Дюамель Жорж
Как я стал наборщиком

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Огонёк", 1927, No 16 (212), 17 апреля.

Жорж Дюамель.
Как я стал наборщиком

0x01 graphic

   В очерке, написанном Жоржем Дюамель для "Огонька", знаменитый французский писатель рассказывает о возникновении литературной группировки, известной в истории новейшей французской литературы под названием "l'Abbaye" ("аббатство").
   
   Все это уже довольно старая история, восходящая к первым годам XX столетия. В то время всем нам было немногим более двадцати лет. Жюль Ромэн готовился занять профессорскую кафедру, Шарль Вильдрак был помощником присяжного поверенного, Ренэ Аркос был рисовальщиком и художником-декоратором; что же касается меня, то я был студентом медиком. Все мы были поэтами. Но в то время, как наши знаменитые старшие коллеги - символисты были либо богаты, либо, во всяком случае, обладали некоторым достатком, мы были бедны. По вечерам, закончив наш трудовой день, мы собирались друг у друга в какой-нибудь комнатушке на шестом этаже, пили кофе, дымили трубками и спорили до рассвета на литературно-философские темы.
   В те времена Вильдрак, глядя на нас своими прекрасными, глубокими глазами, полными юношеского пыла (они теперь еще хороши, его глаза, но годы страданий затуманили их) говорил: "Мы живем неправильно. Художники должны уйти от отравы большого города, уединиться в тишине, чтобы свободно дышать вдали от всякого рабства. Мы должны были бы основать "аббатство" подобное тому, о котором говорит Раблэ [знименитый французский писатель-сатирик XVI века], "аббатство" без аббатов, разумеется. Мы могли бы изучить какое-нибудь ремесло и им прокормить себя. Тогда мы имели бы достаточно свободного времени, чтобы посвятить себя искусству".
   Мы часто возвращались к разговорам на эту тему. Вильдрак сочинил много прекрасных поэм, посвященных воображаемому "аббатству". Мы постоянно читали их и чувствовали, как эта чудесная мечта все растет и приобретает в наших умах реальные очертания.
   Мы решили сделаться печатниками. Это ремесло было нам совершенно неизвестно, и, разумеется, мы не имели в своем распоряжении оборудования; но нам казалось, что это прекрасное ремесло более всего подходило интеллигентам, привыкшим жить среди книг.
   В один прекрасный день недавно примкнувший к нам товарищ внезапно заявил, что он берется раздобыть типографское оборудование. Нам всем казалось, что этим самым главная трудность была преодолена. Дело происходило ранней весной 1906 г. Мы тотчас отправились на розыски, и после многочисленных прогулок по окрестностям Парижа нашли то, чего искали.
   Это был старый, почти покинутый дом, расположенный в середине парка, показавшегося нашим молодым глазам огромным. Арендная плата была не особенно высока, и мы подписали с домовладельцем выгодный контракт, предоставлявший нам в пользование дом сроком на три, шесть и девять лет, как это принято во Франции. И тогда началась эта прекрасная эпопея. Прежде всего надо было сделать наше "аббатство" пригодным для жилья. Нельзя сказать, что оно было таковым, когда мы его заарендовали. Двери и окна плохо затворялись, стены были ободраны, рамы разбиты. Мы превратились в маляров, слесарей, стекольщиков. На мою обязанность выпало оклеить комнаты обоями, и я набил себе на этом руку. Через 3 недели дом был заново отремонтирован и выкрашен. Осень разукрасила парк великолепным убранством. Мы все были в энтузиазме, который еще увеличился, когда прибыло оборудование нашей типографии. Это была машина типа "Минерва" с педалью; она была почти-что новая и очень тяжелая. Улица du Moulin, на которой мы жили, спускалась до самой Марны; лошади с трудом удерживали телегу, и был такой момент, когда мы думали, что все наше прекрасное оборудование скатится в реку. Впрочем, все окончилось благополучно. Машина была водворена в лучшей комнате нашего дома. Вместе с ней прибыли разнообразные шрифты, верстатки, формы.
   К тому времени все наши скромные пожитки были уже перевезены собственными силами, и тотчас же началась учеба. Нашим учителем был рабочий, с которым Ренэ Аркос и художник Глез познакомились во время отбывания воинской повинности. Я потерял его из виду со времени мировой войны. Он быстро и хорошо ознакомил нас с основами нашего ремесла. Я посвятил себя специально набору. Через несколько месяцев я мог уже набирать 1.200 букв в час, что считается вполне приличной нормой. Мои товарищи не отставали от меня. Я припоминаю, что первым нашим опытом было воззвание об образовании нашего "аббатства", с которым мы предполагали обратиться к литературному миру. Мы вшестером держали корректуру. Шесть человек, из которых четверо были поэтами. Когда мы отпечатали тысячу экземпляров нашего воззвания, мы с отчаянием заметили, что допустили огромную ошибку в самом заглавии...
   Стоит ли говорить о том, что через всю историю нашего "аббатства" красной нитью проходил вопрос о деньгах? Этот вопрос очень скоро сделался мучительным. Заказы и "типографию" поступали очень туго. За 16 месяцев своего существования "аббатство" напечатало всего двадцать книг и этого было слишком мало, чтобы прокормить восемь или десять человек. Я говорю восемь или десять, так как состав "аббатства" менялся. Мы разделялись на членов-учредителей, которые подписали контракт, и на сочувствующих, приезжавших к нам на определенное время. Среди последних я хочу упомянуть Жюль Ромэна, имя которого хорошо известно в России. Его первая знаменитая книга "La vie unanime" была напечатана в "аббатстве". Теперь это издание стало антикварной редкостью, за которой гоняются библиофилы. Все наши первые книги были напечатаны там. Мое первое произведение называлось "Des lИgendes, des batailles". Я отправил тогда один экземпляр этой книги нашему знаменитому другу, русскому поэту Валерию Брюсову; этот экземпляр я нашел теперь у одного из моих московских собратьев по перу.
   Итак, дела "аббатства" шли неважно. Доходы наши были более, чем скромны, и мы все были вынуждены истратить наши последние сбережения. С самого начала мы стали жить коммуной. Вскоре наши трапезы упростились до последней степени. К счастью, пришла весна, и наш сад, за которым мы совершенно не следили, оказался нашим добрым гением. Ну, уж и поели мы в ту пору зеленого салата! А позднее, когда поспели фрукты, наши обеды состояли из слив и абрикосов, так как 1907 год в тех краях дал очень хороший урожай фруктов. Все мы, дети города, были плохо знакомы с природой. Как описать радость, испытанную нами от жизни в этом прекрасном, диком саду? Я хочу говорить о радости, так как, хотя "дела" доставляли нам много забот и разочарований, мы все же были молоды и веселы.
   В нашем парке мы устраивали большие празднества, а в большой общей комнате выставки картин. Особенно удачным вышел летний праздник, на который приехали артисты из Парижа, сыгравшие спектакль на фоне зелени. В тот день я познакомился с моей будущей женой.
   Среди многих прекрасных воспоминаний того времени я припоминаю сейчас наши долгие беседы на верхушке стены, с которой открывался вид на соседние поля. Посидев на стене, мы бежали всей компанией купаться в реку.
   Между тем наши неприятности продолжались, а количество клиентов не увеличивалось. Много людей говорило о своем желании помочь нам. Немногочисленны были те, кто это сделал. Я должен сказать, что много богатых людей приезжало к нам в гости. Они давали нам обещания, которых никогда не сдерживали; зато все они уезжали с чем-нибудь от нас: кто увозил картину, кто книгу.
   Но существенную помощь нам оказывали журналисты. Один из них Ж. Жозеф Рено, бывший тогда чемпионом Франции по фехтованию, отправился даже к нашему домовладельцу и угрожал, смеясь, проткнуть его своей шпагой, если он не согласится отсрочить нам взнос квартирной платы. Домовладелец, в сущности неплохой человек, освободил нас от этого долга.
   Наступила зима 1907--1908 года. Мы терпели нужду во всем, главным образом, в топливе и пище. Пришлось нам расстаться, вернуться каждому к своему одиночеству.
   Анатоль Франс попытался нас спасти, предложив нам в полную собственность одну из своих рукописей. Увы! Эта удача пришла слишком поздно: мы были слишком измучены, чтобы воспользоваться ею.
   Мы рассеялись по Парижу. Однако, дух "аббатства" еще надолго сохранил свою силу и объединял многочисленных друзей, из которых я хочу назвать моего дорогого друга Люка Дюртен, сопровождающего меня в этой поездке в Советский Союз.

Жорж Дюамель.

Перевел с рукописи Г. Нашатырь

   Москва, апрель 1927 г.

-----------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: "Огонёк", 1927, No 16 (212), 17 апреля, стр. 3
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru