Дидро Дени
Мысли по поводу объяснения природы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Философская библіотека изд. М. И. Семенова.-- Философы-Матеріалисты.

Дэни Дидро.

Избранныя философскія произведенія.

Переводъ съ предисловіемъ Виктора Серёжникова.

   

Мысли по поводу объясненія природы.

1754 г.

Предварительныя замѣчанія.

   "Мысли по поводу объясненія природы" больше, чѣмъ какое-либо другое произведеніе Дидро, подали поводъ считать его философомъ, полнымъ высокомѣрія и туманности въ философскихъ разсужденіяхъ. Высокомѣріе видѣли въ горделивомъ заявленіи: "Молодой человѣкъ, возьми и читай", по поводу котораго Фридрихъ II замѣтилъ: "Вотъ книга, которой я не буду читать: она написана не для меня, бородача". Въ "Мысляхъ" находили много туманнаго, потому что, дѣйствительно, въ нихъ больше остроумныхъ догадокъ и гипотезъ, чѣмъ наблюденныхъ фактовъ и выводовъ изъ нихъ. Нѣкоторые находили также неумѣстнымъ со стороны человѣка, хваставшагося любовью къ математикѣ и знаніемъ ея, въ моментъ самаго расцвѣта ея, когда въ ней работали Бернуйи, Клеро, Д'Аламберъ, заявленіе, что царство математики кончилось и начинается царство естественныхъ наукъ.
   Тѣмъ не менѣе время показало, что не было ничего болѣе справедливаго, чѣмъ это утвержденіе. Математики XVIII в., какъ говоритъ Дидро, поставили "Геркулесовы столбы" въ своей наукѣ, и впослѣдствіи въ ней уже не было ни одного великаго открытія, котораго нельзя было бы предвидѣть. Естественныя же науки и физико-химическія, наоборотъ, проложили, вмѣстѣ съ Энциклопедіей, новый путь, на которомъ онѣ находятся и въ настоящее время, и но которому онѣ съ каждымъ днемъ подвигаются впередъ, и нѣтъ возможности предугадать предѣлъ ихъ славнаго шествія и завоеваній.
   Такова великая идея, господствующая въ этой книгѣ. Она дѣлаетъ произведеніе Дидро самымъ важнымъ изъ всѣхъ его произведеній, и Огюстъ Контъ не ошибался, когда отводилъ ему почетное мѣсто въ своей "Позитивной Библіотекѣ".
   Если на страницахъ этого произведенія и встрѣчается нѣсколько рискованныхъ догадокъ, то ихъ слѣдуетъ оцѣнивать съ точки зрѣнія, высказанной авторомъ въ слѣдующихъ словахъ: "Въ дѣлѣ просвѣщенія людей чаще рѣчь идетъ не о томъ, чтобы найти истину, а о томъ, чтобы наставить ихъ на размышленіе о той или другой удачной или неудачной попыткѣ".
   И попытки такого рода авторъ сѣетъ повсюду щедрой рукой.
   Что же касается туманностей, чего мы, съ своей стороны, не замѣтили, то вѣдь нужно имѣть въ виду, что г.г. Шомэ, Фреропы, Палиссо, Моро всегда были насторожѣ, и потому приходилось быть очень осторожнымъ, чтобы не дать имъ въ руки лишняго противъ себя оружія. Дидро зналъ, что они не поймутъ его, если онъ подвергнетъ тяжелому испытанію ихъ познанія и проницательность, и на самомъ дѣлѣ оказалось то, что онъ писалъ для узкаго круга философовъ.
   Благодаря такому пріему цѣль была достигнута; со стороны враговъ произведеніе встрѣтило лишь слабыя нападки. Безъ конца и на всѣ лады повторяли: "Молодой человѣкъ, возьми и читай". "Маленькія письма о великихъ философахъ", "Воспоминанія о Какуа" и ихъ "Катихизисъ", "Dunciade" и всѣ подобныя имъ сатиры, скорѣе глупыя, чѣмъ злыя, издѣвались, называли Дидро Ликофрономъ, но не могли найти матеріала для судебнаго преслѣдованія и заточенія Дидро въ Бастилію.
   Изъ отзывовъ современниковъ мы укажемъ только на статью въ ".Перепискѣ" Гримма, въ которой Гриммъ восторгается и формой, и содержаніемъ "Мыслей", и на отзывъ Клемана, въ общемъ безпристрастнаго, но мѣщански отсталаго судьи, который писалъ: "Вы найдете тамъ то туманную болтовню, столь же легкомысленную, сколь ученую, то цѣлую цѣпь ошибочныхъ, поспѣшныхъ разсужденій. Но если у васъ хватитъ мужества послѣдовать за авторомъ въ его пещеру, то время отъ времени вамъ удастся увидѣть счастливые проблески свѣта... Какъ жаль, что этотъ писатель, которому нельзя отказать въ богатствѣ идей, рѣдкой проницательности и исключительной просвѣщенности, остается еще такимъ заманчиво-восхитительнымъ, такимъ задорнымъ, такимъ отчаяннымъ метафизикомъ!"
   Маркизъ де-Польми въ примѣчаніяхъ къ каталогу своей библіотеки (Bibliothèque de l'Arsenal) выражается так. обр.: "Эта смѣлая книга наполнена больше метафизикой, чѣмъ физикой. Въ этомъ произведеніи Дидро нападаетъ на "Систему природы" Мопертюи, которая тогда появилась на латинскомъ языкѣ за подписью профессора изъ Эрлангена. Это нападеніе и нѣкоторыя другія заставили Мопертюи раскрыть свой псевдонимъ и издать по-французски свою {Ошибка; "Vénus physique" появилась въ 1745 г.и была опровергнута въ 1746 г.; г. Бассэ де Розье въ его "Anti-Venus physique".} "Vénusphysique".
   Вольтеръ, кажется, не зналъ "Мыслей". Онъ не былъ бы доволенъ заключительнымъ выводомъ противъ послѣдователей Ньютона и протестовалъ бы во имя деизма, какъ это сдѣлалъ его другъ Фридрихъ. Впрочемъ, вполнѣ возможно, что онъ многаго не понялъ бы въ этой книгѣ, написанной такимъ содержательнымъ, строго величественнымъ стилемъ, и изобилующей такимъ богатствомъ идей.
   Дамиронъ находитъ въ этомъ произведеніи лишь очень неопредѣленные слѣды вѣры въ существованіе Бога и человѣческой души. Берсо (Etudessurle XVIII s.) менѣе снисходителенъ; но онъ излагаетъ всю философію Дидро и дополняетъ "Мысли" "философскими принципами матеріи и движенія". По нашему мнѣнію, такъ именно и слѣдуетъ поступать. Хотя послѣдняя вещь была написана гораздо позже (въ 1770 г.), но она, очевидно, преслѣдуетъ цѣль дополнить "Объясненіе природы". Начиная съ "Письма о слѣпыхъ" философія Дидро является законченной; въ нее онъ не внесетъ больше измѣненій. Уступки, которыя онъ дѣлалъ иногда, внушались ему осторожностью, но онѣ не имѣютъ большого значенія для его міровоззрѣнія. Мы даемъ "философскіе принципы матеріи и движенія" въ качествѣ приложенія къ "Мыслямъ". Впрочемъ, такова традиція.
   

Мысли по поводу объясненія природы.

(1754 г.)

   Молодымъ людямъ, имѣющимъ склонность къ изученію природы.
   Молодой человѣкъ, возьми и читай это произведеніе. Если ты сможешь дочитать его до конца, ты будешь способенъ понимать лучшее. Такъ какъ я скорѣе склоненъ къ тому, чтобы упражнять твой умъ, чѣмъ обучать тебя, то для меня не важно, воспримешь ты мои идеи или отвергнешь ихъ, лишь бы онѣ всецѣло овладѣли твоимъ вниманіемъ. Кто-нибудь, болѣе способный, научитъ тебя познавать силы природы, для меня будетъ достаточно заставить тебя испытать свои.
   P. S. Еще одно слово, и я оставлю тебя. Помни всегда, что природа не Богъ, человѣкъ не машина, гипотеза не фактъ, и будь увѣренъ, что ты не поймешь меня во всѣхъ тѣхъ мѣ стахъ этого произведенія, гдѣ, по твоему мнѣнію, ты замѣтишь что-нибудь противорѣчащее этимъ принципамъ.

1.

   Я буду писать о природѣ. Пусть мысли мои выходятъ изъ-подъ пера въ томъ порядкѣ, въ какомъ предметы отражаются въ моемъ воображеніи; такъ лучше обозначится движеніе и ходъ моихъ размышленій. Это будутъ или общепризнанные взгляды на опытъ, или взгляды отдѣльныхъ лицъ на феноменъ, который, повидимому, занимаетъ и дѣлитъ на двѣ группы всѣхъ нашихъ философовъ. У однихъ изъ нихъ, по моему мнѣнію, много инструментовъ и мало идей, у другихъ много идей и вовсе нѣтъ инструментовъ. Интересы истины, казалось бы, требуютъ, чтобы тѣ, которые мыслятъ, соблаговолили, наконецъ, объединиться съ тѣми, которые дѣйствуютъ, чтобы спекуляція была предрасположена отдаваться движенію, чтобы въ своемъ безконечномъ движеніи она работала цѣлесообразнѣе, чтобы объединить и одновременно направить противъ непокорной природы всѣ наши силы, и чтобы въ этой, такъ сказать, лигѣ философовъ каждый исполнялъ свою роль.
   

2.

   Область математиковъ -- интеллектуальный міръ, -- такова истина, съ величайшей смѣлостью и твердостью провозглашенная въ наши дни, истина, которую не упуститъ изъ виду хорошій физикъ и которая, навѣрное, повлечетъ за собой весьма плодотворныя послѣдствія. То, что въ этой области принимается за строгую истину, совершенно теряетъ это свое преимущество, когда спускается къ намъ, на нашу землю. Отсюда сдѣлали выводъ, что дѣло экспериментальной философіи внести поправки въ построенія геометріи, и этотъ выводъ былъ признанъ самими геометрами.
   По для чего съ помощію опыта исправлять геометрическое построеніе? Не проще ли удовлетвориться результатами опыта? Ясно, что математическія науки, особенно высшія, не даютъ безъ опыта точныхъ выводовъ, что онѣ представляютъ изъ себя нѣчто въ родѣ общей метафизики, гдѣ тѣла лишаются своихъ индивидуальныхъ качествъ, и что, пожалуй, оставалось только написать большой трудъ подъ названіемъ: "Примѣненіе опыта въ геометріи" или "Трактатъ объ аберраціи измѣреній".
   

3.

   Я не знаю, есть ли что нибудь общее между способностью къ игрѣ и умомъ математика, но есть много общаго между игрой и метаматикой. Оставляя въ сторонѣ неувѣренность въ исходѣ игры, создаваемую удачей или неудачей, или сравнивая ее съ неточностью въ абстрактныхъ вычисленіяхъ въ математикѣ, мы можемъ разсматривать партію игры, какъ неопредѣленный рядъ проблемъ, подлежащихъ, при данныхъ условіяхъ, разрѣшенію. Нѣтъ ни одного вопроса въ математикѣ, къ которому не подошло бы такое опредѣленіе; вещь математика существуетъ въ природѣ не больше, чѣмъ вещь игрока. И въ томъ, и въ другомъ случаѣ мы имѣемъ дѣло съ условнымъ явленіемъ. Геометры, унижая метафизиковъ во мнѣніи людей, были далеки отъ мысли, что вся ихъ наука не что иное, какъ метафизика. Однажды спросили геометра:
   "Кого называютъ метафизикомъ?"
   Геометръ отвѣтилъ:
   "Человѣка, который ничего не знаетъ".
   Химики, физики, натуралисты и всѣ тѣ, кто прибѣгаетъ къ опыту въ своихъ изслѣдованіяхъ, оскорбленные не менѣе метафизика въ своихъ чувствахъ, кажется, готовы отомстить за метафизику и отнести то же самое опредѣленіе къ геометру. Они говорятъ:
   "Къ чему всѣ эти глубокія теоріи о небесныхъ тѣлахъ, всѣ эти безконечныя вычисленія раціональной астрономіи, если онѣ не избавляютъ Брэдлея или Лемонье отъ необходимости дѣлать наблюденія надъ небомъ?"
   А я говорю:
   "Счастливъ геометръ, у котораго серьезное изученіе абстрактныхъ наукъ не ослабило чувства прекраснаго, которому Горацій и Тацитъ такъ же близки, какъ и Ньютонъ, который сумѣетъ открыть свойства кривой и почувствовать красоты поэтическаго произведенія, мысль и открытія котораго останутся на всѣ времена, и который будетъ почтенъ всѣми академіями! Онъ не погрязнетъ во мракѣ неизвѣстнсти, не будетъ бояться пережить свое имя".
   

4.

   Мы -- въ преддверіи великой революціи въ научной области. По той склонности умовъ къ морали, къ литературѣ, къ исторіи природы, къ опытной физикѣ, которая замѣчается въ настоящее время, я почти съ увѣренностью скажу, что не пройдетъ и ста лѣтъ, какъ въ Европѣ нельзя будетъ насчитать трехъ великихъ геометровъ. Геометрія остановится на томъ мѣстѣ, гдѣ се оставятъ Бернуйи, Эйлеръ, Мопертюи, Клеро, Фонтэнъ, Д'Аламберъ и Лагранжъ. Они поставятъ Геркулесовы столбы. Дальше этихъ столбовъ не пойдутъ. Труды ихъ будутъ жить въ грядущихъ вѣкахъ, подобію египетскимъ пирамидамъ, которыя своими испещренными гіероглифами громадами пробуждаютъ въ насъ ужасающую мысль о могуществѣ и богатствахъ людей, воздвигшихъ ихъ.
   

5.

   Когда начинаетъ зарождаться какая-нибудь наука, то, благодаря величайшему уваженію, которымъ пользуются въ обществѣ основоположники ея, благодаря желанію самому познать вещь, о которой много говорятъ, благодаря надеждѣ прославиться какимъ-нибудь открытіемъ, наконецъ, изъ честолюбивыхъ побужденій пріобщиться къ сонму знаменитыхъ людей, всѣ устремляются къ этой наукѣ. На время ею занимается безконечное множество различныхъ личностей. Это или люди свѣта, которыхъ гнететъ бездѣлье, или перебѣжчики изъ другихъ областей знанія, мечтающіе создать себѣ въ модной наукѣ репутацію, которой они тщетно добивались въ другой области; одни дѣлаютъ себѣ изъ нея ремесло, другіе тяготѣютъ къ ней по склонности. Такая масса силъ, сосредоточенныхъ на этой наукѣ, довольно быстро приводитъ ее къ тому предѣлу, до котораго она можетъ дойти. Но по мѣрѣ того, какъ ея границы расширяются, границы уваженія къ ней суживаются. Остается уваженіе только къ тѣмъ, кто отмѣченъ превосходствомъ силъ. Толпа таетъ, уже не отправляются теперь въ невѣдомую страну, гдѣ счастье стало рѣдкимъ. Остаются тамъ только торгаши, которымъ она даетъ кусокъ хлѣба, да нѣсколько геніальныхъ людей, которыхъ она продолжаетъ прославлять еще долго послѣ того, какъ престижъ ея палъ, и открылись глаза на безполезность ихъ труда. На эти работы смотрятъ, какъ на подвигъ, дѣлающій честь человѣчеству. Вотъ краткій историческій очеркъ геометріи и всѣхъ наукъ, которыя перестанутъ учить или нравиться; я не исключаю отсюда и исторію природы.
   

6.

   Сопоставляя безконечное множество феноменовъ природы съ ограниченностью нашего ума и слабостью нашихъ органовъ и принимая во вниманіе медленность нашихъ работъ, долгіе и частые перерывы въ. нихъ и рѣдкое появленіе геніевъ-творцовъ, что можемъ мы познать, кромѣ разрозненныхъ, оторванныхъ отъ общей великой цѣпи частей?.. Пусть экспериментальная философія работаетъ цѣлые вѣка, и все-таки матеріалъ, собранный ею, не поддающійся въ концѣ концовъ обработкѣ, благодаря своей подавляющей массѣ, далеко еще не былъ бы исчерпывающимъ. Сколько нужно было бы томовъ только для того, чтобы помѣстить термины, обозначающіе различныя коллекціи феноменовъ, если бы феномены были намъ извѣстны? Когда, наконецъ, философскій языкъ станетъ законченнымъ? А если бы онъ сталъ когда-нибудь законченнымъ, кто же изъ людей могъ бы знать его? Если бы Вѣчный, чтобы явить намъ свое всемогущество болѣе очевиднымъ образомъ, чѣмъ оно проявлено имъ въ чудесахъ природы, соблаговолилъ собственной рукой начертать на страницахъ книги сущность мірового механизма, кто повѣритъ, что эта грандіозная книга была бы болѣе доступна намъ, чѣмъ сама вселенная? Сколько страницъ ея долженъ былъ бы понять тотъ философъ, который, несмотря на всю мощь своей головы, не былъ увѣренъ въ томъ, что онъ усвоилъ хотя бы только выводы, съ помощью которыхъ одинъ древній геометръ опредѣлялъ отношеніе шара къ цилиндру? На ея страницахъ мы находили бы довольно хорошую мѣру для силы нашего ума и еще лучшую сатиру на наше тщеславіе. Мы могли бы сказать: ферма дошелъ до такой-то страницы, Архимедъ подвинулся на нѣсколько страницъ дальше.
   Какова же цѣль наша? Выполненіе работы, которая никогда не можетъ быть выполнена, и которая была бы выше человѣческаго пониманія, если бы она. была закончена. Не безумнѣе ли мы первыхъ обитателей равнины Сенааръ? Мы знаемъ, что между землей и небесами безконечное разстояніе, и не перестаемъ возводить башню. Но можно ли предположить, что наступить время, когда наша обезкураженная гордость броситъ эту работу? На основаніи чего можно судить, что, живя здѣсь въ тѣснотѣ и среди неудобствъ, она все-таки будетъ упорно трудиться надъ постройкой необитаемаго дворца за предѣлами атмосферы? Если же она будетъ упорствовать, не остановитъ ли ее смѣшеніе языковъ, уже теперь слишкомъ чувствительное и слишкомъ неудобное въ естественной исторіи? Впрочемъ, полезность ставитъ всему границы. Полезность положитъ предѣлы опытной физикѣ въ нѣсколько столѣтій подобно тому, какъ теперь она дѣлаетъ это съ геометріей. Я отпускаю этой наукѣ нѣсколько столѣтій, потому что сфера ея полезности безконечно обширнѣе, чѣмъ у какой либо абстрактной науки, и потому что она безспорно является основой нашихъ истинныхъ знаній.
   

7.

   Поскольку вещи существуютъ только въ нашемъ представленіи, онѣ являются лишь нашими мнѣніями, это -- наши понятія, которыя могутъ быть истинными или ложными, спорными или безспорными. Они становятся прочными только въ связи съ внѣшними предметами. Эта связь создается или непрерывной цѣлью опытовъ, или непрерывной цѣпью разсужденій, которая однимъ концомъ упирается въ наблюденіе, а другимъ въ опытъ; или цѣпью то тамъ, то здѣсь среди разсужденій разсѣянныхъ опытовъ, какъ грузъ на ниткѣ, прикрѣпленной обоими концами,-- безъ груза нитка стала бы игрушкой малѣйшихъ колебаній воздуха.
   

8.

   Понятія, не имѣющія никакой опоры въ природѣ, можно сравнить съ тѣми лѣсами Сѣвера, гдѣ деревья безъ корней. Достаточно легкаго порыва вѣтра, чтобы перевернуть цѣлый такой лѣсъ,-- достаточно незначительнаго факта, чтобы перевернуть цѣлый лѣсъ идей.
   

9.

   Люди едва чувствуютъ, какъ суровы законы отысканія истины и какъ ограничены наши средства. Все сводится къ тому, чтобы отъ чувствъ переходить къ размышленію, и отъ размышленія -- къ чувствамъ; безпрерывно углубляться въ себя и возвращаться къ дѣйствительности, это -- работа пчелы. Напрасно убивать пчелу, если не входишь въ улей, наполненный воскомъ. Безцѣльно собирать воскъ, если не умѣешь дѣлать изъ него сотовъ.
   

10.

   Но, къ несчастью, легче и короче освѣдомляться у себя, чѣмъ у природы. Къ тому же разумъ склоненъ пребывать въ самомъ себѣ, а инстинктъ растекаться во внѣ. Инстинктъ безпрестанно разсматриваетъ, пробуетъ, трогаетъ, слушаетъ, и онъ, можетъ быть, больше научился бы опытной физикѣ, изучая животныхъ, чѣмъ слѣдя за курсомъ какого-нибудь профессора. Въ поступкахъ животныхъ нѣтъ шарлатанства. Они идутъ къ своей цѣли, не заботясь о томъ, что окружаетъ ихъ: если они поражаютъ насъ, то это вовсе не входитъ въ ихъ намѣренія. Удивленіе -- первый эффектъ, производимый грандіознымъ феноменомъ; задача философіи -- разсѣять его. Курсъ опытной философіи долженъ сдѣлать слушателей болѣе образованными, а не болѣе изумленными. Гордиться феноменами природы, приписывая себѣ авторство ихъ, значитъ подражать глупости издателя {Костъ (?), который дѣйствительно вложилъ много своего въ примѣчанія къ своему изданію Монтэня (Лондонъ, 1724).} "Опытовъ", который не могъ слышать имени Монтэня безъ краски стыда. Признаніе недостаточности своихъ знаній -- великій урокъ; у людей часто бываетъ поводъ давать такой урокъ. Не лучше ли пріобрѣсти довѣріе другихъ искреннимъ заявленіемъ; я ничего не знаю, чѣмъ бормотать какія-то слова и становиться жалкимъ въ своихъ потугахъ найти всему объясненіе? Кто откровенно сознается въ незнаніи того, чего онъ не знаетъ, располагаетъ меня къ себѣ и побуждаетъ вѣрить тому, что онъ начинаетъ мнѣ объяснять.
   

11.

   Удивленіе часто возникаетъ оттого, что мы предполагаемъ существованіе многихъ чудесъ тамъ, гдѣ есть только одно чудо; оттого, что мы воображаемъ наличность въ природѣ столькихъ отдѣльныхъ актовъ, сколько насчитывается феноменовъ, Между тѣмъ какъ природа никогда, можетъ быть, не производила болѣе одного акта. Если бы даже она была, поставлена въ необходимость производить много актовъ, то разнообразные результаты ихъ, повидимому, проявлялись бы изолированно; появились бы группы независимыхъ другъ отъ друга феноменовъ, и вся эта цѣпь, непрерывность которой предполагается въ философіи, распалась бы во многихъ мѣстахъ. Абсолютная независимость хотя бы одного факта несовмѣстима съ идеей о цѣломъ, а безъ идеи о цѣломъ нѣтъ философіи.
   

12.

   Повидимому, природѣ нравится безконечно и разнообразно варіировать {См. въ "Естественной Исторіи" Бюффона Исторію осла и небольшую работу на латинск. яз. подъ заглавіемъ: "Diesertatio inauguralis metaphysica, de universals naturae systemate, pro gradu docteris habita", отпечатанную въ Эрлангенѣ въ 1761 г. и привезенную во Францію г. де-М... (Мопертюи) въ 1763 г. (Дидро). Гете, какъ и Жофруа Сентъ-Илеръ, развилъ въ своихъ работахъ по естественной исторіи ту же точку зрѣнія.} одинъ и тотъ же механизмъ. Она оставляетъ какой-нибудь родъ своихъ произведеній только послѣ того, какъ умножитъ во всевозможныхъ видахъ индивидовъ его. Разсматривая животное царство и замѣчая, что среди четверонотхъ нѣтъ ни одного животнаго, функціи и части котораго, особенно внутреннія, цѣликомъ не походили бы на таковыя же другого четвероногаго, развѣ не повѣришь охотно, что нѣкогда было одно первое животное, прототипъ всѣхъ животныхъ, природа котораго сдѣлала только то, что удлинила, укоротила, трансформировала, умножила, срастила извѣстные органы? Вообразите соединенными вмѣстѣ пальцы руки и поготную матерію въ такомъ изобиліи, что, расширяясь и вздуваясь, она заволакиваетъ и покрываетъ все, -- вмѣсто руки человѣка вы будете имѣть ногу лошади {См. въ L'Histoire naturelle générale à particulière par М. Daubentont. Описаніе лошади. (Дидро)}. Видя, какъ послѣдовательныя метаморфозы пласта прототипа, каковъ бы онъ ни былъ, незамѣтными переходами сближаютъ одно царство съ другимъ, и какъ онѣ заселяютъ межи двухъ царствъ (если мнѣ будетъ позволено употребить терминъ межи для обозначенія границу тамъ, гдѣ на самомъ дѣлѣ нѣтъ никакого дѣленія), и какъ онѣ заселяютъ, говорю я, межи двухъ царствъ существами сомнительными, неопредѣленными, по большей части, лишенными формъ, свойствъ и функцій одного царства и снабженными формами, свойствами и функціями другого, -- видя все это, кто не почувствовалъ бы въ себѣ склонность повѣрить тому, что нѣкогда было только одно первое существо -- прототипъ всѣхъ живыхъ существъ?
   Но признаете ли вы вмѣстѣ съ докторомъ Бауманомъ {Бауманъ -- псевдонимъ Мопертюи на цитированномъ въ предыдущемъ примѣчаніи сочиненіи. Это сочиненіе появилось на франц. яз. немного позже "Объясненія природы" подъ заглавіемъ: Essai sur la fonction des corps organises съ предувѣдомленіемъ отъ издателя (аббата Трюблэ). Его выдавали за переводное произведеніе, но это былъ, какъ замѣчаетъ Гриммъ, "подлинный оригиналъ", къ несчастью, "испорченный весьма плоскимъ предисловіемъ", гдѣ Фреронъ и Дидро поставлены на одну доску. Въ полномъ собраніи сочиненій Мопертюи (Ліонъ, 1768 или 1766) эта диссертація носитъ заглавіе: "Система Природы", какъ книга Гольбаха, съ которой не слѣдуетъ смѣшивать ее.} истинной эту философскую догадку или отвергнете ее, какъ ложную, вмѣстѣ съ Бюффономъ, вы все-таки не будете отрицать, что слѣдуетъ принять ее, какъ гипотезу, важную для прогресса опытной физики, раціональной философіи, для открытія и объясненія явленій, связанныхъ съ организаціей живыхъ существъ. Ибо очевидно, что природа не могла сохранить столько сходства въ частяхъ и установить столько разнообразія въ формахъ безъ того, чтобы не выявить въ одномъ организованномъ существѣ то, что она отняла у другого. Природа подобна женщинѣ, которая любитъ наряжаться и которая, показывая изъ подъ своихъ нарядовъ то одну часть тѣла, то другую, подаетъ своимъ настойчивымъ поклонникамъ нѣкоторую надежду узнать ее когда-нибудь всю.
   

13.

   Открыли, что у одного пола такая же сѣмянная жидкость, какъ у другого. Части, содержащія эту жидкость, не составляютъ больше тайны. Замѣтили, что въ извѣстныхъ органахъ самки происходятъ особенныя измѣненія, когда, природа понуждаетъ ее искать самца {См. въ L'Histoire naturelle générale et particulière. Рѣчь о зарожденіи. (Дидро). Вся система Бюффона по вопросу о варожденіи ложна, ложны и выводы Дидро, основанные на ней.}. Сравнивая въ процессѣ схожденія половъ симптомы ихъ наслажденія и убѣждаясь, что страсть выливается у нихъ обоихъ въ формѣ одинаково характерныхъ для нихъ порывовъ, нельзя не придти къ выводу, что у нихъ происходитъ одинаковое истеченіе сѣмянной жидкости. Но гдѣ и какъ происходитъ это истеченіе у женщины? Что дѣлается съ жидкостью? Какимъ путемъ слѣдуетъ она? Это люди узнаютъ тогда, когда природа, не во всемъ и не вездѣ одинаково таинственная, разоблачитъ себя въ какомъ-нибудь другомъ видѣ, что, очевидно, случится однимъ изъ слѣдующихъ двухъ способовъ: или формы у органовъ станутъ болѣе явственными, или истеченіе жидкости, благодаря ея чрезвычайному изобилію, сдѣлается чувствительнымъ въ самомъ началѣ его и на всемъ его пути. То, что отчетливо было видно у одного существа, не замедлитъ обнаружиться у другого, подобнаго ему. Въ опытной физикѣ научаются познавать незначительныя явленія по большимъ, какъ въ раціональной великія явленія познаются по малымъ.
   

14.

   Я представляю себѣ необъятную область наукъ широкимъ полемъ, усѣяннымъ темными и свѣтлыми пятнами. Цѣль нашихъ работъ должна заключаться или въ томъ, чтобы расширить границы свѣтлыхъ пятенъ, или въ томъ, чтобы умножить на полѣ источники свѣта. Первое -- дѣло генія -- созидателя, второе -- дѣло совершенствующейся прозорливости.
   

15.

   Въ нашемъ распоряженіи имѣются три главныхъ способа изученія: наблюденіе природы, размышленіе и опытъ. Наблюденіе собираетъ факты, размышленіе комбинируетъ ихъ, опытъ провѣряетъ результаты комбинацій. Необходимо прилежаніе для наблюденія природы, глубина для размышленія и точность для опытовъ. Рѣдко встрѣчаются всѣ эти три способа вмѣстѣ. И геніи-творцы появляются не часто.
   

16.

   Въ поискахъ за истиной философъ часто бываетъ похожъ на неумѣлаго политика, который не видитъ выгодныхъ сторонъ представившагося случая въ то время, какъ какой-нибудь крохоборъ въ политикѣ случайно нащупываетъ ихъ. Нужно, однако, сознаться, что среди такихъ крохоборовъ въ области опыта есть много неудачниковъ: иной изъ нихъ всю свою жизнь затратитъ на наблюденія за насѣкомыми и ничего новаго не увидитъ, а другой мимоходомъ броситъ на нихъ взглядъ и замѣтитъ полипа {Открытъ и изученъ Трамблеемъ,} ими травяную вошь-гермафродита {Боннэ первый замѣтилъ въ 1740 г. этотъ фактъ страннаго воспроизведенія вши, извѣстнаго теперь подъ названіемъ партеногенезиса, такъ какъ въ дѣйствительности потомство ея происходитъ отъ раньше бывшаго оплодотворенія, а не отъ гермафродитизма, какъ думали въ моментъ этого открытія. См. также Физіологію Галлера.}.
   

17.

   Развѣ міру не доставало геніальныхъ людей? Нисколько. Развѣ они недостаточно размышляли и изучали? Еще того меньше. Исторія наукъ изобилуетъ славными именами, поверхность земли усѣяна памятниками нашихъ трудовъ. Почему же такъ мало истинныхъ знаній въ нашемъ распоряженіи? Какой рокъ виситъ надъ науками, которыя такъ медленно подвигаются впередъ? Развѣ намъ суждено остаться дѣтьми навсегда? Я ужъ отвѣтилъ на эти вопросы. Абстрактныя науки слишкомъ долго и слишкомъ безплодно занимали лучшіе умы; люди или не изучали того, что важно знать, или изучали безсистемно, не имѣя ни опредѣленной точки зрѣнія, ни плана; нагромождали безъ конца слова, а знаніе вещей оставалось въ загонѣ.
   

18.

   Истинный пріемъ философствованія заключался и, вѣроятно, будетъ заключаться въ томъ, чтобы приходить на помощь разумомъ разуму, разумомъ и опытомъ -- чувствамъ, приспособлять чувства къ природѣ, пользоваться природой для изобрѣтенія инструментовъ, инструментами -- для изслѣдованій и усовершенствованія ремеслъ, которыя предоставятъ народу, чтобы научить его уважать философію.
   

19.

   Есть только одно средство сдѣлать философію цѣпной въ глазахъ простонародья: показать ея полезность. Простой народъ всегда спрашиваетъ: какая польза отъ этого? и никогда не слѣдуетъ отвѣчать ему: никакой; онъ не знаетъ, что то, что просвѣщаетъ философа, и то, что приноситъ пользу простонародью, вещи совершенно различныя, такъ какъ разумъ философа часто просвѣщается тѣмъ, что вредно, и затемняется тѣмъ, что полезно.
   

20.

   Факты, каковы бы они ни были по своей природѣ, составляютъ истинное богатство философа. Но одинъ изъ предразсудковъ раціональной философіи заключается въ томъ, что человѣкъ, который не сумѣетъ сосчитать свои экю, будетъ не богаче другого, у котораго только одинъ экю. Къ несчастью, раціональная философія гораздо больше занята сопоставленіемъ и связываніемъ имѣющихся въ ея распоряженіи фактовъ, чѣмъ собираніемъ новыхъ.
   

21.

   Собирать и связывать факты, это два очень трудныхъ занятія; философы раздѣлили ихъ между собою. Одни, полезные и трудолюбивые копуны, всю жизнь проводятъ въ накопленіи матеріаловъ; другіе, гордые строители, спѣшатъ приложить ихъ къ дѣлу.
   До сихъ поръ время разрушало почти всѣ сооруженія раціональной философіи. Рано или поздно запыленный кропатель выноситъ изъ подземелья, гдѣ онъ роетъ въ-слѣпую, кусокъ, гибельный для всей этой архитектуры-созданія головы; она рушится и остаются лишь груды обломковъ до прихода другого смѣлаго генія, который примется создавать изъ нихъ новыя комбинаціи. Счастливъ философъ -- систематикъ, котораго, какъ нѣкогда Эпикура, Лукреція, Аристотеля, Платона, природа одаритъ могучимъ воображеніемъ, великимъ краснорѣчіемъ, искусствомъ представлять свои идеи въ яркихъ и возвышенныхъ образахъ! Сооруженіе, воздвигнутое имъ, можетъ быть, падетъ когда-нибудь, но среди развалинъ уцѣлѣетъ его статуя, и скала, сорвавшаяся съ горы, не разобьетъ ее, такъ какъ она не на глиняныхъ ногахъ.
   

22.

   У разума есть свои предразсудки, у чувства -- свои увѣренность, у памяти -- свои границы, у воображенія -- свой обманчивый свѣтъ, у инструментовъ -- свои несовершенства. Явленія -- безчисленны, причины -- скрыты, формы, можетъ быть, преходящи. Противъ столькихъ преградъ, находящихся въ насъ и полагаемыхъ природой внѣ насъ, у насъ имѣется только медлительный опытъ и ограниченное разумѣніе. Вотъ рычаги, которыми философія задалась перевернуть весь міръ.
   

23.

   Мы различали два рода философіи: опытную и раціональную. У одной на глазахъ повязка; ходитъ она всегда ощупью, хватаетъ все, что попадаетъ ей подъ руки, и находитъ въ концѣ концовъ драгоцѣнныя вещи. Другая собираетъ эти драгоцѣнности и старается сдѣлать себѣ изъ нихъ свѣточъ, но до настоящаго времени этотъ мнимый свѣточъ хуже обслуживалъ ее, чѣмъ ощупь ея соперницы; такъ и должно было случиться. Опытъ безконечно расширяетъ свой размахъ, онъ безпрестанно дѣйствуетъ, постоянно въ поискахъ за явленіями въ то время, какъ разумъ ищетъ аналогій. Опытная философія не знаетъ ни того, что выйдетъ, ни того, чего не выйдетъ изъ ея труда, но она работаетъ безъ перерыва. Раціональная же философія, напротивъ, взвѣшиваетъ возможности, произноситъ приговоръ и умолкаетъ. Она смѣло произноситъ: свѣтъ нельзя разложить. Опытная философія слушаетъ ее и молчитъ предъ ней въ продолженіе цѣлыхъ столѣтій; затѣмъ вдругъ она показываетъ призму {Ньютонъ, какъ извѣстно, авторъ этого открытія.} и говоритъ: свѣтъ разлагается.
   

24.

   Эскизъ опытной физики.
   Опытная физика изучаетъ вообще существованіе, свойства и пользованіе.
   Существованіе обнимаетъ исторію, описаніе, происхожденіе, сохраненіе и разрушеніе.
   Исторія изучаетъ мѣстности, ввозъ, вывозъ, цѣны, предразсудки и пр.
   Описаніе внутреннее и внѣшнее по всѣмъ выдающимся признакамъ.
   Происхожденіе съ самаго начала до состоянія совершенства.
   Сохраненіе всѣми средствами въ данномъ состояніи.
   Разрушеніе, начиная съ состоянія совершенства до послѣдней извѣстной степени разстройства или гибели, растворенія или разложенія.
   Свойства суть общія или особенныя.
   Я называю общими тѣ свойства, которыя присущи всѣмъ существамъ и которыя варіируются у нихъ лить количественно.
   Я называю особенными тѣ свойства, которыя составляютъ данное существо; онѣ состоятъ или изъ субстанціи цѣльной или же изъ субстанціи раздѣленной или разложенной.
   Пользованіе простирается на сравненіе, на примѣненіе и на комбинацію.
   Сравненіе производится или при посредствѣ сходныхъ или при посредствѣ различныхъ предметовъ.
   Примѣненіе должно быть возможно болѣе распространеннымъ и разнообразнымъ.
   Комбинація бываетъ аналогичной или своеобразной.
   

25.

   Я говорю: аналогичной или своеобразной, ибо все сводится къ природѣ, какъ самый нелѣпый, такъ и самый разумный опытъ. Опытная философія, которая ничѣмъ не задается, всегда довольна тѣмъ, что у нея выходитъ, раціональная же выглядитъ всегда ученой, даже и тогда, когда у нея не удается то, чѣмъ она задалась.
   

26.

   Опытная философія -- наука несложная, почти не требующая никакой подготовки. Нельзя того же сказать о другихъ частяхъ философіи. Большинство ихъ питаютъ въ насъ бѣшеную жажду къ предположительнымъ построеніямъ. Опытная философія со временемъ искореняетъ ее. Рано или поздно надоѣдаетъ строить неудачныя догадки.
   

27.

   Склонностью къ наблюденіямъ могутъ быть одарены всѣ люди; склонностью къ опытамъ, повидимому, должны быть одарены только богатые люди.
   Для наблюденій требуется лишь обычное пользованіе чувствами; для опытовъ необходимы достоянные расходы. Желательно было бы, чтобы великіе міра сего прибавили этотъ способъ мотовства къ столь многимъ другимъ, изобрѣтеннымъ ими, но менѣе почетнымъ. По всѣмъ соображеніямъ, предпочтительнѣе для нихъ обѣднѣть отъ химика, чѣмъ быть обобраннымъ разными дѣльцами, пристраститься къ опытной физикѣ, которая время отъ времени забавляла бы ихъ, чѣмъ волноваться предъ тѣнью наслажденій, за которой они безпрестанно гоняются, но которая постоянно ускользаетъ отъ нихъ. Философамъ съ ограниченными средствами, но чувствующимъ склонность къ опытной физикѣ, я охотно далъ бы совѣтъ, какой я далъ бы моему другу, если бы онъ былъ томимъ страстью обладать прекрасной куртизанкой:
   Laidem habeto, duiumodo te Lais non habeat.
   Такой же совѣтъ я далъ бы тѣмъ, кто одаренъ достаточно обширнымъ умомъ, чтобы строить системы, и кто достаточно богать, чтобы провѣрять ихъ на опытѣ. Имѣйте систему, я согласенъ съ этимъ, но не позволяйте ей господствовать надъ вами. Laidem habeto.
   

28.

   По своимъ хорошимъ результатамъ физика можетъ быть сравнена съ совѣтомъ, который далъ своимъ дѣтямъ умирающій отецъ: на его полѣ зарытъ кладъ, но въ какомъ мѣстѣ, онъ не знаетъ. Дѣти принялись копать поле; они не нашли клада, но зато собрали обильный урожай, какого не ожидали.
   

29.

   На слѣдующій годъ одинъ изъ нихъ сказалъ своимъ братьямъ:
   Я тщательно осмотрѣлъ оставленную отцомъ землю и думаю, что нашелъ мѣсто клада. Послушайте: вотъ какъ я разсуждалъ. Если кладъ зарытъ въ полѣ, то вокругъ него должны быть какіе-нибудь признаки, обозначающіе мѣсто его нахожденія, и я замѣтилъ странные слѣды въ восточномъ углу поля; почва тамъ была, повидимому, взрыта. Прошлый годъ мы изъ опыта убѣдились, что клада нѣтъ въ верхнемъ слоѣ почвы, стало быть, онъ скрытъ въ глубинѣ ея. Примемся за лопаты и будемъ рыть, пока не достанемъ клада корыстолюбца.
   Увлеченные не столько силой доводовъ, сколько жаждой обогащенія, всѣ братья принялись за работу. Они уже вырыли глубокую яму, но ничего не нашли; надежда начала покидать ихъ и ропотъ сталъ раздаваться среди братьевъ, когда одному изъ нихъ вообразилось, что онъ папалъ на руду. Это, дѣйствительно, была свинцовая руда, которую они раньше эксплоатировали и которая доставила имъ много свинца. Таковы бываютъ иногда результаты опытовъ, внушенныхъ наблюденіями и систематическими идеями раціональной философіи. Такимъ образомъ химики и геометры, упорно трудясь надъ рѣшеніемъ проблемъ, можетъ быть, невозможныхъ, приходили къ открытіямъ болѣе важнымъ, чѣмъ само это рѣшеніе.
   

30.

   Благодаря огромному навыку въ производствѣ опытовъ, у самыхъ грубыхъ манипуляторовъ вырабатывается чутье, граничащее съ вдохновеніемъ. При наличности такого чутья почти исключительно отъ нихъ зависитъ ошибиться или нѣтъ; какъ и Сократъ, они вправѣ назвать его геніемъ-хранителемъ. У Сократа былъ такой удивительный навыкъ познавать людей и взвѣшивать всѣ факты, что въ самыхъ трудныхъ обстоятельствахъ у него незамѣтно складывалась быстрая и точная оцѣнка, сопровождаемая такимъ прогнозомъ, который почти безошибочно угадывалъ наступающія событія. Онъ судилъ о людяхъ, какъ лица съ художественнымъ чутьемъ судятъ объ ученыхъ произведеніяхъ -- чувствомъ. То же нужно сказать въ опытной физикѣ объ инстинктѣ нашихъ великихъ манипуляторовъ. Имъ такъ часто и такъ близко приходилось въ ихъ опытахъ наблюдать природу, что они съ достаточной точностью догадываются о направленіи, которое она можетъ взять въ тѣхъ случаяхъ, когда имъ вздумается провоцировать ее своими своеобразнѣйшими опытами. Такимъ образомъ, самая важная услуга, которую они могутъ оказать лицамъ, посвящаемымъ ими въ опытную физику, заключается не въ томъ, чтобы научить ихъ знать процессъ и его результаты, а въ томъ, чтобы внушить имъ этотъ духъ предвидѣнія, съ помощью котораго можно, такъ сказать, учуять неизвѣстные процессы, новые опыты, непредвидѣнные результаты.
   

31.

   Какъ сообщается этотъ духъ? Тому, кто обладаетъ имъ, слѣдуетъ углубиться въ самого себя, чтобы отчетливо познать, что онъ изъ себя представляетъ, замѣстить генія-хранителя ясными и доступными пониманію понятіями и развить ихъ другимъ. Если бы онъ, напр., нашелъ, что нетрудно предполагать или замѣчать противорѣчія или аналогіи благодаря практическому знанію физическихъ свойствъ существъ, разсматриваемыхъ въ одиночку, или ихъ взаимодѣйствія, когда ихъ разсматриваютъ совокупно, развилъ бы эту мысль, подкрѣпилъ бы ее множествомъ фактовъ, всплывшихъ въ его памяти, то получилась бы точная исторія всѣхъ очевидныхъ нелѣпостей, зарождавшихся въ его головѣ. Я говорю: нелѣпостей, ибо какое иное названіе дать этой цѣпи догадокъ, основанныхъ на противорѣчіяхъ или подобіяхъ столь отдаленныхъ, столь неуловимыхъ, что бредъ больного, по сравненію съ ними, не покажется ни болѣе страннымъ, ни болѣе безсвязнымъ? Иной разъ не бываетъ ни одного предложенія, которое нельзя было бы оспорить, или само по себѣ, или въ связи съ предшествующимъ или съ послѣдующимъ. А цѣлое столь ненадежно и въ своихъ посылкахъ и въ своихъ выводахъ, что часто пренебрегали дѣлать наблюденія или опыты, вытекавшія изъ него.
   

ПРИМѢРЫ.

32.

Первая группа догадокъ.

   1. Есть тѣло, которое называютъ маточнымъ клубкомъ. Это странное тѣло зарождается въ женскомъ организмѣ, и, по мнѣнію нѣкоторыхъ, безъ содѣйствія мужчины. Какимъ бы образомъ ни совершалось зарожденіе, очевидно, въ немъ участвуютъ два пола. Не есть ли маточный клубокъ совокупность или всѣхъ элементовъ, истекающихъ изъ женскаго организма во время зачатія человѣка, или всѣхъ элементовъ, которые истекаютъ изъ мужского организма во время схожденія съ женщиной? Эти элементы, находящіеся въ спокойномъ состояніи у мужчины, не могутъ ли они разгораться, возбуждаться и приходить въ движеніе у нѣкоторыхъ женщинъ съ пламеннымъ темпераментомъ и сильнымъ воображеніемъ? Эти элементы, находясь въ спокойномъ состояніи у женщины, не могутъ ли они придти у ней въ дѣйствіе, благодаря ли бездѣятельному и безплодному присутствію и неоплодотворяющихъ, но страстныхъ движеній мужчины, или благодаря бурному проявленію неудовлетворенныхъ желаній женщины, выходить изъ своихъ сосудовъ, проникать въ матку, задерживаться, тамъ и соединяться другъ съ другомъ? Не есть ли маточный клубокъ результатъ этого уединеннаго соединенія элементовъ, исходящихъ изъ женскаго организма, или элементовъ, доставленныхъ мужчиной? Но если маточный клубокъ есть результатъ такого соединенія, какой предполагается мною, это соединеніе будетъ имѣть свои такіе же непреложные законы, какъ законы зарожденія. Маточный клубокъ будетъ имѣть, слѣд., постоянную организацію. Возьмемъ скальпель, откроемъ маточные клубки и посмотримъ; можетъ быть, мы откроемъ маточные клубки, разнящіеся другъ отъ друга нѣкоторыми чертами въ зависимости отъ различія половъ. Вотъ что можно назвать искусствомъ послѣдовательно заключать отъ того, что совершенно неизвѣстно, къ тому, что еще менѣе извѣстно. Такимъ навыкомъ безразсудства обладаютъ въ высокой степени тѣ, кто пріобрѣлъ или получилъ отъ природы способность къ опытной физикѣ; такого рода бреднямъ люди обязаны многими открытіями. Вотъ именно такой родъ предвидѣнія нужно внушать ученикамъ, если только его можно внушить.
   2. Но если со временемъ откроютъ, что маточный клубокъ никогда не зарождается у женщины безъ содѣйствія мужчины, тогда можно будетъ высказать нѣсколько новыхъ догадокъ на счетъ этого необыкновеннаго тѣла, гораздо болѣе вѣроятныхъ по сравненію съ предыдущими. Эта плева, состоящая изъ кровеносныхъ сосудовъ, которую называютъ placenta, представляетъ изъ себя, какъ извѣстно, сферическій колпачекъ, нѣчто въ родѣ гриба, прикрѣпленнаго своей выпуклой частью къ маткѣ во все время беременности; пуповина служитъ ему какъ бы стволомъ; при родахъ, отрываясь отъ матки, онъ причиняетъ страданія; поверхность его ровная, если женщина здорова, и роды проходятъ благополучно.
   Такъ какъ существа ни при своемъ зарожденіи, ни во время своего формированія, ни во время существованія не представляютъ ничего другого, какъ то, чѣмъ имъ предназначено быть силой сопротивленія, закономъ движенія и міровымъ строемъ, то если бы случилось, что этотъ сферическій колпачекъ, который, повидимому, только приложенъ къ маткѣ, понемногу отрывался бы своими краями съ момента беременности такъ, чтобы стадіи отдѣленія его точно слѣдовали бы за стадіями роста его въ объемѣ, то, мнѣ кажется, эти края, свободные отъ прикосновенія къ маткѣ, безпрестанно сближались бы и образовывали бы сферическую форму; что пуповина, влекомая двумя противоположными силами: одной -- со стороны отдѣленныхъ и выпуклыхъ краевъ колпачка, которая стремилась бы укоротить ее, и другой -- со стороны зародыша, который своей тяжестью стремился бы удлинить ее,-- была бы гораздо болѣе короткой, чѣмъ обычно она бываетъ; что наступилъ бы моментъ, когда эти края сошлись бы, соединились бы окончательно и образовали бы нѣчто въ родѣ яйца, въ центрѣ котораго находился бы зародышъ, странный по своей организаціи, каковымъ онъ былъ и при зачатіи, сросшійся, сжатый, сомкнутый, и что это яйцо питалось бы до тѣхъ поръ, пока, благодаря его тяжести, окончательно не оторвалась бы и та незначительная часть его поверхности, которая оставалась еще прикрѣпленной къ маткѣ; что оно упало бы въ матку и было бы извергнуто оттуда, какъ яйцо, снесенное курицей, съ которымъ оно имѣетъ нѣкоторое сходство, по крайней мѣрѣ, по формѣ {Теперь, дѣйствительно, такимъ образомъ объясняется образованіе маточныхъ клубковъ, которые представляютъ изъ себя остатки оболочекъ, зачатка ненормально развившихся послѣ смерти. Что же касается маточныхъ клубковъ, созданныхъ безъ предварительнаго оплодотворенія, то это не что иное, какъ куски запекшейся крови или полипы: мнимые маточные клубки.}. Если бы эти догадки были провѣрены хотя бы на одномъ маточномъ клубкѣ и если бы все-таки было доказано, что этотъ клубокъ зарождается у женщины безъ сношенія съ мужчиной, то, очевидно, отсюда слѣдовало бы, что зародышъ вполнѣ формируется у женщины и что участіе мужчины способствуетъ только это развитію.
   

33.

Вторая группа догадокъ.

   Предполагая, что земля -- плотное ядро изъ стекла {Т. е. изъ литой матеріи, отчасти консолидированной или превращенной въ стекло, по тогдашнему выраженію. Это теорія Бюффона.}, какъ утверждаетъ одинъ изъ нашихъ величайшихъ философовъ, и что это ядро покрыто пылью, можно утверждать, что вслѣдствіе законовъ центробѣжной силы, стремящейся притянуть свободныя тѣла къ экватору и придать землѣ форму сплюснутаго сфероида, пласты этой пыли должны быть менѣе плотными у полюсовъ, чѣмъ подъ любой параллелью, что, можетъ быть, у оконечностей оси ядро голое и что этой особенности слѣдуетъ приписать направленіе магнитной стрѣлки и сѣверное сіяніе, которое, вѣроятно, не больше, какъ токъ электрической матеріи {Для послѣдней части, по кр. мѣрѣ, этой догадки объясненіе Дидро не правдоподобно, но возможно.}.
   Весьма вѣроятно, что магнетизмъ и электричество зависятъ отъ тѣхъ же причинъ. Почему бы результатамъ движенія отъ вращенія земного шара и энергіи матерій, изъ коихъ онъ составленъ, не комбинироваться съ дѣйствіемъ луны? Приливы и отливы, теченія, вѣтра, свѣтъ, движеніе свободныхъ частицъ земного шара, можетъ быть, даже движеніе всей его коры и т. д. производятъ разнообразнѣйшими способами безпрерывное треніе; постоянное и осязательное дѣйствіе причинъ на протяженіи вѣковъ образуетъ значительный результатъ; ядро земного шара -- стеклянная масса; его поверхность покрыта обломками стекла, песками, слюдой; изъ всѣхъ субстанцій стекло при треніи даетъ больше всего электричества: почему бы всей массѣ земного электричества не быть результатомъ всѣхъ треній, происходящихъ или на поверхности земли или на поверхности ядра? Но можно предположить, что изъ этой общей причины выведутъ частную, которая установитъ между двумя великими феноменами, я хочу сказать, между явленіемъ сѣвернаго сіянія и направленіемъ магнитной стрѣлки, связь подобную той, наличность которой констатировали между магнетизмомъ и электричествомъ, намагничивая стрѣлку безъ магнита, посредствомъ одного электричества. Можно признавать или оспаривать эти положенія, потому что они существуютъ лишь въ моемъ разумѣ. Задача опытовъ придать имъ большую основательность и физику надлежитъ создать опыты, которые установятъ разницу между феноменами или окончательно ихъ идентифицируютъ.
   

34.

Третья группа догадокъ.

   Электрическая матерія издаетъ чувствительный сѣрнистый запахъ тамъ, гдѣ производятъ ее; и развѣ химики не въ правѣ были бы обратить вниманіе на это свойство? Почему они не произвели всѣми имѣющимися въ ихъ распоряженіи средствами опытовъ надъ жидкостями, заряженными возможно большимъ количествомъ электрической матеріи? Еще неизвѣстно, быстрѣе ли распускается сахаръ въ наэлектризованной водѣ. Огонь въ печахъ значительно увеличиваетъ тяжесть нѣкоторыхъ матеріаловъ, напр., кальцинированнаго свинца; если электрическій огонь, постоянно примѣняемый для прожиганія этого металла, придавалъ бы ему еще большую тяжесть, не слѣдовало ли бы тогда провести новую аналогію между электрическимъ и обыкновеннымъ огнемъ? Дѣлали попытки узнать, не придаетъ ли этотъ необыкновенный огонь нѣкоторыхъ цѣлебныхъ свойствъ лекарствамъ, не дѣлаетъ ли онъ субстанцію болѣе сильной, топику болѣе дѣятельной; но не слишкомъ ли рано оставили эти попытки? Почему бы электричеству не видоизмѣнять образованія кристалловъ и ихъ свойствъ? Какое широкое поле для догадокъ и сколько изъ нихъ опытъ можетъ подтвердить или разрушить {Большая часть такихъ опытовъ была сдѣлана и дала результаты, значеніи которыхъ Дидро едва могъ предвидѣть.}? (См. слѣдующую статью).
   

35.

Четвертая группа догадокъ.

   Отъ какой другой причины, какъ не отъ электричества, происходитъ большая часть метеоровъ, блуждающихъ огней, падающихъ звѣздъ, естественный и искусственный фосфоръ, тлѣющіе и свѣтящіеся лѣса?
   Почему бы не произвести опытовъ надъ этими фосфорическими явленіями, чтобы узнать природу ихъ? Почему не пытаются узнать, не является ли воздухъ, самъ по себѣ, подобно стеклу, тѣломъ электрическимъ, т. е. тѣломъ, которое достаточно потереть, чтобы наэлектризовать? Кто знаетъ, не станетъ ли воздухъ, содержащій сѣрную матерію, насыщенъ электричествомъ больше или меньше, чѣмъ чистый воздухъ? Если привести въ быстрое вращательное движеніе металлическій прутъ въ воздухѣ, то можно открыть, есть ли въ воздухѣ электричество и зарядитъ ли оно прутъ. Если во время опыта жечь сѣру и другія вещества, можно узнать, какія изъ нихъ увеличиваютъ или уменьшаютъ электрическую энергію воздуха? Можетъ быть, холодный воздухъ полюсовъ болѣе воспріимчивъ къ электричеству, чѣмъ жаркій у экватора, и такъ какъ во льду есть электричество, а въ водѣ нѣтъ, то кто знаетъ, не слѣдуетъ ли приписать безмѣрнымъ громадамъ вѣчныхъ льдовъ, нагроможденныхъ у полюсовъ и, можетъ бытъ, движущихся по стеклянному ядру, болѣе открытому у полюсовъ, чѣмъ гдѣ-либо въ другомъ мѣстѣ, явленія направленія магнитной стрѣлки и появленія сѣвернаго сіянія, которыя, повидимому, тоже нужно приписать электричеству, какъ мы уже указывали въ нашей второй группѣ догадокъ? Наблюденіе натолкнулось на одно изъ самыхъ общихъ и могущественныхъ силъ природы; дѣло опыта открыть дѣйствія ихъ.
   

36.

Пятая группа догадокъ.

   1. Если струна музыкальнаго инструмента натянута и какая нибудь незначительная препона дѣлитъ ее на двѣ неравныя части такъ, что не прерывается сообщеніе вибрацій между обѣими частями, то, какъ извѣстно, эта препона вызываетъ дѣленіе большей части струны на вибрирующія доли, такія, что обѣ части струны составляютъ унисонъ, и что каждая изъ вибрирующихъ долей большей части заключается между двумя неподвижными точками.
   Такъ какъ не резонансъ тѣла является причиной дѣленія большей части струны, а только унисонъ обѣихъ частей есть результатъ этого дѣленія, то мнѣ думается, что если бы струну замѣнить металлическимъ прутомъ и съ силой ударить по немъ, то на всей его длинѣ образовались бы колеблющіяся поверхности и узлы {Все это, какъ и то, что дальше слѣдуетъ, вѣрно.}. Что то же самое было бы со всякимъ упругимъ тѣломъ, звучащимъ или незвучащимъ; что это явленіе, свойственное, какъ думаютъ, вибрирующимъ струнамъ, имѣетъ мѣсто въ большей или меньшей степени при всякомъ ударѣ; что оно подчиняется общимъ законамъ, по которымъ сообщается движеніе отъ одного тѣла другому; что въ тѣлахъ, подвергшихся сотрясенію, есть безконечно малыя колеблющіяся части и узлы или неподвижныя точки, безконечно близкія другъ къ другу; что эти колеблющіяся части и эти узлы бываютъ причиной содроганія, которое мы испытываемъ, благодаря чувству осязанія, въ тѣлѣ послѣ удара, несмотря на то, есть ли еще локальная передача колебаній между точками или она уже прекратилась; что это предположеніе соотвѣтствуетъ природѣ содроганія, которое идетъ не отъ всей тронутой поверхности ко всей чувствующей поверхности, которая трогаетъ, а отъ безконечнаго количества точекъ, разсѣянныхъ но поверхности тронутаго тѣла, безпорядочно вибрирующихъ между безконечнымъ количествомъ неподвижныхъ точекъ; что, очевидно, въ сплошныхъ упругихъ тѣлахъ сила инерціи, однообразно распредѣляемая по всей массѣ, выполняетъ въ данной точкѣ функцію маленькой препоны но отношенію къ другой; что, предполагая безконечно малой ударенную часть вибрирующей струны и, слѣдовательно, безконечно малыми колеблющіяся поверхности и узлы безконечно близкими, мы имѣемъ, въ одномъ направленіи и, такъ сказать, на одной линіи, изображеніе того, что происходитъ во всѣхъ направленіяхъ въ твердомъ тѣлѣ, ударившемся о другое; что, поскольку дана длина перехваченной части вибрирующей струны, нѣтъ никакой причины, которая могла бы умножить на другой части число неподвижныхъ точекъ; что, поскольку это число остается одинаковымъ независимо отъ силы удара, и что поскольку лишь быстрота колебаній варьируется при столкновеніи тѣлъ, постольку содраганіе будетъ болѣе или менѣе сильнымъ, но что количественное отношеніе вибрирующихъ точекъ къ неподвижнымъ точкамъ будетъ одно и то же, и что количество матеріи въ этихъ тѣлахъ, находящейся въ состояніи покоя, будетъ постояннымъ независимо отъ силы удара, плотности тѣла, сцѣпленія частей. Слѣд., геометру ничего больше не остается, какъ перейти отъ вибрирующей струны къ призмѣ, къ шару, къ цилиндру, чтобы, сдѣлавъ здѣсь вычисленія, найти общій законъ распредѣленія движенія въ ударенномъ тѣлѣ, законъ, отъ изслѣдованія котораго были очень далеки до сего времени, потому что не думали даже о существованіи самого явленія, а, наоборотъ, предполагали распредѣленіе движенія однообразнымъ во всей массѣ, хотя при ударѣ содроганіе обнаружило, путемъ дѣйствія на осязаніе, существованіе вибрирующихъ точекъ, разсѣянныхъ между неподвижными точками; я говорю: при ударѣ, ибо, вѣроятно, что въ случаяхъ передачи движенія, когда ударъ не имѣетъ мѣста, тѣло фигурируетъ въ качествѣ мельчайшей молекулы, и движеніе сразу распространяется по всей массѣ. Содроганіе не играетъ роли во всѣхъ этихъ случаяхъ, чѣмъ они и отличаются отъ случая съ ударомъ.
   2. На основаніи принципа разложенія силъ всегда можно свести къ одной силѣ всѣ силы, дѣйствующія на тѣло. Если количество и направленіе дѣйствующей на тѣло силы даны и если нужно опредѣлить вызываемое ею движеніе, то оказывается, что тѣло движется впередъ, точно сила прошла чрезъ центръ тяжести, и что, сверхъ того, оно вращается вокругъ центра тяжести, словно бы этотъ центръ былъ неподвижнымъ и сила дѣйствовала вокругъ этого центра, какъ вокругъ точки опоры. Слѣдовательно, если двѣ молекулы взаимно притягиваются, онѣ располагаются одна по отношенію къ другой сообразно законамъ ихъ притяженій, сообразно ихъ фигурамъ etc. Если эта система двухъ молекулъ притягиваетъ третью молекулу, которой онѣ въ свою очередь притягиваются, то эти три молекулы взаимно располагаются одна но отношенію къ другой сообразно законамъ ихъ притяженій, ихъ фигурамъ etc. и т. д. относительно др. системъ и др. молекулъ. Всѣ онѣ образуютъ систему А, въ которой онѣ, касаясь другъ друга или не касаясь, двигаясь или оставаясь въ покоѣ, будутъ сопротивляться силѣ, которая будетъ стремиться нарушить ихъ координацію, и будутъ всегда стремиться либо возстановить себя въ первоначальномъ порядкѣ, если разрушительная сила прекратитъ свое дѣйствіе, либо координироваться съ законами ихъ притяженій, фигуръ etc. и съ дѣйствіемъ разрушительной силы, если она продолжаетъ дѣйствовать. Эта система А есть то, что я называю упругимъ тѣломъ. Въ этомъ общемъ и абстрактномъ смыслѣ планетная система, вселенная есть не что иное, какъ упругое тѣло; хаоса не существуетъ, ибо и примитивнымъ свойствамъ матеріи присущъ порядокъ.
   3. Если представить себѣ систему А въ пустомъ пространствѣ, то она будетъ неразрушима, непоколебима, вѣчна; если предположить, что части ея, разсѣянныя въ необъятномъ пространствѣ, подобно свойствамъ, такимъ, напр., какъ притяженіе, безконечно распространяются, ничѣмъ нестѣсняемыя въ сферѣ своего {Я сказалъ тебѣ, молодой человѣкъ, что свойства, такія, какъ притяженіе, распространяются безконечно, ничѣмъ не стѣсняемыя въ сферѣ своего дѣйствія. Тебѣ возразятъ, "что я даже могъ бы сказать, что они распространяются однообразно. Можетъ быть, прибавятъ, что непостижимо, какъ свойство безъ всякаго посредника дѣйствуетъ на разстояніи, но что въ этомъ нѣтъ и никогда не было ничего абсурднаго, или что абсурдъ утверждать то, что оно дѣйствуетъ въ пустотѣ разнообразно, на разныхъ разстояніяхъ; что тогда ничего не замѣчаешь ни внутри, ни внѣ какой-нибудь части матеріи, что было бы способно варіировать ея дѣйствіе; что Декартъ, Ньютонъ, всѣ древніе и современные философы предполагали, что тѣло, одухотворенное въ пустомъ пространствѣ малѣйшимъ количествомъ движенія, идетъ въ безконечность, однообразно, по прямой линіи; что разстояніе само по себѣ не является, слѣд., ни препятствіемъ, ни проводникомъ; что всякое свойство, дѣйствіе котораго варіируется въ прямомъ или обратномъ отношеніи къ разстоянію, необходимо приводитъ къ предположенію, что существуетъ заполненное пространство, и къ атомистической философіи; и что допущеніе пустоты и допущеніе перемѣнчивости дѣйствія причины суть два противорѣчивыхъ допущенія". Если тебѣ поставятъ такіе трудные вопросы, я посовѣтую тебѣ обратиться за отвѣтомъ къ какому-нибудь послѣдователю Ньютона, ибо я, признаюсь, не знаю, какъ они разрѣшаютъ эти трудности. (Прим. Дидро)} дѣйствія, то эти части, не варьируя своихъ фигуръ и одухотворяясь тѣми же силами, будутъ заново координироваться такъ, какъ онѣ были координированы, и образуютъ, въ какой-нибудь точкѣ пространства и въ какой-нибудь моментъ времени, упругое тѣло.
   4. Представится иная картина, если предположить систему А находящейся во вселенной; эффекты здѣсь не менѣе необходимы, но такое дѣйствіе причинъ, какое наблюдается въ предыдущемъ случаѣ, здѣсь иногда бываетъ невозможно, и число комбинирующихся причинъ въ общей системѣ или упругомъ міровомъ тѣлѣ бываетъ всегда столь велико, что не знаешь, чѣмъ были первоначально системы или отдѣльныя упругія тѣла и чѣмъ онѣ станутъ. Не утверждая, слѣд., что притяженіе конституируетъ въ пространствѣ твердость и упругость, какими мы видимъ ихъ. не очевидно ли, что одного этого свойства матеріи достаточно, чтобы конституировать ихъ въ пустотѣ и дать мѣсто разряженію, конденсаціи и всѣмъ зависящимъ отъ нихъ явленіямъ? Почему же не быть первопричинѣ этихъ явленій въ нашей общей системѣ, гдѣ безконечное множество причинъ, модифицируя ее, до безконечности варіировали бы количество этихъ феноменовъ въ системахъ или отдѣльныхъ упругихъ тѣлахъ? Такимъ образомъ, упругое тѣло, будучи согнутымъ, сломается лишь тогда, когда причина, сближающая части тѣла въ одномъ направленіи, заставитъ ихъ столь сильно уклониться въ противоположное, что между ними утратится дѣйствіе взаимнаго притяженія; упругое тѣло, получивъ ударъ, лопнетъ лишь тогда, когда большинство его вибрирующихъ молекулъ будетъ унесено въ своемъ первомъ колебаніи отъ неподвижныхъ молекулъ, между которыми, онѣ разсѣяны, на такое разстояніе, что дѣйствіе ихъ взаимнаго притяженія утратится. Если бы сила удара была настолько велика, что всѣ вибрирующія молекулы были бы вынесены за предѣлы ихъ взаимнаго притяженія, то тѣло распалось бы на свои элементы. Но между этой коллизіей, самой сильной, какую только можетъ испытать тѣло, и другой, которая причинила бы лишь самое слабое содроганіе, есть еще одна, дѣйствительная или мнимая, благодаря которой всѣ элементы тѣла, отдѣлившись, перестали бы касаться другъ друга, не доводя, однако, системы ихъ до разрушенія и не прекращая дѣйствія координаціи ихъ.
   Предоставимъ читателю примѣнить тѣ же самые принципы къ конденсаціи, разряженію etc. Сами же отмѣтимъ еще лишь разницу между передачей движенія посредствомъ толчка и передачей движенія безъ толчка. Такъ какъ перемѣщеніе тѣла безъ толчка происходитъ равномѣрно всѣми частями заразъ, каково бы ни было количество сообщаемаго такимъ путемъ движенія, будь оно даже безконечнымъ, то тѣло не будетъ уничтожено; оно останется цѣлымъ, пока толчекъ, заставивъ колебаться нѣкоторыя изъ его частей, находящіяся между другими неподвижными, не сообщитъ волнѣ первыхъ колебаній такой амплитуды, что колеблющіяся части не смогутъ ни вернуться на свое мѣсто, ни войти въ систематическую координацію.
   5. Все предыдущее относится собственно лишь къ простымъ упругимъ тѣламъ или къ системамъ частицъ одной и той же матеріи, одной и той же фигуры, одухотворенныхъ однимъ и тѣмъ же количествомъ силы и двигающихся сообразно одному и тому же закону притяженія. Но при наличности разнообразій во всѣхъ этихъ свойствахъ получится безконечное количество упругихъ смѣшанныхъ тѣлъ.
   Подъ упругимъ смѣшаннымъ тѣломъ я подразумѣваю систему, составленную изъ двухъ или нѣсколькихъ системъ различныхъ матерій, различныхъ фигуръ, оживленныхъ различными количествами силы, можетъ быть, движущихся по различнымъ законамъ притяженія, частицы которыхъ координированы по общему имъ всѣмъ закону, который можно разсматривать, какъ продуктъ ихъ взаимныхъ дѣйствій. Если, благодаря нѣкоторымъ операціямъ, удастся сдѣлать сложную систему простой, устранивъ изъ нея всѣ частицы, по природѣ своей относящіяся къ координированной матеріи, или сдѣлать еще болѣе сложной, введя въ нее новую матерію, частицы которой координируются съ частицами данной системы и измѣняютъ общій имъ всѣмъ законъ, то твердость, эластичность, сжимаемость, разжимаемость и другія свойства, зависящія въ сложной системѣ отъ различной координаціи частицъ, увеличатся или уменьшатся etc. Свинецъ, которые не отличается ни твердостью, ни упругостью, станетъ еще менѣе твердымъ и еще болѣе эластичнымъ, если расплавить его, т. е. если координировать систему, составленную изъ молекулъ свинца, съ другой системой, составленной изъ молекулъ воздуха, огня etc., которыя даютъ расплавленный свинецъ.
   6. Было бы очень легко примѣнить эти идеи къ безконечному количеству другихъ подобныхъ феноменовъ и составить изъ нихъ очень обширный трактатъ. Главная трудность заключается въ томъ, чтобы показать, какимъ образомъ части одной системы, координируясь съ частями другой, упрощаютъ иногда ее, исключая изъ нея систему другихъ координированныхъ частей, какъ это случается въ извѣстныхъ химическихъ операціяхъ. Притяженій, дѣйствующихъ сообразно различнымъ законамъ, кажется, недостаточно для этого феномена; трудно допустить наличность свойствъ отталкиванія.
   Вотъ какимъ образомъ можно было бы, кажется, выйти изъ этого затрудненія. Пусть будетъ дана система А, составленная изъ системъ В и С, молекулы которыхъ координированы между собою по какому-нибудь общему имъ всѣмъ закону. Если ввести въ сложную систему А другую систему д., то произойдетъ одно изъ двухъ: или частицы системы D координируются съ частями системы А, не сопровождаясь толчкомъ, и въ такомъ случаѣ система А будетъ составлена изъ системъ B, Е, D; или координація частицъ системы D съ частицами системы А будетъ сопровождаться толчкомъ. Если толчокъ будетъ такимъ, что тронутыя частицы въ своемъ первомъ колебаніи не будутъ вынесены за предѣлы безконечно малой сферы ихъ притяженія, то въ первый моментъ произойдетъ смятеніе среди безконечнаго множества маленькихъ колебаній. По это смятеніе тотчасъ прекратится, частицы координируются и изъ ихъ координаціи произойдетъ система А, составленная изъ системъ B, Е, D. Если части системы И или системы Е или тѣ и другія вмѣстѣ получатъ толчокъ въ первый моментъ координаціи и будутъ вынесены за предѣлы сферы ихъ притяженія частями системы D, онѣ будутъ отдѣлены отъ общей координаціи навсегда, и система А станетъ системой, сложенной изъ системъ Внѣ или изъ системъ С и D, или это будетъ простая система изъ однихъ координированныхъ частицъ системы D. Всѣ эти явленія будутъ протекать при такихъ обстоятельствахъ, которыя еще больше подтвердятъ эти идеи или, можетъ быть, окончательно подорвутъ ихъ. Впрочемъ, я пришелъ къ этому выводу, отправляясь отъ факта содроганія упругаго тѣла, получившаго толчекъ. Тамъ, гдѣ на лицо координація, никогда не будетъ спонтанейнаго отдѣленія; оно можетъ быть тамъ, гдѣ есть лишь композиція. Координація есть принципъ единообразія, даже въ гетерогенномъ цѣломъ.
   

37.

Шестая группа догадокъ.

   Поскольку люди не ставятъ себѣ задачу строжайшимъ образомъ подражать природѣ, продукты ихъ искусства будутъ плохи, несовершенны, слабы. Природа медленно и упорно производитъ свои операціи. Идетъ ли дѣло о томъ, чтобы удалить, приблизить, соединить, раздѣлить, смягчить, сжать, сдѣлать твердымъ, растопить, распустить, ассимилировать,-- она подвигается къ своей цѣли едва замѣтными шагами. Искусство, наоборотъ, торопится, устаетъ и ослабѣваетъ. Природѣ нужны столѣтія, чтобы приготовить металлы въ грубомъ видѣ; искусство берется отдѣлать ихъ въ одинъ день. Природѣ нужны столѣтія, чтобы образовать драгоцѣнные камни, искусство берется поддѣлать ихъ въ одинъ моментъ. Если бы даже люди владѣли настоящимъ средствомъ изготовленія продуктовъ природы, этого было бы недостаточно: нужно было бы еще умѣть примѣнять его. Люди ошибаются, если думаютъ, что результатъ останется тотъ же, если произведеніе интенсивности дѣйствія на время примѣненія остается однимъ и тѣмъ же. Только лишь примѣненіе постепенное, медленное и безпрерывное оказываетъ трансформирующее дѣйствіе. Всякое другое примѣненіе дѣйствуетъ разрушительно. Чего бы только ни извлекли мы изъ смѣси извѣстныхъ субстанцій, изъ которыхъ мы получаемъ лишь очень несовершенныя соединенія, если бы мы поступали такъ, какъ природа. Мы всегда торопимся овладѣть результатомъ, хотимъ видѣть конецъ начатаго. Отсюда столько безплодныхъ попытокъ, столько расходовъ и потерянныхъ трудовъ, столько работъ, на которыя наводитъ природа и за которыя искусство никогда не возьмется, потому что успѣхъ ему кажется отдаленнымъ. Видя, съ какой быстротой сталактиты въ пещерахъ Дарси {Пещеры Дарси -- на -- Кюрѣ (Ионнъ) остались знаменитыми. Здѣсь наши многочисленные скелеты допотопныхъ животныхъ. Въ то время, когда говорилъ о нихъ Дидро, только что появилось "Новое описаніе пещеръ Дарси въ Бургони" г. Морана (1752 г.).} образуются и возобновляются, кто не убѣдится, что эти пещеры когда нибудь заполнятся и образуютъ одну огромную сплошную массу? Гдѣ тотъ натуралистъ, который, размышляя надъ этимъ явленіемъ, не догадался бы, что, заставляя воды понемногу просачиваться сквозь землю и скалы и стекаться въ обширные водоемы, можно современемъ образовать искусственныя алебастровыя, мраморныя и изъ другихъ камней каменоломни, качества которыхъ варіировались бы въ зависимости отъ природы почвы, воды и скалъ? Но къ чему всѣ эти соображенія, когда у насъ не хватаетъ ни мужества, ни терпѣнія, ни труда, ни затратъ, ни времени, ни, въ особенности, того античнаго вкуса къ грандіознымъ предпріятіямъ, о которомъ свидѣтельствуютъ еще столько памятниковъ, стяжавшихъ отъ насъ дань холоднаго и безплоднаго изумленія?
   

38.

Седьмая группа догадокъ.

   Сколько разъ дѣлали безуспѣшныя попытки превратить наше желѣзо въ сталь, которая сравнялась бы со сталью англійской и нѣмецкой и которую можно было бы употреблять для изготовленія изящныхъ вещей. Я не знаю, къ какимъ пріемамъ при этомъ прибѣгали, но мнѣ казалось, что до этого важнаго открытія дошли путемъ подражанія и усовершенствованія одного очень употребительнаго въ желѣзодѣлательныхъ мастерскихъ пріема. Его называютъ: закалка пачкой. Чтобы закалять пачкой, нужно взять самую нечистую сажу, истолочь ее, растворить мочой, прибавить растертаго чесноку, изрѣзанной туфли и поваренной соли; берется желѣзный ящикъ, дно его покрывается слоемъ этой смѣси; на этотъ слой кладутъ слой различныхъ желѣзныхъ обрѣзковъ; на этотъ послѣдній опять слой смѣси и т. д. до тѣхъ поръ, пока ящикъ станетъ полнымъ; закрываютъ его крышкой и въ средину смѣси вводятъ жирную хорошо уколоченную глину, шерсть и лошадиный калъ; обкладываютъ ящикъ углемъ; уголь зажигаютъ, раздуваютъ огонь, поддерживаютъ его; наготовѣ имѣется сосудъ съ холодной водою; три-четыре часа спустя послѣ того, какъ ящикъ поставили на огонь, вынимаютъ его, открываютъ, вываливаютъ находящіеся въ немъ куски желѣза въ холодную воду, которую въ это время болтаютъ. Это и есть куски, закаленные пачкой, и если сломать такой кусокъ, то поверхность его на небольшой глубинѣ окажется изъ очень твердой стали.
   У этой поверхности болѣе блестящій глянецъ и она лучше сохраняетъ формы, приданныя ей напилкомъ. Нельзя ли отсюда заключить, что если бы, stratum super stratum, дѣйствію огня и матеріаловъ, употребляемыхъ при закалкѣ пачкой, подвергали отборное, хорошо выработанное и разрѣзанное на тонкіе листы желѣзо, напр., листовое желѣзо, или разрѣзанное очень тонкими прутьями, и, по выходѣ изъ печи, бросали его въ бассейнъ съ приготовленной для такой операціи водой, оно превратилось бы въ сталь? Особенно, если бы выполненіе первыхъ такихъ опытовъ поручили бы людямъ, издавна привыкшимъ имѣть дѣло съ желѣзомъ, знающимъ его качества и его недостатки, которые не преминули бы упростить методы и найти матеріалы, болѣе пригодные для данной операціи.
   

39.

   Достаточно ли того, что сообщается въ публичныхъ лекціяхъ по опытной физикѣ, чтобы способствовать развитію этого рода философскаго влеченія? Я думаю, что недостаточно. Наши кропатели курсовъ по физикѣ походятъ немного на человѣка, который вообразилъ, что онъ задалъ грандіозный пиръ, потому что у него за столомъ было много людей. Слѣдовало бы стремиться, главнымъ образомъ, къ тому, чтобы возбудить аппетитъ: тогда многіе, увлеченные желаніемъ удовлетворить его, перешли бы изъ положенія учениковъ въ положеніе любителей, чтобы затѣмъ отдаться профессіи философовъ. На пути общественнаго дѣятеля нѣтъ такихъ, столь неблагопріятныхъ прогрессу знанія условій! Въ физикѣ приходится открывать и вещь и средство. Какъ велики, но моему мнѣнію, люди, впервые открывшіе новое исчисленіе! и какъ они мизерны, дѣлая тайну изъ своего открытія? Если бы Ньютонъ не замедлилъ заговорить о своемъ открытіи, какъ требовалъ того интересъ его имени и истины, Лейбницъ не раздѣлялъ бы съ нимъ славы этого открытія {Намекъ на споръ о пріоритетѣ на открытіе дифференціальнаго исчисленія.}. Нѣмецъ изобрѣлъ инструментъ, между тѣмъ какъ англичанинъ доставлялъ себѣ удовольствіе изумлять ученыхъ неожиданнымъ примѣненіемъ, которое онъ дѣлалъ изъ него. Въ математикѣ, въ физикѣ необходимо прежде всего показать, что имѣешь въ своемъ распоряженіи средство, которое можетъ привести къ успѣху, и засвидѣтельствовать предъ обществомъ свои права на него.
   

40.

   Впрочемъ, недостаточно показать, нужно еще показывать ясно и все безъ утайки. Есть нѣкоторая туманность въ произведеніяхъ ученыхъ, которую я назвалъ бы аффектаціей великихъ мастеровъ.
   Они любятъ застилать природу отъ глазъ народа покровомъ. Если бы я не питалъ должнаго уваженія къ славнымъ именамъ, я сказалъ бы, что такого рода туманность преобладаетъ въ нѣкоторыхъ трудахъ Сталя и въ "Математическихъ принципахъ" Ньютона. Достаточно прослушать эти книги, чтобы оцѣнить ихъ по достоинству; стоило бы только ихъ авторамъ одного мѣсяца труда, чтобы сдѣлать ихъ понятными; этотъ мѣсяцъ сберегъ бы три года труда и усилій у тысячи умовъ. Вотъ вамъ почти три тысячи лѣтъ потерянныхъ напрасно.
   Поспѣшимъ сдѣлать философію популярной. Если мы хотимъ, чтобы философы прогрессировали, доведемъ народъ до уровня философовъ. Могутъ ли они сказать, что есть произведенія, которыя никогда не будутъ доступны простымъ умамъ? Сказавъ это, они лишь покажутъ, что они не знаютъ того, что можетъ сдѣлать хорошій методъ и продолжительный навыкъ.
   Если кому и позволительно оставаться туманными, то только -- осмѣлюсь сказать -- метафизикамъ въ собственномъ смыслѣ слова. Въ глубокихъ абстракціяхъ мерцаютъ лишь слабые проблески свѣта. Процессъ обобщенія стремится совлечь съ концепцій все то, что есть въ нихъ осязательнаго. По мѣрѣ того, какъ онъ подвигается впередъ, тѣлесные призраки разсѣиваются, понятія понемногу удаляются изъ области воображенія въ область разума, и идеи становятся чисто интеллектуальными. Тогда спекулятиный философъ походитъ на человѣка, глядящаго съ вершины горъ, теряющейся въ облакахъ: равнина со всѣмъ своимъ міромъ исчезла предъ нимъ, и ему остается лишь созерцаніе своихъ мыслей и сознаніе высоты, на которую онъ взобрался, и куда, можетъ быть, не всякому дано за нимъ послѣдовать.
   

41.

   Не достаточно ли у природы своихъ покрововъ, чтобы умножать ихъ еще покровомъ туманности, не достаточно ли трудностей искусства? Откройте книгу Франклина {Дидро говоритъ здѣсь о книгѣ Франклина подъ заглавіемъ "Опыты и наблюденія надъ электричествомъ".}, перелистайте книги химиковъ, и вы увидите, сколько вниманія, воображенія, проницательности и рессурсовъ требуетъ опытъ; прочтите ихъ внимательно, потому что изъ нихъ вы узнаете -- если только это возможно узнать -- на сколько ладовъ можно продѣлать каждый опытъ. Если, за недостаткомъ таланта, вы нуждаетесь въ указаніяхъ по части техническихъ пріемовъ, держите предъ глазами таблицу познанныхъ до настоящаго времени въ матеріи свойствъ; приглядите среди нихъ тѣ, которыя могутъ подойти къ субстанціи, подвергаемой вами изслѣдованію; убѣдитесь въ наличности ихъ; затѣмъ старайтесь узнать количество ихъ; это количество почти всегда будетъ измѣряться инструментомъ тамъ, гдѣ однообразное примѣненіе одной какой-нибудь части аналогичной субстанціи можетъ происходить, безъ перерыва и безъ остатка, до полнаго истощенія свойства. Что же касается до существованія, то оно будетъ констатироваться лишь съ помощью пріемовъ, которыхъ нельзя не предугадать.
   Если даже люди и не научаются, какъ нужно производить изслѣдованія, то все таки знаніе того, что они ищутъ, составляетъ уже кое-что. Впрочемъ, тѣ люди, которые будутъ принуждены признаться самимъ себѣ въ безплодности своихъ усилій, или вслѣдствіе хорошо испытанной невозможности открыть что-нибудь, или вслѣдствіе тайной зависти къ открытіямъ другихъ, непроизвольной грусти, которую они отъ этого испытаютъ, -- то они хорошо сдѣлаютъ, если оставятъ науку, которою они занимались безъ пользы для нея и для себя безъ славы.
   

42.

   Когда въ головѣ создалась одна изъ такихъ системъ которая требуетъ провѣрки на опытѣ, не слѣдуетъ ни упорно настаивать на ней ни легкомысленно оставлять ее. Иногда считаютъ свои догадки ложными, не принявъ никакихъ соотвѣтствующихъ мѣръ къ тому, чтобы сдѣлать ихъ истинными. Упорство въ данномъ случаѣ влечетъ за собой даже меньше неудобства, чѣмъ противоположная крайность. Можетъ случиться, что, усиленно прибѣгая къ опытамъ, найдешь что-нибудь лучшее, если не найдешь того, что ищешь. Никогда не будетъ потеряннымъ время, употребленное на изслѣдованіе природы.
   Для мыслей абсолютно нелѣпыхъ достаточно только одного перваго опыта. Слѣдуетъ нѣсколько больше обращать вниманія на тѣ, которыя болѣе правдоподобны и манятъ важнымъ открытіемъ, и отказываться отъ нихъ лишь тогда, когда истощены всѣ средства. Кажется, нѣтъ необходимости дѣлать наставленія на этотъ счетъ. Естественно, что изслѣдованіямъ предаются въ мѣру интереса къ нимъ.
   

43.

   Такъ какъ системы, о которыхъ здѣсь идетъ рѣчь, опираются лишь на неопредѣленныя идеи, отдаленныя догадки, обманчивыя аналогіи и даже -- это то же нужно сказать -- на химеры, которыя разгоряченный умъ легко принимаетъ за обоснованное положеніе, то не слѣдуетъ ни одну изъ нихъ оставлять безъ предварительнаго разсмотрѣнія отъ противнаго. Въ чисто раціональной философіи истина бываетъ довольно часто на противоположномъ отъ заблужденія концѣ; точно также и въ опытной философіи иногда придется прибѣгать не къ опыту, а къ его противнику, чтобы получить тотъ или иной ожидаемый феноменъ.
   Нужно разсматривать вещи главнымъ образомъ съ двухъ діаметрально противоположныхъ точекъ зрѣнія. Такъ, во второй группѣ нашихъ фантастическихъ догадокъ, покрывъ экваторъ наэлектризованнаго земного шара и открывъ полюсы, нужно будетъ потомъ покрыть полюсы и оставить экваторъ открытымъ, а такъ какъ важно установить возможно большее сходство между экспериментальнымъ земнымъ шаромъ и естественнымъ, то выборъ матеріи, которой будутъ покрыты полюсы, будетъ не безразличнымъ. Можетъ быть, пришлось бы взять массу какой-нибудь жидкости, что вполнѣ допустимо на практикѣ и что на опытѣ можетъ дать какой-нибудь новый необыкновенный феноменъ, отличный отъ того, который предполагалось получить.
   

44.

   Опыты должны повторяться для изслѣдованія деталей явленія и для познанія границъ опыта. Нужно подвергать опытамъ различные предметы, усложнять ихъ, комбинировать всевозможными способами. Поскольку опыты остаются раздробленными, изолированными, безъ связи, невозстановляемыми, постольку слѣдуетъ считать доказаннымъ, благодаря этой самой невозстановляемости, что остается еще кое-что сдѣлать. Такимъ образомъ, нужно отдаться исключительно предмету опыта и, такъ сказать, тормошить его до тѣхъ поръ, пока не получится такое сцѣпленіе явленій, что, вслѣдъ за однимъ изъ нихъ, появляются такія же и другія; поработаемъ сначала надъ разложеніемъ явленій, а потомъ будемъ думать надъ разложеніемъ причинъ. Но только умноженіе явленій приводитъ къ ихъ разложенію. Главное искусство въ пользованіи пріемами, къ которымъ прибѣгаютъ для того, чтобы извлечь изъ причины все, что она можетъ дать, заключается въ томъ, чтобы отличать тѣ изъ нихъ, отъ которыхъ мы въ правѣ ожидать появленіе новаго феномена, отъ тѣхъ, которые создадутъ лишь мнимый феноменъ. Заниматься безъ конца этими метаморфозами, значитъ -- сильно утомляться и нисколько не подвигаться впередъ. Всякій опытъ, не распространяющій закона на какой-нибудь новый случай, или не ограничивающій его какимъ-нибудь исключеніемъ, не имѣетъ никакого значенія. Кратчайшій способъ узнать цѣнность своего опыта, это -- сдѣлать его предыдущимъ членомъ энтимемы и разсмотрѣть вторую посылку. Если получается точно такой же результатъ, какой уже былъ однажды извлеченъ изъ другого опыта, это значитъ ничего новаго не открыто,-- подтвердилось лишь открытое раньше. Не много большихъ книгъ по опытной физикѣ, которыя это простое правило не свело бы, по ихъ значенію, къ нѣсколькимъ страницамъ, а огромное число маленькихъ оно свело бы къ нулю.
   

45.

   Какъ въ математикѣ, при разсмотрѣніи свойствъ кривой, убѣждаешься, что они являются въ сущности однимъ и тѣмъ же свойствомъ, представленнымъ въ различныхъ видахъ, такъ и въ природѣ, когда опытная физика сдѣлаетъ большій прогрессъ, придется признать, что всѣ явленія: тяжесть, упругость, притяженіе, магнетизмъ, электричество не что иное, какъ различныя проявленія одного и того же свойства. Но между извѣстными феноменами, относящимися къ одной изъ этихъ причинъ, сколько еще предстоитъ найти промежуточныхъ феноменовъ, чтобы образовать звенья, заполнить пустоту между ними и показать ихъ идентичность? Этого теперь еще нельзя опредѣлить. Можетъ быть, существуетъ центральный феноменъ, который бросаетъ свѣтъ не только на имѣющіеся въ наличности, но и на всѣ тѣ, которые будутъ со временемъ открыты, который, можетъ быть, соединитъ ихъ всѣй образуетъ цѣлую систему. Но пока, за недостаткомъ такого центра всеобщаго соотношенія, они пребудутъ изолированными; всѣ открытія опытной физики будутъ лишь способствовать ихъ сближенію, становясь между ними посредниками, но никогда не соединяя ихъ, а когда этимъ открытіямъ удастся соединить ихъ, тогда образуется безпрерывный замкнутый кругъ феноменовъ, въ которомъ нельзя будетъ распознать, гдѣ находится первый феноменъ и гдѣ -- послѣдній.
   Такой особенный случай, когда опытная физика, благодаря своимъ работамъ, образовала бы лабиринтъ, въ которомъ раціональная физика крутилась бы безустанно, сбитая съ толку и потерянная, не невозможенъ въ природѣ; но онъ не возможенъ въ математикѣ. Въ математикѣ, съ помощью синтеза или анализа, всегда возможно найти промежуточныя предложенія, которыя отдѣляютъ основное свойство кривой отъ ея самаго отдаленнаго свойства.
   

46.

   Есть обманчивые феномены, которые, съ перваго взгляда, кажутся опровергающими систему, но которые, какъ оказывается потомъ, когда ихъ лучше узнаешь, подтверждаютъ ее. Эти феномены становятся истиннымъ испытаніемъ для философа, въ особенности, когда онъ предчувствуетъ, что природа ему навязываетъ ихъ, а сама ускользаетъ отъ его взоровъ какимъ-то необыкновеннымъ и сокровеннымъ образомъ. Такой затруднительный случай имѣетъ мѣсто всякій разъ, когда феноменъ является результатомъ многихъ содѣйствующихъ или противодѣйствующихъ причинъ. Если онѣ содѣйствуютъ, количественная сторона феномена оказывается слишкомъ великой для конструируемой гипотезы; если онѣ противодѣйствуютъ, эта количественная сторона является слишкомъ малой, а иногда она и совсѣмъ сводится къ нулю, и феноменъ исчезаетъ, такъ что не знаешь, чему приписать это капризное молчаніе природы. Приходится ли отнести это на счетъ разума? Но въ этой области работаетъ наиболѣе развитой разумъ.
   Нужно работать надъ разъединеніемъ причинъ, нужно отдѣлить результатъ отъ дѣйствій и очень сложный феноменъ свести къ простому, или, по крайней мѣрѣ, обнаружить съ помощью какого-нибудь новаго опыта сложность причинъ, ихъ содѣйствіе или противодѣйствіе,-- операція часто трудная, иногда невозможная. Тогда система колеблется, философы дѣлятся на группы: одни остаются приверженцами ея, другіе введены въ соблазнъ опытомъ, который, повидимому, противорѣчитъ ей, и возникаютъ споры, которые длятся до тѣхъ поръ, пока проницательность или случай, который никогда не остается въ покоѣ и болѣе плодовитъ, чѣмъ проницательность, не уничтожитъ противорѣчія и не укрѣпитъ признанія за идеями, которыя уже были почти отброшены.
   

47.

   Нужно предоставить опыту свободу; показывать опытъ со стороны, которая доказываетъ, и заволакивать другія его стороны, которыя противорѣчатъ данному положенію, это значитъ держать его въ плѣну. Когда справляешься съ опытомъ, неудобство заключается не въ томъ, чтобы имѣть идеи, а въ томъ, чтобы но ослѣпляться ими. Бываешь строгимъ въ изслѣдованіи лишь тогда, когда результатъ притоворѣчитъ системѣ. Тогда ничто не упускается изъ виду, что можетъ способствовать феномену измѣнить свой видъ или природѣ -- свой языкъ. Въ противномъ случаѣ наблюдатель снисходителенъ; онъ скользитъ по поверхности фактовъ и почти не думаетъ дѣлать возраженій природѣ; онъ вѣритъ ей съ перваго слова, не подозрѣваетъ никакихъ экивоковъ съ ея стороны. По адресу такого изслѣдователя можно сдѣлать слѣд. замѣчаніе:
   "Твоя профессія допрашивать природу, а ты заставляешь ее лгать или боишься заставить ее объясниться".
   

48.

   Чѣмъ быстрѣе идешь по невѣрному пути, тѣмъ больше блуждаешь. Какъ вернуться обратно, когда прошелъ большое разстояніе? Слабость силъ не позволяетъ этого; тщеславіе противится этому незамѣтно для тебя самого; упорная привязанность къ принципамъ обволакиваетъ все окружающее обаяніемъ, искажающимъ предметы. Ужъ ты не видишь ихъ такими, какіе они въ дѣйствительности. Вмѣсто того, чтобы измѣнить свои представленія о существахъ, принимаешься, повидимому, видоизмѣнять существа сообразно своимъ представленіямъ.
   Среди философовъ -- методистовъ эта страсть господствуетъ самымъ очевиднымъ образомъ. Какъ только методистъ въ своей системѣ поставилъ человѣка во главѣ четвероногихъ, онъ смотритъ на него въ природѣ только какъ на животное съ четырьмя ногами. Напрасно верховный разумъ, которымъ онъ одаренъ, вопитъ противъ наименованія его животнымъ и организація его противится наименованію его четвероногимъ; напрасно природа повернула его взоры къ небу предубѣжденіе системы клонитъ его тѣло къ землѣ. Разумъ, согласно его системѣ, не что иное, какъ болѣе совершенный инстинктъ; система серьезно вѣритъ, что только по недостатку навыка человѣкъ теряетъ способность пользоваться ногами, когда онъ намѣревается превратить свои руки въ двѣ ноги.
   

49.

   Діалектика нѣкоторыхъ методистовъ слишкомъ странная вещь, чтобы не привести образчика ея.
   Человѣкъ, говоритъ Линней, не камень, не растеніе, слѣд., онъ животное. У него не одна нога, слѣд. это не червь. Это не насѣкомое, такъ какъ у него нѣтъ усиковъ. У него нѣтъ плавниковъ, слѣд., онъ не рыба. Не птица, потому что у него нѣтъ перьевъ. Что же такое человѣкъ? У него ротъ четвероногаго, четыре ноги: двѣ переднія служатъ ему для того, что прикасаться, двѣ заднія для ходьбы. Слѣд. это -- четвероногое животное.
   "Правда", продолжаетъ методистъ; "благодаря своимъ естественно -- историческимъ принципамъ, я никогда не умѣлъ отличить человѣка отъ обезьяны, ибо есть обезьяны, у которыхъ меньше шерсти, чѣмъ у нѣкоторыхъ людей; эти обезьяны ходятъ на двухъ ногахъ, пользуются своими руками и ногами, какъ люди. Рѣчь же для меня не имѣетъ рѣшающаго значенія; согласно со своимъ методомъ я допускаю только признаки, проистекающіе отъ числа, отъ фигуры, отъ пропорціи и положенія".
   "Слѣд., у васъ плохой методъ", говоритъ логика.
   "Слѣд., человѣкъ -- животное о четырехъ ногахъ", говоритъ натуралистъ.
   

50.

   Иногда бываетъ достаточно сдѣлать самые крайніе выводы изъ гипотезы, чтобы поколебать ее. Мы сдѣлаемъ такую попытку съ гипотезой д-ра изъ Эрлангена, произведеніе котораго, полное необыкновенныхъ и новыхъ идей, доставитъ много мукъ нашимъ философамъ. Предметъ произведенія -- грандіознѣйшій, какимъ только можетъ задаться человѣческій умъ,-- универсальная система природы.
   Авторъ начинаетъ краткимъ изложеніемъ мнѣній своихъ предшественниковъ и указываетъ на недостаточность ихъ принциповъ для общаго развитія феноменовъ. Одни искали лишь пространство и движеніе. Другіе думали, что къ пространству нужно прибавить непроницаемость, подвижность и инерцію. Наблюденіе надъ небесными тѣлами, или общѣе, физика большихъ тѣлъ указываетъ на необходимость существованія силы, благодаря которой всѣ части, согласно извѣстному закону, стремятся или тяготѣютъ другъ къ другу, и допускаетъ притяженіе, прямо пропорціональное массѣ и обратно пропорціональное квадрату разстоянія. Простѣйшія химическія операціи или элементарная физика малыхъ тѣлъ заставили прибѣгнуть къ притяженію, которое слѣдуетъ другимъ законамъ, а невозможность объяснить образованіе растенія или животнаго съ помощью притяженія, инерціи, подвижности, непроницаемости, движенія, матеріи или пространства привели философа Баумана къ допущенію еще другихъ свойствъ въ природѣ,
   Недовольный "natures plastiques", которымъ поручалось совершать всѣ чудеса природы безъ матеріи и безъ разума; низшими разумными субстанціями, которыя дѣйствуютъ непонятнымъ образомъ на матерію; одновременностью творенія и формаціи субстанцій, которыя, содержась одна въ другой, развиваются во времени въ силу непрерывности перваго чуда, и непреднамѣренностью ихъ зарожденія, которое есть не что иное, какъ цѣпь чудесъ, повторяющихся въ каждый моментъ времени, онъ думаетъ, что всѣ эти системы, философски мало обоснованныя, не имѣли бы мѣста, если бы насъ не останавливалъ неосновательный страхъ приписывать очень извѣстныя модификаціи существу, сущность котораго, правда намъ неизвѣстная, именно, м. б., вслѣдствіе этого и вопреки нашему, предразсудку, весьма совмѣстима съ этими модификаціями.
   Но что это за существо? что это за модификаціи? Отвѣчу ли я? Несомнѣнно, говоритъ д-ръ Бауманъ.
   Существо это тѣлесное. Модификаціи суть желаніе, отвращеніе, память и разумъ, словомъ, всѣ свойства, которыя мы признаемъ у животныхъ и которыя древніе подразумѣвали подъ именемъ чувствующей души, и присутствіе которыхъ, въ соотвѣтствующихъ формахъ и величинѣ, д-ръ Бауманъ допускаетъ какъ въ мельчайшей частицѣ матеріи, такъ и въ величайшемъ животномъ.
   Если бы было опасно, говоритъ онъ, признать нѣкоторую степень разумности у молекулъ матеріи, то эта опасность была бы одинаково велика, какъ въ томъ случаѣ, когда мы предполагаемъ одаренной разумомъ песчинку, такъ и въ томъ случаѣ, когда мы надѣляемъ имъ слона и обезьяну. Тутъ философъ-академикъ изъ Эрлангена напрягаетъ послѣднія усилія, чтобы отклонить отъ себя всякое подозрѣніе въ атеизмѣ, и, очевидно, поддерживаетъ съ такимъ рвеніемъ свою гипотезу только потому, что она, какъ ему кажется, удовлетворительно объясняетъ труднѣйшіе феномены, хотя выводомъ изъ нея является матеріализмъ. Нужно читать его произведеніе, чтобы научиться примирять самыя смѣлыя философскія идеи съ глубочайшимъ уваженіемъ къ религіи.
   Богъ создалъ міръ, говоритъ д-ръ Бауманъ, и намъ надлежитъ, если это возможно, найти законы, съ помощью которыхъ онъ хотѣлъ сохранить его, и средства, назначенныя имъ для воспроизведенія индивидовъ. Предъ нами свободное поле въ этомъ отношеніи; мы можемъ предложить свои идеи, и вотъ главныя основныя идеи доктора.
   Сѣмяппой элементъ, экстрактъ части, подобной той, которую онъ долженъ образовать въ животномъ, -- элементъ чувствующій и мыслящій, имѣетъ нѣкоторое воспоминаніе о своемъ первоначальномъ положеніи, -- отсюда -- сохраненіе видовъ и сходство съ родителями.
   Можетъ случиться, что сѣмянная жидкость изобилуетъ нѣкоторыми элементами или лишена ихъ, что эти элементы не могутъ соединиться по забывчивости, или совершаются своеобразныя соединенія сверхкомплектныхъ элементовъ,-- отсюда -- или невозможность зарожденія или всевозможныя уродливыя зарожденія.
   Нѣкоторые элементы но необходимости усвояютъ себѣ способность постоянно соединяться съ удивительной легкостью однимъ и тѣмъ же образомъ, -- отсюда -- при условіи, если они различные -- варіирующееся до безконечности образованіе микроскопическихъ животныхъ; отсюда -- если они похожи другъ на друга -- полипы, которыхъ можно сравнить съ гроздью безконечно малыхъ пчелъ, которыя, имѣя живое воспоминаніе лишь объ одномъ положеніи, сцѣпились и остались сцѣпившимися въ одномъ этомъ положеніи, съ которымъ онѣ лучше всего освоились.
   Когда впечатлѣніе отъ настоящаго положенія поколеблетъ или погаситъ воспоминаніе о прошломъ положеніи, такъ что явится безучастное отношеніе ко всякому положенію, тогда имѣетъ мѣсто безплодіе,-- отсюда безплодіе муловъ.
   Кто помѣшаетъ элементарнымъ, разумнымъ и одареннымъ чувствительностью частямъ безконечно уклоняться отъ порядка, конституирующаго видъ? отсюда безконечное множество видовъ животныхъ, исходящихъ отъ перваго животнаго; безконечное количество существъ, отпрысковъ перваго существа; отсюда -- наличность одного акта въ природѣ.
   Но, накопляясь и комбинируясь, потеряетъ ли каждый элементъ свою ничтожную степень чувства и перцепціи?
   Нисколько, говоритъ докторъ Бауманъ. Эти свойства составляютъ ихъ сущность.
   Что же отсюда произойдетъ? Вотъ что.
   Изъ этихъ перцепцій собранныхъ и скомбинированныхъ элементовъ возникнетъ единая перцепція, пропорціональная массѣ и диспозиціи, и эта система перцепцій, гдѣ каждый элементъ потеряетъ память о своемъ я и будетъ содѣйствовать образованію сознанія цѣлаго, станетъ душой животнаго. "Omnes elementorum perceptions conspirare, et in unam fortiorem et magis perfectam perceptionem coalesces videntur. Haec forte ad unam quamque ex aliîs perceptionibus se habet in eademratione qua corpus organisatum ad elementum. Elementum quodvis, post suam cumaliis copulationem, cum suam perceptionem illarum perceptionibus confudit, et sui conscientiam perdidit, primi elementorum status memoria nulla superest, et nostra nobis origo omnino abdita manet".
   Вотъ здѣсь-то мы и поражены тѣмъ, что авторъ или не замѣтилъ поразительныхъ выводовъ изъ своей гипотезы или, замѣтивъ ихъ, не разстался съ нею. Теперь слѣдуетъ примѣнить намъ свой методъ къ разсмотрѣнію его принциповъ.
   Итакъ, я спрошу его: образуетъ ли вселенная, или совокупность всѣхъ чувствующихъ и мыслящихъ молекулъ, нѣчто цѣлое, или нѣтъ.
   Если онъ отвѣтитъ, что она но образуетъ цѣлаго, онъ однимъ словомъ поколеблетъ существованіе Бога, внося въ природу безпорядокъ, и, разрывая цѣпь, связующую всѣ существа, уничтожитъ основу философіи. Если онъ согласится, что вселенная -- цѣлое, гдѣ среди элементовъ господствуетъ не меньшій порядокъ, чѣмъ среди частицъ ихъ, реально различимыхъ или только воспринимаемыхъ умомъ, или среди элементовъ въ животномъ, тогда придется признать, что, вслѣдствіе такого всемірнаго сцѣпленія, у міра, подобнаго громадному животному, имѣется душа, что разъ міръ можетъ быть безконечнымъ, душа міра -- я не говорю: является, по можетъ быть безконечной системой перцепцій, и что міръ можетъ быть Богамъ.
   Пусть онъ, сколько угодно, протестуетъ противъ этихъ выводовъ, они не перестанутъ быть отъ того вѣрными, и какой бы свѣтъ ни бросили въ глубины природы эти возвышенныя идеи, онѣ не станутъ отъ этого менѣе ужасными. Стоило только обобщить ихъ, чтобы замѣтить это..
   Актъ обобщенія имѣетъ такое же значеніе для гипотезъ метафизики, какое повторныя наблюденія и опыты для догадокъ физики. Если догадки правдоподобны, то чѣмъ больше дѣлается опытовъ, тѣмъ больше подтверждаются догадки. Если гипотезы вѣрны, то чѣмъ шире дѣлаются выводы, тѣмъ больше истинъ обнимаютъ гипотезы, тѣмъ большую силу и вѣроятность онѣ пріобрѣтаютъ. Наоборотъ, если догадки и гипотезы шатки и плохо обоснованы, то можетъ открыться какой-нибудь фактъ или отыскаться какая-нибудь истина, противъ которыхъ онѣ не устоятъ.
   Гипотеза доктора Баумана развернетъ, если угодно, самую непостижимую тайну природы, образованіе животныхъ или, общѣе, образованіе всѣхъ организованныхъ тѣлъ; всемірная совокупность феноменовъ и существованіе Бога, будутъ для нея камнемъ преткновенія. Но хотя мы отвергли идеи доктора изъ Эрлангена, мы очень плохо поняли бы степень недоступности феноменовъ, разъясненіемъ которыхъ онъ задался, плодотворность его гипотезы, неожиданные выводы, которые можно изъ нея сдѣлать, заслугу созданія новыхъ догадокъ о предметѣ, которымъ занимались первые люди во всѣ вѣка, и трудность съ успѣхомъ оспаривать свои, если бы мы не смотрѣли на нихъ, какъ на продуктъ глубокаго размышленія, какъ на отважное предпріятіе въ области универсальной системы природы и на попытку великаго философа.
   

51.

Объ импулѣсѣ ощущенія.

   Если бы докторъ Бауманъ поставилъ свою систему въ тѣсныя границы и примѣнилъ бы идеи ея лишь къ образованію животныхъ, не распространяя ихъ въ природу души, откуда.,-- какъ мнѣ, думаю я, удалось показать,-- можно ихъ перенести на существованіе Бога, онъ не бросился бы въ соблазнительныя объятія одного изъ самыхъ соблазнительныхъ видовъ матеріализма, приписывая органическимъ молекуламъ желаніе, отвращеніе, чувство и мысль. Надо было бы удовольствоваться допущеніемъ у нихъ чувствительности въ тысячу разъ меньшей той, которою Всемогущій надѣлилъ самыхъ близкихъ къ мертвой природѣ животныхъ.
   Благодаря такой скрытой чувствительности и разницѣ въ конфигураціяхъ, для всякой органической молекулы существовало бы лишь одно, самое удобное изъ всѣхъ, положеніе, къ которому она безпрестанно стремилась бы съ автоматическимъ безпокойствомъ, подобно животнымъ, ворочающимся во снѣ, когда пріостанавливается дѣятельность почти всѣхъ ихъ способностей, ворочающимся до тѣхъ поръ, пока они не найдутъ положенія, наиболѣе удобнаго для покоя. Этого одного принципа достаточно было бы для объясненія, самымъ простымъ способомъ и безъ всякихъ опасныхъ выводовъ, феноменовъ, объясненіемъ которыхъ онъ задался, и тѣхъ безчисленныхъ чудесъ, которыя такъ изумляютъ всѣхъ нашихъ наблюдателей надъ насѣкомыми, и онъ опредѣлилъ бы животное вообще, какъ систему различныхъ органическихъ молекулъ, которыя, подъ вліяніемъ импульса ощущенія, подобнаго тупому и неотчетливому осязанію, и даннаго имъ тѣмъ, кто создалъ всю вообще матерію, комбинируются до тѣхъ поръ, пока каждая изъ нихъ не встрѣтитъ самое подходящее для ея фигуры и для ея покоя мѣсто.
   

52.

Инструменты и мѣры.

   Мы наблюдали вт другомъ мѣстѣ, что, поскольку чувства являются источникомъ всѣхъ нашихъ познаній, постольку очень важно знать, до какой степени мы можемъ разсчитывать на ихъ свидѣтельство. Прибавимъ здѣсь, что разсмотрѣніе дополненія нашихъ чувствъ, или инструментовъ, не менѣе необходимо. Съ каждымъ новымъ примѣненіемъ опыта возникаетъ новый источникъ долгихъ, тяжелыхъ и трудныхъ наблюденій. Имѣется, кажется, одно средство сократить трудъ: это -- закрыть доступъ, такъ сказать, щепетильности раціональной философіи (ибо у нея имѣется таковая) доступъ до нашего слуха и отчетливо познать, до какой степени необходима точность мѣръ при измѣреніи количествъ.
   Сколько въ измѣреніе потеряно ловкости, труда и времени, которые были бы употреблены на открытія!
   

53.

   Въ изобрѣтеніи или въ усовершенствованіи инструментовъ нужно настоятельно рекомендовать физику нѣкоторую осмотрительность: избѣгать аналогій, никогда не заключать ни отъ большаго къ меньшему, ни отъ меньшаго къ большему, подвергать разсмотрѣнію всѣ физическія свойства данныхъ субстанцій.
   Физикъ никогда не будетъ имѣть успѣха, если будетъ пренебрегать этимъ, а когда онъ приметъ всѣ мѣры, сколько еще разъ ему случится натолкнуться на какое-нибудь маленькое препятствіе, котораго онъ не предвидѣлъ или которымъ онъ пренебрегъ, но которое заградитъ отъ него природу и понудитъ его бросить работу, которую онъ считалъ закопченной?
   

54.

О выборѣ предметовъ.

   Такъ какъ разумъ не можетъ всего понять, воображеніе не можетъ все предвидѣть, чувство не въ состояніи все подмѣтить, а память -- все удержать; такъ какъ великіе люди родятся чрезъ длинные промежутки времени, а прогрессъ научныхъ знаній такъ часто задерживается революціями, что цѣлые вѣка научной дѣятельности тратятся на то, чтобы снова пріобрѣсти знанія протекшихъ столѣтій,-- то дѣлать наблюденія безъ всякаго разбора надъ всѣмъ, что представляетъ природа, значитъ не исполнять своей обязанности предъ человѣческимъ родомъ. Люди, выдѣляющіеся своими талантами, должны тратить свое время такъ, какъ этого требуетъ уваженіе къ самимъ себѣ и къ потомству. Что подумало бы о насъ потомство, если бы мы ничего но оставили ему, кромѣ полной инсектологіи да обширной исторіи микроскопическихъ животныхъ? Для великихъ умовъ -- великіе предметы, для мелкихъ -- мелкіе. Послѣднимъ лучше чѣмъ-нибудь заниматься, чѣмъ ничего не дѣлать.
   

55.

О препятствіяхъ.

   Такъ какъ недостаточно желать какой-нибудь вещи, но надо также мириться со всѣмъ, что почти нераздѣльно связано съ желаемой вещью, то человѣку, который рѣшитъ отдаться изученію философіи, придется столкнуться не только съ физическими препятствіями, свойственными природѣ его предмета, но и со множествомъ препятствій моральнаго свойства, которыя должны представиться ему, какъ до него они представлялись всѣмъ философамъ. Когда же ему случится встрѣтиться съ препятствіемъ или быть плохо понятымъ, оклеветаннымъ, скомпрометированнымъ, поносимымъ, пусть онъ скажетъ самому себѣ:
   "Развѣ только въ мое время и только мнѣ приходится встрѣчать людей невѣжественныхъ и злобныхъ, души, снѣдаемыя завистью, существа, омраченныя суевѣріями?"
   Если онъ вздумаетъ иногда жаловаться на своихъ согражданъ, пусть онъ скажетъ такъ:
   "Я жалуюсь на своихъ согражданъ, но если бы было возможно спросить ихъ всѣхъ и задать каждому изъ нихъ вопросъ: кѣмъ хотѣлъ бы онъ быть, авторомъ ли "Nouvelles Ecclésiastiques {Появлялись съ 1728 по 1803 г., были основаны аббатомъ Ф. Бушэ. Были у нихъ и другіе редакторы, такъ же забытые, какъ и основатель ихъ.}" или Монтескье, авторомъ ли "Lettrés Américaines {Les Lettres à un Aineriquain (sic) sur l'Histoire naturelle de М. de Buffon et sur les Observations microscopiques de М. Needham принадлежатъ аббату Линьякъ. Они появились въ 1751 г. въ Гамбургѣ въ 5 т. Аббатъ находитъ, что ученые, которыхъ онъ критикуетъ, злоупотребляютъ "возмутительными парадоксами", и, довольный своей ролью, онъ заканчиваетъ такъ: "Пожалѣемъ этихъ господъ и не будемъ завидовать ихъ столь плодовитому воображенію".}" или Бюффономъ,-- то найдется ли хоть одинъ изъ нихъ, мало-мальски разсудительный человѣкъ, который будетъ колебаться въ выборѣ? Я же увѣренъ, что наступитъ время, когда я получу одобреніе, которое я сталъ бы высоко цѣнить, если бы я былъ достаточно счастливъ заслужить его".
   А вы, присваивающіе себѣ имя философовъ или прекрасныхъ умовъ и не стыдящіеся походить на тѣхъ назойливыхъ насѣкомыхъ, которыя проводятъ мгновенія своего эфемернаго существованія въ томъ, чтобы безпокоить человѣка во время работы и отдыха,-- какая у васъ цѣль? чего ждете вы отъ своего остервенѣнія? когда вы обезкуражите славныхъ авторовъ и прекрасные таланты, которые еще остаются у націи, что вы дадите ей взамѣнъ ихъ? какими удивительными произведеніями возмѣстите вы роду человѣческому утрату тѣхъ, которыя у него были бы?... Наперекоръ вамъ имена Дюкло, Д'Аламберовъ и Руссо, Вольтеровъ, Мопертюи и Монтескье, Бюффоновъ и Добантоновъ будутъ въ по четѣ у насъ и унашихъ внуковъ, а если кто-нибудь вспомнитъ когда-нибудь ваши имена, то онъ скажетъ;
   "Они были преслѣдователями великихъ людей своего времени, и если мы имѣемъ предисловіе къ "Энциклопедіи", "Исторію вѣка Людовика XIV", "Духъ Законовъ" и "Исторію природы", то, къ счастью, не во власти этихъ людей было лишить насъ этого".
   

56.

О причинахъ.

   1. Если положиться только на тщетныя догадки философіи и на слабый свѣтъ нашего разума, то можно подумать, что у цѣпи причинъ не было начала и у цѣпи слѣдствій не будетъ конца. Предположите, что какая-нибудь молекула перемѣщена; она. перемѣстилась не сама-по себѣ; имѣется какая-нибудь причина ея перемѣщенія, у этой причины -- другая и т. д., такъ что нельзя найти естественныхъ границъ для причинъ въ каждый предшествующій моментъ времени. Возьмите перемѣщенную молекулу; перемѣщеніе молекулы вызоветъ опредѣленное слѣдствіе, за этимъ послѣднимъ наступитъ другое и т. д., такъ что нельзя найти въ каждый послѣдующій моментъ времени естественныхъ границъ для слѣдствій.
   Умъ, ошеломленный безконечнымъ рядомъ самыхъ слабыхъ причинъ и самыхъ незначительныхъ слѣдствій, откажется отъ этого предположенія и отъ нѣкоторыхъ другихъ того же рода, только благодаря предразсудку, согласно которому нѣтъ ничего за предѣлами нашихъ чувствъ и все прекращается тамъ, гдѣ мы больше ничего не видимъ; по одно изъ главныхъ отличій наблюдателя природы и ея истолкователя заключается въ томъ, что послѣдній отправляется отъ той точки, гдѣ чувства и инструменты покидаютъ перваго; на основаніе того, что есть, онъ строитъ догадку о томъ, что еще должно быть; изъ порядка вещей онъ выводитъ общія и абстрактныя заключенія, которыя имѣютъ въ его глазахъ очевидность осязаемыхъ и важныхъ истинъ; онъ поднимается даже до сущности порядка; онъ видитъ, что для него недостаточно чистаго и простого сосуществованія чувствующаго и мыслящаго существа съ какой-нибудь цѣпью причинъ и слѣдствій, чтобы вынести о нихъ абсолютный приговоръ; онъ останавливается здѣсь; сдѣлай еще одинъ шагъ, и онъ вышелъ бы за предѣлы природы.
   

О конечныхъ причинахъ.

   Кто мы, чтобы быть въ состояніи объяснить судьбы природы? Развѣ мы не замѣчаемъ, что почти всегда мы прославляемъ ея мудрость за счетъ ея могущества?
   Такой способъ объясненія природы неудовлетворителенъ даже въ естественной теологіи. Придерживаться его значитъ на мѣсто творенія Бога ставить догадку человѣка, важнѣйшую изъ теологическихъ истинъ связывать съ судьбой гипотезы. Но достаточно самаго простого феномена, чтобы показать, насколько изслѣдованіе этихъ причинъ противорѣчивъ истинному знанію.
   Я представляю себѣ физика, котораго спрашиваютъ о природѣ молока, и онъ отвѣчаетъ, что молоко пищевой продуктъ, начинающій образовываться у самки, когда она зачала, и что природа предназначаетъ его въ пищу будущему животному. Что даетъ мнѣ такое опредѣленіе? Что я могу думать о предполагаемомъ назначеніи этой жидкости и другихъ физіологическихъ идеяхъ, возникающихъ въ связи съ нимъ, когда я знаю, что бывали мужчины, у которыхъ изъ грудей появлялось молоко; что анастомозъ надбрюшныхъ и грудныхъ артерій доказываетъ, что молоко производитъ вздутіе горла, которое появляется иногда даже у дѣвушекъ при приближеніи мѣсячныхъ очищеній; что нѣтъ почти ни одной дѣвушки, которая не сдѣлалась бы кормилицей, если бы она позволила сосать себѣ грудь, и что у меня имѣется въ виду одна такая маленькая самка, для которой не нашлось подходящаго самца, которая не была покрыта, не была беременной, и у которой все-таки груди были такъ наполнены молокомъ, что приходилось прибѣгать къ обычнымъ средствамъ для облегченія ихъ?
   Не смѣшно ли слышать анатомистовъ, серьезно приписывающихъ стыдливости природы прикрытіе, которое она набрасываетъ на нѣкоторыя части нашего тѣла, гдѣ нѣтъ ничего неприличнаго, что нужно было бы закрывать? Цѣль, которую приписываютъ этому прикрытію другіе анатомисты, дѣлаетъ немного меньше чести стыдливости природы, но она не дѣлаетъ больше чести проницательности анатомистовъ.
   Физикъ, профессія котораго заключается въ томъ, чтобы изслѣдовать, а не въ томъ, чтобы созидать, откажется отъ вопроса: почему, и займется лишь вопросомъ: какъ. Какъ исходитъ изъ наблюденій надъ существами, почему -- изъ нашего разума; почему относится къ области нашихъ системъ и зависитъ отъ нашихъ знаній. Сколько нелѣпыхъ идей, ложныхъ предположеній, химерическихъ понятій въ тѣхъ гимнахъ, которые смѣло сочинялись въ честь Создателя нѣкоторыми безразсудными поборниками конечныхъ причинъ? Вмѣсто того, чтобы раздѣлять восторженное удивленіе пророка и восклицать при видѣ безчисленныхъ звѣздъ, освѣщающихъ ночью небеса, "Caeli enarrant gloriam Bei" (Пс. Дав., XVIII), они увлеклись суевѣріемъ своихъ догадокъ. Вмѣстѣ того, чтобы боготворить Всемогущаго въ самыхъ твореніяхъ природы, они стали падать ницъ предъ призраками своего воображенія. Если кто нибудь, повинуясь голосу предразсудка, усомнится въ основательности моего упрека, я предложу ему сравнить трактатъ Галіена о пользованіи различными частями человѣческаго тѣла, съ физіологіей Бёртава, а физіологію Бёртава съ физіологіей Галлера; я приглашаю потомство сравнить заключающіеся въ произведеніи Галлера систематическіе и преходящіе взгляды съ тѣмъ, чѣмъ физіологія сдѣлается въ грядущіе вѣка. Человѣкъ ради своихъ узкихъ цѣлей превозноситъ Превѣчнаго, а Превѣчный, слушая его съ высоты своего трона и преслѣдуя свою цѣль, принимаетъ его нелѣпыя похвалы и смѣется надъ его тщеславіемъ.
   

О нѣкоторыхъ предразсудкахъ.

   Ни въ явленіяхъ природы, ни въ условіяхъ нашей жизни нѣтъ ничего такого, что, какъ преднамѣренно разставленная сѣть, препятствовало бы нашимъ стремленіямъ. Я имѣю при этомъ въ виду большую часть тѣхъ общепринятыхъ аксіомъ, возникновеніе которыхъ обыкновенно приписывается здравому смыслу народа. Напр., говорить: ничто не ново подъ луной, и это вѣрно для того, кто ограничивается поверхностными наблюденіями. Но какое значеніе имѣетъ эта сентенція для философа, ежедневно занятаго размышленіемъ надъ тончайшими различіями? Что долженъ былъ подумать объ этомъ тотъ, кто утверждалъ, что на цѣломъ деревѣ не найдется, м. б., двухъ листьевъ, осязательно окрашенныхъ въ одинъ и тотъ же зеленый цвѣтъ? Что подумалъ бы объ этомъ тотъ, кто размышляя надъ множествомъ извѣстныхъ причинъ, которыя должны способствовать появленію точно опредѣленнаго оттѣнка цвѣта, утверждалъ, -- не думая преувеличивать мнѣнія Лейбница,-- что слѣдуетъ считать доказаннымъ, вслѣдствіе различія въ расположеніи точекъ пространства, гдѣ находятся тѣла, въ связи съ чудовищнымъ числомъ другихъ причинъ, что никогда, м. б., не существовало и никогда, м. б., не будетъ существовать двухъ травинокъ, окрашенныхъ абсолютно въ одинъ и тотъ же зеленый цвѣтъ? Если существа постепенно проходятъ чрезъ неуловимыя стадіи измѣненій, то время, которое не останавливается, должно въ концѣ концовъ установить громадную разницу между формами, существовавшими въ давнопрошедшія эпохи, нынѣ существующими и тѣмі, которыя будутъ существовать въ грядущіе вѣка. Так. обр., nil sub sole novum -- предразсудокъ, основанный на слабости нашихъ органовъ, на несовершенствѣ нашихъ инструментовъ и непродолжительности нашей жизни. Въ морали говорятъ: quot capita, tot sensus, но вѣрно противоположное:головъ много, а умъ -- явленіе рѣдкое. Въ литературѣ говорятъ: не слѣдуетъ споритъ о вкусахъ. Если понимать подъ этимъ, что не слѣдуете спорить, что у извѣстнаго человѣка такой-то вкусъ, то это -- глупость. Если же понимать подъ этимъ, что во вкусахъ не существуетъ ни хорошей ни дурной стороны, то это -- невѣрно. Философъ не оставите безъ строгаго разсмотрѣнія всѣхъ этихъ аксіомъ народной мудрости.
   

Вопросы.

   Есть только одинъ возможный способъ быть гомогеннымъ. Есть безконечное множество всевозможныхъ способовъ быть гетерогеннымъ. Мнѣ точно также кажется невозможнымъ, чтобы всѣ творенія природы были произведены изъ совершенію гомогенной матеріи; мнѣ кажется, что было бы невозможно представить ихъ всѣ одного и того же цвѣта. Все же мнѣ думается, что разнообразіе феноменовъ не можетъ быть результатомъ какой-нибудь гетерогенности. Поэтому я называю элементами различныя гетерогенныя матеріи, необходимыя для созданія всѣхъ феноменовъ природы, и природой общій актуальный результатъ или общіе послѣдовательные результаты комбинаціи элементовъ. Въ элементахъ должно быть существенное различіе; безъ этого условія все могло бы родиться отъ гомогенности, потому что все могло бы вернуться къ ней. Существуетъ, существовала, или будетъ существовать естественная или искусственная комбинація, въ которой элементъ доводится, былъ или будетъ доведенъ до самой крайней степени дѣленія. Молекула элемента, находящагося въ такомъ состояніи крайней степени дѣленія, недѣлима, абсолютно недѣлима, такъ какъ дальнѣйшее дѣленіе ея, выходя за предѣлы законовъ природы и силъ искусства, можетъ быть представлено лишь умомъ.
   Такъ какъ состояніе крайней степени дѣленія въ природѣ или на опытѣ, по всей видимости, бываетъ различное для по существу гетерогенныхъ матерій, то отсюда слѣдуетъ, что существуютъ молекулы существенно различныя въ массѣ и абсолютно недѣлимыя индивидуально
   Сколько матерій абсолютно гетерогенныхъ или элементарныхъ? Мы не знаемъ этого.
   Какія существенныя различія въ матеріяхъ, которыя мы разсматриваемъ абсолютно гетерогенными или элементарными? Мы не знаемъ этого?
   До какой степени дѣленія можетъ быть доведена элементарная матерія въ опытахъ или въ дѣятельности природы? Мы не знаемъ, etc, etc, etc...
   Къ комбинаціямъ искусственнымъ я присоединяю комбинаціи природы, потому что среди безконечнаго множества фактовъ, неизвѣстныхъ намъ, и которые мы никогда не будемъ знать, есть еще одинъ скрытый отъ насъ, а именно: не доводится ли, не было ли или не будетъ ли доведено дѣленіе элементарной матеріи въ искусственныхъ операціяхъ дальше, чѣмъ оно доводится, было или будетъ доведено въ природѣ, предоставленной самой себѣ. И изъ перваго слѣдующаго ниже вопроса будетъ видно, почему я ввелъ въ нѣкоторыя мои проблемы понятія прошлаго, настоящаго и будущаго и почему я включилъ идею послѣдовательности въ данное мною опредѣленіе природы.
   1. Если не существуетъ взаимной связи между феноменами, то нѣтъ мѣста для философіи. Съ др. стороны, можно допустить, что состояніе каждаго изъ этихъ феноменовъ можетъ быть преходящимъ и при наличности связи между ними.
   Но если состояніе существъ подвержено безпрерывному колебанію, если природа находится еще за работой, то, вопреки цѣпи, связующей феномены, нѣтъ мѣста для философіи. И все наше знаніе природы становится тогда столь же преходящимъ, какъ слова; то, что мы принимаемъ за исторію природы, является не больше, какъ очень неполной исторіей одного момента. Поэтому я спрашиваю, всегда ли были и будутъ металлы такими, какіе они теперь; всегда ли были и будутъ растенія такими, какія они теперь; всегда ли были и будутъ животныя такими, какія они теперь {"Каждое поднятіе цѣпи этихъ горъ, относительную древность которыхъ мы можемъ опредѣлить, обозначалось разрушеніемъ прежнихъ видовъ и появленіемъ новыхъ ограпизацій". Гумбольдтъ "Космосъ".} etc?..
   Послѣ глубокаго размышленія надъ извѣстными феноменами появляется у васъ сомнѣніе, которое вамъ, о скептики, можетъ быть, простится,-- сомнѣніе, что міръ не былъ созданъ, по что онъ остается такимъ, какимъ былъ и будетъ.
   2. Не то же ли самое происходитъ съ цѣлыми видами, что въ царствѣ животномъ и растительномъ съ отдѣльнымъ индивидомъ, который сначала, такъ сказать, увеличивается, растетъ, крѣпнетъ, потомъ разрушается и гибнетъ?
   Если бы вѣра не научила насъ тому, что животныя вышли изъ рукъ Творца такими, какими мы видимъ ихъ; если бы было позволено имѣть малѣйшее сомнѣніе на счетъ ихъ начала и конца, то не можетъ ли философъ, предоставленный собственнымъ догадкамъ, предположить, что все живое имѣетъ отъ вѣчности особенные, разсѣянные и смѣшанные въ массѣ матеріи элементы; что эти элементы случайно соединились, потому что было возможно такое соединеніе; что сформировавшійся изъ этихъ элементовъ эмбріонъ прошелъ чрезъ безконечныя стадіи развитія и организаціи; что онъ послѣдовательно прошелъ стадіи движенія, ощущенія, идей, мысли, размышленія, сознанія, чувствъ, страстей, знаковъ, жестовъ, звуковъ, членораздѣльныхъ звуковъ, языка, законовъ, наукъ и искусствъ; что протекли милліоны лѣтъ между каждой изъ этихъ стадій развитія; что ему, можетъ быть, предстоитъ пройти еще другія стадіи развитія и организаціи, намъ неизвѣстныя; что онъ былъ или будетъ въ состояніи стаціонарномъ; что онъ удаляется или удалится отъ этого состоянія, благодаря вѣчному разрушенію, во время котораго его способности покинутъ его; что онъ навсегда исчезнетъ изъ природы или скорѣе будетъ существовать въ ней подъ иной формой и съ другими способностями, отличными отъ тѣхъ, которыя наблюдаются въ немъ въ данный моментъ времени?
   Религія избавляетъ насъ отъ большого труда и отъ многихъ заблужденій. Если бы она не просвѣтила насъ на счетъ начала міра и универсальной системы существъ, сколько различныхъ гипотезъ намъ пришлось бы принять за секретъ природы?
   Эти гипотезы, всѣ одинаково ложныя, намъ казались бы почти всѣ одинаково правдоподобными. Вопросъ: почему что-либо существуетъ?-- самый затруднительный, какой только можетъ представить себѣ философія; только откровеніе отвѣчаетъ на него.
   3. Если бросить взглядъ на животныхъ и на грубую землю, которую они тончатъ ногами; на органическихъ молекулъ и на жидкость, въ которой онѣ двигаются; на микроскопическихъ насѣкомыхъ и на матерію, которая производитъ и окружаетъ ихъ, то станетъ очевиднымъ, что матерія вообще дѣлится на мертвую и живую. Но какъ можетъ быть, что существуетъ не одна матерія: или живая или мертвая? Живая матерія всегда ли остается живой? И мертвая матерія всегда ли и дѣйствительно ли остается мертвой? Развѣ живая матерія по умираетъ? Развѣ мертвая матерія никогда не начинаетъ жить?
   4. Есть ли какая-нибудь другая замѣтная разница между мертвой и живой матеріей, кромѣ организаціи и реальной или кажущейся самопроизвольности движенія?
   5. То, что называютъ живой матеріей, не есть ли только сама собой движущаяся матерія? И то, что называютъ мертвой матеріей, не есть матерія, движимая другой матеріей?
   6. Если живая матерія есть движущаяся сама по себѣ матерія, то какъ можетъ она перестать двигаться, не умирая?
   7. Если существуетъ живая и мертвая матерія сама по себѣ, то достаточно ли этихъ двухъ принциповъ для созданія всѣхъ формъ и всѣхъ феноменовъ?
   8. Въ геометріи положительная величина, прибавленная къ мнимой, даетъ цѣлое мнимое; а въ природѣ будетъ ли цѣлое живымъ или мертвымъ, если молекула живой матеріи соединится съ молекулой мертвой матеріи?
   9. Если аггрегатъ можетъ быть или живымъ или мертвымъ, то когда и почему онъ будетъ живымъ? когда и почему онъ будетъ мертвымъ?
   10. Живой Или мертвый, онъ существуетъ въ какой-нибудь формѣ. Въ какой бы формѣ онъ ни существовалъ, каковъ принципъ ея?
   11. Прообразы являются ли принципами формъ? Что такое прообразъ? Реальное ли это и предсуществующее твореніе? или это только постижимые разумомъ предѣлы энергіи одной живой молекулы, соединенной съ мертвой или живой матеріей, предѣлы, опредѣленные отношеніемъ всяческой энергіи ко всевозможнымъ сопротивленіямъ? Если это существо реальное и существующее предвѣчно, то какъ оно образуется?
   12. Варьируется энергія живой матеріи сама по себѣ, или она варьируется лишь сообразно количеству, качеству, формамъ мертвой или живой матеріи, съ которой она соединяется?
   13. Есть ли живыя матеріи, имѣющія специфическое отличіе отъ живыхъ матерій? или всякая живая матерія по своей сущности едина, во всемъ? Тотъ же вопросъ относится къ мертвымъ матеріямъ.
   14. Комбинируется та живая матерія съ живой матеріей? Какъ происходитъ эта комбинація? Каковъ результата ея? То же относится къ мертвой матеріи.
   15. Если бы можно было предположить, что вся матерія живая или вся она. мертвая, то было та когда-нибудь что-либо другое, кромѣ мертвой или живой матеріи? или могли ли бы живыя молекулы вернуться къ жизни, потерявъ ее, чтобы потомъ опять разстаться съ ней, и т. д. до безконечности?
   Когда я обращаю свои взоры на творческую дѣятельность людей и повсюду втжу основанные ими города, элементы природы, претворенные ими въ дѣло, сложившіеся языки, пріобщившіеся къ культурѣ народы, построенные порты, моря, изборожденныя судами, измѣренныя землю и небеса, -- міръ, мнѣ кажется очень старымъ. Но когда я встрѣчаю людей, незнакомыхъ съ началами медицины и агрикультуры, съ самыми простыми свойствами субстанцій, съ болѣзнями, заражающими ихъ, съ формой плуга, неумѣющихъ подрѣзывать деревья, -- земля мнѣ кажется населенной со вчерашняго дня. И если бы люди были мудры, они отдались бы, наконецъ, изслѣдованіямъ, полезнымъ для ихъ благополучія и отвѣтили бы на мои праздные вопросы не меньше, какъ черезъ тысячу лѣтъ, или даже, можетъ быть, они никогда, не соблаговолили, бы отвѣтить на нихъ, изъ соображенія о мизерности занимаемаго ими въ пространствѣ и во времени мѣста.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru