, что они поймав его с почтою, держали более суток связанного и что почтальон ушел. Якуты вызвались провести нас другим бродом мимо Варнаков и мы охотно согласились на сие предложение, ибо неприятно и просто ехать 700 верст через пустыню верхом, a еще менее если бы случилось быть ранеными от разбойников.
   Перейдя Белую другим бродом, поехали весьма частым лесом и претопким болотом. В недальнем расстоянии оставили медведя, столь же дружелюбно как и Варнаков. Наконец лошади так устали, что многие падали уже и мы принужденными нашлись ночевать по средине болота. Только что легли спать закутавшись шинелями, как пошел проливной дождь, который промочил нас в четверть часа на сквозь Я велел себя накрыть войлоками из травы, кои кладут, на лошадей под седла и называют потниками, от сего немного согрелся, но через пол часа дождь опять добрался до меня и не дал более уснуть. Пронзительный холод и сырость произвели во мне сильную дрожь и чрезвычайно мучили. Ночь показалась годом. Настал день; никто из нас не спал, но друг с другом не говорили, потому что никто не хотел приподнять головы или пошевелиться; ибо при всякой таковой перемене положения, холод становился чувствительнее. Я скорчившись лежал до того времени как услышал, что лошади оседланы и готовились уже ехать. Тогда увидел, что ни кто из спутников не был в лучшем состоянии; ибо все стояли около угасающего огня и дрожали от холода. В 10 часов утра пустились мы в путь. Я на силу держался на лошади и завидовал тому, кто сидит в теплой комнате не помышляя о дожде льющем рекою. Отдал бы все что имел, дабы укрыться только в шалаше, сквозь который дождь не проходит. Многим таковая слабость покажется смешною, но пусть они посудит о семь не прежде, как не спавши 1 1/2 сутки и пробыв более половины сего времени на дожде, не имея на себе сухой нитки: тогда, только заключения их могут быть справедливы.
   Грязь сделалась превеликою; лощинки бывшие накануне сухи, наполнились водою и превратились в быстрые реки, которые надлежало переходит вброд. К утешению нашему мы думали, что Варнаки остались позади и уже более вас не обеспокоят, особливо в то время, как все наши ружья и пистолеты совершенно замокли.
   Проехав версте пять по дороге, остановились в 1-м часу пополудни кормить лошадей. Едва успели разбить палатку и развести огонь, как услышали очень близко два ружейных выстрела, от которых Якуты наши тотчас упали ниц, a в то же время с разных сторон появились семь человек, из коих двое шли прямо к нам, имея совсем готовые ружья. не ожидая ничего доброго от таковой встречи, стали мы хвататься за свои замоклые ружья. Хвостов не могши скоро достать своего, с одною саблею побежал навстречу к ним и подойдя к атаману спросил. Что вам надобно? как вы смели подойти к военным людям? положи ружье, или я велю по вам стрелять. Сей смелый поступок устрашил атамана. Он велел товарищам своим положить ружье и сказал: мы, видим, что вы военные люди и ничего от вас не требуем. Прочие разбойники также кричали нам: не пали! не пали! Между тем однако же атаман, посмотрев с некоторым удивлением на Хвостова предложил ему идти с ним в их палатку, отстоящую но его словам не далее ста сажень от сего места. Хвостов, чтоб не показать себя оробевшим от его предложения, отвечал: пойдем. Он вошел с ними в палатку, где набралось их более десяти человек. Один из них стал с ним говорить грубо: молоденек брат ты, а шумишь много: и начал его трепать по плечу. Хвостов видя, что дерзость сия может также и других ободрить к наглостям, решился в тоже мгновение из всей силы ударит его в щеку, так что разбойник не устоял на ногах. Потом подняв саблю сказал: еже ли вы что-нибудь против меня подумаете, то дешево со мною не разделаетесь; я один справлюсь с вами, a при том и товарищи мои близко. Разбойники оцепенели. Атаман закричал на виноватого, говоря ему: ты забыл что ты Варнак, a его высокоблагородие государев офицер. После чего велел ему кланяться в ноги Хвостову и просить у того прощения. Таким образом заключен был мир с разбойниками, которые потом не только уже не помышляя ничего у нас отнять, но сами предлагали нам все что имеют кроме сахару, извиняясь тем, что не нашли оного ни у одного купца. Мы не приняли услуг их, a сказали им, что бы они не вздумали сделать чего нибудь потихоньку, если хотят мирно расстаться с нами; но они уверяли, что ни как не осмелятся учинит того, и что они совсем не такие разбойники как об них разумеют; что бежали от крайности и тяжкого содержания, что берут от купцов нужное только им, и что никогда не решаются убить кого-либо, иначе как защищая себя.
   Поутру отправились мы в путь безо всякого помешательства от наших соседей. В 10-ти верстах от брода через Белую, кормовище называется Серьгах Сибихтя, потом Сияльлях Тумул (гривы вешаны), 10 верст далее Отырежас Тис, a после Сюльлях Тумул (грязное место), хребет потому так названный, что в дождливое время тут бывают ужасные грязи и -- Бадараны, то есть глубокие жидкие топи. От последнего дождя произошло весьма много ручьев, кои должно было переходить вброд, так как и многие рукава Белой. Все они текли с чрезвычайною быстротою по каменному дну. Через один рукав нельзя было перебраться в обыкновенном месте и мы искали другого, объезжая по топкому болоту. Найдя несколько способное, стали переходить; но многие лошади вязли и падали в воду, перемочили весь экипаж, который вытаскивая и мы перемокли.
   Все товары и вещи перевозимые по Охотской дороге укладываются в сумы, сделанные из бычачьих кож, которых швы так хорошо замазываются смолою, что из всего укладываемого в них ничего не подмокнет, хотя бы сума и вводу упала; но как кампания не имела нужды заботиться столько же о сбережении нашего экипажа, как своих товаров, a мы по новости ничего в том не разумели, то нам дали как нарочно гнилые и изорванные сумы, в коих большая часть вещей совершенно испортилась.
   Потом проехали мы Бастын Харатит (первый черный лес). Сих Харатитов сряду три, каждый длиною около 10-ти верст, a последний не много более. Проезжая Бастын Харатит в левой стороне оставили каменную гору, называемую Тыллах-Нюра (ветреный камень), потому что будто около него всегда дует сильный ветер; однако же когда мы ехали мимо оного, тогда совершенная тишина стояла. Вечером, проехав речку Мухтулу или Кондратову, остановились кормить лошадей на Opmo Xapamum (второй черный лес). Дабы перебраться на ярмонку, где мы, расположились ночевать, надлежало наперед перейти ручей вброд. Что бы узнать глубок ли он, послали находившегося при почте для охранения оной Якута, вооруженного луком. Таковых называют батаста (оруженосец) [Сей воин был так храбр, что прежде еще, когда мы услышали о близости разбойников, нарочно перервал тетиву у своего лука, дабы иметь отговорку не действовать оным.]. хотя ручей не имел более 21/2 сажень ширины, и в обыкновенное время совсем высыхал, однако же в сие время был так глубок, что батаста принужден был переплыть через оный: чего ради мы развьючив лошадей перегнали их вплавь, a кладь и седла на себе перенесли, положив через ручей деревья.
   Вместо слова брат, употребляемого у нас когда кого кличут, по Лене говорят Товарищ, a Якуты Дагор, то есть друг.
   Поутру поднялись мы с места. Около полудня пошел дождь, но скоро перестал и небо опять сделалось ясно. Мы ехали между двумя хребтами, по пади, где течет выходящая из Чагдальского хребта речка Чегдалка, которую мы перешли до 15-ти раз вброд, и сверх того еще столько же ручьев, наводнившихся от дождей. Чагдалка впадает в Белую. Почтовые лошади были так худы, что одну из них принуждены мы были оставить на дороге с Якутом; нанятые же напротив все очень хороши, так что ежели бы все были такие, то верно бы могли мы переезжать от 60 до 70 верст в день, что значит очень много по столь дурной и каменистой дороге, по коей не подкованные лошади скоро подбивают копыта.
   Иногда мы рвали много голубики и красной смородины, кою здесь кислицею называют; смотрели на белок и бурундуков (зверьки по менее белки, шкура их красно-седая с белыми полосами), которых собака наша отыскивала и загоняла на деревья; что и служило нам единственным провождением времени. Изредка стреляли попадавшуюся дичь.
   Представляющиеся нам горы были разнообразны: иные оканчивались острыми вершинами, наподобие сахарных голов; другие имели вид куполов, некоторые поросли лесом, но большая часть из оных покрыты были мелким, камнем. Иногда хребты с обеих сторон так часто переменяли положение свое, что казалось будто мы отовсюду окружены горами.
   В 7-мь часов вечера остановились между двумя хребтами около речки Чагдалки. Якуты обыкновенно дают два или три часа выстояться лошадям, потом пускают уже их на корм; если же они очень жирны, то держат сутки двое на привязи, прежде нежели отправятся в путь; да и после сего с начала дороги дают им очень мало времени ходить на кормовище.
   На западе показались громовые тучи и гроза скоро усилилась. Облака ходили по различным направлениям около вершин гор; эхо повторяло в разных падях треск грома все сие вместе представляло великолепное и ужасное зрелище. Но ветер скоро переменился и разогнал громовые тучи, a дождь продолжался до 7-го часу утра.
   От реки Белой мы беспрестанно почти ехали в гору по чрезвычайно трудной дороге, местами самыми бесплодными, где изредка только показывается понемногу поблекшей травы. Сего дня перешли вброд более десяти раз Чагдалку и стали подниматься на Чагдальский хребет по краю ущелины, из коей помянутая речка, мимо вершины которой мы здесь проехали, вытекает. Поднявшись на гору тот же час стали с оной спускаться по ложбине, где течет большой ручей, впадающий в речку Юниканкц, которая выходит из Юниканского хребта и вливается в Белую. перейдя много раз сей ручей приблизились к первому броду через Юниканку, что будет около 155 верст от Алдана. Пространство между Чегдальским хребтом и вышеупомянутой того же имени речкою, называется Чехоноево плачище, от того что некогда на оном у Якута Чехоноя медведи умертвили всех лошадей, по коим Якут тот плакал. Сие место есть одно из трех, на которых наиболее звери сии водятся. Другие два суть: блудный хребет и порожный брод.
   Перейдя несколько раз через Юниканку, увидели с трех сторон горы, влево находящийся хребет, около 150-ти сажень высотою, состоит из плитняка и совершенно отвесный, а вправо, несколько отлогий, выше первого и покрыт мелким камнем. Мы поворотили вправо, где горы отстоят одна от другой не далее 50-ти сажень находящиеся в левой стороне состоят из плитняка и имеют вид развалин. Многие из оных так нависли, что опасно даже ездить около сих гор, от которых текущая посредине Юниканка не позволяет удаляться.
   Мы перешли ее в сей день более 20-ти раз вброд, и в 10 1/2 часов вечера остановились на месте, называемом Прибылова амбар, от того что некогда купец Прибылов для складки товаров построил тут амбар, которого и признаков нега; он же поставил существующий и по сие время еще крест, на близ находящейся горе, имеющей совершенно конический вид.
   Лошади наши хотя и очень устали, но мы ехали долее потому, что бы найти какое-нибудь кормовище; ибо оных почти нет в сих гористых местах. Дорога состояла из высоких неровных каменьев, почему неподкованные лошади ступают с чрезвычайным трудом, часто подбивают копыта и делаются неспособными к продолжению пути.
   По Юниканке в одном месте лежал лед, вечно не тающий; a на многих горах и в лощинах виден был снег.
   На рассвете пошел дождь и мы 23. в седьмом часу утра пустились в путь; перешли Юниканку вброд пять раз и стали вдоль оной, по наполненной острыми каменьями дороге, подниматься на Юниканский хребет. Подъем чрезвычайно полог. Вид с вершины хребта прекрасен. Я глядя на оный забыл о дожде, промочившем меня до костей. ужасная пропасть разделяет две горы; из оной вытекает с шумом река Кункуй, впадающая в Белую; впереди в постепенной отдаленности представляются взору многие ряды гор, одни других огромнее, с острыми или подобными куполам вершинами, выше облаков возносящимися. Все сие представляет такое зрелище, которому вид Альпийских гор может быть уступил бы, если в оное описано было многими путешественниками, но здесь некому заниматься сими редкостями природы. Мрачность препятствовала рассмотреть ясно множество еще гор, синевшихся сквозь оную. Вершины всех голы, но некоторые хребты до половины покрыты лиственичником.
   Спуск с Юниканского хребта очень крут. Мы ехали по косогору, имея Кункуй в левой стороне; потом перешли ее вброд более 20 раз, и еще несколько ручьев впадающих в оную. Иногда я не мог довольно насмотреться на великолепные и ужасные виды в сих гористых местах станового хребта, почитающегося одним из числа высочайших на земном шаре Какую разнообразную пищу, почти на каждом шагу, нашел бы для своей кисти или пера искусный живописец или описатель природы!
   Сильный дождь, крепкий ветер и пронзительный холод, каковой может случиться летом на столь высоких только местах, истощили наконец до того наши силы, что мы с трудом слушали Якутов, хотевших ехать далее для сыскания кормовища. Опять приблизились к Белой и перешли ее восемь раз. После первого брода, переехали через речку Бюкакян, с левой стороны в Белую впадающую. Между 4-м и 5-м бродом на Белой есть порог вышиною более сажени, а между 6-м и 7-м другой несколько менее, малых же много. Течение в вершине сей реки чрезвычайно быстро, чему и дожди, бывшие в последнее время, не мало способствовали. В иных местах Белая течет с шумом, между утесистых берегов, как бы в ворота, и представляет весьма красивый вид.
   В половине 8-го часа мы остановились, развели тотчас огонь, поставили палатку, скинули с себя мокрое платье, начали отогреваться, сварили кашицу из черных сухарей с ветчиною и стали ест оную. Читатель конечно не позавидует нашему состоянию и не найдет оное отменно благополучным; но нам в сие время казалось оно превосходнейшим всего, что может изобрести роскошь и лакомство. Огонь и палатка были для нас лучше самых великолепнейших чертогов, a кашица из сухарей вкуснее всяких сладких яств. Сию высокую цену в глазах наших имели они от того, что мы четырнадцать часов, голодные, в сильный дождь и крепкий пронзительный ветер ехали верхом. Подобные случаи больше чувствует тот, кто их переносит, нежели тот, кому он их после пересказывает. Впрочем они приучают к трудам и терпению более, чем все красноречивые наставления. Человек имеющий средство избавиться от претерпеваемого им страдания не с такою твердостью переносит оное, как тот, который терпит без всякой надежды к облегчению. Сия самая невозможность переменить состояние свое подкрепляла нас и принуждала говорить друг другу: как же быть? век прожить, не поле перейти. Пустясь в далекий путь надобно всякую претерпеваемую нужду почитать полезным Июль. искушением, облегчающим тягость тех трудов, которые впредь случиться могут. Сверх сего человек, проживший всю жизнь свою в единообразном покое, лишен приятности воспоминать о бывших с ним переменах. Таковые мысли наполняли нас дорогою, и вкусная кашица была за них наградою.
   Проснувшись рано мы очень обрадовались, что дождь перестал и вода в Белой много убыла. Якут гнавший коров в Охотск и ночевавший не далеко от нас, принес поутру молока, за что мы дали ему несколько денег и табаку, который он в ту же минуту искрошил и примешал к нему несколько стружек. Якуты любят черкасский табак, но по крепости оного курят всегда смешанный с стружками. Каждый Якут имеет медную трубочку, в которую табаку входит не более одной щепотки. Трубка вставляется в деревянный чубук, состоящий из двух желобков, обвитых ремнем, развивши который, чубук раскладывается на двое и удобно вычищается. Сгоревший в трубке табак и нечистоту от дыма насевшую они не бросают, но снова мешают с стружками и опять курят. Якуты глотают дым, от чего иногда так закуриваются, что с ног падают. На поясе, где привязана трубка, привешены также щипчики железные, коими -- Якут и выщипывают себе бороду, еще мешочек с трутом, состоящим из высушенной полыни, и маленький нож с деревянным или костяным черенком.
   В 10-м часу пустились мы в путь, перешли более 20-ти раз вброд Белую, и стали подниматься на первый из семи хребтов: так называются семь гор, следующих одна за другою. Иногда мы ехали вдоль по самой реке, когда горы с обеих сторон так сближались, что между ими и рекою не оставалось никакой иной дороги. Вершина первого хребта подобна полукругу, с коего впереди видно несколько других; так что чем оные были далее, тем становились выше, a верх последнего скрывался в облаках. Мы стали спускаться в том месте, где вытекает Акарская речка, впадающая в Аллах-Юну. Первую из оных, равно как и многие втекающие в нее большие ручьи, перешли мы несколько раз вброд. На всех их видимы были не большие водопады. Иные из ручьев падая порогами с высоких крутых гор, с шумом ударялись о большие висячие каменья, представляя глазам повсюду прекраснейшие живописные картины.
   В 10-м часу вечера приехали мы к реке Аллах-Юне, находящейся в 233 верстах от Алдана. Она впадает в Маию, текущую в Алдан. Мы пристали у сарая или у крышки поставленной на нескольких столбах у самого перевозу через реку, которую однако осенью вброд переходят. Якуты не хотели ехать к станку, ибо около оного переколано много лошадей от заразы. Едва успели мы скластся под крышку, как пошел дождь.
   Аллах, значит проворная и сия река не без причины так названа, по чрезвычайно быстрому её течению. Хотя последний дождь и не велик был, Июль. но вода в реке много возвысилась.
   На Аллах-Юне содержатся в летнее время почтовые лошади, которых только что достает под курьеров, почты и эстафеты, почему проезжающие, хотя и с подорожными, принуждены бывают на одних, весьма худых лошадях, ехать от Алдана до Охотска, или на дороге брать оных насильно у поворотчиков. Так называют Якутов, кои отвезти товары по подряду в Охотск, откармливают там лошадей и возвращаются в свои улусы с порожними, не могли подрядиться везти что либо из Охотска. Сии поворотчики обыкновенно взыскивают по суду с станочных поставщиков весьма дорого за взятых проезжими лошадей, но тяжба идет так долго, что ни кто не остается в выгоде; a потому поворотчики, для избежания хлопот, возвращаются в улусы окольными дорогами; когда же бывают принуждены выезжать на большую, то впереди себя, в нескольких верстах, имеют всегда двух или трех человек на лучших лошадях. Люди сии встретив кого-либо скачут назад известить товарищей своих, кои с табуном скрываются в сторону.
   Прежде на Аллах-Юне был поселен Казак, который менял лошадей и продавал съестные припасы, и хотя сам весьма разбогател, однако же Якуты и проезжие в тоже время имели многие от сего выгоды, которых ныне совершенно лишены.
   В 60-ти верстах от Алдана, начинается дорога из неровного камня и продолжается до Аллах-Юны, от, чего многие из наших лошадей подбили копыта. К тому же на сем расстоянии нет ни одного порядочного кормовища; a от сих двух причин некоторые лошади сделались совершенно неспособными к продолжению пути. Хорошо что иных переменили уже у встретившегося нам обоза Американской кампании.
   He могши отыскать многих лошадей и лодку, которая одна только и была, и ту оторвав унесло течением, принуждены мы были оставаться на Аллах-Юне. Около полудня дождь перестал. На досуге мы рвали голубику и княженику.
   Прежде и зимняя дорога здесь же была проложена, но когда уничтожили селение на Аллах-Юне и узнали, что Почты, Курьеры и Эстафеты, проезжая севернее, могут у встречающихся Тунгусов скупать много белки и другой мягкой рухляди; то проложили зимнюю дорогу на Аймякон, через которую реку от Якутска до Охотска будет около 2000 верст, то есть почти в двое далее, нежели по летней дороге. И езда там труднее; ибо находятся пустые места по 600 и 700 верст, на коих при жестокости морозов случаются большие метели, называемые Буранами a в Охотске и Камчатке Пургами. Уверяют, что снега по той дороге не столь глубоки, как местами по здешней; например в семи хребтах и некоторых других. Зимняя дорога идет следующим образом: из Якутска едут по летней на переменных лошадях до Арылаха, где сворачивают влево. До реки Алдана находятся частые Якутские селения, a оттуда на одних уже лошадях путешествуют до реки и большого Якутского селения Аймякон, находящегося от Якутска в 1000, от Алдана же слишком в 600 верстах, на котором расстоянии нет ни какого жилища. здесь переменяют лошадей и едут более 400 верст пустыми же местами до Тульского хребта, где хотя также нет селения, но берут оленей от кочующих Тунгусов, если встретятся с оными, иначе же продолжают ехать на тех же лошадях еще 200 верст, до хребта и реки Баргачан. Тут, когда найдут кочующих Тунгусов, берут у них оленей и переезжают 100 верст до озера и реки Улеи. Пешими Тунгусами, называются те, кои имеют непременные жилища; кочующие же летом и зимою переменяют места, гоняют с собою оленей и перевозят на них все свое имение и юрты, состоящие из берестовой коры, коею покрывают несколько кольев связанных вверху, так что юрта всегда имеет конический вид; или покрывают сии колья, оленьими и других зверей кожами. От Тульского хребта до Охотска, дорога идет по реке Охоте. На Уяге берут у пеших Тунгусов собак, на которых доезжают 200 верст в Нартах (род саней) до самого Охотска; по большей же части переменяют их на половине дороги в Арке, где живут пешие Тунгусы; a потом у Якутов на Мете, в 55 верстах от Охотска.
   На лошадь и зимою вьючат около 4-х пуд. Остановившись пускают ее на волю, дабы разгребая копытом снег, находила оставшуюся под оным поблекшую траву; или расчищают не большое пространство и туда ее пускают. Езда на лошадях очень скучна зимою, ибо оные ослабев от худости и недостатка корма, идут весьма медленно, a иногда устают до того, что седок должен большую часть дороги ехать на лыжах, и тащит на себе съестные припасы и питье. На оленя вьючат обыкновенно около трех пуд, если же не велик переезд, то четыре и пять; но тогда выбирают двух лучших оленей под сугубую сей тяжесть переменяют их поденно. Через два или три часа, должно остановиться покормить немного оленей, кои разгребая снег едят белый мох, растущий обыкновенно на горах им не дают нисколько выстаиваться и прямо пускают к корму.
   Наконец когда лошади и лодка были отысканы, то кладь перевезли мы на другую сторону, a лошадей перегнали вплавь, и в 6 1/2 часов вечера отправились в путь. Вода в Аллах-Юне сделалась так велика, что захватила часть дороги, где лошадям было выше брюха. В 10 верстах от станка оставили в левой стороне гору Тасх-Танара Балагана. Тасх значит камень, Танара Бог, a Балагана церковь, и сие имя произошло от найденного некогда на сей каменной горе образа. Проехав с пол версты далее, остановились ночевать.
   Ночью был прегустой туман, который к утру упал на землю, и день, когда мы пустились в дорогу, стал хорош. Перешли вброд речку Мутинского креста, потому так названную, что некогда шедший с командою в Охотск казацкий сотник Мутин поставил на ней крест. Речка сия впадает в Аллах-Юну, так как и еще 8 или g, которым нет имени, ибо только текут с весны и от дождей; a от того как сии, так и все, не всегда текущие речки, называются сухими. После того переехали высокую гору, называемую Анчинский мыс; далее миновали кормовища Дылга, Асылык (кормовище на кочках) и Багарах Асылык, и приблизились к Английскому броду, где вода была так велика, что надлежало остановится и ожидать убыли оной. Постояв несколько опустили в реку шест и приметили, что вода становится ниже; но в девять часов пошел дождь и разрушил надежду переехать реку. Здесь положено содержать перевоз, однако за неимением оного проезжающие часто принуждены бывают проживать много времени.
   По дороге застрелили куропатку и двух белок, да в озере поймали двух больших утят, кои не могли еще летать. Сверх сего Якут убил палкою куропатку и подарил нам;, a мы отдали ему двух белок, которых он тот же час и съел, поджарив несколько на палке. Мясо белок очень нежно и бело; но здешние Русские не едят оного.
   На противном берегу Анчи на горах во многих местах снег был виден.
   Хотя все Якуты большие охотники до табаку и водки, но наемный наш не любил ни того ни другого, что могло почестся большою редкостью.
   Видя, что вода не скоро убудет мы начали делать плот. В 2 часа пополудни оный быль готовь и дождь перестал. Тогда связали вместе все арканы и веревки и послали перевезти, один конец оных на другой берег, дабы сим средством перебраться на плоту. Когда человек повезший конец поплыл, то веревку течением натянуло и начало столь сильно тащить лошадь, что он должен был возвратиться. Таким образом все способы, употребленные нами для переправы, были тщетны. В ожидании пошли мы в лес брать ягоды и грибы, и я застрелил куличка.
   Самое удобное время для проезду по Охотской дороге есть поздняя осень когда совсем не бывает дождей, вода в реках так мала, что ни одна брод не задерживает.
   Вечером опять хотели приниматься за плот; но Якуты, боясь утонуть на нем, сказали, что десять верст выше находится другой брод; но как было уже довольно поздно, то отложили поездку туда до утра. 28. В 8-мь часу отправились. День был прекрасный. перейдя четыре сухих речки, приблизились к Анче; но не было возможности через оную переправиться; a потому остановились на не большом островке, близ которого на другом много росло голубики.
   Анча разделяясь на несколько рукавов, делает много островков, на одном из коих мы стояли; ибо сей рукав был мелок. Напротив нас река Анчакан в Анчу впадала.
   Едва мы под вечер успели напиться чаю, как один из наших людей, выйдя из палатки, закричал: Разбойники! Разбойники! мы схватив ружья выскочили, и увидев скачущих уже весьма близко к нам людей, приложились к ним и кричали, чтобы остановились.
   Разбойников было 11-ть человек. Они увидев нас готовых стрелять по ним, остановились не более как в десяти саженях от нас. Мы велели или отъехать далее, и когда они сие исполнили, тогда мы взяв все возможные предосторожности., дабы они вдруг и нечаянно не могли напасть на нас, вступили с ними в переговоры. Атаман сказал нам, что они думали найти здесь купцов, a не военных людей; что против нас не осмелятся они сделать никакого предприятия, что все они бежали с Усть Майской пристани на Алдане, и уверяли притом, что худое содержание и тяжкие работы были тому причиною. (Обыкновенный предлог бездельников). Таким образом вторично избавились мы от крайней опасности; ибо надлежит признаться, что силы наши были против их весьма слабы. После, когда уже разбойники сии были переловлены и допрошены, узнали мы, что сто была та самая шайка, которая ожидала нас у брода реки Белой, которая услышав о проезде нашем от другой встретившейся с нами шайки, поехала вслед за нами с тем намерением, чтоб улучив время, когда мы остановимся, наскакать прямо на палатку, и не дав нам оправиться, всех передавить или переколоть.
   В 4 -- м часу утра пошел дождь и продолжался около трех часов, но вода против вчерашнего убыла на четверть аршина и мы перешли вброд Анчу, где лошади только что не плыли. тут же перебрели и Анчакан. Скоро после того попался нам Якут, конечно из числа поворотчиков, ибо тот же час поскакал назад. Мы крайне сожалели, что не могли предупредить сего человека о близости разбойников, которые не преминули его ограбить.
   Около 55 верст от Аллах Юны, проехали место называемое Верблюжья падь, от того что некогда тут умер вьючный верблюд, веденный в Охотск некоторым купцом. Уверяют, что сей верблюд длиною был четыре сажени, что вьючили на него по двести пудов, и все остальные между Якутами о нем рассказы, столько же вероятны. Верст 6 от верблюжьей пади находится Ледник, называемый Бусь-Кюль (ледяное озеро); он длиною более версты, a шириною около 200 сажень, и сказывают, обыкновенно бывает гораздо обширнее. Лед сей никогда весь не растаивает, толщина оного около аршина, поверхность беловата, но в низу синь и от дождей сделался ноздреват. Отражение солнечных лучей от поверхности сего льда, причиняло боль глазам. He много далее проехали еще два меньших ледника, которые все лежать на грунте из мелкого камешника.
   На озере, называемом Малый Чжерга Талах застрелили мы трех уток. Между оным и ночлегом перешли вброд реку Анчакан до 20-ти раз, и еще большее того число ручьев. He много далее находится озеро большой Чжергаталах, из которого выходящий ручей, соединяясь с другим, текущим из гор, составляют речку Акачан, впадающую в Юдому. Перешли ее три раза вброд и в 9-ть часов остановились. Имена Чжергаталах происходят от того, что в сих озерах водится много мелкой рыбы, называемой по-Якутски Чжерга, которую Якуты, во время проезду летом, мордами ловят.
   Все утро шел дождь. В 16-ти верстах от ночлега, проехали Капитан- Тарын (Капитанская засека), Ледник, длиною до 2-х верст, a шириною около 200 сажень, но и сей обыкновенно бывает больше в средине оного течет ручей, через который не скоро могли переправиться, ибо лед, составляющий берет его, высок и крут; a будучи подмыт течением ручья обваливался с шумом, подобным пушечному выстрелу. На юге, над высокою горою, стояла ужасная черная туча, мимо коей другие облака по обе стороны шли весьма скоро, внизу же была совершенная тишина. Мы ожидали дождя или грому, но наступивший ветер разогнал все сии тучи.
   He в дальнем от Капитанской засеки расстоянии, проехали развалившуюся избу в две с половиною квадратных саженьи величиною, где некогда проезжающий купец принужден был зимовать, потому что вдруг выпал большой снег и все лошади его переколели.
   Мы продолжали путь наш по левому берегу Акачана, дабы избежать через сию реку бродов, кои бы нас остановили, хотя дорога тут была гораздо длиннее и чрезвычайно дурна. С великим трудом объехали мы вокруг горы Соколий камень, по дороге из неровных острых каменьев, где по самой реке, a где по отрубу превысокого берет. Все время шел пресильный дождь.
   В пяти верстах от Сокольего камня, перешли вброд Огненную речку получившую имя сие по чрезвычайно быстрому её течению. Брод был так глубок, что мы во -- время самого проливного дождя ехали по пояс в воде; и можно было сказать, что мы между небом и землею пробрались сквозь воду. Проехав после сего два поля называемые Когон Итыт (подстреленный селезень), остановились ночевать у Кенгайского брода.
   Кен-чай значит широкое каменное поле; a брод потому назван Кенсайским, что в сем месте река широко разлилась и течет по каменному дну. В сей день перешли мы до сорока маленьких речек и ручьев. Вечером дождь, перестал, но в четвертом часу утра опять пошел и столь сильный, что Якуты даже не хотели подниматься с ночлега, хотя они с удивительным терпением переносят дурную погоду, да и после дождя редко просушивают платье и обувь.
   Все наши спутники собрались в палатку, в коей двое только или трое могли спать. Дождь, загнавший нас в сие тесное убежище, не переставал лить рекою. Дорога Охотская и без того трудна, но на сей раз стеклось еще и множество препятствий. Признаться должно, что осы, овода, комары, варнаки, дожди, броды, были такие обстоятельства, от которых или всякое терпение должно было сокрушиться, или всякая нетерпеливость окрепнуть.
   1802 год. Август.
   Дождь продолжался еще в шестом часу утра послали ловить лошадей, но Якуты так не охотно собирались, что мы не могли отправиться в путь ранее одиннадцатого. Вчера вокруг нас было сухо, a сегодня увидели быстротекущий ручей: таковых без сомнения произошло весьма много от дождей, и мы должны будем беспрестанно переходит их вброд. Акачан разлился чрезвычайно широко и представлял прекрасное зрелище. пригорки покрытые летом, сделались островками, по реке неслось множество вырванных с кореньями деревьев, кои останавливались иногда утех островов. Нельзя не удивиться до какой степени поднимаются здесь воды, когда в сухое время ехав около здешних рек увидит целые деревья лежащие высоко на ветвях других. Наконец приблизившись к небольшой речке, стали мы переходить ее вброд. Первый Якут повел четырех лошадей: три задних оторвались, унесены были быстротою течения, запутались в наносный лес и утонули, так что с великою опасностью могли спасти кладь. После того начали переводить по одной лошади и другим местом, где переплыть должно было не более сажени. Здесь перевели благополучно и только что пере, мочили все сумы. Хорошо, что мы имели четырех запасных лошадей, и потому от потери трех не вышло никакой остановки. Верстах в сорока от Капитан-Тарына, проехали ледник или наледь Кен-чай, длина коей до двух верст, a ширина около одной; но обыкновенно бывает она длиною около 10-ти верст. В 4-м часу остановились около Кен-чай и Ламковой речки, потому что вода в ней была очень велика, a Якуты были так напуганы, что говорили: если поедут через сию речку, то потопят остальных лошадей и сами все потонут. Таким образом принуждены мы были разбить палатку на мокрой тундре, или сказать попросту в болоте. Мы расположились в ней следующим порядком: наклав чрезвычайно много лиственничных ветвей, постлали на них войлоки, a седла, как обыкновенно, положили в головы: ружья и пистолеты поклали между сими постелями, a сабли по бокам оных; у входа же палатки, поставили ящик и сухари. По сделании сего легли на мокрые войлоки и ожидали с немалой скукою конца худой погоды.
   В 4 часа солнце показалось на одно мгновение, но потом небо снова покрылось мрачностью так, что находящийся менее полуверсты от нас горы, стали невидимы и дождь полил сильнее прежнего. Мы до костей промокли и дрожали от холоду. Скука наша умножалась еще более от воображения, что если дожди задержат нас долго в дороге, судно может уйти в Америку прежде нашего приезду в Охотск: тогда мы принуждены будем зимовать в сем городе и потерять целый год времени.
   Иногда Якуты не останавливались на хороших кормовищах, a просили ехать далее говоря, что тут пьяная трава растет. -- Что за пьяная трава? -- Когда лошадь поест оной, то взбесится, бросается всюду, a потом околевает, спасти же ее тем только можно, что бы скорее оседлать и скакать на ней до того времени, как сделается в поту и в мыле. Однако никто не знает по виду сего вредоносного растения; но Якуты наслышавшись на каком кормовище лошади бесились, никогда уже на оных не останавливаются полагая, что там пьяная трава находится.
   От Якутска до Аллах-Юны, лес по большей части Лиственничник и сосна, гораздо в меньшем количестве береза, осина, ольха, и кедровый сланец, много тальнику и ернику вообще лес мелок с Аллах -- Юны оный в некоторых местах крупнее, особливо лиственница, потом пойдет много топольнику, коего прежде совсем не видели; но сосна становится реже, a на конец и вовсе исчезает. По дороге растет голубика, красная и черная смородина, последняя изредка, также довольно морошки и княженики.
   Мы остановились не далее трех версте от той речки, где лошади наши утонули, почему некрещеные Якуты взяв котел отправились назад, дабы поесть досыта лошадиного мяса. Известно, что Якуты великие обжоры, и жирная лошадь самый лакомый для них кусок, но крещеные показывают при Русских, что He употребляют сего кушанья, хотя в улусах живут точно также как и все другие. Якуты едят не только тех лошадей, коих нарочно убивают, но и колеющих, даже иногда от заразы, от чего после и сами умирают. В третьем году Алданские Якуты поехали на сенокос, в которое время они обыкновенно пируют, то есть едят сколько могут. У сих была жирная лошадь. Она вдруг упала; Якуты подбежали посмотреть и нашли ее к удивлению своему мертвою. По обыкновенному суеверию вздумали, что дьявол убил ее; что однако не помешало им отведать мертвечины. Спустя несколько часов показалась у всех на теле опухоль, a потом и раны. Через двое или трое суток многие померли, a y иных места, где были раны, совсем выгнили. Тоже самое случилось и в тоже время на Амге и Аллах Юне, где был падеж на лошадей, которых Якуты не переставали до того времени есть, покуда сами многие перемерли Тогда прибегли они к своим Шаманам; сии упрашивали дьяволов, что бы не умерщвляли более лошадей, но зараза от того не менее продолжалась до самой осени. Между рогатым скотом и лошадьми оная также открывалась опухолью, претворявшеюся потом в раны и столь была сильна, что если кто до опухоли дотрагивался рукою, то на оной делались прыщи, a после раны. Сей случай выучил Якутов, и ныне они не ели уже падающих лошадей, хотя на Аллах-Юне зараза и много оных переморила. Ночью лед на Кен-Чайской наледи часто обваливался с превеликим шумом. По утру возвратились наши Якуты, привезли с собою целую ободранную лошадь и сказывали, что на месте съели по два только котла на брата, ибо время было холодно. Co всех трех лошадей сняли они гривы, дабы возвратившись в ночлег свой показать, что лошади поколели а не проданы, однако под сим видом, когда при конвое нет хозяина лошадей, работники нередко лучших из них съедают, a гривы привозят домой.
   Вода в Ламковой речке убыла, почему перешли мы ее вброд и поднялись на крутую гору, по весьма грязной дороге. Одна лошадь сорвавшись, полетела саженьи две через голову вниз; однако же когда ее подняли, то она пошла хорошо. Верстах в десяти от ночевища выехали на большую дорогу. Должно было перейти вброд рукав реки Акачана, но как он был глубок, a мы не хотели останавливаться, то начали пробираться вдоль берега: ехали по крутому каменному косогору, или прямо по воде, где мельче, но лежало много наносного лесу. Объезд сей был чрезвычайно труден. Якуты хотя и слыхали, что есть другой лучший по вершине хребта, но не знали оного. Выехав опять на дорогу, перешли вброд не большую речку, от которой начинаются гари, mo есть места, где иногда траву выжигают, дабы после иметь лучшие кормовища. От сей речки до Юдомского креста, дорога не камениста и довольно хороша, хотя дожди и чрезвычайно попоршили оную. Перешли вброд несколько глубоких болот и приблизились к небольшой речке в коей вода была очень высока; но как, ширина оной не превышала четырех сажень, и по положили с берегу на берег несколько деревьев, наслали потом хворостнику и по сему мосту перенесли всю кладь, лошадей же перегнали вплавь. He большие реки, текущие поперек дороги и коим нет особенного имени, называются вообще поперечными речками. Переправа продолжалась три часа; после чего проехав около трех верста, остановлены мы были другою речкою. Тут нашли несколько человек едущих в Охотск и также стоящих за водою, и между ими Якутского купца Захарова, который в сороковой уже раз едет в Охотск, но ни когда не видал столь великих вод Якуты наши по дороге ели даже сырое лошадиное мясо. Поутру пошел дождь, но продолжался не более двух часов. Мы начинали уже делать плот для переправы; a как Якутам того не хотелось, то они сказали, что поищут брода; но нашли готовый мост подобный тому, какой мы вчера состроили. От сей речки начинается вторая гарь. На оной перешли вброд несколько глубоких болот и подъехали к Грязной речке, получившей сие название от чрезвычайно тинистого дна её. Оная так разлилась, что между ею и Юдомою (в которую она впадает) не было сухого места, хотя тут пространство берега, между ими находящегося, превышает две версты. He далеко от нас стояло несколько семей кочующих Тунгусов, и мы наняли одного из них съездить на Юдомский крест за большею лодкою. Он при нас отправился на берестяной ветке, (род малого речного судна), похожей на делаемые по реке Лене; только сии меньше и ходят кажется скорее. Тунгусы стояли для ловли рыбы. Мы ездили верхами на оленях. Седло на них кладется очень малое и без стремян, но ездок имеет обыкновенно в правой руке палку, служащую для сохранения равновесия. Езда довольно неловка, хотя скора; ибо олень делает большие шаги, рысью и бежит чрезвычайно скоро. На горы олень поднимается весьма легко, по причине короткости передних ног своих.
   Поутру приехал с Юдомского Креста Казак: их там всегда живет 5 или 6 человек для переправы проезжих. Сей был на деревянной веточке и сказывал, что большую лодку оставил в трех верстах; ибо чрезвычайно сильное противное течение не позволяло грести, a бичевою невозможно довести оной до сего места, когда вода разлилась по лесу. Казак сей живет более 20-ти лет на Юдомском кресте; но сказывал, что не помнит такой большой воды, коею ныне снесло до остатков все огороды, несколько юрт, амбаров и часовню с крестом, построенную еще Беринговою Экспедициею и давшею по себе имя Юдомского креста сему месту.
   У нас почти нечего было есть; но как нарочно во втором часу показалось в близости несколько крохалей (большой род диких уток), из которых одного я застрелил, a другого, не могущего еще летать, собака поймала. Итак мы пообедали очень порядочно.
   Скоро после того купили за 15 руб. не большего быка, y Якута гнавшего в Охотск рогатый скот. Наши Якуты пили сырую кров, a кишки, хвост и все что мы кинули, съели, положив прежде на несколько минут в горячую золу.
   В ожидании того времени, как можно будет отправится далее, я расспрашивал купца Захарова о дороге, Якутах и многом, относительном до сего края, и между прочим напишу два достопамятные случая, слышанные мною от него, a после и от других.
   Купец Тропин, ехавший в Охотск с товарищами, отстал немного от них, нашел на медведя преогромной величины, который бросился растерзать его. Тропин не могши убежать от медведя, принужден был вступит с ним в ручной бой, ухватил его за уши и кричал товарищам о подании помощи. Когда они и Якуты прибежав на крик увидели, что медведь стоя на задних лапах, превышал ростом своего противника, хотя довольно высокого, то испугавшись убежали прочь. Таким образом два соперника без всякой помехи боролись более часу, медведь изодрал у купца все плечи, но не мог действовать зубами, будучи крепко сжат и наконец так утомлен, что Тропин, применив обессиление медведя, успел выхватить из-за пояса нож и прорезать ему брюхо. Купец так был рассержен на храбрых спутников своих, что догнав их, дал им всем весьма памятный урок палкою.
   Подобное же сему происшествие случилось несколько после, когда шла в Охотск партия промышленных купца, Лебедева, в числе которых было двое Зырян, гнавших с собою черного быка Однажды они, потеряв сего быка, пошли искать его в лесу, но вместо того один из них нашел на медведя, который на него бросился. Зырянин ни мало не испугавшись, ухватил одною рукою медведя в охапку, a другою держал его за ухо и не давал тем кусать себя; подошедшему же на крик товарищу говорил, чтобы он вынул у него из за пояса топор; но как оного уже не было, то другой Зырянин взял толстую дубину и так сильно ударил зверя, что он с ног свалился. Сии промышленные содрали с медведя шкуру, продали оную на Алдане за десять рублей, нашли черного быка и топор, и никогда победою своею не хвастали.
   День был прекрасный, вода много убыла, с Юдомского креста пришла лодка и мы отправились в путь через речку Грязнуху. Кладь перевезли на лодке, a лошадей перегнали вплавь. Потом опять их навьючили и послали к Юдоме, сами же отправились на лодке к Юдомскому кресту, находящемуся на левом берегу Юдома. Река сия шириною до 250 сажень. Хотя в 1 1/2 сутки воды в оной и Грязнухе убыло четыре аршина, однако течение было столь еще быстро, что лошадей сносило около версты вниз. Когда оные обсохли, то их оседлали и навьючили. Перешли вброд устье речки Крестовки, впадающей в Юдому, где и крест с часовнею были поставлены; потом несколько болот, да 6 или 7 раз вброд Крестовку, выходящую из озера Сис-Кюль, то есть хребтового, лежащего в 35-ти верстах от Юдомского креста, в 12-м часу ночи остановились на Ала-Огус-Асылык (белого быка кормовнище). Время было очень холодно, даже маленький мороз; почему разведенный скоро огонь доставил нам не малое удовольствие.
   День был хорош, но холоден. Перешли вброд около 15-ти раз Крестовку и проехали мимо озера Сись-Кюл, оставив оное в правой руке. Сказывают, что в нем водится много рыбы. Я думаю, что Сись-Кюл находится на весьма высокой полосе земли; ибо из оного вытекает с одной стороны Крестовка, впадающая в Юдому, которая вливается в Маю, соединяющуюся с Алданом; с другой же вытекает из сего озера река Урак, впадающая в Охотское море, в 20-ти верстах к югу от Охотска, перейдя сию реку вброд семь или восемь раз, остановились на Кельтегей-Куруме (пустой бор).
   Ночью и поутру шел небольшой дождь, но не долго. Овода и комары исчезали, но место оных заступала мошка.
   Перейдя вброд Урак, приехали на Плотбище, где построено три юрты, a в них живет три казака да Солдат, для караулу казенных вещей, которые иногда складываются в четыре сделанные для сего амбара. Пополудни часа полтора лил пресильный дождь, но солнце во все время не переставало быть видимо.
   В правой стороне оставили Кононов столб, поставленный каким-то Кононовым в 1769 году. Перешли вброд Урак, потом небольшую речку с левой стороны в него впадающую и остановились недалеко от Кислого брода на Ураке. Якуты говорили, что здесь по всем рекам много медведей, бродящих для лову рыбы, идущей ныне из моря в великом множестве; почему для распугания сих зверей выстрелили мы несколько раз из пистолета.
   Отправившись в путь, перешли на Ураке Кислый брод, a потом Порожный, названный потому так, что находится между двух небольших порогов, и стали подниматься на блудный хребет, находящийся около десяти верст от Порожного брода и около пятидесяти от Плотбища. Подъем и спуск чрезвычайно пологи. С первого течет небольшая речка, коей нет, имени, a co спуска Блудная, впадающая в Урак с левой стороны. Потом перешли две небольшие речки с той же стороны в Урак впадающие, да четыре раза Бдудную и остановились ночевать. По дороге застрелил я утку и тетерю. Якуты очень не довольны были, что мы белок не стреляли.
   Саженях в двадцати от нашей палатки, по одну сторону стояла крутая каменная гора, a по другую, и того ближе, протекала Блудная речка; сие узкое место покрыто было редким лиственичником. Темная ночь, хорошее время, ветер свистящий уныло в ущелинах отвесных гор и разведенные огни, производили некое уныние в душе.
   В 7 часов поднялись с места, перешли Блудную речку и в левой руке оставили гору Гребенчатый камень, потому так названную, что будто гора сия похожа на гребень, хотя мне нисколько того не показалось. Верстах в семи от оной, находится Болбукта, Отутта (кедровник густой); a отсюда верстах в трех перешли мы вброд речку большой Луктур, в том месте, где она с правой стороны в Урак впадает; выходит же оная из гор, находящихся верстах в 30-ти к Югу от Охотска. Потом перешли мм две небольшие речки, и малый Луктур, все текущие в Урак с правой стороны. На последней стояли кочующие Тунгусы в 2-х юртах, для ловли идущей с моря рыбы. Недалеко отсюда проехали Боброво поле, (имя данное от Боброва некогда на оном жившего) через которое протекает речка Бобровка, с правой стороны в Урак впадающая. потом приехали к Урацкому перевозу, где живут два казака, для переправы кладей на лодке; но как вода была мала, то перешли реку вброд. Далее приехали к месту называемому Купецкий амбар, a потом к другому Am-хаята (конный хребет), y которого и остановились ночевать.
   Отсюда отправились в путь и проехав речку Конного хребта, стали на гору сего имени подниматься. Спустившись же с оной, перешли вброд две речки, поперечную и Чельчикан, впадающие в Охоту, и приехали на Мету, где живут Якуты. Мы вошли в одну летнюю их Юрту, срубленную из лесу, в 1 1/2 квадратных сажени величиною, с берестяною крышкою, в середине коей оставлено отверстие для выходу дыма, ибо под оною на полу порты находится очаг. На огне стоял котел, в котором рыба варилась. В Юрте довольно не чисто, но гораздо менее нежели бывает у Якутов, живущих в Якутском округе, про коих здешние говорят, что те живут как собаки. Далее перешли вброд Намову речку впадающую в Охоту, проехали Кидх -- Тирях (зеленый-топольник) и через рукав реки Чжолоконы; потом переправились на лодке и через самую сию реку, в Охоту впадающую. За нею следуют два хребта Чжолокон и Мальчикан с рекою того же имени, впадающей в Охоту с правой стороны. Потом проехали Эсе-Баса (Медвежья голова) и в 11 часу остановились кормить лошадей. В сих местах попадалось более прежнего ягод и между прочим много жимолости, называемой здесь Алеуктою.
   Прежде нежели окончу описание Охотской дороги и прибытия нашего в Охотск, нелишним почитаю сказать все то, что мог я сам видеть или с достоверностью узнать о Якутах.
   Якуты как известно происходят от Татарского поколения; сходство языка их с Татарским и многих обычаев, может послужить достаточным тому доказательством. Я описал уже зимние их Юрты; летом же большая часть Якутов живет там где сено запасают. Все сенокосы обыкновенно обгорожены. Князцы, y которых очень много рогатого скота и лошадей, не всех их кормят сеном, но большую часть держат в степях, где они разгребая снег, кормятся оставшеюся под оным травою; ибо невозможно запасти довольного количества сена, когда у некоторых Князцев находится до тысячи и более лошадей и рогатого скота.
   Многие Якуты носят длинные, a все женщины еще и того длиннейшие косы, привязанные у самого затылка, Якуты летом одеваются в короткие кафтаны китайчатые, суконные, или плисовые, обложенные вокруг, в три или четыре пальца шириною, чем-нибудь только особенным от цвету кафтана. Сапоги шьются из бычачьих кож, с мягкою подошвою; или из лошадиных, называющихся Сарами. Сары так плотно и крепко сшиваются, что по удобству для мокрого времени, большая часть жителей Якутска носят оные в дорогах, или даже и в городе. Кожаные штаны, рукавицы и шапка, довершают одеяние Якутов. Женщины в летнее время одеваются точно также, как и мужчины. Зимнее платье якутов делается из теплых фуфаек, штанов, полушубков и длинных сапогов, которые носят шерстью вверх и называют Торбасами; сверху же всего надевают в дорогу Санаях, род тулупа из оленьих кож, также шерстью вверх. Притом во время больших морозов, закрывают (особо приделанными из мехов лоскутками) доб, щеки, уши, нос и бороду; так что только глаза остаются не закутанными; на колени же надевают сверх Торбосов, еще так называемые Сутуры. To же делают и Русские во время путешествий своих по пустыням восточной Сибири, где морозы неимоверно жестоки. Якутки носят зимою парки опушенные лисицею или соболем. Парка шьется из оленьих кож и имеет образ длинной рубашки, к которой по большой части приделывают стоячий воротник. Зимние платья богатых Якутов, особливо шапки, бывают дороги.
   Якуты очень добронравны, гостеприимчивы, вообще чрезвычайно трусливы, ленивы, когда могут быть такими, обжорливы до чрезмерности и столько же воздержны, когда нужда или бедность их до того доводит. Многие Якуты большую част времени питаются Унданом и Сорою, род кисловатого масла; но сии же самые люди могут съесть невероятно много. Мне сказывал весьма достоверный человек, что сам видел, как четыре Якута съели в два дня прежирную лошадь. Обжорство их причиною, что они не бросают, как я говорил, мертвых лошадей и всякую падалину. Мясо сырое, жареное, или вареное: все почти равно для них. Они съедают и самую кожу с быка, бросив только оную в горячую золу, дабы шерсть обгорела, и все то делают ни мало не от голоду. Якуты любят кротов, но всего более свиное сало, которого иной может съесть до пуда. Обжорство у них даже в чести; они с уважением говорят про обжору: Усио Асатси Хиси, mo есть добрый едок, над теми же кто мало едят, смеются, говоря: что ты за человек!
   Но дабы дать большее понятие об обжорстве якутов, я опишу все их обряды бывающие на свадебных праздниках.
   Когда кто у них сватается, то уговаривается наперед заплатить отцу невесты калым, состоящий из нескольких быков и лошадей, половина которых отдается обратно жениху в приданое за невестою. Свадьба и пир бывают в доме тестя, но насчет жениха, праздник сей обыкновенно продолжается два дня и на оный собираются родные с обеих сторон и приятели. Богатый потчует гостей вином; но кто беднее, кумысом. После сего съедают несколько лошадей, или быков, a иногда множество кротов, почитаемых за лакомое блюдо; пьют опять вино, или кумыс и принимаются расхлебывать сало. К празднику собирают оное всякого роду, метают вместе и кладут в чан. Когда придет Курум (праздничный обед или свадебный стол), то растапливают все сало и садятся вокруг чана. Пребольшая ложка, или лучше сказать уполовник, называемый Хамыяк, ходит по очереди до того времени, как кто откажется. Сыскиваются такие охотники, которые выпивают по 120 Хамыяков растопленного сала, и надобно припомнит, что сие бывает уже в конце стола, после жирного обеду, на коем конечно ни один Якут не побережет своего желудка.
   Кумыс делается из кобыльего молока, которое мешают пополам с водою, наливают в кожаный мешок и оставляют повешенным в Юрте до того времени, как оное скиснется. Тогда берут мутовку, сделанную из выдолбленного на подобие чашки дерева, с просверленными в оной четырьмя или пятью скважинами и с палкою вставленною в дно её. Сею мутовкою сбивают скисшееся молоко до того, как на дно сядет род творога, оставшаяся же жидкость называется Кумыс, подобный крепостью пиву.
   При свадьбе Якутов, нет никаких обрядов. Если калым весь заплачен, то молодая в провожании многих женщин идет в мужнин дом; в противном же случае остается у отца, a муж в свой уходит всякий раз, как он пригоняет часть Калыму, остается несколько суток с женою, a при возвращении получает половину назад. Тесть никогда не дает дочери без выплачивания всего Калыма, хотя бы то несколько лет продолжилось; по заплате же оного, жена, как выше сказано, идет в мужнин дом в провожании многих женщин, и тогда опять бывает двухдневный праздник. Калым простирается иногда до восьмидесяти скотин.
   Многие из якутов, празднуют и рождение сына, или дочери, точно таким же образом.
   Якуты, особливо бедные, очень неопрятны; зимою в Юртах своих держат рогатый скот, a по сему можно судить о запахе в домах их. Летом делают они ступы из коровьего кала, a зимою облив внутренность оных водою и дав ей замерзнуть, толкут в таковой посуде сосновую кору, употребляемую ими в пищу.
   Народ сей и сейчас еще сохранил некоторые свои странные обычаи, например: якут, бывший в отлучке, входя в юрту свою ни с кем ее здоровается, Но садится как будто незнакомый; жена сварит ему есть и потчует как гостя; a поевши уже хорошенько, он делается хозяином дома, Деверь в присутствии невестки, непременно должен быть в шапке иначе ее и себя обесчестит. Если он сидел в Юрте без шапки, то надевает оную когда невестка входит. Якуты верят колдунам своим, или Шаманам, которые отправляют скрытным образом суеверные обряды, ибо священники узнав о том, представляют колдунов сих к суду. Якуты однако и ныне верят им и боятся их. Иногда Шаман, через год или некоторое время по смерти какого-нибудь Якута приносит в дом его наряженную статую и сказывает, что это покойник, требующий корову, или звериных мехов, или тому подобное; который переест всех в случае отказа. Трусливые люди сии дают все требуемое, что Шаман и уносит вместе с статуею. Якуты рассказывают чудеса про колдунов своих и между прочим и про некоего Качината, что он будто протыкал насквозь себя несколько ножей; отнимал у людей руки и вешал оные на деревья, ни мало не причиняя тем боли, что когда в дороге случался недостаток в пище, то он спрашивал товарищей, хотят ли они что-нибудь поесть? и тогда, прокричав некоторые слова, растворял руки, в которые обыкновенно падал какой-нибудь лакомый кусок, например часть жирной кобылы, или Симирь с маслом. (Симирем называют кожаный мешок, в котором по дороге возят ундан и сбивающееся само собою масло, или по-якутски Халк. Корове же, или топленое масло, называется Ары). Сей же Качинат предузнавал, сказывают, всегда за два или за три дни, что с ним случится, уверяют еще, будто он сделал деревянную кукушку, поставил ее на дерево, и она три года куковала, то есть до того времени, как Русские сожгли ее и с деревом; что по смерти Качиката, Якуты возле могилы его вырыли яму, положили в нее Шаманское платье, которое три года по вечерам звенело. Словом, сей Качикат, столько наделал чудес, что Якуты боялись его более Боэная; да должно сказать, что многие и из Русских не менее Якутов тому верят.
   Когда у Князца их состарится любимая лошадь, то он отпускает ее на волю, но если она и после того проживет еще столько, что начнет зубы ронять, то Князец убивает ее, собирает родных своих и съедает с ними ту лошадь. Обыкновеннее же случается, что для пиршества Князец заколет другую скотину, a любимую лошадь свою похоронит, положив в вырытую близ того места яму, всю принадлежавшую к ней сбрую, как то: седло, узду, переметные сумы, лук со стрелами и пальму. Переметные сумы бывают почти у всякого в дороге; они перекидываются через седло и висят таким образом, что не мешают ни мало седоку. Пальмою называется нож более поваренного, вставленный в деревянный черен, длиною около аршина. Пальму возят обыкновенно для рубки дров.
   Когда Якуты увидят на дороге медведя, то снимают шляпы, кланяются ему; величают Тойоном, [Тойон значит начальник.] стариком, дедушкою и другими ласковыми именами. Просят препокорно, что бы он их пропустил; что они не думают трогать его и даже слова худого про него никогда не говорили. Если медведь не убедившись сими просьбами, бросится на лошадей, то будто поневоле начинают стрелять по нему и убив съедают всего с великим торжеством. Между тем делают статуйку изображающую Боэная и кланяются оной. Старший якут становится за деревом и кривляется. Когда Мясо сварится, то едят оное каркая как вороны и приговаривая: не мы, тебя едим, но Тунгусы, или Русские: они и порох делали, и ружья продают; а ты сам знаешь, что мы ничего того делать не умеем. Во все время разговаривают по Русски, или по Тунгуски и ни одного сустава не ломают. Когда же съедят медведя, то собирают кости, завертывают вместе с статуею Боэная в березовую кору, или во что иное, вешают на дерево и говорят: дедушка! Русские (или Тунгусы.) тебя съели, a мы, нашли и косточки, твои прибрали. Из сего обряда можно заключить, сколько Якуты опасаются мщения медведей, или духа оных, даже и по истреблении.
   Некоторые Якуты, еще и ныне, сварив в дороге кушанье, поднимают оное на руках, говорят речь к духу того места, ставят потом кушанье, каждый плещет первую ложку в огонь, a потом начинают есть. Якуты всякому месту полагают хозяина, который не Бог и не дьявол, но особый дух.
   Ночью шел дождь. В 7 часов отправились мы в путь и проехали угольные ямы, то есть место, где ссыльные жгут уголья для казенных кузнечных работ. Чем более приближались к морю, тем лес становился мельче; наконец начался кустарник, a на взморье и ничего не было. Приехав к месту Амунки находящемуся у самого моря поворотили влево и поехали вдоль по берегу. На Амунках очень много морошки.
   Вид совершенно тихого моря, играющая в оном рыба, кувырканье водоземных животных, и шум вечно разбивающегося на отмелых берегах волнения, произвели во мне такое удовольствие, которого я изобразить не могу. Мне казалось, что все неприятности уже миновали и я приехал на свою стихию. Необозримость Океана, который вскоре переплывать должен буду, презирая всю ярость волн, поселило во мне какое-то удовольствие, и я готов был в ту же минуту пуститься в море.
   В десяти верстах от Амунок находится город Охотск. Когда подъезжаеть к оному, то прежде начинает видеть церковь и колокольню; a потом уже и весь город, в который мы въехали в 6-ть часов пополудни.
  

Глава III

Приготовления к походу. Отплытие от Охотска. Судно Елизавета загорается близ Курильских островов. Мы заходим в губу острова Танага. Проплываем между Уналги и Уналашки. Бурное время и сильная течь судна. Приходим на остров Кадьяк, где остаемся зимовать.

  
   Мы очень скоро познакомились с живущими в Охотске и с управляющим делами компании Г-м Полевым, человеком очень умным и любезным. Судно Елисавета, на коем должно было нам отправиться в Америку, вооружалось; но столь дурно, что надлежало все переделывать. Работа не могла быть успешна, ибо экипаж состоял, из одного только хорошего Боцмана Семчина, a впрочем все были промышленные; то есть люди, нанятые ныне в разных местах Сибири для отправления в Америку, и которые не видали еще моря. К сему должно прибавит, что судно построено из лесу зимою срубленного, весь такелаж отменно худ, блоки и: другие механические пособия казалось сделаны были не для облегчения, но для затруднения работ. Я истинно не мог себе представить, что бы в нынешнем состоянии мореплавания, могли где либо существовать столь худые суда, как в Охотске.
   Здесь нашел я Барона Штейнгейля, моего приятеля, которого в последний раз видел в Портсмуте. С ним во все пребывание в Охотске, мы были неразлучны.
   Я не останавливаюсь на описании Охотска, довольно известного из разных путешествий. Скажу только, что город сей построен на оконечности длинной косы, состоящей из мелкого и круглого камешника. Сия коса, называемая кошкою, инде не шире 25 сажень. Она одною стороною прилежит к Охотскому морю, a другою к реке Охоте, которая беспрестанно ее подмывает, так что жители нередко принуждены бывают ломать свои дома и переносить оные на другие места; от его, и от некоторых иных причин, в несколько лет число домов уменьшилось конечно до половины. При крепком морском ветре волнение, во время прилива переливается через косу, тогда город бывает в воде и подвергается опасности быть снесенным до основания.
   Здесь чрезвычайно много собак, а особливо летом, потому что на них ездят только зимою.
   Около полуночи одна собака завыла, к ней стали другие подтягивать и на конец собаки целого города разными голосами все вместе завыли, составив такой чудной и громкой концерт, от которого желал бы на это время лишен быть слуха.
   Известно, что здешние и Камчатские собаки не лают, но только воют. Они чрезвычайно смирны и никогда не бросаются на людей, в противном случае трудно бы было от них уберечься. Когда две собаки дерутся, то на шум собираются другие и обступив вокруг смотрят со вниманием чем дело кончится. Собаки одного хозяина свыклись между собою, живут всегда вместе и если им попадется одна незнакомая, то подвергается опасности быть больно от них изъеденной, когда не уйдет. Уши здешних собак и Камчатских, стоячие; повислые же очень редки.
   Ныне собаки весьма жирны и прихотливы; ибо по берегу реки везде много выкинутой рыбы, то они как и медведи, разгрызая голову, съедают только мозг. В сие время они линяют и иные очень смешны; ибо у многих шерсть с головы и туловища слезла; но как оная плотно свалялась, то держится на хвосте и всюду таскается за собакою. Зимою их держат на привязи, ездят на них и притом очень мало кормят сушеною рыбою, известною под названием Юколы, как здесь, так в Камчатке и Америке. В исходе осени когда реки замерзнут и начнет снег выпадать, всякий ловит собак своих, a многие и сами прибегают, не находя нигде пищи.
   Жители восточных берегов Сибири, всей Камчатки и Северо-- западной Америки, не могли бы ни как обитать в сих местах, при дикости и бедности оных, когда бы природа не послала им особенных способов пропитания.
   В летнее время, во все реки впадающие в море, входит из оного чрезвычайное множество рыбы, по большей части роду лососей, которую жители ловят и запасают к зиме различны, ми способами. В Охотске оную солят но как соли бывает мало, то большую часть рыбы сушат. Наперед распластывают ее на двое до хвоста, вычищают внутренность, отделяют кости и вешают на жерди, где она высыхает и, называется Юколою. Сею кормят только собак, но по нужде и люди питаются. Иногда зимою цена одной юколы возвышается до пятидесяти копеек. Осенью, когда время не столь жарко и исчезнут мухи, портящие просушивающуюся рыбу, начинают вешать оную, вычистив и не отрезывая костей, что называется Качемасом. Качемас не может быть так сух как Юкола и заготовляется для пищи людей.
   Потом когда начнутся морозы, a рыба еще ловится, то оную замораживают и зарывают в снег; где оная на всю зиму остается свежею, если только не случится больших оттепелей.
   Летом простой народ носит здесь по большей части рогдужные камлейки. Рогдугою называют всякую оленью кожу выделанную без шерсти. Камлейка походит на рубашку, но только с капюшоном сзади. Камлейки делаются и из китайки. Зимою одеваются в парки и куплянки. Последнее платье походит на парку, только с капюшоном, надевающимся во время метелей на голову, и с пришитым спереди к воротнику лоскутом, который приподняв можно закрыть себе лицо. -- Куклянки обыкновеннее делаются двойные, то есть мехом вниз и вверх. Небогатые люди носят более собачьи парки, кои несравненно теплее других. Оленьи платья и кожи, получаются из Гижигинска и Тигиля, от Чукч и Коряк, через посредство Русских; a в помянутые города (также и в Камчатку) купцы возят водку, табак, чай, сахар, свинец, дабы, фанзы (шелковая Китайская материя), и другие, необходимые для общежития вещи. Все сии товары отправляются из Охотска на казенных судах, отвозящих туда провиант, потребный на содержание малого числа находящихся там войск за перевозку платят в казну полтину с пуда, но на месте продают чрезвычайно дорогими ценами.
   Охотск есть средоточие торговли между Сибирью и восточными областями России, как то: Америкою, Камчаткою и Гижигинским. Но о сем пространнее говорено будет в другом месте.
   Наконец судно было готово, по обыкновению отпели на оном молебне, после чего давали завтрак. Думаю, что никто не станет жалеть, когда пропущу описание сего великолепного пира.
   Реки Охота и Кухтуй впадают в море одним устьем, в котором глубина воды вовремя отливу не более как 4 1/2 или 5 фут; почему для выхода судов ожидают приливу, который входит в устье рек с чрезвычайною быстротою. Когда вода возвысится, то оной бывает в устье, в различные времена года, от 10 до 15 фут и более. Обыкновеннее же от 9 до 11.
   По сему выбирают начало отлива, или как говорят, когда вода дрогнет, для выходу в море, через устье наполненное мелями и через бар речной, или перебор; притом что бы не было свежего с моря ветру, который всегда производите на баре великое и крутое волнение; делающее выход в море совершенно невозможным. Многие суда разбились от того, что почитали ни во что сию опасность, и между прочими судно называемое Доброе намерение, построенное для экспедиции Капитана Виллингса.
   Пополудни подтянулись мы к устью Охоты; но вдруг задул свежий ветер от SO и принудил дожидаться другой полной воды.
   С полуночи начали верьповаться, но Лоцман наш не знал хорошо маниихи (возвышение моря в необыкновенное время, которое не подчинено никаким вычислениям); течение переменилось гораздо скорее нежели мы ожидали; верьпы, коими тянулись, ползли, судно от сего прижало к мели, и зыбью довольно сильно ударяло. Однако вода скоро сбыла, судно обмелело лежало покойно, ибо воды под оным осталось только 1 1/2 фута. С приливом, при помощи парусов стянулись с мели и остановились на глубине четырех сажень. Я пошел в сие время на ют, сорвался в рулевую дыру и больно убился о крючья; почему принужден был сойти в каюту отдохнуть. Но оная полна была дыму и никто не ведал от чего сие происходит. Знав что под каютою лежит более пятидесяти пуд пороху, я вышел на палубу дабы доискаться откуда дым, о котором коль скоро узнали, то произошло превеликое смятение. На верху много было приехавших из городу и все кричали: дым, огонь, пожар, погибаем! и тому подобное. стоявшие на берегу саженьях в пятидесяти от нас, побежали далее, опасаясь конечно быть убитыми если бы взорвало порох. Но оный скоро вытащили и положили на гребные суда, потом нашли два пока теплой стреньги, коей сначала и приписали причину дыма; однако после узнали, что дым из кухни пробирался сквозь палубу в каюту, где находя отверстие, выходил через двери; ибо коль скоро погасили на кухне огонь, то весь дым из под палубы вышел и более не появился.
   После сего происшествия мы ошвартовались, но течением от 6 до 7 узлов нас подрейфовало и прижало к банке, от которой оттянувшись с великим трудом, остановились на глубине четырех сажень.
   Когда течение начало переменяться, то якорь и верьпы подрейфовало и Кухтуйским течением прибило нас к банке на левой стороне Охоты находящейся.
   Все усилия употребленные нами стянуться были тщетны и мы принужденными нашлись дожидаться другой полной воды. Нам привезли верьп, который иначе не становился как стоймя и штоком вверх.
   В 5-м часу утра была полная вода, но маниха случилась так велика, что возвышение и понижение воды не превосходило 4 1/2 фут. С вечерним приливом Снялись с мели, положили сверх якоря три верьпа с носу и кормы.
   Ha судне Елисавете всего было 49 человек: Лейтенант Хвостов начальник оного, Я, Штурман, подштурман, боцман, трое матросов, 34 промышленных, два Алеута с Лисьих островов один Американец с полуострова Аляксы, приказчик, помощник его и два наших человека. К ночи сделался крепкий ветер со шквалами от NNO поутру ветер стих. Вечером видел я одного из старых мореходцев кампании. Он едва знал, что такое компас и карты; но ходил по морю, хотя медленно, однако довольно счастливо. Тут вспомнил я пословицу: счастье лучше богатырства. Казенный галлиот вышел из устья реки; но для нашего судна воды было мало.
   В 7 часов вечера начали тянутся из устья реки, когда вода еще прибывала. В 9 часов подошли к перебору, ширина коего до 200 сажень, и как ветер дул тихий благополучный, то поставили марсели, брамсели, кливер, стаксели и с помощью буксира вышли за перебор, где за сделавшимся безветрием остановились на якоре, на глубине 5 сажень, грунт мелкий песок.
   В 4-м часу утра снялись с якоря при легком попутном ветре, а в 10 часов легли на дрейф и подняли байдары, которые обыкновенно бывают на судах компании вместо шлюпок. Байдары суть гребные суда, употребляемые в тех местах Америки, где нет лесу для строения шлюпок, или где не умеют делать оных. Русские переняли таковые гребные суда от диких. Для построения Байдары с начала обделывается корпус, состоящий из весьма легкого и редкого набору, по верх коего обтягивается плотно сшитая кожа, служащая байдаре вместо обшивки. Большею частью употребляются для сего выделанные кожи морских львов; по нужде же в Охотске и бычачьи кладут. Байдара чаще правится веслом, нежели рулем, корма отвесная и несколько закругленная, форштевень же очень длинен и отлог, дабы байдара легче поднималась на волнение. Можно посудить сколь таковые гребные суда неудобны.
   Работа на судне отправлялась чрезвычайно дурно, да и нельзя было ожидать иного; когда ни один из промышленных и матросов ничего не знал.
   Пополудни ветер стал свежее, развело довольно великое волнение; большая часть людей чувствовали тошноту и другие признаки морской болезни.
   1802 год. Сентябрь.
   Ночью ветер стих, но поутру опять скрепчал и принудил спустить брам-реи и брам-стеньги. Около полудня прилетал на судно ястреб и скоро опять скрылся.
   До полудня день был хорош, но после того пошел дождь и ветер задул от N. Около судна летало несколько маленьких птичек, кои не могут далеко от земли отлучаться, и конечно занесены были ветром. Одна из них от усталости села на палубу, легко далась в руки, и хотя ее тот же час отнесли в каюту и насыпали крупы, но она скоро умерла.
   Дождь продолжался до 4-х часов пополудни. Около судна плавали и летали утки малого рода. Имея довольно свободного времени, мы читали о бедственном состоянии Английского корабля Центавра под командою Капитана Энгельфильда, который спасся с 13-ю или 15-ю только человеками, изо всего бывшего с ними военного и купеческого флота. Хотя подобное несчастье легко могло и с нами случиться, однако же описание сие нас не потревожило. Может быть от того, что мы не охотно вдаемся в размышления о бедствиях другого, когда сами к тому близки.
   День был прекрасный и ветер тихий. В 5-м часу пополудни увидели с палубы остров Алаит, кругловатая вершина которого покрыта была снегом. Матрос сидевший на саленге для смотрения берет говорил, что давно уже видел оный, но боялся сказать о том. Отчего боялся? -- Нас прежде за сие секали, был его ответ. Наконец узнали истолкование сей загадки. Когда долго случалось им не видать земли, то они по справедливости приписывая то неискусству начальника судна, или мореходу (как оного обыкновенно здесь называют), в насмешку кричали иногда, что видят берег, были биты за то и молчали уже если и в самом деле увидят землю.
   Может быть не бесполезно будет упомянуть здесь о мореплавании Русских промышленников по восточному Океану. Оно и по ныне в весьма худом состоянии, a прежде было еще и того в худшем: чрезвычайная отдаленность доставать искусных в морском звании людей, дороговизны припасов и всякого рода снарядов, корыстолюбие частных правителей, закоренелые привычки, вредное правило вместо поправления скрывать худое, и другие подобные тому причины, не позволяют иначе, как весьма тихими и медленными шагами восходить оному на степень желаемого изрядства. Таить сии обстоятельства есть тоже, что хотеть, дабы оные не приходили никогда в лучшее состояние. И так опишем сие мореплавание в настоящем оного виде. Суда по сие время строились в Охотске самым худым образом; ибо делалось сие или одним из промышленных, не имеющим ни какого понятия о строении морских судов, или каким-нибудь корабельным учеником, тоже совершенно ничего не знающим. Построенное таким образом судно грузится и вооружается точно таковым порядком, то есть без всякого знания нужных для сего правил потом надобно для управления судна сыскать Шкипера или Морехода. Начальник Охотского порта дает, за несколько сот рублей, какого-нибудь нетрезвого и незнающего Штурманского ученика; но обыкновеннее выбирали для сего одного из бывших несколько раз на островах, промышленных, которых людей называют Старовояжными так как вновь отправляющихся Казарами. Искусство сего Морехода состоит в том, что он знает компас, затвердил курсы, коими должен идти от берет до другого, и по привычке помнить виды многих мест. Из Охотска пускается он вперед к Камчатскому полуострову, вдоль которого, если судно не разобьется на берегу, пробирается до первого Курильского пролива. Увидеть какое-нибудь приметное место называется перехватить берег. От Курильских островов далее, ищут перехватить какой-нибудь из Алеутских островов, идут вдоль гряды оных и стараются не терять из виду берегов, до Уналашки или Кадьяка, куда судно назначено. Идти вдоль Алеутских островов, называются пробираться по за огороду; ибо острова сии лежат столь близко одни от других до самой Америки, что держась вдоль, нельзя почти потерять оных из виду.
   Судно отправившееся из Охотска, не доходит никогда в тот же год до Кадьяка. Мореход боится оставаться в море долее начала Сентября. Как скоро наступит сей месяц, он увидев берег, приваливает к оному в заливе, или в не много закрытой губе, выбирает где берег песчаный, то есть мягкое место, вытаскивает на оное судно свое, строит для людей землянки, кормит их ловимыми зверями и рыбою до Июля месяца; ибо с сего только времени по его счету начинается безопасное плавание; тогда стаскивает судно, и отправляется далее. Вооружение галиота у коего бизань-мачта без стеньги, не может требовать большего времени. Бывали примеры, что суда из Охотска на Кадьяк приходили в четвертый только год; потому что плавают самое короткое время, идут с благополучными только ветрами, a при противном лежат на дрейфе, хотя бы он был самый тихий, ибо не имеют понятия о лавировании. Если в сие время течением, или крепким ветром, отнесет судно от берега, то стараются опять перехватить оный, где бы то ни было, дабы оттуда взять выученный курс; в противном случае подвергаются величайшим бедствиям. Случалось, что суда были носимы по месяцу и по два, не зная в которой стороне у них берег. Люди тогда доходили до крайности от недостатка пищи, a еще более воды, съедали даже сапоги свои и кожи, коими обвертывался такелаж. Суда от того или вовсе пропадали, или теряли множество людей, или доходили поздно до назначенного места, истратив весь везомый ими груз. Несчастье сии, происходившие от невежества, приписывались судьбе, и никто не помышлял об отвращении оных. Известно, что одно судно пустившись от Камчатки и не могши перехватить Алеутских островов, зашло столь далеко к югу, полагая оные острова все еще в той стороне, что в Ноябре месяце смола стала уже таять. Я видел многих людей с сего судна, которые сказывали мне, что не зная наконец что делать и куда идти, мучась притом нестерпимо от неимения воды, решились они положиться на волю божию. Вынесли на палубу образ Богоматери, помолились ему и сказали, что откуда бы ветер ни задул, то и пойдут с оным -- через час после полился дождь, принесший им величайшую отраду -- и задул южный крепкий ветер, продолжавшийся сряду 18 суток. Они идучи во все время на форде-винд, прошли мимо какой-то земли и наконец в 18-е сутки увидели другую. Люди так обрадовались оной, что перекрестясь под всеми парусами взошли на берег. To был остров Афогнак, что севернее Кадьяка, и на последнем было уже тогда заведение Шелихова, под начальством Баранова. Путешествие сих промышленников подтверждает о земле, находящейся около параллели 40 градусов.
   Случавшееся с сими мореходцами восточного Океана совершенно не вероятно. Один из них три раза в лето ходил с Уналашки на Котовые острова, лежащие в 160-ти милях от первого острова, и никогда не мог отыскать оных.
   Другой мореход, в крепкий ветер взошел на Камчатский берег и столь счастливо, что после редкий вал доходил до судна. Разбудив начальника сказали ему, что судно на земле. Тогда недоумение состояло в узнании места где находились: в Японии, или Америке; но пришедший поутру солдат сказал, что они близ Большерецка.
   Третий, когда в бурное время стало приближать судно к берегу, то он положив два якоря, съехал со всеми людьми на землю. После ветер переменился, судно унесло в море; но провидение, умудряющее слепцов, принесло судно сие через несколько суток опять к тому же месту, и люди снова сели на оное.
   Камчатский берег, который тогдашние мореходцы обыкновенно старались перехватывать, был часть свидетелем невежества их. Когда одно судно взошло на него подо всеми парусами, то для стягивания оного на воду изыскивали различные средства. Некоторые хотели завозить верьпы, иные думали сойти под парусами, но прилив снял их с мели и вывел из хлопот.
   Судно Орел, шедшее из Черингова залива на Кадьяк, положило шквалом на бок. Мореход был в каюте, из которой не могли его вызвать; ибо он читая молитвы отвечал теперь уже власть Божия. Наконец один промышленный посмелее других, видя что ни мореход и никто, не хотят избавить их от погибели, отдал шкоты у парусов, и судно поднялось.
   Подобные сему примеры бывали не редки Сии новые Аргонавты, плававшие также за звериными кожами в Америку, достойны гораздо более удивления, нежели бывшие под предводительством Язона; ибо при равном невежестве и недостатках в способах должны переплывать несравненно обширнейшие и ни мало им неизвестные моря. К совершенному незнанию мореплавания должно еще прибавить безначальство; ибо промышленные не имели ни какова уважения к мореходам своим, коих они часто бивали или заколачивали в каюту. Когда долго не видят берега, то до совету между собою сменяют морехода, запрут его, выберут другого и кидаются на берег, если только найдут оный. Я говорю кидаются; ибо нельзя иного названия дать вытаскиванию судов на каждом берегу. Объявленный бывшим Министром Мордвиновым. Указ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, по которому позволяется морским чиновникам не оставляя службы с половинным жалованием вступать в учрежденные для торговли общества, Может подать средство к приведению мореплавания по восточному Океану в лучшее прежнего состояние. Хвостов и я были первые морские Офицеры вступившие в Американскую компанию: по сему всяк удобно себе представить может, какие трудности преодолевать, какие недостатки во всем претерпевать, какие закоренелые предрассудки истреблять, каких привычных к буйству людей усмирять, и наконец с каким невежеством должны мы были беспрестанно бороться.
   Погода была туманная. В полдень увидели берег, который сочли за остров Порамушир; но как пасмурность не позволяла в том удостовериться, то поворотили от оного.
   Во весь день был густой туман и по большей части штиль, так что мы на малое только время усматривали берег.
   Когда рассвело и туман несколько прочистился, тогда мы увидели себя между островом Алаитом, Курильскою лопаткою (так называется южная оконечность Камчатки и первыми Курильскими островами. Нас сюда конечно занесло ночью течением, ибо вчера от сего места мы находились далее двух немецких миль. Когда ветер задул от Камчатского берега, то мы удалясь от оного прошли мимо спящего Кита. Скоро нашел шквал, a потом опять заштилело.
   Вид земли сей самый дикий и во многих местах виден был снег. Туман покрывал вершины некоторых гор а на иных лежал по середине. Вдали показывалась гора Опальская, превышающая может быть высотою Пик Тенерифский. Вообще весь берег казался состоящим из высоких остроконечных гор. К дополнению сего нового для меня зрелища, киты играя вокруг судна пускали водометы.
   По утру 5 1/2 градусов теплоты по Реомюрову термометру, который один только был с нами, и служил всегда к узнанию теплоты и стужи. Безветрие и туман продолжались до полудня, a тогда вдруг сделался крепкий ветер от востока. Ночь была претемная, с валами на палубу выбрасывало множество светящихся насекомых, от которых и все море казалось покрыто огненными искрами.
   С полудня задул легкий попутный ветерок, небо прочистилось, мы увидели берет и пошли в третий Курильский пролив.
   Ветер дул самый тихий от SW, и мы шли помалу вперед. Пройдяшим ветром отнесло нас около восьмидесяти мил: так судно хорошо ходило! Дельфины, или касатки, играли во множестве вокруг судна. В 11-м часу утра в камбузе открылся пожар. Дым выходил из под печи, почему велели вырубить бимс под оною; тогда показался огонь, который скоро затушили и> увидели, что половина бимса уже выгорела. через час появился опять огонь, почему принуждены были изломать печь для погашения оного. Кто не удивится, узнав от какой безделицы могли мы погибнуть Сидор Шелихов, Правитель Охотской Компанийской Конторы, по достохвальной своей привычке копить всякими средствами деньги, не доплатил 1 руб. 70 коп. печнику, за что сей с досады обещался сделать на судне такую печь, в которой более одного разу варить не станут. Промышленники слышали сии угрозы его и не сказали о том ни кому. Печник, злодей, сдержал слово свое и сею глупою местью едва не погубил столько людей никакого зла ему не причинивших.
   В 9-м часу вечера, когда проходили уже проливом между Порамушира и Оннекотана, услышали в левой стороне человеческий голос и увидели небольшую байдару, которая помощью брошенной веревки пристала к судну. Один Курилец взошел на палубу, a трое и одна женщина остались в байдаре. Все говорили по Русски, взошедший на судно дарил нам лисицу и просил, что бы им продали пороху и свинцу; но ему сказали, что здесь ничего не продают, a дадут и без лисицы; после чего подарили им три фунта пороху, два фунта табаку, несколько сухарей и дали всем по рюмке водки. Тогда Курилец спросил: не дадут ли ему оной на десять рублей и показывал ассигнацию. Нам хотелось знать, откуда имеют они наши деньги, и получили в ответ, что к ним приезжают всякий год Русские из Камчатки, для сбору ясака и для мены кож звериных. Мы хотели дать Курильцу несколько водки, но трудность, состояла в том, во что налить оной, ибо у нас со всем почти не было стеклянной посуды; тогда островитянин принес с байдары завязанный пузырь с тюленьим жиром, вылил оный, выворотил пузырь, и налил водки.
   Приезжавшие к нам Курильцы, жили на Порамушире. Рост их небольшой, лице маленькое круглое, совсем почти заросшее недлинною но курчавою бородою, на которой волосы, как и на голове, черные. Первый взошедший на судно сказывал, что их на острову осталось не более 40 человек, a остальные разъехались за промыслом зверей. Прежде около Порамушира водились морские выдры, называемые здесь вообще морскими бобрами, но ныне ловят только тюленей (по здешнему Нерпы,) и лисиц, между которыми род, именуемый Огневками, почитается лучшим. Курильцы имеют ружья, но часто терпят недостаток в порохе и свинце. Одно из обыкновений их достойно замечания когда Курилец позовет кого в гости, то надевает на него все свои платья, так что гостю и пошевелиться нельзя. Потом кормит его и беспрестанно поит жиром, хотя бы с гостя пот лился ручьями, и хотя бы он являл самые сильные доказательства не возможности своей есть и пить более.
   Поутру штиль, a с полудня ветер от OtS, который к вечеру так скрепчал, что взяли у марселей по рифу. К полуночи ветер сделался крепкий риф марсельный от SO, но мы не брали другого рифа, опасаясь быть прибитыми к находящемуся под ветром Камчатскому берегу, ибо тогда судно еще бы хуже пошло, к тому же оно не имело совсем остойчивости и было подвержено пребеспокойной боковой качке; с наветренной стороны беспрестанно поддавало, a подветренною черпало воду.
   В 1-м часу ночи поворотили чрез фордевинд на левый галс. Поутру ветер очень скоро отошел к SSW почему поворотя пошли на О; день сделался теплый и прекрасный. Пополудни год ветер очень скрепчал, судно имело беспокойную качку, но шло довольно хорошо.
   После штиля, ветер задул от S, мы легли на ONO. В сей день видели несколько глупышей (petrel's) и морских разбойников.
   Чайки опять, показались и летали вокруг стадами.
   По сие время ветер был более легкий переменный; но с полуночи задул довольно свежий от NNW, и мы пошли на ONO. Видели много носимых по морю растений морских, или фукусов, называемых промышленными морскою капустою, которая показывалась и в дальнейшем расстоянии от земли, только в меньшем количестве. В 3-ми часу пополудни увидели остров Агату, около которого чайки и глупыши летали во множестве. Подойдя к островам Атту и Агатту, ночь пролежали в дрейфе; ибо слышали от многих, что в проливе между сими островами находится каменная мель, едва покрытая водою.
   На рассвете, снялись с дрейфа и пошли меж Атту и Агатту, оставив потом в правой руке еще два острова. Ветер дул от NW очень свежий, погода во все время стояла пасмурная с туманом и слякотью.
   В 2 часа ночи закричали, что видят берег перед носом в левой руке. Мы сего не ожидали, и для того легли на дрейф до рассвету. Полагали, что нас унесло течением, или было большое восточное склонение компаса, которого мы за давно стоявшею пасмурною погодою не могли поверить. С наступившем днем снялись с дрейфа и направили курс к N, дабы удалиться от гряды Алеутских островов; потом пошли на NNO, но в 9 часов опять увидели пред собою остров. Тогда спустились на OSO и на О, и кажется плыли в пролив между двумя небольшими островами, но когда туман несколько прочистился, то увидели, что взошли в большую губу острова Танага, открытую с западной стороны. хотели лавировать из оной, но на столь худом судне всякий поворот приближал нас больше к берегу, почему положили якорь, a потом и другой, на глубине 24 саженей, грунт мелкий камень с крупным песком. После сего выпалили из двух пушек, дабы дать знать о приходи нашем жителям сего острова, если оный населен.
   Ветер продолжал дуть от W, но туман поутру несколько прочистился и мы могли рассмотреть окружающие нас берет. Северный состоял из высоких гор, между коими три отменно возвышались, особливо средняя, оканчивающаяся острою коническою вершиною, восточная же огнедышащая, испускала дым. Вершины всех трех покрыты были новым снегом, который белизною своею отличался от старого, имеющего синеватый цвет. В лощинах также лежало много снегу Южный берег сей губы несравненно ниже и оканчивался низменным каменистым мысом. В 6 часов утра послали байдару на северный берег; в 4 часа пополудни она возвратилась, привезши восемь диких гусей, которых на острове великое множество. В северо-восточной: части нашли небольшую бухту, удобную для пристани гребных судов. Глубина в оной девять фут. Немного западнее есть другая и в обеих находятся ручьи с хорошею пресною водою. После его я отправился на остров в той же байдаре. Глубина шла почти ровная и не далеко от берет начала уменьшаться; грунт же был горелый или черный мелкий песок. Когда стали подъезжать к острову, то увидели нечто чернеющее на воде. Иные говорили тюлень, другие кусок дерева; но вышло морской бобр, который спал на спине и услышав шум весел, перевернулся и ушел в воду. Мы вытащили байдару на берег и под оною ночевали.
   Встав с зарею я отправился внутрь острова. С начала тол по низким пригоркам покрытым слабым мхом и поросшим по большей части осокою. Оная по пояс, от чего по топкому месту ходить чрезвычайно трудно. Между сими пригорками много покрытых осокою озер и не больших ручьев. Гусей, уток и куропаток попадалось довольно; я застрелил одну только утку. Пройдя сии болотные места поднялся на высокий хребет, но за туманом и окружавшими со всех сторон еще и того высшими горами не мог ничего рассмотреть. Возвращаясь к берегу видел в ущелине горы оставленный, приезжающими сюда по время нам для промыслу зверей Алеутами, шалаш. Налив бочки с водою возвратились мы на судно.
   После полудня нашел шквал от О, мы подняли остальной якорь (один ночью был поднят) и поставив паруса направили путь из губы; когда ветер стих, стали буксироваться обеими байдарами, но не подаваясь ничего вперед, принуждены были положить якорь. Погода с прибытия к острову Танага, стояла довольно теплая и хорошая. Около полудня при задувшем от востока ветре, снялись с якоря, но за наступившим противным, скоро опять должны были положить оный. В 3-м часу поехали на берег и пристали в бухте, западнее той, в которой я прежде был. Тут впадала в море не большая речка, из которой очень удобно наливаться водою. He много западнее сего места, находится на берегу горе четвероугольная пещера, около десяти сажень длины, трех ширины и такой же высоты. Она имеет вид правильной и будто нарочно обработанной. Отсюда оправились мы в разные стороны: я пустился внутрь острова, перелезая через множество хребтов, из которых каждый находящийся далее от берегу, становился выше. Когда дошел до большей дымящейся горы, то сделалось уже темно, почему опасаясь сбиться с дороги, возвратился к своим спутникам.
   Земля около сей бухты менее болотиста, но так же поросла высокою жесткою травой; берег крутой и состоит из черного горелого песку, беспрестанно осыпающегося, и делающего всход весьма трудным; ибо очень легко катится вниз вместе с песком, не имея за что держаться. Никто из нас ничего не застрелил, ибо гуси сделались крайне осторожны и садились на самых высоких только и видных местах; а утки редко к берегу подплывали. Я позабыл сказать, что когда мы подъезжали к острову, тона отделенных от оного камнях, сидели во множестве Урилы. (Cormorans роду Бакланов). Мы подстрелили несколько из них, но не могли ни одного поймать; ибо птица сия весьма крепка и раненая долго ныряет.
   По берегу залива видели несколько выкинутого лесу, единственный здесь для употребления, ибо на всех Алеутских островах не растет ни какого, a на многих даже нет ни сланцу, ни кустарнику. Следов земных зверей не приметили, a из водоземных видели тюленей и одну морскую выдру. По берегу находили черепы морских круглых раков и шримсов, конечно съеденных Алеутами. Находящиеся на судне Американцы, рыли здесь желтый корень, вкусом похожий на бобы и стебель которого производил стручья, да еще другой, имеющий вид редьки, белый корень, из коего они пищу себе приготовляют. С судна поймали несколько трески удами.
   1802 год. Октябрь.
   В 9 часов ночи услышали пушечный выстрел означавший, что ветер сделался благополучный; почему стали готовиться к отъезду ожидая еще двух выстрелов, долженствующих показать, что судно поднимает якорь, но как оных не последовало, то мы остались почевать, некоторые из нас под покровом неба, a другие под байдарою.
   Поутру приехали на корабль. После полудня ветер задул от SO, мы снялись с якоря и пройдя около двух Английских миль, положили опять оный на глубине 22-х сажень; ибо ветер стал противный и не было возможности обойти западный мыс Танага. Вечером ветер сделался О, при помощи которого вышли в море.
   Около судна морские свинки (Marsouins) в великом числе плавали и выныривая производили небольшой шум. Ветер во все почти время дул от О и SO.
   Поутру чайки летали во множестве и морские свинки плавали около судна. Ветер дул NW, мы лежали к О-ту,
   В 3 часа пополудни увидели остров, находящийся к северо-западу от Уналашки, и названный Столбом, по причине вида оного. Сей остров вышел вдруг из моря, конечно от сильного потрясения дна морского. Другой такой же остров появился вдруг к северу от Унимака, и сей по словам Алеут и промышленных, беспрестанно растет. Сначала помянутый остров так был горяч, что люди подъезжавшие к оному не могли выходить на берег, который однако год от году становится холоднее. Взглянув на Алеутские острова, из коих каждый составляет громаду гор по большей части остроконечных, очевидным образом подтверждается вероятность, что сия сторона света была подвержена величайшим потрясениям и переменам, и что Алеутские острова суть продолжение гор северо-западной Америки, идущих через полуостров Аляксу, и оставшихся после поглощения всех земель, лежавших между ими и Беринговым проливом. Следующие причины побуждают меня так думать: 1-e, от Уналашки до Берингова пролива везде достают глубину моря и нигде, кажется нет более 65 или 70 сажень, 2-е, на Котовых островах при открытии оных не было никаких растений, ниже травы, которая после стала вырастать помалу: знак, что сия земля есть новая, конечно появившаяся со дна моря. 3-е, берег Америки, особливо между Бристольским заливом и мысом Аляскою находящийся, весь мелководен; почему можно заключать, что некогда тут земля была, 4-е, множество погасших огнедышащих гор, и появление даже и ныне островов, выходящих со дна моря, ясно показывает, что и теперь еще страна сия подвержена сильному действию подземного огня, a прежде Может быть и несравненно более. 5-е, сходство языков и обычаев между Алеут и Гренландцев удостоверяет, что народы сии происходят от одного племени. и может быть имели некогда между собою сообщение. 6-е, находимая медь кусками на медном острове, ясно показывает действие подземного огня в тех местах. Сверх сих может быть если еще и другие не известные мне причины.
   На рассвете увидели мы остров Уналашку, состоящий из множества остроконечных гор, из которых иные покрыты были снегом. Мы прошли проливом отделяющим Уналашку от островка Уналги.
   Алеутские и Курильские острова поставляют препону приливу и отливу, направление которых идет через проливы, разделяющие сии острова столь великое количество воды, стремясь сквозь узкие проливы причиняет в оных весьма быстрые течения, как во время прилива, так и во время отлива. При перемене течения, вода спирается с шумом в проливе, производит плещущие волны и стремления самые неправильные, иногда кругообразные. Сие продолжается до того времени, как новое течение осилит прежнее тогда оное делается чрезвычайно быстро, но помалу уменьшается; a волнение, или всплески, начинают также утихать. Таковые быстрины называются здесь Сулоем жители знают всегда время оного и не смеют тогда переезжать через проливы, которые от великих всплесков чрезвычайно иногда высокого и неправильного волнения кажутся кипящими. Во время крепкого ветра сулои бывают опасны даже для парусных судов, которые ворочает вокруг, качает весьма тяжело и неправильно, заливает через палубу волнением, ломает иногда и стеньги и даже мачты. Сильный сулой представляет отменное зрелище. Оный показался нам довольно великим в проливе между Уналги и Уналашки; но по словам Алеутов был весьма обыкновенный.
   Поутру увидели Унимак с другими островами и вдали полуостров Аляску. Около полудня закричали, что видят судно, для приближения к которому приведи мы в бейдевинд левым галсом, при ветре дувшем от N Но прийдя на траверз увидели, вместо мнимого судна каменный столб, подобный находящемуся по северную сторону Умнака. Сей, сколько мне известно не был еще никем виден.
   К утру ветер скрепчал, a после полудня должно было взять и другой риф у марселей. Ночью оный превратился в совершенную бурю и мы остались под бизанью и зарифленным грот марселем на эзельгофте. Порывы ветра были ужасны, жестокое' волнение с великою силою ударяя в судно потрясало все его члены, и течь сделалась так велика, что вода в трюме прибывала, не взирая на беспрестанное выливание оной в обе помпы. Можно легко себе представить, какое действие производило сие над людьми, не приобыкшими к морским опасностям страх принуждал их, не щадя сил своих, весьма усердно работать. Течь была в камбузе и с правой стороны около грот-люка, вероятно от худого законопачения, или от пропущенных болтов и нагелей, для которых сделанные дырья закрыты были пиком; ибо и прежде отплытия из Охотска и по прибытии в Америку, много подобного открывали к приумножению опасности груз в трюме (которого по краткости пребывания в Охотске и по многочисленности работ, не успели мы переложить) тронулся и балласт вносу двинуло на подветренную сторону. Однако около полуночи вода в трюме начала уменьшаться.
   На рассвете буря казалась быть во всей своей ярости; от великой качки не можно было на палубе стоять не держась за что-нибудь. Люди от мокроты и работы у помп измучились, но не было возможности сему пособить; поутру однако начали они сменяться на две вахты.
   На рассвете ветер сделался по тише, но скоро отошел к О и опять скрепчал. Мы лежали на NtO под фоком, грот-марселем и бизанью в 12 часу солнце на минуту показалось, a потом опять сделался туман с мокротою.
   К ночи ветер начал стихать, и наконец заштилело. Кроме течи, не оказалось после бури ни каких больших повреждений, только гальюн и байдары изломало.
   Поутру починивали все, что изломалось во время бури, исправили одну байдару, сделав оную и 1 1/2 футами короче против прежнего; a вместо изломанной около гротового юнферса оковки, положили строп. После полудня ветер задул от SO, но скоро зашел к NO.
   Ночью ветер дул довольно крепкий от NO, к утру стих, a около полуночи сделался штиль У разбивной гротовой ванты лопнул талреп, который тогда же и переменили.
   С полуночи ветер задул от SW. При всех трудах и заботах случались иногда свободные часы, в которые читали мы путешествие Голландцев с Гемекерком и Баренцом по Ледовитому морю. Казалось, что бедствия, претерпеваемые сими мореплавателями, ободрили нас и приводили в некоторое забвение собственное наше неприятное и опасное положение.
   С полуночи ветер от NW сделался довольно крепким, так что мы остались под зарифленными фоком и грот-марселем на эзельгофте; порывы ветра с градом и снегом были весьма жестокие; течь увеличилась, но не до такой степени, что бы сделаться опасною. По утру отдали риф у фока, поставили рифленный фор -- марсель, грот и кливер. В 11 часу нашел жестокий шквал со снегом, a по прошествии оного ветер сделался WNW, потом NW. Мы лежали NOtN. День был довольно хорош, временно солнце показывалось, a иногда снег падал. Ночью ветер стих.
   Во весь день продолжался тихий западный ветерок, a иногда совершенное безветрие.
   Утро было прекрасно, солнце сияло, ветер дул благополучный: мы радовались и думали скоро увидеть остров Кадьяк; но вдруг в левой стороне облака стали сгущаться и море почернело: мы начали убирать паруса. В и часов день сделался не много яснее ночи. Потом от NNW набежал жестокий шквал с градом. После того пошел густой мокрый снег. Итак надежда наша быть скоро на Кадьяке рушилась. Да не подивится читатель, что я говорю о Кадьяке, как будто о прекраснейшем месте, в котором ожидают нас тысячи удовольствий. Неприятность в холодное осеннее время быть на море и беспрестанно бороться с ветрами и волнами, так напоследок наскучит, что самый пустой и дикий остров казаться будет райским жилищем в полдень снег перестал и время прояснило, но после часто находили бурные порывы ветра с густым снегом.
   В 11 часу утра нашел прежестокий шквал с густым снегом, которого в короткое время выпало на палубу толще четверти аршина; весь такелаж и паруса обмокли и обледенели. По прошествии оного ветер сделался самый крепкий с порывами и мы остались под зарифленым грот-марселем на эзельгофте и бизанью. В полдень один градус теплоты. После полудня временно солнце показывалось, a временно град или снег падал.
   Сухарей у нас осталось не более 15 пуд, a воды 10 бочек; от чего положение наше весьма неприятным становилось.
   Поутру ветер начал стихать отошел к западу. Мы легли на NtO. Чайки, ары и глупыши, летали около судна в два часа ночи было 7 в четыре часа 2, a в восемь часов 1 градус мороза. В полдень ртуть возвысилась до 3 градусов теплоты. Мы воспользовавшись тихостью ветра успели натянуть стенг-ванты, сделать укрепления в помощь штагам, и поставить третью помпу. В шестом часу пополудни задул ветер от юга и скоро так скрепчал, что мы, лежав на север, шли под зарифленными марселями и фоком 8 и 9 узлов: большой ход для тяжелого нашего судна. В 7 часов нашел жестокий шквал с носу с левой стороны и обстенил паруса, не причинив однако же ни какого повреждения. Потом ветер сделался WSW.
   Волнение было отменно велико; время, по причине почти беспрерывного сияния солнца, было довольно теплое, хотя находили иногда шквалы с градом и снегом. Около судна летало много глупышей и Альбатросов.
   С полуночи лежали NNW, день был прекрасный и наблюдение солнца в полдень показало, что мы гораздо восточнее нежели полагали себя по счислению; почему привели на NW. В 3 часа пополудни день сделался пасмурным, стали находить сильные шквалы с градом и снегом; a в 4 часа нашел один столь жестокий, что вода на палубе была почти у самого грот люка: так судно много накренилось. Тогда мы убавив парусов остались под зарифленными фоком и грот-марселем. ветер сделался W.
   В 2 часа ночи усмотрели землю в левой стороне и пошли к оной, приведя в бейдевинд левым галсом. Когда рассвело, увидели юго-восточный берег Кадьяка, покрытый сплошь снегом; восходящее солнце, позлащая верхи гор, представляло отменное зрелище. День был теплый, в 9 часу заштилело, a после полудня задул довольно свежий ветер от SSO с дождем и пасмурностью, совершенно закрывшею берет. Пройдя остров Угак, остались на ночь лавировать под малыми парусами; потому что для входа в Чиньяцкую губу, где находится гавань Св. Павла и главное заведение компании, оставалось только обогнуть Чиньяцкий мыс.
   Мы не имели никакой карты сей, гавани; даже ни кто не мог рассказать нам о приметах, по которым могли бы мы отыскать оную, почему решились обозреть всю Чиньяцкую губу, начиная с южного её берет. В 8 часов утра, при восточном ветре с небольшим туманом, спустились на SW, и пройдя Чиньяцкий мыс стали держать вдоль берет губы того же имени, делая по временам пушечные выстрелы. В Чиньяцкой губе три залива. Мы опасались войти в южный, видя при устье оного множество надводных каменьев. В 10 часов показалось, что гребет к судну байдара; но по рассмотрении узнали, что то камень находящийся в средине губы. В полуверсте от оного к NO, находится другой подводный. В 12 часов вошли в небольшую бухту, открытую несколько с северной стороны, и положили якорь на глубине 12 сажень, грунт камень с ракушкою.
   После полудня приехали к нам два Американца в двулючной (то есть о двух люках) байдаре. Одежда их состояла в суконных брюках, фуфайках, и в камлейках, сшитых из кишок водоземных животных: оба были босые. У одного в ушах висел бисер с шелковыми кисточками; шляпы на обоих сплетены из травы, ила кореньев, весьма искусно и красиво. Вошед на судно подняли за собой байдарку, пили водку, ели сухари и все что им давали. Знали несколько по Русски и сказывали, что живут на одном из островов не далеко от гавани. Американцы сии остались у нас ночевать.
   Берег за кормою находился не далее двух миль. [Во всех местах, где просто упомянуто о милях, разумеются итальянские мили, то есть верста и три четверти.] Там березовый лес и ручей в виде водопада Подветренный берег усеян подводными каменьями, открывающимися во время отлива. Вид сего места летом должен быть красив; но теперь выпавший на горах снег и обнаженные от листьев деревья, представляли весьма печальное зрелище.
   Ветер дул весьма крепкий с дождем и порывами, и не взирая на то, что мы от оного прикрыты были берегом, в пять часов стало нас дрейфовать; для чего положили большой якорь, и спустили брам-- стеньги и нижние реи. Судно остановилось на глубине 9 сажень, имея в одной миле за кормою каменную мель.
   Погода была в том же состоянии. После полудня от силы волнения изломало пал у брашпиля.
   В 10 часов утра пришли к судну две трилючные байдарки, и в одной из оных был промышленный Слободчиков, посланный Барановым в тот еще день, как увидели судно наше входящее в губу, но не могший до сего времени приехать к нам по причине крепкого ветра. В первом часу пополудни в трилючной байдарке привезли от Баранова пирог с рыбою и гуся, которому подарку мы очень были рады.
   1802 год. Ноябрь.
   Ночью подорвало один канат; но после того ветер начал стихать. В 7 часов утра снялись мы с якоря и помощью трех прийдяших из гавани байдарок, вышли буксиром из бухты. Приблизившись к лесному островку, оставили оный вправе, держась близ берет его; ибо от островка, в левой руке находящегося, идет гряда каменьев, которых вообще много в сей части губы Чиньяцкой. He видав столь долго никакого приятного берега, я очень любовался лесным островком. По средине оного лежит не большая долина, окруженная еловыми рощами, которых всегдашняя зелень придавала веселый вид сей части острова. С оного приплыло к нам множество двулючных и трилючных байдарок, даже с женщинами и детьми; дикари сии смотрели на судно и на все с любопытством и провожали нас до самого якорного места. Когда пришли мы на вид Российского селения, то оттуда из разных мест и весьма беспорядочно выпалили 6 или 7 раз, на что и мы отвечали из трех-фунтового единорога, нарочно на сей случай привязанного к борту веревкою взаимное поздравление, достойное той отдаленности, в которой оное происходило.
   Вход в так называемую Новую гавань или Святого Павла, находящуюся между берегом Кадьяка и небольшим островком, не шире пятидесяти сажень, глубина же тут и далее, от 7 до 9 сажень. На мысу при входе есть нечто похожее на укрепление. В 3 часу пополудни положили якорь на глубине 7 сажень, грунт мелкие раковины с песком; закрепились с кормы за берег швартовами. Погода, с давнего времени пасмурная, сделалась ясная и очень теплая.
  
  

Глава IV

Свидание с господином Барановым. Состояние дел компании в Америке, Занятия мои. Отплытие в Охотск.

  
   Итак мы в Америке! итак я ступил уже на сей дикий и почти неизвестный берег, коего только желал достигнуть! Я видел уже толпы новых для меня племен народов, называемых дикими, по всему отличает от нас; но теперь еще более буду иметь случай видеть их, и примечать разность между человеком озаренным светом наук и руководимым одною природою.
   Едва успели мы ошвартовить судно, как приехал господин Баранов, для поздравления нас с благополучным прибытием в Америку. Я не мог без некоторого уважения смотреть на человека, посвятившего жизнь свою для приведения в лучшее состояние отраслей торговли. Двенадцать уже лет как он живет в Америке, с народами дикими и грубыми, окруженный всегдашними опасностями; борясь с закоренелым развратом находящихся здесь Русских, с беспрестанными трудами, со всеми недостатками, не редко с самым голодом; притом не имеющий ни одного почти человека, способного содействовать ему с таковою же ревностью, был лишен способов не только распространить здешнюю торговлю, но даже противится мщению некоторых народов, или облегчить участь других, порабощенных Российско-Американскою Компанией. Кажется как будто он без всякой помощи оставлен в самом себе находить средства к пробавлению своему и поддерживанию заведений в Америке. Все сии труды, препятствия, горести, недостатки и неудачи, не ослабили духа сего редкого человека, хотя конечно влияли в нрав его некоторую мрачность. Баранов не весьма говорлив, сух покуда хорошо не познакомится; но объясняется всегда почти с жаром, особливо о том, что его занимает. Он не легок на знакомство, но для друзей своих ничего не пощадит; любит угощать иностранцев всем что имеет, и всегда с удовольствием поможет бедным. Совершенное бескорыстие не первая в нем добродетель. Он не только не жаден к собиранию богатств, со вредом ближнего; но и праведное стяжание свое охотно уделяет отсутствующим знакомым своим, претерпевающим недостаток. Твердость духа его и всегдашнее присутствие разума, суть причиною, что дикие без любви к нему уважают его, и слава имени Баранова, гремит между всеми варварскими народами, населяющими северо-западный берег Америки, даже до пролива Жуан де-Фук. Дикие, живущие в отдаленности, приезжают иногда смотреть его и дивятся, что столь предприимчивые дела могут быть исполняемы человеком столь малого росту. Баранов ростом ниже среднего человека, белокур, плотен и имеет весьма значащие черты лица, не изглаженные ни трудами, ни летами, хотя ему уже пятьдесят шестой год.
   Вместе с Барановым мы отправились к нему в дом. Нашла там совершенную простоту и опрятность. На Кадьяк приходило недавно Английское судно, с коего Баранов купил много товаров и столовых припасов, почему накормил нас порядочным обедом, по крайней мере для здешнего места.
   Баранов весьма искренно признавался, сколько он рад неожиданному прибытию Св. Елисаветы. Пять лет сряду не приходило сюда ни одного судна из Охотска; прошлого лета был отправлен галиот Александр Невский, потерявший в пути около 15 человек в какой-то заразительной горячке, открывшейся еще в Охотске; зимовавший потом на острове Атхе, где он сообщил болезнь сию жителям, жестоко от оной потерпевшим, истратил все харчевые припасы и прибыл на Кадьяк около месяца прежде нас с пустым, судном, и с малым числом больных или дряхлых людей. Начальник сего галиота сказывал здесь, что в Охотске строится Св. Елисавета, которая конечно придет на будущий год. От сего Баранов никак не ожидал нас ныне, тем более, что никогда суда компании не остаются в море до Ноября месяца, разве каким особым случаем поневоле задерживаемые бывают. Привоз на Св. Елизавете довольного числа разных припасов и здоровых людей (один умер во время плавании) доставил спокойствие на Кадьяке, где дикие расположены были следовать примеру других народов истребивших сего лета заведение Россиян на острове Ситхе или Ситке со всеми людьми. И на Кадьяке дикие, не видя пять лет ни одного судна приходящего из Охотска, начинали думать, что уже все Русские к ним приехали, и что стоило только истребить сих последних, дабы освободиться на всегда от их власти. Шелихов, для обучения разным мастерствам, вывез отселе в Иркутск несколько мальчиков, которые потом возвратились назад. Сии рассказывали землякам своим, что Русских очень много, но дикие никак не хотели тому верить, говори в ответ. Вы нас обманываете, или вас обворожили, и показали вам то, чего в самом деле нет и быть не может. В Прошедшем году приехало сюда с Уналашки несколько промышленных, которые прежде бывали на Кадьяке; почему дикие, видя знакомых им стариков, уверились, что они уже последние Русские, и только приход двух наших судов мог их в том переуверить. По всем сим причинам прибытие наше в Америку было великой важности для дел компании, тем более, что в Кадьякских магазейнах, лежало до шестнадцати тысяч шкур морских выдр, и много другой мягкой рухляди. Баранов опасался вверить столь богатый груз, для отвозу в Охотск, какому-нибудь неопытному человеку, здесь же боялся держать все сие потому, что таковое сокровище могло сделаться добычею какого-нибудь морского разбойника и если бы оный проведал о том; a посему он весьма был рад, что имел возможность отправить груз сей на будущий год, о чем и объявил нам. Мы также были довольны, первое тем, что для удовольствования любопытства своего можем целую зиму прожить на Кадьяке, второе, что скоро возвратимся в Россию, и третье, что окажем компании важную услугу поспешным привозом, груза, стоящего около двух миллионов рублей. И так при первом свидании положено было отправиться отсюда в Мае, дабы прийти в Охотск не ране 20 Июня; ибо прежде не возможно приблизиться к берегам, по причине множества льда носимого у оных. Лед сей приносится из Ямской и Гижигинской губ обыкновенно бывающим у сих берегов северо-восточным течением.
   Когда мы судно свое, по выгрузки оного, поставили в безопасное место, и взяли все возможные предосторожности к сохранению оного от случающихся здесь в зимнее время жестоких бурь, тогда ни что уже не удерживало меня предпринимать разные путешествия около Кадьяка.
   Где только компания заведет новое селение, или крепостцу, всегда берет у жителей того места Аманатов, которые и служат залогом верности. В Аманаты выбирают обыкновенно детей начальников и людей имеющих доверенность народа, по уму или предприимчивости, Детей сих отвозят на Кадьяк, как в столицу компанейских заведений и безопаснейшее место для Русских, которые столько уже времени обзавелись здесь и приучили жителей к терпеливому повиновению. Между прочими Аманатами взяты были также и от Колюжей Берингова залива, или Якутата, как природные жители оное место называют. Сии Аманаты, между коими находились и совершенно взрослые, забавляли нас иногда своими плясками, которые описаны будут ниже сего. Военная пляска Колюжей такова, что поистине нельзя на оную смотреть без ужаса.
   Колюжами называются народы живущие по берегу северо-западной Америке, от Берингова залива до острова Ситки и далее. Язык их сходен, но в прочем всякое племя имеет своего начальника. Народы сии вообще жестокого нрава, склонны к войне и убийству, считают удовольствием мучить неприятелей взятых в плен, и почти во всем сходствуют с народами живущими в северо-восточной Америке, описание которых можно найти в Рейнале, Кампе и других. Я сказал, что сего лета Колюжи истребили крепостцу Компании на острове Ситке. Там было более 200 островитян Кадьяка, кои претерпели туже участь, как и Русские; но некоторые из них, бежав, приходили сюда. И ныне приехало 6 человек Аляксинцев из числа спасшихся в Ситке.
   Поутру шел снег, a к вечеру при восточном ветре дождь, который согнал весь снег, оставшийся только на вершинах гор.
   Окна домика, в котором мы жили, обращены были к бухте, и мы часто из оных стреляли по чайкам и уткам, подплывавшим к утесу, на котором стоял домик. Сего дня я взял ружье, которое кто -- то зарядил без меня весьма большим зарядом, так что оное разорвало и сшибло меня с ног, однако большего вреда не причинило.
   Ночью буря была столь жестокая что при сильных порывах ветра дом наш чрезвычайно дрожал и казалось готов был к падению.
   Большие шалаши, делаемые Американцами Кадьяка для игрищ, называются у них Кажимами; a в гавани известно под сим названием круглое деревянное здание, в котором живут Каюры, то есть работники компании. В средине сего Кажима оставляется для отправления разных работ пустая площадка, вокруг которой сделаны маленькие конурки для жительства Американцев. Тут они отправляют свои игрища.
   1802 год. Декабрь.
   Сегодня званы мы были на одно из таковых игрищ, и в 8 часу вечера пришли в Кажим, где зрители собрались уже в один из боковых чуланов. Взошед в оный мы поражены были несносною духотою и жаром, от того что в столь тесном месте сидело вокруг на лавках и на полу до шестидесяти человек обоего пола. Мужчины, дабы не столько терпеть от жару, были без платья, a многие и совершенно нагие. Действие должно было представить промышленников отправляющихся на ловлю зверей.
   Около большой посредине покоя зажженной плошки сидели два человека с бубнами, или с обтянутыми вокруг обруча с ручкою пузырями, так что бубен походил на воланную ракетку, только больше оной. Бубны не ровны а самый большой находился в руках действователя, представлявшего начальника. По обеим сторонам плошки стояли в камлейках две девки, наряженные самым щегольским образом, то есть в носовом хряще торчала длинная кость, в нижней губе и ушах продет был бисер, на голову же насыпано много орлиного пуху. Подле них стояло двое мужчин с побрякушками в одной руке, и с байдарочными веслами в другой. Побрякушки состоят из круглых двойных обручей, около которых навешано множество носов птиц, просто называемых топорками, или известных в натуральной истории под названием морских попугаев (Perroquets de mer). Ha веслах изображены были рыбы и звери морские, или водоземные. У сих двух действующих лиц, вымазанных красным карандашом, голова и спина усыпаны были также орлиным пухом. Вместо шапок имели они род шишаков из согнутых прутьев, и один такой прутик проходил к каждому из них в рот, на подобие удила у лошадей. Разные перья и каменный папоротник, зеленеющий и зимою, закрывали почти совсем лица сих Американцев. Сидящие с бубнами имели на головах шляпы, украшенные перьями. К потолку над местом представления подвешено было несколько различных стрел, сложенных крестообразно и к ним привязаны: 1-е байдарка, 2-е набитые шкуры, представляющие различных зверей; 3-е некоторые промышленнические орудия и чучела, или Мансики, служащие Американцам для приманивания тюленей. Сидевший в стороне на скамейке, все сие качал в лад голоса, нарочно привязанною веревкою. Сей человек находился также в числе действователей, ибо одет был в камлейку. Для дополнения совершенного описания сего позорищного места должно сказать что потолок оного убран был сухою травою.
   Представляющий начальника, с другим сидящим у плошки, били палочками в бубны, промышленники, с малыми веслами в руках, гремели побрякушками в лад, и все пели довольно порядочным голосом, переменяя изредка напев, чем управлял начальник. Если бубны станут бить чаще, то вдруг все закричат, ибо и зрителей большая часть подтягивали. Девки во все время держались обеими руками за камлейки и только что из стороны в сторону покачивались. Начальник беспрестанно что-нибудь прокрикивал, как например: вот берег, пристанем к нему! звери придут к тому, кто ничего еще не убил. И сему подобное. Когда он выговаривал: вот звери! Тогда вдруг все кричали разными голосами, подделываясь под голоса различных зверей; свистали в нарочно сделанные свистки и словом поднимали ужасный шум. Когда представление на несколько минут прерывалось, то промышленники качались и гремели побрякушками, согласуясь один с другим.
   Между тем действователям принесли разной пищи, состоящей по большей части из ягод с жиром, и поставили вокруг плошки.
   Тут же лежал камень с красными пятнами, представляющий -- гроб какого-то известного у них человека, в память которого сделано следовавшее за сим представление, но я не мог конца оного дождаться: голова у мене от чрезвычайной духоты так заболела, что я не имел терпения сидеть долее.
   Сего дня в вечеру я опять был в Кажиме на игрище. Сначала вышли один за другим пять человек, все в разных личинах, из которых иные обложены папоротником. Они дули в дудочки повешенные на нитках, продетых в дыру носового хряща, и кривлялись каждый особым образом. Один из них вымазан был красным карандашом, другой углем. Двое одеты в парках, a пятый в камлейку, с побрякушками в руках. Нагие и в камлейке имели на себе что-то, сделанное из птичьих кож, и висящее до колен. Около плошки сидело двое Американцев ничем не убранных, a в обыкновенных своих одеждах, что значило сие представление, я никак не мог дознаться. Толмач сказывал, что это черти обманывающие людей, но впрочем и сам ничего не ведал; ибо о преданиях сих игрищ, особливо же относящихся до понятия о духах, знают, или выдают себя знатоками, одни только так называемые здешними островитянами Касяты, то есть мудрецы, выдумывающие сии представления, толкующие о происшествии жителей Кадьяка и соседних островов, о Дьяволах и проч. Если Островитянин не умеет дать объяснения на сделанный ему вопрос, то отвечает: про-то Кясят знает.
   Когда черти покривлялись и ушли, то Мужчины начали выгонять женщин и ребят. Сие случается у них после игрищ, когда собираются на оные различных селений островитяне, которые по окончании рассуждают о делах общественных, и для того высылают женщин но как теперь сие обыкновение не могло быть тому причиною, и конечно относилось к какому-нибудь обряду суеверия, того ради и желал я весьма узнать истолкование оного. Когда все лишние вышли, то явился человек в камлейке с отменною дичиною и побрякушками в руках, представляющий злого духа. Он кричал и перебегал с места на место, в лад под песню, которую все зрители пели, a один бил в бубны. Сим все кончилось. После сего долженствовало быть другое представление, но я не захотел оного дожидаться.
   Между тем о причине высылания женщин узнал я от Русских следующее: по окончании представления духов, женщины принимая их в самом деле за Дьяволов, ищут где бы укрыться; ибо сии духи бегают всюду и щиплют всех, кто им на встречу попадается. Прежде они даже кололи людей небольшими ножами, обертываемыми для сего травою, исключая самого конца, дабы данная рана не столь была глубока. Ныне Островитяне сего не делают но женщины не менее боятся мнимых духов, или от суеверия, или от страху быть исщипанными.
   Тойон, или начальник, лесного островка, приезжал звать нас к себе на игрище, на которое мы и отправились после обеда. С великим трудом влезли мы в Кажим, или театр, которого крышка сведена кругловато, внутри же было чисто и не душно. Нас посадили на медвежью кожу, постланную на скамейке. В средине Кажима горела большая плошка, по стенам несколько маленьких; место представления, потолок над головами нашими покрыты были сухою травою. Представляли промышленников, едущих на ловлю зверей, то есть то же самое, что мы видели в гавани в Кажиме. И здесь также два человека сидело около плошки с бубнами двое стояли по сторонам оной с маленькими веслами и побрякушками, нагие, имея по всему телу выведенные красные полосы, в личинах и с палочками во рту. Личины сии сделаны из согнутых прутиков, так что сквозь оные видно почти все лицо человека, выкрашенное белою и красною красками. Над плошкою на перекладинах, связанных накрест четверо-угольником, висели стрелы, байдарки, манчики с другими приборами, и все сие один человек качал, как и прежде. Но здесь по четырем углам сих перекладин, на подвешенных дощечках сидели еще по человеку, в таких же, как и первые двое; личинах и с выведенными по телу различными полосами. Сих также качали. Впрочем представление было тоже. Причина установления оного, по рассказам Тоиона, была следующая: один островитянин ездил пять лет за промыслом и не мог убить ни одного зверя, хотя прежде считался славным промышленником. Тогда с горести стал он удаляться людей и жил в горах. В одну ночь проведенную им на вершине сопки, видел сон; и прийдя после того в селение, сделал сие игрище, такое точно, какое он во сне видел. С того времени лов зверей был сопровождаем для него счастливейшим всегда успехом; почему и ныне островитяне представляют сие игрище, в надежде иметь от того удачный промысел звериный.
   Зрители состояли из природных жителей, нарядно одетых. Женьщины были в лучших своих платьях; как то: в парках суконных, еврашечьих, или из Урильих шеек. Почти все имели сквозь носовой хрящ продетые кости, или нанизанный на палочках бисер; на руках же, ногах, шее и в ушах, столько оного было сколько могло уместиться, или сколько которая имела. Все были весьма довольны представлением. В продолжении игрища женщины беспрестанно приносили кушанье, потчевали оным; но лит только заглядывались, то мальчики вырывая блюдо из рук убегали вон, женщины гонялись за ними и все громко тому хохотали.
   По окончании представления, называемого от Русских игрушкою, вышел Касят и прокричал нечто. Тойон по несовершенному знанию русского языка, мог только сказать, что то относилось к трем человекам, сей час приехавшим. Тогда мы вышли, но услышав стук бубен воротились в кажим, где увидели прыгающих около плошки четырех человек, сидевших прежде на подвешенных дощечках. Все сие, кажется, для того только было сделано, чтобы занять чем нибудь зрителей, пока приготовятся к другому представлению; ибо люди сии повертевшись не много, сбросили личины и сели вместе с другими на пол.
   Скоро после того все уселись по местам, и представление началось: двое стали бить в бубны в лад под песню, которую все зрители пели, a потом показался человек с выкрашенным телом, в личине, вокруг которой прилепленные крашеные дощечки составляли полукружие, a орлиные перья дополняли украшение оной. Он взошел спиною к зрителям, долго стоял на коленях отворотясь от них, гремел побрякушками тихо в лад и помаленьку поворачивался, потом вдруг вспрыгнул, загремел громче и весь как будто задрожал, после же беспрестанно переменял свои положения. Поплясав с полчаса вышел, a на место его явилось двое мужчин в личинах похожих на прежнюю, в средине же оных женщина с полукружием около головы. Сии также вошли спиною, постояли на коленках, потом встали, обернулись к зрителям и делали разные телодвижения, согласуя оные весьма искусно со звуком побрякушек. На место сих появился один мужчина в личине с полукругом около оной и с побрякушками. Он вошел, как и прежние, спиною, плясал лучше тех, чем и действие кончилось.
   Я не мог дознаться о причине сего представления и никак не ожидал такового согласия в движениях и пляске сих дикарей. Я позабыл еще сказать, что перед. началом последнего представления выходил Касят и прокричал нечто, потом в продолжение действия он сказывал наперед, что должно петь и управлял хором.
   1803 год. Январь.
   Занятие мои и упражнения всегда были одинаковы и состояли в чтении, в прогулках по берегу с ружьем, в посещении диких в их жилищах. Для сего я брал несколько съестных припасов, садился в Байдарку и уезжал из гавани на пять, на шесть дней и более. Теперь опишу некоторые из тех путешествий.
   Ходил по берегу стрелять, и y рощи встретился с медведем, с которым однако же разошлись мы без, всякого приключения зла друг другу.
   1803 год. Февраль.
   Ездил в лодке на лесной островок, и на дороге застрелил орла с белым хвостом, одну утку и несколько куликов.
   Поехал я в Троелючной байдарке, взяв с собою еще три таких же. Сначала погода была довольно теплая и ясная, но в 5-м часу свежий противный ветер захватил нас посреди Кижуецкой бухты, почему пристали вечером к Кижуецкому селению диких или жилу, как обыкновенно Русские называют, и ночевали у Тойона.
   При сильном морозе ветер был так крепок, что я принужденным нашелся прожить здесь несколько дней с дикарями. Вечер и ночь проводил я с ними, a днем ходил во внутренность земли.
   1803 год. Март.
   Погода стояла холодная, но тихая. Я отправился в путь. Объехал много мест, где можно было стрелять уток, и тюленей. Вечером пристали в одной небольшой губе, в которой для стрельбы тюленей построен был из травы шалаш в квадратную сажень величиною, но не выше полутора аршин. Скоро сделался сильный ветер и вьюга: мы настлали в шалаш травы, наносили каленых каменьев и таким образом очень спокойно и тепло ночевали.
   Сильный мороз и великое в проливе между Кадьяком и Афогнака волнение, оставшееся от вчерашней бури, не позволило мне отъехать. Я ходил по берегу и стрелял куропаток, a вечером ловили уток сеткою.
   Мороз продолжался и снова сделался жестокий ветер. Я переезжал на малые острова, где много куропаток, однако ни одной не мог застрелить: зимою они совершенно белы, так что их весьма трудно усмотреть, -- когда сидит, на снегу не шевеляся.
   Мороз, но погода тихая. В три часа пополудни приехал я в гавань. По дороге настрелял более дюжины уток, но пошедший наконец густой снег, помешал мне стрелять.
   Поутру отправились мы с Хвостовым на высокую гору, находящуюся возле самой гавани. Прежде нежели поднялись на вершину оной, должно было несколько раз отдохнуть. На горе видели двух лисиц, из которых одна черно-бурая так велика, что мы приняли было ее за медведя. С вершины сей горы видна вся Чиньяцкая губа с островами и стоящими в воде скалами, часть лесного островка и Афогнака, a далее обширное море; в другую же сторону многие хребты каменных гор. Обширные виды всегда производят приятное впечатление, и я с великим удовольствием простоял более получаса на одном месте, любуясь сим величественным зрелищем и отдавшись в волю восхищенному воображению. Наслаждения сии известны более людям, живущим в одиночестве, и описать их едва ли возможно. Человек становится довольнее своим существованием, когда стоя на высокой горе и пользуясь чистейшим воздухом, видит множество предметов под ногами своими, взирает на неизмеримое пространство Океана, мечтает о своей предприимчивости, сближает себя с целым светом и с теми далекими странами, которые он оставил. Там, думал я, за сими высокими и дикими горами, за сим обширным Океаном, за величайшим пространством земель, там живут мои родные, мои друзья, которых я некогда увижу. Подобные мысли доставляли мне чрезвычайное удовольствие, и приводили душу мою в такое сладкое трепетание, каковое я никогда не чувствовал, и какое, мне кажется, житель Петербурга может только в Америке чувствовать, в сей отдаленности, где все встречающееся совершенно для него ново, и воображение расположено к мечтаниям.
   Отсюда мы спустились вдоль по хребту к речке, по берегу которой дошли до так называемого Сапожникова жилья, находящегося в семи верстах от гавани, и названного так от живущего там промышленника Сапожникова, который смотрит за разведением скота, за промыслом рыбы и прочим. Горы в сем месте довольно удалились от берет морского, и долины, простирающиеся до оных, состоят из весьма хорошей и тучной земли; почему сверх множества сенокосу, делали здесь опыты хлебопашества, но туманы, или незнание причинили то, что успехи оного и по сие время остаются сомнительными. По. дороге от горы до Сапожникова жилья, захватил нас дождь, притом еще более перемокли мы переходя вброд несколько ручьев, текущих по полям, почему дабы скорее возвратиться в гаван, отправились в байдарке.
   В 8 часов вечера началось северное сияние, идущее от северо-востока к северу, a в 4 часа утра сделалось легкое землетрясение; два только удара были довольно сильны.
   Ветер дул довольно крепкий от ZO со снегом, но не смотря на то отправился я из гавани в трех байдарках. Посещал Американцев южного Чиньяцкого селения, потом объездил всю губу, при которой сие жилье лежит. Сильный дождь принудил меня возвратиться ночевать в то же селение Коняг. Так жители Кадьяка себя называют.
   Поутру шел снег, дождь, град, a иногда и солнце показывалось; потом продолжался снег без перемежки.
   Когда снег перестал, то отправился я стрелять во внутренность губы, приставая к берегу в разных местах; ибо повсюду куропатки водились во множестве. Между тем ветер от севера начинал крепчать, и я поторопился в гавань. В скором времени буря усилилась и волнение сделалось жестокое. Мы далеко еще были от гавани. Почти каждая волна обливала нас, и вода часто попадала в рога; но более всего зябли руки, ибо при сильном морозе они беспрестанно были мокры. Когда весла переносили со стороны на другую, то их едва из рук не вырывало. Co всем тем Американцы, сидевшие в моей байдарке, ни мало не тревожась управляли весьма искусно, и при всяком приходящем большом вали кричали: ку, ку, ку! дабы, думаю, сим приготовить товарища к осторожности. Одним валом сорвало у меня обтяжку и до половины байдарки налило воды; но по счастью другая байдарка скоро подгребла ко мне и снова все оправила, хотя воды и нельзя уже было опиливать. Наконец мы приблизились к мысу лежащего близ гавани островка, но не могли объехать оного, по причине великих всплесков, отражающихся от каменья того мыса. Товарищи мои на других байдарках спустились в губу, a я поупрямился было объезжать прямо; но байдарку мою едва не бросило на камень, почему и я принужден был следовать за ними. Там перенеслись мы через небольшой перешеек и в первом часу приехали домой, с головы до ног мокрые и чрезвычайно озябшие, так что не скоро могли оттереть руки.
   Поутру отправился из гавани при весьма хорошей погоде, но скоро сделалось пасмурно при свежем ветре, и с полчаса шел дождь. Мне надобно было переехать через пролив, между Кадьяком и Афогнака находящийся, ширина которого около 18 верст, на Афогнаке пристали мы к Рубцовой одиначке, где построена русская изба, Одиначками называются здесь те места, на которых нет селения природных жителей; но живет один промышленник с несколькими Каюрами. Летом он смотрит за ловом рыбы, a осенью за промыслом лисиц кляпцами.
   Крепкий ветер от W не позволил отправиться далее. Сего дня я очень хорошо пообедал, ибо настрелял много уток и маленьких куличков, a вчерась поймали рака.
   Жестокий ветер принудил меня и сии сутки остаться здесь. Однако же не смотря на крепкую погоду, поехал я стрелять около берет. С начала подстрелил одну утку, за которою долго гонялся и наконец потерял ее из виду. потом проехав далее убил еще несколько птиц, и на возвратном пути увидел опять подстреленную прежде ушку, и стал за оною снова гоняться.
   Она устав, тихо уже ныряла и один раз показалась из воды столь близко, что я хотел ударить ее веслом, но наклонившись слишком много потерял равновесие и опрокинул байдарку. Я пробыл несколько времени в воде вниз головою, покуда, освободив ноги мои из обтяжки, толкнулся ими вынырнул довольно далеко от байдарки; бывшее на мне тяжелое платье погружало меня на дно, притом же я не мог скоро опомниться, захлебнувшись от морской воды; но двое из Американцев, поймали меня за воротник и притащили к опрокинутой байдарке, за которую, все мы ухватились правыми руками, a левыми гребли, и таким образом добрались до берет. После сего поймали однако утку, виновницу нашего несчастного приключения; но между тем платье на мне обмерзло и я оставив гребцов своих побежал в селение Коняг, отстоящее около версты: там высушил платье и обогрелся.
   В 6 часов утра отправился в путь при ясной, тихой, но весьма холодной Погоде. Из пролива, находящегося между островками, лежащими по северную сторону Кадьяка, увидели мы снежные горы Аляски (или Аляксы), из которых многие в расстоянии 60 или 70 верст отсюда, казались выше самых высочайших гор Кадьяка. Вообще весь берег полуострова Аляски чрезвычайно высок, a от сего зимы бывают там несравненно жестче, нежели на Кадьяке, отделяющемся от Аляски проливом в 40 верст. Проехав те островки, стали объезжать большой мыс Кадьяка, далеко выдавшийся в море. Около оного киты играли, и некоторые столь близко нас выныривали, что слышно было их дыхание, имеющее весьма отвратительный запах. После сего проплыли Уганакский островок и хотели обогнуть мыс Кулюгуму, но свежий ветер от запада и довольно большое волнение, принудили спуститься в Уганакскую губу. Вечером был мороз и я очень ознобил правую руку, ибо волнение, приходящее с той стороны, часто оную обливало, a я весьма легко был одет. Поздно уже пристали мы к Уганакскому селению, где и расположились ночевать в пустом доме, который потому оставлен Американцами, что говорят будто под полом оного всегда слышен шум по ночам, и что выходит привидение в виде женщины, с распущенными волосами и с закрытым лицом, исключая светящихся глаз. Но я от сильной гребли чрезвычайно устал, уснул мертвым сном и не видал никакого призрака.
   1803 год. Апрель.
   Поутру при холодной от запада погоде отправились мы и объезжали длинный мыс, дабы потом поворотили в пролив, отделяющий Уганакский островок от Кадьяка. Но как до селения на том островке проливом очень далеко, то мы пристали с противной стороны в небольшую бухту, перешли через остров пешком, не более трех верст до селения, a байдарки перенесли на себе.
   Крепкий северный ветер задержал здесь, но я ни мало не был тем огорчен; ибо для меня все равно, в том ли селении островитян быть, или в другом. Вечером гостившие здесь Аляксанцы с несколькими жителями, плясали по Колюжски. Я потчевал всех табаком, и один старик вставал с места и благодарил меня за всех. Днем ходил я с ружьем или играл с дикарями в их игру называемую Каганак, описание которой мы после увидим.
   Известно, что Коняги не столько боятся смерти, как того, что их секут. Вскоре после нашего прибытия на Кадьяк один промышленник высечен был за дерзость и ослушание кошками. От чего между Американцами пронесся слух, что привезли из Охотска такие плети, которыми больно секут. Сие подало повод одному из здешних жителей придти к матросу, бывшему со мною, и спросить его: больно ли секут кошками? -- Отведай, тот отвечал. Островитянин ушел от него, но скоро возвратился с тонкою веревкою, сплетенною из жил, и подавая оную матросу, просил сечь его. Матрос, находя подобную просьбу весьма смешною, положил Американца, и сложенною в двое веревкою ударил его гари раза изо всей силы по голой спине. Коняг вскочил и в тут же минуту скрылся, оставшись конечно не в весьма выгодном мнении о наказании кошками.
   Ездил я в байдарке в небольшую закрытую бухту, вдающуюся в Уганакский остров. Она кажется сделанною руками человеческими: устье её совершенно походит на крепостные растворенные ворота, высеченные в каменном бруствере, и не шире семи сажень, хотя довольно длинно. Течение в сем месте чрезвычайно быстро, и когда во время отлива останется воды не более трех фут, то она имеет весьма приметный наклон к морю и кажется опущенною по шлюзу. Берет сего рукава или устья губы, всюду отвесны, за оным находится залив подобный ковшу, посредине которого лежит островок. Окрестные места производят лес, a по берегам растет кустарник. С великим трудом поднялся я по сему рукаву, хотя в сие время вода и довольна была высока; спускаясь же по оному в малую воду, должно было держаться только на веслах, ибо казалось что плыл по порогу, где волнение от быстрины воды сделалось совершенно толчеею.
   В 3 часу пополудни ветер стал тише, и я отправился к гавани. До перемены течения должно было простоять у пролива Быстрого, названного так по сильным быстринам в оном, против которых байдарки сгребать не могут. Когда вода пошла на убыль, то пустились мы в путь. Я задремал, но необычайный шум разбудил меня, причиною тому был не большой водоворот при конце быстрого пролива. Мы должны были плыть по оному с великою осторожностью, поддерживая веслами байдарку, дабы оную всплесками не опрокинуло. Ночь была самая тихая и ясная. Когда байдарки разлучались, то стрелял я из ружья, дабы на звук сплывались они опять вместе. путешествие наше казалось весьма приятным, и мы перегребли наискось пролив между Кадьяка и Афогнака, хотя таким образом ширина его будет около 25 или 30 верст. Я застрелил Лебедя у самой почти гавани, к которой прибыли мы в пятом часу утра. От Уганакского острова считают до гавани около 90 верст: и так мы сие расстояние переехали на гребле меньше нежели в одиннадцать часов, если выключить время, которое простояли у залива быстрого.
   Приехавший вчера с южной стороны Кадьяка Американец сказывал, что на отделенных высоких каменьях у Чиньяцкого мыса лежат морские львы, обыкновенно называемые сивучами или сиучами. Звери сии не показывались уже пять лет около гавани. Я из любопытства поехал посмотреть их, взяв с собою стрельца, (так называют здесь стрелков). ветер дул свежий от ZW, и от бывшей накануне погоды осталась довольно большая зыбь; почему мы гребли вдоль берега, вокруг всей почти Чиньяцкой губы. Стрелец Брусенин, по дороге застрелил двух тюленей, a я девять уток и несколько черных куликов; но Сивучей не нашли У мыса, и отправились назад прямо поперек губы, ибо ветер довольно стих. Приближаясь к островкам, близ гавани находящимся, я снял с своего люка обтяжку и греб спокойно; и вдруг услышав, что Брусенин кричит нечто по Коняжски, a гребцы в тоже время начали грести изо всей силы, оглянулся назад и увидел идущий на нас крутой высокий вал, от которого однако мы уехали. Скоро после того нашел другой такой же, и как я не успел надеть совсем обтяжки, то несколько воды попало в байдарку. Таковое волнение случается над подводными каменьями, называемыми здесь Потайниками. Около Потайников большую часть времени бывает тихо, но иногда вдруг поднимается превеликая груда воды, крайне опасная для байдарок. Таковые действия известны здесь под названием: потайник играет. По уверению Русских и Американцев из сих потайников иные играют однажды, другие два раза в день, иные однажды в месяц, a иные однажды в год, и всегда в определенное время. В крепкий же ветер, над оными всегда ходит превеликое волнение. Байдарки погибают иногда, попав нечаянно на потайник, который в то время играть начинает. Американцы знают большую часть оных, и стараются объезжать даже и в тихую погоду. He все подводные каменья производят подобное описанному мною действие, почему должно думать, что называемые потайниками заключают в себе нечто особенное, как то воронки, или что другое.
   Сей день ознаменован был странным приключением: девяносто-шестилетний промышленник хотел жениться на сорока пяти летней. пребезобразной Американке, которая долго на то не соглашалась, a наконец дала ему слово; но в церкви сказала, что не хочет за него замуж, от чего свадьба разошлась, и старик крайне тем огорчился.
   Вечером приехала сюда партия Аляксинских байдарок, отправляющаяся по берегу Америки для промыслу выдр морских. Прибывший с ними промышленный привез обманом одного Аляксинца, который убил русского промышленника, пропустив про него слух, что он умер чирьем, a другие Американцы, бывшие в том месте, молву сию охотно подтвердили. Убийца был прекрасный молодой человек, бывший прежде в аманатах в гавани и слюбившийся с женою сего промышленника уроженкою Кадьякскою. Когда его спросили, за что ты убил русского? Девкавелела, сказал он. Что с тобою должно сделать за то? Таким же образом, убить, отвечал он смело. Однако его со всеми участниками высекли только линьками, и потом хотели на первом судне отправить в Якутск в Каюры,
   Сего же дня из Чугацкой губы получили известие, что на острове Цукли выкинуло судовой борт, сажени в четыре длиною; a с Укамока привезли выкинутый морем ящик с синим сукном и шапку травяную, какие обыкновенно носят на Сандвичевых островах. Последний выкид случился еще осенью, a потому должно заключать, что около сего времени разбилось какое нибудь Английское или Соединенных Штатов судно.
   Зимою еще привезли с острова Ситхинака выкинутый огарок большой восковой свечи, который не мог быть с иного судна как с русского и вероятно с компанейского, называемого Феникс. Сие судно Российско Американской компании, построенное в Америке, должно было везти с Кадьяка Архимандрита, для посвящения его в Иркутске в Архиереи. Для спокойствия Архимандрита, на Феникс наделали нарочно ют, прикрепив оный одними только книсами. Начальником судна сделан какой-то скитающийся Англичанин; a титла сего и не в Америке бывает иногда достаточно, для высокого мнения о морском искусстве человека. Феникс отправился из Охотска в Августе месяце с Архиереем, со всем причетом его и с восемьюдесятью или более промышленными, между которыми в Охотске еще показалась желтая лихорадка. На судно поставили три мачты, (хотя оно было во 100 или 110 тонн) дабы сказать только, что компания имеет трех мачтовое судно, каковые здесь вообще величаются фрегатами. В исходе Октября Феникс виден был с острова Унимака; после чего оставил по себе множество только басен и догадок о месте и причине своего кораблекрушения. Но вероятно, что бурное время, плохость судна, болезни людей и невежество начальника были причиною потери Феникса, весьма дорого компании стоящего, как по грузу, так и по числу людей, везомых в Америку, и неприбытие которых ослабило заведения компании и торговлю. Груз сего судна раскидан по великому пространству берет Америки: находили фляги с водкою, с испортившимся вином, восковые свечи, самовар, руль, верхние бимсы и иные вещи, начиная от Уналашки, даже до Ситхи и далее.
   К вечеру партия с южной стороны Кадьяка, более нежели в 200 байдарках, собралась в гавань; с северной же стороны Коняги никогда не заезжают в оную, но запасшись юколою на Карлуке, пускаются прямо к острову Шуеху. Там или несколько далее, соединившись с другою партиею и дождавшись Русских, посылаемых для присмотру над промыслами, едут уже все вместе.
   Сегодня девяносто шести-летний старик, о котором я выше упоминал, опять умилостивил свою любезную и она вышла за него замуж.
   Около полудня партия начала отправляться из гавани.
   Поутру с некоторыми из Русских отправился я на остров Афогнак, где в главной артели живет восемь или десять промышленных и множество Каюр. В сем только месте запасают юколу из палтусов. Отсюда, расставшись с моими попутчиками, поехал я на Рубцову одиначку, находящуюся в 16 верстах.
   Крепкий противный ветер принудил меня прожить целый день на рубцовой одиначке. В сие время утки отлетают отселе для приискивания мест, где класть яйца, a гуси и лебеди начинают показываться в губе застрелил я трех гусей и несколько уток.
   По восхождении солнца отправился домой.
   1803 год. Май.
   Галиот Александр Невский отправился в Якутат. Другое судна, называемое Ольга, построенное на Кадьяке из елового лесу, пошло на Уналашку. Известно, что еловый лес весьма неудобен к обшивке судов: Ольга может послужить новым тому доказательством. Когда Баранов пошел на ней в первый раз, то беспрестанно должно было отливать воду, так что после морские растения выкачивались помпами, a наконец судно затонуло на отмели. Но и после сего на оное положили еще обшивку, потом третью и не перестают посылать в море. Суднишко сие никогда не удаляется от берегов, a при противном ветре стоит где-нибудь на якоре. Между тем при всей худости оного Баранов не имеет у себя лучшего судна. Сегодня мы с Хвостовым, взяв с собою стрельца, отправились смотреть сивучей, начавших опять показываться на каменьях у Чиньяцкого мыса. Приехали туда в полную воду: время неудобное для стрельбы потому, что бурун, достающий до верху каменьев, мешал зверям сим лежать на них покойно. Погода была дождливая. Мы пристали к Чиньяцкому мысу, где и ночевали, Хвостов в соломенном шалаше, сделанном бывшими тут некогда островитянами, a я в палатке, каковые обыкновенно здешние Американцы, во время дальних путешествий своих, составляют из байдарок и постилок. Байдарку кладут боком с наветренной стороны, потом из положенных на нее параллельно земле веселок делают небольшую крышку. Под таковою полу-закрытою палаткою был я довольно защищен от дождя и ветра. Во всю ночь слышен был рев сивучей.
   В 10 часу утра, когда вода была самая малая, мы подгребли к каменьям; стрелец вышел на один пустой утес, a сивучи лежали на другом, саженях в пятнадцати от него находящемся. Звери сии худо видят, но имеют весьма хорошее обоняние; почему обыкновенно -- подъезжают к ним с подветренной стороны, иначе они услышат и побросаются в море. Покуда стрелец приготовлялся, мы имели довольно времени рассмотреть сих животных. Цвет кожи их светло-бурый, a на самках побелее. Голова короткая с едва приметными ушами. Они беспрестанно ревели, поднимали рыло к верху и ворочали головою, как будто обнюхивая что-нибудь. На каждом звере видно было несколько ран, конечно полученных во время драки за самок. У здешних сивучей нет на рыле кожи, которая по описанию в Ансоновом путешествии бывает у морских львов острова Жуань Фернандеса. Животные сии лежа, кажутся похожими некоторым образом на львов; от чего конечно и название свое получили.
   Когда выстрелили по первому сивучу, то он упал в воду и утонул, неизвестно мертвый или живой, потому что звери сии, когда и убиты бывают, не остаются на поверхности воды. От выстрела один сивуч соскочил в море, a прочие лежали покойно. Вторым выстрелом один сивуч убит, другой, лежащий подле него, остался на камне; все же прочие побросались в море. Третьим выстрелом оставшийся был ранен, но прыгнул в воду. Бурун около всего мыса, a особливо около отделенных каменьев, от восточного ветра сделался очень велик. Одною байдаркою невозможно было приблизиться к камню; почему сплотились двумя, выждали удобное время, подгребли к камню и выпустили на него двух Американцев, которые разрезали сивучу горло, надули его, завязали веревкою, так чтобы дух не выходил, и столкнули зверя в море, который уже не тонул. Тогда мы, взяв Американцев, прибуксировали сивуча к берегу, разрезали его на части, расклали по байдаркам и отправились в гавань. Погода во все время была пасмурная с дождем, на дороге же захватил свежий противный с большею зыбью ветер, от чего мы не скоро приехали домой.
   После обеда для прогулки ездили мы с Хвостовым в троелючной байдарке на лесной остров. Отваливая от него опрокинулись, но вылив воду, и положив вместо грузу на дно байдарки еще двух человек, продолжали свой путь.
   Сегодняшний Троицын день поутру мы слушали обедню; a вечер проводили у Баранова: пели, плясали, были очень веселы и разошлись в два часа за полночь.
   1803 год. Июнь.
   Сего числа судно Св. Екатерины ушло в Якутск.
   Поутру отправились мы, то есть Хвостов и я, на Еловый островок, узнав, что там кита выкинуло. Сей был роду полосатиков и не длиннее четырех сажень. Я не буду останавливаться на описании столь известного животного. При нас его изрезали на куски, половину взяли в компанию, a другую отдали промышленнику, его убившему, что узнается по оставшейся в ките каменной стрелке с вырезанным на оной знаком. Метки сии записаны в Кадьякской конторе, но промышленники и без того знают оные между собою.
   He хотев ночевать на голом берегу при столь сырой погоде, отправились мы уже ночью от кита. Туман был так густ, что в десяти саженях невозможно было ничего рассмотреть; но Американцы по удивительной сметливости своей в таких случаях привезли нас прямо к шалашу, верстах в двенадцати от выкинутого кита находящемуся. Тут мы ночевали, и на другой день поутру приехали в гавань.
   Мы уже Совсем готовы были к отплытию из Кадьяка; но как Баранов не изготовил еще всех бумаг, нужных для отправления в Россию, то мы дожидались оных без всякого другого дела. Сего дня отправился я на Афогнак на Рубцову одиначку. Посредине пролива между Кадьяком и Афогнака в байдарке показалась вода; но как помочь сему было нечем, то старались только сильнее грести. Приехав же и вытащив байдарку на берег увидели на дне оной по самому килю три дыры, одна в 2 1/2 четверти аршина, другая в четверть, a третья в два вершка; да на боку еще две небольшие. Все дивились каким образом мы не потонули ибо догадывались, что байдарка прорвана еще в гавани, где мы сели в оную на мели и сталкивались веселками. Одна только постилка, каковая обыкновенно кладется внутрь байдаркида медвежья кожа сверху оной, прикрывали сии скважины; но если бы море не было столь тихо, то конечно распороло бы всю байдарку. Тут нарвали мы дикого луку, дабы просолить и запастись оным на время путеплавания до Охотска. Известно, что дикий лук, дикий чеснок, ложечная трава, и некоторые другие растения, весьма пользуют в цинготной болезни и предохраняют от оной. Итак для нарвания довольного количества дикого луку (на Кадьяке оный не растет, по крайней мере близ гавани), пробыли мы весь день на Рубцовой одиначке, где в нынешнее время запасают рыбу, для чищения и провешивания которой собрано здесь до тридцати женщин и Каюр. Юкола точно также провешивается, как и в Охотске, только сначала, когда рыба, идущая в речки, очень жирна, отрезывают самый жир; ибо оный не успевает просохнуть вместе с другими частями, a только загоркнет.
   В сие время гала в речку красная рыба в великом множестве. Я из любопытства велел по утру закинуть небольшой невод, которым однако же за один раз вытащили более двух тысяч рыб, хотя множество выкидали назад, a матню выворотили и выпустили из оной всю рыбу; ибо не возможно успеть вычистить большего количества оной в сушки, или двое, a на третьи рыба непременно испортится. Притом люди не в силах притянуть с таким множеством рыбы невода к берегу, или должны изорвать оный.
   В 5 часу утра отправился я домой.
   Сего числа к вечеру, получив остальные от Баранова бумаги, снялись мы во время штиля с якоря, и отойдя помощью буксира к лесному островку, опять в небольшом песчаном заливе легли на якорь.
  

Глава V

Плавание в Oxomcк u возвращение наше в Санктпетербург.

  
   Два раза при задувавших ветерках снимались мы с якоря, и оба раза принуждены были ложиться снова на оный, по причине наступавшего потом безветрия.
   В 5 часов утра при задувшем от севера легком ветерке снялись мы с якоря и помощью буксира вышли за островки. Ветер сделался ZZO, и мы легли на О, потом при восточном ветре лежали ZZO; обошед же Чиньяцкий мыс и Угак спустились на Z. Зыбь шла от ZO.
   При пасмурной погоде с дождем и прежнем ветре, шли на юг. Топорки и глупыши показывались около судна.
   Ветер NO, путь ZZW. К вечеру должны были взять у марселей по два рифа. Топорки, глупыши и старички летали около судна.
   1803 год. Июль.
   Ветер W, несколько переменный. После полудня погода сделалась ясная.
   Ветер ZW, погода довольно ясная, и 9 полдень по наблюдению широта места 53R, 45', долгота 199R, 45'.
   Ветре ZW с малыми переменами.
   Ветер О, путь ZW, погода пасмурная. Топорки и глупыши видны были, свинки морские ныряли около судна.
   До 6 часов пополудни лежали к ZW при свежем ONO ветре с сильным дождем, после того заштилело и сделался туман.
   Когда туман прочистился увидели Уналашку, и при южном ветре легли в пролив между помянутым островом и Уналгою, дабы выдши по северную сторону гряды Алеутских островов; но как заштилело, a потом сделался ветерок от по, то мы спустились по южную сторону Уналашки. Около земли видели китов и сивучей.
   Во все сутки штиль или переменные тихие ветерки, от чего не могли обойти мыса Уналашки. Видели кота Морского.
   При маловетрии меж Z и O плыли весьма тихо близ двух небольших островков, лежащих по южную сторону Умнака. Видели сивучей и птиц, обыкновенно около берегов водящихся. В полночь кит вынырнул столь близко судна и с таким шумом, что многие сочли то за бурун ударяющийся о подводный камень.
   Приливом и отливом моря, то приближало нас к покинутым двум островкам, то относило от оных. Около полудня приехали с Умнака две байдарки и привезли от находящегося там промышленного Крюкова несколько свежей рыбы. Байдарки их сделаны отменным образом от Кадьякских, особливо однолючная; она длиною с Кадьякскую двулючную, но так узка и мелка что удивительно как могут они плавать на ней в крепкую погоду. Нос не имеет рожков загнутых вверх, но также раздвоившись и к обеим оконечностям привязана палочка, думаю для того, чтоб морская трава тут не вязла и не способствовала через то опрокидываться байдарке. Корма тупая и потом вдруг сведена углом. Мы взяли у сих островитян четыре стрелки, и две дощечки, употребляемые для метания оных, a им дали рубаху, табаку и несколько других безделок, чего они никак не ожидали, что можно было приметить по чрезвычайному их удивлению -- Во весь сей день видели очень много сивучей и китов.
   Ветер переменяющийся меж W и ZZW. Видели Ар и кита, за коим гонялись касатки. Четырех-сопочные островки скрылись от нас при наступлении темноты.
   Ветер OZO, путь W, погода пасмурная с дождем. Видели китов, топорков, одну Ару, и носимую по воде морскую капусту.
   Крепкий риф марсельный ветер от W. В 11 часов утра подойдя к островку Сегуаку, поворотили через фордевинд на правый галс. Погода стояла весьма холодная. В полдень Реомюров термометр показывал 5 1/2 градусов теплоты, a в шесть часов вечера только 4. Мы думали быть не посреди лета, но при конце осени. На палубе руки зябли, a при взятии рифов, оные так костенели, что для отогревания должно было опускать их в холодную воду.
   К вечеру ветер стих и мы поворотив на левый галс, увидели опять Амлю и Сегуак. Топорки и чайки летали около судна, a двух старичков, севших отдыхать на паруса, поймали руками; но по приближении к земле пустили.
   Штиль, a потом тихий ветер от NW. Погода довольна хорошая. Мы находились в виду острова Атхи. Видели китов, свинок, топорков, глупышей и петушков.
   При западном ветре лавировали по южную сторону острова Атхи, в виду оного. Те же птицы и животные сопровождали нас.
   Ясная погода и временно показывалось солнце. К вечеру при тихом ветерке от ют подошли к Ахте.
   Ветер Z. Мы лежали правым галсом, a потом левым, в параллель островов Атхи и Амли. Течением моря приметным образом приближало нас к берегу. С полудня ветер стал свежеть и мы видя, что нет возможности обойти ни Атхи ниже Амли, решились в час пополудни спуститься на по tN, в узкой и неизвестный пролив, отделяющий Атху от Амли. В самой узкости показалась пена и мы не знали что заключить: спорное ли то течение, или бурун на мели? но виденная в левой стороне той пены морская трава, растущая на банках, наводила нам страх, что мы идем прямо на каменный риф. Мы имели под марселями и кливером, ходу 5 1/2 миль в час; да течением несло нас, конечно столько же, если еще не более, почему весьма быстро приближались к, узкости. Скоро увидели что помянутые пенистые всплески, простирались поперек всего пролива; но в трех кабельтовых (360 саж.) от оных не могли дна достать, конечно по причине быстроты течения. Наконец глубина моря оказалась 17 сажень, потом 12; тогда же сделался -- штиль и мы приметив, что судно валило к Атхинскому берегу, от которого протянулась банка, бросили якорь плехт и отдали до семидесяти сажень канату. Судно сделало весьма скорый оборот; но когда пришло на якорь, то его подернуло и понесло в самую пену. He успели можно сказать, мигнуть, как уже в ней очутились и тогда увидели, что бурун происходил не от ударения волнения на мели, но от сильного спорного течения, или сулоя, как то обыкновенно промышленные называют. В ту самую минуту нашел от ют жестокий шквал, чего ради, дабы не быть выброшенными на Атхинский берег отрубили мы якорь, поставили паруса и пошли на по. Ходу по лагу было 8 1/4 миль, если прибавить к сему скорость несущего нас течения от 6 до 8 миль, то можно посудить, с какою быстротою мы неслись. Действительно берет Атчи и Амли, каждый не далее одной версты от нас, мелькали только в глазах. Пройдя опасность закрепили брамсели и стали брать рифы у марселей; ветер сделался свежий со шквалами, но к полуночи несколько стих.
   При свежем риф-марсельном ветре от ZtW, Z и ZtO держали к W. В 4 часа пополудни, пошел небольшой дождь.
   Мы весьма обрадованы были, что выбрались на северную сторону Алеутских островов; ибо продолжающийся еще крепкий от юга ветер мог бы привести нас в крайне худое состояние. Когда мы с плохим судном нашим даже и в умеренный ветер не могли обойти ни Атхи, идя вперед, ни Амги поворотя назад, то что бы случилось с вами в сей крепкий ветер на той стороне гряды? без сомнения прижало бы нас к берегу. Тогда какая надежда в открытом море при сильном ветре на худом грунте (ибо хорошего нигде почти нет) отстояться на якоре? Потеряв судно мы бы принуждены были переправляться с Алеутских островов на кожаных байдарках в Камчатку. Тогда Американская компания лишилась бы грузу, стоящего конечно около двух миллионов рублей.
   Сие обстоятельство принуждает меня сказать о невыгоде купеческих весьма полнотрюмых судов; ибо оные никак не могут посредством лавирования отходить от берегу и погибают у оного, между тем как порядочно построенное судно, но не столь много помещающее в себя груза, приближается к оному со всякою уверенностью и отходит прочь, при ветре прямо на землю дующем. Граждане Соединенных Штатов Америки скорее всех почувствовали сию истину: они начали лучше строить купеческие суда свои и теряют оных менее, нежели другие народы Европейские.
   Пасмурная погода с туманом и мокротою. Мы лежали на WtZ, при свежем от юга риф-марсельном ветре, который к полуночи стих. В полдень считали себя в широте 53R, 05', на меридиане острова Канят.
   При пасмурной погоде с туманом и мокротою штиль, a потом тихий переменный ветер, установившийся к полуночи от WZW. В полдень считали себя на меридиане западной оконечности острова Танага.
   Лежали тем же курсом. С полуночи ветер дул от N, a потом от NO; зыбь же довольно большая, шла целые сутки от NNW.
   Погода была прекрасная и теплая; до двух часов пополудни продолжался штиль, во время которого оправляли мы такелаж и спустили байдарку, на которой ездил я вокруг судна а застрелил восемь глупышей, в том числе одного белого. Мясо сих птиц пахнет китовым жиром, которым по видимому они питаются; ибо подстреленные выпускали куски оного изо рту. Может быть по близости носило мертвого кита. Усмотренная широта показала, что течением много склонило нас к по. Тоже замечено и во время плавания нашего из Охотска в Америку. В два часа ветер задул от ZZW.
   Ветер тот же, тихий, а потом штиль. Вечером около судна показалось много глупышей, из которых я застрелил нескольких. Сверх того видели топорков и морских ласточек (Нугопdelles de mer), называемых здесь петушками.
   До полудня штиль, во время которого спустили байдарку и я застрелил глупыша да морского разбойника. Птица сия похожа несколько на Ару, хотя быстрым полетом своим совершенно от оной отличается. Нос у нее острый, брюхо и ошейник белые; спина, крылья и голова темно-серые, a ноги черные с перепонками. Морской разбойник имеет весьма быстрое зрение, летает высоко и увидев что либо, бросается стремглав в море. Назван промышленниками сим именем потому, что гоняется за чайками и глупышами до тех пор, покуда они не выкинут из себя недавно съеденного ими корму.
   После полудня задул тихий ветерок от юга, a в 7 часов вечера сделался туман с мокротою.
   При ветре ZWtZ шли WNW. Погода во все сутки пасмурная с мокротою, так что солнце в полдень показалось только на минуту в тумане. Вчера и сегодня видели обыкновенных птиц и много морской капусты.
   При пасмурной погоде с дождем ветер переменный, a наконец оный установился от NOtO и сделался довольно свеж. Мы легли на ZW.
   С пасмурною весьма погодою и умеренным от по и NNO ветром шли на ZW. Видели глупышей, топорков, ласточек морских, беловатых держащихся около берегов чаек и множество растений носимых по морю. В 1 часу пополудни усмотрели остров Атту и легли на WtZ, дабы обойти оный по западную его сторону. Ныне опять приметили, что течением моря отнесло нас к по. В 4 часа пополудни погода прояснилась. Вода имеющая обыкновенно синеватый цвет, показалась нам гораздо зеленоватее: может быть солнце было тому причиною. Склонение компаса через взятый Амплитуд найдено 7R восточное. На горах острова Атту видно много было снегу, который даже и в низу при подошвах оных местами белелся; горизонт при захождении солнца был совершенно чист и над всем островом большими грядами висели густые, серые облака, из под коих выказывались покрытые снегом дикие вершины гор; небо от ударения последних солнечных лучей приняло весьма яркий цвет: все сие вместе, представляло прекрасное зрелище.
   При довольно свежем ветре переменяющемся меж NtW и NW, или к WZW и ZW. В полдень по наблюденной широте усмотрели, что остров Атту на карте Капитана Сарычева, положен около двадцати минут севернее, нежели должно. Топорки в немалом числе сопровождали судно до самого вечера, сверх того видели несколько глупышей, ласточек морских и одну Ару.
   При довольно хорошей погоде и ветре, переменяющемся меж NOtO и О, шли на WZW. Склонение компаса по Амплитуду 7R, W восточное. Вечером множество свинок морских провожали судно, обгоняя его и выныривая перед носом; но все ушли, как скоро одну из них поранили острогою.
   При ветре, переменяющемся меж О и ZO, лежали WZW. Днем погода была ясная, a ночью в первый еще раз нынешнего плавания, видели чистое небо усеянное звездами. Те же птицы изредка показывались.
   1803 год. Август.
   Ветер и курс тот же, к концу дня стихший. В полдень считали себя посредине меж Атту и третьего Курильского пролива.
   При тихом по ветре, до шести часов пополудни шли WZW; a после того сделалось маловетрие меж N и W.
   В сей день видели двух китов, много глупышей, несколько петушков или морских ласточек и одного Альбатроса.
   До двух часов пополудни безветрие, a потом тихий ветер от NWtN, с которым мы легли WZW. Во время безветрия застрелил я 8 глупышей и одного Альбатроса, мясо которого не имело запаху китового жиру и показалось нам очень вкусным. Здесь приметили другого рода глупышей. они поменьше первых, темнее пером, нос острее, и лету проворнее.
   В шестом часу пополудни, когда мы лежали WtZ при ветре NOtO, услышали вдруг, что судно наше задрожало, как будто слегка дотронувшись мели. Через несколько секунд почувствовали вторично такой же удар, и некий подобный самому отдаленному грому звук. Мы полагали, что это произошло от землетрясение, однако точно не уверены, могут ли удары оного быть чувствительны на такой великой глубине, и притом не произвести ни бури, ниже иной какой перемены в состоянии Атмосферы.
   При тихом переменном ветре меж NOtN и NNW, лежали WtZ. Поутру видели носимое по морю морское растение, растущее по мелям, очень свежее, что всегда служить довольно верным признаком близости земли. В шестом часу пополудни увидели камчатский берег, прежде с саленгу, a потом и с палубы Ночью море казалось более обыкновенного светящимся, что мне кажется всегда бывает, когда приближается к берегам.
   При тихом ветре от NNW, легли на W, в пролив, разделяющий остров Парамушир от острова Анникутана, и называемый обыкновенно третьим Курильским проливом. В 11 часу утра сделался штиль и берет закрылись облаками. Во время тишины стреляли глупышей, которых мы гораздо предпочитали плохим нашим съестным припасом.
   Штилевали весь день. Вечером сделался тихий переменный ветерок меж по и O: мы стали держать NW и WNW.
   До шести часов утра был туман, но потом скоро прояснило, и мы взошли в третий Курильский пролив при тихом OZO ветре, который после сделался довольно свеж. He может быть удобнее пролива для прохода между Курильскими островами: оный всюду чист, шириною близ пяти немецких миль, и около лежащие берет весьма приметны. На юго-западной оконечности Парамушира находится высокая гора; неподалеку от оной островок Ширинка, имеющий вид скирда или весьма высокого гребня. Далее открывается остров Алаит, который показывается прежде всех, когда идет с западной стороны; a иногда видна только вершина оного по верх облаков. На Анникутане две горы наподобие сахарных голов, a к западу от оного островок Макаронши. Вообще все берет отменно высоки и местами всегда покрыты снегом. В проливе видели видели множество касаток, a ночью небольшой кит весьма долго играл около судна.
   При свежем марсельном ветре, дующем иногда крепче, иногда тише, и переменяющемся меж OtZ и NOtO, мы лежали на NWtN под марселями зарифлеными одним рифом, фоком, гротом, кливером и брамселями, которые по временам крепили.
   Пять дней продолжалось безветрие, или тихие переменные ветерки, во время которых мы держали NWtN. Всякий день видели обыкновенно бывающих в сих морях птиц, иногда морских свинок, a однажды кита.
   Ветер довольно свежий, переменяющийся меж ZWtW и WtZ, мы держали NWtN и NNW. Около полудня в правой стороне на горизонте, показалось нечто светлое, похожее на то, как солнце восходит. Светлость сия в одну минуту приблизилась к судну и скоро опять ушла по прежнему направлению; вода в то время имела цвет бледного огня. Уверяют, что здесь нередко случаются такие явления, называемые промышленниками сполоха.
   Ветер переменный меж Z и W, a потом маловетрие с той же стороны: мы шли на NWtN. Поутру между множеством обыкновенных птиц видели одного Урила, из чего и заключили (как и счисление наше показывало), что мы находимся не далеко от острова святого Ионы, куда и птица сия ненадолго от берегов удаляющаяся, вскоре отлетела. Временем из моря выскакивала рыба, конечно принадлежащая к станицам, идущим в реки, впадающие в Охотское море.
   Тихие ветерки и маловетрие меж ZO и NO. В полдень считали себя в 155 Английских милях от Охотска, на румб от него ZOtZO. Видели много топорков, глупышей и несколько альбатросов или семи-саженных чаек.
   В 8 часов утра увидели меж N и по берег, прилежащий к высокому мысу Шилкап. Ночь была такова, что можно оную почесть редкостью в здешнем климате. При полной луне, совершенно безоблачном небе и чистом горизонте, видны были весьма ясно все берет простирающиеся от Охотска к Шилкапу.
   При тихом ветре от ZW и WZW, шли к NW, будучи сопровождаемые течением, обыкновенно бывающим здесь, от по вдоль берет. Около полуночи ветер сделался NW.
   При тихом, несколько переменном, но всегда противном ветре, ходили около Шилкапа. Последние два дни видели множество особого роду моллюсков, называемых здесь жирками. Пополудни около судна тюлени во множестве играли.
   Ветер, дувший поутру от N, отошел к по, a потом сделалось маловетрие меж Z и О, которым подвигало нас к устью реки Охоты. В десятом часу вечера приехала к нам из Охотска байдарка Американской компании, на оной привезли свежей говядины и других съестных припасов. Около полуночи начался отлив, почему легли на якорь.
   8 часов утра снялись с якоря и буксиром пошли к устью реки Охоты. Вскоре сделалось маловетерие меж Z и О, мы поставили паруса и прошли уже через бар или перебор, как вода дрогнула на убыль. В нескольких саженях от южного мыса, поставило судно наше поперек весьма крутых валов и столь жестоко качало, что оное черпало воду обоими бортами. Мы положили якорь и хотели завозить верьпы, думая еще против течения втянуться в реку; но приметив, что воды много уже было, снялись, перешли назад за перебор и в 2 1/2 верстах от Охотска остановились на якоре.
   Желая узнать, нет ли к нам в Охотске писем, я отправился в байдарке, но как до устья реки было далеко, то надлежало мне пристать прямо против судна к берегу, где с отменною силою ходил высокий и крутой бурун. Мы должны были выждать самый большой вал, который донес нас один к берегу, куда я с передним гребцом тотчас выскочили и байдарку за собою выдернули на берег, так что другим пришедшим валом только заднего гребца с ног до головы облило.
   Охотский берег весьма отмел: в четырех верстах от оного, глубина не более четырех сажень. По сей причине около Охотска всегда слышится шум буруна, который во время отливу бывает более, особливо же при ветре с открытого моря делается весьма высок, приходит крутыми белыми всплесками и с чрезвычайным шумом разбивается. Один сей шум, делает уже положение Охотска весьма неприятным, ибо наводит уныние и скуку. В тихое время жители сего города узнают всегда, какова будет погода, ибо если бурун сильно разбивается на косе от северного берет Охоты идущей, или иначе: когда Тунгусская кошка шумит (как говорят городские жители), то будет ясная погода, если же шумит Урацкая кошка, то есть коса идущая от южного берега, в которой стороне река Урак находится, то будет ненастье.
   Пробыв часа два у господина Полеваго и взяв от него ко мне и Хвостову письма, пошел я к своей байдарке. Тогда уже был отлив, ветер довольно свежий дул с мора и престрашный бурун о берег разбивался. Около байдарки собралось много людей, все говорили о невозможности ехать, с чем и гребцы мои были согласны. Некто бывший тут же Передовщик (начальник над промышленниками) сказал: что уже 33 года, как он ездил в байдарке, a потому смело уверяет, что нет возможности отъехать от берегу. Я хотел доказать ему, что это можно; для того уговорил гребцов пуститься к судну, несмотря на представления окружающего нас собрания. Итак мы сели, в байдарку на сухой земле, надели камлейки, обтяжки, зашнуровались, дождались, как пришел самый большой бурун: тогда велели себя столкнуть и погребли изо всей силы. Первый встретившийся нам вал окатил только переднего гребца, второй закрыл его с головою, меня по шею, и прорвал мою обтяжку. Ворочаться было поздно, исправить обтяжку невозможно; a потому не оставалось нам иного, как всеми силами грести, дабы скорее удалиться от берет. Еще один вал накрыл нас, но потом мы выбрались из буруна и увидели столько воды в байдарки, что оная едва держалась на поверхности мора. С берегу во все время, покуда мы были между высокими валами, не видали нашей байдарки и считали нас погибшими; но увидев наконец спасшимися, начали махать шляпами в знак их о том радости. Должно признаться, что упрямство составляет немаловажную часть моего нрава, и несколько раз оное весьма мне дорого стоило. Я не оправдываю сего моего поступка: он заслуживает больше имя предосудительной дерзости, нежели похвальной смелости. Таковым я сам его находил, но после, a не в то время, как предпринимал оный. Могу сказать, что в сем случае одно чрезвычайное счастье спасло меня от крайнего моего неблагоразумия.
   На большой полуденной воде взошли в устье реки Охоты и остановились на якоре в Кухтуе, дабы переждать как течение стихнет. Послали завести верьп в Охоту, но оный не скоро завезли; течение между тем переменилось и сделалось весьма сильное из реки, верьп же не забрал и влекся к судну когда стали подтягивать оный. Тогда, дабы противостоять течению реки, поставили марсели, брамсели и фок. Ветер был от юга свежий. Судно под сими парусами хотя конечно имело до 4 1/2 узлов ходу, однако подавалось назад. Боды между тем столько убыло, что мы опасались обмелеть на переборе и потерять судно, почему положили якорь, дабы только в реке удержаться. Но как и иногда продолжало нас дрейфовать (тащить назад), то мы с помощью парусов решились прижаться к Тунгусскому берегу и стать на мель у оного. Когда вода убыла и волнение утихло, начали разгружать судно. В два с половиною или и три часа времени, вынули весь груз, спустили ростеры, сняли весь бегучий такелаж, марсели, стеньги, брам-стеньги, брам-реи, на верху находившиеся бочки, и вылили из трюма всю пресную воду. убравшись с сими работами, завезли якорь и разные верьпы для стягивания судна. Ветер сделался от ют весьма свежий, развело немалое волнение, несколько тросов лопнуло; но наконец в десятом часу вечера сошли с мели, подтянулись к Охотскому берегу, y которого и ошвартовились.
   Мореплавание наше кончилось. Судну св. Елизаветы не с чем было возвратиться в Америку; оно долженствовало остаться зимовать в Охотске. По сей причине мы с Хвостовым решились ехать в Петербург, располагая путь наш таким образом, чтоб проживать в некоторых городах Сибири, дабы получить большее понятие о сей пространной части России.
   1803 год. Сентябрь.
   Сего числа выпал довольно большой снег и мы ездили на собаках.
   Вечером в провожании пяти человек приятелей наших выехали из Охотска и ночевали у реки Охоты, не доезжая угольных ям. Ночь была весьма холодная.
   В девять часов поутру оседлали лошадей, простились с провожавшими нас, и отправились далее в путь. Ночевали на Мете.
   Остановились ночевать в шестнадцати верстах за Урацким перевозом, y реки Урака, в Топольнике, которого опавший лист служит в сие время года лучшим кормом для лошадей. Когда же снег выпадает столь велик, что сии животные не могут доставать из под оного корму, то им рубят тальник и всякий мелкий кустарник, a в недостатке оного, пускают глодать кору с деревьев. Весь день снег перепадал.
   Перешли вброд речку Березовку между порожным и кислым бродами на Ураке, и за последним остановились ночевать. Поутру шел снег и изморозь, потом был туман, a наконец день сделался довольно теплый. Дорогою стреляли куропаток.
   Не доезжая верст 20 до плотбища, я с казаком поехал на перед. Достали себе рыбы и ягод, и проехав еще 12 верст остановились ночевать. Чем далее ехали, тем более находили снегу, весьма затруднявшего путь наш. Купеческие конвои выехавшие пред нами из Охотска, теряли от оного множество лошадей.
   Ночевали не доехав 18 верст Юдомского креста. Озеро Сись-кюль совершенно стало. Снег местами был очень глубок.
   Поутру долго замешкались, ибо лошади разбежались по сторонам. Однако сего дня догнали хозяина наших извозчиков, y него взяли хороших лошадей, a ему оставили своих худых. Перешли вброд реку Юдому, по которой шла большая шуга, или лед. Бывшая при нас собака не могла следовать за нами, и осталась на той стороне. Ночевали на второй гари, в снегу более полу аршина. Урочище между речкою грязнухой и первою гарью, называется Сылья-ыябыт (штаны повесил).
   По сие время дни были холодные, но по большей части ясные; а сего дня шел густой снег, заслеплявший глаза, когда проезжали полянками. Перебрались через хребет Тасх-Талон (каменное поле) и два или три раза через реку Акачан, впадающую в Юдому. Реки же Огненная, Ламкова, и та где мы в прошедшем году утопили лошадей, словом вся та дорога, по которой, для избежания бродов через разлившийся Акачан, ехали мы тогда, осталась в правой руке. Миновав малый Когон итыт, на большом остановились ночевать, в снегу глубиною около аршина.
   1803 год. Октябрь.
   Поутру промешкали за отыскиванием разбредшихся лошадей, для которых принуждены были оставить Якута. Густой мокрый снег продолжал идти.
   Проехав озера, называемые малый, средний и большой Чжергаталах, взошли в падь Мырса Сайбата (лабаз мырсы), названную так от имени Якута Мырса, который, возвращаясь в позднюю осень из Охотска, захвачен был столь глубоким снегом, что не находя способу пробраться сею ущелиною, перерезал лошадей своих, склал мясо на лабаз и прозимовал тут. За сим урочище называется Кере-бе-талон (карей кобылы поле); от того, что возвращающимися некогда позднюю осенью из Охотска якутами, была оставлена присталая каряя кобыла, найденная сверх чаяния на другой год живою.
   И мы тут принуждены были бросить одну лошадь. По дороге лежало очень много падалины. Проехав Бусь-кюль остановились ночевать.
   Ночь была весьма холодная, a днем стужа понуждала часто сходить с лошади и идти пешком. Реки на глубоких местах всюду покрылись плотным льдом, но по быстринам несло еще густую шугу. Ночевали на Дылга-Асылык (кормовище в Кочках), в двадцати верстах от реки Аллах-Юны.
   Аллах-Юну перешли вброд, хотя она во многих местах покрыта была уже льдом, могущим поднимать лошадей. Мы приехали рано к станку, но остановились, дабы усталым лошадям, нашим, едва уже двигающим ноги, дать роздых и покормить; ибо снег около сих мест был мелок и под оным находилась изрядная трава. Якуты просили нас пробыть здесь еще один день, и хотели ехать другою дорогою по речке Березовке, не надеясь, чтоб снег пропустил нас по летнему пути через семь хребтов и другие высокие горы. Мы нашли станок сей пустым: лошади сведены были в иное место, потому что дорога сия оставляется, и начинают ездить через Аммякон. Мы заняли кухню Якуток. Хотя палаты наши состояли из четырех не-мшоных стен, с крышкою из коры, в которой сделано отверстие для выходу дыма, однако и оные показались нам очень хорошими, по проведении стольких ночей на морозе.
   После полудня пришли к нам два Тунгуса сказывая, что верстах в двадцати по ту сторону Аллах-Юны стоят кочевые юрты их с женами, детьми и оленями; и что они зашли сюда гуляючи. Самая Тунгусская прогулка! Мы дали им табаку, a они отдарили нас двумя мешками струи от капарги.
   Капарга принадлежит к роду диких коз, водящихся наиболее по горам. Шерсть их черная, или с белыми крапинами и длинная как у козлов. В шерсти капарга кажется с большую собаку. Рога маленькие стоячие, хвоста нет, ноги весьма тонкие и мясо очень вкусно. Под брюхом против пупа под кожей, находится пузырек с мускусом, который вывозят и в Россию. Якуты, Тунгусы и здешние Русские пьют сей мускус сушеный с маслом, мажутся сим составом от наружных сыпей и удачно вылечивают оным опоршивевших лошадей. Якуты и Тунгусы капаргу называют одинаковым именем Бюсан. Животные сии ходят всегда по несколько вместе.
   Якуты наши отдумали ехать речкою Березовкою, ибо туда не было никакой тропы; почему весьма бы затруднились при переезде через один превысокий хребет, на котором конечно лежал уже глубокой снег. По сему мы пустились летнею дорогою, куда была пробита тропа, идущими впереди нас купеческими конвоями. В проезд наш по семи хребтам дул резкий холодный ветер, или Хиуз, как говорят жители восточной Сибири. Ветер сей сносил с великим стремлением снег с вершин гор, которые от того казались дымящимися.
   На ночлеге догнал нас Полевой, и с сего времени мы уже лучше стали ночевать; ибо могли спать не в палатках, но под расставленными несколько наклонно к земле четвероугольными полотнами, близ которых держали всю ночь большой огонь, весьма приятный в столь суровом климате. Мне крайне жаль, что я не имел с собою термометра для точного определения стужи, которая конечно была на высоких местах до двадцати пяти или двадцать восьми градусов, по реомюрову термометру. Приехав на ночлег, обыкновенно разгребают снег под место, где хотят разбивать полог и разводить огонь, который иначе, растопив снег, мог бы перепортить одежду. Наблюдают притом ставить полог длиною по длине пади, находящейся меж гор, дабы ни когда не несло дыму в глаза.
   С полудня небо сделалась пасмурно, стал снег перепадать, а к вечеру пошел очень густой. Отъехав версте тридцать к речке Кункуй, остановились ночевать. Кункуй значит узкое место, и имя речки произошло от того, что она течет в весьма узких ущелинах гор. Кормовища по Кункую весьма хороши, много растет травы роду хвоща, называемой Якутами См~ сибихтя, от которой лошади весьма скоро приходят в тело. Сибихтя и зимою зелена. По сей причине с начала весны и под конец осени, ездят всегда по Кункую до самого её источника; летом же потому минуют сию дорогу, что на Кункуе можно быть принуждену прожить более месяца на одном месте, если дожди захватят. Началом весны в здешнем климате я разумею то время, как реки не очистились еще ото льду.
   К полудню снег перестал и сделалось ясно. Кункуй сначала переходили мы по льду, но ныне иногда и вброд.
   Временем шел снег. На Белой провалились сквозь лед несколько лошадей, которых едва могли мы спасти.
   Горы приметно становились ниже: знак, что мы приближались к Алдану. Погода была ясная при сильном морозе.
   Время продолжало быть столь же холодно. До захождения еще солнца приехали к реке Алдану, покрытый густыми глыбами льда, который в средине только едва имел движение, от чего переправа с лошадьми через реку сделалась невозможною. По сей причине должны мы были пробыть здесь более суток. На станке съехалось много и других приезжих, отправившихся из Охотска, и все должны были поместиться в двух только казачьих юртах. В сие время Якуты нарочно приезжают к Алданскому перевозу, и с большею выгодою продают мясо, масло и иные съестные припасы. В здешних юртах, равно как и в Якутских, вместо стекол в окнах вставляют льдины.
   Поутру вода в реке выступила из берегов, почему заключали, что несколько пониже сего места река стала. Вечером слышен был треск спирающихся льдин, около полуночи оный утих, и река противу станка также стала.
   Снег перепадал и время было холодно. Лед противу станка не мог еще поднимать человека, почему Якуты ходили вверх и найдя место, где оный был толще, пробили его во многих местах, дабы вода выступив наверх замерзла, от чего лед делается толще.
   Вечером пришла в нашу юрту Якутка, которая увидев, что один человек сделал какое-то необыкновенное движение, сделала то же, закричала и бросилась на него. Всякого потом сделавшего что либо, она передразнивала кричала и бросалась на него с палкою или кулаками. Наконец до того взбесилась, что севши на пол начала кривляться и петь, как бы колдовала. Ее вывели вон, и она до того кричала, покуда со всем лишилась сил. Между Якутами не редко видят таких женщин, которых называют Амерячками. Утверждают, что то болезнь; но я думаю, что с начала они притворяются, a по времени получают сильную к тому привычку.
   Поутру Якуты переводили по льду через Алдан по одной вьючной лошади, около полудня и мы начали таким же образом переправляться. Лед в некоторых местах был еще тонок, гнулся под нами и трещал; но мы переправились счастливо и только задняя лошадь провалилась, которую с великим трудом и опасностью могли вытащить. От Алдана мы взяли почтовых лошадей и перейдя речку Ноху, на станке сего имени остановились ночевать.
   В 5 часу утра отравились в путь. Сначала шел снег, но перестал, как скоро солнце, вокруг которого видна была радуга, поднялось несколько от горизонта. На Амгинском станке нашли прекрасных карасей. Ночевали на Мельжегее.
   Приехали на ночь в Чупорсу. Вечер был весьма холодный.
   До полудня шел густой снег, a потом дул резкий ветер прямо в лицо; от чего меньше могли проехать, a именно только 64 версты.
   С Чучигийского станка, на котором мы ночевали, поднялись рано, и в 5 часу пополудни приехали в город Якутск. Здесь должны были прожить до того времени, как установилась хорошая дорога по реке Лене, которою едут до Качугской пристани. С осени Лена становится обыкновенно весьма шероховато, для того, пока не поправят дорогу, оная крайне беспокойна, от торчащих льдин, что называют здесь Торосы.
   1803 год. Ноябрь.
   Под вечер оставили город и отправились вместе с Г-м Полевым, всего в трех повозках. Большая часть поселенцев живущих от Якутска до Алекминска, или еще и далее, в нынешнее время питаются почти одною только кашею из молока и сосновой коры, некоторые подбавляют не много муки, a иные ничего не имеют кроме сосновой коры и воды. Кору сдирают они осенью, сушат и толкут в муку. Следствие таковой пищи приметны на лице каждого человека, ибо ни в одном не видно краски, или иного признака силы и здоровья. В одном месте видели мы двенадцати летнюю девочку, которая показалась нам старухою. Проезжающие купцы помогают сим несчастным, уделяя им понемногу своего дорожного припасу, которым для сего нарочно с излишком запасаются. Попутчик наш Г-н Полевой, щедрый и добродетельный человек, загрузил свою и наши повозки сухарями и всякими съестными припасами, дабы раздавать то бедным жителям, которые по сему весьма его знают. Он же часто ездит из Иркутска в Охотск и всегда с одинаковым к сим несчастным расположениям. Желательно чтобы поболее Полевых проезжало по сему пути!
   Кибитки, в которых путешествуют по Лене, весьма легки, малы и так плохо скреплены, что редкая останется цела ударившись обо льдину. В оную нельзя положить более 10 или 12 пуд. За не имением овса, лошадей кормят только сеном, a иногда и хворостником; потому они весьма скоро выбиваются, через месяц от начала зимней дороги едва уже ноги таскают и езда бывает весьма трудною.
   Морозы день ото дня становятся жестче. Для опыту я проехал два станка на облучке и могу уверить, что это весьма трудно. Когда лицо встретит первое ударение воздуха, то бывает как будто опалено. Дунув услышит в воздухе некий торох; над лошадьми стоит пар столбом, издали видимый и животные сии не могут бежать скоро, задыхаясь от густоты воздуха. Через каждые 4 или 5 верст должно останавливать лошадей и очищать дед, совершенно затворяющий ноздри; иначе дыхание захватывает и они останавливаются сами. Жители Лены носят на лице набородники, наносники, налобники, наушники и нащечники, так что только глаза и рот остаются не закутанными. На шею поверх платья надевают ошейники из беличьих хвостов. Платье делается из заячьих или оленьих кож, сверху которого надевают обыкновенно Якутский Санаях. На ноги сверх торбасов надевают сутуры и наколенники. Описание сутуров было выше. Рукавицы делаются большие на каком-нибудь теплом меху, верх же оных состоит из другого по жестче; как например из оленей кожи, или из лисьих лап и тому подобного.
   С Харабалыска (44 версты) ехали мы во все время шагом, a извозчики шли возле кибиток. Наконец верст за десять от Намины и я пошел пешком, да и гораздо еще опередил кибитки свои.
   Не доезжая несколько Алекминска, изломался полоз у нашей кибитки и мы ее оставили. He много спустя другая опрокинулась и также изломалась. Я починивая оную едва не отморозил рук. Приехав в город послали за оставленною повозкою: ямщик, бывший при оной едва также не замерз, ибо мороз был жестокий.
   Здесь подтверждали нам, что мы и прежде слышали о лошадях покупаемых на реке Вилюе, что они часто по прошествии двух лет, быв пущены на волю, уходят домой, хотя бы то было за тысячу верст. Причиною сему полагают хорошие тамошние травы. Река Вилюй изобилует рыбою, a особливо летом, когда она идет в нее с моря. Морская рыба никогда не проходит далее Витима, или редко, да и то разве в малом весьма количестве. Железо Вилюйское почитается одним из самых лучших. Якуты вырабатывают из оного отменно хорошо разные вещи, a ножи тамошние славятся по всем северо-восточной Сибири; ибо металл сей отменно мягок, почему ножи гнутся по надобности для разных рукоделий опять легко выпрямляются.
   На Дубровской заимке нашли Тунгусов, возвратившихся с Витимского соболиного промысла. Мы поднесли им водки, за что они хотели подарить нам соболя, но как мы не приняли от них сего подарка, то они думая, что оного для нас мало, прибавили еще другого соболя и несколько белок, но видя, что мы и того принять не хотим, крайне тому дивились, и едва могли поверит, что мы потчевали их водкою без всякого намерения и помысла о их соболях. Тунгусы приучены к сему Русскими купцами, которые прежде начатия торговли, обыкновенно потчуют их водкою и дарят; a те поставляют долгом отдаривать.
   С Киренска лошади были повсюду хорошие. Вечером мы приехали в Иркутск, бывши в дороге от Якутска 16 суток, a с выключкою простоев 13.
   1803 год. Декабрь.
   В ночь выехали из Иркутска. По Ангаре шел столь густой лед, что переправа через нее сделалась невозможною. A как сказали, что верст 40 выше река уже стала, mo поехали правою стороною до того места. На Урик, то есть в 18 верстах от Иркутска, ночевали.
   Поутру отправились в путь и околицею выехали на Мальте на большую дорогу.
   В 5 часов утра приехали в Нижне-Удинск.
   Приехали в Красноярск. Дорогу от Нижне-Удинска до сего места имели весьма неприятную, первое потому, что продолжавшаяся несколько дней сряду метель занесла оную; a второе, что ехали в праздник Рождества Христова, в которое время многие ямщики бывают пьяны, не кормят лошадей, худо запрягают, и через то делаются разные препятствия и остановки.
   Вечером приехали в Томск, и долго ездили по улицам, не могши скоро найти ночлег.
   Выехали из Томска, и в полночь, приехали на станок, называемый Крутые логи. Новый год встретили на Барабинской степи.
   1804 год. Январь.
   На рассвете приехали в Копьево, где кончится Барабинская степь; отсюда поворотили на Тобольск, оставив Ишимскую дорогу в левой руке. Того же вечера проехали город Тару. Морозы и метели продолжались и дорога была отменно дурна; или лучше сказать дороги совсем не было, a ехали целиком.
   В Тобольской Губернии почти ни где не было ржаного хлеба, a всюду пшеничный; ибо рожь сего года совсем почти не родилась, и пуд оной продавался гривною дороже пшеничного.
   От Тары на Тобольск ездят по другой кратчайшей дороге, поворачивая с Аевского станка на Татарские селения, где считают только 440 верст, по той же, где мы ехали, 566.
   Около 300 верст по сю сторону Тобольска, в окружности на 200 верст, появилось прошлого лета великое множество гадин, которых жители называют кротами, но кои по описанию их должно быть род крыс, ибо величина их равна величине сего животного, такой же хвост, покрытый у иных пупырьями, цвет шерсти по большей части черный, но видали и серых. Гадины сии поели почти весь хлеб, даже сжатый и складенный на возвышенных столбах, и держались когда уже и снег выпал. Зимою появилось множество горностаев и жители надеются, что они. переведут помянутых гадин.
   По причине узкости здешней дороги запрягали по 4 или по 5 лошадей гусем, то есть одна впереди другой. Таковая упряжка ни мало, не способна для скорой езды.
   Вечеру приехали в Тобольск. На другой день обедали у Генерал Губернатора Ивана Осиповича Селифонтова, a в следующий потом день у Губернатора Ивана Федоровича Штейнгейля, и к вечеру отправились далее в путь.
   Вид Тобольска, построенного на крутой горе и под горою издали весьма красив; -- летом же должен быть еще прекраснее, ибо город стоит при соединении рек Иртыша и Тоболы, извивающихся в окрестностях оного.
   Проехали Пермь, остановясь в городе потребное только время для перемены лошадей.
   Въехали в Казань, где прожили до 24. С сего числа по 26 шел дождь весьма испортивший дорогу, которая казалась еще скучнее от привязавшейся ко мне лихорадки.
   В Москве прожили один день для поправления кибиток. Дорога становилась час от часу веселее; ибо во всяком почти городе находит знакомых, a между тем приближались к концу своего путешествия. Я не могу довольно описать радости, какую чувствовал при везде в Петербург, что случилось 5 февраля в 9 часу утра. Давно ли думал я (ибо что значат протекшие 20 месяцев?) давно ли, когда мы выезжали отселе, сердце наше обременено было страданием разлуки с родными и ближними? Давно ли воображение ваше представляло нам неизмеримые расстояния, бесчисленные опасности, иной свет, иное небо? Давно ли отчаянная мысль, что может быть мы никогда уже назад не возвратимся, снедала всю внутренность нашей души? теперь все прежние страхи кончились, мы удовольствовали наше любопытство, принесли некоторые заслуги, и с приятным воспоминанием о прошедших трудностях, летим увидеться с нашими родными, благодетелями, друзьями, знакомыми. Всяк, кто бывал в отсутствии, испытал сию радости но тот больше, в ком меньше было надежды некогда наслаждаться оною.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

  
  
  

Часть вторая

Статьи заключающие в себе описание острова Кадьяка и жителей оного

I

Положение Кадьяка с около лежащими островами, и число жителей оного, называемых Конягами.

  
   Остров Кадьяк, или как обыкновенно называют Кадик, лежит между 56R. 48' и 58R северной широты; a в ширину занимает пространство, не весьма точным образом определенное, между. 206R. 30' и 208R. 30' восточной долготы от Гринвича. Прежде Русские называли его Кыхтак, слыша сие слово от островитян, на языке коих оно значит большой остров. Жители Кадьяка, Афогнака, Тугидака, Ситхинака и других прилежащих к Кадьяку малых островов, говорят одним языком с некоторым малым в наречии различием, примечаемым между жителями восточной и западной стороны. Тутидак и Ситхинак лежали. К югу от Кадьяка и отличаются от него небольшим проливом, к северу же находился Афогнак, который величиною не больше четвертой части Кадьяка. Жителей на всех вышеупомянутых островах, и других близ Кадьяка лежащих считалось в 1803 году не многим менее семи тысяч; то есть взрослых и детей обоего пола. На Шуехе, что севернее Афогнака, нет настоящих жителей, но приезжают иногда островитяне для промыслу тюленей и сивучей; по осеням же тут ловят довольно лисиц. К востоку от сего лежащий остров называется Еврашечьим, от имени зверьков, коих там ловят, и для чего на время только приезжают. На островках, севернее Шуеха находящихся, Русские стреляют Сивучей. Ванкувером они названы бесплодными, ибо суть почти голые камни; Русскими же именуются перегребными от от того, что лежат почти на средине между Шуеха и Кинайской губы, и служат всегда отдохновением отправляющимся за бобрами островитянам, кои переплыв греблею через широкий пролив, останавливаются на оных. В шестидесяти Английских милях, к югу от Тугидака, лежит небольшой островок Уканок, на коем живет всегда несколько островитян и Русских, для ловли еврашек и птиц.
  

II

Описание жителей по виду. Уборы их и украшения.

   Жители Кадьяка и всех вышесказанных островов, называют себя Конягами; но кажется что и Аляксинцев под сим же именем разумеют. Росту они среднего и больших очень мало, станом вообще довольно складны, чему может быть причиною не принужденное воспитание их в ребячестве. Цвет кожи смугловато -- медяный, происходящий кажется более от беспрестанного почти пребывания их на воздухе; также и от того, что летом ездят они в байдарках нагие, да и в домах, когда только тепло, сидят нагие же. Мне потому сей цвет их кажется не природным, что многие между ими женщины весьма беды, вероятно от того, что меньше бывают на открытом воздухе. Глаза у них черные, волосы такие же, которые мужчины завивают косой, или просто распускают. Иные, перенимая у Русских и Англичан, начали стричься спереди, однако нет на то общего поверья. Женщины имеют волосы весьма длинные и завязывают их в пучки у самого затылка, a спереди обрезывают вровень с глазами. Многие же к остриженному вокруг и оставленному только на теме клочку волос привязывают пучки маленьких совсем остригают, оставляя один только клочок на теме.
   Люди обоего пола вообще здоровы и в глубокой старости не кажутся дряхлыми; ибо и тогда находятся в тех же почти упражнениях, как и молодые, дабы доставать себе ежедневное пропитание. Но по соразмерности числа островитян, стариков кажется немного, потому может быть, что ведя трудную и сопровождаемую всегдашними опасностями жизнь, редкие из них достигают старости. В лице Коняг нет ничего особенного, могущего отличать вообще народ сей от других. Есть круглые, плоские, и продолговатые лица, только в обоих полах мало видно приятных, и мужчинам должно отгадать в том преимущество. Дети от Русских и островитянок вообще хороши. Многие и из женщин, казались бы приятными, когда бы не украшали себя совершенно противным нашему вкусу образом; ибо кроме пучков, о коих выше сказано было, прокалывают они носовой хрящ в низу, куда вставляют кости, или бисер и корольки. Можно посудить, сколько сии костяные усы обезобразили бы и самую прекраснейшую женщину; но вкус их не истощился еще сею выдумкою они прокалывают потом несколько дыр в нижней губе, куда вешают пронизки, или вкладывают бисер и небольшие белые косточки. Число сих дыр бывает от двух до шести; оные прокалываются ближними родственниками, и потому придают некоторое уважение той островитянке, y которой их больше. Сверх сего щегольство их состоит еще в вышивании себе бород: для сего намазывают нитку сажею, смешанною с некоторым черным составом, и посредством иголки протягивают сию нитку по за кожей, делая таким образом на бороде черный рисунок, который остается на всю жизнь, так что украшения сего ничем уже свести нельзя. Иные вышивают еще по две черты, идущие от ушей к бороде. Когда девка выйдет замуж, то в знак любви вышивает узоры на теле, или на руках своих. У многих по всему телу вышита лента идущая с одного плеча, под пазуху другого; и в сем случае всякая следует, своему вкусу Уши проколоты во круг, куда вешают бисер, корольки и многие другие украшения, самые драгоценнейшие из коих суть цукли Колюжи сказывают, что получают их с матерого берега, противу Шарлотских островов лежащего; a может быть и из дальнейшего еще места. Цукли, посредством торговли, переходят из рук в руки до Кадьяка, и даже их видели на Алеутских островах, прежде нежели Русские были в Америке. Тогда думали, что они идут из Чугацкой губы, но теперь известно, что оные не находятся ни где в тех местах, до коих Русские доходили. Колюжи рассказывают, что на матерой земле противу Шарлотских островов в одном озере водятся червяки, для доставания коих дикие опускают в воду умершего, или нарочно убитого невольника, тело коего через несколько дней вынимают, с прилипшими к оному червяками, которых раковина носит имя цуклеи. Длина оной обыкновенно около вершка, иногда более, но редко в два. Черепок сей кругл, толщиной против малого гусиного пера, несколько загнуть и притом один конец всегда уже другого. Сие украшение, как я сказал, считается самым дорогим, так что за пару хороших цуклей на Кадьяке платят Еврашечью парку. Женщины носят их в носовом хрящу и в ушах, куда вешают также кусочки выкидываемых временами жемчужных раковин; a многие носят серьги. На руках женщины носят столько колец и перстней, сколько у кого есть, или уместиться может; на шею же, ручные кисти и ноги, делают ожерелья из бисеру и разноцветных каменьев; во желтый янтарь всему предпочитают. Вкус и цвет бисера переменяется; но более других нравится черный и красный-- стеклярус предпочитается бисеру. [Бисер много потерял цены на Кадьяке, ибо жители набрали оного много и не знают куда выпускать. Сей товар идет более к Китайцам, Чугачам и на медную реку, где народы имеют торговлю с другими живущими внутри земли.]
   Ныне обыкновение вышивать себе бороду, и прокалывать нижнюю губу и носовой хрящ, совсем оставляется, и даже некоторые покидают пучки свои и начинают носить косы, глядя на Русских женщин,
   Мужчины на Кадьяке также не оставляют себя без украшения: некоторые из них прокалывают в нижней губе дырья, как женщины, a иные совсем оную прорезывают, так что кажутся двуротыми. Когда они пьют или едят, то сквозь нижнюю губу течет, от чего прикраса сия еще отвратительнее делается. Большая часть мужчин прокалывают уши вокруг, дабы носить в оных бисер. Бороды у островитян небольшие, да и расти начинают оные позже нежели у Европейцев. Давно ли люди не выходившие век из кабинета перестали утверждать, что Американские народы не имеют бород? y Лаперуза видим, что в Хили, самые Гишпанцы не могут еще в том согласиться между собою.
   От островитян вообще неприятно пахнет, так что всегда по запаху можно узнать, когда кто из них войдет в комнату. Причин сему довольно: платья их всегда худо выделаны и пахнут жиром. Дикие едят много китового жиру и бывают даже выпачканы им; a притом по неопрятности своей редко моются.
   Все народы Северо-западной Америки при разных случаях красят лицо свое, и каждый следует в том, своему воображению. Когда Коняг собирается на какое важное предприятие, или на промысел, или должен перегрести большое расстояние морем, то марает лице свое красным карандашом (находимых на Яколицком мысу и в других местах) тоже самое делает принимая гостей.
  

III

Одежда островитян и приготовление оной.

   До прибытие Русских, оба пола одевались одинаковым образом, и платье их состояло из камлеек и парок. Последние делались из шкур птичьих, еврашечьих, бобровых и иных зверей. Парка, камлейка и многие другие слова, ничего не значат на языке островитян, но введены Русскими слышащими оные в Камчатке и восточной Сибири. Парки такие же как и Камчатские, то есть походят на длинные рубашки, y которых воротник так узок, что только голова пройти может. Камлейка имеет тот же покрой, но к ней пришивается еще нахлобучка надевающаяся во время дождя. Птичьи парки делаются из Арьих, Топорковых, Урильих и Ипаточьих кож, кои сдираются с перьями. Женщины высасывают из них жир, намазывают потом заквашенною икрою; a через несколько времени соскоблив оную, мнут до того как кожа будет суха. Островитяне выделывают и иным образом птичьи шкуры: кладут их на двое или трое суток в мочу, и обмыв потом мнут. Приготовив кожи, сшивают их нитками (сии получаются с полуострова Аляски) из оленьих или Китовых жил ссученными. Надобно иметь превеликое терпение для делания сих ниток, ибо прежде раздирают рукою жилу на самые тонкие волоски, потом соединяют их и ссучивают. Из птичьих парок одни только Урильи считаются хорошими, да и в самом деле красивы: оные делаются из шеек, где перья у сей птицы весьма малы и гладки, так что не скоро можно угадать, что это птичьи шкуры. Их однако трудно собирать, ибо надобно убить около 140 урилов, дабы из шеек их сделать большую парку. Платье сие носят женщины; оно украшается всем лучшим, как то: раздерганным в нитки красным и зеленым стамедом, оленьими или козлиными волосами, горностаем или бобром изрезанным в тонкие ремешки, носами птицы топорка, орлиными перьями и многими другими вещами, имеющими в глазах дикарей великую цену. Все сие пришивается одним концом к парке, и составляет по оной висячие ряды из разного сбору. Весною на шее у Урилов бывают длинные, тонкие, белые перья, или волоски; и таковые по пестроте своей, предпочитаются доставаемым в иное время года. y простых птичьих парок, верх около воротника подкрашивают, красным цветом; апоплатью с той же стороны, нашивают в некоторых местах урильи шеи. По недостатку большего числа, пришивают две спереди и две сзади; a за неимением оных, парка остается без прикрасы. Между платьями из птичьих кож сшитыми, топорковые предпочитаются арьим. В сырую погоду надевают их в верх перьями, по коим дождь скатывается не промочив платья; из урильих же шей сделанные, всегда надеваются перьями наружу.
   Еврашек сшивают в парки, не отрезывая даже хвостов и голов; только последних не видно. Платье сие делается как бы два вместе, одно шерстью вверх, a другое в низ оною. Кожи только на верхней стороне сшиваются головками, а низ остается не сшит; от чего парка кажется из многих несвязных между собою рядов состоящею. Прежде нежели начнут шить еврашечью парку, разрезывают каждого зверька на двое: на спинку и брюшко, как здесь то называют; из первых составляют верхнюю, a из последних исподнюю сторону. У еврашечьих парок рукава очень короткие, a под ними прорезывают дырья, в кои продевают руки, или держат их под платьем; но никогда в рукавах. Еврашечьи парки более женскому полу принадлежат, однако и мужчины иногда носят оные.
   Вышеописанное одеяние Островитяне сами достают, но кроме того имеют Тарбаганьи и оленьи парки; первые выменивают от Китайцев, Чугачей, и далее к востоку живущих народов; a вторые от Аляксинцев, кои продают также выделанные оленьи кожи и шитые из них камлейки. Оленьи парки, подобно урильим, украшаются разными безделками. Медвежьих и бобровых парок ныне совсем нет, ибо Островитяне обязаны непременно шкуры сих зверей отдавать в компанию.
   Камлейки делаются из кишок сивучьих, тюленьих, медвежьих и из горл сих зверей, из коих однако сивучьи горла употребляются Русскими более на голенища к сапогам. Шьют также камлейки из китовых кишок, и из кожи содранной с языка и печенки сего животного; но только когда выкинутый морем кит еще свеж. Из кожи с языка большего киша, выходит восемь камлеек. Сии хота кажется должны бы быть лучше, ибо по величине китов имеют менее швов, a когда делаются из кожи с языка, то состоят из двух или трех только лоскутов; но их не иначе носят как по недостатку других, ибо они тяжелы и скоро ломаются. Во всех сих платьях кишки сшиваются длиной поперек камлеек, которые потому и называются киточные; сделанные же из горлов, горловые. Последние тяжелы, толще и грубее; но долее выдерживают мокроту и прочнее для носки; почему употребляются Русскими на берегу и на судах, но для езды в байдарке совершенно неудобны. Из киточных камлеек лучшие медвежьи; ибо чище, тоньше и крепче; худшие же тюленьи, исключая однако китовых.
   Для выделки кишок употребляется всегда один способ. Выворотив их, соскабливают жир и нечистоту раковиною, потом перемывают в моче, сполощут в воде, дают высохнуть и вымнут руками.
   Камлейка есть непременно нужная вещь островитянину; ибо сверх того, что защищает его от дождя, Коняг не может ехать без нее в байдарке. Когда платье сие готово, тогда завязав рукава наливают в оное воды, которая если ни где не проходит, то и камлейка хороша. Ежели в ясное время, буря принуждает Конягу надевать оную; то наперед опрыскивает ее, да и после брызгает воду, дабы от солнца не трескалась. Камлейку, как уже сказано, убирают раздерганным в нитки красным и зеленым стамедом, и волосами козлиными или оленьими. Иные обкладывают подол и рукава, вышитою на подобие лент крашеною кожей.
   Шляпы плетут весьма искусно и крепко из еловых кореньев, с широкими полями, низкою несколько острее к верху тулейкою и раскрашивают их разными узорами. На верху шляпы рисуют рака, тюленя или иное животное. Если хотят чтобы краски на шляпе, или ином чем, долго держались, то разводят ее на отстое крови, пущенной из нарочно разбитого носа. Некоторые щеголи, носят шляпы с высокою тулейкою, похожею на цветочный горшок. У Китайцев оные еще страннее. На верху обыкновенной шляпы приплетают столбик, к коему привязывают чучелу горностая.
   Иные Коняги носят деревянные колпаки, остроконечные и выкрашенные, в верхнюю часть коих вставляют сивучьи нанизанные бисером усы; другие прикрывают одни только глаза навесками, в кои вставляют различные камушки многие имеют деревянные выкрашенные шляпки на подобие тюленьих голов, чаще употребляемые при ловле сего зверя. Словом сказать: Островитяне из тонкого дерева и коры делают различных образов шляпы, и разными образами красят и убирают их с довольным вкусом.
   Других одеяний Островитяне до прихода к ним Русских не употребляли; но ныне сверх. сих выменивают на звериные кожи суконное или китайчатое платье, и женщины лучше любят, когда оное сделано по прежнему покрою, то есть Паркою. Ныне они привыкают к рубахам, о коих доселе понятия не имели. Многие, как то равно в Сибири и в Камчатке водится, делают верх оных лучше нежели подол. Вышедшие замуж за Русских носят иногда кофты и юбки, и даже длинное платье, которое кажется ни сколько им не пристало; но всего страннее видеть Американку в башмаках с высокими каблуками. И здесь женщины тоже что везде: они очень любят щеголять. Иногда видеть их в хорошем платье, идущих по грязи с башмаками в руках. Впрочем как здешнюю женщину ни наряди, но и тогда бисер, стеклярус и разноцветные камушки не перестанут ей нравиться. Роскошь приметно начинает вкрадываться между дикими; ибо Американцы любят одеваться в Европейское платье, когда могут только достать оное.
   Островитяне лето и зиму ходят почти все босиком, a не многие имеют сапоги из тюленьих или сивучьих кож сделанные, но и те ничто иное как мешки, с пришитыми к ним китовыми подошвами. Богатые, a особливо женщины, имеют теплые сапоги, из еврашечьих или тарбаганьих кож.
  

IV

Описание Жилищ.

   Дома свои Коняги строят следующим образом: врывают в землю бревна, или колотые доски, несколько наклонно к внутренней стороне; a крышку делают плоскую, или кругловатую. Потом обкладывают все сие травою и землею. Это их общая кухня, в кою входят через небольшое отверстие, закрываемое тюленьей кожей; в середине сего шалаша разводят огонь, a над оным в крышке оставлено полое место для выходу дыма. Вместо пола стелют сухую траву; a по бокам кладут некоторые домашние снаряды. В иных есть лавки, но всегда шалаш сей весьма не чист и представляет неприятное для европейца зрелище; ибо сор, рыбьи кости, раковины и всякие остатки от обедов, весьма редко выметаются. Из кухни в сторону есть не большое круглое отверстие, закрываемое доскою, куда с великим трудом только пролезть можно, дабы войти в теплый покой, называемый Русскими Жупан, занимаемый обыкновенно двумя или тремя семействами, a весьма редко одним. Таких жупанов у каждой кухни бывает по два и но три, смотря по числу семей живущих вместе. Пол сего покоя всегда ниже поверхности земли, стены в нем наклонные, крышка сводится по верх земли и в ней, или в боку, находится окно. Вместо стекла служат бобровые или другие тонкие и прозрачные кишки, a вместо рамы, четыре палочки: свету в покой очень довольно входит. Жупаны содержатся чисто, в них стелют пол из досок, если лес недалеко; a в противном случае сухую траву и чисто сплетенные из травы рогожки. Во всяком селении построен большой шалаш называемый Кажим, в коем бывают игрища. Крышка оного сводится кругловато, в ней сделано большое окно закрываемое сшитыми кишками, a внутри во круг лавки.
   Если несколько семей живут вместе, то каждая имеет свое место для спанья, отделенное просто положенною на пол плашкою. Оное так узко, что иначе нельзя в нем спать, как совершенно скорчившись. Для грудных детей сделаны колыбели, кои ставятся на пол; по взрослее спят между большими, да и собаки почти всегда тут же. Медвежьи, или тюленьи кожи служат им постелями; за неимением же тех, стелют травяные рогожки, a иногда только сухую траву. Жупаны суть купно и бани их, которые были им до прибытия еще Русских известны. Жар производится в оных наноскою каленых каменьев, a вместо веника употребляется некая выкидываемая морем трава, столь жесткая, что человеку по нежнее конечно обдерет всю кожу. Коняги в бане парятся только, a моются по выходе из оной в море или в речке, зимою равно как и летом.
   Всего отвратительнее нечистота вокруг шалашей, ибо островитяне ни для чего далеко от оных не отходят. Сие конечно не может подать выгодного мнения о их опрятстве.
   Место для житья, Коняги выбирают по большей части около речек, дабы удобнее в прок рыбою запасаться; притом что бы непременно тут же была, открывающаяся во время отлива, отмель с раковинами; ибо оная есть запасный магазейн Островитян. На лесном острове и в некоторых других местах, около селений нет речек; но дикие потому не переменяют жилищ своих, что шуга, говорят, отцы их жили.
  

V

Душевные свойства Коняг.

   Наблюдая прилежно и во всяких случаях Островитян, я уверился, что они. столько имеют ума и предприимчивости, столько при бедности способов усовершенствовали все свои рукоделия, что по сим качествам не могут назваться совершенно дикими. Правда, круг занятий их весьма тесен, но все ими выработанное придумано и сделано искусно, не смотра на скудость орудий, каковыми европейский художник мало бы что сделать мог. В прежнее время каменный топор, костяная игла, (которые надобно также обделать) и раковина, или у редкого кусок железа, составляли все их механические пособия. И ныне они не много более инструментов имеют, однако обрабатывали и обрабатывают очень хорошо кость и другие вещи; перенимают некоторые поделки от Русских и мало уступают своим учителям.
   Привычка, a может быть и неупотребление соли, причиною хорошего у них зрения и верности глаза. Глядя на столярную работу, Американец без нитки угадает, что совершенно равно и что нет. Случалось ездить в байдарках в самые густые туманы, когда не возможно было видеть далее пяти сажень; но Американцы показывают в то время берег и приезжают прямо туда, куда хотят. Если находишься с судном в опасном месте ночью, или во время тумана;то можешь быть спокоен, когда имеет на баке (передняя часть судна) Американца; ибо он всегда увидит каменья в довольном расстоянии; и удивительно, как они умеют различать их в бурное время, когда все море столько же бело и волнуется, сколько и около подводных камней.
   Память их, не обремененная учением и познаниями, очень исправна: они по преданиям, рассказывают во время игрищ, давние деяния своих соотечественников. Надобно им однажды что-нибудь услышать, или увидеть какое либо место, что бы никогда не забыть того. в губе, где Коняг проезжал, он знает уже все каменья, и на него можно положиться как на самого исправного лоцмана.
   Употребляя всегда и на все со вниманием чувства свои, они довели их до совершенства непонятного Европейцам. Они ездят по морю с такою же верностью, как по сухому пути: мне случалось несколько раз переезжать через довольно широкие проливы, в бурное и туманное или снежное время, и находить прямо селение, в котором быть намеревались. Многие из них предузнают в точности хорошую и бурную погоду. Кто собирается на промысел по далее в море, тот встав до восхождения солнца, садится на шалаш свой, или на пригорок и смотра на то, как сие светило поднимается на горизонт, решается ехать или нет. Сие у них до того взошло в привычку, или лучше сказать образ жизни столько их к тому понуждает, что редко хорошее утро проходит без того, что бы дикие не встретили восходящего солнца с полным на него вниманием, как будто для усовершенствования опытов своих, в рассуждении предвозвещаемой тем погоды. Иные могли бы подумать, что некое верование тому причиною, но я точно уверен в противном.
   Таковые качества Коняг совершенно достойным похвалы; но к сожалению, в сравнение с ними должен я теперь поставит другие, узнав кои, едва ли кто прельстится состоянием дикого человека. Неблагодарность, непримиримое мщение к неприятелям, жестокость с каковою с ними обходятся, непривязанность к родным и равнодушие к несчастьям самых ближних, составляют также нрав их. Островитяне весьма притворны и лукавы: никогда не увидишь Конягу в бешенстве; он умеет скрыть сильнейшую даже ненависть, и всякое мщение располагает спокойным духом. Если они приезжают в селение с Русским, разумеющим язык их, то вошед в шалаш на первое сказывают, что Русский сей добрый человек, и знает их язык, дабы тем предостеречь других говорить при нем излишнее. Ему показывают всякие услуги, даже выносят его из байдарки, входя в воду, но верно не удастся ничего от них выведать, и самые услуги их есть не иное что, как действие слабости и страха, без которых конечно превратились бы оные в злоумышление и лютость. Несколько лет назад, когда партия Коняг возвращалась из Сигаки, четыре байдарки уехали наперед и устав от многой гребли, расположились отдыхать на островке, близ новой гавани. Через три иди четыре дни, нашли всех сих людей убитыми, не известно кем; a думают, что другие Островитяне, питающие вражду к ним, нашли их нечаянно сонными, и не оставили случая исполнить мщение свое.
   При всех сказанных свойствах Коняги, как и вообще все дикие народы, беспечны в высшей степени и так ленивы, что крайность только может понудить их приняться за что либо. Живучи зимою в селениях островитян я видел, что целый день ни кто почти ничего не делает; лежат все в теплом покое, дремлют и даже мало говорят. Иной возьмет бубен, начнет бить в него, как будто по неволе заставленный, и запоет зевая; a там по времени, также как будто нехотя, и другие пристанут к нему. Иногда вечером поют все при звуке бубнов.
   Случается что в жаркий день, после большего перегребу, выйдя на берег, Островитяне лягут отдыхать близ ручья. Всякий говорит: Тана-Юхту воды хочу; но ни кто за ней не встанет. Если находящийся тут Русский велит кому-нибудь принести оной и потом скажет ему, чтобы сам пил; то Островитянин не приминет поблагодарить. Тоже увидит, когда они лежат в жупане: хотя начальник селения говорит, что пить хочет; но и тогда ни кто не тронется с места, если тут нет сына его, или какого мальчика. Приехав в зимнее время в селение, верно услышит, что тут много голодных. Спроси кого нибудь: для чего не отправляется рыбу удить? получит в ответь, что ныне оная не ловится -- Неправда, ловится -- Да как я поеду, жене без меня скучно будет-- Пошли его, он наудить рыбы, и поблагодарит еще.
   Однако ныне Островитяне начинают делаться прилежнее. Если мудрено покажется, что такое небольшое число годов, могло произвести некоторую перемену в сих диких; то скажу, что не число лет было тому причиною, но предметы им представившиеся. Часто маловажная между нами вещь производит великую перемену в состоянии диких народов. Топор, завезенный к ним, произвел такие успехи в их понятиях, что ныне делают они в неделю то, над чем прежде целый год трудились. Привыкнув к табаку, для получения оного начинают быть деятельнее; да и сколько таких безделиц, в коих Коняиа поставляет теперь роскошь свою, и желание приобретения которых понуждает ум его придумывать все способствующие к тому средства. Роскошь помалу и здесь вкрадывается: прежде дикий не скучал не имея и птичьей парки, a ныне хочет одеться в Еврашечью или суконное платье. Жены начальников, или Тойонов, как их Русские называют, покупают красный бархат, иди красное сукно на парки; но не должно думать, что бы в сем наряде он более бережлив; ибо и в оном, точно также садятся на землю и по неосторожности пачкаются в жиру.
   Коняги конечно беспечны в домашней жизни, но выехав на промысел звериный, или предпринимая что либо, совсем переменяются: тогда всякий труд для них сносен, голод и возможную крайность переносят терпеливо.
   Случается, что буря принуждает их просиживать по несколько суток в байдарке, в открытом море; но и о сем они рассказывают, как о обыкновенном происшествии и с обычайным равнодушием.
   Тело свое островитяне приучают с самого ребячества к перенесению боли, и дети из хвастовства, разрезывают оное до крови. Иногда по окончании игрища велят мальчику придти в Кажим с изломанною острою раковиною. Сей подходит к кому нибудь и спрашивает: молодец ли я? тот обыкновенно отвечает: удалой, да и отец твой и дед были также удалые. Тогда мальчик острым краем раковины, разрезывает свою руку, от плеча до кисти, и вытерпев сие пляшет, хвастаясь подвигом своим, достойным его праотцов. От сего у многих из ник увидит разрезы на руках, груди и спине; y иного (особливо у Колюжей) их так много, что на всем теле нет на три пальца целого места.
   Почти все Американцы всегда ходят босиком, даже когда морозь более двадцати градусов. Я сказал уже, что после бани, в самую жестокую стужу, Коняг идет в море, просидит в воде с четверть часа и выйдя на берег сидит еще нагой на оном, довольно долго. Кажется как будто он совсем не чувствует холода. Случается, что Коняг, сидевший во время морозу долго в море, придя в Кажим, вызывает всех сечь себя: вытерпев сие добровольное наказание, имеет он право выбирать любую женщину.
   Иногда Коняги кажутся любопытными, смотрят на все со вниманием и всегда у приехавших из гавани спрашивают: что нового?
   Островитяне весьма пристрастны к азартным играм и я видел их проигрывающих в один день все свое имение. Разносит между сими мотами и Европейскими та, что дикие при всем несчастье сохраняют хладнокровие свое.
   Я сказал, что равнодушие к несчастьям даже соотечественников своих, есть обыкновенная в них жестокость. Она так велика, что когда едут многие байдарки и одна из них опрокинется, то другие проезжают мимо, если утопающие не одного с ними селения.
   Живущие на Северо-Западной стороне Кадьяка смелее и проворнее других своих соотечественников; от more что до прибытие Русских островитяне находились в беспрестанных войнах между собою, a более с соседственными народами, как то с Аляксинцами и Кинайцами; то те по положению своему будучи ближе к неприятелям, чаще имели нужду прибегать к храбрости и осторожности. Они и ныне хорошо стреляют из луков, a в остальной части острова не многие умеют.
   Равнодушие сих дикарей к жизни, достойно удивления. Самоубийства здесь от самых малых причин иногда происходят и об отвращении оных мало заботятся. Когда кто скажет, что он хочет убиться, или утопиться; то его не станут ни удерживать, ни уговаривать об оставлении сего намерения, и даже увидев его утопающего, ни кто не поедет спасать.
   Вообще все здешние народы любят вольность и независимость. Название Калги (Невольника), побуждает самого труса презирать смерть. Когда Русские пришли в первый раз в Кинайскую губу, то Начальник судна отрядил несколько людей для захвата диких, дабы ознакомиться с ними. Сии найдя семь или восемь семей Кинайцев, повели их к судну; но дикие думая, что влекутся в неволю, передавили по дороге всех своих жен и детей, a потом о сами удавились. Таковые примеры не редко здесь случались.
   Некто из переводчиков спросил одного Дикаря о домашних его. У мена родился сын, отвечал он; я хотел убить его, но жена пожалев оставила. За чем хотел ты сделать такие злодеяние? вопросил тот с ужасом. Пусть лучше теперь умрет, нежели подросши сделается Каюрою (рабом), отвечал он.
   Один молодой Американец привез к себе приятеля и угощал оного всем что было в доме; a разумеется, что в таком случае гость много есть. Отец сказал ему только, что будет, когда ты весь запас истратишь? ведь после сами потерпим голод. Когда тебе жаль, отвечал сын, то я завтра же утоплюсь и избавлю тебя от убытку. В самом деле, на другой день он сел в байдарку, выехал на середину губы, опрокинулся и утонул.
   Другой лет пятнадцати или шестнадцати Американец, обучавшийся у медника, украл однажды у хозяина своего какую то безделицу, был уличен и пристыжен в дурном сем поступке; да и после, товарищи не переставали упрекать его. Мальчик стал задумываться и час от часу делался печальнее. В один день слышат за селением выстрел, приходят на звук, находят несчастного преступника застрелившегося и возле него лежащий пистолет.
   Коняги не имеют порока свойственного почти всем диким, a именно воровства- я не слыхал, чтоб оное когда либо случалось между ими. Можно оставить Американца одного, в месте наполненном всякими по его мнению сокровищами, и он конечно ничего не возьмет, кроме нужного количества табаку: за что никогда уже нельзя поручиться, столь он сделался им необходим.
   Такое отвращение от зависимости и презрение смерти могли бы угрожать совершенным истреблением не многого числа Русских, рассеянных на большом пространстве земли, если бы между сими народами к принятию постоянных мер существовало общее согласие и взаимная доверенность. Однако, не взирая на недостаток сего, несколько раз нападали они на заведения наши и побивая людей истребляли оные.
   Островитяне ленивы, хладнокровны, кажутся даже глупы; но умеют наблюдать свои выгоды без всякой за оные благодарности. Кто им более дает, от того они всегда и просят более. Зимою, когда нет ничего свежего, привозят они в гавань уток, свежую рыбу и продают за разные нужные им безделицы, особливо за табак. Приметив, что люди наши охотнее у них покупают, тот же час стали брать с них дороже. Когда Американец принесет несколько уток, то покажет наперед одну; потом, продав ее, другую, a наконец третью и далее, в надежде, что порознь получит за них больше, нежели за всех вместе. Иногда они просят за утку, или какую иную безделицу, дороже нежели компания платит им за бобра, и когда приметят, что нет охотника купит, то после отдают за несколько листков табаку. Никогда Коняг не понесет к одному всей трески, или уток, но к разным, думая, что сим способом также более получит.
   На Кадьяке никто из Русских не любопытствовал собирать рукоделия Островитян, как то: снурки плетеные из жиляных ниток, вышитые сумки, и тому подобное. Мы заказывали привозить к себе таковые вещи: торговля шла с начала довольно порядочно; но на конец Американцы приметив, что мы много оных собираем, начали дорожиться. Один принес изрезанный колпак, каковые надевают во время игрищ, и просил за оный отменно дорого. Примитив, что торг не может состояться, пошел в казарму и продал колпак за несколько бисеру. Один из промышленников дал ему требуемую им цену Коняг очень был тем доволен; но когда узнал, что вещь сия отнесена к нам, то придя говорил, что ему очень мало за нее дано, и требовал от нас прибавки. Мы возвратили ему колпак, и запретили впредь ходить к нам.
   Когда Коняги не имели уток и рыбы продавать, то случалось приносили ягод с китовым жиром; хотя знали, что мы их не идим и притом оных много и в гавани. Иногда предлагали купить золу для молотья табаку, или что иное, ни сколько не нужное. Некоторые приходили дарить чем нибудь, с намерением взять гораздо более, нежели бы сколько дали за то при покупке. Если станет платить Американцу табаком из ящика, или сумы; то он, видя великое количество оного, все станет просит прибавки, хотя бы ему заплатили уже в десятеро более нежели чего вещь стоить: так что в таком случае не возможно будет удовольствовать сего дикаря. Ныне подари ему самую драгоценную вещь, на завтра он принесет тебе какую-нибудь безделицу, станет просит за оную плату и даже большую нежели с другого.
   Священники, имеющие более нежели я случаев и времени наблюдать нравы Островитян, хотя и весьма защищают их, однако же признаются, что едва ли можно полагать в них чувствование благодарности. В некоторое оправдание им приписывают они жадность к ребячеству дикого человека и новости наших вещей. Я на сие заключение охотно с ними соглашаюсь.
   Когда Островитян начали приводить к присяге в верности к Государю то они спросили. a прислал ли Государь нам подарки?
   Коняг для приобретения нравящейся безделицы, не подорожит жизнью приятеля. Аляскинцы в брани, часто упрекают их таким образом: мы убиваем, но явно; вы же умерщвляет приятелей своих, найдя их только бессильнее себя и часто из одной Парки. В самом деле, в прежнее время, Островитянин, увидев другого удящего рыбу, осквернялся убийством его, если парка на нем, или иная вещь, ему нравилась.
   До приходу Русских, Островитяне воевали между собою по разным причинам: иногда побуждал их к тому голод, иногда желание получить добычу, состоящую в платье, байдарках или чем ином. Иногда чтоб отнять жен и приобрести невольников; но чаще всего вооружает их непримиримая вражда, из рода в род переходящая. Пленные осуждаются быть вечно невольниками.
   Коняги телесное наказание почитают за великое бесчестье. Оно ужаснее им самой смерти. Однажды они сговорились не ездить в партию; но Русские захватили начальника, бывшего в великом уважении у всех островитян, и стращали, что с ним строго будет поступлено, если дикие не переменят своего намерения. Он сказал на то правителю компании: мы не боимся смерти. Испытан это сей час, вели ударить меня копьем в сердце, или под мышку (дикие уверяют, что в сие место столь же легко человека убить, как в сердце и голову), ты увидишь как я спокойно умру; только не приказывай бесчестить меня, сечь линьками.
   Несколько Коняг быв на промысле, провели двое суток праздно, когда приставленный к ним Русский отлучился: a может быть, что и погода им помешала. Боясь, чтобы промышленный не сказал о сем байдарщику (старший в артели Русских) и чтобы тот их не побил, они убили русского и сказали, что он умер. Однако преступление открылось: одного из убийц привезли в гавань, высекли, заковали в железа сказав, что завтра еще высекут. Ночью Американец сей потихоньку вышел из под караулу и бросился с берегу, a как тогда был прилив, то он не убился, но имел дух окунуться в воду и захлебнуться.
   Однажды промышленный, убив Тюленя, ударил бывшего тут Островитянина за то, что не скоро вытаскивал сего зверя. Дикарь, был озлоблен сим поступком, при первом случае отомстил свою обиду, умерщвлением русского. Когда поступок сей сделался известен, то Конягу привезли в гавань и спрашивали: Ты убил русского? -- убил -- за что? -- Он ударил меня -- Чего ты заслуживаешь? -- Смерти -- Его секли и держал потом закованного; но дикарь, найдя случайно острую раковину, перерезал себе горло.
   Один молодой Коняг, также убивший русского, был закован вместе с матерью, которая однако не участвовала в его поступке, как то после открылось. Мать была ему и женою. Сей Американец по оплошности часового вышел из казармы и с берегу бросился в море; но как тогда была малая вода и он не мог скоро утопиться; то мать или жена опасаясь, что его вытащат и сечь станут, вскочила ему на шею, задушила в воде и вышла на берег. Можно ли вообразить что нибудь ужаснее сего?
   Но нельзя описать всех примеров равнодушие Островитян к жизни и ненависти их к Русским. Они всегда убивают промышленных, когда только надеются скрыть то, и может быть еще бы дерзновеннее были, если в пуще смерти не боялись сечения. Когда с ними один Русский, то всячески берегут его, зная, что не поверят если он и своею смертью умрет; но когда в партии случатся двое или больше Русских промышленников, то не заботятся спасать того, кому из них приключится бедствие, надеясь на свидетельство других, что не Коняги были причиною его погибели.
  

VI

Воспитание Детей.

   Но мы перестанем дивиться сему зверскому нраву, когда узнаем образ воспитания сих Американцев. В прежние времена, дети часто имели перед глазами своими примеры неслыханного жестокосердия. Когда отцы их привозили пленников, то заставляли ребят колоть их или стрелять из луков по сим несчастным, дабы наслаждаться продолжительным их мучением; ибо слабая рука детская не сильна еще дать смертельного удара. Иногда (поверит трудно таким злодействам) распоров брюхо заставляли их вытаскивать кишки из живых еще пленников! Как не ожесточиться, привыкая к сим зверствам с самого малого возраста?
   Женщины здешние редко родят более четырех или пяти детей, но большею частью меньше, a многие и ни одного. Когда Островитянка почувствует, что скоро должна избавиться от беременности, то заставляет другую давит себе кулаками брюхо, или стянуть живот, в мнении ускорить минуту разрешения, или уменьшить чревоболение. Можно подумать, сколь таковое действие пагубно, и для матери, и для ребенка; и конечно от сей причины нередко родятся мертвые. Co всем тем родильница весьма скоро оправляется и принимается за обыкновенные упражнения. Детей кормят до трех лет, a иногда и долее, если нет вновь родившихся. Маленьким делают колыбели, только не качают в оных, a ставят на пол и никогда детей не пеленают.
   Весьма странно, что ни один Островитянин не учится и не умеет плавать, хотя казалось бы оное необходимым для людей проводящих не малую часть жизни в байдарках, и столь часто подверженных опасности утонуть. Стараются как наивозможно приучить детей к переношению с твердостью болезней и суровости воздуха. С самого младенчества нарочно держат их в сухом, или сыром месте. Если ребенок раскричится, то опускают его в воду, хотя бы то было зимою, и держат в оной пока не перестанет плакать. Когда дитя начнет ходить, то уже не смотрят за ним: он волен бегать босиком, по полям и камням, в теплое и студеное время; a от сего после с толикою твердостью переносит сырость и непогоды. Зимою, даже в сильный мороз, гоняют всех детей в море, где и держат довольно долго. Колюжи тоже делают, только в прибавок выходящих из воды дрожащих ребят секут розгами. Отец радуется когда сын бросит в него или в мать камнем и зашибет до крови. С самого ребячества дети начинают строить байдарки, спускают их на воду, обделывают луки и стрелы, учатся стрелять в птиц, или просто в цель. Отец сажает пяти или шести лет сына в байдарку с собою и обучает ездить; a скоро потом сделав ему маленькое веселко, пускает одного в таких местах, где крутые валы с шумом и пеною разбиваются о берет. с начала отец привязывает к байдарке веревку дабы помощью оной вытащить на берег сына, если он опрокинется; a после и того не делает.
   Я сказал, что они еще маленькие хвастаются разрезывая себе тело, и сия склонность к мучительствам возрастает кажется в них вместе с силами; ибо не токмо ребенок, но и большой не пройдет никогда мимо птицы, чтобы не оросить в нее камнем. Если вытянутая в неводе рыба шевелится, то мимоидущие останавливаются, дабы иметь удовольствие бить оную по голове. Поймав ворону, или сороку выколют ей глаза, или переломят ногу и пустят. Когда рыбы очень много, то для забавы втыкают в иную палку, или выкалывают глаза, и опять пускают в воду. Если подстрелит утку, то Американец вместо того чтобы дорезать ее, раскусит ей голову.
   Девочки учатся шить, разводить узоры, вышивать сумки, плести снурки, привязки или мауты к стрелкам, шляпы, рогожки, шкаты или ведра и словом: всем принадлежащим их полу рукоделиям. Должно подивиться искусству и вкусу некоторых работ островитянок. Правда, что все сие делается очень мешкотно: часто за колпаком, приготовляемым к игрищу, женщина просиживает несколько месяцев; да и тот после отдает за несколько листков табаку.
   Родители не токмо не занимаются непорочностью дочерей, но по большей части сами за бездельные подарки, поощряют их к нарушению целомудрия, хотя бы дочь была еще в не зрелых летах.
  

VII

Продолжение о нравах и обычаях Коняг.

   Описывая новый народ, который наиболее подходит к первобытному состоянию, должно иметь в виду не одно удовольствие читателей, но пользу могущую произойти от точности наблюдений. Следуя сему правилу я предлагаю здесь все, что мне о том узнать и самому видеть случилось.
   У всех диких народов женщины более рабы, нежели подруги мужчин; здесь же напротив имеют они великую власть, и даже не мужья жен, но жены выбирают себе мужей. Повествуют о подобном сему обыкновении у жителей Марианских островов, но там мужчины, говорят, уродливы; a здесь мужской пол очевидно превосходнее женского. При всем однако ж кажущемся владычестве женщин, не допускают их в заседания, когда рассуждают о делах общественных, и даже за обедом не бывают вместе с мужчинами. У Колюжей напротив женщины почти как дворовой скот, употребляются во все тяжкие работы, но участвуют в советованиях о важных делах. Как согласить такие противности! Любовь между мужеским и женским полом начинается здесь весьма рано: девочки десяти или одиннадцати лет оказывают уже оную к мальчикам такого же возраста. От сего происходит, что сохранение девственной до брака чистоты есть вещь почти неслыханная в здешнем краю. Может быть рыба, почти единственная пища Островитян, способствует возрастать склонностям и ускоряет действие природы. Сверх сего отцы и матери не только не воздерживают дочерей своих от сего разврата, но даже поощряют их к тому и примером своим и наставлениями. Мудрено ли, что первейшая женская добродетель, целомудрие, здесь вовсе неизвестна? Женщины здешние, напротив, полагают все свое тщеславие в томи, что бы понравится большему числу мужчин. Кажется, как будто они поставляют пороком сделать отказ какому то ни было волоките, хотя бы старику, ни мало не стыдятся открывать одна другой всех своих любовников, и даже хвастаются тем. От сего между женщинами бывает превеликая зависть: мужья же редко ревнуют к женам. Однако был здесь жестокий тому пример: жена одного Начальника полюбила русского, за что муж отрезал у ней нос, сказав: теперь ни кто тебя не полюбит. через несколько времени, женщина эта найдя удобный случай, отрезала мужу тайный уд, примолвив: теперь, если кто тебя и полюбит, то тебе не будет уже в том пользы. Правда, таковые примеры здесь весьма редки, и хотя случается иногда видеть женщин без носа, однако смело утверждать можно, что худая болезнь тому причиною, a не муж отрезал за частые неверности.
   Противных примеров гораздо более. В доказательство равнодушие в сем случае Коняг, приведу один их обычай. Некоторые женщины имеют по два мужа: первый есть настоящий, выбирающий другого с согласия жены. Сей в то же время делается и прислужником, mo есть носить воду, дрова, и другие разные работы отправляет. Он можёт спать с женою в отсутствие только настоящего мужа, по возвращении же его лишается сего права. Таковых мужей Русские называют половинщиками.
   Разврат и неистовство сладострастия простираются в сем полудиком народе еще далее: здесь есть мужчины с вышитыми бородами, отправляющие единственно женские работы, живущие всегда с женщинами и подобно им имеющие у себя мужей иногда и по два. Таковых называют Ахнучиками. Люди сии не токмо не в презрении; но напротив того, в селениях их слушаются и они бывают колдунами. Коняг, имеющий вместо жены Ахнучика, считается даже счастливый отец или мать назначает сына в Ахнучики с самого еще ребячества, если он покажется им похожим на девочку. Иногда отец или мать загадывают наперед, что у них родится дочь, и если в предположении своем обманутся, то сына делают Ахнучиком -- Сверх сего Коняги женятся иногда на матерях своих, хотя подобные примеры весьма редки и не одобряются даже и самими островитянами. Говорится пословица: что город то норов, что деревня mo обычай. У всех почти здешних женщин есть весьма странное обыкновение. Когда кто станет им объясняться в любви, то они делают множество притворных кривляний, сопротивлений, начинают плакать и хохотать. Если кто, не зная обычая их, примет то за знак несогласия, и отступится от нее, то она расскажет об нем как о бесчестном человеке, с коим после ни одна женщина не захочет быть знакома.
   Прежде Островитяне предлагали жен и дочерей своих тем из Русских, кого захотят угостить, и ныне предлагают еще, особливо последних, за небольшие подарки. Нет кажется ничего, чем бы Коняга не пожертвовал для своей выгоды; всякая красавица делается чувствительною за несколько табаку, бисеру, красного стамеду, или иные безделицы; за таковые же мать и муж соглашаются отдавать и дочь и жену.
   Мудрено решительно сказать, любят ли Островитяне родных своих иди нет: последнее кажется ближе к истине. Бывали примеры мщения за них, но сии перечесть можно и между прочими, один был весьма странным: медведь съел девку, два родные брата её положили мстить за то медведям, и всех их бить, пока в желудке которого нибудь из них не найдут пронизок, висевших у сестры в ушах, или другой верной приметы, Оба были славные промышленники, перебили на Кадьяке много медведей, переехали на полуостров Аляску, и там в одном, сказывают, нашли точно такие вещи, какие были на их сестре. Конечно мудрено, чтоб медведь, съевший девку на Кадьяке, очутился на Аляске; ибо сии две земли. разделяются проливом в сорок верст, но могло случиться, что там какая-нибудь несчастная в подобном, уборе, потерпела таковой же жребий. Я не отвергаю справедливости сего предания, но оное есть почти единственное, показующее пример любви Островитян к родным своим. Противных же тому примеров можно много сыскать, часто сироты, оставленные по смерти на попечение другого брата, или иной ближней родни, живут без всякого призрения; их не одевают, и кормят, как собак, костями; когда же они подрастут, тогда продают, их в невольники Коняги любят, более жен своих, нежели детей. Когда последних отдают в тали (Аманаты), то и не думают об них, говоря, что других наживут, если же возьмут у них жену (что прежде случалось), то платят за нее большой выкуп.
   Сын Начальника Угалахмютов, со держался у Русских, в талях: когда Отец приехал в новую гавань, велели позвать ребенка: я был, свидетелем сего свидания их после трех летней разлуки. Угалахмют не взглянул даже на сына и сохранил обыкновенное свое равнодушие. Мне случилось также быть при свидании мужа с женою; но сии обрадовались друг другу и бросились обниматься.
   Состояние бедных везде тягостно, a между дикими оное еще хуже, нежели между просвещенными народами. Может быть спросят: кто у диких богат, и кто беден? тот богат у них, кто имеет байдарку. Такового Русские и поныне еще называют почетными; ибо Коняг, хозяин байдарки, имеет всегда пропитание: он достает зверя, за которого хотя весьма не много, но все что нибудь получает от компании; между тем как товарищ его, вместе с ним разъезжающий и равно трудящийся, может считаться весьма счастливым, если сыт и сколько нибудь одет.
  

VIII

Продолжение о нравах и свойствах Коняг. Суеверие их. Примеры, образа мыслей диких Северо-Западной Америки.

   Прежде Островитяне все еще думали когда нибудь избавиться от Русских. Они имели в том надежду на одного из Начальников своих, который быль ужасом всех соседственных народов. Коняги предлагали ему отважное дело истребить Россиян. Шелихов узнав о том призвал его к себе и упрекал за худые намерения. Дикий отвечал ему следующее: Ты знаешь, что я не боюсь умереть и могу подвигнуть островитян на истребление ваше; но если после Русские придут в большем количестве, то что будет с нашими женами и детьми? К тому же вы избавили нас от междоусобных убийств, a потому пока я жив, Коняги пребудут мирны с Россиянами. Он сдержал свое слово, но конечно от невозможности только не устоять в оном.
   Коняги имели весьма странное понятие о Русских когда увидели их в первый раз пришедших на Кадьяк, то думали, что это черти вышедшие из воды. He удивительно, что огромные (в сравнении с челноками их) суда, двигающиеся по морю без весел, люди каких они не видали, огнестрельное оружие, и все совершенно для них новое, устрашило их и подало повод к нелепости сего заключения. С начала Островитяне отнюдь не думали, что бы Русские навсегда между ими поселились, но как в последствии число приходящих судов увеличилось, то они начали того опасаться. Даже и поныне еще имеют они весьма темное о России понятие. Я прежде упоминал, что когда пять лет сряду ни одно судно не приходило из Охотска, и потом привезено было с Уналашки несколько стариков, то Коняги заключили, что сии Русские конечно уже последние, итак твердо в том уверились, что начали поговаривать о истреблении наших промышленных, но приход Св. Александра и Св. Елизаветы вывел их заблуждения. Co всем тем однако же не верят они, что бы Русских было так много, и не умея считать далее двадцати, часто спрашивают: уставятся ли все Русские в большой песчаной губе, что на западной стороне Кадьяка? им обыкновенно отвечают, что и на всем острове не уставятся.
   Когда что-либо превосходит понятие диких, то для изъяснения мыслей своих употребляют они простые, но сильные-выражения. Однажды случилось, что Русские в Чугацкой губе были в небольшом числе. Жители места показывали себя доброжелательными к ним; ибо от них взяты были Аманаты, a потому и не можно было им ничего предпринять, не подвергнув опасности детей Начальников своих, или других, жизнью коих они дорожили. Байдарщик (начальник над Русскою артелью) в Чугацкой губе, послал одного из промышленных на медную реку, названную потому так, что около четырехсот верст от устья оной, впадает в нее другая река, по берегам коей находят самородную медь, Отыскание сего крушца (металла), или места на коем оный сыскивается, составлял предмет посылки. Для охранения промышленного, дано ему было несколько диких, живущих на устье медной реки, и от коих также имели Аманатов, отошед несколько от устья, Американцы сии положили убить промышленного, и возвратясь в Чугацкую губу сказать, что напавшие на них другие дикие народы, убили русского, a если в сие время оставшиеся выдут по оплошности без оружия, то переколоть всех их спрятанными под платьем кинжалами. Начальник диких долго сопротивлялся сему намерению, говоря: что Русские конечно придут снова и отомстят за побиение своих товарищей. Мы и тех убьем, отвечали они ему-- Русские еще придут--еще перебьем -- и опять придут -- да неужели река ими течет? отвечали дикие. Наконец Начальник должен был согласиться и тогда пустили они в спящего промышленного стрелу из лука. Тот вскочив ухватился за ружье, но не мог из него выстрелить, потому что оно облито было водою. Между тем получил он несколько ран; тогда упав на землю притворился мертвым. Дикие положили его в байдарку и приехали в артель. Вышедший к ним байдарщик спросил, где Русский? -- его убили напавшие на нас люди -- a из ваших много ли убитых? -- толмач не ожидая сего вопроса, смешался запинаясь сказал ни одного. Сие ввело байдарщика в подозрение: он велел всем Русским выйти с заряженными ружьями, и когда принесли убитого, то сей вставь уличил своих охранителей в злодеянии. К большему злоумышления их доказательству нашли у всех спрятанное оружие.
   Чугачи кажется хитрее, храбрее и осторожнее других народов. Когда они узнали, что Баранов едет в Чугацкую губу, то скрылись из селений, так что ни в одном никого не находили, a видели только повсюду поставленные шесты с привязанными к ним поперек палками. Русские думали, что палки сии означали направление оставленные для показания стороны побега их, тем из соотечественников своих, кои при оставлении селении не были дома и не могли знать о происшедшем. Догадка сия казалась справедливою, однако прямо по направлению палок нигде никого не нашли, и тайна о сем даже и поныне твердо сохраняется между Чугачами.
   Все дикие подвержены суеверию, от которого, правда, и просвещенные народы не всегда бывают чужды. Женщины между Конягами не берут в руки красного или выкрашенного красным дерева, опасаясь, что от сего сделаются сильные кровотечения. Подобных примет у них множество.
   Коняги имеют великую доверенность к колдунам и без совету их не начинают ни какого важного предприятие. Зимою, по окончании игрищ, колдуны предсказывают. будущее счастье или несчастье, и хороший или худой промысел звериный. Они будучи конечно умнее и предприимчивее других Островитян, нередко подстрекали их противу Русских, коим по сему всегда были неприятны.
   Некогда на Андреяновских островах Русские подъехав в байдарках к одному селению на ружейный выстрел, просили Аманатов. Алеуты прибегли к колдунам двое из коих советовали защищаться, а одна старая колдунья уговаривала исполнить требуемое Русскими. Все они кривлялись с голиками в руках и кричали несвязные слова, но вдруг одного колдуна убили из ружья. Островитяне подбежав к нему но могли понять от чего он упал, и еще более дивясь, видя текущую кров и не примечая ни какой стрелы. Они заткнули рану его травою, ставили убитого на ноги; но тщетно. Между тем другой колдун и старуха продолжали ворожить: первый не советовал сдаваться, и делая разные насмешливые над Русскими кривлянья, говорил: что они нам сделают? мы удалые, собака на свет нас произвела, мы также как и она скоро бегает, и тому подобное. В сие время его застрелили, старуха хлопала руками торжествуя, что она точную правду предсказывала: и тогда уже Алеуты согласились дать Аманатов.
   Я прежде сказал, что Американцы в разных случаях, красят лицо свое; между прочим когда должно им сделать большой перегреб; новь mo время сверх сего суеверного обряда, имеют другой через опыты полезным признанный и состоящий в том, что они перед отъездом, или ничего не едят или весьма мало; ибо совершенно справедливо что несытый сильнее и легче гребет, и долее может выдержать сию работу.
   Иногда на Укамоке море выкидывает каштаны: кто найдет оный, тот почитает сие предвозвестием счастья, смело и с надеждою пускается на промысел, a каштан носит всегда на шее.
   Когда у женщин повременные кровотечения бывают, то они в сие время выходят из юрты и живут особенно; даже нарочно для того делаются маленькие шалаши, как будто собачьи конуры. В продолжение сего времени женщина не выходит из оного, есть ей приносят когда же все кончится, то она вымывается и иногда только может придти в юрту.
   Когда говорит островитянину по Русски и он не понимает, то показав на ухо отвечает: Аситок, то есть худо. Якуты в подобном случае говорят- кулга сох, уха нет. He заключить ли из сего, что большая част непросвещенных народов смешивают в одно значение. слышать и разуметь. Бедность языка для выражения отвлеченных понятий, конечно тому причиною.
   Чугачи имеют особенное от всех здешних народов обыкновение: они меняются именами, с теми, коих в друзья себе выбирают. Подобный обычай находится у Островитян Южного Океана; но в прочем конечно нет другого сходства между сими отдаленными народами. Один Чугач просил позволения у Баранова, поменяться именем с сыном его: так дикие сии называли большую собаку его, называемую Саргач, видев в ней отменную привязанность к хозяину. Итак старик стал называться Саргач, носил своему другу рыбы и другого кушанья и всячески старался ласкать его. Однажды Чугач пришел потчевать своего друга, когда Баранова не было дома: собака бросилась на него, сшибла с ног, и стояла над горлом, не смотря на все представления нежности дружбы. Бывшие вблизи промышленные отбили старика, который однако и после того же переменил своего расположения К Саргачу и крайне тужил, когда тот околел.
   Образ прежней жизни Коняг, когда они находились в беспрестанных войнах и опасности от оных, и нынешнее обладание над ними Русских, сделали то, что дикие сии научились притворяться и редко говорят правду. He спрашивай островитянина: где более зверя? что говорят про Русских? или тому подобное, ибо он всегда обманет, или скажет не знаю.
   Коняги, как и все дикие, часто из ново встречавшихся с ними каких-нибудь необыкновенных явлений, пророчат будущее. Например предсказывают, что партия, отправляющаяся за промыслом бобров, потонет или будет побита; но- Русские в сем случае мало им верят и не смотря на предсказание, сбудется ли оно или нет, всегда посылают их на промысел.
   Все островитяне уверяли меня о некоем недавно бывшем здесь чудном явлении: в 1801-м году в Январе месяце была на Кадьяке весьма сильная гроза, что там редко случается. В одном селении в то время отправлялось игрище. Вдруг сказали диким, что близ шалаша камень прыгает. Все выскочили из кажима смотреть и увидели, что овальный камень время от времени приподнимается и двигается на гору. Коняги перепугались, один из них, по смелее ударил копьем камень, который и после того не переставал двигаться во все продолжение грозы, так что оный переменил до десяти сажень места. Баранов, услышав о сем, велел привезти к себе тот камень, и нашел его около трех пуд величиною. Положил оный в огонь, вытопи и довольно серы. Железные опилки приставали к нему в небольшом количестве. Я предоставляю естествоиспытателю решить, могло ли действие грома произвести такое явление.
   Американцы умеют рассчитывать свои выгоды. Можно из многого то приметить: Островитянин никогда почти не возьмет из компании за бобра табаку, особливо когда оного много, будучи уверен, что может достать оный зимою за уток и треску.
   Коняга поймав палтуса (большой род камбалы) для себя, убивает его по носу, дабы не испортить головы, как самого лакомого куска. если же ловить для Русских рыбу, то выудив палтуса, тотчас разбивает ему голову.
  

IX

Образ жизни и прокормления Островитян. Новые привычки их.

   Сказывают, что в прежнее время Коняги по причине беспрестанной между самыми ближними селениями войны. Жили летом всегда на отделенных и неприступных камнях, с коих, для доставания даже воды, спускали и подымали людей по веревкам. Сие весьма вероятно, ибо и ныне во многих оставленных местах видны еще таковые укрепления. Подобная осторожность тем более кажется нужна была, что летом почти все мужчины разъезжались на промысел зверей, или на лов рыбы, или на войну, так что дома не многие из них оставались. Но и не стану продолжать о прошедшем, хотя по рассказам довольно известном, a начну говорить о нынешнем времени. Островитяне встают всегда до восхождения солнца. Всякий из них, прежде нежели встанет, посидит непременно несколько минут на постели, a потом выходит мыться. Но как любовь к чистоте не всем обща, то и не всякий то делает зато женщины щеголихи не только моются водою, но часто и мочою, приписывая оной качество делать лицо белее и чище. После сего всякий принимается за дело, иной едет на промысел, иной починивает байдарку или что другое; женщины также что нибудь работают; но таковая общая деятельность более летом приметна. Тогда женщины запасают ягоды и коренья; a мужчины, когда кто не употреблен от компании на промысел, помогают сушит рыбу, которую иногда на один конец жерди вешают, a с другого, не много подсохшую, есть уже начинают; хотя стоит только руку опустить в речку, дабы достать свежей. Рыбу и все кормовые припасы всякая семья запасает для себя, но едва достает им оных до Января, то есть до окончания игрищ. В сие время отмель с раковинами становится главною их питальницею. Сверх сего достают еще, что могут, случайно, когда погоды позволяют выезжать в море.
   Зимою островитяне почти ничего не делают, и по большей части лежат, исключая только время игрищ: тогда они неутомимо пляшут, ездят друг к другу в гости, дарятся между собою; но с тем, чтоб быть взаимно отдарену, и не в наклад, иначе разменяются подарками, хотя бы тому и много времени прошло. Начальники селений отплачивают иногда посещения через два, или три года, и тогда оные бывают самым нарядные. угощение состоит в великом обжорстве: едят день и ночь, так что многие занемогают.
   Но более всего и с великим удовольствием занимаются Островитяне ловлею морских зверей. Преимущественно стараются промышлять тюленей, которых кожи нужнее им всех других кож. Живущие на северной стороне Кадьяка выезжают на ловлю морских свинок (Marfouins); некоторые же ездят удить треску или ловить птиц. Островитяне едят почти все без исключения. Нет ни одной раковины, ни какого черепокожного, ни какого гнусного червя морского, и никакого почти произрастения, коих бы не употребляли они в пищу. -- Американец, когда удит рыбу и захочет есть, то поймав треску или палтуса у живых еще съедает жабры или голову. Гнилую, или по здешнему наречию кислую рыбу, как на Кадьяке, так равно в Камчатке и Охотске, любят лучше свежей; a Кинайцы дают нарочно лежать оной несколько дней в куче, дабы начала гнить и получила столь приятный для них запах. Таковая рыба в Камчатке и во всей северо-восточной Азии, даже многими из Русских, почитается лакомством, хотя пища сия производит столь отвратительное рыгание, что невозможно быть в одном доме с человеком, наевшимся сего прекрасного кушанья. Особливо же рыбьи головы гнилые, или кислые, в великой чести; но еще лучшим кушаньем у Островитян почитается гнилая, или заквашенная икра, от коей происходит преотвратительный и нестерпимый запах. убив оленя, Американец в ту же минуту съедает нечистоту, находящуюся у него в желудке, что также почитается сладким яством. Русские промышленные привыкли ко всем почти вышесказанным прекрасным пищам, конечно от недостатка в других. Коняги до того не брезгливы, или лучше сказать скверноядливы, что видали их собирающих в летнее время медвежье кало, которое они варят с ягодами, и употребляют в пищу, Даже едят вшей, таская оных из голов своих. Я слышал, что один Островитянин, во время игрищ, из хвастовства ел человечье кало, но после того долго был болен. Меня уверяли также, что в бытность Шелихова на Кадьяке, когда на Афогнаке убили Русского, mo одна женщина ела оного однако если сказанное и справедливо, то можно скорее причесть сие мщению; ибо из всех народов Северо-западной Америки, известных Русским, нет человекоядцев. Слухи только носятся, что живущие около вершины медной реки, подвержены сему зверскому обычаю.
   После всего сказанного не удивительно ли покажется, что ни один Островитянин не ест свинины под предлогом, что сие животное питается всякою нечистотою?
   Главное прокормление островитян состоит в рыбе, которую заготовляют к зиме под именем Юколы и Качемаса; однако запаса сего редко становится за половину зимы. Остальное время питаются тем, что доставит им море, и раковинами, кои едят сырые, или поджарив немного на угольях; в прочем Островитяне во всякое время, даже при изобилии, охотники до раковин.
   Между яствами Коняг китовое мясо есть одно из первых яств. островитяне великие охотники до китового и всякого жиру, без коего жить почти не могут, и никак не будут довольны, хотя бы имели множество рыбы и мяса. Китовый жир имеет отвратительный запах, так что по одной только сей причине кажется невозможно к нему привыкнуть но получит еще большее отвращение, когда узнает, каким способом оный приготовляется. А именно: собираются для сего старики, старухи и дети, то есть люди, не могущие ничего другого работать. Они режут жир на куски, жуют и выплевывают в какую нибудь посуду. Потом варят оный с ягодами, и примешивая еще к тому несколько толченых кореньев, кладут оное в так называемые толкуши и употребляют в пищу.
   Островитяне приготовляют также себе кушанье из макарши (змеиный корень), мешая оную с брусникою и китовым жиром; Русские же из брусники и корня папоротника делают квас.
   Все ягоды, запасаемые Островитянами на зиму, варятся с жиром, даже и для промышленных и малая только часть оных остается для тех Русских, коим приправа сия не по вкусу. Сверх того Коняги запасают ольховую кору заквашенную в жиру: что также составляет одно из весьма невкусных кушаний.
   Коняги считают хвастовством (как и Якуты) есть много, от чего иногда долго и больны бывают.
   Если прежде Американцы терпели недостаток в съестных припасах от лени, то ныне происходит сие от другой причины, a именно: женщины запасают рыбу, ягоды, сарану и прочее для компании во все то время, когда ход рыбы в реки продолжается, мужчины же проводят все лето за промыслом бобров морских и птиц, возвращаясь осенью, то есть не задолго до отходу рыбы в море. Таким образом работая в лучшую пору на других, не имеют они почти нисколько времени сушит рыбу и запасать оную собственно для себя. Правда в случае совершенного голода Островитян, компания помогает им Юколою; но надлежало бы, по правилам истинны и благоразумия, с такою умеренностью пользоваться трудами других, чтоб прочность корысти нашей и прибыли основана была на их благосостоянии.
   Коняги любят огородные ваши овощи, a редьку почитают даже лекарственною. Думаю, что при спокойнейшей жизни и старании Русских, можно бы было приучить их к разведению огородов, но компания не обратит никогда на то своего внимания, поелику посылание Островитян за промыслом бобров гораздо для нее выгоднее.
   Коняги, a особливо женщины, когда только не едят или не спять, то жуют еловую серу.
   Островитяне чрезвычайно пристрастились к табаку: без него почти быть не могут и живущие по далее, не имея возможности получат оным, всегда бранят Русских, за чем они их к тому пристрастили. мужчины и женщины держат табак во pray, весьма редкие из Них нюхают, и ни один не курит, ибо думают, что от сего дыхание становится тяжелее и не столь легко ходить можно. Жители Кадьяка, да и все дикие Северо-западной Америки, начинают чрезвычайно пристращаться к горячим напиткам; однако Коняги и до приходу Русских до пьяна напивались, заквашенным соком малины и черники. Русские же из сего двоят очень хорошую водку. Из бочки ягод, выходит одно только ведро оной.
   Коняги терпят иногда великие бедствия от пищи. Они великие охотники до сладкой травы, от коей нередко помирают. В мою бытность на Кадьяке, целое семейство Американцев от оной умерло. Должно думать, что между сею травою есть какой-нибудь особый род, который весьма ядовит; ибо все Коняги едят оной чрезвычайно много и без всякого вреда, только стараются евши не дотрагиваться губами, кои всегда обмечет от остроты сока.
   Некоторые Коняги умирали от мяса выкинутых морем китов, конечно издохших в заразительной болезни. Но чаще всего Американцы терпят они раковин, коих роды не все им известны, a притом случается, что те же раковины в одно время вредны, a в другое хороши. В 1797-м году партия, возвращаясь из Ситки, остановилась ночевать у одной речки, где было великое множество раковин. Американцы тотчас начали их есть: через полчаса один Чугач умер, a скоро за ним еще пят Коняг. Тогда все, евшие раковины, чрезвычайно перепугались, но ни кто не знал чем тому помочь. Иные ели серу, иные гнилую юколу, иные табак, или порох, дабы произвести рвоту, и все сии спаслись. Совсем тем в продолжение нескольких часов умерло более восьмидесяти человек. Странно, что евшие раковины на одной стороне речки, где оные не были прикрыты морскими растениями (фукус), почти все перемерли; да и спасшиеся чувствуют и по ныне еще онемение членов, летом и зимою, во время самых больших отливов, евшие же на другой стороне речки, где раковины лежали под морскими растениями, ничего не претерпели. Еще должно к удивлению заметить, что все страдавшие от раковин, начали чувствовать облегчение с приливом, и со всем сделались здоровы, когда оный исполнился.
   Уверяют, что вареный в воде перец, весьма помогает в подобных случаях.
  

X

Болезни Островитян и способы лечения.

   Кажется, что главная болезнь островитян есть чирьи, кои опасны всюду, где большую часть прокормления составляет рыба, жир и другая сырая пища. Иногда чирей не нарывает, a распространяется в ширину, и часто занимает всю спину; тогда разрезывают кожу острою раковиною и высасывают гной. Если же чирей очень глубок, то берут твердый заостренный камень, вставленный в дерево, так что камня с полвершка остается снаружи; втыкают оный в ядро, или середину чирья, по самый черень и поворачивают во все стороны. Можно посудить о боли, производимой сим действием. Когда таким образом проколют до гною, то высасывают его, a остальной сам по времени выходит.
   Если долго болит спина, то сажают страждущего на стол, или иную какую доску, и втыкают такие же два камня в поясницу, по обе стороны спинной кости. Потом велят ему лечь и лежать до того времени, покуда кров перестанет идти.
   При всякой болезни Островитяне первым правилом считают, воздерживаться как возможно от пищи, даже в венерической, единственно почти сим средством лечатся. Ныне одна женщина славится на Кадьяке искусством лечить сию болезнь. Она всякий день вымывает два раза раны больного и все тело морскою водою, или мочой; дает есть некоторые коренья пить настоенную ими воду. Коренья сии, по уверению Баранова, имеют некоторое сходство с Сансапарелью. Женщина сия не открывает никому способа врачевания своего, довольно удачного; ибо она вылечивала людей, страдавших по несколько лет сею болезнью и дошедших до последнего изнеможения.
   Сей бич человечества не столь губительно действует между Конягами, почему должно кажется заключит, что они давно подвержены сей заразе, ослабшей от долгого времени. Русские в Америке скорее от оной погибают, да и способы их лечения весьма тому содействуют. Обыкновенно сажают больного в самую теплую комнату, окуривают его киноварью, велят глотать дым оного, трут сулемою со ртутью и дают пить настоенную сулему. Удивительно ли, что самое твердое сложение не может устоять противу такой меркуриальной бури? К тому же промышленные, по неимению здесь хлеба, едят обыкновенно худую пищу и пьют часто кислое. Впрочем Венерическая болезнь совсем не так много на Кадьяке распространилась, как Русские о том говорят; ибо они всякую почти болезнь, как то простуду и другие, за нее принимают, и лечатся вышеупомянутыми средствами.
   Островитяне нередко страдают болью в груди, конечно от случающейся сильной и продолжительной гребли в байдарке, к чему они иногда в бурное время принуждаются. Когда партия отправится с Кадьяка на дальний бобровый промысел, то на больших перегребах случается, что у Каюр (Русские промышленные, сидящие обыкновенно в середине троелючной байдарки, никогда не гребут) начинает идти кров носом и ушами. Многие из таковых гребцов, съездив два раза в партию, впадают в чахотку и совершенно лишаются сил, ибо троелючная байдарка, будучи гораздо тяжелее двулючной, требует, по соразмерности того, большего усилия от двух человек, дабы не отставать от других.
   В некоторых болезнях Коняги пускают кров из разных мест, как то: из рук, ног, лба и других; только способ их пускания весьма отменен. Они обрезывают кожу около той жилы, из которой хотят кров пустить, потом поддевают под жилу иголку или тонкую кость и открывают кров острою раковиною. Должность цирюльников по большей части женщины отправляют. -- От удушья, Коняги пускают кров из под бороды.
   Они делают некоторые операции, как на пример будучи ранены, вырезают пули и стрелы также вправляют вывихнутые руки, ноги, и проч. Я видел как один Островитянин рубив дрова, рассек себе брюхо, которое тот же час ему зашили и он скоро выздоровел.
   Некоторый Островитянин страдал долго каменною болезнью, но не мог никого сыскать, кто бы вырезал ему Камень. Наконец один старик взялся за то, и хотя Коняг, после сделанной над ним операции, суток семь лежал в таком состоянии, что едва можно было различить его от мертвого; однако же мало помалу начал оправляться и наконец совсем выздоровел.
   Многие из Русских уверяли меня, что они сами видели как Островитяне сводят бельма с глаз, но описав способ сей, оставляю каждому на волю верить; потому что не был свидетелем того, не могу утверждать в справедливости оного. Сказывают, что Коняг берут большую вошь, привязывают ее на волос, пускают на глаз положенного Человека и подергивают за волос так, что бы оная хваталась за бельмо.
   Горячка совсем неизвестна Конягам, да и Русские весьма редко оною занемогают.
   Я видел несколько диких страждущих от ран, по большей части на ногах бывающих. Один восемь лет уже страдал, вся правая нога была усыпана ранами, a в промежутках наросло дикое мясо. От всех, зараженных сею болезнью, бывает -- несносный и ядовитый запах.
   На острове Сутхуме роют корень, называемый Конягами Шишкук. Растение оного имеет весьма короткий стебель, с четырьмя или пятью продолговатыми листками. Шишкук довольно хорошо пахнет; им курят, a родильницы пьют настоенную из него теплую воду.
  

XI

Обряды при похоронах.

   В доме, где умрет человек, ни кто более жить не станет; но ломают оный и делают новый, если же кто пожалеет своего, то отчаянно больному (разумеется у кого нет родных) заживо еще выкапывают ямуи кладут его в оную. В бытность мою на Кадьяке, в одном селении в зимнее время, бедная и безродная старуха сделалась столь больна, что казалась долженствующею умереть скоро. Хозяева дому, в коем она лежала, дабы избавиться от постройки нового в тогдашнее суровое время года, вырыли для старухи яму, положили в оную и заклали лесом. Три дня после сего слышен был голос сей несчастной, но жалость не вмещается в сердцах диких Американцев. Коняги кладут покойников в землю просто, богатых же во всем платье, могилу зарывают землею, потом заваливают каменьями и огораживают невысокими деревянными досками, но крышки не делают. Над могилою оставляют изломанную байдарку покойника. Впрочем я никогда не слыхал, чтобы они клади с мертвым съестные припасы, стрелы, или что иное; a посему можно судить о различии мнения их с другими народами, в рассуждении будущей жизни. Коняги однако столь скрытны. касательно своих обрядов веры, что не возможно дознаться до оных в точности.
   He столько замечательны обряды сих диких при похоронах, сколько равнодушие их во время приближения смерти. Они сами говорят о том с великим хладнокровием, как будто о. постороннем деле, и ожидают без ропота и желания сего неминуемого всем предела. Ближние родные изъявляют о том соболезнование, и для оказания горести, по смерти, обрезывают себе волосы, как мужчины, так и женщины. Но можно быть уверенным, что дальние родственники, или большая часть из них, делают то для одного только обряду. Память умерших, отличившихся на войне и на промыслах Звериных, весьма уважается. Во время игрищ, в честь им говорят речи. He замечено, чтобы Островитяне из суеверия приносили жертвы по смерти родных; Колюжи же всегда то делают. Если у них умирает Начальник, или богатый человек, то, для услужения ему на том свете, выбирают несколько невольников, призывают их в собрание народа и заставляют плясать, сказав наперед, что их убьют. В них пускают излегка стрелы, или заставляют детей колоть копьями; a как жертвы сии ослабеют и не могут более плясать, то их докалывают.
   Когда островитяне делают игрища в память родных своих, mo по окончании оных дарят присутствующих. Во время сих поминок, один говорит похвальную речь покойнику, за что получает весьма щедрые подарки.
  

XII

Распространение Христианской веры. Вера Островитян.

   По прибытии на Кадьяк Архимандрита и Монахов, стали стараться о приведении островитян в Христианскую веру; но в исполнении сего намерения встретилось много препятствий. Первое от суеверия и страха, бывающего в каждом народе при перемене верования; a второе от незнания священниками языка Коняг. Для сего священники должны были преподавать свои поучения через переводчиков диких, знающих несколько русский язык: сии не могли понимать совершенно новых и высоких для них мыслей, a еще и того менее растолковать оные своим соотечественникам Чего ради священники, для уменьшения тяжелого труда в исполнении своих обязанностей, нашли наконец легчайшее средство, a именно: взрослых загонять по несколько вдруг в море, прочитать над ними молитву и надеть кресты; что и делало дикарей совершенными христианами. Для крещения же младенцев, священник объезжает через несколько времени остров, совершая в тоже время и другие потребы, нисколько непонятные Конягам. Можно посудить, что таковой образ приведения к христианскую веру, весьма малое оставляет впечатление в понятиях диких, кои вероятно и не стали бы принимать крещения, если бы при сем обряде не получали креста, рубашки и исподнего платья. Священники принуждают венчаться новых христиан, a по незнанию языка их, соединяли иногда самых ближних родственников, что не согласовалось с понятиями Коняг вообще. От сего дикие в селениях перестают быть христианами; бросают и ныне жен как прежде, когда им то вздумается, и не имеют ни малого уважения к раздаваемым на бумаге печатным образам, в коих мне самому случалось видеть завернутый табак. Правда, что при Русских иные стараются показать, будто знают некоторые обряды, как например крестятся пред начинанием всякого дела, но от не ясного о сем понятия, крестятся иногда пред начинанием таких поступков, кои между христианами грехом считаются.
   Те только из Коняг, коих священники берут к себе на воспитание с ребячества, выучившись читать и писать, и от всегдашнего примеру получают должное познание о христианском законе. Заведенная вновь школа для ста мальчиков, конечно могла бы послужить к распространению веры, если бы были способы к содержанию сего училища, но в 1805 году, перемерло в нем много детей от голоду и цинги, что конечно и впредь будет случаться.
   Когда бы приведенные в христианскую веру имели какое либо отличие от других Островитян, то может быть они охотнее бы стали принимать оную, ибо дикие не могут ни к чему побуждаться, как только видами выгод в настоящей жизни, не постигая бесплотного блаженства будущей: но как и христиане и неверные, равно посылаются в дальние места за промыслами и равно употребляются в другие работы компании; но не видя отличия, островитяне не находят нужды в принятии православной веры. Сверх того не уважение к священникам, некоторые из коих однако весьма почтенные люди, хотя не все таковы, и развращенность вообще Русских, не суть сильные примеры для возбуждения диких к оставлению своего суеверия.
   Я никак не мог дознаться имеют ли Коняги понятие о Боге; только известно, что чрезмерно боятся чертей, хотя и не приносят им ни какой жертвы. Во время игрищ представляют, как дьяволы соблазняют людей, или причиняют им зло. По окончании таковых игрищ, женщины боятся даже глядеть на тех, которые представляли злых духов.
   Островитяне думают, что человек имеет душу; но не ведают, что с нею сделается по разрушении тела.
  

XIII

Свадебные обряды.

   Оные весьма не продолжительны и не сопровождаются никаким суеверием. Любовник дарит отца своей прекрасной, мать, ее самую, и спрашивает потом; хочет ли она жить с ним? ибо для сего только и требуется согласие дочери. Зять после того делается почти работником тестя, приносит ему всегда лучшую добычу, отдает лучшую выменянную вещь и большую часть всего что ни получит. По прошествии некоторого времени, новобрачный отходит в свой дом; но если жена того не захочет, то остается жить с тестем. Разводятся по воле каждого и без всякой ссоры, только разводы сии не часто бывают дети, в таком случае, до возрасту живут с матерью, a потом где хотят. Впрочем муж и жена, по разводе могут тот же час вступать в новый союз, не опасаясь ни чьей хулы. Выше я говорил, что верность супружеская не всегда почитается у островитян добродетелью; a не редко и сам муж уступает жену за небольшой подарок.
   Коняга считает себя довольнее, когда имеет дочерей, a не сыновей; ибо сии по женитьбе могут оставить его, зять же обязан доставлять всегда тестю прокормление.
  

XIV

Игры Островитян.

   Коняги в азартные свои игры проигрывают все что имеют, только к похвале их должно сказать, что в сем они весьма честны, ни когда не спорят, хотя игра может подать к тому множество случаев, и не редко бывает, что когда кто много выигрывает у другого на одну вещь, то отдает ему свою.
   Первая игра называется Каганак, и состоит в том, что расстилаются две выделанные тюленьи кожи, не много вогнутые к середине, в расстоянии 3 1/2 или 4 аршин одна от другой.
   В средине оных кладутся по костяному кружечку, величиною по более гроша, на краях коих назначено по четыре черных пятнышка. в каганак играют двое, и четверо, разделясь по полам, и положив с каждой стороны какую нибудь вещь для проигрышу. Игроки, или обе партии, берут по ровному числу палочек, служащих вместо марок, коих обыкновенно бывает от 21 до 26, судя по тому холоднее или горячее игроки; ибо меньшее число марок скорее проиграть можно. Всякий игрок имеет по пяти ровных деревянных кружочков, y коих одна сторона сведена несколько остро к середине. От края одной кожи, бросают по очереди сии деревянные кружочки на другую, стараясь закрыть лежащий там костяной кружечек, или сбить когда другой закрыл уже его. Когда выдут все десять деревянных кружков; то идут к коже смотреть, где чьи лежат; ибо оные все с заметками. Если чей совершенно закрыл костяной, то говорят погас и за сие берут три марки; если же чья дощечка закрывает только черное пятнышко, находящееся на краю костяного кружечка, тот берет две марки; a из остальных получают лежащие ближе.
   После сего собирают деревянные дощечки и от сей кожи, начинают бросать к другой; если двое играют то те же, a если четверо, то другие двое. Когда одна сторона выиграет у другой четыре раза все марки, то получает вещь -- Сия игра самая мотовская у Коняг, ибо случается взять одним разом десять и более марок, a потому игра не очень продолжительна.
   Хорошие промышленники опасаются играть по ночам, думая, что от сего они будут несчастливы в ловле звериной.
   Для другой игры собираются по десяти и пятнадцати человек, одни противу других. Ставят в расстоянии 20 али 25 сажени две толстые сухие былины, и от которой-нибудь из них начинают бросать стрелы: сперва один человек с одной стороны, a потом другой с противной, покуда не перешибут былины. Когда же выйдут все стрелы (всякий имеет по одной), a ни кто не попал, то смотрят с чьей стороны легла ближе; потом собирают их и начинают бросать в другой раз. Сия игра весьма продолжительна и часто расходятся ничего не сделав. -- Былины, и кожи в Каганаке, для того только употребляются по две, чтобы собрав здесь стрелы, a там дощечки, не возвращаться назад, a прямо начинать играть.
   Коняги бросают кость из тюленьего плеча и смотрят, которая сторона ляжет вверх; одна берега, а другая платит.
   Иногда несколько человек на море соглашаются кидать стрелы, следующим образом: один бросает свою так далеко как может, a другие стараются перебит оную. Кому сие удастся, тот берет себе кость и маут, то есть снурок плетеный из жил. Итак по очереди всякий бросает свою стрелу для цели.
  

XV

Игрища Островитян. Пляски. Песни.

   Суеверие Коняг, было первою причиною основания игрищ, кои обыкновенно начинаются с Декабря месяца. Открываются оные некоторым таинственным торжеством, при коем женщины и дети присутствовать не могут. Берут пук соломы, каждый окуривает его шишкуком, потом зажигают, и промышленники просят духов о послании им хорошей ловли зверей. По окончании сказанного обряда, мужчины выходят из кажима; жители всего селения, от мала до велика, зажигают лучины и крича бегают по полю и вокруг домов. После сего, начинаются уже игрища, при коих все могут присутствовать, и продолжаются почти по тех пор, покуда достает у Коняг съестных припасов на потчевание гостей.
   Девка или мальчик, дабы иметь право находиться на сих увеселениях, должны быть введены первый раз отцом, который изрезывает лучшее свое платье и дарит присутствующих по лоскуту. Место отца, занимает иногда мать, или ближняя родня: Кажим, где обыкновенно празднества сии происходят, принадлежит всему селению. По окончании игрищ ломают оный, разбивают на куски личины, режут колпаки, портят все служившее к украшению действовавших лиц, и бросают в лес. Иногда Коняг, по окончании сделанного им в кажиме своем игрища, изрезывает лучшее платье и дарит по лоскуту гостям, дабы отблагодарить тем за сделанную ему посещением честь.
   В первой части сего путешествия описаны уже некоторые игрища Коняг, почему и не считаю нужным снова о том говорить, скажу только, что оные весьма различны, как по причинам подавшим повод к их установлению, так и в самом исполнении- представлений.
   Коняги пляшут только во время игрищ. Пляска их так единообразна, что не приносит никакого удовольствия тому, чье любопытство видеть ее было уже удовольствовано, Женщины еще менее к тому способны, Коняги любят однако пляски других народов, кои несравненно живее и разнообразнее нежели их.
   Голос Островитян в песнях довольно приятен, много имеет перемен, но часто бывает унывен. Женщины преимущественно в том отличаются.
   Коняги имеют свое стихотворение, состоящее только в сочинении любовных песен, иногда похвальных, иногда насмешливых; последние особенно привлекают внимание сих диких. Касяты суть по большей части сочинители сих произведений, доставляющих им не малое уважение между соотечественниками. Чаще однако ж Коняги, как и Якуты, берут какую нибудь речь и поют ее на один голос, как на пример: я тебя люблю и ты меня любит. От скуки дикарь распевает сию столь короткую песню час и более.
  

XVI

История, География, Арифметика, Астрономия Коняг.

   Разумеется, что у народа столь близкого к природному состоянию, и науки сии должны быть весьма недалеки от ничтожества. 0 происхождении своем Коняги имеют престранные мнения: иные говорят, что байдарка с первыми людьми упала с неба; иные, что на Кадьяке была сука, a на Аляске большой пестрый кобель переплывший на остров, и что от них породились жители оного; некоторые же думают, что на Кадьяке была девка, к коей приплыл с Уналашки кобель и от них произошли как Коняги, так и собаки. Есть еще о сем и другие столь же нелепые предания согласующиеся однако в том, что Американцы сии почитать себя природными жителями Кадьяка.
   Познания Коняг в Географии mangle не весьма обширны. Прежде прибытия Русских, они знали уже о них по слухам с Алеутских островов; слышали также, вместе с Аляксинцами, Кинайцами и Чугачами, в другой стороне о Колюжах и некоторых иных народах матерой Америки.
   Далее сего географические познания их не простираются, или по крайней мере представляются воображению или в весьма смутном образе. Спросишь если конец света? -- отвечают нет. Да почему? -- от нас говорят давно люди ездили в байдарках, отправились молодые, a возвратились старые, но и тут не нашли конца земли. Сие говорят они по какому-то преданию о бывшем некогда продолжительном предприятии Коняг, на котором основывают все свои исторические происшествия, кои переходя из рода в род, становятся нескладны и разновидны. Но история и диких народов, равно как просвещенных, более сохраняет военные действия и подвиги людей отличившихся на сем поприще. Дела сии кажутся повсюду блистательными и вперяют страх или удивление.
   Коняги считают по пальцам на руках и ногах, то есть знают счет не далее двадцати. Когда же надобно означить большее число, то к двадцати прилагают один, два, три, или считают пальцы на руках и ногах у другого и y третьего человека. Весьма редкие из них могут счесть до 40, a женщины никогда более десяти. если должно означить великое количество, то Коняг скажет очень много, и хватает себя за волосы для показания, что число сие равняется числу волос на голове его.
   Островитяне различают несколько созвездий на небе, как то: большую медведицу, Плеяды, Орион и пр. Медведицу называют они кабъяхтах, a Плеяды тугат. He зная различать времени дня как только полднем и полночью, Американцы считают свои малые сведения в Астрономии весьма достаточными.
   Год начинается у них с Августа и разделяется на двенадцать месяцев, которые вообще называются Ягалуп; частно же каждый месяц имеет свое название и значение, как ниже следует:
   Август -- Кабъяхгун т. е. Плеяды восходить начинают.
   Сентябрь -- Тугахгуч или Тагагун: Орион восходит.
   Октябрь -- Канчаун: иней на траву падает.
   Ноябрь -- Кангушауч: на горах снег появляется
   Декабрь -- Каклагвик; реки и озера замерзают.
   Январь -- Агвиных: шестой месяц считая с осени.
   Февраль -- Кыпныахчик: юколу режут на кусочки.
   Март -- Квигита-Аннит: лед ломает.
   Апрель -- Манихчихвак: вороны яйца несут.
   Май -- Манихчичак: водящиеся зимою около острова птицы, как то утки и другие, яйца несут.
   Июнь -- Канг Яат: нерпы плодятся.
   Июль--Манагхат: морские свинки плодятся.
   Из сего видно, что разные действия природы подали причину к названию месяцев, кои по сему самому делаются неровными. Кыпныахчик, например, есть самый длинный месяц, ибо продолжается через все то время, как островитяне терпят великой недостаток в съестных припасах, питаются только раковинами, или кусочками оставшейся юколы, коей однако по большей части совсем не остается.
   Коняги очень мало занимаются счислением годов и ни один из них не знает, сколько ему от роду лет.
  

XVII

Рукоделия Островитян.

   Выше сего видели мы, что жители Кадьяка приготовляют для себя всякие платья, из коих иное делают с довольным вкусом; также плетут весьма чисто снурки, рогожи, шляпы, шкаты, и прочее.
   В прежнее время орудие употребляемое Конягами для работ, состояло в каменном топоре, острой раковине или заостренном железе. Металл сей задолго до прибытия Россиян известен был диким: они находили иногда железные вещи, выкидываемые морем на берег и весьма ими дорожили. Топоры делались клином, из твердого черного и зеленого камня, привязывались к короткой кривой рукоятке и имели вид наших шляп. Американцы так привыкли к ним, что ныне и железные делаются для них тем же подобием.
   Можно посудить, какого труда стоило обделывание каменного топора, и сколь медленно производилась оным работа, a потому железный топор, нож, иглы, и некоторые другие вещи, долженствовали произвести великую перемену в упражнениях Коняг.
   Островитяне делают и красят деревянную посуду, как то блюда и проч. Каменья для краски находят в разных местах на острову, или через промен получают с матерой Америки, пережигают оные, толкут и разводят на отстое рыбьей икры или крови, a иногда и на воде, что не столь уже прочно. Ложки употребляют деревянные, выкрашенные, или выделывают их из рог диких Баранов, получаемых из Чугацкой и Кинайской губы.
   Из глины делают плошки, в коих топят жир китовый. Прежде же умели и горшки обжигать, во ныне искусство сие потерялось по причине, может быть, что Коняги нашли котлы наши удобнее. Хорошо просвещать диких привозом удобнейших для рукоделия орудий, но и опасно ибо что будет с Конягами, когда Русские совершенно их оставят? они не смогут получать орудий и других наших вещей, a трудно им будет опять к употреблению своих привыкать.
   Коняги очень искусно обделывают кость, небольшим согнутым ножичком. Особливо стараются чисто и гладко обделать my, которая у них на стрелах; для того беспрестанно примеривают и поверяют глазом. К распиливанию кости употребляют они простое помачиваемое часто жиром или водою железцо, a к просверливанию дыр небольшое долотцо, сооруженное так, что оно помощью обернутой вокруг него веревки может вертеться.
   Огонь достают посредством заостренной палочки, которая, равно как и брусок для сего употребляемый, делается из дерева Чаги, выкидываемого на остров морем и растущего на матерой Америке. Посередине сей палки, которой конец обмазывается жиром, обвертывают несколько раз веревочку и взяв концы оной в руки, вертят в обе стороны сколь можно поспешнее, пока от приставленного к бруску конца палки покажется дым: тогда берут затлевшуюся от того стружку, кладут ее в сухую траву, размахивают в руке, и огонь появляется.
  

XVIII

Образ войны. Обхождение с пленными.

   Все народы Северо-западной Америки склонны к воине; но ни когда не ведут оной открытым образом, a стараются нападать на неприятелей тогда, как они оплошны. Для исполнения таковых предприятий, дикие одарены величайшим терпением, способны пробыть несколько суток в траве или за каменьями, до наступления благоприятной им минуты. Учинив же нападение, убивают всех и разве женщин только и детей берут пленными. Кадьякские жители оставляли иногда мужчин пленных рабами; a иногда, подобно другим, замучивали привезя в свое селение.
   Из всех известных нам народов северной Америки, Коняги менее других способны к войне. Если они иногда и убивали наших промышленных, то разве по одиночке, впрочем заговоры на общее истребление Русских, всегда заблаговременно были открываемы. Несогласие островитян вообще, служило большим спасением для Русских, нежели осторожность их. Другие народы всегда для них опаснее. в 1760 году или несколько после, на разных Алеутских островах, находилось четыре Русских судна, принадлежавших различным торговым обществам. Алеуты согласились перебить промышленных; a как должно было исполнить сие вдруг в разных местах и в одно время, дабы другие узнав о погибели соотечественников, не успели принять мер осторожности; то разделили они между собою по равному числу лучинок, бросая всякий день по одной в огонь. Когда последняя была кинута, тогда напали отовсюду на всех промышленных и перебили их, исключая шести человек, отстрелявшихся и ушедших в пещеры Уналашки. Они пробыли там до прихода Передовишка Соловьева, который в отмщение истребил более 3000 Алеутов, засыпая их иногда под развалинами юрт целыми селениями; ибо на Уналашке в одном доме жило всегда по многому числу людей.
   He задолго до прихода Шелихова на Кадьяк, четыре байдары Лисьевских Алеут приезжали в Уяцкую бухту (на Кадьяке), в намерении перебить и ограбить Коняг, напав на них на рассвете. Но Коняги, усмотрев своих неприятелей, подкрались к ним ночью, перекололи всех мужчин, a пять женщин оставили невольницами.
   Русские в Америке часто умерщвляемы были по оплошности их. Лебедевская компания от того рушилась, ибо все её заведения истреблены одно за другим и люди перебиты. В Кинайской губе дикие собрались к казарме, в которую просились торговаться на принесенные ими звериные шкуры. Взойдя в оную сели по обыкновению на пол и приметив, что Русские не вооружены бросились на них вдруг по голосу Начальника, и всех перекололи спрятанными под платьями кинжалами.
   Жители Медной реки, перебив всех Русских, захватили байдарщика, или Начальника оных, живого. Распяли его на крест, отрезали у него детородный член и положив ему в рот оный, и говорили "Вы у нас отнимали женщин, теперь пользуйся ими коли можешь." Потом выколов ему глаза, принесли пред него шкуры разных зверей и говорили: "за ними мы ходили для вас в хребты гор, в зимнее время, и вы не чувствовали сколько мы терпели от холода и голода; вот тебе лисицы и соболи." Наконец с сказали ему "ты был добрый человек, мы тебя для того мало мучили, что ты с подчиненными своими был кроток; иначе не так бы еще поступили." После сего убили и тело бросили в воду.
   В 1801 году, Колюжи истребили селение компании на острове Ситке, где Русские были в малом числе, худо вооружены, всегда оплошны, и притом наделали множество оскорблений окружающим их диким. Несколько поселенных вместе промышленных составляют артель, над которою управление поручается одному из них, названному байдарщиком. Сии обыкновенно или сами огорчают диких, или не сильны воспретить делать то другим промышленным. Обхождение Русских в Ситке не могло подать Колюжам доброго о них мнения; ибо промышленные начали отнимать у них девок и делать им другие оскорбления. Соседственные Колюжи укоряли Ситкинских в том, что позволяют малому числу Русских властвовать над собою, и что наконец сделаются их рабами. Они советовали им истребить промышленных и обещали дать нужную для того помощь. Один Начальник долго не соглашался на истребление Русских, говоря: "что с нами после будет? ведь их более нежели травы у нас". Однако через несколько времени Русские, по некоторому пустому подозрению, связали дядю сего преданного к ним Начальника; и тогда уже дикие решились неминуемо истребить их. В артели жило несколько матросов оставшихся с судов Соединенных Штатов и принятых для пропитания. Сии способствовали диким, зажегши казарму и стреляя по Русским, во время нападения Колюжей. Промышленные защищались в казарме, но принуждены были выйти, когда оная сильно занялась пламенем, и были некоторые переколоты, a некоторые живые взяты, иные же ушли в лес и спаслись по множестве претерпений. Co взятыми в плен поступлено жесточайшим образом: с них наперед содрали кожу с головы, что Колюжи хранят вместо знаков побед, ножом или заставляли детей колоть их, или жгли малым огнем, или пилили сделанными из рыбьих костей пилами; словом, сии несчастные долженствовали вытерпеть все возможные истязания. Мертвых подпирали копьями для позора, или бросали на взморье на съедение собакам и воронам.
   Скоро после сего в Ситкинский залив (называемый Англичанами Норфильк Зоунд) пришли три судна, принадлежащие Американским Соединенным Штатам. Некоторые из несчастных промышленных добрались до сих судов. Дикие стали приезжать по обыкновению для торговли; но Начальник оных, по просьбе Русских, был задержан с тем, чтоб они отдали вместо его пленных. Колюжи согласились на сие, но возвратили одних почти Кадьякских женщин. Американцы Соединенных Штатов стали требовать всех прочих пленников, угрожая в противном случае повесить помянутого Начальника. Колюжи решились отнять его, силою, приехали к судам во множестве лодок, были перетоплены и перебиты картечью, и принужденными тогда нашлись возвратить всех пленных и прибавить к тому множество бобров, дабы выкупить только Начальника своего.
   Дикие народы сии чрезвычайно предприимчивы. Суда, приходящие торговать к ним, должны быть хорошо вооружены и находиться во всегдашней осторожности; совсем тем, пять или шесть, на северо-западном берегу Америки, взяты Колюжами. Американцы Соединенных штатов чрезвычайно их ненавидят и всякое судно долгом почитает, получив весь груз при отправлении в Кантон, сжечь несколько селений природных жителей.
  

XIX

Образ правления Коняг.

   Селения их, расположены по морскому берегу вокруг всего острова и каждое имеет своего Начальника, называемого Русскими Тоеном (Якутское слово). Некоторые Начальники управляли многими селениями, происходящими от одного рода и называющимися по имени губы или мыса, y коего они живут. Власть Начальника селения весьма не велика: часто Островитяне более уважают и слушаются какого-нибудь богатого человека, или хорошего промышленника. Ныне правители компании сменяют иногда родовых Тоенов, и на место оных назначают других по своему произволению, однако дикие, сих менее уважают нежели смененных. Правители Компании, зная почтение Островитян к родовым своим Начальникам, не употребляют жен их и детей в работы. В прежнее время, достоинство начальников было наследственное; но выбор преемника редко падал на сыновей, a по большей части на одного из племянников. Колюжи точно также поступают.
   На Кадьяке многие Островитяне имели у себя Калгов или невольников полученных посредством мены, или взятых в плен. Когда Шелихов пришел на Кадьяк, то многие Калги, в надежде лучшей участи, перебежали к Русским. Тогда сих людей употребляли на исполнение убийств подозрительных Островитян; они же отправляли вместе с Русскими все работы Промышленным, посылаемым ловить лисиц клепцами, позволялось нанимать их вместо себя; что всякий почти и делал, ибо сие стоило не большое число листков табаку. После, когда Русские увидели себя довольно сильными на Кадьяке, то все невольники были отобраны у Островитян для работ Компании, и название Калги заменено Каюрою: Камчатское слово означающее наемного работника. Потом, когда число Каюр от работ и от разных несчастных случаев поуменьшилось, стали набирать в оные из островитян за некоторые проступки; и разумеется, что с того времени число преступников на Кадьяке должно было увеличиться. Дети одних только Начальников исключаются из сего числа. Хотя Каюр одевают и кормят, но все они рады возвратиться в свои селения, дабы избавиться от беспрестанных работ Они живучи всегда с Русскими и не быв ими подозреваемы в дурных противу себя намерениях, не редко истребляли целые артели наших промышленных; но сие не удерживает Компанию иметь всегда множество оных.
   В прежнее время всякий Коняг считал себя членом того селения, где жил, имеющим равное со всяким право в общественных делах, которые решились всегда в собраниях важнейших, по храбрости или иному, островитян; в собственных же делах каждый повиновался своей только воле. Ныне же правитель Компании распоряжается островитянами через байдарщиков, Начальник же диких, ни чем почти от других не отличается кроме имени Тоена, или что еще хуже делают его пружиною утеснения других островитян.
  

XX

Каким образом Коняги, Аляксинцы, Кинайцы, Чугачи и другие народы, управляются Российско-Американскою Компанией.

   Правление компании одинаково для всех сих народов. Правитель Компании в Америки, находится большую часть время на Кадьяке; в разных же местах по берегу оного и по другим островам сделаны небольшие заведения, в коих живет по несколько промышленных, что и называется артелью, управляемою байдарщиком. Байдарщики получают приказания от правителя, по коим распоряжают дикими. Сверх артелей, в некоторых местах живет временно по одному промышленному с несколькими Американцами, или для промыслу рыбы, или для ловли лисиц клепцами, или для чего иного, и таковое заведение называется одиначкою. На Кадьяке четыре артели: в губе Игацкой, в губе Трех-Святителей, или в старой гавани, около мыса Алитокого, и самая большая на Курлуцкой реке. На острове Укамоке, лежащем к югу от Кадьяка, живет Русский с Каюрами для ловли еврашек, из коих шьют парки и платят ими Конягам за бобров. островитянам запрещено на сем острову и Еврашечьем ловить для себя еврашек также не позволено стрелять сивучей и тюленей в тех местах, где стреляют оных для Компании; в противном случае, добытых дикими зверей отбирают. Каюрам на Укамоке дают два только раза в неделю понюхать табаку. На Афогнаке две артели: Игвецкая, или Афогнакская и Малиновская. На полуострове Аляске тоже две; y Какмайского селения диких, и на острове Сатхуме. В последнем месте запасают самое большое количество лахтаков, (выделанные на байдары и байдарки сивучьи и тюленьи кожи,) также стреляют оленей, медведей и ловят лисиц клепцами. Здесь коренного селения нет, a только живет несколько промышленных с Кадьякскими каюрами. Какмайский байдарщик получает через мену шкуры земляных зверей с северной стороны и изнутри Аляски. Прежде была еще артель на сем полуострове у озера Илямны: но оную два раза дикие истребляли, a Компания не в силах завести новой, хотя оттуда можно получать и много земляного зверя. В Кинайской губе две артели: Александровская на устье оной, и Николаевская гораздо далее к северу. Из сих двух, a особливо из последней, получается множество земляного зверя, лучшие черные медведи и черные бобры. В Воскресенской губе, где живут Чугачи, также поселена артель: далее же есть одна в Чугацкой губе или Принц Виллиам Зоунд, на острове Нучек. Сюда приезжают по временам жители с Медной реки в превеликих лодках, дабы по-видаться с отобранными от них талями и продать привезенные шкуры и самородную медь.
   В Беринговом заливе, или Якутате, откуда начинаются селения Колюжей, было довольно значащее заведение, истребленное дикими до основания в 1805 году. Главная крепость Компании, находится ныне на острове Баранове или Ситхе, о коем будет говорено в своем месте. Сверх сего Компания имеет небольшие заведения на Уналашке, Атхе, некоторых других Алеутских островах, на Беринговом и Китовых. Ho по всей Алеутской гряде столь мало осталось природных жителей, что Русские там живут в совершенной уже безопасности; компания же по уменьшении людей и по истреблении ею и другими купеческими обществами зверей на оных, получает самые малые выгоды от тамошних заведении.
   Дав понятие о состоянии селений компании, начну говорить о диких народах ею управляемых. Им вообще запрещается носить платье из дорогих шкур, кои они обязываются отдавать в Компанию; позволяется делать из зайцев, тарбаганов, еврашек и птиц. Из всех народов набираются Каюры на вечное услужение Компании. Кадьякские каюры рассылаются по всем селениям компании в Америке; от чего Коняги терпят более других; ибо обязаны запасать кормовые припасы не токмо для Русских на Кадьяке находящихся, но и в других местах, где по недостатку рыбы, или по другим причинам, оных недостает. Сверх сего набирают всюду каюр на время запасания рыбы и ягод; к зиме же отпускают в селения, дабы избавиться хлопот одевать и кормить их. Каюры ловят рыбу у запоров, промышляют клепцами лисиц, работают на соловарне и в кирпичном сарае, рубят дрова, свозят кормовые припасы в гавань, употребляются при Русских гребцами в троелючных байдарках, и словом сказать во все возможные работы. Если Kaюpa охромеет, или руку потеряет, или через иной случай сделается неспособным к отправлению работ; то сему находят должность пугать ворон с развешенной юколы, или что-либо тому подобное.
   Всякий почти женатый промышленный имеет в своем услужении несколько каюр. Компания употребляет их в работы до старости, или до того времени, как родные найдут возможность выкупить.
   Российско -- Американская Компания не покупает у Коняг и других подвластных ей народов, звериных шкур; но посылает их промышлять оные в дальние места, редко платит им Европейскими товарами (кои суть: табак, топоры, ножи, иглы, китайские дабы, бисер, разноцветные камушки, китайки, и некоторые иные безделицы); a по большей части награждает их птичьими и еврашечьими парками, камлейками, тюленьими кожами, сетками, разными плетеными из жил вещами, и даже иногда жиром. Все сие добывается женами и детьми тех Американцов, кои ловят зверей; a потому платеж за шкуру приходится очень мал.
   Хотя Компания имеет множество каюр в своем услужении, но от того остальные, порабощенные оною Американцы, не менее обложены многими весьма тяжкими повинностями. Самая трудная есть посылка людей за промыслом выдр морских, известных в Сибирской торговле под именем морских бобров. Животные сии водились сначала у Камчатского берега и Курильских островов; потом были преследованы Русскими промышленными по всей Алеутской Гряде, и помалу догнаны до Кадьяка. Но как и около сего острова не стало наконец оных, то Компания начала посылать Коняг, Аляксинцов и Чугач, по берегу Америки даже до острова Ситки, находящегося в расстоянии более тысячи пяти сот верст от Кадьяка. Дикие принуждены перегребать сие пространство в своих кожаных байдарках, приставая на ночь к берегу на пути тонут от бурь и истребляются разными случаями, так, что ныне на Кадьяке от 30,000 жителей (по исчислению Шелехова [Столь великого числа жителей на Кадьяке никогда не было. Шелехов увеличил оное вероятно, для придания более важности своему открытию. Ибо в бытность Г. Сарычева на Кадьяке в 1790 году жителей на оном было только 3000.] во время прибытия его на сей остров) осталось оных весьма немногое число. В бытность мою на Кадьяке (в 180З году и несколько прежде) посылки сии производились следующим образом:
   Главная партия, в коей около пяти сот байдарок, отправляется с Кадьяка в Апреле, вдоль по матерому берегу Америки даже до Бобровой бухты, возвращается в исходе Августа. Хотя всякий Коняг, отправляясь в такую отдаленность, делает себе новую байдарку; но оной едва становится на возвратный путь, особливо если лето дождливое, ибо от того кожи согревают. Партия сия состоит в распоряжении русского, называемого партовщиком, коему дается еще 7 или 8 промышленников. Партовщик назначает места, где байдаркам останавливаться, когда где начинать промысел, отбирает шкуры выдр морских, платит за них имеющимися товарами, или дает записки для получения по ним на Кадьяке: партовщик же выменивает меха у тех народов, y коих Компания не смеет отбирать оных. В сию партию выбираются самые здоровые люди, ибо сверх трудности пути предстоит великая опасность от Колюжей. По сему все байдарки едут вместе, и к Конягам присоединяются Аляксинцы, Чугачи и небольшая часть Кинайцев; ибо сии не столь привычны к байдаркам, a только ездят в оных живущие близ устья губы Кинайской (Кукова река у Англичан). В Якутате снимают с байдарок лахтаки, мажут их жиром, и Американцам раздают оружие, которое прежде опасаются давать для того, чтобы они не перебили оным находящихся в партии промышленных и не возвратились бы на Кадьяк. Назад также едут вместе до Якутата, где у диких отбирают ружья и прочее; после чего всякий торопится скорее домой, дабы застать еще рыбу, идущую в речки, и запасти на зиму корм. Иные остаются на островах близ Воскресенской губы, для промыслу птиц на парки.
   Вторая партия называется Тугидацкая и в ней менее двух сот байдарок, под распоряжением Партовщика с помощником. Как сей остров близ самого Кадьяка, mo в сию партью употребляются старые байдарки; a промышленики бывают старики и ребята. На Тугидаке партия собирается в первых числах Апреля, в тихие дни делает выезды за выдрами в море; потом отделив от оной лучшие байдарки, посылают их с помощником на остров Укамоку. Тут также промышляют выдр и удят рыбу, дабы запасти оной для тех, кои остаются на зиму ловить еврашек: ибо остров сей не имеет ни одной речки. Тугидацкие байдарки отпускаются в Августе, Укамоцкие же наловив довольно рыбы едут к Симиде, Сутхуме и даже до острова Унги; a потом посылают их ловить птиц.
   Третья партия, состоящая из 40 или около того байдарок, под распоряжением русского стрельца, промышляет выдр морских около островов Шуеха, Еврашечьего, Перегребных, и устья Кинайской губы; но как тут зверей сих очень мало, то Американцы употребляются более для перевозки сивучьего мяса на Кадьяк и в Адександровскую гавань.
   Четвертая партия состоящая из 50 байдарок, разъезжает между Какмая и Сутхума. В нее употребляются Коняги с северной стороны острова, Аляксянцы; и Кинайцы; но по большей части хворые старики и ребята. Зато сих в половине Июня распускают.
   Оставшиеся около восьмидесяти дряхлых Коняг, посылаются в компанейских байдарках для ловли птиц, из кож коих делают парки, в губы и островки лежащие близ Александровской, где присоединяют к Конягам стариков Чугачей и Кинайцев, другие же производят лов птиц по островам около Сутхума. Каждый Американец должен наловить столько птиц, что бы вышло семь парок, во всякую из коих идет от 30 до 40 шкур. Если один за старостью и болению не достал положенного числа, то дополняют оное тем, что у другого найдут излишнее. За штатное число семи парок, Компания ничего не платит. Промысел птичий весьма опасен, особливо для стариков, кои и по равному месту с трудом ходят; ибо для сего должно лазит по весьма крутым или совершенно отвесным каменьям, иногда не иначе как с помощью шестов и веревок. от промысла сего и молодые люди падая часто убиваются до смерти. В Сентябре месяце стариков отпускают на Кадьяк, где употребляют их для перевозки кормовых припасов в гавань; a тех, кои поздоровее, для ловли лисиц клепцами. Всякому доставшему семь парок, отдают одну, приказывая вместо оной заплатить пять черных лисиц, или восемь так называемых сиводушек и красных.
   От 30 20 40 стариков присылаются весною в гавань, выезжают в море, где удят треску и палтусину до того времени, как лососи пойдут в реки. Что в гавани начинается в половине Мая, или в начале Июня, в иных же местах несколько ранее.
   Китовые промышленники бьют китов в разных местах. Половину, хотя гораздо меньшую, дают промышленнику, a остальную берут в Компанию, также все жилы и три части китов. Жиру во всех местах Кадьяка, компания запасала прежде до двух сот бочек. Американцу, убившему более трех китов, дают неоднократно табаку и бисеру; менее же, насыпают одну только табакерку единовременно. Если выкинутого кита найдет промышленный, то берут всего в компанию; если же Американец, то дают половину его селению.
   Между тем как мужчины проводят все лето на промысле бобров, или на ловле птиц, женщины со взрослыми детьми, исключая только тоенских, не остаются также праздными от компанейских работ: Вдовы и жены, y коих мужья не имеют своих байдарок, a уехали в товарищах, берутся для чистки рыбы; первые до глухой осени, а вторые до возврату мужей. Оставшиеся в селениях выделывают птичьи шкуры и шьют из оных парки для Компании, Когда поспеет сарана, то накладывают на всякую женщину накопать по несколько ишкатов (мера около четверика) корня оной. Доставание сараны очень трудно, и удобное для сего время весьма коротко; почему беременные женщины, или имеющие грудных детей не могши накопать оброчного количества, принуждены бывают покупать оное у других. Когда созреют ягоды, то посылают их также набирать оных положенное число, смотря по урожаю, от четырех до восьми ишкаипов. Сие продолжается до глухой осени и платы за то никакой не полагают. Собирают бруснику, малину, или водяницу, потому что оная не во всех местах растет, a иногда ходят за нею верст по пятидесяти, или и более, пешком.
   От сих причин Коняги не успевают запастись на зиму съестными припасами и претерпевают голод, но и в сие время не остаются без работы: женщины выделывают птичьи шкуры, шьют парки и камлейки, делают из крапивы прядево, из жил нитки и плетешки, и тому подобное; мужчины же вяжут сетки или что иное делают.
   Аляксинцы ездят в большую партию на таком же основании, как и Коняги: но жены их обязаны запасать гораздо меньшее число сараны и ягод. Из диких, живущих во внутренности Аляксы, одни только Угашинцы выезжали на промысел выдр морских к острову Сутхуму: остальные же ловят бобров, выдр речных, зайцев, лисиц и других зверей. Дети их берутся в тали, по возрасте употребляются матросами на судах, a иногда и в каюрах оставляются.
   Кинаицы к морю неспособны, и в дальнюю партию никогда не езжали более двенадцати байдарок. У прочих берестяные лодочки и большие кожаные байдары, в коих перевозят кормовые припасы в Русские артели.
   Жены их берут ягоды и запасают сарану, которой прежде и для себя никогда не копали. Кинайцы промышляют для Русских оленей, куниц, рысей, черных медведей, росомах, речных выдр, бобров, выхухолей и норок. Также ловят зайцев, тарбаганов и еврашек; из кож их шьют платья, употребляемые Компанией на плату Конягам и вымен звериных шкур у Колюжей. Летом Кинайцы посылаются с бисером и другими безделицами внутрь Америки, для вымена там звериных шкур и выделанных оленьих и лосиных кож, y народов еще неизвестных Русским. Остальные повинности Кинайцев одинаковы с возложенными на Коняг.
   Чугачи посылаются в главную партию: оставшиеся берутся в птичий промысел, a женщины запасают сарану и ягоды. Каждую весну посылают на остров Кучок, находящийся в восьмидесяти верстах от моря, все байдары с девками для копания сараны, которая там считается лучшею. На сем же острове и тюленей очень много. Так как около Чугацкой губы, по веснам птица водятся в великом числе: то собирают для Русских множество яиц, которые сберегают в жиру. По зимам каждый Чугача обязан доставить в Компанию трех баранов, или трех тарбаганов.
   Народ, живущий между медною рекою и Чугацкою губою, называется Угалягомюты, что значит восточное селение на языке тех диких. От сих взяты тали, но повинностей на них не наложено. От Колюжей Берингова залива, также взяты тали; a далее живущие так сильны и хорошо вооружены, что остаются зависящими собственно от себя.
   Живущие на северной стороне Аляксы, на реке Угатике, ездили, как я уже говорил, на промысел выдр морских, но несколько лет назад скрылись, оставив даже своих шалей. Выше их к северу живущие на устье большой реки называются Алягнагомюты. Народы, обитающие выше Бристольского залива, именуются Аглагомюты; a далее находящиеся, Куихпагомюты. Во внутренности земли, далее озера Илямны, именуются Кцялтаны. Все сии народы весьма мало известны Русским.
  

XXI

Нечто о Кинайцах, о Медной реке, и о Северо-западной Америке.

   Жители сей губы (Кукова река у Англичан) говорят особенным языком от Аляксинцов, Коняг и Чугачей, хотя смежны со всеми сими народами: впрочем образ жизни их и обычаи не столь отличны.
   Кинайцы не имеют понятия о Боге, a боятся чертей, и думают, как и Колюжи, что ворон сотворил небо, землю, человека и все видимое, и что он же посылает на людей болезни. Однако при всем том не токмо не почитают его. Но гоняют и бьют; детям однако ж запрещают мучить птенцов, говоря: будет худо, дождь польет, или сильная буря сделается.
   Кинайцы мертвых тела кладут, как и Тунгусы, на крышку, поставленную на четырех столбах, где оные и сгнивают, богатых же обыкновенно сжигают с частью платья их, полагая, что усопший будет иметь в оном нужду на том свете. Остальное не сожженное платье родственники разделяют между собою. При погребении поют сочиненные в похвалу покойника песни и пляшут. Дикие сии думают, что души утопших и умерших своею смертью живут под землею, убитых же, на небе. Сей предрассудок можно почесть нарочно вкорененным для соделания людей храбрыми против неприятелей. Впрочем Кинайцы не полагают в будущей жизни ни награждения добрым, ни наказания злым.
   Когда у Кинайца родит жена, то муж режет платье и держит живущих с ним в одном шалаше; ибо народы сии, не смотря на жесткость климата, в коем живут, не имеют, подобно Конягам и Аляксинцам теплых покоев, но в больших шалашах своих сидят зимою у разведенного всегда по средине огня. Они ежегодно перестраивают шалаши свои, a часто переменяют и самые места жилищ.
   Кинайцы считают также не далее двадцати, то есть не более числа пальцев на руках и на ногах.
   Когда Кинаец вздумает взять какую либо девку в жену себе, то дарит ее, мать её и отца; потом приходит в шалаш и ложится спать с нею. Если жена не захочет выйти из отцовского дома, то муж переходит жить к тестю и служит оному. Разводы чинятся по воле каждого, и дети до возраста живут с матерью.
   Ни Кинайцы, ни Коняги, не знают слова прости; a отходя говорят только я пойду.
   Кинайцы не имеют бубнов, a во время пляски бьют в какое нибудь дерево.
   Кинайцы презирают птичьи парки, a одеваются более, как Колюжи, в тарбаганьи и из других зверей сделанные накидки. Сим именем Русские называют платье, имеющее вид четвероугольного одеяла, кое накидывается на плеча, завязывается на шее и имеет вид плаща. Луки такие же как у Аляксинцое, a стрелы с различными остриями, как-то: из оленьего рогу, медные, железные, или из твердого черного камня сделанные. Металлы получаются обыкновенно от жителей Медной реки; стрелы делают из лиственницы, которая не растет в сей губе, но выкидывается морем, или приносится Кинайцами, ходящими во внутренность Америки для промысла тарбаганов и других зверей.
   В Июне Кинайцы отправляются на ловлю тарбаганов, и с начала идут вверх по реке Сушитне, текущей из внутренности Америки в правый рукав Кинайской губы; идут пешком вдоль берега, ибо течение реки чрезвычайно быстро, и на пути ловят много бобров. В начале Сушитна имеет направление к западу на два дня хода, потом начинает уклоняться к северу, куда Кинайцы идут десять дней. Когда перейдут хребет гор, лежащий параллельно берегу Кинайской губы: то за оным увидят ровные тундренные места, на коих под мхом лежит камень. После двенадцатидневного ходу, увидят Сушитну, заворачивающуюся вправо в хребты, из коих оная вытекает и на которых ловят тарбаганов, В 14 или 15 день пути приходят обыкновенно к сим горам. В сие время Кинайцы встречаются с приходящими для того же намерения жителями Медной реки. Они производят торг с ними и выменивают медь, железные клинья, служащие вместо топоров, лосиные выделанные кожи и некоторые другие товары. Известно, что медь находится самородною во внутренности Америки; но железные клинья конечно переходят через несколько рук из Соединенных Штатов, или из Гудзонова залива.
   Полагая, что Кинайцы идут каждый день двадцать пять верст, будет от Кинайской губы до сего хребта 375 верст. Жители Медной реки до него же идут почти столько же времени: посему можно догадываться, что Медная река от вершины Кинайской губы находится в расстоянии около 750, или 800 верст.
   В обратный путь Кинайцы пускаются с первыми морозами. если Сушитна не покрылась еще льдом, то делают небольшие плоты, и в третий день приплывают на них к устью реки; в противном же случае дожидаются как снег выпадет и путешествуют на лапках, кои заменяют лыжи. Лапки несравненно короче лыж и состоят не из цельного дерева, но переплетенных ремней около деревянного обода, передняя часть коего загнута вверх.
   В Кинайской губе находят черный и красный карандаш, камень дающий зеленую краску, в некоторых местах каменное уголье, и инде слюду. Около огнедышащей горы, что за Камышатскою губою, собирают горючую серу.
   Кинайцы подвержены особенно глазной боли, даже нередко слепнут. Причину сего отыскать не трудно. Весною лежит очень долго снег, от коего отражаемые лучи солнца производят глазную боль и даже слепоту. В Камчатке точно тоже случается, если путешествующие по веснам не носят над глазами из волос сплетенных наглазников, или не надевают на все дииие волосяных сеток.
   Большую часть прокормления Кинайцев составляет рыба, кою ловят они делая в речках запоры. Способ сего лову описан будет после. Но когда случается дождливое лето, то воды в речках чрезвычайно поднимаются, ломают запоры, Кинайцы лишаются способов запастись рыбою и терпят тогда голод.
   Отыскание Медной реки, или места, где находят самородную медь, было всегдашним предметом Баранова. Промышленный, который для сего был отправлен из Чугацкой губы, привезен назад израненный, выпросился вторично для исследования о самородной меди. Он поднялся более трех сот верст вверх по так называемой Медной реке, впадающей в Океан восточнее Чугацкой губы; потом пошел вверх по другой реке, впадающей в Медную с правой стороны, но не нашел ничего; имея разнообразные слухи о месте, где находят медь, и встретив множество препятствии, возвратился на Нучек. Сей второй Мунго -- Парк, не был отвращен от своего намерения ни трудами, ниже испытанными уже опасностями, отправился в третий, раз и погиб от рук Диких.
   Предмет всех купеческих обществ, имевших торговые дела в Америке, состоял в отыскании народов и получении от них звериных шкур. Лебедевская Компания, имевшая многие заведения в Америке, отправляла однажды с озера Илямны к северу несколько промышленных в провожании довольного числа Диких, от коих взяты были тали. Я достал в Кадьякской Конторе нынешней Американской Компании объявление о сем путешествии промышленного Иванова, бывшего начальником над всеми его спутниками. Вот слова Иванова.
   Около Рождества отправились мы с озера Илямны на лыжах, и шли по реке Нугулне, в то озеро впадающей. Потом перешли озеро Кличих, из коего река та вытекает. Отсюда шли семь дней к северу, мимо четырех селений, на коих видели от сорока до шестидесяти мужчин, до реки Бамадны, из высоких гор вытекающей. От оной реки целый день переходили через хребты, a в четыре дни прибыли к реке Хахлитне, прошед мимо многолюдного селения. От Хахлитны шли восемь дней на север ровными пустыми местами до реки Хагылни, в море впадающей. На ней есть селение, в коем видели до семидесяти, или более, мужчин. от оного на север ходу восемь дней до реки Галцаны, мимо небольшого селения Кроликова тайона. (He известно почему начальник назван Кроликовым Тойоном:) От Кроликова до Тутны, весьма большой реки, ходу шесть дней, мимо Мандычатского селения, в коем до девяноста бойцов (взрослых, могущих уже сражаться). По Тутне вниз два дни ходу до селения Ухагмак, где жителей более двухсот человек. От него, вниз но той же реке, день ходу до селения Тулюки, где находится около ста пятидесяти человек Потом пришли через перенос (узкое место, где летом переносят лодки с одной реки на другую) на устье Балсанды, где находится большое селение Илынтылхук, вмещающее в себе более семи сот жителей. От Изынтылхука шли день подле моря до селения Илгеецко, стоящего на реке сего же имени, и в коем до семидесяти человек жителей. По сему видно, что Туина и Балсанда впадают обе в море, в расстоянии одна от другой на сушки ходу: но Иванов говорит потом именно что устье Тутны севернее Балсанды, что ширина Тутны (думаю в устье) от 4-х до 6-ти верст, и по реке множество островов. Ему сказывали, что по Тутне сорок четыре селения, в коих до семи тысяч жителей. все реки, кроме Балсанды, о коих здесь упомянуто, впадают в Тутну.
   Повсюду Иванов видел много речной рыбы, как то налимов, щук, нельм и иную кроме однако осетрины. Когда реки покрыты льдом, то рыбу ловят мордами. Юколу запасают только к весне; ибо зимою ловят много оленей, мясом коих кормятся. И других зверей довольно, как mo: бобров, речных выдр, лисиц всех родов куниц, росомах, белок серых, выхухолей и зайцев. В лесах много птицы, как то куропаток, рябчиков, тетеревов глухих и иного рода. летом бывает множество гусей, лебедей и уток.
   В зимнее время народы те ездят на собаках в больших нартах. Они живут всегда на одном месте; дома их рубленые, круглые и врытые частью в землю. В домах видел он пальмы с медною насечкою, топоры узкие и высокие, но больше тупицы. Горшки глиняные большие, чашки гнутые из дерева и коры, ножи каменные большие; концы стрел из моржовой кости. Иванов видел также несколько батасов железных, кои походят на Якутскую пальму. Бисеру видел не много, и жители весьма жадно оный покупали, особливо белый; также белые корольки и всякие железные вещи.
   Леса -- в тех местах находятся следующие: ельник прямой и толстый, мелкий лиственничник, топольник, черемуха, рябина и весьма толстый березник. По Балсадной сказывают есть слюда, брусья и точила.
   Иванов возвратился на Илямну накануне Пасхи. На пути проходил множество озер больших и малых.
  

XXII

Описание байдар, байдарок и промышленнических орудий Коняг.

   Большие байдары редко употребляются островитянами, и разве только для перевозки юколы, или чего иного, из места в место. В оных гребут однолопастными короткими веселками и гребцы сидят лицом к носу байдары, по два на каждой банке. Форштевень у сих лодок гораздо круче, чем у Русских байдар, что яснее можно видеть из приложенных чертежей. Корпус байдары состоит из тонких шпангоутов, вдолбленных в киль и связанных между собою несколькими тонкими рыбинами. При постройке сих лодок, Русские и Американцы не употребляют железа, a скрепляют все тонко разодранными и вычищенными китовыми усами. Когда деревянная основа байдары кончена, то натягивают на оную сшитые по мере кожи, служащие вместо обшивки. Удобнейшие для сего, как я, уже сказал, почитаются кожи сивучьи, наперед выделанные и промышленные. Иногда Коняги для сих байдар делают парус из рогож, или кож, самых тонких.
   Самые обыкновенные лодки островитян суть байдарки троелючные, двоелючные и однолючные. Сии употребляются Конягами, Алеутами, Аляксинцами, Кинайцами, живущими на устье Кинайской губы, и Чугачами. Но во всех местах байдарки сии несколько различны, и однолючные, Алеутские например, столь узки и вертки, что в них едва ли кто осмелится выехать в море, хотя Алеуты не страшатся в них никакой бури. Однолючные Кадьякские напротив того короче, шире, и к оным легко можно привыкнуть. Двоелючные и троелючные Аляксинские ходят лучше других, и ибо делаются короче и уже.
   Наперед строят решотину, или корпус байдарки весьма тонкий, легкий, наблюдая со всею точностью правильность оного и симметрию, и оставляя небольшое круглое отверстие, где сесть человеку; потом натягивают на решотину сшитые по оной кожи, кои и зашивают, оставляя только люки, или места для людей. Внутри байдарки стелят старые кожи, называемые по сему постилками, дабы сидеть не прямо на решотине. Человек садится в помянутое отверстие и протягивает ноги вперед: но Коняги по большей части гребут стоя на коленях, положив только травяные мешки под себя; Чугачи же ставят маленькие скамеечки, a вместо постилок деревянные свои куяки (латы), от чего у них на коленях и щиколотках делаются большие наросты.
   В тихое время люки бывают открыты, но в погоду Американец надевает камлейку, обнеся подол оной вокруг карниза сделанного около люка; потом натягивает кожаный мешок, (называемый обтяжкою,) одною стороною около того же карниза, a другую затягивает вокруг тела. Когда Американец таким образом зашнуруется: то волнение, переливаясь через байдарку, не может попадать в оную. Коняги гребут однолопастными веслами: Алеуты же двулопастными, кои первыми весьма редко употребляются.
   Американец в своей байдарке выдерживает иногда весьма большую бурю, не имея иного пособия, кроме проворства, и смело пускается в море верст за сто от берега, когда погода обещает быть тихою. Если же в дальнем расстоянии от земли захватит Коняг буря, не позволяющая им приближаться к берегу: то они сплачивают по две и по три байдарки, и дожидаются, пока ветер стихнет. Сплачивать стараются таким образом, чтобы края байдарок не касались друг друга, ибо кожа легко может протереться, не более же трех вместе для того, что большого числа один вал вдруг не поднимет, или оное разорвет. Если буря захватит одну только байдарку, то иногда привязывают к ней по бокам два надутых пузыря.
   He смотря на привычку и проворство Американцев, они нередко однако погибают от бурь, ибо кожи, коими обтянута байдарка, часто не сильны будучи противостоять продолжительной буре, раздираются, и вверившие себя столь слабой защите противу таковой яростной стихии от того погибают.
   Без привычки чрезвычайно страшно кажется ездить в байдарках; ибо при ровном ветре волны, переливаясь через оные, грозят гибелью: но в самом деле в лодочках сих человек не подвержен столь великой опасности, как кажется с первого взгляду. В свободное время на Кадьяке я начал приучаться ездить в однолючных байдарках, и наконец столь привык к тому, что ездил в оных довольно далеко море.
   Алеуты ездят более в однолючных байдарках: Коняги же и другие, в двоелючных. Троелючные употребляются Начальниками только селений и Русскими.
   Из приложенных чертежей яснее видеть можно образ лодок сих.
   В сражениях Коняги употребляли копья, луки и стрелы. Ратовища копей деревянные и в концы оных вставляется железо, или острая кость, или заостренный крепкий камень. Островитяне имели большие щиты, кои достаточно защищали их от стрел; но легко были пробиваемы пулями.
   Луки Коняг весьма просты и слабы: y Кинайцов же и Аляксинцов оные туги, оплетены жилами, обделаны и украшены довольно со вкусом. стрелы их короткие, с каменными наконечниками, a изредка и с железными: по вообще Коняги худо стреляют из луков. Орудия, служащие для ловли зверей морских, доведены. y них до большого совершенства и весьма различны. Стрелы, для того употребляемые длиннее, я сделаны особенным образом: пускают же их не из лука, a с доски.
  

XXIII

Климат Кадьяка. Свойство земли. Произведения оной.

   Берег Азии и Америки, омываемые Северным морем и Восточным Океаном, подвержены сырости и туманам. Климат в приморских местах не холоден, судя по широте оных, но дождлив и вреден для здоровья. Притом в средине лета никогда не чувствуют больших жаров, конечно по причине положения их близ обширных морей и ветров, беспрерывно почти дующих. На полуострове Аляске, состоящем из цепи весьма высоких гор, зима несравненно холоднее, чем на Кадьяке, хотя оный отделяется только проливом в сорок верст от Аляски. Для точнейшего понятия о климате Кадьяка, я опишу состояние термометра и погоды в течение проведенных мною на оном 7 1/2 месяцев,
   Первая половина Ноября довольно ясна и тепла, вторая же по большей части пасмурна и дождлива. Самое большее возвышение ртути было до 6 1/2 градусов теплоты, a холод доходил до 1R. Западные ветры приносили всегда ясное и холодное время; восточные же и юго-восточные сопровождались туманами.
   От 1 Декабря по 14 шли почти беспрерывные дожди, a временем мокрый снег; ртуть в термометре стояла между точкою замерзания и 5R теплоты, выпадавший снег скоро сходил от дождей, и 18 Декабря оный виден был только на вершинах гор. Другая половина Декабря была яснее, ртуть в термометре столько же как и прежде переменялась; 26 от северо-запада, a 28 от запада, стояли прежестокие бури, коими срывало крышки со многих домов и губа покрывалась столбами из водяных брызг.
   В начале Января выпал снег, но 8 ничего оного не осталось. Термометр показывал между 1 1/2 и 4R теплоты. С половины Января дни сделались ясные, и стужа доходила до 16 3/4 градусов, при западных и северо-западных ветрах.
   От начала февраля до 10 числа погода стояла ясная, изредка бывали метели, и стужа переменялась между 9 и 2 градусами; ветер дул более северный и временем весьма крепкий: 10 же ветер сделался ZZW и с ним пасмурность, продолжавшаяся почти беспрерывно до 21-го. Термометр показывал тогда от 5 до 2 градусов теплоты. В конце Февраля стояли ясные дни и однажды стужа увеличилась до 2 градусов. 28 была прежестокая буря от W.
   В первые дни Марша шел снег перемежаясь, и мороз увеличился до 8 гр. при крепких ветрах от WNW 8 числа примечено северное сияние; 13 жестокая буря от W, a 16 еще сильнее. Остаток Марта погода стояла бурная и непостоянная, ртуть поднималась до 4R теплоты, и два раза только опускалась до 2R стужи.
   Первые дни Апреля были ясные. стужа увеличилась до 6R при ветрах по большей части от NW. После того погода была переменная, но более хорошая: временем только NO и O ветры пригоняли туман, a ZO дождь. Теплота переменялась от 9 до З-х градусов.
   В Мае погода стояла чаще пасмурная, или с дождем; теплота от 3 1/2 градусов увеличилась до 6, a в ясные дни до 9 и 10R,
   От 3 числа Июня до 8 время было прекрасное и теплота от 5 градусов дошла до и; но потом до 18 почти беспрерывно было пасмурно и дождливо. От 23 до 27 опять было ясно, и почти все время продолжались штили, или самые тихие ветерки.
   По словам однако всех давно живущих на Кадьяке зима сия была теплее обыкновенных: в жестокие же зимы случается, что гавань Св. Павла, или новая, покрывается льдом. Из повседневных замечаний моих видно, что климат Кадьяка сырой и в году ясных дней на оном бывает менее нежели пасмурных. Я приведу число дней каждого месяца, в кои не было снегу, пасмурности, дождя, мокроты и тумана.
   От половины Ноября до Декабря, ясных дней было -- 6.
   В Декабре -- 20.
   В Январе -- 10.
   В Феврале -- 14.
   В Марте -- 12.
   В Апреле -- 15.
   В Мае -- 5.
   От 1 Июня до 27-10 ясных дней.
   Сырость и туманы причиною, что на Кадьяке пшеница вызревать не может, хотя инде земля весьма для того удобна, колосья выходят высокие; но по недостатку теплоты, зерно никогда не вызревает. Ячмень однако родится довольно хорошо, так как и большая часть огородных овощей.
   Грунт земли Курильских и Алеутских островов и Северо-западной Америки состоит из дикого камня, так как и горы сих мест и берет. Камень инде прикрывается тундрою, a инде тонким слоем земли. Тоже должно разуметь и о Кадьяке. Вышеупомянутые земли носят на себе явные знаки действий подземного огня, на что я и приводил уже доказательства. И теперь все они подвержены землетрясениям, бывают, им на Кадьяке ежегодно. В 1788 году остров сей и окрестные земли претерпели сильное землетрясение, продолжавшееся в течении 17 дней. В сие время у огнедышащей горы, что на Аляске за Камышатскою губою, сделалось в боку новое отверстие, из коего по ныне дым выходит. Землетрясение на Кадьяке было ужасно. После первых ударов море вдруг отступило от берегов; тогда Коняги и Русские побежали в горы. через несколько минут вода с великим стремлением и как бы горою полилась на берег. Сим приливом сорвало с швартовов (канаты, коими прикрепляют суда к берегу судно, и поставило оное на крышку юрты; некоторые же юрты водою со всем снесло, В тот же день случились еще два подобные прилива и отлива. В продолжение 17 дней происходили по временам жестокие удары, от коих горы и берет обваливались; a от обрушения мысов сделалось много отделенных скал.
   На Курильских островах однажды землетрясение было еще ужаснее. Mope, отступив от берегов, хлынуло опять к оным с такою стремительностью, что потопило много людей, не успевших взбежать на горы а стоящее у берега русского купца судно бросило на три или четыре версты от берега где оное и осталось навсегда.
   В 1792 году на Кадьяке было еще жестокое землетрясение, продолжавшееся 18 часов. От оного все юрты обвалились и несколько каменных скал обрушилось. Шедшее в то время с моря в Трех -- Святительскую гавань судно встретило сильную бурю и много потерпело от необыкновенного и весьма неправильного волнения.
   Землетрясения на Кадьяке бывают всегда в тоже время как и на Аляске, со стороны которой оные начинаются. Причиною тому, может быть, Камышатская огнедышащая гора, находящаяся на север от Кадьяка.
   Я приметил во многих местах на сем острове, что когда топнет ногою, то чувствует как бы пустоту под землею. рассказывают тоже самое и об Алеутских островах. Когда однажды на четырех-сопочном острову промышленные пошли собирать горючую серу, то один из них в глазах всех провалился сквозь землю и пропал. Меня уверяли, что на острову сем во время отлива оказавшиеся большие каменья сами по себе шевелились и сталкивались.
   Кадьяк, подобно другим землям сей части света, состоит из хребтов каменных гор, между коими однако инде лежат полосы хорошей земли, удобной для сенокосов и хлебопашества, так что скотоводство на острову сем довольно удачно разводится Земля производили много полезных произрастений, особенно противоцинготных, как-то: ложечную траву, дикий сельдерей, дикий лук, дикий чеснок, огуречную траву, и некоторые другие. Я не знаю, под каким названием огуречная трава известна в естественной Истории; но на Кадьяке она так названа от запаха, совершенно похожего на огуречный. На Кадьяке же растет макарша, или змеиный корень, сарана, папоротник, и иные, употребляемые и Русскими и Конягами в пищу. Водяница, или шикша, черника, красная смородина, называемая здесь Кислицею, брусника и малина водятся во множестве, также отчасти и клюква. Малина замечательна по чрезвычайной величине своей но зато оная водяниста и не столь вкусна, как обыкновенная. Сия малина так крупна, что я видел ягоды величиною в грошевик. Произрастение трав довольно слабо, по крайней мере в сравнении с произрастением оных на Камчатке.
   Алеутские острова не производят лесу, a ближние к Камчатке ниже кустарника. Начиная от острова Умнака показывается мелкий ольховник. По Аляске сверх оного растет ель и береза, также как и на Кадьяке, где еще видна изредка дикая яблонь, весьма кривая, сучковатая и не производящая плода. О лесах матерого берет Америки не стану говорить, потому что о сем много писано Ванкувером и некоторыми другими путешественниками.
  

XXIV

Звери, птицы, рыбы и черепокожные, водящиеся в Северо-Западной Америке.

   В описании сем не должно ожидать ничего, что бы мог сказать естества испытатель, то есть: различения животных по родам их, во первых потому, что большая часть оных уже известна; a во вторых по незнанию моему естественной Истории. Потому в описании зверей я буду более говорит о образе ловли их, как важнейшей подпоре диких, прокормление коих всегда зависит от удачных промыслов. По сей самой причине хороший промышленник весьма уважается у сих народов, и нередко в общественных собраниях берет преимущество над начальником селения.
   Начну с земных зверей, водящихся на Алеутских островах: Кадьяке, Аляске, в Кинайской и Чугацкой губах и по всему Северо-Западному берегу Америки.
   Земные звери сушь медведи, волки, лисицы, песцы, зайцы, рыси, норки, олени, лоси, дикие козы, росомахи, тарбаганы, соболи, дикие бараны, выхухоли, еврашки, кролики, горностаи, мыши и Американские ежи.

Медведи.

   Их нет на Алеутских островах до Унимака; впрочем водятся всюду по Северо-Западной Америке, только шерсть их разного цвета: в Кинайской губе и Чугацкой они черные, a в других местах бурые и сии известны под именем красных. Шкуры последних не дороги и употребляются в Америке же на постели, одеяла и другие надобности. Черные медведи не уступят ни сколько получаемым из залива Гудзонова: но Компания не может добывать их в большом количестве, не имея никаких заведений во внутренности Америки.
   Здешние медведи очень смирны, особливо черные; они редко бросаются на людей, даже будучи ранены, a по большей части стараются убежать. По уверению диких и Русских промышленных, есть медведи, y коих хвост длиною около четырех или пяти вершков, и которые будто очень злы, так что промышленники избегают стрелять их. Русские не занимаются особенно промыслом сих зверей: но где попадаются оные стрелкам, то бьют из винтовок; сверх того выменивают их небольшое количество от диких. На Китовых островах видят изредка белых медведей, приносимых льдом.
   Милевские Алеуты ходят на ловлю медведей в большом числе, раздеваются до нага и обходят зверя вокруг: что называется промышлять облавом. Обошед, стреляют из луков; медведь, видя много людей, бросается в которую нибудь сторону; стоящие на дороге уклоняются, a другие добивают стрелами. В Кинайской губе одна женщина убивает в год от 10 до 12 медведей, не имея иного оружия, кроме лука и ножа, и при помощи только небольших собак, вообще употребляемых для сего Кинайцами. На Кадьяке ходят иногда по два и по три человека, и подкравшись стреляют в зверя из луков; a если он бросится, то обороняются копьями. У Аляксинцев, так как и y Коняг, хороший промышленник всегда ходит один на медведя, берет с собою лук и только две стрелы с каменными наконечниками; ибо камень производит весьма тяжелые раны. Охотник ложится близ медвежьей тропы и стреляет в зверя в самом близком расстоянии, после чего откатывается в сторону, оставив на месте парку свою. Если медведь не убит с первого разу я бросится: то найдя платье разрывает оное, a промышленник между тем имеет время снова приготовиться.
   Увидев медведицу с детьми, стреляют ее прежде; ибо известно, что раненая самка старается убежать и спасти только медвежат: но если кто по неопытности застрелит медвежонка, то подвергается великой опасности от матки, которая обыкновенно бросается в таком случае на охотника с величайшею яростью. Вообще у всех народов Северо-Западной Америки искусство медвежьего промысла состоит в том, чтобы подкрасться как можно тише к зверю, что и называется здесь скрасть медведя.
   Весною медведи начинают выходить из нор, как уже покажется зелень, которую они и едят; зиму же лежат в глубоких пещерах, запастись разными кореньями, как-то; желтым, папоротниковым и другими. В России я слыхал, что медведь всю зиму сосет только лапу. Если это справедливо, то здесь по крайней мере медведи гораздо предусмотрительнее, и заранее приготовляют себе съестной запас. При том зверь сей наблюдает чистоту в своей берлоге, и для всех нужд выходит вон. Открыв медвежью нору, y входа оной раскладывают огонь; дым, набравшись туда, принуждает зверя выйти вон и подвергнуться неминуемой погибели от множества окружающих пещеру людей.

Волки

   Звери сии водятся по всему матерому берегу; на Аляксе же в великом множестве, где переводят оленей и ловят их весьма искусно. Так как олень бегает всегда против ветру и имеет весьма хорошее чутье, то волки обходят его полукругом из под ветра: тогда один из них забегает вперед; олень, увидя его, или услышав по духу, бросается назад и редко спасается от множества неприятелей своих. Когда сие близко моря бывает: то олень бросается вплавь и либо спасается на остров, либо тонет.
   Аляксинцы стреляют волков из луков, или ловят их ямами, кои вырывают в падях гор, где звери сии чаще бегают. Ямы прикрывают легко травою, или мхом, и кладут иногда на оных что либо для приманки. Кинайцы вешают петли на деревьях, мимо коих волки чаще бегают, и кладут у оных притраву. Дерево сие пригибают вершиною к земле, и так оное настораживают, что когда волк, попав в петлю, потрясет дерево. то оно отскакивает, подняв с собою зверя, который неминуемо бывает задушен.

Лисицы.

   В торговле нашей шкуры их различаются именами черных, чернобурых, сиводушек и красных. Сиводушки и чернобурые происходят конечно от смешения черных лисиц с другими родами. Один род сиводушек называется крестовками; между красными же отличаются огневки, лучшие из коих ловятся на Курильских островах. Вообще островские лисицы рослее, нежели на матерой земле; но за то шерсть их грубее, и они много в доброте уступают тем. Черных лисиц и чернобурых ловится много на Лисьих островах; но самые дорогие получаются из Кинайской губы, кои не уступают лучшим Камчатским и Сибирским.
   Звери сии водятся более в местах безлесных, потому может быть, что оных находят более для себя кореньев; ибо рыба и другие способы прокормления не во всякое время обретаются. Летом лисиц не ловят, ибо тогда они линяют и шкуры их ничего не стоят. Примечено, что в сие время они смелы и подходят близко к людям: осенью же и зимою бывают весьма осторожны. Мудрено, что такое умное животное, как лисица, многими опытами не узнало, когда должно опасаться человека. Подобного сему я был свидетелем в Ситхе, где, по недостатку пищи, мы стреляли ворон, кои до того узнали ружье, что с оным трудно было подкрасться, с палкою же в руке можно было пройти в пяти шагах от вороны и не спугнуть ее.
   Летом на Кадьяке и на всех островах вырастает высокая жесткая трава: по чему лисицы принуждены бывают пробивать себе тропы, по коим и бегают до того времени, как выпадет снег и сомнет траву. С Октября месяца, когда шерсть лисиц совершенно оправится, Русские начинают ловить их таким образом. На тропах лисьих настораживают клепцы, так называемые деревянные колодки с туго натянутыми палками, в кои вставлены два железных зубца. от оных проводят через тропу нитку, до коей когда лисица дотронется ногою, то палка соскакивает и ударяет в зверя зубцами с пакою силою, что оный редко тут же не умирает. Таковой способ ловить лисиц весьма удобен, но столь губителен, что в несколько лет примечено уменьшение сих зверей. Оный опасен притом и для людей, так что во время ловли лисиц весьма нужно удаляться внутрь земли, или иначе должно беспрестанно беречься, чтоб не ступить на тропу. Клепцы зарываются землею и травою столь искусно, что нередко сами промышленники на оные попадают, и я видел в Америке несколько человек, от того изуродованных.
   Аляксинцы ловят лисиц следующим образом: загораживают круглый плетень, оставив узкие только дверцы, в коих расставляют петлю; внутри же загородки кладут кости, или иную притраву. Сверх сего все дикие стреляют лисиц из луков.

Зайцы.

   Ha матером берегу они водятся в довольном количестве, но ни на одном из островов. На Аляксе ловят их петлями, а из шкур их делают парки.

Песцы.

   На Аляксе водятся только белые, на Беринговом же, Медном и Китовых островах голубые и белые. На Андреяновских островах не было зверей сих, а заведены с Берингова, и теперь доставляют хороший прибыток Компании. При открытии Китовых островов видели на оных голубых только песцов; но через несколько лет принесло льдом из севера и белых: с того времени два рода стали смешиваться и голубые потеряли несколько свою доброшу.
   Песцы похожи на собак, не только видом и лаем, но еще большим против других зверей смыслом. Летом, когда они линяют, бывают очень ручные; но с вырастающею шерстью увеличивается и осторожность их. Поймав молодых, можно приучить их, как собак, что они будут ходить всюду за хозяином. Песцы живут в норах семьями, очень игривы, и сим свойством разнятся еще от других зверей. Часто звери сии начинают играть с людьми, через что попадаются им в руки и дорого платят за доверенность. если работавший человек оставляет нож, или что иное: то песец старается, подкравшись, унести оную вещь и весьма осторожно зарывает в землю. Иногда песец подходит сзади к сидят, ему человеку, кусает его за платье, или за сапоги; и как будто находит удовольствие в тревоге людей.

Рыси

   Водятся на всем матером берегу Америки, но большею частью шкуры сих зверей получаются из Чугацкой губы и с Медной реки. Рыси сей части Америки добротою никаким не уступают. Я не знаю, имеют ли дикие особливые способы ловить их, или только случайно стреляют.

Норки

   Водятся по всей Америке. Шкуры их очень дешевы: почему не весьма стараются о сборе большего оных количества.

Дикие Олени.

   Олени питаются белым мхом, растущим на каменных горах; по чему по всей Америке и на некоторых островах, близко оной лежащих и держатся более около сих мест; в отменно же великом количестве водятся на Аляксе, высокие горы которой отменно способствуют сим животным. Олени проходят всякий год великими табунами к южному концу Аляксы и потом возвращаются. Жители знают сие время и стерегут оленей в узких местах. Против острова Унги на одном мысе есть такое узкое место, к коему в известное время приезжают Алеуты и прячутся впереди. Один зайдя сзади оленей, пугает их; зверь бросается прямо на спрятавшихся, кои стреляют его из луков. Промысел оленей, исключая времени их перехода, очень труден; ибо для сего надобно ходить по высоким горам и подкрадываться с величайшею осторожностью; да и то из под ветру.

Дикие Бараны.

   Оные находятся на всем матером берегу и живут по горам. Бараны двух родов: на одних белая густая шерсть и рога, как у наших козлов, но мясо их не вкусно; на других густая пренежная шерсть, из коей Колюжи делают шерстяные свои платья. y самцов сего рода рога белые: y самок же маленькие, стоячие, черноватые. Бараны бегают отменно легко, перепрыгивают с камня на камень и через пропасти, где воображение самого смелого человека остановится. Они держатся иногда на отвесных каменьях столь острых, что только четыре ноги, одна возле другой, могут уставится.
   Колюжи промышляют баранов с приучеными нарочно собаками, кои стараются пригнать их к хозяину, находящемуся в готовности с луком.

Лоси.

   Водятся на матером берегу Америки но, кажется, не в большом количестве. Бьют их стрелами из луков, и кожами их дикие покрывают свои панцири, кои делаются от того столько крепкими, что противостоят стрелам и копьям.

Дикие козы

   Находятся на всем матером берегу Америки и на многих островах к оному прилежащих. Кожи их почти ни на что не употребляются, мясо же очень вкусно.

Росомахи.

   Оные водятся более во внутренности Америки, нежели по берегам оной. Зверь сей, известный своею жадностью и лукавством, и здесь топи же. Росомаха нередко, сидя на дереве, дожидается, как подойдет олень есть набросанный нарочно мох, тогда бросается ему на шею и загрызает.

Тарбаганы.

   На Аляксе их нет, но водятся во внутаренности Америки на восточной стороне Кинайской губы. Тарбаганы, род енотов, живут обыкновенно по покатостям гор и около падей, табунами в норах, кои выкапывают извилинами с тремя или четырьмя выходами и со многими сверх оных ложными. Тарбагана весьма мудрено, или даже невозможно, вырыть из норы, ибо песок, в котором оная сделана, беспрестанно засыпает ход. Зверок сей от норы далеко не отходит, и притом так чуток, что если ветер дует на него: то он скоро узнает чутьем, нет ли чего с той стороны ему опасаться. Тарбаганы очень игривы, сидят обыкновенно на задних лапках и свистят, как сурки; a едят, держа пищу свою передними. Они, как и еврашки, на зиму ничего не запасают; но лежат все то время в норах, как полумертвые. Если застрелит одного тарбагана: то другие набегут, пока не увидят, или не услышат чутьем человека; ибо, живучи в падях между высокими хребтами, они привыкли к беспрестанному почти стуку, происходящему от срывающихся с вершин гор каменьев, или от обрушивающегося снега.
   Тарбаганов ловят разными средствами. Иногда ставят над входом в нору петлю, иногда плаху, или кулему род западни у собольих Витимских промышленников, которая придавливает, и Тарбаган непременно попадает, выходя ли из норы, или входя в оную. Но как отверстий в нору много: то затыкают все, исключая того, над коим ставят что-либо для изловления зверька, который однако так осторожен, что, Приметив некоторые выходы закрытыми, в оставшийся не идет пока крайний голод к тому его не принудит, но сидит неделю и две. Таким образом, отыскав вору, ловят всех живущих в оной тарбаганов.
   Зверек сей скоро делается ручным, и привыкнув, живет в домах.

Соболи.

   Американским соболем называют куницу, водящуюся по всей матерой земле, севернее широты 60 градусов. Куницы, получаемые от Чукчей в Гижигинске, выходят также из части Америки, лежащей около Берингова залива.

Еврашки

   Живут в норах по одной, a редко по две; ибо так злы, что не могут уживаться вместе и друг друга жестоко кусают. У самок сего зверька под брюхом мешочки, в коих детей носят. Еврашки, равно как тарбаганы, едят сидя на задних лапках, да и ловятся также, как и те зверьки сии водятся во множестве на Еврашечьем островке, Укамоке, на многих Алеутских и в других местах, где Компания предоставила только себе право ловить еврашек, запретив то природным жителям.

Кролики.

   В Кинайской губе ловят их много петлями, впрочем водятся они и в других местах. Зимою, найдя след сего зверька, ищут неподалеку и самого кролика. Кролик, послыша людей, поднимается и бегает вокруг; люди между тем, поставив кол с петлею, удаляются, что кролик увидев, прибегает на старое место, попадает в петлю и никогда не перегрызет оной.

Выхухоли

   Водятся по всей Америке: но от промена шкур их мало получают прибыли, может быть потому, что оные не дороги, или что употребление их не велико.

Горностаи.

   Зверок сей находится по всей Америке, но в малом количестве; притом он не столь велик и добротен, и гораздо уступает Томскому горностаю. Колюжи чрезвычайно дорого ценят шкуры горностая. Компания могла бы выменивать на оные весьма выгодно выдр морских. Баранов писал несколько раз о присылке горностаев; но тогда только вздумали исполнит сию просьбу, когда Американцы Соединенных Штатов, выписав товар сей из Петербурга, привезли оный на Северо-западный берег Америки, от чего цена на горностая весьма понизилась.

Мыши земляные

   Водятся на Кадьяке и на всех Алеутских островах, живут в норах по несколько вместе и на зиму запасают корм, состоящий из сараны, макарши, (змеиный корень,) и других кореньев; что обкладывают корнем лютика, (ядовитый, коим прежде Коняги и другие народы намазывали стрелы свои,) дабы другие мыши, найдя сей запас, объелись лютиком, весьма похожим на макаршу. Жители стараются по зимам норы сих зверьков отыскивать и вынимают весь запас. Дикие уверяют, что мыши в таком случае давятся; ибо находят их увязших инде шеею, что и подало случай к сей басне.

Американский еж.

   Называемый Аляксинцами Нгоник, который водится на матером берегу Америки. Когда за нюником гонится какой зверь: то он мечет в него, подобно дикобразу, щетины из задней части спины, где оные длиннее и крепче. Дикие едят мясо нюника.
   Сверх вышеописанных животных на Кадьяке около старой гавани и на Укамоке развелись дикие собаки, от убежавших из селений: но они редко бросаются на людей, хотя ходят большими иногда стаями.

Земноводные звери.

Выдра речная.

   Сие животное, водящееся по всей Америке на островах к оной прилежащих, так как и на Алеутских; делает нору свою близ озера, в которое, или в море, временем только спускается, для доставания себе пищи. Выдра, увидев на воде ушку, ныряет под нее издалека весьма тихо и искусно.
   Зверь сей привыкает к людям. В бытность мою на Кадьяке одна выдра жила в казарме промышленных и плавала за байдарками. Для изловления выдры, стерегут ее на тропе, особливо, когда снег сделается туг и подмерзнет; ибо тогда хвост, коим она обыкновенно упирается, дабы легче скакать, скоро обдирается до крови и не может служить ей к ускорению бега, так что человек легко догоняет выдру и убивает палкою.

Бобр.

   В торговле Сибирской животное сие известно под именем речного бобра; дабы отличить от морского бобра, как называют там же неправильно морских выдр. Бобры водятся по всей Америке; но лучшие ловятся по реке Сушитне, впадающей в северный конец Кинайской губы.
   О способностях бобра и его порядке в общежитии столь много писано удивительного, что я нужным почитаю сказать о том же слышанное мною от всех людей. занимавшихся промыслом сего животного и имевших случай узнать все то.
   Бобры строят домики свои близ самой воды, a если где оной мало, то поднимают выше, делая в ручьях плотины. Для сего выбирают обыкновенно где ручей мельче. Туда приносят на спине небольшие деревья и кладут поперек ручья, потом набрасывают хворостник, отгрызая все то зубами. Если им надобно деревцо поболее, то подгрызают его с одной стороны и ожидают как буря подломит, или повалит оное; тогда, очистив зубами, спускают его по течению, если было выше плотины; a когда ниже, то два и три бобра приносят на спинах. в прочем для плотин их не надобно больших деревьев; в оных также не бывает и наколоченных сваи, как-то многие писатели утверждали.
   Когда таким образом плотина кончена и вода поднимется, то начинают вырывать жилище, в коем обыкновенно делают два выхода: один к земле, a другой к воде. Для постройки дому выбирают место, около коего растет тальник, но сего не трогают без крайней нужды, a ходят есть далее. Когда бобры лежат в своем домике, то выставляют хвост свой в воду через сделанный туда выход; или иначе твердая и шероховатая кожа, покрывающая сию часть тела, засыхает и лопается. Вот о чем никто, кажется, не упоминал еще.
   Если нападают на бобров в их жилище, то они бросаются в воду; ибо по короткости ног сего животного, его легко догнать на земле можно: почему стараются наперед изломать плотину и спустит воду. Когда не изловят всех бобров, то они починивают плотину с удивительною скоростью.
   По словам некоторых путешествователей бобры северо-восточной Америки живут всегда помногу вместе; в северо- западной же редко находят в одном доме более двух и трех, a иногда и одного. Сие описание нравов и общежития бобров несколько отлично от прежних; но может быть в разных местах и звери одинаковых родов столько же между собою различествуют, как и люди.

Морская выдра.

   В Российской торговле зверь сей известен под неправильным именем бобра морского, хотя совершенно сходствует с речною выдрою, и тем только от неё разнится, что обитает по морским берегам, от оных никогда далеко не отходит и кормится произведениями моря. Животное сие водится около Курильских островов, Камчатки, Алеутских островов и по всему берегу Америки, от широты 60 градусов и до 30, a может быть несколько и далее.
   Морская выдра достойна лучшего, нежели мое, описания; ибо шкуры сих животных, по драгоценности своей, были причиною всех частных предприятий, там учиненных. Известно, что Беринг потерял свое судно и скончался на острову, получившем имя его, a спасшиеся его спутники вывезли в Камчатку множество шкур выдр морских, и продали оные чрезвычайно дорогими ценами. С того времени купцы, побуждаемые надеждою обогащения, стали вооружать суда в Охотске и Камчатке и отправлять оные к востоку. Сии мореплаватели, подобно Аргонавтам, имели единственною целью предприятий своих отыскание выдр морских; ибо в сравнении с шкурами сего зверя остальная часть приобретаемой мягкой рухляди очень мало значила.
   Животные сии любят жить во множестве, где человек не навел еще им страху и не рассеял их; большую часть времени проводят на воде, иногда выходят на отмели, но от берегу далеко не отлучаются: почему, увидев, морскую выдру в море, можно быть уверенным в близости земли. Они не имеют известного, времени для совокупления; ибо случается видеть вдруг щенных самок, с большими щенятами и с малыми. Самки носят по одному щенку, a редко по два, и отменно любят их; маленьких носят всегда на себе, достают им со дна морские растения, или раковины, и весьма заботятся о их сбережении. Когда увидят самку с щенком, то стараются поймать последнего, ибо хотя сначала мать и унырнет, но потом подплывает обыкновенно к байдарке, смотрит с жалостью на отнятого щенка и бывает убиваема. Нежность их к детям наиболее доказывается тем, что они не только мертвых, но даже сгнивших, и часто одну оставшуюся кость, на себе носят.
   Колюжи промышляют морских выдр таким образом: найдя их лежащих на отмели, окружают потихоньку и убивают палками, или стреляют из ружей. Но Коняги, Аляксинцы, Чучаги, Кинайцы и Алеуты бьют их стрелами на воде. Когда несколько байдарок увидать сего зверя: то, окружив, бросают в него стрелы; выдра, испугавшись, нырнет, и с первого разу может пройти в воде около двух верст, но едва только покажется на поверхность моря, то Американцы не дав ей перевести одышки, пускают снова стрелы и принуждают нырять. От сего понырки становятся час от часу короче, наконец выдра не в силах со всем опуститься в воду и бывает убиваема стрелами если же попадут в нее прежде, то стрела еще скорее ее утомляет.
   Когда один попал в выдру, но веревочка, или маут, держащая стрелку, лопнет то бросает стрелку другой, и убив зверя меряют отрывок веревочки, и потому судят, кому шкура звериная принадлежать должна. Если несколько человек попадут вдруг: то шкура принадлежит тому, чья стрела ближе к хвосту, когда зверь ранен вверху; a когда в брюхо, то чья ближе к горлу. Против сих постановлений никто не ропщет, и оные служат законами для промышленников.

Морж.

   Животное сие известное и под именем коня морского, водится в самых северных только местах, и живет всегда табунами на льдах, или на низменных островках. Моржи не столь опасны, как вид их то показывает. Промышленники подходят к ним весьма близко и колют тяжелыми копьями, сделанными нарочно так, чтобы скорее пробить весьма толстую кожу сих животных. Причем остерегаются только стоять на дороге; ибо звери сии обыкновенно бросаются в море и могут задавить человека, на коего без того никогда не кинутся. Замечательно, что однажды застрелили моржа в Кинайской губе, где никогда звери сего рода не появлялись. Бьют их только для зубов; ибо Русские промышленные не умеют употреблять с пользою моржовых кож, весьма нужных в общежитии.

Сиуч.

   Сиуч отличается тем от льва морского, что не имеет на морде кожи, коею может иногда глаза закрывать, как то видно из описания морских львов острова Жуана Фернандеса. Может быть и еще чем животные сии разнствуют между собою, но я буду говорить о нравах только сиучей и образе ловли их.
   Звери сии водятся всюду, где люди, враги, истребители всего, менее наводят им страха. Они лежат обыкновенно на отделенных от берет утесистых скалах, около которых всегда почти разбивается большой бурун. Великое волнение не мешает ни мало сим животным подниматься на высокие скалы, и даже споспешествует им к тому, ибо сиуч подплывает к утесу с поднимающимся буруном, ухватывается передним ластом за камень, висит на оном, пока пе подойдет другой вал, при помощи коего он влезает на скалу. С утесов, как бы оные высоки ни были, сиучи бросаются всегда вниз головою, став прежде на задние ласты, и иногда убиваются о подводные каменья: прямо же на байдарку никогда не кинутся, в чем Американцы, будучи уверены, подъезжают весьма близко к сим животным. Апрель и до половины Мая сиучи лежат на одном месте и только за тем сходят в море, чтобы достать себе пищу. Когда зверь сей поймает палтуса, то захватив его зубами, бросает с силою к верху; от сего кусок остаются во рту, a рыба падает в воду. но сиуч, подхватив ее, продолжает бросать таким же образом до тех пор, как всю съест. В половине Мая сиучи самцы отплывают, с места, набирают холостых самок, возвращаются с ними около 10 Июня и сходятся остальные дни сего месяца. В сие же время стельные самки щенятся, лежат с детьми, стаскивают их зубами в море и приучают плавать. Каждый же сиуч лежит тогда особенно, окруженный своими самками, за коих столь жестоко дерутся, что не найдешь ни одного без ран; a иногда двое, ухватясь за самку, разрывают ее и бросают в море. Остальное время года сиучи, кажется, переменяют логовища свои, к чему и люди часто их принуждают.
   На Беринговом острову и Котовых сиучи лежат на берегу, ибо около оных нет никаких отделенных скал. По сему так их отрезывают от моря, отгоняют далее в землю, малых убивают палками, a больших стреляют; ибо сии, будучи раздражены, могут опасно поранить человека. Для отгону таким образом во внутренность острова зверей сих потребно немало людей, ибо в противном случае они смело бросаются в море и могут задавить, кто попадется на дороге, хотя нарочно никогда на человека не бросятся. Большого сиуча нельзя вдруг отогнать внутрь острова; ибо сначала он обороняется зубами: но потом уже идет без всякого сопротивления. Тяжелый зверь сей так скоро бегает по земле, хотя по короткости и гибкости ластов своих кажется неспособным к тому, что человек не может догнать его: но за то от чрезвычайного жиру и напряжения скоро задыхается, a иногда падает мертвый от того.
   Сиучей, на отделенных скалах лежащих, Русские стреляют из винтовок; однако ж не тогда, как зверь наклонится к воде, ибо в таком случае убитый скатится в море и в туже минуту утонет. Животное сие, будучи ранено, бросается в море; тогда стараются посадить в него носок с большим пузырем, и сие служит у Коняг единственным средством. для ловли сего зверя.
   Увидев сиуча спящего на воде, подгребают к нему весьма тихо и сажают носок с привязанным к оному сиучьим пузырем, или надутым тюленьим манчиком. Носком стараются попасть в шею; ибо зверь, изгибая оную при всякой понырке, скорее утомится от сильной боли. Во время первых понырок, даже и с носком, сиуч идет столь скоро под водою, что байдарка не может настичь его; но помалу устает, и тогда сажают в него еще другие носки.
   Правда, что немалая надобно сила для утомления сего зверя. В южной стороне Кадьяка они заходили прежде небольшую узкую бухту, в устье которой растягивали сеть, взяв концы от оной в большую байдару. Сиуч, запутавшись в расставленную сеть, таскивал иногда по десяти и пятнадцати верст байдару за собою, хотя все гребцы упирались веслами.
   Все стрельцы уверяют, что когда убьют сиуча на таком высоком камне, коего волнение не обмывает: то надобно смыть кров с оного; иначе же звери сии никогда не станут более тут ложиться.
   Мясо сиучей употребляется в пищу, жир предпочитается всякому, получаемому из других морских животных, из кишок шьют камлейки; a кожи употребляются на большие байдары. Лахтаки самок сего зверя считаются самыми удобными для байдарок.

Тюлень.

   Животное сие в восточной Сибири и в Америке называется Нерпою, и водится по всем берегам, омываемым Восточным Океаном и Охотским морем. Роды тюленей различны. В Америке весьма приметно уменьшение сих зверей; ибо ловля их совершенно необходима и беспрерывно продолжается; потому что из нерпичьих кож шьют байдарки, необходимые каждому дикому. Сверх того мясо и жир тюленьи употребляются в пищу, a из Кишок шьют камлейки.
   Нерпы сходятся в Августе, a щенятся в последних днях Мая и в Июне, то есть бывают щенны около девяти месяцев. Июнь и Июль лежат на камнях, производя беспрестанный рев. Когда человек, подкравшись, выходит бить их, то наперед отбрасывает или убивает маленьких, лежащих обыкновенно ближе к воде, чего другие от реву слышать не могут.
   Ловля тюленей самая мудреная, и хороший нерпичий промышленник между дикими уважается, в некоторых местах их отгоняют от берет и бьют палками, что называется промышлять отгоном: но сие редко случается, да и требует много людей.
   Ha полной воде перед камнем, на котором ложатся тюлени, растягивают сетку в таком месте, чтобы течением оной не сносило. Сетка длиною около восьми сажень, a шириною в одну; на нижней стороне привязываются камушки, a на верхнем поплавки, что и держит сетку в отвесном положении. Растянув оную, промышленник садится на скалу, кричит, подделываясь под голос тюленей, и пошевеливает манчиком, то есть надутою шкурою нерпы. Животные сии, увидев на камне маньчик, думают, что то тюлень, и приближаются к оному Человек, заманив тюленя в потребное в рассуждении сетки положение, бросает в него камнем, зверь, испугавшись, ныряет назад и запутывается в расставленную сеть.
   Иногда промышленник, сидя с манчиком, дожидается как тюлень выйдет к нему: тогда убивает палкою, или сажает носок с пузырем.
   Нерпы, особливо летом, крепко спят на растениях морских, или около оных. Байдарка, увидев то, подгребает весьма тихо и сажает носок, и промышленники всегда при том кричат, дабы они проснулись; ибо Американцы опытами дознали, что животное сие, будучи ранено во время сна, нередко пропадает, нырнув на дно и запутавшись в морских растениях. Иногда ждут полчаса и час, пока оно умрет и будет поднято на поверхность воды воткнутым в него носком с пузырем.
   Застрелив нерпу на воде, стараются сколь можно скорее посадить в нее носок; ибо животное сие скоро тонет, особливо зимою и летом, когда не бывает жирно.
   Чугачи имеют особенные способы ловит тюленей. в темную бурную ночь человек становится при глубине на мысу и дожидается, как звери сии пойдут от погоды в бухту. Он стережет их с длинным шестом, в который вставлен носок с веревкою в но или so сажень. Проколов тюленя, выпускает всю веревку; потом притаскивает зверя к себе, и утомив его таким образом, добивает палкою.
   Когда весною в заливах лед носится, Чугачи отправляются в байдарке, погрузив оную на ровень с водою; края обкладывают льдом, a передний гребет ставит перед собою довольно высокую льдину, которая его совершенно закрывает и в коей прорезывает небольшое отверстие.
   Подгребя весьма тихо и близко к лежащим на льдине тюленям, передний гребец стреляет по них сквозь помянутое отверстие; убитого зверя кладут в байдарку, выбросив из оной равную тяжесть камней, и сим средством в весьма короткое время убивают от десяти до двенадцати тюленей, то есть, более чего байдарка поднять не может.
   Тюлени питаются по большей части рыбою. Промышленники уверяют, что животные сии не ложатся более на том камне, где кровь осталась, или даже где нож точили.

Коровы морские.

   Животное сие, называемое Гишпанцами Manatu, a Французами Lamentine, можно также причислить к роду водоземных; ибо водится всегда около берет морского, хотя на оный никогда не выходит, a случайно только остается во время отливов. Корова морская несравненно более сиуча, ибо бывает длиною от 3-х до 4 сажень, a весом до 200 пуд и более. Мясо оной вкуснее, чем других водоземных животных. С начала путешествий Россиян по восточному Океану коровы водились во множестве около Берингова острова, откуда отогнали их промышленники через беспрестанный лов; ибо нередко убивали целого зверя для одних только почек, почитая оные весьма вкусными. С того времени Русские нигде оных не видали; вероятно, коровы морские удалились к Берингову проливу, где суда Российско -- Американской Компании никогда не бывают.

Кот морской.

   О сем звере сказано будет мною во втором моем путешествии, в главе о пребывании на северных или Котовых островах.

Кит.

   Животные сии водятся около всех берегов восточного океана, но более около Берингова острова; a на Кадьяке, в Киждецкой губе и в проливе, оптделяющем Еловый островок от Кадьяка. Роды китов различны, и жир так называемых Пловунов имеет то особенное свойство, что не варится в желудке, подобно ртути. Дикие кормят оным иногда в насмешку, a Русские из него и раковин делают мыло. Из роду Cachalots Американская компания не получает никакой особой пользы, хотя извлечение спермацети всюду уже известно.
   Киты описаны весьма многими естествоиспытателями, но я почитаю нужным сказать о образе ловли оных; ибо усовершенствование промыслов и рукоделий подает понятие о состоянии просвещения Коняг.
   Ловля китов сопровождается многими суеверными обрядами, коих промышленники не открывают никому, и состояние их бывает обыкновенно наследственное; по чему число людей занимающихся сим промыслом чрезвычайно умалилось. Они уносят тела умерших отличных людей, становят их в отдаленные пещеры, где иногда находят оных по десяти и более. Один из китовых промышленников говорил Баранову: когда ты умрешь, то я постараюсь украсть твое тело. Перед началом китовой ловли промышленники собираются в пещеру, вынимают мертвые тела, кладут оные в ручей, пьют из оного воду и отправляют многие иные ворожбы. Тоже делают по убитии большего кита. Когда умрет китовый промышленник, то другие отрезывают по куску от его тела и мажут оным стрелы; куски же высушивают и всячески берегут от согнития, опасаясь, что в таком случае сами умрут. Когда промышленник дома, то кусок висит на нитке; в, дорогах же и на промысле всегда его с собою оный возит.
   В Мае и Июне киты подходят к берегам в великом количестве, и промышленники собираются туда, где их более. стрелы для битья сих животных особенные. Аспидное копьецо, от 3 1/2 до 4 1/2 вершков длиною, привязывается к небольшому деревцу, которое вставляется в длинный шест и ни чем к оному не прикрепляется.
   Когда погода тиха, то промышленник выезжает в двоелючной, или чаще в однолючной байдарке, подгребает к тому месту, где ожидает, что кит вынырнет и старается попасть под перо хвоста, или под боковые перья, называемые иначе ластами; ибо от полученной раны в сие место животное скорее умирает. Таким образом, избрав удобный случай, бросает стрелу и отгребает прочь, ибо кит, почувствовав рану, кидается с великим стремлением и может или разбит байдарку хвостом, или опрокинуть оную произведенным от сильного движения волнением. Каменное острее остается в ките, a шест на воде. Промышленник отъезжает, будучи уверен, что пораненный им зверь издохнет в третий иди четвертый день и всплывет на верх. Тогда притаскивают труп его к берегу, если его увидят; a иначе он остается на волю ветра и иногда столь далеко занесен бывает, что китов, убитых около Кадьяка, находили выкинутыми на берег Уналашки. Случается, что промышленник ездит целый день за китом, изыскивая удобное время поранит его.
   Всякий занимающийся ловлею китов имеет на каменном копьеце особливый свой знак, по которому узнают, кто кита убил. Знаки сии записаны в конторе Компании, которая отдает одну треть животного добывшему его, оставляя две трети себе: но Американец обыкновенно часть свою делит по товарищам, из которых каждый тоже делает. Из застреленного кита вырезывают довольно большой кусок мяса около того места, в которое ранен, и кидают прочь; ибо мясо сие уже испортится и посинеет.
   Когда выкинет на берег не застреленного, но умершего самим собою кита: то Американцы в таком только случае употребляют в пищу мясо оного, когда птица клюет его и звери едят; иначе опасаются дотрагиваться до него, почитая то животное издохшим от заразительной болезни.
   Для перевозки китов в селения, режут их на куски, и уверяют, что несравненно легче резать их простым железным ножом, нежели острым с укладом. Для получения из кита большего количества жиру, Русские и Американцы почитают нужным дать ему полежать, чтоб он прокис.
   Коняги уверяют, что киты кормятся не сельдями, но тою же маленькою рыбкою, которую едят палтусы и треска.

Морская Касатка (Dauphin de Mer).

   Животные сии водятся около всех берегов; но более, кажется, около Курильских островов. Их почти и ловит нигде не стараются, ибо мясо их и от самих диких почитается невкусным; почему употребляется оное в пищу тогда только, когда случайно находят сие животное выкинутым на берег.
   Касатки большие враги китов, хотя часто плавают с ними вместе; нападают всегда по несколько на одного, и по проворности своей увертываются от ударов хвоста их, грызут их острыми своими зубами и больно мучат, так что кит иногда испускает ужасный рев и выпрыгивает вон из воды. Касатки, умертвив сие огромное животное, съедают только щеки его и язык, остальное же нередко бывает выкинуто на берег и достается людям. Касатки едят также и тюленей, которые, увидев их, бросаются к берегу, куда первые не подходят близко. Промышленники стараются пользоваться сими случаями для изловления тюленей.

Морская Свинка (Marfouin)

   Водится близ берегов и в отдалении от оных: около Кадьяка же, более по северную оного сторону, где Коняги ловят их для пищи, ибо мясо морских свинок довольно изрядно. Бьют их стрелами с досок, y коих копьецо делается особливым образом, дабы могло удержаться в слабой коже и жире сего животного, когда оно пораненное нырять начнет. Свинка несколько секунд только на воде бывает, в которое время и стараются стрелять в нее. Зимою они столь осторожны, что увидев байдарку, не показываются более на поверхности моря. Они находят, кажется, удовольствие толпиться около судна и обходит оное, особливо при свежем ветре, но если одну только поранит острогою, то в туже минуту все скроются.

Белуга

   Животное сие весьма разнится от рыбы сего имени, и мне крайне жаль, что я никогда не видал оного; ибо белуга не точно еще кажется описана. Сказывают, что голова её походит на конскую, почему может быть и получила она название коня морского от некоторых народов. Иные смешивали белугу с коровою морскою, хотя между сими животными нет никакого сходства. Белуга заходит временем в Охоту и другие реки, водится в большем количестве в Кинайской губе, где жители из кож их делают байдары, так как и народы живущие на северной стороне Аляксы далее Угашинских.

Птицы земляные.

   Белоголовый и белохвостый орел находится во всей Северо-западной Америке и на островах к оной прилежащих. Молодые имеют серые хвосты, перья из которых употребляют к стрелам, как самые прочные, для чего только орлов и ловят петлями во время как рыба пойдет в реки. He замечено, чтобы Американские орлы питались иным чем, кроме рыбы и раковин. В Ситхе зимою мы употребляли в пищу птиц сего рода; во мясо их отменно жиловато, черно и неприятно.
   Вороны и сороки находятся всюду, только Ситхинские сороки отменны от водящихся в России; ибо вместо белых пятен, имеют лазоревые и прекрасный хохол.
   Куропаток, особливо на Кадьяке, очень много; и они отменно вкусны, каковыми может быть еще более показались от недостатка хорошей дичины; ибо и ушки дикие отзываются употребляемою ими пищею) как-то рыбою и морскими растениями. Зимою куропатки также бывают белые.
   На Кадьяке видел я жаворонков: впрочем больших земляных птиц не помню; a есть нескольких мелких, не весьма замечательных.
   Весною прилетают два рода куликов: одни небольшие пестрые, прекрасные собою; другие же совершенно черные, ноги у сих белые, нос красный, и такие же обводы около глаз. но куликов обоих родов должно более причислить к береговым птицам, ибо первые живут всегда на берегу моря, a вторые водятся более около отделенных скал. Черный кулик, увидев человека, летает беспрестанно над его головою и кричит: почему промышленники тюленьи не любят сию птицу за то, что она криком своим хочет, кажется, остеречь сих животных от готовящейся им погибели, и часто спугивает их тем с места. Островитяне радуются, когда застрелит черного кулика. Чайки также вьются над годовою человека и кричат: но только тогда, когда он находится близ того места, где птица сия яйца кладет. Яйца черных куликов величиною с куриные и очень вкусны.
   На Кадьяке водится третий род весьма мелких куличков, которые появляются только зимою великими стадами, и садятся по берегу столь тесно между собою, что одним зарядом убивают иногда по сороку и по пятидесяти сих птичек, имеющих очень хороший вкус.
   Кинайцы украшают луки свои желтыми перьями одной птицы, столь редко ловимой, что немногие из диких видали даже оную. Величина её, сказывают, поболее сороки.
   Колибри залетают иногда и сюда; при мне застрелили одну на острове Ситхе, лежащем в широте 57R и отделенном от матерой земли двумя широкими проливами и большим островом. Видают также колибри и в Беринговом заливе.
   Журавли прилетают на Кадьяк весною в небольшом количестве, и они столько же осторожны и здесь, как и везде.
   Цапли разных родов водятся по всей северо-западной Америке, a в Ситхе они показались нам весьма вкусными.

Водяные Птицы.

   Лебеди на Кадьяке бывают только пролетные, изредка разве остаются на лето плодиться, только не более как по паре, или по две. В Чугацкой губе их много и оттуда выходят лебединые шкуры, чрезвычайно теплые и довольно крепкие.
   Гусей во всей северо-западной Америке разделяют на лайденных и тундренных то есть: что одни из них садятся всегда по отмелям, a другие во внутренности земли, и сии два рода совершенно между собою различны. Русские в Америке обыкновенно мели называют лайдою; a под словом тундра часто внутренность земли разумеют. Яйца диких гусей имеют белую скорлупу, и более нежели наших домашних гусей. Птица сия редко остается плодится на Кадьяке, и то в весьма малом только числе: обыкновенно же бывает пролетная, весною и осенью, и в последнее время остается на острове долее, особливо если дуют южные и восточные ветры; ибо всегда отлетает при западных. Когда гуси отлетят не далеко от Кадьяка и ветер задует крепкий, то опять возвращаются, и иногда столь усталые, что падают на землю, где ловят их руками. Гуси изредка зимуют даже на Кадьяке, только в весьма малом количестве.
   Вообще почти вся птица улетает нести яйца и высиживать детей на северную сторону Аляксы, в сию дикую и пустую землю, где люди никогда почти её не беспокоят. Уверяют, что там гусей, лебедей и всякой дичи невероятное множество.
   Гусей на Кадьяке ловят петлями: в Чугацкой же губе, где они остаются на все лето, жители дожидаются как они линять начнут. Тогда, собравшись в большом числе байдарок, сгоняют множество гусей в кучу и гонят к берегу, где женщины и дети, зайдя в воду, бьют их палками, и весьма разве малое только число гусей спасается.
   Уток около всего Кадьяка осенью и зимою великое множество; летом же они отлетают несть яйца на северную сторону Аляксы, или в иное место. Около Ситхи уток несравненно менее. По всей Америке роды их весьма различны и известны под названием савок, каменушек, турпанов, пестряков и иных. Сверх того водятся гагары и несколько разных родов нырков.
   Пестряки составляют самый большой род морских уток, держатся всегда около мысов, выдавшихся в открытое море, и поодаль от берега. Пестряки столь жирны, что с великим трудом с воды поднимаются. Каменушки по тому так названы, что часто выходят сидеть на отделенные каменья. Описание турпанов и савок можно видеть у Стеллера и Крашенинникова.
   Другие роды уток, как-то: гоголи, селезни и крохали, плодятся на Кадьяке и причисляются к речным уткам; да и вкусом лучше морских. Птицы сего рода вообще столь много на Кадьяке, что оная может составить не маловажную часть прокормления, особливо для того, кто имеет ружье и любит стрелять.
   Уток ловят разными средствами. Когда несколько байдарок увидят стадо сих птиц, то подгребают к ним, бросают вдруг несколько стрел и кричат изо всей силы; от чего некоторые утки, испугавшись, не успевают подняться с воды, начинают нырять и верно достанутся в руки Американцам, кои не дают им перевести духу и подняться, бросая беспрестанно в них стрелы. утка наконец до того устает, что задыхается и бывает убиваема веслами; или выходит на берег, где изловляется руками.
   Ловят также уток сетками, или перевесами. Для сего выбирают узкий пролив, или узкое устье губы, где растягивают сетку таким образом: один конец веревки, прикрепленный к верхнему концу сетки, привязывают на берегу; на противном же сидящий человек держит другой конец, и сетка находится в таком возвышении, что нижний конец оной почти касается воды. Сей образ ловли производится только но утру при восхождении солнца и вечером по захождении оного ибо в первое время утки прилетают с моря в губы и заливы, a в последнее отлетают ночевать на взморье. Утки летают обыкновенно весьма скоро, и некоторые роды столь низко над водою, что в сумрачное время всегда несколько попадают в сетку, которую тот же час опускают на воду, и тем запутывают увязших птиц вынув же их оттуда, поднимают сетку и ожидают, как другое стадо полетит, Стрелять уток не трудно, особливо по утрам и в морозы; ибо тогда они весьма неохотно поднимаются с воды и близко к себе подпускают. Надобно стараться подъезжать с ветру, ибо утки всегда против оного поднимаются, притом должно заряжать ружье самою крупною дробью, ибо вообще морская птица очень крепка и убит ее иначе нельзя, как попав в шею, или в голову.
   Ара, род нырка, летает очень худо, a плодится по утесам в ворах. Ар ловят петлями, а более сетками, в которые попадает иногда вдруг по пятидесяти, и даже по сто. Величина сетки около трех квадратных сажень; верхняя сторона оной привязывается к шесту такими петлями, которые могут сами развязаться, когда то понадобится. К бокам прикрепляется несколько колец из китовых усов, в кои продеваются веревки, которыми привязан шест петлями к верхней стороне сетки, и веревки сии закреплены на глухо у нижних углов. С сею сеткою человек идет наверх утеса, по коему сидят ары; отмеривает столько веревок от шеста, сколько полагает быть от него до сидящих ниже птиц, берет концы в руки и бросает сетку. Ары от шуму слетают с мест своих, запутываются в сетке, y которой от падения и напряжения птиц петли у шеста распускаются; и тогда делается такой мешок, из коего ары никак не могут уже выпутаться.
   Сей образ ловли довольно опасен; ибо случается, что человека от падения сетки и от напряжения попавших в оную птиц стаскивается с утеса и до смерти убивается. На месте, где случилось подобное приключение, Американцы ставят шест и более уже не производят тут лова.
   Старичок, меньший род нырка, нос у него острый, спина черная, a брюхо посветлее. Старичков ловят петлями, ставя оные над их норами по осыпям. Иногда же руками их оттуда вынимают; a иногда над местами, где старички садятся, растягивают сетки и оными их накрывают.
   Урил, род баклана, весь черный. В иное время у некоторых вырастают длинные белые перышки, или лучше сказать волоски на груди. птица сия садится всегда на крутых и отделенных каменьях, или по утесам, и никогда далее пяти и десяти верст от берегу не отлетает. Урилы весьма любопытны и всегда облетают несколько раз вокруг судна, когда подходит на оном к земле. Ловят их такими же сетками, как и ар; но только по ночам. Иначе же, в тихое время и в ясный день, человек одевается под цвет камня, на который садится, берет мешок и ставит перед собою несколько урильих чучел, к которым птицы сего рода начинают слетаться, a человек накрывает их мешком. Замечено, что в солнечный день урилы худо видят.
   Ночью, когда урилы, перестав уже кричать, заснут, человек к ним подкрадывается и крайнего отодвигает рукой немного поодаль, дабы он не спугнул других, когда брать его начнут. Урил подвигается, думая конечно, что дает место своему товарищу: тогда человек старается схватить его вдруг за голову, и положив в мешок, принимается за другого.
   Яйца урильи с белою скорлупою очень не вкусны, и такого свойства, что невозможно сварить оных круто.
   Топорок и Ипатко, два рода морских попугаев, которые весьма мало разнятся между собою. Плодятся они по тундрам в норах; ловят их петлями, или вынимают руками, надев толстые перчатки; ибо птицы сии весьма больно щиплются. Яйца их очень вкусны.
   Топорки и ипатки летают иногда в море за несколько сот миль от берега; почему они иногда не могут служить признаком близости земли.
   Чайки, водятся в Северо-Западной Америке, различных родов. Лица несут они обыкновенно на неприступных почти скалах, через что сберегают оные от лисиц, но не от людей, которые поднимаются с помощью шестов и веревок за сими яйцами, хотя многим то и жизни стоит.
   На чаячьих яйцах скорлупа белая с зелеными крапинками. Оными можно пользоваться до половины Июня свежими: с того времени они уже насижены; в прок же сберегают их в жиру. Чайки питаются рыбою и мертвыми китами, над которыми вместе с другою птицею летают во множестве и кричат, чем показывают людям место, где киты носятся по морю. Американцы и Русские не употребляют в пищу тех мертвых китов, которых птица не клюет; сие служит вернейшим доказательством, что мясо оных вредно.
   Альбатросы, называемые Русскими в Америке семисаженными чайками, никогда не появляются в закрытых губах, но только в открытом море, и иногда в дальнем расстоянии. Молодые бывают светло-черные, но потом делаются белыми. По сие время ни один Американец не знает еще, где Альбатросы несут яйца и выводят детей.
   Глупыши (Petres) держатся всегда на взморье и в весьма дальнем расстоянии от берегов. Около Уналашки они водятся в великом множестве. Роды их различны, и белые весьма редки.
   В Восточном Океане видят нередко так называемых морских разбойников, которые гоняются за глупышами и отнимают изловленную ими пищу.
   Близ берегов водится небольшая водяная птица, называемая морским воробьем, или Тугурушкою, которая по ночам производит престранный крик.
   Сказывают, что на Аляксе видят небольшую весьма красивую шпицу, с длинными ножками и с перепонками между пальцев, от чего птичка сия в тихую погоду по воде бегает.
   Я не стану упоминать о некоторых других Американских птицах надеясь, что бывший там Доктор Лангздорф доставит свету свои замечания по Естественной Истории того края.

Рыбы.

   Главное прокормление жителей Северных и Северо-восточных берегов Сибири, Камчатки, Алеутских островов и Северо-Западной Америки, состоит в рыбе, которая не всегда водится в реках, протекающих в тех местах, но в известные времена приходит с моря великими станицами. Благодетельная природа, произведя в вышесказанных местах весьма малое количество земных произрастений, недостающих на пропитание жителей, вознаградила то другие толико же верным средством, и притом еще легчайшим. Появление рыбы столь известно жителям вышеупомянутых мест, что они столько же, или еще и больше, надеются на оное, чем инде на произращение посеянного хлеба. Рыба, приходящая с моря, почти вся роду лососей; но не во всякую реку каждый род входит, и в иные рыба идет ранее, a в другие позже.
   Замечено, что рыба, приблизившись к устью рек, нейдет в оные, пока не сделается дождя, и начинает подниматься в скорости после оного. Жители в ожидании того, перегораживают реки плотинами, или запорами, (как оные в тех местах называют) далее которых рыба не может проходить и y коих ловят оную. Приготовление её в прок описано уже в другом месте. Дикие не весьма занимаются сушением юколы: но Русские во время дождя убирают оную под нарочно сделанные крышки, дабы не гнила и не разваливалась от мокроты. В жаркое время мухи, садясь на юколу, производят множество червей весьма портящих оную. Ho подобно как урожаи хлеба не всегда бывает удачен, так я лов рыбы не всегда бывает достаточен. что происходит от разных причин: от больших снегов, или от сильных дождей весною; от чего воды в реках, поднимаясь до великой высоты, быстротою течения сносят запоры, и от того вся рыба уходит в вершины рек.
   Чистя рыбу, стараются не оставлять никакой нечистоты на берегу; или сбрасывают оную во время отлива, дабы все то унесено было течением в море: иначе же рыба идти перестанет в ту реку, по крайней мере меня так уверяли.
   Различные роды лососей называются следующими именами:
   1. Чавыча, самый вкусный и жирный род: только рыба сия идет в редкие реки, и ловить оную труднее.
   2. Горбуша, походящая несколько на палью, ловимую в Ладожском озере. Горбуша составляет самый мелкий род и приходит всегда в великом множестве.
   3. Красная рыба, (называемая в Охотске Неркою), во всех почти реках первая появляется.
   4 Хайко, походит на лох.
   5 Кижуч, поднимается в реки с приливом, a с отливом спускается назад и стоит в бухте. В Охотске рыба сия известна под именем Кета, в поднимается весьма высоко но Охоте.
   Вся сия рыба, поднимаясь противу быстрого течения, беспрестанно худеет; a дойдя до тихого, или до озер, останавливается там и издыхает, так что в море ни сколько уже её не возвращается. 0 сем можно видеть пространное описание у Гна. Крашенинникова.
   В некоторые реки входит с моря семга и гольцы (лакс-форель), которые зимуют в озерах, a весною в море спускаются.
   Между морскими рыбами, доставляющими пропитание жителям, первое место должны занимать треска и палтусы. Прежде около Кадьяка водилось много палтусов, ныне же оных мало появляется; но множество трески, приходящей весною к берегам в великом количестве. Да и зимою удят оную в море недалеко от острова, если только тихая погода позволяет байдаркам выезжать на лов. Как ни много трески, но впрок оной никогда не запасают; a остается оная временным прокормлением до появления лососей. Около Афогнака ловят довольно палтусов (большой род камбалы), которые, гоняясь за мелкою рыбою, выбрасываются иногда волнением на берег. Иногда втыкают в них заостренные палки, и таким образом их вытаскивают: обыкновенно же ловят бросаемыми с земли удами.
   Около Ситхи трески много, a палтусы ловятся в известных местах даже во всю зиму, когда только для наживы уд есть каракатицы, до которых рыба сия чрезвычайно жадна. Между Ситхою и Якобиевым островом весною идет такое множество палтусов, что весь пролив, имеющий инде ширины до пяти верст, кажется покрытым сею рыбою. Около Ситхи и Якутата палтусы очень крупны, и Баранов сказывал, что ему случилось видеть одного более двух сажень длиною, a голова его потянула один пуд тридцать фунтов. Рыба сего рода сильна по соразмерности величины своей. Американец, поймав на уду большего палтуса, никогда не вытаскивает его вдруг, опасаясь, что он оборвет. лесу или опрокинет байдарку; a потому подтащив его к себе, отпускает назад и продолжает сие до того времени, как измучит палтуса: после чего уже убивает палкою по голове.
   Сельди появляются только в одном проливе около старой гавани, названном по сему Сельдяным проливом. В Ситхе подходили они в Марте к самой крепости великими станицами, и стоят около двух недель. В сие время весьма удобно бы запасать их в прок, когда бы только соль была; но по недостатку оной, тамошние промышленные лишаются и сего способа пропитания.
   Вахня, что y Города Архангельского называется навагою, подходит по осеням и зимам к новой гавани на Кадьяке, только не всякий год.
   Калага и Каюра (в Камчатке Рямжи,) ловится изредка около камней. Неповоротливость последней рыбы подала повод назвать ее каюрою, как в Камчатке и Америке работников именуют.
   Около камней ловят рыбу с довольно большею головою по соразмерности её почти круглого тела. Она без костей и имеет под брюхом отверстие, помощью которого столь Крепко держится за камни, что кажется приросшею к оным, и даже оторвать ее трудно.
   Терпуги, небольшая рыба, названная так по жесткости её кожи, ловится изредка около камней.
   Морские Быки, попадаются в губах в неводы вместе с другою рыбою. Из них и каюры весьма хорошая уха варится.
   Около острова Атхи, удится на глубине 80-ти сажень прекрасная рыба, которой имени не мог я узнать.
   На Кадьяке попадаются изредка морские окуни, видом и вкусом похожие на речных.
   Может быть я пропустил некоторые роды рыб: но надеюсь, легко извинят меня в том; ибо я не мог сделать достаточного оным описания, что конечно не будет опущено Доктором Лангздорфом. В одно время поймали на Кадьяке рыбу, принадлежащую по словам Г-на Лангздорфа к тропическим рыбам, конечно случайно столь далеко зашедшую.

Конец второй части.

  
  
  

Словарь наречий народов, называемых Колюжами, обитающих между заливом Чугачою и Якутатом

I

   Русские. -- Колюжские.
   Здорово живешь. -- Веехаскивжет.
   Ответ. -- А-хатеят.
   Это худо. -- На уте.
   Давай торговаться. -- Агунь ате.
   Девка. -- Сяавит.
   Молодая девка. -- Чагыею кучеты сяавит.
   Миленькая. -- Сякт.
   Мужчина. -- Ка.
   Молодой человек. -- Хва.
   Старик. -- Утысен-ка.
   Отрок. -- Геттук.
   Старуха. -- Сян.
   Бобры. -- Юхчи.
   Хвосты бобровые. -- Юхскиты.
   Много бобров. -- Сягытиин юхчи.
   Поди. -- Аку.
   Поди сюда. -- Аку-те
   Прощай. -- Те-куски.
   Поди, прощай.- A те те.
   Я.-Хат.
   Ты. -- Вее.
   Есть хочу. -- Хагыану вага.
   Пить хочу. -- Ин хиту вага.

II

   Русские. -- Колюжские.
   Вода. -- Ин.
   Рыба. -- Хат.
   Кижуч. -- Тлюк.
   Палгаус.
   Чатль.
   Красная. -- Кат.
   Горбуша. -- Кваск.
   Хайко. -- Тылль.
   Чавыча. -- Тя.
   Треска. -- Чак.
   Нерпа. -- Ца.
   Сиуч. -- Таан.
   Усы сиучьи. -- Таан витацаги.
   Сиучонок. -- Таан-етты.
   Котик. -- Кон.
   Свинка. -- Чич.
   Кит. -- Ягг.
   Усы китовые. -- Ягы-хен.
   Медведь. -- Хуч.
   Горностай.-Ta.
   Тарбаган. -- Иах.
   Еврашка. -- Цетльк.
   Заяц. -- Ках.
   Соболь. -- Кух.
   Дикий баран. -- Чанстоа.
   Олень. -- Вотцих.
   (Лось) Сохатый. -- Цыску.
   Волк. -- Коучь.
   Белка. -- Целхан.
   Выдра. -- Куста.

III

   Русские. -- Колюжские.
   Ракушка малая черная. -- Гак.
   Белая. -- ултлишлет.
   Репки. -- Ниц.
   Рак. -- Нааку.
   Бобр речной. -- Спыйты.
   Дерево вообще. -- Тлюгу.
   Ель. -- Ас.
   Лиственница. -- Ген.
   Душное. -- Хагг.
   Чага. -- Тлях.
   (Выкидное) красное дерево. -- Ных.
   Ольха. -- Кийсис.
   Тополь. -- Ток.
   Камень. -- Te.
   Железо. -- Каетс.
   Медь. -- Ик.
   Зеленая медь. -- Икнач.
   Олово. -- Коук.
   Свинцовые пули. -- Унатутытли.
   Порох. -- Уна-тукенны.
   Ружье. -- Уна.
   Копье на ратовище. -- Уакатл.
   Копье ручное. -- Котля.
   Большая стрела. -- Ата.
   Малая лучная. -- Чумнит.
   Лук. -- Сяксь.
   Топор. -- Сенхвави.

IV

   Русские. -- Колюжские.
   Нож. -- Тлитта.
   Конягский топорик. -- Хутта
   Игла. -- Та-акетл.
   Огонь. -- Кан.
   Дым. -- Чик.
   Дрова. -- Кен.
   Подай. -- Атей.
   Скоро. -- Чаюк.
   Поезжай. -- Негекох
   Приезжай. -- Атеконь наекох.
   Ложись. -- Натта.
   Спать. -- Натапое.
   Вставай. -- Сяныу.
   Садись. -- Каныу.
   Нет. -- Тлек.
   Есть. -- Агу.
   Нюхай. -- Исных.
   Судно. -- Ан.
   Байдара лахташная. -- Цакох.
   Байдара деревянная. -- Яоку.
   Бот деревянный. -- Чат.
   Греби -- Axa.
   Сильнее. -- Тляакуях.
   Мачта. -- Китлягас.
   День. -- Кеювая.
   Ночь. -- Ха анна.
   Солнце. -- Какан.
   Небо -- Кийва.
   Месяц. -- Тыс.

V

   Русские. -- Колюжские.
   Звезды. -- Кутханага.
   Облако. -- Куккац.
   Снег. -- Тлет.
   Дождь. -- Сиу.
   Лед. -- Тык.
   Ветер. -- Килча.
   Добрая погоди. -- Эке килча.
   Худая погода. -- Тлек клюшки килча.
   Хорошо. -- Эке.
   Худо. -- Тлек клюшки.
   Темно. -- Каучикет.
   Светло. -- Киваа.
   Жарко. -- Гетта.
   Холодно. -- Сеат.
   Парка. -- Куттец.
   Камлейка рагдужная. -- Атхест.
   Руб. и камл. китайчатая. -- Тли кутец.
   Платок. -- Нахля.
   Плащ. -- Куу.
   Плащ суконный. -- Каец куу.
   Лосиный плащ. -- Циск куу.
   Парка еврашичья. -- Целке кутес.
   Парка тарбаганья. -- Цах кутес.
   Плащ тарбаганий. -- Цах ку-у.
   Бисер. -- Кагут.
   Белый бисер. -- Нек кагут.
   Голубой -- Толло кагут.
   Красный--Кан кагут.

VI

   Русские. -- Колюжские.
   Ножницы. -- Касехесе.
   Гребень. -- Хлыто.
   Перстень или кольцо. -- Тляк канис.
   Шляпа. -- Щаху.
   Торбасы. -- Кан.
   Табак. -- Канч.
   Нюхай табак. -- Ахлигауч.
   Сюртук или капот с пуговицами. -- Канаатиа.
   Зеркало. -- Тунах-каеттин.
   1. -- Тлек.
   2. -- Тех.
   3. -- Нецк.
   4. -- Таакун.
   5. -- Кеечин.
   6. -- Тахатуусю.
   7. -- Тлетуусю.
   8. -- Нецкытыусю.
   9. -- Кууйок.
   10. -- Чинкат.
   20. -- Тлеека.
   30. -- Тахка.
   Mope. -- Этль.
   Озеро. -- А.
   Река. -- Ин-так.
   Маленькая речка. -- Ин-наку-у.
   Мало. -- Кувач.
   Много. -- Сягетегин.
   Бурун. -- Тыт

VII

   Русские. -- Колюжские.
   Умер. -- Нинна.
   Убить. -- Утогечок.
   Болен. -- Ганниук.
   Умирает. -- Гянаннан.
   Здоров. -- Тлекотли нанняк.
   Сердит. -- Тлекотль-пушчку.
   Сердится. -- Канту-ганнук.
   Худой человек. -- Тлекотль кыкаоты тлиньить.
   Добрый человек. -- Кыкзотыют тлинкит.
   Хорошая девка. -- юкке сявыт.
   Худая девка. -- Тлек -- клюске сявыт.
   Красавица. -- Тлех -- тлех эке сявыт.
   Люблю Я -- Ахты-насеку.
   тебя. -- Хет вео.
   Мочится хочу. -- Атлюх хатувага.
   Испраж. хочу. -- Кинты хатуава.
   Блевать хочу. -- Атц хатуава.
   Co мной ляжем -- И инь наккахейк
   спать -- куски.
   Дарите. -- Ахчить.
   Дарю. -- Ичиты-таханы.
   Подари. -- Тучитты.
   Девка провор. шить умеющая. -- Секук оя выт.
   Жило. -- Ан.

VIII

   Русские. -- Колюжские.
   Бара бара. -- Ите.
   Пушка. -- Унатлин.
   Ложка. -- Селтль.
   Чашка. -- Цик.
   Котел. -- Контль.
   Народ около Ситки. -- Ситка-коган.
   Чилехатские. -- Чилхат коган.
   Сильный человек. -- Льтли-чинка.
   Промышленник. -- Цатыка.
   Воин. -- Кка-ака.
   Мы хотим мирно жить. -- Лытмо конкан уган.
   Вы с нами живите -- Ихван кун ахту-
   мирно и никого -- гухет какхет
   не обижайте. -- чаехх накаты итугу мрван.
   Друг. -- Ахекаву.
   Знакомый. -- Читлиок хасяису-ка.
   Белое. -- Тлеете-хеты.
   Красное. -- Каане-хеты.
   Черное. -- Туче-хеты.
   Зеленое. -- Нехенток-ехеты.
   Зима. -- Тааку.
   Лето. -- Кутаан.
   Север. -- Хун.
   Восток. -- Сяалахет.
   Полдень. -- Генды.
   Запад.
   Орел. -- Чаак

IX

   Русские. -- Колюжские.
   Чайка. -- Китляты.
   Ворон. -- Элылтль
   Утка. -- Кааху.
   Гусь. -- Таагок.
   Лебедь. -- Коктль.
   Филин. -- Циеко.
   Мясо. -- Тлиги.
   Жир. -- Иих.
   Яйца. -- Кот.
   Ящик. -- Коук.
   Сарана. -- Кух.
   Папоротник. -- Котлх.
   Желтое сладкое. -- Канток.
   Сок лиственничный. -- Сиок.
   Малина. -- Тлеко.
   Черница. -- Стях.
   Смородина. -- Каната.
   Клубника. -- Ссиоку.
   Морошка. -- Неикон.
   Трава. -- Чуукон.
   Отец. -- Ис.
   Мать. -- Ахтля.
   Брать. -- Ахонох.
   Сестра. -- Ахтляк.
   Сын. -- Ахгит.
   Дочь. -- Ахсыи.
   Дед. -- Илтлико.
   Дети. -- Тоготки.
   Жена. -- Ахлхсет.

X

   Русские. -- Колюжские.
   Голова. -- Ахсян.
   Лицо. -- Игга.
   Глаза. -- Хачак.
   Волосы. -- Ахсяхау.
   Шерсть на звере. -- Axa.
   Зубы. -- Ахъю.
   Рот. -- Ахке.
   Язык. -- Тутлют.
   Уши. -- Ахкук.
   Руки. -- Ахчин.
   Пальцы. -- Ахкусы.
   Ногти. --
   Плечи.
   -- Икус.
   Брюхо. -- Ахик.
   Спина. -- Тутек.
   Жопа. -- Ахтук.
   Тайный уд мужской. -- Тлимль.
   ----Женский. -- Кус.
   Русский человек. -- Кускехап.
   Кадьякские и Алякс. -- Каякоан
   Чугачи. -- Кутек.
   Кинаец. -- Тиснакоан.
   Лисьевские. -- Тинха-коан.
   Якутатские. -- Тляхаих-коан.
   Акойские. -- Акай-коан.
   Скажи. -- Кененнык.
   Говори. -- Юкатен.
   Слушай. -- Кеецаах.

XI

   Русские. -- Колюжские.
   Пали, стреляй. -- Атхун.
   Коли. -- Околтл
   Реж. -- Нехас.
   Шей. -- Кака.
   Бей. -- Чак.
   Смотри. -- Тлетын.
   Руби. -- Атхут.
   Дери. -- Насетл.
   Одевайся. -- Атуку
   Обувайся. -- Атыкун.
   Раздевайся. -- Агех-козыкз
   Кричи. -- Найк.
   Пляши. -- Негетлех.
   Пой песни. -- Аткаси.
   Молчи. -- Итекетл.
   Дурак. -- Тляакуски.
   Вор. -- Тауцаты.
   Украл. -- Ушуатау.
   Промышляй. -- Канаекох.
   Зови. -- Кихох.
   Клич. -- Наип.
   Привези. -- Аты-кахтоха.
   Вари. -- Касета.
   Жарь. -- Нацик.
   Пух птичий. -- Котл.
   Перье. -- Тако.
   Земля. -- Ллин китаанны.
   Остров. -- Каат.
   Бухта. -- Ксеих.

XII

   Русские. -- Колюжские.
   Пролив. -- Сит
   Мель. -- Ллин.
   Мелко. -- Лтл каатмин.
   Глубоко. -- Ин-шлин.
   Далеко. -- Наатл.
   Близко. -- Тлека-тлюунатли.
   Тошно. -- Хатухлетис.
   Жаль. -- Гак-сикее.
   Плакать. -- Ках.
   Смеяться. -- Атсиок.
   Насмехаешься. -- Катлеюс.
   He насмехайся. -- Илтлиль катлеус.
   Тойон. -- Анкау.
   Раб, невольник. -- Коох.
   Невольница. -- Сявыт коох.
   Собака. -- Кетль (по Якут. хаува.)
   Много ли. -- Кунса.
   Далеко ли. -- Увасе экунатли.
   Далеко. -- Увасекииже наллека.
   Есть ли. -- Агоке.
   На поминках игрушка. -- Кутетль.
   Простая пляска. -- Тлеэх.
  
  

XIII

Словарь наречий народов, обитающих около Кинайской губы

   Русские. -- Кинайские.
   Поди -- Уга.
   Каково ходил. -- Ух.
   Здорово. -- Паинзиля.
   Пойду. -- Кхыио.
   Девка. -- Кисна.
   Жена. -- Сиоо.
   Дочь. -- Сецаа
   Сын. -- Сия.
   Родной. -- Ситни.
   Подай. -- Ында.
   Принеси. -- Сюйлкат.
   Вода. -- Пилтни.
   Огонь. -- Тази.
   Море. -- Тыкаа роио нуты.
   Река. -- Кытну.
   Озеро. -- Бон.
   Много. -- Тыналатоса.
   Мало. -- Маалчак.
   Нету. -- Кыколь.
   Все. -- Танцхо.
   Есть хочу. -- Тасчин.
   Пить хочу. -- Питли ктатлю.
   Поехал. -- Тазно.
   Приехал. -- Тоазник.
   Солнце. -- Нии.

XIV

   Русские. -- Кинайские.
   Месяц. -- Тлякаанну.
   Звезды. -- Син.
   Погода. -- Талкоцит каницы.
   Дух в колдовстве призываемый. -- Нустат-тля.
   Бог (старики думают, что он кого любит, тому дает счастье, a кто все создал и где он обитает, того не знают) -- Накхтылтане.
   1. -- Целкей.
   2. -- Тыха.
   3. -- Токхке.
   4. -- Тенки.
   5. -- Циеляло.
   6. -- Кожсини.
   7. -- Канцеоги.
   8. -- Атаколли.
   9. -- Лхецетхо.
   10. -- Колюжун.
   11. -- Целкоикты.
   12. -- Тыхаокты.
   13. -- Токаюкты.
   14. -- Тинкеохсты.
   15. -- Целиоокты.
   16. -- Кулцынокты.
   17. -- Канцайолты.

XV

   Русские. -- Кинайские.
   18. -- Лтакалиокты.
   19. -- Лкацсехтокты.
   20. -- Целиоотна.
   30. -- Тятхулюжун.
   40. -- Теш куляжун.
   50. -- Цкелио-куляжун.
   60. -- Кус-кулюжун.
   70. -- Канциоо-куляжун.
   80. -- Лтакол-куляжун.
   90. -- Ецитко- куляжун.
   100. -- Отвослян.
   Отец. -- Стукта.
   Мать. -- Анна.
   Дядя. -- Азя или зяля.
   Племянник. -- Уз.
   Зять я шурин. -- Слин.
   Тесть. -- Цязстун.
   Брат. Кыля.
   Сестра. -- Тача.
   Ребенок. -- Цканикен.
   Большой брат. -- Агэля.
   Большая сестра. -- Уталя.
   Старик. Усинта.
   Молодой. -- Китл.
   Старуха. -- Кисинта.
   Молодая девка. -- Кисенкоя.
   Хорошая девка. -- Тыгагаитля.
   Худая девка. -- Цюголта.
   Добрый человек. -- Тыгагаитля.

XVI

   Русские. -- Кинайские.
   Худой человек. -- Циогыхта.
   Сердитый. -- Кыцнанихя.
   Я тебя люблю. -- Нанааецют.
   Спать. -- Ногагостани.
   Я. -- Сии.
   Ты. -- Нан.
   Дай мне. -- Мхонда.
   Ко мне. -- Синта.
   Жило. -- Каях.
   Какого жила? -- Нтату каяхтана.
   Как зовут? -- Нчату ижыкиля.
   Русский. -- Казяхтан.
   Поп. -- Такинляс (кой крестит.)
   День. -- Чан.
   Ночь. -- Тляк.
   Рассветает. -- Когол циоли.
   Светло. -- Талкон.
   Темно. -- Илхатл.
   Камень. -- Калхники.
   Бобр морской. -- Тупыс.
   -- Речной. -- Кнуя.
   Черный медведь. -- Алтаси.
   Красный медведь. -- Анихта.
   Рысь. -- Казно.
   Соболь. -- Кцяося.
   Выдра. -- Тахтен.
   Норка. -- Татича.
   Выхухоль. -- Тучюта.

XVII

   Русские. -- Кинайские.
   Горностай. -- Каолцина.
   Волк. -- Текин.
   Собака. -- Тлика или скоголо.
   Росомаха. -- Цтукумытли.
   Олень. -- Пытцих.
   Шерсть. Кгыго.
   Лисица. Кагвыяк, канюлца.
   Баран. -- Ниочи.
   Белка. -- Лека.
   Кит. -- Ташлин.
   Нерпа. -- Куцяатли.
   Свинка. Цилви.
   Белуга. Коюси.
   Косатка. -- Цыкинка.
   Птица. -- Какасли.
   Лебедь. -- Кокыс.
   Гусь. -- Нутаке.
   Утка. -- Агасля.
   Чайка. -- Бачь чичакоя.
   Журавль. -- Унтатля.
   Орел. -- Датлика.
   Куличок. -- Цекатукалкеса.
   Яйца. -- Киазя.
   Перья. -- Киця.
   Пух. -- Ктук каеткень.
   (Род дикоб.) нюник. -- Нини.
   Железо. -- Икотье тайн.
   Медь. -- Чучуна.
   Олово и свинец. -- Таин тога.

XVIII

   Русские. -- Кинайские.
   Железный. -- Соос.
   Слюда. -- Куцякты.
   Рыба. -- Тлиока.
   Мясо. -- Кычонна, кыцын.
   Чавыча. -- Тлиохака.
   Красная. -- Тыкхъхоя.
   Кижуч. -- Нушлягы.
   Горбуша. -- Когона.
   Гольцы. -- Устлягы, сяныля.
   Семга. -- Тляга.
   Парка. -- Тогаа, стгяика.
   Рубаха. -- Сисьйова.
   Кишочная камлейка. -- Макезъе.
   Рагдужная ---- Кыстога.
   Торбасы--- Сюлстля.
   Тарбаганья парка. -- Кыгытога.
   Еврашечья ---- Кумя тога.
   Тарбаган. -- Кыхы.
   Еврашка. -- Куися.
   Рогдуга. -- Кыес.
   Ишкат. -- Хаки.
   Бисер. -- Наалтчеткоя, сяскоскоя
   Корольки. -- Тынаикеика.
   Палтусина. -- Сягик.
   Треска. -- Аткияк.
   Юкола. -- Вава.
   Нахой. -- Льлиеанижа.
   Сельди. -- Куцнакоха.

XIX

   Русские. -- Кинайские.
   Вахня. -- Тлиоантита.
   Лес. -- Цваля.
   Ель. -- Цятля.
   Лиственница. -- Калкты.
   Береза. -- Чукхуя.
   Рябина. -- Сконя.
   Ольха. -- Канкыя.
   Тополь. -- Асни.
   Тальник. -- Тунделкии.
   Ягоды. -- Кенка.
   Морошка. -- Кытля.
   Малина. -- Колкаа.
   Шокша. -- Ткылинкыка.
   Брусника. -- Хыкка.
   Княженика. -- Науянкытля.
   Голубика. -- Цыкика.
   Смородина. -- Нуутгынь.
   Черника. -- Канця.
   Красная смородина. -- Циолнунтлиа.
   Ягоды на шиповнике. -- Кис.
   Калина. -- Чуньця.
   Толокнянка. -- Тынцизи.
   Коренья.
   Папоротник. -- Ох.
   Сарана. -- Кынастли.
   Кутагарное. -- Олцнакуця.
   Желтое. -- Кындяокитси.
   Сладкое. -- Ктлиля.
   (Растение особого рода, кое годится в киселе, каше и в муку.)

XX

   Русские. -- Кинайские.
   Петрушка. -- Кынтынтли.
   Макарша. -- Таналиона.
   Жир. -- Цинты, тлиогы.
   Бараний. -- Нуцицинты.
   Олений. -- Пыцихцинты.
   Нерпичий. -- Куцяалцинты.
   Лось, или сохатый. -- Танакя.
   Яман. -- Спа.
   Кислица. -- Кши.
   Небо. -- Юян.
   Дым. -- Таскыты.
   Облака. -- Кхас.
   Туман. -- Няники.
   Снег. -- Аззах.
   Дождь. -- Алкун.
   Холодно. -- Ктекхуц.
   Тепло. -- Ткынагалгыс.
   Мороз. -- Ктекхоц.
   Жарко. -- Наголгось.
   Лед. -- Тен.
   Град.
   Погода. -- Каници.
   Ветер. -- Юталнон.
   Восток. -- Ктултля.
   Запад. -- Судуцини.
   Север. -- Циняни.
   Полдень. -- Кыхкац

XXI

   Русские. -- Кинайские.
   Хочу. -- Цетасю.
   He хочу. -- Кучу уцтася.
   Подай. -- Анта.
   Принеси. -- Сятункхеилкит.
   Пошли его. -- Ктаас датс нын диня.
   Скорее. -- Угаста.
   Поди. -- Ун.
   Беги скоро. -- Уга тылкус.
   Горячая вода. -- Наголыхси вылтни.
   Холодная вода. -- Нагол кыцы.
   Дрова. -- Цика.
   Трава. -- Кичен.
   Земля. -- Алтнев.
   Глина. -- Такеитлине.
   Гром. -- Ктытни.
   Молния. -- Сиобыля.
   Лук. -- Цылтен.
   Стрелка. -- Изин.
   Копье. -- Тагин.
   Нападение. -- Улинант нальлиок.
   Убит. -- Читнах.
   Убил. -- Читлион.
   Убили. -- Чекитлиок.
   Садись. -- Ницют.
   Вставай. -- Ктанилдит.
   Убежал. -- Енишаалтан.
   Убежали. -- Тыната енита алтатл.

XXII

   Русские. -- Кинайские.
   Удалой. -- Тагылтыен.
   Промышленник. -- Ткогоилтен.
   Воин. -- Тагылчаакын.
   Стрелок. -- Ткосин-ктелтесен.
   Вор. -- Кнетеисин.
   Ленивый, непроворный. -- Цкекет никен.
   Начальник. -- Кыеска.
   Работник. -- Тенъа.
   Невольник. -- Улчана.
   Юрта. -- Кавиа.
   Поварня. -- Катлист.
   Баня. -- Нли.
   Жупан. -- Нлекоя.
   Рукодельная девка. -- Коц когаин кон келки.
   Походом идти. -- Туякиляне.
   Человек. -- Кохтаана.
   Голова. -- Аисягге.
   Лоб. -- Сянтух.
   Волосы. -- Сцыго.
   Плешивый. -- Коцынулкатен.
   Уши. -- Сцога.
   Брови. -- Сказытли.
   Глаза. -- Снага.
   Ресницы. -- Сноошутля.
   Рот. -- Сызяк.
   Язык. -- Сцылио.

XXIII

   Русские. -- Кинайские.
   Зубы. -- Сзакоистли.
   Горло. -- Сзака.
   Шея. -- Схкаж.
   Грудь. -- Сита.
   Плечо. -- Сасык.
   Рука, Руки. -- Скона.
   Нога, Ноги. -- Скаетлна.
   Брюхо. -- Сцютля.
   Спина. -- Синих.
   Ребра и кости. -- Цинцю.
   Тело. -- Сигис.
   Мясо. -- Сцын.
   Кишки. -- Синцика.
   Задница. -- Скхы.
   Тайный уд мужской. -- Сцкоса.
   ----Женский. -- Сцина.
   Сосать. -- Лечь.
   Испражняться. -- Стыикхат.
   Блевать. -- Нянтвах.
   Блудить. -- Стунаецю.
   Смотри. -- Ниитлянт.
   Видишь. -- Ниинтлянту.
   Вижу. -- Натляахие.
   He вижу. -- Кучю знашляакие.
   Слышу. -- Кыдыкнтяснись.
   He слышу. -- Куду кучю кидукысник.

XXIV

   Русские. -- Кинайские.
   Больно. -- Геичутен.
   Смеяться. -- Чааглех.
   Плакать.
   Шутить. -- Чичуули.
   Шучу. -- Ису.
   Говори. -- Кыинас.
   Говорю. -- Кансяся.
   Сказывай. -- Нухеилнык.
   Лжешь. -- Гыичит.
   Правда. -- Клудец.
   Неправда. -- Хенчит.
   Утонул. -- Нудалкат.
   Убит. -- Тикеитлиок.
   Помер. -- Чичок.
   He могу. -- Чинах.
   Болен. -- Читазны.
   Здоров. -- Чтатнучок.
   Силен. -- Чагеисты.
   Мокро. -- Нокеитляк.
   Сухо. -- Атнаалкан.
   Байдара. -- Бааты.
   Байдарка. -- Каяхван.
   Берестяная лодка. -- Бакаа.
   Весло. -- Канипты.
   Поезжай. -- Оготыняс.
   Привези. -- Тунгамлчитл.
   Принеси. -- Сянукаилкит.
   Отвези. -- Нугатяилнис.
   Отнеси. -- Быцяа.

XXV

   Русские. -- Кинайские.
   Отдай. -- Лиокаитыилцит.
   Вяжи. -- Нулхаля.
   Руби. -- Ынцятль.
   Жги. -- Боканаиктыыл-тлют.
   Греби. -- Такейцых.
   Сильно. -- Уга.
   Клади. -- Нынилтатля.
   Торгуй. -- Кенкат.
   Продай. -- Кхонилтатля.
   Что просишь. -- Етаконинзен.
   Лей. -- Манкеитлет.
   Бей. -- Бадейно.
   Развяжи. -- Кодылтюд.
   Стреляй. -- Ктеилтеся.
   Комары. -- Цых.
   Мошка. -- Кылкыце.
   Плевок. -- Томм.
   Мыть. -- Тлиннаа.
   Лягушка. -- Ногоя.
   Кузнец или кто ковать умеет железо и медь. -- Нукацтен.
   Табак листовой. -- Кытгон.
   Молотый.
   Береста. -- Чокхоя.
   (Посуда из бересты) -- Туях. -- Нуззякое.
   Сера древесная. -- Чах.

XXVI

   Русские. -- Кинайские.
   Сера горючая. -- Чилтыкхос.
   (Тоже что морская вода) соль. -- Нуты.
   Солоно. -- Нутееныс.
   Сладко. -- Тоолнес.
   Горько. -- Чоголнек.
   Колдун. -- Ылекен.
   Топор. -- Кытляси.
   Нож. -- Кизяки.
   Копье. -- Тачим.
   Бело. -- Талкей.
   Черно. -- Талтан.
   Красно. -- Тигалтил.
   Желто. -- Тишлцяги.
   Сине. -- Окын-илкей.
   Чист. -- Бадкаялцел.
   Мети. -- Июнканитлис.
   Скреби. -- Киззиох.
   Копай. -- Кикат.
   Вари. -- Лячь.
   Жарь. -- Килтис.
   Режь. -- Кодылцют.
   Ешь. -- Нлылкат.
   Нюхай. -- Нактут нилтус.
   Пей. -- Нытнун.
   Спи. -- Нылтеилтак.
   Куда пошел. -- Увталтутайк.
   Спать хочу. -- Нулцистаитны.
   Ложка. -- Тага

XXVII

   Русские. -- Кинайские.
   (Чашка) калуга. -- Нузги.
   Корыто. Мокали.
   Постель. Стииля.
   Одеяло. Цта.
   Бедняжка. -- Ух.
   He обижай. -- Чабатыл уку
   Жаль мне тебя. -- Ногыистат.
   Пошли. -- Унтыни.
   Клич. -- Мухонзил.
   Затвори. -- Каюкнелкат.
   Отвори. -- Чакнелкат.
   He воруй. -- Цсакнет ииски.
   He лги, не обманывай. -- Ынчада геинчишку.
   Живи хорошенько. -- Ковастези ту.
   Чай. -- Ында.
   He бойся. -- Чедычел чику.
   Трус. -- Чагичек.
   Смелый. -- Кочучеистик.
   Говорит мастер. -- Киц канаги и чудытнисен.
   He умею. -- Коцион селтен.
   He знаю. -- Кацикатеитысны.
   He знает. -- Сюн.
   Ничего. -- Кыкхоля.
   Все. -- Таеньцко.
   Нет. -- Кочо.
   Кадьякский. -- Уличь на.
   Чугача. -- Татляхтана.

XXVIII

   Русские. -- Кинайские.
   Медновский. -- Отнохшана.
   Колоша. -- Тош колиошох.
   Лисьевский. -- Тахеюна.
   Аляксинский. -- Ниесхах-итина.
   Тундренные, за Сушитной и Кныками. -- Галцяни.
   Тундренные за Илямной. -- Кцялтана.
   К морю ближе, y коих долгие стрелы. -- Тутна.
   Еще кои ездят на собаках далее сих в тундре. -- Тындысюх-тана.
   Судно. -- Алютак.
   Парус. -- Тугис.
   Нюхай табак. -- Исных тык тылтыс
   Молись. -- Гок нуилтли.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

купить регистрацию в москве.
Рейтинг@Mail.ru