Давыдов Иван Иванович
Опыт общесравнительной грамматики русскаго языка...

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   ОПЫТЪ ОБЩЕСРАВНИТЕЛЬНОЙ ГРАММАТИКИ РУССКАГО ЯЗЫКА, изданный Вторымъ Отдѣленіемъ Императорской Академіи Наукъ. Спб. въ типографіи Им. Академіи Наукъ. 1852, стр. 462 въ 8 д. л.
   Слишкомъ годъ назадъ, изъ "Журнала Министерства Народнаго Просвѣщенія" (марта 1851 г.) мы узнали, что извѣстный нашъ академикъ И. И. Давыдовъ составляетъ опытъ общесравнительной грамматики русскаго языка, и что его трудъ былъ уже одобренъ въ Академіи Наукъ Отдѣленіемъ русскаго языка и словесности. Тамъ же мы читали на него и рецензію академика И. И. Срсзневскаго, на авторитетъ котораго всегда можно положиться. Чтобы нѣсколько познакомить натихъ читателей съ вышедшимъ нынѣ "Опытомъ", мы прежде всего думаемъ воспользоваться нѣкоторыми выписками изъ сказанной рецензіи. "Общій отличительный характеръ,-- мы читали тамъ,-- большей части русскихъ грамматикъ тотъ, что онѣ предлагаютъ русскому юношеству давно знакомыя формы частей рѣчи. Это существенная потребность при изученіи иностранныхъ языковъ; по формы роднаго, которымъ мы говоримъ съ малолѣтства, намъ знакомы: отъ грамматики своего языка мы въ-правѣ ожидать изслѣдованій другаго рода. Отечественный языкъ, содѣйствую развитію и совершенствованію всѣхъ сторонъ духа -- умственной, нравственной и эстетической, находится въ ближайшемъ соотношеніи со всѣми предметами вѣдѣнія. Подъ зависимостію этого важнаго значенія отечественнаго языка, задачей его грамматики должно быть изслѣдованіе его не какъ простаго орудія слова, а какъ драгоцѣнной сокровищницы, въ которой заключены и умъ, и вкусъ, и чувство народа. Изученіе языка, разсматриваемое съ этой стороны, есть первая отечественная наука. Еще Квинтиліанъ замѣтилъ, что кто проникаетъ въ глубину ученія языка, тотъ найдетъ достойные вниманія предметы, которые не только могутъ изощрить умъ юный, но и занять мужей просвѣщенныхъ. Въ языкѣ содержится совокупность всѣхъ знаній, отпечатлѣваются понятія религіозныя, гражданственныя, семейныя; въ немъ вся философія народа. Съ помощію грамматики роднаго слова мы только проясняемъ себѣ и сознаемъ то, что уже прежде пріобрѣтено безсознательно. Такимъ воззрѣніемъ руководствовался академикъ Давыдовъ, при составленіи своего опыта общесравнительной грамматики, и раздѣлилъ весь составъ его на три части.... Всматриваясь отдѣльно въ каждую главу, читатель увидитъ, что учоный академикъ постоянно имѣлъ въ мысли, что ни одна частная грамматика не можетъ обойтись безъ помощи общей, и что ни одного языка нельзя основательно узнать безъ помощи сравнительнаго изученія другихъ языковъ. Желая содѣйствовать сознательному разумѣнію отечественнаго языка, онъ не опускалъ изъ виду ни объясненій его свойствъ общими свойствами языка, какъ общечеловѣческаго дара слова, ни объясненій его принадлежностей и формъ сравненіями ихъ съ принадлежностями и формами языковъ сродныхъ. Изложеніе неподавлено тѣми подробностями, которыя, будучи важны для филологовъ, были бы напраснымъ бременемъ для не-Филолога; вмѣстѣ съ тѣмъ вниманію читателя предоставлено въ выводахъ все, что, повидимому, можетъ его занимать въ открытіяхъ современной филологіи русской.... "Я не смѣю ничего присвоивать себѣ въ этомъ трудѣ, говоритъ академикъ въ предисловіи: воспользовавшись важными изслѣдованіями о русскомъ языкѣ во всемъ его составѣ Греча, Востокова, Филологическими наблюденіями Навскаго, синтаксисомъ Перевлѣсскаго, нѣкоторыми частными замѣчаніями Буслаева, Каткова, Басистова, я привелъ въ систему готовыя сокровища, по той мысли, которую положилъ въ основаніи." Еслибы въ-самомъ-дѣлѣ весь трудъ академика ограничивался однимъ отчетливымъ и проникнутымъ мыслію введеніемъ въ систему уже прежде приготовленнаго матеріала, то и за это мы, при настоящемъ положеніи филологической литературы нашей, были бы ему очень благодарны. По заслуга автора этимъ не ограничивается. Многое принадлежитъ самому автору. Таково въ теоріи глаголовъ изслѣдованіе наклоненій и еще болѣе видовъ глаголовъ. Теорія прилагательныхъ именъ представляетъ новыя замѣчательныя соображенія о степеняхъ сравненія; особенныя степени сравненія русскихъ прилагательныхъ выведены авторомъ изъ сближенія внутренняго значенія имени прилагательнаго съ глаголомъ. Важно также примѣненіе закона производства именъ прилагательныхъ опредѣленныхъ отъ неопредѣленныхъ.... Въ правописаніи мы обязаны автору упрощеніемъ правилъ о знакахъ препинанія, основанныхъ на составѣ періода. Къ заслугамъ автора по справедливости должно отнести введеніе и заключеніе: первое, какъ характеристика языка вообще (по руководству Беккерова "Организма языка"), второе, какъ характеристика языка русскаго, появляются въ русской грамматикѣ въ первый разъ. Заслугою же наконецъ должны мы считать и то, что всюду, гдѣ было нужно, авторъ приводитъ примѣры изъ произведеній народной словесности и лучшихъ писателей: чѣмъ болѣе такихъ примѣровъ, тѣмъ читатель можетъ быть довѣрчивѣе къ правилу, ими объясняемому.
   Что-же новаго вноситъ "Опытъ" академика Давыдова, въ область нашей литературы? Важность этого труда опредѣлится вполнѣ только практическимъ его примѣненіемъ къ надобностямъ житейскимъ, когда онъ будетъ наконецъ изданъ и когда сдѣлается настольною книгою образованныхъ русскихъ, нуждающихся въ повѣркѣ своихъ знаній отечественнаго языка, ручною книгою молодаго поколѣнія, еще неупрочившаго въ себѣ правилъ разумнаго пользованія богатствами роднаго слова. "Опытъ" нашего сочлена явится въ свѣтъ не только какъ трудъ учонаго, но и какъ произведеніе писателя, упрочившаго свою славу искусствомъ владѣть роднымъ языкомъ, какъ голосъ художника, который самъ высказываетъ, чѣмъ онъ руководствовался въ своихъ произведеніяхъ, когда облекалъ ихъ въ слово, и этому слову давалъ жизнь, попятную для всякаго Русскаго."
   Прочитавъ эти и другія замѣчанія г. Срезневскаго, мы съ большимъ нетерпѣніемъ стали ожидать "Опытъ общесравнительной грамматики русскаго языка". Въ немъ, кромѣ сказанныхъ достоинствъ, мы надѣялись найти еще кое-что, весьма любопытное, основываясь на названіи общесравнительной грамматики, названіи, которое насъ особенно интересовало. Мы думали, что тамъ всѣ русскія грамматическія формы сравниваюся съ формами другихъ славянскихъ нарѣчій, откуда будетъ видно ихъ различіе и ихъ близкое сродство, какъ вѣтвей произросшихъ отъ одного древняго корня; мы думали, что всѣ эти формы будутъ сравнены съ формами другихъ индоевропейскихъ языковъ, какъ языковъ-братьевъ, которые, происходя отъ одного отца, раздѣлили между-собою извѣстную часть земнаго шара, гдѣ каждый, въ глубинѣ вѣковъ, утвердился въ своемъ участкѣ, каждый выжилъ себѣ свой особенный характеръ, не теряя общаго родства съ другими. Вотъ что насъ особенно занимало, и вотъ чѣмъ, мы думали, вполнѣ опредѣлятся сила и характеръ русскаго языка. Но слово "общесравнительной" завлекло насъ далеко въ нашемъ ожиданіи, которое потому и не удовлетворилось. Сравнительная часть въ "Опытѣ", какъ намъ кажется, бѣдна; сравненія встрѣчаются изрѣдка, какъ-будто въ отрывочныхъ примѣчаніяхъ и не даютъ, понятія о сродствѣ сказанныхъ языковъ, такъ что мы не знаемъ, можно ли по этимъ рѣдкимъ сравненіямъ дать всей грамматикѣ названіе общесравнительной. Да этотъ предметъ еще мало разработанъ, можетъ-быть, и вамъ на это сдѣлаютъ возраженіе. Тѣмъ съ большимъ нетерпѣніемъ мы ожидали грамматики нашего академика, основываясь все на томъ же названіи. Впрочемъ пр. Павскій уже сдѣлали многія весьма удачныя сравненія, хотя и во многомъ ошибался. Конечно, г Срезпевскій правъ, замѣтивъ, что въ такой грамматикѣ изложеніе не слѣдовало подавлять тѣми подробностями, которыя, будучи важны для филологовъ, были бы напраснымъ бременемъ для не-филолога; но при всемъ этомъ намъ кажется, что и безъ отягощающихъ подробностей есть возможность показать родственную связь каждой грамматической формы нашего языка съ формами многихъ другихъ языковъ, что конечно любопытно для всякаго сколько нибудь знакомаго съ европейскими языками, хотя онъ и не считаетъ себя филологомъ. Здѣсь мы только высказали свое мнѣніе, которое у насъ составилось при ожиданіи грамматики г. Давыдова, во нисколько не думаемъ его упрекать, имѣя въ виду, что его трудъ только первый опытъ, который и кромѣ сравнительной части имѣетъ весьма много достоинствъ. Говорить о нихъ значило бы повторять уже сказанное; здѣсь мы только укажемъ на нѣкоторыя нововведенія. Этимологическую часть авторъ начинаетъ не именемъ существительнымъ, какъ до-сихъ-поръ было во всѣхъ нашихъ грамматикахъ, а глаголомъ. Съ перваго взгляда, можетъ-быть, покажется страннымъ такое измѣненіе, но вникнувъ поглубже въ дѣло, нельзя не оправдать г. Давыдова. У арабскихъ грамматиковъ глаголъ всегда считался первою частію рѣчи, на томъ основаніи, что въ арабскомъ языкѣ почти всѣ имена видимо происходятъ отъ глагола, который въ своемъ начальномъ видѣ всегда состоитъ изъ трехъ буквъ; здѣсь для производства имени существуютъ особенныя, опредѣленныя формулы, въ родѣ алгебраическихъ, по которымъ составляются всѣ" имена одного рода, такъ на пр. по одной формулѣ вы составляете изъ глагола всѣ имена мѣста, по другой имена орудія, по третьей -- имена времени, и пр. Слѣдовательно, здѣсь естественнѣе всего этимологію начать глаголомъ, какъ коренною частію рѣчи. Въ нашемъ языкѣ хотя и нѣтъ такого видимаго образованія именъ отъ глаголовъ, но тѣмъ не менѣе г. Давыдовъ имѣлъ основаніе сказать о языкѣ вообще, что всѣ коренныя слова въ языкѣ -- глаголы, и всѣ коренныя понятія -- понятія дѣйствія. Ограничившись только однимъ русскимъ языкомъ, мы найдемъ наоборотъ, что многіе глаголы происходятъ не только отъ именъ, но даже отъ частицъ; но если обратимся къ сравненіямъ съ другими древними языками, то увидимъ, что корни этихъ именъ въ томъ или другомъ языкѣ существуютъ въ формѣ глагола, который у насъ неупотребителенъ. Съ другой стороны, собственно въ русскомъ языкѣ есть множество именъ, произведенныхъ отъ русскихъ же глаголовъ съ помощію извѣстныхъ окончаній, изъ которыхъ каждое даетъ имени особенный оттѣнокъ въ значеніи; многія изъ нашихъ частицъ также видимо имѣютъ корень въ глаголѣ (хотя, почти, нѣтъ). Такимъ образомъ, поставивъ глаголъ коренною частію рѣчи, г. Давыдовъ могъ удобнѣе излагать, какъ теорію глагола, такъ и теорію самаго имени, и мы по можемъ его по оправдать въ нарушеніи порядка частей нашихъ прежнихъ грамматикъ. Обратимъ теперь вниманіе на новое раздѣленіе глагольныхъ видовъ, которые до-сихъ-поръ представляли много сбивчивости и запутанности, а для иностранцевъ были камнемъ преткновенія при изученіи русской грамматики. Черезъ три года минетъ сто лѣтъ съ-тѣхъ-поръ, какъ вышла въ свѣтъ первая русская грамматика, написанная Ломаносовымъ. Съ того времени всѣ наши филологи обращали особенное вниманіе на эту часть русскаго глагола, какъ на одну изъ важныхъ особенностей нашего языка, но несмотря на то она до-сихъ-поръ все еще осталась невполнѣ обработанною и изъясненною. Ломоносовъ составлялъ русскую грамматику по латинской, и потому не различилъ видовъ глагола отъ его временъ, а вмѣстилъ все въ одно спряженіе, подводя русскіе глагольные виды подъ латинскія времена; такимъ образомъ у него вмѣсто трехъ глагольныхъ временъ, свойственныхъ русскому языку, явилось до десяти. Въ 1802 г. Императорская Россійкая Академія издала новую грамматику; здѣсь мы встрѣчаемъ первый намекъ на наши виды, хотя они и не отдѣляются отъ глагольныхъ временъ, смѣшиваясь въ одномъ спряженіи; этотъ намекъ выразился въ четвероякомъ неопредѣленномъ наклоненіи (однократномъ, многократномъ, совершенномъ, несовершенномъ), изъ которыхъ каждое выражаетъ отдѣльный видъ глагола. Въ 1811 году вышла небольшая книжечка "Опытъ спряженія русскихъ глаголовъ", гдѣ встрѣчаются два имени, тогда еще мало извѣстныя, но впослѣдствіи прославившіяся по всей Россіи одинакими трудами-эти имена знакомы всякому, кто только учился русской граматикѣ, имена гг. Греча и Востокова. Первый былъ авторомъ, а второй судьею сказаннаго опыта, въ которомъ были напечатаны его замѣчанія. Здѣсь виды русскаго глагола проясняются, и хотя въ ихъ раздѣленіи выказалось еще много неопредѣленности и сбивчивости, но первый шагъ по пути новаго изслѣдованія былъ уже сдѣланъ. Немного времени спустя, Болдыревъ еще яснѣе опредѣлилъ самостоятельность глагольныхъ видовъ во второй части "Трудовъ" Общества любителей отечественной словесности. Онъ возстаетъ противъ прежнихъ русскихъ грамматикъ за смѣшеніе видовъ и временъ глагола въ одномъ спряженіи; показываетъ, что каждый глагольный видъ имѣетъ свой особенный оттѣнокъ въ значеніи, и слѣдственно, долженъ спрягаться отдѣльно, не смѣшиваясь съ другими видами, потому-что глаголъ обыкновенно спрягается во всѣхъ своихъ временахъ, не перемѣняя своего первоначальнаго значенія. Съ-тѣхъ-поръ гг. Гречъ и Востоковъ своими изслѣдованіями много сдѣлали для русской грамматики; стараясь упростить прежнюю запутанность русскихъ спряженій, они стали прояснять и глагольные виды, какъ особенность нашего языка, и давать имъ особенное мѣсто въ главѣ о глаголѣ. По раздѣленіе самыхъ видовъ у нихъ является еще сбивчивымъ, потому-что самое основаніе раздѣленія весьма неопредѣленно; у нихъ часто одинъ и тотъ же глаголъ безъ всякаго измѣненія можно отнести къ двумъ и тремъ видамъ заразъ; тутъ же подраздѣленія, которыя иногда дѣлятся также на части, необходимо должны сбивать всякаго учащагося. Это подтвердитъ каждый, кто учился по грамматикамъ нашихъ почтенныхъ филологовъ, и это же не мѣшаетъ намъ повторить еще разъ, что ихъ изслѣдованія принесли много пользы русской грамматикѣ. Протоіерей Павскій въ своихъ "Филологическихъ наблюденіяхъ ладъ составомъ русскаго языка" обратилъ особенное вниманіе на глагольные виды, какъ этого требовала важность предмета, и въ-самомъ-дѣлѣ многое въ нихъ указалъ намъ, чего не замѣчали прежніе изслѣдователи. При раздѣленіи глагольныхъ видовъ на однократные и двухъ степеней многократные, онъ взялъ опредѣленное основаніе -- пространство и время, на протяженіи которыхъ совершается дѣйствіе; и если не всѣ русскіе глаголы подойдутъ подъ его раздѣленіе, то тѣмъ не менѣе его изслѣдованія весьма важны: онъ болѣе всѣхъ привелъ наши виды въ ясность и опредѣлилъ ихъ свойства, законы перехода изъ одного въ другой, вліяніе на нихъ предлоговъ и пр. Наши лучшіе учоные филологи, находя въ различныхъ частяхъ "Наблюденій" г. Павскаго много ошибокъ, не отказываютъ имъ и во многихъ достоинствахъ, вполнѣ признавая его заслуги. Но случается иногда встрѣчать нѣкоторыхъ педантовъ, которые думаютъ показать себя черезъ-чуръ учоными, вслѣдствіе чего показываютъ только одно пренебреженіе къ учонымъ изслѣдованіямъ Павскаго, и указывая на его ошибки, не хотятъ въ немъ признать никакого авторитета. Отъ излишества сухой учоности, они педантически объявляютъ, что еще недоказано, есть ли виды въ русскомъ глаголѣ, какъ особенность языка; по ихъ глубокомысленному мнѣнію, намъ нужно воротиться къ грамматикѣ Ломоносова, оставить въ сторонѣ всѣ толки о видахъ, а составлять изъ нихъ различныя времена, вмѣстивъ въ одно спряженіе, и что эти-де виды капъ разъ, будутъ соотвѣтствовать всѣмъ временамъ въ спряженіяхъ (французскомъ, нѣмецкомъ, латинскомъ. Правда ли это? Совѣтуемъ такимъ толкователямъ побольше подумать. Ломоносовъ остался великимъ и при недостаткахъ своей грамматики, а педантство Тредьяковскаго давно осмѣяно ужо Сумароковымъ! Г. Давыдовъ не послѣдовалъ г. Павскому въ раздѣленіи глагольныхъ видовъ, видя что не всѣ русскіе глаголы подходятъ подъ это раздѣленіе, и по тому раздѣлилъ ихъ нѣсколько иначе. Дѣйствіе, говоритъ г. Давыдовъ, происходитъ во времени, которое измѣряется или пространствомъ, отдѣляющимъ одно дѣйствіе отъ другаго, или кратами повторительными одного и того же дѣйствія. Въ латинскомъ, напр., языкѣ употребляется первый способъ различенія дѣйствія въ глаголѣ, въ русскомъ языкѣ -- второй. По этому въ русскомъ языкѣ дѣйствія различаются кратами, во времени происходящими. Эти кратныя степени глагола въ отношеніи къ дѣйствію мы называемъ видами. На этомъ основаніи г. Давыдовъ раздѣляетъ русскіе глаголы по видамъ: на однократные, многократные, неопредѣленно-кратные, а эти послѣдніе еще подраздѣляетъ на начинательные, длительные и окончательные. Во всемъ этомъ раздѣленіи мы видимъ гораздо болѣе простоты и опредѣленности, чѣмъ въ прежнихъ грамматикахъ. Но и надъ нимъ мы нѣсколько задумались. Отъ чего, напр, глаголъ летѣть отнесенъ къ начинательному виду? отъ чего окончательный глаголъ отнесенъ къ неопредѣленно-кратному виду? Если я говорю, онъ краснѣлъ, онъ краснѣетъ, то, конечно, разумѣю здѣсь неопрѣделенное протяженіе времени, необходимое для перехода изъ одного состоянія въ другое; но если я говорю: онъ покраснѣлъ, онъ покраснѣетъ, то здѣсь обращаю только вниманіе на то, что дѣйствіе совершилось или совершится и при томъ одинъ разъ.
   Мнѣ кажется, въ нашей грамматикѣ мы должны различать Мгновенные виды отъ однократныхъ, первые выражаютъ такія физическія дѣйствія, которыя могутъ совершиться въ одинъ мигъ (тряхнуть, кольнуть); вторые же представляютъ дѣйствіи, которымъ нужно извѣстное протяженіе времени, при чемъ эти дѣйствія все-таки выражаютъ, что производились одинъ разъ, а не неопредѣленные краты. Если я говорю я шелъ, я велъ, я заперъ, птица летѣла, то здѣсь я разумѣю одинъ извѣстный случаи, въ которомъ выразилось дѣйствіе. Если это дѣйствіе физическое, которое не можетъ совершаться на одномъ пунктѣ, а требуетъ извѣстнаго пространства, то здѣсь при выраженіи однократности (одного раза въ извѣстное протяженіе времени) дѣйствія, мы также выражаемъ одну опредѣленную черту или одно извѣстное направленіе, по которому совершалось дѣйствіе. Такъ напр., говоря: птица летѣла, я разумѣю, что она совершала это дѣйствіе въ одинъ извѣстный разъ и по одному извѣстному направленію. Еслибы я хотѣлъ выразить неопредѣленность времени или пространства, я бы сказалъ птица летала или летаетъ. Выраженіемъ, напр., я водилъ, я могу иногда представить дѣйствіе одного раза, т. е. дѣйствіе непрерывавшееся, но тогда представляю себѣ неопредѣленность пространства, т. е. что дѣйствіе происходило не по одному извѣстному направленію, а безпрестанно его измѣняло; если же я разумѣю одну извѣстную черту, или одинъ извѣстный пунктъ, въ которыхъ я совершалъ свое дѣйствіе, то въ то же время представляю себѣ это дѣйствіе повторяющееся въ опредѣленномъ мѣстѣ. Такимъ образомъ этотъ видъ дѣйствія, я могу назвать многократнымъ неоопредѣленнымъ, или неопредѣленнократнымъ, или просто неопредѣленнымъ. Сюда могутъ относиться глаголы, въ которыхъ хотя и не выражается мѣстное пространство дѣйствія, по выражается неопредѣленность во времени (думать, разсуждать, писать и пр.). Сюда же безъ всякаго различія могутъ относиться и глаголы, выражающіе переходное состояніе предмета, (краснѣть, бѣлѣть, зябнуть и пр.), глаголы, которые у вашихъ грамматиковъ несовсѣмъ точно названы начинательными. Есть еще другой глагольный видъ, который всегда выражаетъ дѣйствіе, повторявшееся въ извѣстный періодъ времени, и при томъ дѣйствіе давнопрошедшее (хаживалъ, сиживалъ). Этотъ видъ въ полномъ смыслѣ многократный. Что же касается до вида, такъ-называемаго, совершеннаго, то онъ едва ли можетъ составить особый видовой отдѣлъ: выражая оконченность дѣйствія, онъ всегда выражаетъ и его однократность, т. е. дѣйствіе, которое совершалось или совершится одинъ разъ. Всѣ глаголы, выражающіе мгновенность дѣйствія, постоянно глаголы совершенные, они не имѣютъ настоящаго времени, потому-что оконченность дѣйствія можетъ только выразиться въ прошедшемъ или обѣщаться въ будущемъ, а никакъ не въ настоящемъ. Изъ однократныхъ весьма немногіе простые глаголы (дать, лечь, пасть), могутъ назваться совершенными; по большая часть дѣлаются ими съ помощію предлоговъ. Здѣсь мы можемъ сказать, что всѣ предложные глаголы, образовавшіеся изъ простыхъ однократныхъ, удерживая выраженіе однократности, принимаютъ въ то же время выраженіе оконченности, слѣдственно, дѣлаются глаголами совершенными, почему всѣ они лишаются настоящаго времени. Что же касается до глаголовъ неопредѣленнократнаго вида, то здѣсь мы должны замѣтить, что не всѣ предлоги сообщаютъ имъ выраженіе оконченности дѣйствія; но какъ скоро это выраженіе имъ сообщено, они, лишаясь настоящаго времени, переходятъ уже въ однократные, представляющіе, что дѣйствіе совершилось или совершится одинъ разъ, въ опредѣленное время (сходилъ, сдѣлаю, напишу). Наконецъ глаголы многократнаго вида и съ помощію предлоговъ, никогда не выражаютъ оконченности дѣйствія; на нихъ предлоги имѣютъ другое вліяніе: лишаясь выраженія дѣйствія давнопрошедшаго, повторявшагося, такіе глаголы переходятъ въ отдѣлъ неопредѣленно кратнаго вида (расхаживать, проигрывать) и потому принимаютъ всѣ три времени. Переходъ этихъ глаголовъ въ неопредѣленнократный видъ прекрасно и подробно изслѣдованъ г. Павскимъ. Русскіе глаголы мы также можемъ раздѣлить на начинательные (пойду) длительные (иду, хожу) и окончательные или совершенные (сходилъ, схожу), но въ основаніе этого дѣленія мы уже беремъ не краты дѣйствія, выражающагося во времени и въ пространствѣ, а свойство самаго дѣйствія, которое можетъ передъ нами выказываться въ началѣ, въ концѣ и во всѣхъ своихъ моментахъ. Эти глаголы, если хотите, также показываютъ различные виды дѣйствія, по ихъ нельзя смѣшивать въ одно раздѣленіе съ тѣми видами, о которыхъ мы уже говорили; потому было бы весьма удобно называть ихъ не видомъ, а какимъ-нибудь другимъ словомъ, тѣмъ болѣе что они также выражаютъ наши виды, какъ, напр., глаголы длительные, указывая на самое совершеніе дѣйствія и не обращая нашего особеннаго вниманія на начало или конецъ, могутъ быть однократными, неопредѣленными и многократными видами. Вотъ наше мнѣніе о русскихъ глагольныхъ видахъ, мнѣніе, которое у насъ образовалось при внимательномъ изученіи всѣхъ замѣчательныхъ русскихъ грамматикъ и другихъ изслѣдованій по этому предмету; мы не думаемъ никому его навязывать, но напротивъ, съ благодарностію примемъ всѣ замѣчанія, хотя бы они совершенно опровергали пашу систему. Здѣсь же кстати замѣтить объ общемъ глаголѣ, который мы встрѣчаемъ во всѣхъ русскихъ грамматикахъ. Еще Смотрицкій ввелъ его въ свою славянскую грамматику, опредѣливъ такимъ-образомъ: "общій, иже окончаніе страдательнаго {Смотрицкій относилъ окончаніе ся къ страдательному залогу, не упоминая ни о возвратномъ, ни о взаимномъ дѣйствіи.} има, знаменованіе же дѣйствительнаго вкупѣ и страдательнаго; отѣяту бывшу (окончаніе ея) отъ общаго не ктому словенское остаетъ слово; остаютъ реченія ничтоже словенски знаменующая". Ломоносовъ, при составленіи своей грамматики, удерживая многія раздѣленія Смотрицкаго, междупрочимъ внесъ въ русскую грамматику и залогъ общій, а вслѣдъ за Ломоносовымъ повторили тоже самое и всѣ наши грамматики. По спросимъ себя, что выражаетъ этотъ залогъ въ кругу прочихъ залоговъ русскаго глагола. Всѣ другіе залоги мы обыкновенно опредѣляемъ по ихъ внутреннему значенію (дѣйствіе переходящее, непереходящее, возвратное и пр.) Общій же опредѣляется у насъ по своей формѣ; онъ имѣлъ бы полное право войти въ нашу грамматику, какъ отдѣльный залогъ, еслибы мы опредѣляли формою и другіе залоги. Обращая вниманіе на его значеніе, мы должны относить его по большей части къ глаголу среднему и рѣдко къ дѣйствительному (бояться). Зачѣмъ же бы его и не относить прямо къ тому или къ другому сообразно съ его значеніемъ, и по этому не излишне ли, какъ отдѣльный залогъ, онъ внесенъ въ нашу грамматику? Г. Давыдовъ и въ этомъ отношеніи несовсѣмъ подражалъ прежнимъ грамматикамъ: онъ не уничтожаетъ общаго залога, но вмѣстѣ съ взаимнымъ подводитъ, какъ особыя формы, подъ залогъ средній. Мы не станемъ говорить о всѣхъ частяхъ грамматики г. Давыдова, гдѣ всякій Русскій, любящій заниматься своимъ роднымъ языкомъ, найдетъ много упрощеннаго, новаго и любопытнаго; по укажемъ только на раздѣленіе частей рѣчи: слова знаменательныя и служебныя, укажемъ для того, чтобы замѣтить, какъ нашъ безсмертный Ломоносовъ теперь оправдывается во многомъ, что послѣ него было отвергнуто. Ломоносовъ раздѣлилъ всѣ слова на главныя (имя, глаголъ) и служебныя. За такое раздѣленіе на него напалъ Сумароковъ, упрекая особенно за то, что онъ мѣстоимѣніе отнесъ къ служебнымъ частямъ рѣчи. Слѣдующіе грамматики также не признали законнымъ раздѣленіе Ломоносова. Но г. Давыдовъ вновь утвердилъ его, основываясь на значеніи словъ, какъ словъ понятій и словъ отношеній. Между словами знаменательными и служебными онъ поставляетъ нарѣчія, которыя могутъ быть и тѣми и другими, по чему и названы знаменательно-служебными. Точно также Ломоносовъ, считая правильнымъ раздѣленіе Смотрицкаго глаголовъ на 2 спряженія (по 2 лицу ед. чис. наст. вр. еши, иши), внесъ его и въ свою грамматику. Черезъ сорокъ семь лѣтъ Россійская Академія отвергла такое раздѣленіе, признавъ за лучшее другое (на 4 спряж. по неоконч. наклоненію). Впослѣдствіи, г. Востоковъ возстановилъ раздѣленіе Ломоносова, которое потомъ призналъ законнымъ г. Павскій, а нынѣ его подтверждаетъ и г. Давыдовъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, съ перваго взгляда всѣ русскіе глаголы передъ нами распадается на два отдѣла, различаясь между-собою въ лицахъ настоящаго врем. изъяв. накл. и въ причаст. наст.; и если необходимо раздѣленіе въ русскихъ спряженіяхъ, то естественнѣе всего взять раздѣленіе ломоносовское.
   Въ-заключеніе скажемъ, что грамматика Г. Давыдова теперь составляетъ у насъ лучшую изъ всѣхъ русскихъ грамматикъ. Конечно и самъ г. Давыдовъ не назоветъ ее совершенствомъ, потому-что совершенства наша Грамматика можетъ достигнуть только тогда, когда русская филологія намъ представитъ всѣ свои конечные выводы, а это время настанетъ еще не такъ скоро. Наконецъ замѣтимъ, что еще ни одна русская грамматика не была такъ прекрасно издана, какъ "Опытъ общесравнительной Грамматики русскаго языка".

"Сынъ Отечества", No 6, 1852

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru