Дюртен Люк
Мой жизненный путь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Журнал "Огонёк", 1927, No 28 (224), 10 июля.

Мой жизненный путь

Автобиография французского писателя Люка Дюртена, написанная для "Огонька".

0x01 graphic

   Написать повесть о своей жизни, это -- задача не из легких. Принимаясь за нее, испытываешь беспокойство, подобное тому, которое чувствует раздеваясь больной перед тем, чтобы показаться врачу, или же осужденный, подающий кассационную жалобу. Судьбе было угодно, чтобы я принялся за эту исповедь вдали от мест, где я всегда жил, здесь, в великой русской стране. Я не рискнул бы на подобный шаг, читатель, если бы не находился под впечатлением этих взглядов, глубоких и честных, которые встречаешь здесь повсюду; для меня они были более значительны, произвели на меня большее впечатление, чем золотые купола православных церквей.
   Когда я пытаюсь восстановить в моей памяти первые детские воспоминания, в моих глазах встают серые и мрачные дома Парижа, в котором я родился; затем -- берега океана, мысли о котором в моей памяти неизменно сопровождаются его запахом, напоминающим вкус вашей соленой икры. Потом, новое видение -- Алжир, где моя семья провела несколько месяцев: Алжир, с его белыми улицами, полными детей и сумрачных арабов, с его тенистыми оврагами, бесчисленными пальмами и кактусами.
   Марсель... Мой отец, один из ученых, создавших бактериологию, был назначен профессором местного медицинского факультета. В те времена я был далек и от больных, и от микроскопов. Моя мать, которую я рано потерял, водила меня изредка в церковь и давала мне читать библию.
   В одно воскресное утро я бродил по одной из этих прекрасных чинаровых аллей, которые украшают Марсель, как вдруг, внезапно пораженный, остановился. Я заметил, что земля, по которой я шел, была изумительного, розовато-бурого цвета. Я посмотрел по сторонам, и мне показалось, что со стволов чинар на меня смотрит кора бронзового, бледно-зеленого цветов. Лица прохожих мне представлялись в изумительно красочных сочетаниях красного с желтым; небо было настолько лазурно-голубым, что мне искренне показалось тогда, что я впервые его вижу. Мне приходилось играть с красками в детстве, и я знал, что все предметы имеют спой цвет, но никогда еще я не убеждался в этом так прямо, так непосредственно, как в этот момент. Двенадцатилетний мальчик провел весь радости, всех тех предметов, которые ему попадались. Эти переживания были первым выходом его на реальный жизненный путь.
   Разумеется, недостаточно даже для подростка видеть в вещах лишь сочетание красок. Вскоре краски дополнились перспективой. Перспектива не есть только геометрия: она является образом, путем которого предстают перед вами предметы, и, когда мы движемся, они как будто скачут друг из друга. Художник, щурящий глаз, чтобы найти мотив картины, видит, как трамвай выезжает из угла дома, как корабль выплывает из человеческого плеча. Таковы были мои странные для ребенка фантазии. Погруженный в эти "открытия", я, наверное, был бы раздавлен где-нибудь на улице, если бы в те времена уличное движение было так же значительно в Марселе, как в наши дни.
   Когда после того, как я сделал эти первые, наивные шаги по пути непосредственного познания жизни, я вспомнил о моих религиозных помыслах, они показались мне увядшими, сморщенными, лишенными всякого интереса.
   С тех пор жизнь моя делилась, с одной стороны, на изучение окружающего меня, с другой -- на все остальное, включая сюда и учебу. Это "остальное" казалось мне данью требованиям взрослых, неким бесконечным, запутанным, совершенно чуждым мне клубком. Разумеется, и мои родные, и товарищи подняли меня на смех, когда я поделился с ними впервые моими переживаниями. Я стал от всех отдаляться, ушел в себя. В результате я имел вид гордого, замкнутого юноши.
   Каждый вечер я с жадностью погружался в чтение великих мудрецов -- первоначально Гете, позднее Спинозы и Толстого.
   Последний год, проведенный мной по окончании лицея в Марселе (мне было тогда семнадцать лет) был посвящен научной подготовке к медицинскому факультету.
   Я вернулся в Париж в 1899 году. После одинокой жизни в Марселе мне пришлось первоначально вращаться в столице среди наиболее типичных слоев буржуазии. Ханжество и ложь этих кругов ужаснули меня. Мое первое представление об обществе вошло в мою цветную галерею черным мазком.
   Год моей воинской повинности я пропел в одном форту в Альпах, на высоте 1.900 метров. Снег. Нас было всего 12 человек. Это одиночество пришло очень кстати. Смерть моего отца, скончавшегося в тот год, на меня сильно повлияла.
   Годы учения подошли к концу. Я провел чудесный год, занимаясь чистой наукой -- опытами сравнительной физиологии в лаборатории профессора Рише. Однако, главным событием моей жизни была работа над моей первой книгой, которую я писал уже шесть лет -- сборник стихотворений в прозе, критических статей, рассказов, афоризмов.
   В ней я выступил с различными новыми, довольно смелыми, быть может, даже преждевременными по тем временам, проблемами литературной техники.
   Эта книга, называвшаяся "Необходимый этап", побывавшая у одиннадцати издателей, отказавшихся ее издать, принесла мне при выходе в свет несколько оскорблений и, вместе с тем, ряд дорогих друзей-единомышленников.
   Я посвятил себя изучению горловых болезней. Вскоре женился, появилась семья. Мне пришлось испытать тяжелые материальные затруднения. Для того, чтобы выйти из нужды, пришлось вести огромную медицинскую работу.
   Между тем меня выручила моральная помощь -- искренняя привязанность настоящих друзей. Жюль Ромен, так же, как и я дебютировавший в те времена, прочел [отсутствует одна строка колонки] - рое, пролежав девять месяцев в ящике моего письменного стола, ввело меня в круг будущих друзей. Первым был Жорж Дюамель, мой спутник в СССР; за ним последовали Шарль Вильдрак, Аркос, Шеневьер, Дойен, Базальжет, переводчик Уитмена. Эта группа писателей и художников только что осуществила в течение шестнадцати месяцев попытку жить коммуной [См. очерк Жоржа Дюамель "Как я стал наборщиком в "Огоньке" от 17/IV 1927 г. No 16]. В течение шести лет мне было трудно, почти невозможно, писать; я издал лишь несколько рассказов из "Рукописи, найденной на острове" и поэму "Конг Гаральд", сочиненную во время поездки на Шпицберген.
   Война. В первое время я работал в походном госпитале, на передовых позициях. Эгоизм людей, находящихся более или менее под прикрытием, самая безопасность в то время, как развивалась ужасная катастрофа -- стали для меня невыносимыми. Я просил перевести меня в полк. Меня сочли почти сумасшедшим. Через несколько минут телефонных разговоров я нашел себе заместителя по госпиталю. Я провел долгую зиму под землей, в траншеях. В них я оставил свое здоровье, но нашел нити, по-новому связавшие меня с реальностью жизни. Новая чистка мира. Наша смутная и страшная эпоха вознесла на верхушку мира развевавшиеся, словно знамена, слова: "цивилизация", право, "справедливость". В качестве врача я имел возможность узнать, оборотную сторону этих слов: "нищета, раны, смерть". Я не опубликовал еще моих военных записок, так как не чувствую себя еще хозяином того, что хочу сказать.
   Уже в 1915 г. я начал писать роман, который я мыслил себе возможно более широким, соединяющим в себе мой личный опыт с лиризмом, фантазией и бытописанием. Подобные цели трудно осуществимы. Первую главу этого романа я написал в окопах в одну ночь, когда мы подверглись ожесточенной бомбардировке (впоследствии эта глава оказалась центром романа). Она описывала обед у банкира. Сюжет "Миллиона двухсот тысяч": рабочий, выигравший состояние в лотерее, исследует все классы общества. Я попытался написать роман о здоровья. "Красный источник" разыгрывается на одном курорте Оверни. "Моя Кимбель", роман, переведенный на русский язык под заглавием "Стальной конь", является спортивным романом.
   Моя жизнь по окончании войны очень проста. Работа моя делится между медициной и литературой. По утрам -- перо, днем -- больные.
   Как только я имею к тому возможность, я ускользаю от работы, предпринимаю какую-нибудь поездку. До войны уже я изъездил Западную Европу. Мне много дали мои поездки в Тунис и в Египет. Впечатления от путешествия по Соединенным Штатам и Канаде, до берегов Тихого океана, меня сильно обеспокоили и поразили. Будущее мира заключено не в этой чисто механической цивилизации, в которой деньги играют чудовищную, подавляющую роль.
   Новое путешествие привело меня в СССР. Глубокое впечатление, произведенное на меня вашей страной, еще не устоялось, не установилось. Тем не менее, я уверен, что многому научился у вас. Ничто, имеющее отношение к человеческому прогрессу, не может оставить меня равнодушным. Усилия, с которыми пролетариат в СССР пытается, несмотря на невероятные трудности, сочетать человеческую справедливость с техническим прогрессом, являются поразительным зрелищем.

Перевел с рукописи Г. Hашатырь.

---------------------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: журнал "Огонёк", 1927, No 28 (224), 10 июля, с. 5.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru