Н. Добролюбов Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Библиотека поэта. Малая серия. Второе издание Вступительная статья редакция и примечания Б. Я. Бухштаба М., "Советский писатель", 1948 Дополнения по изданиям: 1. Н. А. Добролюбов, Полное собрание стихотворений. - "Советский писатель", Ленинградское отделение, 1969. 2. И будет вечен вольный труд...: Стихи русских поэтов о родине / Сост., вступ. ст. и комм. Л. Асанова. - М.: Правда, 1988. ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Н. А. Добролюбов. Статья Б. Бухштаба. СТИХОТВОРЕНИЯ На 50-летний юбилей Н. И. Греча. Дума при гробе Оленина Ода на смерть Николая I Мое оправдание К Розенталю "Не гром войны, не бой кровавый..." Газетная Россия Перед дворцом Годовщина (18 февраля 1856 года) Жалоба ребенка Благодетель "Когда, среди зимы холодной..." Встреча На смерть особы Соловей Сон В церкви Очарование Сила слова "Многие, друг мой, любили тебя..." "Не диво доброе влеченье..." Дорожная песня Памяти отца "О, грустно, грустно убеждаться..." На тост в память Белинского Бедняку "Тоской бесстрастия томимый..." "Ты меня полюбила так нежно..." Новобрачные Рефлексия Наш Олимп "Не в блеске и тепле природы обновленной..." "Еще работы в жизни много" "О, подожди еще, желанная, святая!" "Бурного моря сердитые волны" "Нет, мне не мил и он, наш север величавый" "С тобой, мечтатель мой, я понял наконец" "Сил молодецких размахи широкие!" "Проведши молодость не в том, в чем было нужно" "Не обманут я страстной мечтой" "Вас страшит мой вид унылый" "Я желаю, чтоб мыслью бесплодной" "Мы далеко. Неаполь целый" "Средь жалких шалостей моих" "Необозримой, ровной степью" "Пускай умру - печали мало" "Милый друг, я умираю" "Свисток" Мотивы современной русской поэзии 1. В альбом поборнику взяток 2. Моему ближнему 3. Уличенный мздоимец 4. Всегда и везде 5. Мысли помощника винного пристава 6. Чувство законности 7. "Презрев людей и мир и помолившись богу" 8. "Учились, бедные, вы в жалком пансионе" 9. "Жизнь мировую понять я старался" 10. Весна 11. Лето Страдания вельможного филантропа Разбойник Наш демон Безрассудные слезы Раскаяние Конрада Лилиеншвагера Опыты австрийских стихотворений 1. Неблагодарным народам 2. На взятие Парижа (если бы оно случилось) 3. Ода на поход в Италию 4. Две славы Новый общественный вопрос в Петербурге Романс М. П. Погодину от рыцаря Свистопляски Чернь Грустная дума гимназиста лютеранского исповедания и не Киевского округа Юное дарование, обещающее поглотить всю современную поэзию 1. Первая любовь 2. Родина великая 3. Куда деваться? 4. Причина мерцания звезд 5. Существенность и поэзия 6. Общественный деятель 7. Рыцарь без страха и упрека Призвание Неаполитанские стихотворения 1. Надежды патриота 2. Неаполю 3. Братьям-воинам 4. Законная кара! 5. Плач и утешение 6. Неисповедимость судеб 7. Победителю 8. Песнь избавления Мои желания В прусском вагоне В Праге "Средь Акрополя разбитого" Славянские думы "Средь Волги, реченьки глубокой" "В начале августа вернулся я домой" "Свисток" ad se ipsum Примечания Основные издания стихотворений Н. А. Добролюбова Дополнения Мое наказанье ("Как-то больно и стыдно становится...") "Сделал глупость я невольно..." "Синее небо, зеленое поле..." Н. А. ДОБРОЛЮБОВ 1 Добролюбов-поэт естественно заслонен Добролюбовым-критиком и публицистом. В истории русской мысли и русской литературы роль великого критика революционной демократии настолько значительна, что в творческом наследии Добролюбова поэзия оказывается в тени. Это, конечно, совершенно закономерно. Деятельность критика и публициста была основным призванием Добролюбова и сделала его имя одним из самых значительных и дорогих для нас имен русского прошлого. Значение же Добролюбова-поэта в истории русской поэзии - второстепенное. Но было бы совершенно неправильно думать, что стихи Добролюбова интересны лишь как материал для биографии великого критика и для лучшего понимания его литературных вкусов и критических оценок. Мы вправе считать Добролюбова, вместе с М. Михайловым и поэтами "Искры", в числе заметнейших поэтов школы Некрасова, поэтов революционной демократии. Николай Александрович Добролюбов родился 24 января (5 февраля) 1836 г. в Нижнем Новгороде. Он был старшим сыном видного городского священника. Детство его прошло в атмосфере дружной и любящей семьи. Тем труднее было ему потом преодолевать мировоззрение, внушенное родителями и окрашенное воспоминаниями об уюте и мире детских лет. Учился Добролюбов дома, с учителем-семинаристом, в 1847 г. поступил в последний класс духовного училища, а на следующий год - в Нижегородскую духовную семинарию. И в училище и в семинарии Добролюбов выделялся исключительной начитанностью. По развитию он стоял настолько выше товарищей, что это обрекало его на одиночество среди них. По дневникам, отзывам учителей и мемуарам видно, что в ту пору Добролюбов был очень религиозен, "усерден к богослужению", "отличался тихостью, скромностью и послушанием". Отроческий образ Добролюбова запечатлен в его стихах. Первые дошедшие до нас стихотворения относятся к тринадцатилетнему возрасту. До семнадцати лет Добролюбов писал много стихов и серьезно относился к себе как к поэту. К 1853 г. назрело разочарование. В письме того года к товарищу по семинарии Добролюбов просит не считать и не называть его поэтом. Свои стихи он называет "порождением даже не фантазии, а какого-то резонерства, вычитанного из чужих сочинений". "Всё это не мое собственное, а чужое, вычитанное, слышанное иногда". Характеристика суровая, но довольно верная. Все же сквозь подражательные формы в этих стихах пробивается самостоятельная и характерная мысль - в виде анализов душевного состояния автора, сатирических очерков знакомых, правдивых рассказов о мучительных колебаниях сильной мысли, разрывающей заколдованный круг, которым очертили ее развитие. В ранних стихотворениях Добролюбова бросается в глаза сильнейший религиозно-дидактический элемент. При всей подражательности стихов за ними чувствуется натура, жадно ищущая цельного мировоззрения. Пусть пока она осваивает традиционное религиозно-монархическое мировоззрение; при том беспокойном стремлении к истине, которое видно даже в этих стихах, так мало отражающих реальную жизнь автора, - скоро должен наступить кризис. Его начало документировано такими стихами, как "Мудрование тщетное" (1852). Потрясенный сомнениями юноша еще пытается не поддаваться неизбежному ходу развивающейся мысли, еще надеется сохранить уютный мир привычных с детства воззрений. Лучше ж возвратиться К прежним убежденьям. Лучше покориться Тем святым внушеньям, Какие, бывало, Слушал я так жадно, От каких сначало Сердцу так отрадно. Когда я душою К богу возносился, Мыслию простою Верил и молился. Но воспоминания и сожаления не могли остановить процесса ломки старых убеждений. В 1853 г. Добролюбов, не окончив семинарии, выдержал экзамен и поступил на историко-филологический факультет Петербургского Главного педагогического института. В отрыве от семьи, под влиянием новых встреч и жадного чтения Белинского, Герцена, утопических социалистов, - назревавший еще в семинарии идеологический кризис разрешился. Его быстрому разрешению способствовало несчастье: в 1854 г. Добролюбов потерял и мать и отца. Родителей, разрыв с которыми был бы так мучителен, теперь не было, а миф о справедливости и милосердии бога был вытравлен из сердца. Начинается быстрый рост Добролюбова-мыслителя, оформление новых философских, социально-политических и литературных взглядов. В короткий срок Добролюбов освобождается от пут традиционной идеологии и становится атеистом, материалистом, революционно мыслящим демократом. Этот перелом сказывается и на поэтической деятельности. Совсем было замершая в 1853 г., она оживляется с конца 1854 г. В течение 1855-1856 гг. Добролюбов написал не менее пятнадцати революционных стихотворений. Они отличаются от стихов семинарского периода не только тематикой: энергия мысли и чувства, определенность и экспрессивность выражения делают их совершенно не похожими на вялые стихи предыдущих лет. Основное содержание, основное устремление этих стихотворений - призыв к свержению самодержавия. Системе "военного деспотизма" дается характеристика, полная презрения и ненависти. На первый план в этой характеристике (черта, показательная для революционного просветителя) выдвигается борьба самодержавия с просвещением, мыслью, идейной жизнью. И не поняв, что только в просвещеньи Народов честь, и мощь, и благо, и покой, Все силы напрягал он для уничтоженья Стремлений и надежд России молодой. Что жизнью свежею цвело и самобытной, Что гордо шло вперед, неся идеи в мир К земле и к небу взор бросая любопытный, - Он всё ловил, душил, он всё ссылал в Сибирь. "Он" - это Николай I. Добролюбов говорит не о личности умершего царя, а о политической системе, и смерть Николая встречает словами: Один тиран исчез, другой надел корону, И тяготеет вновь тиранство над страной. Описание монархической России, замечательное по широте охвата, сжатости и энергии, дано в стихотворении "Газетная Россия". Перечисляя, как прокурор, один за другим позорные факты, давая лапидарные характеристики различных сторон социальной жизни, Добролюбов резко очерчивает картину печального состояния страны. В своих стихотворениях Добролюбов обвиняет правительство и его агентов в казнокрадстве, взяточничестве, лицемерии и лживости, в выдвижении немцев в ущерб своему Народу, а главное, в "деспотизме беззаконном", в охране и поддержке крепостного права. Призыв к революции с особенной силой звучит в стихотворениях "Дума при гробе Оленина" и "К Розенталю". Первое написано по поводу убийства помещика двумя его крепостными, второе посвящено агитатору, пытавшемуся поднять крестьянское восстание. В "Думе при гробе Оленина" Добролюбов описывает безумные жестокости помещиков и крестьянское горе. Приветствуя крестьян, расправившихся с жестоким помещиком, Добролюбов подчеркивает революционный смысл их поступка в таких словах: Без малодушия, боязни Уж раб на барина восстал И, не страшась позорной казни, Топор на деспота поднял. Вооружившись на тиранство, Он вышел с ним на смертный бой И беззаконному дворянству Дал вызов гордый и прямой. И в тесной связи с этой оценкой формулируются надежды на революцию: И раб, тиранством угнетенный, Вдруг от апатии тупой Освободясь, прервет свой сонный, Свой летаргический покой. Восстанет он, разить готовый Врагов выгоды и добра, - И для России жизни новой Придет желанная пора. Существенно, что революция мыслится. Добролюбовым уже в 1855 г. как крестьянская революция. Поэт-революционер резко отграничивает будущее России от ее прошлого и настоящего: О славном будущем мечтаю Я для страны своей родной, Но о прошедшем вспоминаю С негодованьем и тоской. Дается четкая концепция революционного патриотизма, страдающая, правда, просветительской схематичностью и прямолинейностью: все прошедшее России оценивается как "тьмы и тиранства долгий век". В ряде стихотворений подлинный патриотизм противопоставляется лжепатриотической шумихе шовинистов и выражается в стремленьи к счастливому будущему ротного народа. Свою "Думу при гробе Оленина" Добролюбов заканчивает выражением веры в то, что, свергнув цепи, русский народ станет впереди всех народов по своей мощи, свободе, просвещению и благородству. Политические стихотворения Добролюбова пользовались большим успехом и популярностью, расходились во множестве списков, анонимно печатались в эмигрантских изданиях. Но Добролюбов всегда крайне низко оценивал свои поэтические способности, а значит и агитационную действенность своих стихов. После студенческих лет, отдавшись журнальной работе, найдя в ней применение и для своего поэтического дара, Добролюбов уже не возвращался к революционно-политической поэзии. 2 Добролюбов окончил институт в 1857 г. Дальнейший жизненный путь был ясен. Еще в 1856 г. Добролюбов начал печататься в "Современнике" и сблизился с Н. Г. Чернышевским, который в это время стоял, вместе с Н. А. Некрасовым, во главе журнала. Это сближение окончательно оформило и углубило революционно-демократическое мировоззрение Добролюбова. С 1857 г. он стал одним из основных сотрудников "Современника". На него была возложена вся литературно-критическая работа; Чернышевский, с появлением Добролюбова, отстранился от литературной критики и сосредоточился на философии, экономике, политике. Писал Добролюбов необычайно много. Он старался охватить весь круг текущих литературных явлений, чтобы дать полное представление о состоянии и тенденциях русской литературы. Нейтральных отзывов у него нет; в каждой, даже мелкой заметке он не упускает из виду основной цели - революционизировать сознание читателей. Он откликается и на книжки совершенно ничтожные, но дающие возможность разоблачать и высмеивать враждебные направления. Не ограничиваясь литературной критикой, он пишет статьи философского и педагогического характера и публицистические статьи на животрепещущие темы русской и западной жизни. С огромным темпераментом повел Добролюбов борьбу в двух направлениях: против реакционеров-крепостников, стремившихся повернуть колесо истории назад, старавшихся тормозить и урезывать даже те реформы, которые подготовлялись правительством, - и против дворянских либералов. В эпоху Николая I либералы вели идейную борьбу с абсолютизмом и крепостным правом, но вели ее во имя умеренной монархии и такого освобождения крестьян, которое не нарушило бы имущественных интересов помещиков. Как только эти интересы оказались под серьезной угрозой, либералы подали руку реакционерам для общей борьбы с революционной демократией. Борьба Добролюбова с либерализмом привела к уходу из "Современника" группы дворянских писателей во главе с Тургеневым. Если в художественном отношений журнал от этого стал менее блестящим, - идейно он стал однороднее и целеустремленнее. В "Современнике" не остался втуне и поэтический талант Добролюбова. Он также был обращен на публицистическую деятельность. По мысли Добролюбова, при "Современнике" стало выходить нерегулярное сатирическое приложение "Свисток". Задуманный Добролюбовым, "Свисток" почти им одним и осуществлялся: львиная доля "Свистка" написана Добролюбовым; некоторые номера составлены им от начала до конца. Один из видных деятелей "Современника" М. А. Антонович пишет в Своих воспоминаниях: "Постоянно занятый мыслью, как бы вернее подействовать на читателей, раскрыть им глаза, а главное, пробудить в них энергию, Добролюбов находил, что серьезные журнальные статьи для этого недостаточны, что в некоторых случаях шутка или насмешка могут действовать сильнее, чем серьезное рассуждение, и что в шуточной или сатирической форме возможно будет иногда провести в печать такие вещи, которые никак не пройдут в серьезной форме, и что, наконец, шуткой, насмешкой и издевательствами можно будет вернее убить ненавистную а самодовольную фразу о настоящем времени". Под "фразой о настоящем времени" Антонович имеет в виду обычное тогда начало газетных и журнальных статей и заметок: "В настоящее время, когда..." Добролюбов осмеял этот штамп, как типичное выражение либеральной самоудовлетворенности. "Свисток" был, вместе с "Искрой", наиболее значительным явлением сатирической журналистики 60-х годов. По выражению современника, "только звон "Колокола" из Лондона в силах был покрывать собою "Свисток". В литературе 60-х годов цитаты Из "свистковских" стихотворений Добролюбова постоянно приводятся как всем известный литературный материал, - да и не только в 60-е годы, а и у позднейших авторов, воспитанных на революционной литературе. Когда Ленин говорит: "хочется верить, что "пойдет наш поезд, как не шел немецкий", {В. И. Ленин, Сочинения, изд. 3-е, т. VIII, стр. 340.} он имеет в виду две строки из стихотворения Добролюбова "В прусском вагоне": Не пойдет наш поезд, Как идет немецкий. В 1858 г. Добролюбов стал одним из редакторов "Современника". Редакционные дела, чтение и правка рукописей, беседы с авторами, объяснения с цензорами поглощали так много времени, что, по воспоминаниям А. Я. Панаевой, "Добролюбов мог приниматься за писание своих статей только вечером и часто засиживался за работой до четырех часов утра". Добролюбов быстро рос, его критическое дарование созревало и крепло. Классические статьи Добролюбова - "Что такое обломовщина?", "Темное царство", "Когда же придет настоящий день", "Луч света в темном царстве" - написаны в 1859 и 1860 гг., т. е. когда их автору было двадцать три - двадцать четыре года. Но постоянное переутомление надломило здоровье Добролюбова. Открылся туберкулез. К середине 1860 г. стала ясной необходимость принять спешные и решительные меры. Некрасов дал Добролюбову материальную возможность уехать за границу, где он прозел год - преимущественно в Италии. Работы он не оставил. Из-за границы Добролюбов прислал знаменитую статью "Луч света в темном царстве", много материалов для "Свистка", ряд статей об итальянских делах. Добролюбов попал в Италию в пору расцвета итальянского освободительного движения, в пору объединения Италии. Ситуация была очень сложной. Только что закончилась война между конституционной Сардинией и абсолютистской Сицилией (Неаполитанским королевством). Сицилия была присоединена к итальянскому королевству, объединившемуся под властью сардинского короля. Сицилия была завоевана, в основном, добровольческими отрядами Гарибальди, к которые присоединились сицилийские крестьяне. В то же время движение сицилийских крестьян против помещиков жестоко подавлялось войсками сардинского короля. Добролюбов писал об итальянских делах и в публицистической прозе и в сатирических стихах. Он не только стремился внушить русским читателям сочувствие к объединению Италии и презрение к павшему сицилийскому самодержавию. Он стремился развенчать и либеральных вождей сардинского королевства, вызывавших восхищение русских либералов, противопоставляя им революционеров-республикамцев и подымающееся против угнетателей крестьянство. В августе 1861 г. Добролюбов вернулся в Петербург и горячо принялся за работу. Пребывание за границей не дало существенных результатов, а по возвращении здоровье стало резко ухудшаться. Этому ухудшению содействовало душевное состояние. В начале 60-х годов кончился период правительственного либерализма, начались резкие проявления реакции. Добролюбов волновался и негодовал при известиях об арестах, о расстрелах крестьян, о цензурных стеснениях и преследованиях... 17 (29) ноября 1861 г. Добролюбова не стало. 3 Вероятно, многие современники с удивлением узнали после смерти Добролюбова, что суровый критик лирических поэтов был автором интимных лирических стихотворений, писавшихся для себя, без всякой мысли о печати. {Добролюбов решился (и то по настоянию Некрасова) напечатать лишь шесть своих лирических стихотворений - под псевдонимом, тайну которого он просил друзей тщательно оберегать.} На протяжении короткой жизни, Добролюбова менялись мотивы и формы его поэтического творчества, но с детства и до смерти нет года, в который Добролюбов не писал бы стихов. {Многие до нас, по всей видимости, не дошли.} Это было потребностью, которую не могло уничтожить неверие в свое поэтическое дарованье. Добролюбов - поэт школы Некрасова. Некрасовский ритм, специфическая некрасовская интонация постоянно звучит в стихах Добролюбова. В них мы узнаем и антураж некрасовской лирики и ее типичные темы, и некрасовского лирического героя - интеллигентного городского пролетария, нервного, озлобленного, замученного рефлексией... И тем не менее - сильное влияние лоэзии Некрасова не делает стихи Добролюбова подражательными, "литературными", "не своими". Напротив, именно некрасовский художественный метод дал Добролюбову возможность полноценного выражения переживаний, не укладывавшихся в формы дворянской лирики. Выражение строя мыслей и чувств революционного разночинца дает определенную физиономию добролюбовской лирике. Стихов социально нейтральных у него нет. У него есть стихотворение о пеньи соловья, но соловей в клетке - это образ рабства. У него есть "дорожная песня" о "лучине", но" лучина символизирует борьбу "просвещения" с "тьмою": Бог простит моей старушке: Тьма по сердцу ей пришлась. У него есть "Жалоба ребенка", но ребенок этот совсем не детским языком говорит о насилии общества над свободной природой личности: Стариной освященный обычай, Человека пристрастный закон, Предписания модных приличий, - Ими буду всю жизнь я стеснен. Конечно, стихи аллегорического или дидактического характера - далеко не лучшие у Добролюбова. Лучшие - те, где ему удается выражение непосредственного чувства: стихотворения о любви, приносящей, из-за извращенных социальных условий, больше муки, чем радости; стихи, внушенные картинами нищеты и проникнутые негодованием на несправедливость социального бытия; стихи, бичующие филистерство и "обломовщину"; стихи, рисующие трудный процесс идейного перерождения религиозного юноши в последовательного материалиста. В литературе отмечалось, наряду с определяющим влиянием Некрасова, и влияние Гейне на лирику Добролюбова. Нельзя отрицать это влияние, но надо заметить, что оно было очень недолгим, можно сказать мимолетным. Явно под влиянием Гейне написаны стихотворения "Соловей", "Очарование", "Сила слова", "Многие, друг мой, любили тебя..." Неожиданные повороты мысли и концовки, особый грустно-иронический тон с несомненностью указывают на влияние Гейне. Но все эти стихотворения относятся к одному, очень недолгому периоду, к первой половине 1857 г. К этому времени относится и восторженная запись о Гейне в дневнике Добролюбова и систематическая работа над переводом стихов Гейне. В последний год жизни Добролюбова, под влиянием развития смертельной болезни, в его стихах появляются мотивы одиночества, обреченности, скорой смерти, но рядом находим стихотворения, полные веры в конечное торжество идеалов революционной демократии. Завершается творчество Добролюбова знаменитым стихотворением "Милый друг, я умираю", призывающим современников и потомство честно и мужественно следовать по его пути. Неизвестные при жизни Добролюбова, стихи его вскоре после смерти автора приобрели значительную популярность, в особенности же стихи, которые непосредственно связывались с образом героического юноши, непреклонного борца за счастье человечества, не нашедшего в жизни личного счастья и подкошенного страшной болезнью. Многие поколения революционно настроенной молодежи знали наизусть такие стихи, как "Милый друг, я умираю", "Пускай умру, печали мало", "О подожди еще, желанная, святая..." И для нас лирика Добролюбова - не очень яркая, не очень оригинальная, но очень искренняя и эмоциональная - ценна своей непосредственной связью с жизнью и личностью Добролюбова, с его интимными, мыслями, надеждами и страданиями, - а этим она приобретает, помимо биографического и психологического значения, и значение поэтической исповеди революционного разночинца, изнутри раскрывающей его человеческий облик и путь его душевного развития. 4 Совершенно иное значение имеют сатирические стихотворения Добролюбова. Эти стихотворения писались для печати и преследовали те же цели, что и критико-публицистическая деятельность Добролюбова. В живых и острых стихотворных памфлетах "Свистка" Добролюбов обнаружил большой талант сатирика, явственный и в его публицистических статьях. Сатирическая поэзия Добролюбова - органическая часть его критико-публицистической деятельности. Сатирические стихотворения зачастую непосредственно связаны с той или иной его статьей. Приведу пример. Известная статья Добролюбова "Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами" направлена против знаменитого врача и педагога Н. И. Пирогова, назначенного попечителем Киевского учебного округа. Деятельность Пирогова была прогрессивной, и не случайно он через два года был отставлен с поста попечителя. Однако Пирогов, Либерал по своим политическим и педагогическим взглядам, нередко проявлял половинчатость, шел на компромиссы, против чего и направлены как статья Добролюбова, так и его стихотворение. От Пирогова, врага телесных наказаний, ожидали полной отмены сечения розгами в учебных заведениях его округа, но введенные им "Правила о проступках и наказаниях учеников гимназий Киевского учебного округа" ограничиваются лишь предписанием применять сечение кал можно реже и в строгом соответствии с важностью проступка. Блестящим логическим анализом Добролюбов показал полную, несостоятельность аргументов, выдвинутых в пользу этого редкого и соразмерного сечения. В "Свистке" же он поместил стихотворение "Грустная дума гимназиста лютеранского исповедания и не Киевского округа". Стихотворение написано от лица гимназиста, желающего быть высеченным по новым киевским правилам, - и это комичное желание не менее отчетливо, чем логическая аргументация статьи, демонстрирует фальшивость гуманизма этих "правил". Комический эффект усилен задушевным тоном, приданным сатире пародийным использованием глубоко эмоционального стихотворения Лермонтова "Выхожу один я на дорогу". Иногда самый стилистический замысел сатиры заложен в статье, с которой сатира связана, являясь как бы воплощением и развитием художественных возможностей, заключенных в публицистических приемах статьи. Так, стихотворение "Наш демон", тесно связанное по содержанию со статьей "Литературные мелочи прошлого года", развивается, можно сказать, из иронической цитаты в начале этой статьи. Здесь говорится о "суровых аристархах литературы", объявлявших, что "Современник" "зовет прекрасное мечтою, презирает вдохновение, не верит любви, свободе, на жизнь насмешливо глядит" и т. д. Здесь к "Современнику" отнесены следующие строки стихотворения Пушкина "Демон": Он звал прекрасное мечтою, Он вдохновенье презирал; Не верил он любви, свободе; На жизнь насмешливо глядел... В стихотворении "Наш демон" "Современник" и представлен в виде "демона", и оно написано в форме пародии на пушкинское стихотворение. Цели критико-публицистической и сатирической деятельности Добролюбова совершенно совпадают. Сатира его - это инее оружие против тех же врагов. Сатира Добролюбова, так же как его критика и публицистика, направлена и против реакционеров и против либералов. Ленин говорит: "...даже в крепостной России Добролюбов и Чернышевский умели говорить правду то молчанием о манифесте 19 февраля 1861 г., то высмеиванием и шельмованием тогдашних либералов". {В. И. Ленин, Сочинения, изд. 3-е, т. XIX,. стр. 371.} Это "шельмозание либералов" осуществлялось в большой мере именно в "Свистке". С первого же номера этого издания Добролюбов начал планомерный поход против либерального оптимизма и либерального "обличительства". Борьба с манией "обличительства", широко распространившейся в русской печати после Крымской войны, была одной из главных задач "Свистка". Громкие обличения частных и нередко совершенно незначительных фактов отвлекали внимание от коренных язв государственного и общественного строя и создавали впечатление, будто частные недостатки могли быть устранены без ломки строя, следствием которого они являлись. "Вслушайтесь в тон этих обличений, - писал Добролюбов. - Ведь каждый автор говорит об этом так, как будто бы всё зло а России происходит только оттого, что становые нечестны или городовые грубы! Нигде не указана была тесная и неразрывная связь, существующая между различными инстанциями, нигде не проведены были последовательно и до конца взаимные отношения разных чинов". "Обличительство" проникло и в поэзию, где главным представителем его в то время был М. П. Розенгейм. Сборник его стихов, порицавших такие традиционные для сатирической литературы пороки, как взяточничество, самоуправство, ханжество и т. п., вышел в 1858 г. и имел большой успех в публике. Ни на шаг не выходя за рамки правительственной идеологии конца 50-х годов, Розенгейм соединил вялые упреки порядкам дореформенной России со злобными нападками та "демократов", на революционную мысль. В большой рецензии на стихотворения Розенгейма Добролюбов разоблачил убожество, безвкусие и реакционность этого рода "гражданской поэзии". Но помимо методов критического анализа он в этой рецензии применил сильнейший метод разоблачения - пародию. В рецензию Добролюбов включил пять пародий на "обличительные стихи", подписанных псевдонимом Конрад Лилиеншвагер. Как указал М. К. Лемке, "самый псевдоним "Лилиеншвагер" есть уже переделка фамилии Розенгейма: Rosen (розы) - Lilien (лилии); Ohsim (дядя)- Schwager {шурин, деверь, зять)". {"Первое полное собрание сочинений Н. А Добролюбова. Под ред. М. К. Лемке, т. II, Спб., 1911? стлб. 697.} Зародившись в рецензии, Конрад Лилиеншвагер расцвел затем на страницах "Свистка". Фигура этого умеренного и аккуратного, тупого и восторженного либерала-обличителя выступает из его стихотворений необычайно выпукло. С энергическим негодованием обличает Конрад Лилиеншвагер извозчика, который хотел получить с него лишний пятиалтынный, так как пришлось объезжать снятые мосты; с возмущением опровергает он фантастического "поборника взяток", утверждающего "будто тот есть отчизны изменник, кто на взятки посмеет восстать", терпеливо внушает он вору, что "постыден ведь обман" и что "по закону он не смеет воровать чужих платков"; подробным анализом бюджета уличает он во взяточничестве чиновника, получающего 11 рублей 33 копейки жалованья, так как выясняется, что в високосный год ему придется издержать "лишних две копейки". Это копеечное обличительство производится с необычайным пафосом, причем обличитель явно наслаждается позой Ювенала и ощущением гражданского подвига, которое даже пугает его по временам. Ему все кажется, что вдруг благосклонное начальство цыкнет: "Молчи, либерал!", и он заранее приносит уверения, что з этом случае почтет долгом немедленно умолкнуть. В стихотворениях Конрада Лилиеншвагера Добролюбов выходит за пределы борьбы с "обличительством"; он демонстрирует ничтожность либерального оптимизма и либеральной шумихи вообще. Характерный пример - стихотворение "Учились, бедные, вы в жалком пансионе". Это пародия на стихотворение Плещеева "Трудились, бедные, вы, отдыха не зная", посвященное ожидаемому освобождению крестьян. Стихотворение Плещеева является типичным либеральным восхвалением "царя-освободителя", представляющим дело так, что освобождение крестьян само по себе уже ликвидирует все социальные несправедливости по отношению к ним. Это елейное обращение к "покорным" и "смиренным" крестьянам, которые якобы даже не роптали, "согбенные под гнетом" крепостного права, вызвало едкую пародию Добролюбова, считавшего, как и Чернышевский, что реформа чрезвычайно преувеличена либералами, что меняется только вывеска, а не существо дела. Так возникает стихотворение, в котором на место "венчанного избавителя" подставлен "француз Кабаретье": Но вдруг настала вам минута возрожденья. Француз Кабаретье ваш пансион купил. На место розог плеть он ввел в употребленье И школы вывеску уже переменил. Добролюбов показывает половинчатость либерализма, полную негодность его подхода к основным проблемам социальной жизни. Зло высмеян, в частности, либеральный филантропизм в стихотворениях "Страдания вельможного филантропа" и "Общественный деятель". Наконец, Добролюбов посягает на основу либерализма - на его преклонение перед формами западного парламентского строя. В стихотворении "Чернь" приговор над этим строем произносит народ. Он не хочет внимать "речи вдохновенной о благоденствии вселенной", потому что "И нынче всяк, как прежде, тужит, И нынче с голоду мы мрем". В области литературной критики борьба революционных демократов с дворянским либерализмом шла, в основном, по линии разоблачения положительного героя либерально-дворянской литературы, "лишнего человека", с его мучительным самоанализом и бесплодной рефлексией, с его вечными жалобами на бессилие и усталость от борьбы, с его настроениями страдания, тоски и отчаяния. Чернышевский и Добролюбов в своих статьях систематически развенчивали образ "лишнего человека". Целью этого развенчания было показать, что от дворян-либералов настоящего, нужного родине дела ждать не приходится. Добролюбов бьет по "лишнему человеку" и в своих сатирических стихах. Особенного внимания заслуживают два стихотворения, являющиеся как бы двумя попытками осуществления одного замысла: "Презрев людей и мир и помолившись богу" и "Рыцарь без страха и упрека". Текстуально близки только начала стихотворений, однако сюжеты их совершенно совпадают и развиваются одинаково. Добролюбов пародирует стихотворную исповедь "лишнего человека* с "высокими мечтами" и "бесплодным анализом" - "раба сомнений горестных", который якобы "истощил силы" в "борьбе с неправдой черной", лишился "отваги молодой" и жалуется, что в нем больше "нет огня". Один вариант ("Презрев людей и мир и помолившись богу") полон иронических цитат и перифраз из стихов Плещеева (см. стр. 202-203). Великолепно вскрыты расплывчатость идеологии, штампованность образов и фразеологии этого поэта. Добролюбов выступил против "грусти бессилия" и туманных элегических призывов к борьбе с неопределенным "злом", характерных для Плещеева той поры. Но своих пародий на Плещеева Добролюбов не напечатал, видимо ценя прошлую деятельность Плещеева - автора "русской Mapсельезы" ("Вперед без страха и сомненья"), петрашевца, только что освобожденного тогда из многолетней тяжелой ссылки, сотрудника "Современника", с симпатией относившегося к молодому поколению. Как видно из рецензии Добролюбова на стихотворения Плещеева, Добролюбов стремился влиять на Плещеева и надеялся революционизировать его сознание и его творчество. В "Свистке" была опубликована другая разработка той же темы ("Рыцарь без страха и упрека"). К удивлению, это второе стихотворение задевает уже не Плещеева, а Некрасова, пародируя его "Последние элегии" (см. примеч. на стр. 213-214). Это выступление, конечно, не против творчества Некрасова вообще, но против одного мотива некрасовского творчества - мотива жалоб и самобичеваний "лишнего человека", "рыцаря на час". Такое выступление не должно нас удивлять. Ленин говорит о Некрасове: "Некрасов колебался, будучи лично слабым, между Чернышевским и либералами, но все симпатии его были на стороне Чернышевского". {В. И. Ленин, Сочинения, изд. 3-е, т. XVI, стр. 132.} Некрасов был идеологическим соратником и поэтическим учителем Добролюбова; тем не менее Добролюбов умел встречать словами сурового осуждения проявления "колебаний" и "слабости" великого поэта. 5 Вторым существенным направлением сатирической деятельности Добролюбова была борьба с реакционно-шовинистической монархической печатью. В "Свистке" она осуществлялась опять-таки в значительной степени в форме стихотворных пародий. Но здесь приходилось быть осторожнее, так как не "поэтические мотивы", которые разрабатывались апологетами самодержавия, находились под бдительной защитой цензуры. На помощь приходит "эзопов язык". "Монархические" циклы сатир Добролюбова написаны от лица "австрийского поэта Якова Хама" и носят заглавия: "Опыты австрийских стихотворений" и "Неаполитанские стихотворения". Речь в этих стихотворениях идет о событиях войны Австрии с Сардинским королевством 1859 г. и Сардинского королевства с Неаполитанским 1860 г. Добролюбов стремится внушить антипатию к австрийской и неаполитанской абсолютным монархиям, сочувствие к народному движению гарибальдийцев. "Неаполитанские стихотворения" интересны как пример связи между сатирой Добролюбова и публицистикой Чернышевского. Публицистика и сатира - близкие жанры. "Эзоповым языком", иронией, пародированием противника пользовались и публицисты и сатирики, в особенности революционные демократы 60-х годов, которые писали в цензурных условиях, не дававших возможности прямой агитации, но нередко допускавших довольно прозрачные намеки и иносказания. Чем политически острее была тема, тем большего совершенства в "эзоповом языке" она требовала. В 1859-1862 гг. Чернышевский вел в "Современнике" внешнеполитическое обозрение. Относясь с особым сочувствием к освободительному движению в Италии, он часто выражал сочувствие не прямо, а в форме иронического порицания, как бы от лица реакционера-монархиста. Этот псевдоавтор наделялся определенным характером. Он ярый реакционер, - но лишь до тех пор, пока реакция в силе; чуть только в правительстве одерживают верх либеральные течения или сама верховная власть сменяется - он немедленно и круто меняет и мнения и симпатии. Введением такой "авторской маски" достигалась моральная компрометация реакционных взглядов. Приведу конец обозрения за май 1860 г.: "P. S. 19 мая. Прочитав депешу, говорящую, что Гарибальди вступил в Палермо, мы разумеется совершенно изменяем свое понятие о сицилийцах и отрекаемся от всего, что говорили о них в предыдущей статье, кроме слов, которыми отдавали справедливость их мужеству. Мы могли порицать их, пока они не достигли успеха. Но успех дела изменяет и название его... Мы теперь совершенно отрекаемся от столь основательно изложенного нами мнения в защиту неаполитанской системы. Мы теперь прозрели и увидели, что она несостоятельна. Мы полагали, что это отречение прийдется нам сделать в следующем месяце. Читатель видит, что развязка пришла быстрее, чем ожидали мы. P. P. S. Через два часа после предыдущей приписки. Справившись духом от первого потрясения, произведенного в нас известием о взятии Палермо, мы возвращаемся к прежним нашим принципам, от которых легкомысленно отреклись было на минуту. Неаполитанская система хороша. Сицилийцы - ослепленные безумцы. Гарибальди - разбойник. Беззаконие торжествует в Сицилии, может восторжествовать и в Неаполе, как восторжествовало в Тоскане, Парме, Модене, Романье, может восторжествовать на всем Западе. Но мы стоим на скале, которой не коснутся волны его". Это уже автор-персонаж, "авторская маска", которой недостает только имени. Образ, возникший в публицистика Чернышевского, Добролюбов конкретизует, оформляет и развивает в цикле стихотворений "австрийского поэта Якова Хама". Это образ не менее яркий, чем Конрад Лилиеншвагер. Как и "автор" Чернышевского, Яков Хам - ярый монархист и шовинист, восхваляющий сицилийского короля Франческо за то, что Ни конституции, ни гласности Не даст он подданным своим. Но когда Франческо пришлось дать вынужденную конституцию, Яков Хам круто меняет фронт и начинает прославлять короля за то, что Даровал разумную свободу Он единым почерком пера! Когда Гарибальди, которого Яков Хам перед тем называл "Исчадье ада, друг геенны, сын Вельзевула во плоти", вступил в столицу Франческо Неаполь, Яков Хам "написал стихотворение, прославляющее военный гений и какую-то сверхъестественную силу Гарибальди". Но когда дальнейшее продвижение Гарибальди остановилось и войска Франческо одержали даже небольшую победу, Яков Хам пишет "Песнь избавления", в которой вновь клянется в верности королю и кается в своем "ослеплении". "Это - последнее из доставленных нам стихотворений, - пишет Добролюбов в редакционном примечании; - но весьма вероятно, что теперь, после новых побед Гарибальди, спять произошла перемена и в расположениях поэта". Некоторые места в стихотворениях Якова Хама даже текстуально близки к пародийной прозе Чернышевского. Ср. с приведенным отрывкам следующие строки: Царит в Италии измена И торжествует в ней порок: Тоскана, Парма и Модена Безумно ринулись в поток; И силой вражьего восстанья Из рук святейшего отца Отъята бедная Романья - Стад папских лучшая овца!. ----- Ужасной бурей безначалия С конца в конец потрясена, Томится бедная Италия, Во власть злодеев предана. . . . . . . . . . . . . . . Один, средь общего волнения, Как некий рыцарь на скале, Стоит без страха, без сомнения Король Франциск в своей земле. Все оценки строго выдержаны с точки зрения псевдоавтора, безобразие взглядов которого раскрыто, так сказать, изнутри. Чернышевский и Добролюбов стремились внушить русскому читателю революционно-демократические взгляды на итальянские дела, - но не это было главной целью. На примере врагов объединения Италии - абсолютных монархий Австрии и Сицилии - надо было внушить отвращение к абсолютизму вообще, и сделать это так, чтобы все оценки читатель перенес непосредственно на русское самодержавие. В цикле стихотворений Якова Хама это сделано очень тонко. Об австрийских и итальянских делах говорится специфическими штампами русской казенной фразеологии: "мятежные языки", "своевольства дерзновенные", "отчизна бунтов и крамол", "лавр победный", "громоносные полки" и т. п. Эта специфическая стилистическая атмосфера сразу создает у читателя ощущение второго плана. Австрия и Сицилия становятся как бы цензурными псевдонимами России. "Псевдонимный" характер Австрии в "Австрийских стихотворениях" подчеркнут указанием под стихотворениями, что они переведены с несуществующего австрийского языка. Выдуманное слово "австр" (Но австру нет иной отрады. Как непокорных усмирять) - очевидно, подстановка обычного в шовинистических стихотворениях слова "росс". Сходство политических режимов и аналогия неудачных войн абсолютных монархий дали Добролюбову возможность пародировать под видом "австрийских" и "неаполитанских" русские военно-шовинистические стихи, в изобилии печатавшиеся во время Крымской войны, - в частности, стихи Майкова и Хомякова. {Самое имя "Яков Хам" образовано (путем разделения и перестановки) из фамилии Хомякова.} Так, например, у Майкова есть стихотворение "Послание в лагерь", где воспевается "гордый идеал России молодой", который "всё осязательней и ярче тридцать лет осуществляется под скиптром Николая". В очень близкой к оригиналу пародии ("Братья-мвоинам") Добролюбов подставляет вместо России Неаполь, а вместо Николая - недавно умершего сицилийского короля Фердинанда. Кончается стихотворение Добролюбова утверждением, что те же отцовские идеалы Предначертал себе и новый наш Атлант - Средь бед отечества незыблемый Франческо. Стихотворение Майкова, напечатанное ял несколько лет до появления пародии, было достаточно известно и памятно, и встречая имя Фердинанда там, где у Майкова стоит Николай, читатель легко устанавливал аналогию и между "новым Атлантом" Франческо и Александром II, тоже недавно занявшим престол отца. А это давало возможность развивать те же соответствия в других стихотворениях цикла: Вкруг трона вьется там гирлянда Мужей испытанных, седых, Хранящих память Фердинанда В сердцах признательных своих. К Франциску им открыты двери, Страною правит их совет, И вольнодумству Филанджьери Нет входа в царский кабинет! Неаполитанское королевство здесь не просто аллегория; все факты и отношения соответствуют действительности. Но структура сатир такова, что читатель переносит все выводы и впечатления на Россию, на русские аналогии. 6 Из сказанного видно, что наиболее сильным методом поэтической сатиры Добролюбова была пародия. Пародию можно назвать своеобразной художественной формой критической оценки, - и критику Добролюбову эта форма поэтической сатиры была особенно близка. Анализ пародий Добролюбова углубляет наше понимание его взглядов на творчество современных ему поэтов, например Майкова или Плещеева, о которых в своих критических статьях и рецензиях он говорил мало или сдержанно. Даже те стихотворения, в которых нет стремления высмеять то или иное литературное явление, часто пишутся Добролюбовым в форме пародии. Так "Грустная дума гимназиста" пародирует лермонтовское "Выхожу один я на дорогу". "Чернь" - пушкинскую "Чернь", "Пока не требует столицы" - пушкинского "Поэта", "Наш демон" - пушкинского "Демона", "Мое обращение" - пушкинские "Стансы", "Романс М. П. Погодину" - романс на слова Растопчиной "Когда б он знал". Но, разумеется, наибольшей силы Добролюбов-пародист достигает не тогда, когда форма пародии, не связанная прямо с сатирическим содержанием, дает лишь возможность дополнительного комического эффекта, а тогда, когда, разоблачая враждебную идеологию, Добролюбов в то же время высмеивает и литературные формы этой идеологии. Мы видели, как Добролюбов бьет "обличительство" пародиями на Розенгейма, либерализм - пародиями на Плещеева, шовинизм - пародиями на Хомякова и Майкова. Но в дворянской поэзии конца 50-х годов эти мотивы не являлись преобладающими. Идеям революционной демократии лагерь дворянских поэтов противопоставлял не столько реакционные или либеральные идеи, сколько стремление вообще уйти от каких бы то ни было идей, связанных с социально-политической жизнью. Знамя дворянских поэтов - как реакционного, так и либерального направления - это знамя "чистого искусства". Демократическая критика требовала от литературы отражения жизни в ее существенных чертах, требовала объяснения и оценки жизни. Дворянский лагерь протестовал против такого "снижения" задач литературы, в особенности поэзии. Дворянские критики утверждали, что поэзия связана лишь с "вечным идеалом красоты", что всякая злободневность профанирует поэзию, выводя ее из круга ее подлинных задач, что ничто прекрасное и долговечное не может быть создано на почве "временных", "случайных", "злободневных" интересов. "Вечными" темами признавались прежде всего темы природы и любви, которые по преимуществу и разрабатывались "чистыми" поэтам". Не возбранялась и "поэзия мысли", лишь бы размышления поэта касались "вечных" вопросов бытия, а не конкретных, насущных социально-политических проблем. Стремление уйти и увести от этих проблем было естественным проявлением идеологии ущербного класса. "Чистая поэзия" была романтической по своему художественному методу, идеалистической по своему мировоззрению в антидемократической по своим социальным установкам. Борьба с ней во имя реалистической и демократической поэзии была одной из существенных задач демократической критики. Добролюбов не мирился с тем, чтобы поэзия базировалась на каких-то иных эстетических основах, чем проза. Он писал: "Роман, создание нового времени, наиболее распространенный, теперь изо всех видов поэтических произведений, прямо вытек из нового взгляда на устройство общественных отношений, как на причину всеобщего разлада, который тревожит теперь всякого человека, задумавшегося хоть раз о смысле своего существования. В лирике нашей мы видели до сих пор только начатки и попытки в этом роде, но отсюда вовсе не следует, чтобы новое содержание поэзии было недоступно для лирики или несовместимо с нею. Нет, оно рано или поздно овладеет всею областью поэзия; оно одушевит собою и лирику". Добролюбов сурово относился к "воздушной, прилизанной, идеальной" лирике "чистых" поэтов, разоблачая ее узость, бесплодность, идейную мизерность я зачастую искусственность. Как сатирик, Добролюбов и в борьбе с чистой поэзией" прибегает к своему любимому методу - пародии. "Чистая поэзия" была далеко не чиста от эротизма; этот эротизм Добролюбов подчеркивает в стихотворении "Первая любовь" - пародии на известное стихотворение Фета "Шопот, робкое дыханье". В стихотворении "Мои желания", пародирующем одноименное стихотворение К. Случевского, Добролюбов разоблачает претенциозную позу поэта-мудреца, вещающего о своих мыслях и чувствах, якобы глубоких, а по существу напыщенных и искусственных. Сильный выпад против ложного поэтического глубокомыслия представляет стихотворение "Жизнь мировую понять я старался". Это - пародия на Майкова. Майков в особенности выдвигался апологетами "чистого искусства". Ведущий критик этого лагеря Дружинин возводил Майкова в ранг поэта-мыслителя. "Он сумел, - писал Дружинин, - проложить себе дорогу и в мире высоких помыслов доискаться того лиризма, которым натура его не была богата". Добролюбов стремится показать, что "высокие помыслы" Майкова - это сухие, надуманные аллегории, "искусственные приноровления". Пародия Добролюбова очень своеобразна. Он берет не одно какое-нибудь стихотворение Майкова, но целый ряд его стихотворений, вошедших в сборник Майкова 1858 г. Сжимая содержание каждого из пародируемых стихотворений Майкова до двух-четырех строк, Добролюбов как бы выделяет основную мысль каждого стихотворения; сопоставляя затем эти основные мысли, он чрезвычайно обобщает и усиливает свое нападение на творчество Майкова. Творческий метод Майкова демонстрируется как метод сухого и почти механического аллегоризма. Добролюбов подчеркивает, что и либеральная поэзия, и реакционная поэзия, и поэзия, якобы "чистая" от политических тенденций, - все это внутренне близкие разновидности одного направления - дворянской поэзии. Эту близость Добролюбов демонстрирует, приписывая произведения разных типов дворянской лирики одному и тому же поэту-псевдоавтору. Уже в цикл Конрада Лилиеншвагера "Мотивы современной русской поэзии" включены, наряду с обличительными, и стихи о природе, в которых поэт воспевает времена года, "всем явлениям природы придавая смысл живой". Но специально тема внутренней близости всех жанров и течений дворянской поэзии разработана в цикле "Юное дарование, обещающее поглотить всю современную поэзию". Здесь создан новый псевдоавтср - Аполлон Капелькин. Имя, вероятно, намекает на Аполлона Майкова, получившего прозвище "флюгер-поэт". Начав с "антологических" стихотворений, демонстративно отдаленных от всякой "злободневности", Майков затем писал поэмы в духе "натуральной школы", потом прославлял Николая I, после Крымской войны написал ряд либеральног-дидактических стихотворений и наконец прочно осел в реакционном лагере. В цикле "Юное дарование" Добролюбов пародирует и произведения "чистой поэзии", и националистические, и либерально-обличительные, и либерально-покаянные стихотворения. Печатая все эти стихи под фамилией одного поэта, Добролюбов хочет показать близость всех этих жанров дворянской поэзии, общность их корней и как бы психологическую возможность совмещения их всех в творчестве одного поэта. При этом свои разнородные пародии Добролюбов располагает в хронологическом порядке от 1853 до 1859 г. (каждое стихотворение датировано следующим годом), стремясь этим приемом разоблачить изменчивость и беспочвенность общественных настроений, отразившихся в дворянской поэзии того времени. С "чистым искусством" Добролюбов борется как с одной из ветвей дворянской идеологии, которую необходимо сокрушить, чтобы проложить дорогу революции. Сатира Добролюбова - выдающийся образец политической сатиры, служащей революционным целям, порожденной этими целями, органически связанной с ними, обусловленной ими в самой своей художественной концепции. Об этих революционных целях своей сатиры Добролюбов говорит обычным "эзоповым" языком в своем последнем "свистковском" стихотворении, появившемся в журнале уже после смерти автора: А впрочем, читатель ко мне благосклонен, И в сердце моем он прекрасно читает: Он знает, к какому я роду наклонен, И лучше ученых мой свист понимает. Он знает: плясать бы заставит и дубы И жалких затворников высвистнул к воле, Когда б на морозе не трескались губы И свист мой порою не стоил мне боли. Б. Бухштаб СТИХОТВОРЕНИЯ НА 50-ЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА НИКОЛАЯ ИВАНОВИЧА ГРЕЧА Вниманьем высшего начальства Заслуги ваши почтены; Достигли вы до генеральства, Вас все российские сыны Достойно чтут как патриота И как творца учебных книг... В своих грамматиках без счета Терзали вы родной язык; Вы в географии мешали Восток и Запад меж собой; Фаддея с Гоголем равняли, Уча словесности родной... Вы и историю нам дали, Чужой издавши перевод, Где много мест вы пропускали, Чтобы не знал их наш народ... И на позорище журнальном Вы подвизались много лет: Кто чище вас - вы звали сальным, Ложь правдой звали, мраком - свет. Заслуг таких не мог, конечно, Ваш добрый барин позабыть, - И вот он дал чистосердечно Свое согласье - вас почтить Формально громким юбилеем, Как генерала подлецов, "И мы, дескать, ценить умеем Заслуги преданных рабов!" И рад наш Греч. - . Одушевились Его бездушные черты. В душонке мелкой зароились Честолюбивые мечты. Мечтает он, как сонм ученых Придет труды его почтить И на сединах посрамленных Венок бессмертья возложить... Мечтает с радостным волненьем О близком часе торжества, О том, как к поздним поколеньям О Грече перейдет молва. Он мыслит: не противореча Русь примет торжество мое, И не поймет, что праздник Греча Есть униженье для нее... И рад наш Греч... Но рано; рано Ты поднял знамя торжества! Не всем довольно слов тирана, Чтобы признать твои права! Ты хочешь в славе и в почете К потомству перейти на суд. Не ошибись, мой друг, в расчете: Тебя пон_я_ли и поймут!.. Скажи нам, немец обруселый, Что для России ты свершил? Когда и в чем ты, в век свой целый, Любовь свою к ней проявил? В те дни, как русские спасали Родную Русь от чуждых сил, В патриотическом журнале Ты лишь ругался или льстил. Ни разу голос благородный Из уст твоих не прозвучал. Любви к стране нашей природной Ты, как пришлец, не понимал. И вслед за тем, когда Россия Вдруг пробуждаться начала, Когда понятия живые Европа нам передала, Когда к нам светлый луч познаний Сквозь мрак невежества проник, То сколько пошлой, грубой брани Изверг поганый твой язык? .. Всё, в чем дышала мысль живая: Любовь, свобода, правда, честь-- Чиновный дух твой возмущая, В тебе нашло вражду и месть. Затем, что чести был приятней Тебе державный произвол, ?- И, льстя ему, ты благодатно Всю жизнь позорную провел. С другим мошенником связавшись, Составив шайку подлецов, Судьей в словесности назвавшись, Метал ты громы глупых слов На гениальные созданья. В них видел ложь и пустоту, - Фаддея ж пошлому маранью Придал и ум и красоту. Поляк и немец, - вы судили О русском слове вкривь и вкось, - И патриотами прослыли, Хваля Россию на авось. Весь _брак_ литературы нашей, - Всё, что в ней пошло и подл_о_, - Всё к вам сошлось в газете вашей. Всё дичь свободно понесло. Князь Вяземский, поэт продажный, Брант, не писатель - журналист, И Зотов - романист отважный, Масальский - поздний фабулист, И Розен - тот, кому доныне Под лад язык наш не дался, Сушков, взывающий в пустыне. И А. А. А., и Я. Я. Я. Но с этой братией убогой Успеха не могло вам быть... Явился Пушкин... Суд ваш строгие Его не мог уж уронить... Явился Гоголь... За живое Он вас, Тряпичкиных, задел. Ругались вы, но бранью злою Уж не могли поправить дел. И знает вас теперь Россия- Известны ваши все дела - И ваши личности седые Судьба презренью предала. Твой друг, безграмотный писака Легко презрение сносил, Но ты, поборник лжи и мрака, Ты путь другой себе открыл. Как раб, как червь, ты пресмыкался Позорно ближних продавал, А всё за честью ты гонялся, Хоть честь давно ты потерял. И вот добился!.. По прошенью Твоих протекторов-друзей Заслуг твоих в вознагражденье Тебе назначен юбилей... Твоя почетная известность Решеньем тех утверждена, Кому вся русская словесность Есть незнакомая страна. И вот по общему решенью Взялись чиновные друзья Собрать на праздник приношенья От почитающих тебя. Но тот, кто с Пушкиным, Крыловым И с Гоголем век другом был, Он прежде всех презренья словом Твой пошлый праздник заклеймил. За ним все те, кто уважают Науку, правду и себя, Не слышат зова - презирают И этот праздник и тебя. И ты остался лишь с толпою Писак да нескольких людей, Давно задобренных тобою... Скажи, прекрасный юбилей! А чтоб он был еще прекрасней, Прими приветствие мое... И прокляни, мой Греч несчастный, Высокомерие свое... Мой стих жестокий за тобою Пусть будет бегать, будто тень... Пусть он не даст тебе покою, Тебя тревожит каждый день... Пусть будешь ты кричать, беситься. Начнешь бессмысленную речь... Но даже мщеньем насладиться Не можешь ты, бедняжка Греч!.. Презрение других - безмолвных - Легко отсюда ты поймешь, И у друзей своих чиновных Ты утешенья не найдешь. И даже твой державный барин Отвергнет твой молящий стон... Лишь твой достойный друг Булгарин Напишет громкий фельетон! 1854 ДУМА ПРИ ГРОБЕ ОЛЕНИНА Перед гробницею позорной Стою я с радостным челом, Предвидя новый, благотворный В судьбе России перелом. О славном будущем мечтаю Я для страны своей родной, Но о прошедшем вспоминаю С негодованьем и тоской. На муки рабства и презрены: Весь род славянский осужден, Лежит печать порабощенья На всей судьбе его племен. И Русь давно уж подчинилась Иноплеменному ярму, Давно безмолвно покорилась Она позору своему. В цари к нам сели скандинавы, Теснили немцы нас. Царьград Вносил к нам греческие нравы И всё вертел на новый лад. Потом, при этом рабстве старом Доставшись новым господам, Русь в пояс кланялась татарам И в землю греческим попам. Сперва под игом Русь стонала. Кипело мщение в сердцах, Но рабство и тогда сыскало Себе защитников в попах. "Покорны будьте и терпите, - Поп в церкви с кафедры гласил, - Молиться богу приходите, Давайте нам по мере сил"... Века промчались. Поколенья Сменялись быстрой чередой, В повиновеньи и терпеньи Нашли обманчивый покой. Природными рабами были Рабы, рождаясь от рабов, И, как веленья бога, чтили Удар кнута и звук оков. И пред баскаками смиренно Князья их падали во прах... Но гибнет мощь татар мгновенно В домашних распрях и войнах. Орда разбилась, Русь свободна... Но с рабством русские сжились, - Они, не умствуя бесплодно, От воли сами отреклись. Зато князья, увидев ясно, Что не рабы они теперь, Принялись править самовластно, С господ ордынских взяв пример. Как из лакеев управитель, Как дворянин из мужиков, Такой же вышел повелитель - Царь-самодержец из рабов. И деспотизмом беззаконным Доселе Русь угнетена; И до сих пор в забытьи сонном Молчит и терпит всё она. Царь стал для русских полубогом, Как папа средневековой; Но не спокойствия залогом Был он, а гибельной грозой. Но пусть бы так!.. Еще России Полезны дядьки и лоза, Пусть предрассудки вековые Рассеет царская гроза; Пусть сказки нянек царь прогонит. Пусть ум питомца развернет, Сомненья искру в нем заронит, К любви к свободе приведет. Тогда пусть правит. Но неведом Ему язык высоких дум, Но чужд он нравственным победам, Но груб и мелочен в нем ум. Но шесть десятков миллионов Он держит в узах, как рабов. Не слыша их тяжелых стонов, Не ослабляя их оков. О Русь! Русь! Долго ль втихомолку Ты будешь плакать и стонать И хищного в овчарне волка "Отцом-надеждой" называть? Когда, о Русь, ты перестанешь Машиной фокусника быть? Когда проснешься ты и встанешь, Чтобы мучителям отмстить? Проснись, о Русь! Восстань, родная! Взгляни, что делают с тобой! Твой царь, себя лишь охраняя, Сам нарушает твой покой. И сам в когтях своих сжимая Простых и знатных, весь народ, Рабов чиновных награждая, Такое ж право им дает. И раб разумно рассуждает: "Я сам покорствую царю; Коль он велит, то умолкает Честь, разум, совесть; я творю. И раб мой, ползая во прахе, Пусть, что велю ему, творит: Пусть в угнетении и страхе И ум и совесть заглушит. Он мой. Он должен отступиться От прав, от чести, от всего... Он для меня живете трудится; Мои -плоды трудов его!" И в силу мудрого решенья Он мучит бедных мужиков, Свои безумные веленья Законом ставя для рабов. Какой-нибудь крючок приказный. За подлость "статского" схватив; Солдат бессмысленный и грязный. Дворянство силою добыв; Князь промотавшийся, мильоны Взяв за купеческой женой; Безвестный немец, жид крещеный Нажившись на Руси святой, - Все ощущают вдруг стремлены Душами ближних обладать, Свое от высших униженье Чтоб на подвластных вымещать. И хладнокровно приступает К позорной купле старый плут, И люди братьев покупают! - И люди братьев продают!.. Ужасный торг. Он - поношенье Покупщикам и продавцам. Царю и власти униженье, Всему народу стыд и срам. Какой закон, какое право Торг этот могут оправдать? Какие дикие уставы Дозволят ближних продавать? Не ты ль, наш царь, с негодованьем Продажу негров порицал? Филантропическим воззваньем Не ты ль Европу удивлял? А между тем, в твоей России Не негры - пленники войны, Свои славяне коренные На гнусный торг обречены. Скажите, русские дворяне, Какой же бог закон изрек, Что к рабству созданы крестьяне И что мужик не человек?.. Весь организм простолюдина Устроен так же, как у вас, Грубей он, правда, дворянина, Зато и крепче во сто раз. Как вы, и душу он имеет, В нем ум, желанья, чувства есть: Он ложь высказывать не смеет, Но и за это - вам же честь! Свободы мысли и желанья Его лишили; этот дар, Всех человеком достоянье, Ему неведом: он товар. О нем спокойно утверждают, Что рабство у него в крови, И те же люди прославляют Ученье братства и любви. Сыны любимые христовы, Они евангелие чтут И однокровного родного Позорно в рабство продают. И что за рабство! Цепь мучений, Лишений, горя и забот; Не много светлых исключений Представит горький наш народ. Всё в угнетеньи, всё страдает, Но всё трепещет и молчит, Лишь втайне слезы проливает Да тихо жалобы твердит. Но ни любви, и состраданья Нет в наших барах-палачах, Как нет природного сознанья О человеческих правах. На грусть, на плач простолюдина; Они с презрением глядят; Раб - это в их руках машина, Они вертят ей, как хотят. Помещик в карты проиграет, - Завел машину: "Дай оброк!", И раб последнее сбирает, Скрыв в сердце горестный упрек. Но если бедный, разоренный Неурожаем мужичок, Большой семьей обремененный. Не в силах выплатить оброк? Так что ж! пусть мерзнет, голодает, Пусть ходит по миру с семьей; Свои права помещик знает Над крепостной своей душой: Он у раба возьмет корову, Отнимет лошадь, хлеб продаст И в назидание сурово Ему припарку в спину даст. И раб покорен, как машина, Но хочет он и есть и пить, И не во власти господина В нем чувства тела истребить. Меж тем и хлеб дневной не может Он, как хотелось бы, иметь: Гнилую корку часто гложет, Пустые щи - его обед. Изба, соломою покрыта, В ней тараканы, душь и смрад, - И вот всё доброе забыто, Мужик пускается в разврат. Пустеет хата, плачут дети. Муж с горя пьет, да бьет их мать; Не силен страх господской плети - У них уж нечего отнять. И, наконец, мужик несчастный. Уже негодный для господ, Для муки новой и ужасной К царю в солдаты попадет. Еще счастлив, когда он может Мгновенно в битве умереть. Но чаще в гроб его уложат Труд, бедность, горе, розги, плеть. Одно лишь крепкое сложенье. Да мысль, что так велит судьба, С привычкой давнею к терпенью Спасают русского раба. Лишь русский столько истязаний С терпеньем может выносить, Лишь он среди таких страданий Спокойно может еще жить. Но есть ужасные мученья. Невмочь и русскому они, И большей части населенья Они в России суждены. Проступок легкий и ничтожный И даже мнимая вина, В чем мысль и правду видеть можно. Всегда жестоко казнена. Не может барину свободно Всей правды высказать мужик; Не может мыслить благородно, Боясь бессовестных владык. Не может барину ответить На вздор и грубости его; Не смеет даже он приметить Уничиженья своего. Владеть имуществом не смеет, Не волен даже сам в себе, Затем, что барин им владеет. Он господин в его судьбе. И даже брачных наслаждений Раб часто барином лишен: Тиран для скотских похотений Берет детей, берет их жен. Считая барина священным, Каким-то высшим существом, Мужик пред деспотом презренным Поникнет телом и умом. А тот собаками для шутки Начнет несчастного травить; Велит в мешок на трои сутки По горло вплоть его зашить. Иль на дворе в крещенский холод Водой морозной обольет, Или на жажду и на голод Дня три-четыре предает; Заставит голыми руками Из печки угли выгребать Иль раскаленными щипцами На теле кожу прижигать; Льет кипяток ему на руки, Сечет плетьми по животу... Но все их казни, все их муки Я никогда не перечту. Одну ужасную картину Запомнил я до этих пор, Как раз к вельможе-господину Рабы явились на позор. С тупым, но злобным выраженьем, С самодовольствием в лице, К рабам проникнутый презреньем,, Сидел он гордо на крыльце. И вот идут к нему в ворота, Без шапок, кучка мужиков; Грызет их бедность и забота. Довольства нет в них и следов. Печально, робкими шагами Они к тирану их идут, Стараясь угадать глазами, Чт_о_, гнев иль милость, в нем найдут. "Скоты! все станьте на колена!" - Вдруг крикнул барин. Мужики Со страхом падают; их члены Дрожат, и чувства их горьки. Они пришли сюда с прошеньем, Чтоб их палач повременил Оброк с них драть с ожесточеньем, Но сразу он их поразил. Все в землю стукаются лбами И на коленях все ползут. Зачем? они не знают сами, Им на язык слова нейдут. А он, смотря на них спесиво, Дает им ближе подползать, И, точно папа, горделиво Велит сапог свой лобызать. Все исполняют. Лишь несчастный Один остался средь двора И стал, бессмысленный, бесстрастный... Теперь пришла его пора. "Сюда!" - прикрикнул барин гневно. Земной поклон ему мужик И говорит ему плачевно: "Отсохни, барин, мой язык! Ей-богу, ноженьки разбило, Тронуться с места не могу! Я чуть доплелся. Кабы сила, Тогда я первый прибегу". С лицом больным, изнеможенным, Дрожащий, бледный и худой, Со взором тусклым, помраченным, Был жалок он своей тоской. Но барин крикнул: "Притащите Его ко мне!" И вот мужик Притащен. - "Барин, пощадите!" Но он щадить их не привык. Вскочив, он начал кулаками Бить в грудь и в щеки мужика И, сбивши с ног, топтал ногами, Толкал пинками под бока; Потом за чуб поднял и снова Его хлестать стал по щекам И, в кровь избивши, чуть живого На руки бросил мужикам И приказал, чтоб двести палок Ему приказчик завтра дал, Но завтра раб был меньше жалок: Несчастный завтра не видал... Запомнил я в душе смятенной Его страдальческую тень... Зовет она борьбы священной, Суда и мщенья грозный день. И, может, дружным, громким криком Ответит Русь на этот зов, И во дворянстве полудиком Взволнует он гнилую кровь. И раб, тиранством угнетенный, Вдруг из апатии тупой Освободясь, прервет свой сонный, Свой летаргический покой, И встанет он в сознаньи права, Свободной мыслью вдохновлён, И гордых деспотов уставы, Быть может, в прах низвергнет он. Отмстит он им порабощенье Свободы разных им людей, Свои беды и поношенье Крестьянских жен и дочерей. Восстанет он, разить готовый Врагов свободы и добра, - И для России жизни новой Придет желанная пора. Уже в ней семя мысли зреет, Стал чуток прежний мертвый сон, Зарей свободы пламенеет Столь прежде мрачный небосклон. И друг за другом грезы ночи При свете мысли прочь летят, И всё бледней и всё короче Видений сонных пестрый ряд Без малодушия, боязни Уж раб на барина восстал И, не страшась позорной казни, Топор на деспота поднял. Вооружившись на тиранство, Он вышел с ним на смертный бой И беззаконному дворянству Дал вызов гордый и прямой. За право собственности личной, За душу, наконец, он встал: "Я не товар для вас обычный, Душа - моя! - он им сказал. - Протек для русского народа Тьмы и тиранства долгий век! Я жить хочу! хочу свободы! Я равен вам, я - человек!" И пусть со всех концов отчизны То слово мощно прозвучит, Пусть всех разбудит к новой жизни И гибель рабству возвестит! И пусть элодеи затрепещут И в прахе сгибнут навсегда, И ярким светом пусть заблещет Величья русского звезда. Вставай же, Русь, на подвиг славы, - Борьба велика и свята!.. Возьми свое святое право У подлых рыцарей кнута... Она пойдет!.. Она восстанет, Святым сознанием полна, И целый мир тревожно взглянет На вольной славы знамена. С каким восторгом и волненьем Твои полки увижу я! О Русь! с каким благоговеньем Народы взглянут на тебя, Когда, сорвав свои оковы, Уж не ребенком иль рабом, А вольным мужем жизни новой Предстанешь ты пред их судом. Тогда республикою стройной, В величьи благородных чувств, Могучий, славный и спокойный, В красе познаний и искусств Глазам Европы изумленной Предстанет русский исполин, И на Руси освобожденной Явится русский гражданин. И в царстве знаний и свободы Любовь и правда процветут, И просвещенные народы Нам братски руку подадут. 1853 ОДА НА СМЕРТЬ НИКОЛАЯ I По неизменному природному закону, События идут обычной чередой: Один тиран исчез, другой надел корону, И тяготеет вновь тиранство над страной. И ни попыткою, ни кликом, ни полсловом Не обнаружились трусливые сердца, И будут вновь страдать при сыне бестолковом, Как тридцать лет страдали от отца. Да, тридцать лет почти терзал братоубийца Родную нашу Русь, которой он не знал, По каплям кровь ее сосал он, кровопийца, И просвещенье в ней цензурою сковал. И, не поняв, что только в просвещеньи Народов честь, и мощь, и благо, и покой, Все силы напрягал он для уничтоженья Стремлений и надежд России молодой. Что жизнью свежею цвело и самобытной, Что гордо шло вперед, неся идеи в мир, К земле и к небу взор бросая любопытный, - Он всё ловил, душил, он всё ссылал в Сибирь. Всю жизнь стремился он, чтоб сделать Русь машиной, И, точно, упростил правленья механизм: Вельмож и мужиков бил в голову дубиной И возвеличил лишь военный деспотизм. Он грабил нашу Русь, немецкое отродье, И немцам передал на жертву наш народ, Без нужды он привлек к нам ратное невзгодье, Других хотел губить, но сам погиб вперед. И в день всерадостный его внезапной смерти Сын хочет взять себе его за образец! Нет! пусть тебя хранят все ангелы и черти. Но нас не будешь ты тиранить, как отец! Пора открыть глаза уснувшему народу, Пора лучу ума блеснуть в глухую ночь. Событий счастливых естественному ходу Пора энергией и силою помочь. Не правь же, новый царь, как твой отец ужасный. Поверь, назло царям, к свободе Русь придет, Тогда не пощадят тирана род несчастный, И будет без царей блаженствовать народ. 1855 МОЕ ОПРАВДАНИЕ Кто не страдал и кто не ошибался, Тот цену истины и счастья не узнал. Кто за мечтой безумной не гонялся, Кто не слагал в душе свой гордый идеал, - Тот холоден и к истине священной, И на призыв добра не отзовется он. Бесчувственно, как раб, в душе растленный, Он будет исполнять предписанный закон... При случае ж, житейские расчеты Он предпочтет любви, и долгу, и добру. И никогда духовные заботы В ту душу не войдут сквозь грубую кору!.. Но кто страданьем в жизни был испытан, Взял с бою каждый шаг на жизненном пути; Чей долг - не выслушан и не прочитан, А выстрадан, прожит, прочувствован в груди; Кто тяжкою борьбой добыл сознанье О чести истинной и истинном добре; Чей одр облит слезами покаянья, Кто выработал мысль в нестройной чувств игре: Тот верен будет правым убежденьям, С любовью им всю жизнь, все силы посвятит, И веры и добра священные внушенья Он в плоть и кровь свою навеки претворит!.. 1855 К РОЗЕНТАЛЮ Привет тебе за подвиг благородный, Привет тебе, несчастный Розенталь! Поборник истины, друг вольности народной, - За братии ты восстал, ты понял их печаль, Узнал страданья их и, мыслите свободной Прозрев грядущих лет в таинственную даль, Сказал рабам томящимся: "Пора! Идем во имя чести и добра! Прервите, братья, сон, столь тягостный и черный! Мы люди все, мы равны меж собой!.. Расстаньтесь же с своей беспечностью покорной, - И с мощью нравственной иди - в грозный бой Не на врагов царя, а на тот сонм позорный, Что продал и купил жизнь вашу и покой!.." И разбудил ты дремлющих рабов... И пострадал за пламенный твой зов! Но злостный суд насильственных законов, Молвы людской поспешный приговор, Насильно вырванный крик рабских легионов, И смерть, и казни злой обманчивый позор Да не смутят тебя, да не исторгнут стонов Из гордой груди; пусть блеснет грозой твой взор. Под бременем тернового венца Враги пусть видят силу без конца! Пусть гибнешь ты для страждущего света, И гибнешь, замысла святого не свершив, Но верь: речам твоим не сгибнуть без ответа, Вся Русь откликнется на звучный твой призыв. Бронею истины, щитом любви одета, Мечом свободы руку ополчив, Она пойдет на внутренних врагов И отомстит им горько за рабов!.. И в торжестве любви, средь радостей свободы Вспомянут о тебе сограждане твои, Благословят тебя за счастливые годы И назовут тебя спасителем земли... И память о тебе пойдет из рода в роды, Хранима гением свободы и любви, - И именем твоим, бессмертный Розенталь, Украсится истории скрижаль!!.. 1855 * * * Не гром войны, не бой кровавый, Не дикой храбрости порыв, Не обольщенья бранной славы, Не маршей сумрачный мотив Хочу я петь... Какое дело Поэту мирному до них? Животной силы, силы тела Не будет славить гордый стих. Надевши пошлую личину Любви к отечеству кваснойг Злословья камнем я не кину В народы мощные душой, Не прокляну их за успехи, Не поглумлюсь и их бедам И черни праздной для потехи Стихов свободных не отдам... Не буду петь я нашу славу, Победы наши величать; Не буду в этот миг кровавый Царя обманом потешать. Пусть воскуряет шут чиновный Земному богу фимиам, - Мой подвиг - чистый и духовный: Русь за царя я не предам... Не льстивый бард, не громкий лирик, Не оды сладеньких певцов, А вдохновенный, злой сатирик. Поток правдивых, горьких слов Нужны России. Пусть увидят Ее чужие и свои И пусть, оставив ненавидеть, Жалеют с горестью любви. [1855] ГАЗЕТНАЯ РОССИЯ Читал я русские газеты, В них современные стихи И философские ответы Солдат, лишь взятых от сохи; Читал я перечень подробный Различных жертв различных лиц; Читал разбор я бесподобный На Русь взнесенных небылиц; Читал ответы министерства И донесения вождей, Примеры английского зверства И русских ряд богатырей; Читал о ходе просвещенья, Торговли, фабрик, промыслов, О размноженьи населенья, О бескорыстии судов, Шоссе, дорогах и каналах, О благоденствии крестьян, О наших дивных генералах, О чувствах доблестных дворян. Как Русь велика и богата И как порядка много в ней; Как честь и правду чтим мы свято, Как любит Русь своих царей... Читал и думал: боже правый? Как Русь велика и сильна! Наверно, в свете нет державы, Такой блаженной, как она! ----- И зрел я Русь на поле брани В позорном бегстве от врагов, Среди проклятий и рыданий В рекрутской сдаче мужиков, В гримасах кислых при приказах О _вольных_ жертвах для солдат И в смехе злом при пошлых фразах. Что бой наш праведен и свят; И в том, что наши воеводы Умели там набить карман. Где гибли тысячи народа От перевязки сеном ран... Я видел в Руси свод законов, Водимый прихотью судей, Я слышал стоны миллионов И вопль обиженных семей, Видал я дряхлых инвалидов, Судить посаженных в сенат, Видал я, как, для царских видов, Синодом управлял солдат, Видал насильства архьереев. Разврат и пьянство у попов, Видал я школы для лакеев И государственных воров, Видал несчастные обвалы Казенных зданий и мостов И бар блистательные балы На счет обеда их рабов... Видал я мерзости придворных, И преступленье в блеске звезд, И поруганье дев покорных Через нелидовский подъезд, Видал главами просвещенья Солдат и мерзостных ханжей, Цензуры тяжкое давленье И силу грубую царей. Видал поэтов запрещенных С стихом правдивым на устах В тюрьмах живыми схороненных Или гниющих в рудниках... И я поник душой смятенной И думал: Русь, как ты грустна! Ужель еще есть во вселенной Такая жалкая страна!! 1855 ПЕРЕД ДВОРЦОМ В лохмотьях, худенький, болезненный и бледный, "Дрожа от холода, с заплаканным лицом, На площади меня раз встретил мальчик бедный И сжалиться над ним молил меня Христом. "Нас пятеро сирот - отец взят в ополченье И при смерти лежит в постели наша мать, С квартиры гонят нас, нет денег на леченье, И нам приходится по суткам голодать". Горел я, слушая; облилось сердце кровью... Но пособить ничем не мог я их судьбе... Ребенка обнял я с тоскою и любовью, И долго плакал с ним... о нем и о себе... "Я нищ, как ты, едва с тяжелыми трудами Я достаю свой хлеб, - сказал я наконец, - Проси у богачей... пусть сжалятся над вами..." И я пошел... Взглянул - передо мной дворец. Богат, роскошен, горд, прекрасен и громаден,. Беспечной радостью и счастьем он сиял, И свет огней в нем был так весел и отраден... Так безмятежно в нем царь русский пировал... И что ж не пировать? Дворец его так пышен, И яства и вино так нежат тонкий вкус; Ничей - ни вопль, ни стон, ни вздох ему не слышен, Неведом для него нужд мелких тяжкий груз... По прихоти бросать он может миллионы, Именье у рабов, их жизнь, их честь отнять, Велеть, чтоб за него на смерть шли легионы,. Чтоб дочерью ему пожертвовала мать... Всё для него!.. И скорбь, и бедность, и страданья, И гибель воинов, и граждан кровь и пот, И грех и низость их, и даже наказанья - Всё зреет для него в прекрасный, сладкий плод..... Не диво, Русь, что - в тьме, в лохмотьях, в униженьи, Замерзши чувствами, терпя духовный глад, - Хоть в ад ты бросишься по царскому веленью; Вся жизнь твоя теперь - позорный, душный ад. 1856 ГОДОВЩИНА (18 февраля 1856 года) Была пора: над трупом фараона, В том склепе, где хранились мертвецы, Спокойные, без жалобы и стона, Сбиралися мемфисские жрецы, Всю жизнь усопшего без страха разбирали И приговор над мертвым изрекали. И новый царь внимал суду жрецов, Покорствуя правдивому решенью, И хоронил отца в тиши, с толпой рабов, Иль пышное ему готовил погребенье, - И на граните первозданных скал Народный приговор историк высекал. Теперь не та пора: пусть нам невмочь страданья, Погибших извергов судить мы не должны. Усопшим мир! - нам говорит преданье, Завет веков, обычай старины. Религия прощать врагов нас учит - Молчать, когда нас царь гнетет и мучит. И мы молчим; нет, больше: между нас Является поэт, покрытый срамом; Забыв, что голос музы-бога глас, Он злу кадит душевным фимиамом, Он деспота зовет спасителем людей, В грязь затоптав всю славу прежних дней. Но пусть его боятся и в могиле, В ней льстят ему, чтоб только он не встал: Душа кипит, покорна высшей силе, Певец на суд веков царя призвал. Покинь свой гроб! Взгляни на рубежи родные - Смотри, что в год ты сделал из России! Вот без конца проходит вереница, Вся в трауре, отцов, детей, сирот; Вот плачет мать, одежды рвет вдовица, - Кто кости их мужей, сынов берет? За что погибло ты, младое поколенье, Полно надежд и сил, в безумном ослепленья? Смотри, наш царь: вот реки слез тяжелых, Вот море крови чистой, горы - тел. Не мало ли? А в городах и селах Вот новый бич: огонь рассвирепел, Рукой врага зажженный. Стены, зданья - Всё падает во прах - за что же наказанье? За что же мирный сын родной земли, Богат сегодня - завтра бедный нищий. Все житницы, все домы, корабли Вдруг потеряв, насущной просит пищи, Бежит из города, где думал мирно жить, Которого, о царь, не мог ты защитить. Считай же, сколько этих городов Разрушено иль взято у России - И ск_о_лько доблестных отечества сынов В плену, изранены, выносят муки злые!... Картиной этой не доволен ты? История тебе перевернет листы. Смотри - вот золото сияет над тобою: Богатство здесь без счета, без числа; Владельцы их идут сплошной толпою - Но золота толпа не принесла Отчизне в дар, а, зная блага в жизни, Его сама украла у отчизны. Здесь всё: и миллион казны твоей, Последний грош, пожертвованный нищим, Хлеб ратнику, пособие врачей, Оружие, одежда... Мы отыщем, Наверно, лепты здесь самих воров - Недаром все они слывут за бедняков. Позор и стыд! грабеж вошел в обычай, В закон, в обряд, и нагл и явен стал, И крадут все: путеец и лесничий, Чиновник, поп, солдат и генерал, - И девка грязная, любовница министра, Продажей мест разбогатела быстро. А кто стоит у трона твоего? Тебе б советник, правды друг, наскучил, - Нет, ты искал молчанья одного, Покорности, - и ряд бездушных чучел, Холопов чувства, евнухов ума, Вокруг тебя - и их такая тьма! И над тобой и над твоей землей Теперь Европа целая смеется. И твой позор и стыд земли родной В потомстве отдаленном отзовется. И дорог будет примиренья пир - И за войной нелепой - подлый мир. Лишь год прошел - и ты забыт, как мебель И неуклюжий хлам старинных лет, Венчанный Хлестаков, между царей фельдфебель, Разбитый и расслабленный атлет - И ноют в гробе от тоски и злости Гниющие поруганные кости. И день придет! - и не один певец, Но голос всей народной Немезиды Средь века прогремит вдруг из конца в конец: "Да будешь проклят ты........." И в страхе и в стыде, в последний, судный день, Не выйдет из гробниц развенчанная тень. 1856 ЖАЛОБА РЕБЕНКА Для чего вы связали мне руки? Для чего спеленали меня? Для чего на житейские муки Обрекли меня с первого дня? Еще много носить мне придется На душе и на теле цепей; Вкруг кипучей груди обовьется Много, много губительных змей. Стариной освященный обычай, Человека пристрастный закон, Предписания модных приличий... Ими буду всю жизнь я стеснен. Дайте ж мне хотя в детстве свободу, Дайте вольно всей грудью вздохнуть! Чтоб я после, в тяжелые годы, Мог хоть детство добром помянуть! [1856] БЛАГОДЕТЕЛЬ Был у меня незримый покровитель. Всю жизнь мою его я не видал; Но с детства убедил меня учитель, Что он учиться мне незримо, помогал, Что награждал меня за прилежанье, Наказывал за шалости и лень, Что знал мои он мысли и желанья, Что должен я ему молиться каждый день... Молился я... Но сердце знать хотело Того, кто втайне был так добр ко мне, Кто освящал собой начало дела И помогал свершить его вполне. Однако тщетно я искал его увидеть Иль встретить где-нибудь хоть след его прямой... Но, подозрением боясь его обидеть, Я верил всё, что он хранитель мой... И, мысль о нем была мне утешеньем В тревожном, пасмурном младенчестве моем. Бессильный сам, я думал с наслажденьем, Что сильный у меня хранитель есть во всем. Прошли года невинности беспечной, И горем жизни я испытан был. Хранителя молил я с верою сердечной, Чтоб он меня в страданьях подкрепил. Но он не шел... Когда же сердца раны От времени уж стали заживать, Сказали мне, что горестью нежданной Хранитель мой хотел меня лишь испытать, Что должен я к нему с любовью обратиться, И счастье вновь в награду даст мне он. Я сделал так... Но лишь успел склониться, Как новым был ударом поражен. Тогда пришло печальное сомненье: Я звал далекого хранителя к себе, Чтоб доказал права свои на уваженье, Чтоб сохранил меня во внутренней борьбе. Напрасно... Он не шел... Не внял он призыванью. Я проклинал доверчивость свою... Но до сих пор в тяжелом ожиданьи На жизненном пути недвижно я стою. А прежде он хранил меня, хоть и незримо... Быть может оттого, что был я глуп и слаб... Теперь я сам могу итти неутомимо И действовать - не как его покорный раб, Не по его таинственным приказам, Чрез сотни уст дошедшим до меня, А как велит мне собственный мой разум;, Как убежден я сам, при полном свете дня. [1856] * * * Когда, среди зимы холодной, Лишенный средств, почти без сил.. Больной, озябший и голодный, Я пышный город проходил; Когда чуть не был я задавлен Четверкой кровных рысаков И был на улице оставлен Для назидания глупцов; Когда, оправясь, весь разбитый, Присел я где-то на крыльцо, А в уши ветер дул сердито И мокрый снег мне бил в лицо, - О, сколько вырвалось проклятий. Какая бешеная злость Во мне кипела против братии, Которым счастливо жилось Средь этой роскоши безумной И для которых - брата стон Веселым бегом жизни шумной И звоном денег заглушон. ...Но пронеслись несчастий годы, И, гордо мчась по мостовой, Я рад теперь, коль пешехода Кнутом заденет кучер мой. 1856 ВСТРЕЧА В лохмотьях, худенький, болезненный и бледный, Дрожа от холода, с заплаканным лицом, На улице меня раз встретил мальчик бедный И сжалиться над ним молил меня Христом. "Нас пятеро детей; отец взят в ополченье, И при смерти лежит больная наша мать. С квартиры гонят нас; нет денег на леченье, И нам приходится по суткам голодать..." Горел я, слушая. Облилось сердце кровью... Но - пособить ничем не мог я их судьбе. Ребенка я ласкал с тоскою и с любовью, И мрачно думал я - о нем и о себе... А против нас - сиял веселыми огнями Роскошно убранный, великолепный дом. Виднелась зала в нем с зелеными столами, И бальной музыки к нам доносился гром. [1856] НА СМЕРТЬ ОСОБЫ Печальный вестник смерти новой, В газетах черный ободок Не будит горести суровой В душе исполненной тревог. В каком-то радостном волненье Я каждый раз внимаю весть О том, что в старом поколенья Еще успела жизнь отцвесть. Чьей смерти прежде трепетал я. Тех стариков уж нет давно; Что в старом мире уважал я, Давно всё мной схоронено... Пируй же, смерть, в моей отчизне. Всё в ней отжившее рази, И знамя новой, юной жизни На грудах трупов водрузи! 1857 СОЛОВЕЙ Тебя средь простора лесного Охотник в силок изловил. Чтоб песнь твою сделать звучнее, Хозяин тебя ослепил. И тянешь ты звонкую песню, И звучные трели ты льешь. В восторге твой толстый хозяин, Что ты неумолчно поешь. Но я твой язык разумею, И чуткой душою моей Я слышу рыданья и стоны В мелодии песен твоей. 1857 * * * Испытанный судьбой, в тревожном сне моем Не убаюкан я роскошными мечтами, Всё буря снится мне, всё молния и гром, Какой-то темный свод, да изверги с цепями... Бывает изредка, что грезится и мне Картина мирная довольства и покоя. Мне отчий дом рисуется во сне... Я вновь дитя с доверчивой душою... Под отческим надзором я расту, Не ведая ни страсти, ни сомнений; Заботливой рукой лелеемый, цвету Вдали от горя и людских волнений. Душа моя радушна и тепла, Полна любви и веры благодатной. Природа вкруг меня спокойна и светла И дышит прелестью какой-то непонятной. Тут всё со мной, что в свете мило мне, - И кажется, в душе нет места для желанья... Но в глубине душевной - и во сне Шевелится тревожное сознанье, Что это всё мечта, не истина, а сон... И часто у меня, средь чудного виденья. Вдруг вырывается из груди тяжкий стон, Душа тоскливо жаждет пробужденья. 1857 В ЦЕРКВИ Гимнов божественных пение стройное Память минувшего будит во мне. Видится мне мое детство спокойное И беззаботная жизнь в тишине. В ризах священных отец мне мечтается, С словом горячей молитвы в устах; Ум мой невольно раздумьем смущается. Душу объемлет таинственный страх, С воспоминаньями, в самозабвении, Детскими чувствами вновь я горю... Только уж губы не шепчут моления, Только рукой я креста не творю... 1857 ОЧАРОВАНИЕ С душою мирной и спокойной Гляжу на ясный божий мир И нахожу порядок стройный, Добра и правды светлый пир. Нигде мой взгляд не примечает Пороков, злобы, нищеты, Весь мир в глазах моих сияет В венце добра и красоты. Все люди кажутся мне братья, С прекрасной, любящей душой... И я готов раскрыть объятья Всему, что вижу пред собой... Мне говорят, я вижу плохо, Очки советуют носить. Но я молю, напротив, бога, Чтоб дал весь век мне так прожить. 1857 СИЛА СЛОВА Моралист красноречивый Нам о нищих говорил, Речью умной и правдивой Помогать им нас учил... Говорил о цели жизни, О достоинстве людей, Грозно сыпал укоризны Против роскоши детей... Речь его лилась так складно, Был он так красноречив, Что ему внимали жадно Все, дыханье затаив, - И, чтоб не развлечь вниманья, Отогнали двух старух, Что на бедность подаянья Под окном просили вслух.. 1857 * * * Многие, друг мой, любили тебя, Многим и ты отдавалась... Но отдавалась ты им не любя... Это была только шалость, Или веленье голодной нужды, Или отчаянья взрывы... Но красоты твоей чистой следы В самом падении живы... Свежи и пламенны чувства твои, Сердце невинно и чисто, - И в первый раз еще блеском любви Светится взор твой огнистый. Друг мой! С доверьем склонись мне на грудь... Можем с тобой с этих пор мы В правде сердечной любви отдохнуть От добродетельной формы. 1857 * * * Не диво доброе влеченье В душе невинной, молодой, Не испытавшей обольщенья Любви и радости земной. Но кто соблазнам жизни трудной Нуждою рано предан был, Кто битву жизни безрассудной Паденьем тяжким заключил, Кто в искушениях разврата Провел дни лучшие свои, Тому трудна стезя возврата На голос правды и любви... Но ты, мой друг, мой ангел милый, На мой призыв отозвалась, Любви таинственною силой Ты освятилась и спаслась. И не забуду я мгновенья, - Как ты, прокляв свой прежний путь, Полна и веры и смущенья, Рыдая, пала мне на грудь. 1857 ДОРОЖНАЯ ПЕСНЯ Мчитесь, кони, ночью влажной. Пой "Лучину", мой ямщик: Этой жалобы протяжной Так понятен мне язык!.. Ты и я, все наши братья, Наши лучшие друзья, Все узнали, без изъятья, То, что так крушит тебя. Пой, ямщик, твоя кручина И во мне волнует кровь: Ведь и мне мою лучину Облила водой свекровь. А то как было в избушке Хорошо она зажглась!.. Бог простит моей старушке: Тьма по сердцу ей пришлась. Мчитесь, кони, ночью влажной, Пой "Лучину", мой ямщик: Этой жалобы протяжной Так понятен мне язык!.. 1857 ПАМЯТИ ОТЦА Благословен тот час печальный, Когда ошибок детских мгла Вслед колесницы погребальной С души озлобленной сошла. С тех пор я в мертвом упованье Отрады жалкой не искал И бесполезному роптанью Себя на жертву не давал. Не уловлял мечты туманной, И пред иконами святых Мольбой смиренно-покаянной Не опозорил чувств моих. Но без надежд и утешений Я гордо снес мою печаль И, без загробных обольщений Смотря на жизненную даль, На битву жизни вышел смело, И жизнь свободно потекла... И делал я благое дело Среди царюющего зла... 1857 * * * О, грустно, грустно убеждаться В бессильи нравственном своем, И тяжело в нем сознаваться Пред строгим внутренним судом. Но тяжелей, грустней, больнее, Когда ты видишь пред собой Людей, взывающих: "скорее! Скорей зажги светильник твой! Ты показал нам, что ты можешь... Иди, работай же! Пора! Ты зло и глупость потревожишь Во имя чести и добра!" О братья! тщетные призывы! Надежды нет вам на меня! За свет живительный сочли вы Лишь отражение огня. С чужим светильником я рано В кружок ваш сумрачный вступил; В тьме предрассветного тумана Огонь кой вам заметен был... Но волны света, возрастая, Бегут уж в небе голубом, И меркнет, меркнет, замирая, Огонь в фонарике моем... Погасим, братья, наши свечи! Им не гореть средь бела дня! И выйдем радостно навстречу Дневного, вечного огня!.. 1858 НА ТОСТ В ПАМЯТЬ БЕЛИНСКОГО 6 июня 1858 г. И мертвый жив он между нами, И плачет горькими слезами О поколенья молодом, Святую веру потерявшем, Холодном, черством и немом, Перед борьбой позорно павшем. Он грозно шел на грозный бой С самоотверженной душой. Он, под огнем врагов опасных, Для нас дорогу пролагал И в Лету груды самовластных Авторитетов побросал. Исполнен прямоты и силы, Бесстрашно шел он до могилы Стезею правды и добра. В его нещадном отрицания Виднелась новая пора, Пора действительного знанья. И умирая, думал он, Что путь его уже свершен, Что молодые поколенья По им открытому пути Пойдут без страха и сомненья, Чтоб к цели наконец дойти. Но молодые поколенья, - Полны и страха и сомненья, - Там, где он пал, на месте том, В смущенья рабском суетятся И им проложенным путем Умеют только любоваться. Не раз я в честь его бокал На пьяном пире подымал И думал: только, только этим Мы можем помянуть его, Лишь пошлым тостом мы ответим На мысли светлые его!.. 1858 БЕДНЯКУ Горькой жалобой, речью тоскливой Ты минуту отрады мне дал: Я в отчизне моей терпеливой Уж и жалоб давно не слыхал. Точно в ночь средь кладбища глухого, Я могильною тишью объят, Только тени страдальцев, без слова, Предо мной на могилах стоят... Ропот твой безотрадно-унылый Был воскресная песнь для меня; Точно, плача над свежей могилой, Жизни вопль в ней услышал вдруг я. 1858 * * * Тоской бесстрастия томимый, Больной, усталый, всем чужой, Я лишь тебе, мой друг любимый, Внушил любовь, тебе одной. Твоя любовь была б целеньем Душе болезненной моей, Ее я пил бы с наслажденьем, Как пьют целительный елей! Но прочь с любовию твоею! Ведь чувства этого сосуд Тобой разбит; струи елея По полу грязному текут... И пред разлившимся бальзамом, Меня могущим исцелить, Стою я с ужасом упрямым... Ужель припасть к нему и пить? 1858 * * * Ты меня полюбила так нежно. Милый друг мой, голубка моя; Ты мечтала от жизни мятежной Отдохнуть на груди у меня. Ты бежала от шума разврата, От нескромных желаний друзей, Чтоб со мной безмятежно и свято Наслаждаться любовью своей. Но не знала меня ты в то время. Ты подумать тогда не могла, Чтобы тот отягчил твое бремя, В ком ты миг облегченья нашла; Чтобы тот, кто тебя от паденья Спас в горячих объятьях своих, Чтоб тебя он привел к преступленью Против чувств твоих самых святых. Ты ошиблась, ошиблась жестоко... Много слез ты со мной пролила, Ты во мне ту же бездну порока, От которой бежала, нашла. Овладел я твоею душою, И в любви беспредельной своей Дорожить переставши собою, Ты участницей стала моей... Всё, что женскому сердцу так свято, Что так сладко волнует его, Всё мне в жертву, мой друг, принесла ты, Не боясь, не стыдясь ничего... И преступной красою блистая, Предо мною ты грустно стоишь, И мне сердце тоской надрывая, "Ты доволен ли мной?" говоришь... "Отчего ж ты меня не целуешь? Не голубишь, не нежишь меня? Что ты бледен? О чем ты тоскуешь? Что ты хочешь? - Всё сделаю я..." Нет, любовью твоей умоляю, Нет, не делай, мой друг, ничего... Я и то уж давно проклинаю Час рожденья на свет моего. 1858 НОВОБРАЧНЫЕ Жена Ты любил другую, Прежде чем женился? Расскажи ж теперь мне, Как ты с ней простился? Сколько было жалоб, Гнева и печали? Как меня вы оба Вместе проклинали? Муж - Нет, сказал я просто, Что к отцу я еду; В глушь меня он тащит Погостить к соседу. А она сказала С думою унылой: Коль зовет отец твой, Поезжай, мой милый. Только, добрый друг мой, Воротись скорее... Страшны отчего-то Эти мне затеи. Едет в глушь недаром Твой отец - я знаю... Верно, у соседа Дочь есть молодая. Мудрено ль в деревне Ей тебе плениться! И отец заставит Там тебя жениться... Но когда жениться На другой ты будешь, Ты моей последней Просьбы не забудешь: Поделись со мною Чувствами своими И твоей невесты Напиши мне имя, - Чтоб о ней могла я Каждый день молиться: Пусть она с тобою Счастьем насладится. 1858 РЕФЛЕКСИЯ О _ней_ и о своей любви Я думал с грустью и боязнью. Горела страсть в моей крови, А совесть мне грозила казнью. Не зная, чем мне кончить с ней, Я проклинал свое безумье И плакал о любви своей, Поли малодушного раздумья. Вдруг донеслися до меня Из-за перегородки тонкой И речи, полные огня, И поцелуй, и хохот звонкий. Потом всё стихло. Свет потух. Лишь напряженное дыханье Да шопот проникал в мой слух, Да заглушённое лобзанье... Я знал их. Как я с ней, сошлись Они случайно, но влеченью Сердец беспечно предались Без дум, без слез, без опасенья. Счастливцы! В светлой их любви Нет ни сомненья, ни боязни, Их страсть - ив сердце и в крови, И совесть не сулит им казни. 1858 НАШ ОЛИМП Низко наше небо; Над землей оно Тяжело нависло, Мутно и темно. Негде разыграться Сладостным мечтам. Неоткуда взяться Светлым божествам. Но в лесах дремучих, В омутах речных, Под землей, в болотах - Много духов злых. Их нечистой силой Связан наш народ; Им он, полный страха, Почесть воздает. Если ж и поднимет Взгляд свой к небесам, - Всё столбы да змеи Грозно ходят там. 1858 * * * Не в блеске и тепле природы обновленной, Не при ласкающем дыхании весны, Не в бальном торжестве, не в зале оживленной Узнал я первые сердечной жизни сны. В каморке плачущей, среди зимы печальной, Наш первый поцелуй друг другу дали мы, В лицо нам грязный свет бросал огарок сальный, Дрожали мы вдвойне - от страсти и зимы... И завтрашний обед, и скудный и неверный. Невольно холодил наш пыл нелицемерный. Кто знает, для чего ты отдал ас я мне? Но знал я, отчего другим ты отдавалась... Что нужды?.. Я любил. В сердечной глубине Ни одного тебе упрека не сыскалось. [1860] * * * Еще работы в жизни много, Работы честной и святой. Еще тернистая дорога Не залегла передо мной. Еще пристрастьем ни единым Своей судьбы я не связал И сердца полным господином Против соблазнов устоял. Я ваш, друзья, - хочу быть вашим На труд и битву я готов, - Лишь бы начать в союзе нашем Живое дело вместо слов. Но если нет, - мое презренье Меня далеко оттолкнет От тех кружков, где словопренье Опять права свои возьмет. И сгибну ль я в тоске безумной, Иль в мире с пошлостью людской, - Всё лучше, чем заняться шумной, Надменно-праздной болтовней. Но знаю я, - дорога наша Уж пилигримов новых ждет, И не минет святая чаша Всех, кто ее не оттолкнет, [1861] * * * О, подожди еще, желанная, святая! Помедли приходить в наш боязливый круг! Теперь на твой призыв ответит тишь немая И лучшие друзья не приподымут рук. [1861] * * * Бурного моря сердитые волны, Что так влечет меня к вам? Я ведь не брошусь, отвагою полный, Встречу свирепым валам? Грудью могучею, сильной рукою Не рассеку я волны; Не поплыву я искать под грозою Обетованной страны. Край мой желанный, любимый мной свято. Там, где волна улеглась, Там, далеко, где, опускаясь куда-то, Море уходит из глаз. Мне не доплыть до страны той счастливей Сквозь этих яростных волн... Что же стою я, пловец боязливый, Жадным желанием полн? Так бы я кинулся в ярое море, В бой бы с валами вступил. Кажется, в этом бы самом просторе Взял и отваги и сил. 1861 * * * Нет, мне не мил и он, наш север величавый... Тоски души моей и он не исцелит... Не вылечусь я тем, что было мне отравой, Покоя не найду, где мой челнок разбит. Скучая и томясь бездействием тяжелым, Один, для всех чужой, с уныньем молодым, Брожу я, как мертвец на празднике веселом, У моря теплого под небом голубым. Брожу и думаю о родине далекой, Стараясь милое припомнить что-нибудь... Но нет... и там всё то ж... всё тот же одинокий, Без милой спутницы, без светлой цели путь... И там я чужд всему, и там ни с чем не связан, Для сердца ничего родного нет и там... Лишь выучил я там, что строго я обязан Для блага родины страдать по пустякам, - Что уж таков у нас удел разумной жизни... Страдаю я и здесь. Чего же мне искать В моей нерадостной, неласковой отчизне? Там нет моей любви, давно в могиле мать, Никто там обо мне с любовью не вздыхает, Никто не ждет меня с надеждой и тоской. Никто, как ворочусь, меня не приласкает, И не к кому на грудь усталой головой Склониться мне в слезах отрадного свиданья. Один, как прежде, я там буду прозябать.. Лишь светом и теплом и роскошью созданья Не станет север мой мне нервы раздражать... 1861 * * * С тобой, мечтатель мой, я понял наконец Источник моего душевного страданья То праведная казнь нелюбящих сердец - Бессилие мечты, бессилие желанья. 1861 * * * Сил молодецких размахи широкие! Я никогда вас не знал. С первых лет детства усвоил уроки я Смиренномудрых начал. Только и знал, что корпел всё над книжкою, Горбясь да портя глаза. Если ругнет кто, бывало, мальчишкою, - Так и прохватит слеза. Гордо смотрел я на шалости сверстников, Бегал их игр молодых, Всё добивался быть в роли наперсников У резонеров седых. Старцы мой ум и степенность прославили; В школе всё первым я был; Детям знакомых в пример меня ставили - Как я послушен и мил. Сами товарищи местью обычною Мне не хотели платить: Видно, фигуру такую приличную Было неловко дразнить. [1861] * * * Проведши молодость не в том, в чем было нужно, И в зрелые лета мальчишкою вступив, Степенен и суров я сделался наружно, В душе же, как дитя, и глуп и шаловлив. [1861] * * * Не обманут я страстной мечтой, Мы не любим, конечно, друг друга. Но недаром мы дышим с тобой Раздражающим воздухом юга. Но недаром над нами волкан, Перед взорами синее море И в уме память древних римлян, Наслаждавшихся здесь на просторе. В тщетных поисках чистой любви Столько лет погубивши уныло, Я доволен теперь, что в крови Ощутил хоть животную силу. Для кого мне ее сберегать? Всю растрачу с тобой, моя Нина, Без надежды, чтоб стала терзать За погибшие силы кручина. 1861 * * * Вас страшит мой вид унылый. Так и ждете: вот застонет, Речью жалкой и постылой Всю веселость в нас прогонит. И ко мне, полны вниманья, С светлой лаской вы спешите, Льстясь надеждой, что стенанья Добротой предупредите. Так мы нищему калеке Быстро суем подаянье, Чтоб он выгнившие веки Не рванул на показанье, Чтоб изломанные ноги Не вывертывал пред нами И не застил нам дороги Острупленными руками. Но не бойтесь: я не нищий, - Спрячьте ваше подаянье: Я гнушаюсь сладкой пищей, Полной яда состраданья. 1861 * * * Я желаю, чтоб мыслью бесплодной Я томиться напрасно не мог, Чтобы в речи прямой и свободной Для нее был широкий исток. 1861 * * * Мы далеко. Неаполь целый Слился в неясные черты. Один Сент-Эльмо опустелый Нас провожает с высоты. Без пушек, без солдат, свободный, Пугать он город перестал И в праздник вольности народной Трехцветным пламенем сиял. Но под веселыми огнями, Как будто демонов полна, Качая длинными тенями, Чернела грозная стена. И в этот миг, как полдень знойный Стоит над городом живым, Чернеет замок беспокойный Тиранства прежним часовым. И говорит: "отсюда можно Из штуцеров перестрелять Всех, кто пойдет неосторожно" Свободы истинной искать". 1861 * * * Средь жалких шалостей моих, То бестелесно идеальных, То исключительно плотских И даже часто слишком сальных. Одну я встретил, для кого Был рад отдать и дух и тело... Зато она-то ничего Взять от меня не захотела. И до сих пор ее одну Еще в душе моей ношу я, Из лучших стран в ее страну Стремлюсь, надеясь и тоскуя Зачем меня отвергла ты, Одна, с кем мог я быть счастливыми Одна, чьи милые черты Ношу я в сердце горделивом? А впрочем, может, - как решить? - Зато лишь суетной душою И не могу тебя забыть. Что был отвергнут я тобою? 1861 * * * Необозримой, ровной степью Поспешно я держу мой путь. Зачем? Чтоб вновь короткой цепью Там в тесный круг себя замкнуть! Круг заколдованный! За мною Он всюду следовал, как тень: В Париж, блестящий суетою, И в тишь швейцарских деревень, В уездный русский город Ниццу, По итальянским берегам, И в мусульманскую столицу, И по родным моим полям. На корабле средь океана Он от меня не отставал, И в высях горного тумана Меня собою оцеплял. 1861 * * * Пускай умру - печали мало, Одно страшит мой ум больной: Чтобы и смерть не разыграла Обидной шутки надо мной. Боюсь, чтоб над холодным трупом Не пролилось горячих слез, Чтоб кто-нибудь в усердьи глупом На гроб цветов мне не принес, Чтоб бескорыстною толпою За ним не шли мои друзья, Чтоб под могильною землею Не стал любви предметом я, Чтоб всё, чего желал так жадно И так напрасно я живой, Не улыбнулось мне отрадно Над гробовой моей доской. 1861 * * * Милый друг, я умираю Оттого, что был я честен; Но зато родному краю Верно буду я известен. Милый друг, я умираю, Но спокоен я душою... И тебя благословляю: Шествуй тою же стезею. 1861 "Свисток" МОТИВЫ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ 1 В АЛЬБОМ ПОБОРНИКУ ВЗЯТОК Верно ты негодяй и мошенник, Если ты уж решился сказать, Будто тот есть отчизны изменник. Кто на взятки посмеет восстать. Нет, неправда, что тот есть скотина, Ветрогон и пошлейший дурак, Кто не алчет высокого чина, Кто на службе не множит бумаг. Кто, служа бескорыстно и честно, Не по взяткам расправу творит И, преследуя зло повсеместно, Чистой страстию к долгу горит. Нет, не он есть отчизны губитель, Губишь ты ее, злая змея. Губишь ты ее, вор и грабитель, Ты, корыстный, рутинный судья. Патриотом слывешь ты, надменный. Но отчизну ты хвалишь, - губя... О с каким аппетитом, презренный.. По зубам бы я съездил тебя!!! 2 МОЕМУ БЛИЖНЕМУ (Обличительное стихотворение) Знаю, что правду пишу, и имен не значу Кантемир Брось ты промысел свой гнусный Залезать в чужой карман: Пусть мошенник ты искусный, Но постыден ведь обман. По закону ты не смеешь Воровать чужих платков, И часов коль не имеешь, Так останься без часов. Верь, что собственность священна. Верь, что грех и стыдно красть,. Верь, что вора непременно Наконец посадят в часть. 25 сентября 1Я58 г. 3 часа и 25 минут пополудни. 3 УЛИЧЕННЫЙ МЗДОИМЕЦ Одиннадцать рублей и тридцать три копейки - Вот месячный оклад Степана Фомича. На что же к Рождеству он шьет жене шубейки, А к Пасхе делает четыре кулича? Награды к праздникам он, правда, получает? Но много ли? Всего рублей на пятьдесят, И значит - это в год всего-то составляет Сто восемьдесят шесть целковых - весь оклада И то без четырех копеек. Но положим, Что - круглым счетом - в год сто восемьдесят шесть. Мы с вами, думаю, едва ль представить можем, Как можно год, с женой, на это пить и есть. Но наш Степан Фомич наивно уверяет, Что жалованьем он одет и сыт с женой. Квартирку, видите, он на Песках снимает, И в месяц пять рублей там платит за постой, Да учит, сверх того, хозяйского сынишку Письму и чтению, и за успех его Хозяин не берет с жильцов полезных лишку И даже за воду не просит ничего. Но все же шестьдесят рублей ведь в год придется; Да выйдет на дрова не меньше тридцати. Вот девяносто уж. Теперь - на стол дается Степаном Фомичом целковых по шести На каждый месяц. Вот, как всё-то сосчитаем, И выйдет серебром сто шестьдесят уж два. Потом - Степан Фомич с супругой любят чаем Согреть себя раз в день, а в праздники - и два. И выйдет в год у них четыре фунта чаю, Фунт в два рубля, - так на восемь рублей; Полпуда сахару - фунт в четвертак считая, - В год пять рублей. Притом у них не без затей: В день три копеечки на - белый хлеб изводят: Во сколько ж в целый год им этот хлеб войдет? Одиннадцать рублей без пятака выходит, Иль даже без гроша, коль высокосный год. Теперь итог у них какой же будет к году, С начала до конца когда мы всё сведем? Сто восемьдесят пять рублей у них расходу И девяносто пять копеек серебром: Копейкой менее, чем весь оклад казенный! Но погодите: всё ведь это в год простой. А высокосный год!? Вот тут-то счет резонный Степана Фомича и обличит с женой. Ведь в высокосный год им лишних две копейки Сверх жалованья их придется издержать (Уж я не говорю про новые шубейки И про обычай их на Пасхе пировать). Откуда ж этот грош, Степан Фомич почтенный, Коль жалованьем вы содержитесь одним, Коль не торгуете вы долгом тем священным, Какой лежит на вас всем бременем своим? Что скажете? Вы клад в земле себе отрыли, Иль с неба этот грош на бедность вам ниспал? Нет, уж довольно нас вы за нос всех водили; Теперь по Щедрину вас русский свет узнал. Узнали мы теперь, откуда вы берете Преступные гроши, исчадия греха. Несчастных кровь и пот вы в свой карман кладете! На праздник вам идет вдов и сирот кроха!!! Корысти мелочной вы жертвуете честью, Законом, правдою, любовию к добру; Вы существуете лишь подкупом и лестью. Вы падки к золоту, покорны серебру!!! Вы все заражены иудиным пороком, Меж вами царствует мздоимство, лесть и ложь... Но горе! я восстал карающим пророком, И обличу я вас за каждый лишний грош!!!! 4 ВСЕГДА И ВЕЗДЕ {Посвящается гг. Надимову, Волкову, Фролову, Фолянскому и подобным) Я видел муху в паутине, - Паук несчастную сосал; И вспомнил я о господине, Который с бедных взятки брал. Я видел червя на малине, - Обвил он ягоду кругом; И вспомнил я о господине, На взятки выстроившем дом. Я видел ручеек в долине, - Виясь коварно, он журчал; И вспомнил я о господине, Который криво суд свершал. Я видел деву на картине, - Совсем нага она была; И вспомнил я о господине, Что обирал истцов дотла. Я видел даму в кринолине, - Ей платье ветер поддувал; И вспомнил я о господине, Что подсудимых надувал. Я видел Фридберг в "Катарине, - Дивился я ее ногам, И вспоминал о господине, Дающем ложный ход делам. В салоне молодой графини Я слышал речи про добро, И вспоминал о господние, Что делом фальшит за сребро. Лягушку ль видел я в трясине" В театре ль ряд прелестных лиц. Шмеля ли зрел на георгине. Иль офицеров вкруг девиц, - Везде, в столице и в пустыне. И на земле и на воде, - Я вспоминал о господине, Берущем взятки на суде!.. 5 МЫСЛИ ПОМОЩНИКА ВИННОГО ПРИСТАВА Еще откуп имеет поборников, Но могу на него я восстать; Генерал Сидор Карпович Дворников Сам уж начал его порицать. Признаюсь, я давненько, действительно Злобу к откупу в сердце питал, Хоть доселе ни слова решительно Никому про него не сказал. Низко кланялся я целовальникам И поверенным тонко я льстил (Подражая ближайшим начальникам). Но теперь - генерал разрешил. Поощренье его генеральское Влило бодрость и силу в меня: Откупов учрежденье канальское Я кляну среди ночи и дня. В нем для публики всей разорение, В нем великий ущерб для казны, В нем и нравов народных растление, В нем позор к погибель страны. Поражать речью дерзкой, открытою Буду я молодцов откупных, Посмеюсь я над кастой побитою. Зло старинное вылью на них. Говорить и браниться язвительно Поощрил меня сам генерал... Хоть всё кажется мне, что внушительно Вдруг он скажет: "молчи, либерал!" Что ж? Ему эти вещи известнее: Нам он может всегда приказать. Коль наскучим ему нашей песнею, Долг его - приказать нам молчать... 6 ЧУВСТВО ЗАКОННОСТИ Вот вам новый предмет обличения Избегал он доселе сатиры, Но я вышел теперь из терпения И поведаю целому миру: От извозчиков зло и опасности, О которых, по робости странней, Ни один из поборников гласности Не возвысил свой голос гуманный. Дважды в год, как известно, снимаются Все мосты на Неве, и в то время За реку сообщенья свершаются Через мост Благовещенский всеми. Тут всем ванькам законом прибавлена За концы отдаленные плата; Но обычная такса оставлена Круглый год нерушимо и свято - На Васильевский остров и к Смольному. Как же ваньки закон соблюдают? Только гнева порыву невольному Патриота они подвергают... Раз мне осенью в Пятую линию Из-под Смольного ехать случилось. Занесло меня клочьями инея, Больше часа езда наша длилась. По приезде я, вынув двугривенный, Пять копеек потребовал сдачи. Что ж мой ванька? - "Да, барин, трехгривенный... Наша такция нонче иначе..." - "Как иначе?" - "Да как же? Указано Вдвое брать, как мосты-то снимают". - "Покажи мне, плут, где это сказано? Где про Острой закон поминает?" - "Что мне, сударь, напрасно показывать! Коли совести нет, так уж, видно, Неча с вами и дела завязывать... Только больно мне эфто обидно". И сказавши, хлестнул он решительно Лошаденку и стал удаляться. На него закричал я пронзительно, Что он должен со мной расквитаться. Но услыша мое восклицание И пятак мне отдать не желая, Он поехал быстрее... В молчании Я стоял, за ним мысль устремляя. Я ограблен канальей безвестною... Но не это меня сокрушало: Горько было, что ложью бесчестною Эта шельма закон искажала... Я подумал о том, как в Британии Уважаются свято законы, И в груди закипели рыдания, Раздались мои громкие стоны... 7 Презрев людей и мир и помолившись богу, Я гордо выступил на трудную дорогу. Вверху лежала тьма, каменья под ногой, С боков овраг зиял ужасной глубиной, Над самой головой летали вереницы Ужасно скаредной и кровожадной птицы. Я сам не знал, куда и для чего иду, Я был как будто бы в горячечном бреду. Лишь веры и любви светильник благотворный Светил мне на борьбу во тьме неправды черной. Подъяв чело, я шел бестрепетной стопой И орошал свой путь чувствительной слезой. Тая в груди своей высокое сознанье, Я закалял свой дух в горниле испытанья. Не видя ничего, хотел я лишь итти И за добро страдать в неведомом пути. В больной душе моей всё убежденье жило, Что тьма рассеется и встанет дня светило И, разбудив людей, зажжет у них в крови Луч правды доблестной и луч святой любви... Сбылись предчувствия! Тот, кто времен теченье Решил по своему благому изволенью, Ночь в день переменил и дал узреть мне свет... Но горе мне! в душе уж прежней силы нет. Я, без толку всю ночь шатаясь, истощился. Отваги молодой и свежести лишился. Ночные подвиги! сгубили вы меня: Я к утру чувствую, что нет во мне огня... Сижу бездейственно, смотря на труд собратий, Не смея произнесть ни жалоб, ни проклятий. Не снес я своего тяжелого креста. Я пал... В уме сумбур, а в сердце - пустота. 8 Учились, бедные, вы в жалком пансионе Француза Фальбала; учили вы урок, Не зная отдыха; в слезах, при общем стоне Терпели розги вы... Но всё не шло вам впрок. Ученье было вам действительным мученьем, И ждали вы, когда день выпуска придет. Вы думали, что всем учебным заведеньям Ниспослан от судьбы такой ужасный гнет. Но вдруг настала вам минута возрожденья. Француз Кабаретье ваш пансион купил. На место розог плеть он ввел в употребленье И школы вывеску уже переменил. Есть даже слух, что он бранился с гувернером И думает ему от места отказать. О дети, радуйтесь: под собственным надзором Француз Кабаретье вас хочет воспитать! 9 Жизнь мировую понять я старался, Сердцем, как Гете, на всё отозвался; В роще, на бале, средь моря, меж скал Высших эмблем и символов искал. И наконец своего я добился: Мир неразумный пред мной осмыслился Вот прохожу я по вспаханной ниве; Образ другой мне является вживе: Вижу духовную ниву детей, Семя приявшую добрых идей. Реют над нивою птички живые: Сердце так тешат надежды младые. Вот к нам на лето летят журавли: Образ пристрастия к благам земли. По небу чистому тучки гуляют: Чистое сердце так думы смущают. Солнце блестит в голубых небесах: Свет разливает наука в умах. Солнце сокрылось за темною тучей: Правду темнит дух неправды могучий... Ветер ли веет: так умственный гении Вихрем несется живых откровений. Ветру ли нету: то гении спят, Точно эоловы арфы молчат. Пыльную зелень дождем орошает: Плач покаянный пороки смывает. Виден подснежник над рыхлым снежком: Первые грезы о счастьи ином! Бабочка резво порхнет по цветам: Так я душою порхать буду _там_! Скрыта змея под прекрасным цветком: Так есть злодеи с красивым лицом. Тащит зерно муравей хлопотливый: Вижу пример в нем себе я, ленивый. Пес караулит овец от волков: Дзорники так нас хранят от воров. Вижу, коляску мчат кони вдали: Власть то людей над скотами земли! Звук балалайки донесся до слуха: Вспомнил я тотчас гармонию духа. 10 ВЕСНА Боже! Солнце, засияло, Воды быстро потекли, Время теплое настало И цветочки расцвели! Жизнью, светом всюду веет, Мысль о смерти далека. И в душе идея зреет, Поэтично-высока! Так законов изученье Свет и жар нам в сердце льет И свободное теченье Нашей мысли придает. Так в разумном вертограде Правых английских судов Расцветает, пользы ради, Много нравственных цветов!.. Всем явлениям природы Придавая смысл живой, К солнцу правды и свободы Возношусь я так весной! 11 ЛЕТО Иду по ниве я, смотрю на спелый колос, Смотрю на дальний лес и слышу звонкий голос Веселых поселян, занявшихся жнитвом И живописно так склоненных над серпом... Иду и думаю: так нравственности зерна, Так мысли семена пусть вырастут проворно На ниве нравственной России молодой И просвещения дадут нам плод благой. Пускай увидим мы, пока еще мы вживе, На невещественной, духовной нашей ниве - Духовный хлеб любви, и правды, и добра, И радостно тогда воскликнем все: ура!.. [1858-1859] Конрад Лиленшвагер СТРАДАНИЯ ВЕЛЬМОЖНОГО ФИЛАНТРОПА (Один из мотивов современной поэзии) О, что за ад, что за терзанье!.. Поймешь ли, глупая толпа, Поймешь ли ты мои страданья? Нет, не поймешь ты, - ты глупа... Ты мнишь, что я подобен этим Безмозглым, дряхлым богачам, Которым, точно глупым детям. Приятен лести фимиам. Приятны пышные прозванья. Чины, обеды, ордена Да жар наемного лобзанья С бокалом доброго вина... Ты видишь внешность золотую И внутрь не хочешь заглянуть; Клянешь ты жизнь мою пустую И весь мой прежний, грязный путь. Но пыл святых моих стремлений, Но реки ядовитых слез Не видишь ты... мой гордый гений Твои понятья перерос. Любовь к добру, любовь к собрату, Весь мир святых моих идей, Всё, чем душа моя богата, - Сокрыто в тайне от людей. Неведом им и гений ада, Враг всех идей моих святых, Мне всюду ставящий преграды Для действий чистых и благих... Толпа, не зрящая страданий Под покрывалом золотым! Казнись же повестью терзаний. Какими я теперь томим. Одно несчастное семейство На крае города живет. Отец погиб от лиходейства Одних сиятельных господ; С тремя малютками, больная, Без всяких средств осталась мать. Сама в чахотке изнывая, Она должна их содержать. Минута каждая несчастным Голодной смертию грозит. И кто ж в их бедствии ужасном Их приютит и защитит? От скорби я не взвидел света, О них прослушавши рассказ, И заложить велел карету, Чтоб к бедным ехать сей же час. Уж я зараней наслаждался Благословеньями сирот; Зараней мною предвкушался Благотворительности плод. И что же? Гений мой ужасный И тут мне на дороге стал: Вдруг говорят мне, что опасной Болезнью гнедко захворал... Когда об этом мне сказали, Я мог руками лишь всплеснуть... Со дна души проклятья встали, И клокотала злобой грудь... Святое дело благостыни Нельзя другим мне поручить; Благотворения святыню Я от людей привык таить. Без гнедка ж ехать невозможно, Нельзя разрознить четверни! Сиди же дома и тревожно Судьбу безумную кляни... Простись с порывами святыми, О бедных братьях не жалей И над стремленьями живыми Поставь печальный мавзолей. Как будто мстя нам за ничтожность, Судьба карает нас сама, Повсюду ставя невозможность Стремленьям сердца и ума. Путем бессмысленных лишений, Помех ничтожных и смешных Лишает нас наш злобный гений Плодов намерений благих. Из-за того, что гнедко болен, Там люди с голоду умрут!!.. Будь тут и счастлив и доволен, Старайся быть спокойным тут! Предсмертные часы несчастных, Стон и конвульсии детей Во всех подробностях ужасных Встают перед душой моей. Я трепещу, я содрогаюсь, Я рву одежды на себе, Я весь горю... Но покоряюсь Меня карающей судьбе... В душе огонь неугасимый Любви к добру еще горит, Но он лишь с болью нестерпимой Мне сердце нежное палит. Что за болезнь меня снедает, Толпа людская не поймет; Она счастливыми считает Людей за деньги и почет. А я - клянусь, мое именье И честь и жизнь отдать бы рад, Чтоб только не терпеть мученья, Которым я теперь объят... Но счастьем в жизни наслаждаться На произвол нам не дано. Страдать, терпеть и покоряться Судьбою смертным суждено... Всего же больше мук жестоких Рок тем избранникам судил, Стремлений кто в себе высоких И добрых чувств не заглушил, [1858] РАЗБОЙНИК (Розенгеймо-русская элегия) Житья нам не стало! Нет прежней поживы! Всё отнял проклятый прогресс, - Провел им дороги, засеял их нивы, Срыл горы и вырубил лес. И что же! теперь по дороге прохожий, И ранней и поздней порой, Идет распевая, с преглупою рожей, Но с очень спокойной душой. И нету при нем ни ружья, ни кинжала, А страшно напасть на него. Не то уже времечко нынче настало: Начальство дошло до всего. Раз было я вздумал купца-богатея Под вечер в лесу ободрать; Но вдруг помешали... Меня, как злодея. Успели схватить и связать. Затеяли дело... Исправник явился, Всем сделал строжайший допрос, И обыск, и ставки очн_ы_е... Смирился И денег ему я принес. Я думал: "чиновнику только б деньжонки... Известно: что следует, дай, А там хоть на все на четыре сторонки Как вольная птица ступай". Но нет! - и чиновники наши рехнулись. Прогресс-то и их, знать, заел... Сперва мы с исправником ловко стакнулись. Купца еще спутать хотел! Но деньги сорвавши, он вдруг бестолково Занес мне какую-то чушь... "Свет мысли, и сила печатного слова, И гласность зашла в нашу глушь... У нас не бывало о том циркуляра, Чтоб мы поощряли грабеж... А сверху грозит нам жестокая кара За всякую взятку и ложь". Бездельник! Как врет-то! Мы, вишь ты, не знаем, Как может вертеться закон, Коль только искусной рукой направляем И ловко толкуется он... [1858] НАШ ДЕМОН (Будущее стихотворение) В те дни, когда нам было ново Значенье правды и добра И обличительное слово Лилось из каждого пера; Когда Россия с умиленьем Внимала звукам Щедрина И рассуждала с увлеченьем, Полезна палка иль вредна; Когда возгласы раздавались, Чтоб за людей считать жидов, И мужики освобождались, И вред был сознан откупов; Когда Громека с силой адской Всё о полиции писал; Когда в газетах Вышнеградский Нас бескорыстьем восхищал; Когда мы гласностью карали Злодеев, скрыв их имена, И гордо миру возвещали, Что мы восстали ото сна; Когда для Руси в школе Сэя Открылся счастья идеал И лишь издатель "Атенея" Искусства светоч возжигал; В те дни, исполнен скептицизма. Злой дух какой-то нам предстал И новым именем трюизма Святыню нашу запятнал. Не знал он ничего Святого: Громекой не был увлечен, Не оценил комедий Львова, Не верил Кокореву он. Не верил он экономистам, Проценты ростом называл И мефистофелевским свистом Статьи Вернадского встречал. Не верил он, что нужен гений, Чтобы разумный дать ответ, Среди серьезных наших прений, - Нужна ли грамотность иль нет... Он хохотал, как мы решали, Чтоб мужика не барин сек, И как гуманно утверждали, Что жид есть тоже человек. Сонм благородных протестантов Он умиленно не почтил И даже братьев Милеантов Своей насмешкой оскорбил. Не оценил он Розенгейма, Растопчину он осмеял, На всё возвышенное клейма Какой-то пошлости он клал. Весь наш прогресс, всю нашу гласность, Гром обличительных статей, И публицистов наших страстность, И даже самый "Атеней", - Всё жертвой грубого глумленья Соделал желчный этот бес, Бес отрицанья, бес сомненья, Бес, отвергающий прогресс. Конрад Лилиеншвагер [1859] БЕЗРАССУДНЫЕ СЛЕЗЫ Столице в тучах непроглядных Грустно лик свой прячет; У ворот двора сквозного Бедный ванька плачет. Целый день он по столице С юнкером катался; Пять рублей ему дать юнкер За день обещался. Но чрез двор сквозной под вечер Он от ваньки скрылся: Ванька с клячей понапрасну Целый день морился. - Успокойся, бедный ванька: Есть тебе защита. Как тебя обидел юнкер, - Будет всем открыто. От обид и от обманов Уж прошла опасность! Нынче время не такое: Процветает гласность! Завтра ж я во всех газетах Публикую ясно: "Ездил с юнкером извозчик Целый день напрасно. Дать хотел он пять целковых, Не дал ни копейки!" И предам его позору Я в моей статейке... Но, не внемля утешеньям, Глупый ванька плачет... Солнце гневно лик прекрасный В черных тучах прячет. Конрад Лилиеншвагер 1859 РАСКАЯНИЕ КОНРАДА ЛИЛИЕНШВАГЕРА Известно, что г. Лилиеншватер своим смелым и звучным стихом воспел в апреле месяце "беса отрицанья и сомненья", который вовсе не должен был бы и носа показывать в публику в настоящее время, когда (как очевидно из примера акционеров общества "Сельский хозяин") все созидается на взаимном доверии и сочувствии. За непростительную дерзость г. Лилиеншвагера досталось и нам и ему в No 95 "Московских ведомостей". Мы, разумеется, тотчас же сказали, что наше дело сторона, и тем себя немедленно успокоили. Но г. Лилиеншвагер, как пылкая, поэтическая и притом почти немецкая натура, принял упреки "Московских ведомостей" очень близко к сердцу, и - кто бы мог это подумать? - в убеждениях его совершился решительный перелом. Как Пушкин отрекся от своего "Демона", вследствие некоторых советов из Москвы, так и г. Лилиеншвагер отрекся от своего" беса и сделался отныне навсегда (до первой перемены, разумеется) верным и нелицемерным певцом нашего прогресса. Вот стихотворение, которым ознаменовал он момент своего раскаяния: МОЕ ОБРАЩЕНИЕ Во дни пасхальных балаганов Я буйной лирой оскорблял Прогресса русского титанов И нашу гласность осмеял. Но от стихов моих шутовских Я отвратил со страхом взор, Когда в "Ведомостях Московских" Прочел презрительный укор. Я лил потоки слез нежданных О том, что презрен я в Москве... Себе, в порывах покаянных, Надрал я плешь на голове!.. Но плешью приобрел я право Смотреть на будущность светло! С тех пор, не мудрствуя лукаво, Я прояснил свое чело: Меня живит родная пресса, И, полн святого забытья, Неслышной поступи прогресса С благоговеньем внемлю я... Конрад Лилиеншвагер 1856 ОПЫТЫ АВСТРИЙСКИХ СТИХОТВОРЕНИЙ Соч. Якова Хама (От редакции "Свистка". В настоящее время, когда всеми признано, что литература служит выражением народной жизни, а итальянская война принадлежит истории, - любопытно для всякого мыслящего человека проследить то настроение умов, которое господствовало в австрийской жизни и выражалось в ее литературе в продолжение последней войны. Известный нашим читателям поэт, г. Конрад Лилиеншвагер, по фамилии своей интересующийся всем немецким, а по месту жительства - пишущий по-русски, доставил нам коллекцию австрийских стихотворений; он говорит, что перевел их с австрийской рукописи, ибо австрийская цензура некоторых из них не пропустила, хотя мы и не понимаем, чего тут не пропускать. Стихотворения эти все принадлежат одному молодому поэту - Якову Хаму, который, как по всему видно, должен занять в австрийской литературе то же место, какое у нас занимал прежде Державин, в недавнее время - г. Майков, а теперь - г. Бенедиктов и г. Розенгейм. На первый раз мы выбираем из всей коллекции четыре стихотворения, в которых, по нашему мнению, очень ярко отразилось общественное мнение Австрии в четыре фазиса минувшей войны. Если предлагаемые стихотворения удостоятся лестного одобрения читателей, - мы можем представить их еще несколько десятков, ибо г. Хам очень плодовит, а г. Лилиеншвагер неутомим в переводе.) 1 НЕБЛАГОДАРНЫМ НАРОДАМ (Пред началом войны) Не стыдно ль вам, мятежные языки, Восстать на нас? Ведь ваши мы владыки! Мы сорок лет оберегали вас От необдуманных ребяческих проказ; Мы, как детей, держали вас в опеке И так заботились о каждом человеке, Что каждый шаг старались уследить И каждое словечко подхватить. Мы, к вам любовию отцовской одержимы, От зол анархии хранили вас незримо; Мы братски не жалели ничего Для верного народа своего: Наш собственный язык, шпионов, гарнизоны, Чины, обычаи и самые законы, - Всё, всё давали вам мы щедрою рукой... И вот чем платите вы Австрии родной! Не стыдно ль вам? Чего еще вам нужно? Зачем не жить попрежнему нам дружно? Иль мало наших войск у вас стоит? Или полиция о деле не радит? Но донесите лишь, - и вмиг мы всё поправим, И в каждый дом баталион поставим... Или страшитесь вы, чтоб в будущем от вас Не отвратили мы заботливый свой глаз? Но мысль столь страшная напрасно вас тревожит: Австрийская душа коварна быть не может!! 2 НА ВЗЯТИЕ ПАРИЖА (ЕСЛИ ВЫ ОНО СЛУЧИЛОСЬ) (Писано при объявлении войны) Давно ли бунт волною шумной Грозил залить австрийский трон И, полон ярости безумной, На нас вставал Наполеон? Давно ли ты, страна разврата, Отчизна бунтов и крамол, Была надеждою объята Разбить еще один престол? И что же? Честь, закон я право Сразились с буйным мятежом, И вмиг - страстей народных лава Застыла в ужасе немом! Пред громоносными полками Крамольник голову склонил, И над парижскими стенами Орел австрийский воспарил! Теперь простись, о град надменный, С республиканскою мечтой! Ты не опасен для вселенной Под нашей мудрою пятой. В тебе покорность и порядок Отныне царствовать должны, И сон французов будет сладок Средь безмятежной тишины. Мечты преступные забудут, Все по закону станут жить: Курить на улицах не будут, Не будут громко говорить; Людей мятежных разум узкий Законом будет огражден; Источник смут - язык французский - Всем будет строго запрещен! Разврат, везде у вас разлитый, У нас сокроется во мрак, И над заразою сокрытой Не посмеется злобный враг. Мы будем: горды, неприступны, К вам не дойдет умов разврат: Шпионы наши неподкупны И полицейские не спят. 3 ОДА НА ПОХОД В ИТАЛИЮ (В начале войны) Война! и снова лавр победный Австрийским воинам готов!.. Я вижу, как - смущенный, бледный - Уже трепещет строй врагов; Готов просить себе пощады. Готов о мире умолять... Но австру нет иной отрады, Как непокорных усмирять! Неотразимо, беспощадно Мы будем резать, бить и жечь, В крови врагов купая жадно Австрийский благородный меч! Во грады будем мы врываться По трупам сверженных врагов И гордо станем наслаждаться Проклятьями сирот и вдов! Мы будем чужды состраданью! Детей и старцев перебьем, Возьмем мы дев на поруганье. Что не разграбим, то сожжем} Сожжем мы города и села, Мы выжжем нивы и луга, - Чтоб знала гнусная крамола, Как поражаем мы врага! Поникнет, как от божья грома, Страна всегдашних мятежей! О, нам давно она знакома, И мы давно знакомы ей! Князь Виндишгрец и граф Радецкий, Барон Гайнау, Гиулай - С отвагой истинно-немецкой Уже ходили в этот край. Осенены их чудной славой И полны памятью их дел, Мы потечем рекой кровавой В тот ненавистный нам предел! Ура! Австрийскую державу Распространит австрийский меч, И нам спокойствие и славу Даст смертоносная картечь! 4 ДВЕ СЛАВЫ (При вести о заключении мира) Пусть лавр победный украшает Героя славное чело, - Но друга мира не прельщает Войны блистательное зло. Предсмертный крик врагов сраженных, Вопль матерей и плач сирот, Стон земледельцев разоренных Он внемлет - и войну клянет. Иная, лучшая есть слава! Иная, громче есть хвала! И вновь Австрийская держава Ее теперь приобрела: Мечты воинственные бросив, Щадя запас народных сил, Наш император Франц-Иосиф Мир в Виллафранке заключил! На лицах всех сияет радость; Ликуют села, города; В полях, почуяв мира сладость, Пасутся весело стада! От груди, матерней ребенка Теперь никто не оторвет, И даже малого цыпленка Никто безвинно не убьет! За столь благие элементы Охотно мы врагам своим Трофей Палестро и Мадженты И Сольферино отдадим! Воссядем мы под мирной кущей. В восторге песни запоем Величью Австрии цветущей И - кружкой пива их запьем! С австрийского Конрад Лилиеншвагер 1859 НОВЫЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ВОПРОС В ПЕТЕРБУРГЕ Domine, libera nos a furore normannorum! Еще один общественный вопрос Прибавился в общественном сознаньи: Кто были те, от коих имя "Росс" К нам перешло, по древнему сказанью? Из-за моря тогда они пришли (Из-за моря идет к вам все благое). Но кто ж они? В каких краях земли Шумело море то своей волною? Не знаем мы! Искали мы его От Каспия, куда струится Волга, Где дешева икра, вплоть до того, Где странствовал Максимов очень долго На Черном море думали найти, Где общество родного пароходства Цветет, растет, и будет всё цвести Десятки лет, назло недоброхотству. На Балтике его искали мы, Где вознеслась полночная столица, Где средь болот, туманов и зимы Жизнь так легко и весело катится. Так мы не день, не месяц и не год, А целый век, от моря и до моря, Металися, как угорелый кот, Томительно исследуя и споря. Но наконец, измучась, истомясь, Решились все на том остановиться, На чем застал момент последний нас, Чтоб с этим делом больше не возиться! В такой-то час норманство водворил И дал почить нам господин Погодин, И с той поры весь русский люд твердил, Что Рюрик наш с норманнами был сроден. Но снова мы сомнением полны, Волнуются тревожно наши груди: Мы слышим, что норманны сменены Варягами-литовцами из Жмуди... Норманнов уничтожил, говорят, В статье своей профессор Костомаров. Погодин хочет встать за прежний взгляд И, верно, уж не пощадит ударов. Кому-то пасть? Кому-то предлежит Нас озарить открытьем благодатным? Бог весть! Но грудь у всех у нас горит Предчувствием каким-то непонятным. Привет тебе, счастливая пора Поднятия общественных вопросов! В дни торжества науки и добра Томит нас вновь призыв варяго-россов! Что ж делать нам? Как разрешить вопрос, Который так давно нас всех тревожит? Он в детстве нам так много стоил слез И, кажется, в могилу нас уложит! Конрад Лилиеншвагер 1860 РОМАНС МИХАИЛУ ПЕТРОВИЧУ ПОГОДИНУ (от рыцаря Свистопляски) Когда б он знал, что рыцарь Свистоплялки Невольно с ним сливается душой И больше рад его ученой ласке. Чем он был рад, музей продавши свой. Когда б он знал, как мил мне "Москвитянин". Где всяк писать из чести был бы рад! Когда б он знал, что мне совсем не странен Его порыв к востоку, на Царьград. Когда б он знал! Когда б он знал!.. Когда б он знал, как слог его прилежно Я в "Путевых заметках" изучал. Когда б он знал, как пристально и нежно Его статью я в "Парусе" читал! Когда б он знал, что в спичах затрапезных Меня живит его вертлявый тон И что из всех ораторов полезных Милее всех мне Кокорев да он! Когда б он знал, в борьбе о жмудском деле, Что уж во мне романс ему созрел! Решась сказать, что все уж мы созрели. Когда б он знал, что тут и я сидел! Когда б он знал! Когда б он знал! 1860 ЧЕРНЬ (Первое стихотворение нового периода) Прочь, дерзка чернь, непросвещенна И презираемая мной! Державин Прогресс стопою благородной Шел тихо торною стезей, А вкруг него, в толпе голодной, К идеям выспренним несродной, Носился жалоб гул глухой. И толковала чернь тупая: "Зачем так тихо он идет, Так величаво выступая? Куда с собой он нас ведет? Что даст он нам? чему он служит? Зачем мы с ним теперь идем? И нынче всяк, как прежде, тужит, И нынче с голоду мы мрем... Всё в ожиданьи благ грядущих Мы без одежды, без угла, Обманов жертвы вопиющих Среди царюющего зла!" Прогресс Молчи, безумная толпа! Ты любишь наедаться сыто, Но к высшей правде ты слепа, Покамест брюхо не набито!.. Скажи какую хочешь речь Тебе с парламентской трибуны, - Но хлеб тебе коль нечем печь, То ты презришь ее перуны И не поймешь ее красот! Раба нужды материальной И пошлых будничных забот, Чужда ты мысли идеальной! Чернь Но дай нам хлеб, дай нам приют. Доставь нам честную работу И платой обеспечь наш труд: Оценим мы твою заботу, - Пойдем в палаты заседать И будем речи вдохновенной О благоденствии вселенной Светло и радостно внимать! Прогресс Подите прочь! Какое дело Прогрессу мирному до вас?.. Трудитесь для поддержки тела. Покамест не пробьет ваш час! Прогресс - совсем не богадельня. Он - служба будущим векам; Не остановится бесцельно Он для пособья беднякам. Взгляните, - на небесном своде Светило дн_е_вное плывет, И всё живущее в природе Им только дышит и живет. Но путь его не остановит - Ни торжествующий порок, Ни филин, что его злословит, Ни увядающий цветок!.. Конрад Лилиеншвагер [1860] ГРУСТНАЯ ДУМА ГИМНАЗИСТА ЛЮТЕРАНСКОГО ИСПОВЕДАНИЯ И НЕ КИЕВСКОГО ОКРУГА Выхожу задумчиво из класса, Вкруг меня товарищи бегут; Жарко спорит их живая масса, Был ли Лютер гений или плут. Говорил я нынче очень вольно, - Горячо отстаивал его... Что же мне так грустно и так больно? Жду ли я, боюсь ли я чего? Нет, не жду я кары гувернера, И не жаль мне нынешнего дня.. Но хочу я брани и укора, Я б хотел, чтоб высекли меня!.. Но не тем сечением обычным, Как секут повсюду дураков, А другим, какое счел приличным Николай Иваныч Пирогов; Я б хотел, чтоб для меня собрался Весь педагогический совет И о том чтоб долго препирался, - Сечь меня за Лютера иль нет; Чтоб потом табличку наказаний Показавши молча на стене, Дали мне понять без толкований. Что достоин порки я вполне; Чтоб узнал об этом попечитель, - И, лежа под свежею лозой, Чтоб я знал, что наш руководитель В этот миг болит о мне душой.... Конрад Лилиеншвагер [1860] ЮНОЕ ДАРОВАНИЕ, ОБЕЩАЮЩЕЕ ПОГЛОТИТЬ ВСЮ СОВРЕМЕННУЮ ПОЭЗИЮ Прежде всего воскликнем с Карамзиным: Ах, не всё нам слезы горькие Лить о бедствиях существенных; На минуту позабудемся В чарованьи красных вымыслов! Успокоившись таким авторитетом, обращаемся к делу и рекомендуем читателям юное дарование, которое может, как говорит г. Григорьев о г. Случевском, или распасться прахом, или оказаться силою, новой, великою силою. Собственно говоря, мы не знаем, как думать о новом поэте и помещать ли его в "Современнике" или в "Свистке"; но решаемся на первый раз лучше в "Свистке": а то в "Современнике" - большею частью как-то несчастливы бывают - через два-три месяца уже не могут концы с концами свести... В "Свистке" не то: посмотрите, как твердо г. Лилиеншвагер стоит на своем пути!.. А юное дарование г. Капелькина будет поразнообразнее таланта Лилиеншвагера. Да вот, прочитайте и судите. Мы в письмо поэта печатаем, не скрывая его юношеской наивности: гласность, так уж гласность, полная, безусловная. ----- Милостивые государи! Мне 20 лет. Я с юных годов одержим невыносимой любовью к поэзии. 12-ти лет в уже писал весьма хорошие стихи. Вообще развился весьма рано. Вот первое стихотворение, которое я счел достойным печати: я написал его, будучи 12-ти лет. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ Вечер. В комнатке уютной Кроткий полусвет. И она, мой гость минутный... Ласки и привет, Абрис миленькой головки, Страстных взоров блеск. Распускаемой шнуровки Судорожный треск... Жар и холод нетерпенья... Сброшенный покров... Звук от быстрого паденья На пол башмачков... Сладострастные объятья. Поцелуй немой, - И стоящий над кроватью Месяц золотой... 1853 Это стихотворение попалось отцу моему, и он, признаюсь вам, чуть меня за него не высек. Напрасно уверял я его, что ничего подобного не видывал и не чувствовал, что это все есть подражание разным поэтам (я никогда не подражал ни одному): отец не хотел верить - так велика была сила таланта к живость изображения предмета!.. Но как ни уверен я был в своем даровании, а перспектива быть высеченным вовсе мне не нравилась, и я немедленно переменил род своей поэзии. В то время наше отечество боролось с англо-французами; газеты были наполнены восторженными возгласами об огромности России и о высоком чувстве любви к отечеству. Я увлекся и написал следующее стихотворение: РОДИНА ВЕЛИКАЯ О моя родина грозно-державная, Сердцу святая отчизна любимая! Наше отечество, Русь православная, Наша страна дорогая, родимая! Как широко ты, родная, раскинулась. Как хороша твоя даль непроглядная! Грозно во все концы мира раздвинулась Мощь твоя, русскому сердцу отрадная! Нет во вселенной такого оратора, Чтобы прославить твое протяжение: С полюса тянешься ты до экватора, Смертных умы приводя в изумление. Ты занимаешь пространство безмерное, Много обширнее древнего Рима ты. Русской земли население верное Чувствует всех поясов земных климаты. Реки, озера твои многоводные Льются, подобно морям, бесконечные; Необозримы поля хлебородные, Неизъяснимы красы твои вечные! Солнце в тебе круглый год не закатится, Путник тебя не объедет и в три года: Пусть ямщикам он на водку потратится, - Только лишь откупу будет тут выгода... О моя родина, богом хранимая! Сколько простору в тебе необъятного! Сколько таится в тебе, о родимая, Неизъяснимого и непонятного!.. 1854 За это стихотворение отец похвалил меня, и я после того написал еще десятка четыре подобных пьес. Но признаюсь, ни одно из них не может сравниться в звучности в вышеприведенным. Поэтому я и не сообщаю их вам, а перехожу к новой эпохе моей поэтической деятельности. В 1854-1855 отечество наше было в печальном положении: военные неудачи, обнаружение внутренних неустройств, - всё это терзало сердце истинного русского и вводило его в мизантропию. И я действительно предался мизантропии, разочаровался; всё мне опостылело, и я произвел следующую пьесу: КУДА ДЕВАТЬСЯ? От людской любви и дружбы В лес дремучий я бежал, Стал кореньями питаться, Мыться, бриться перестал. С отверженьем и проклятьем Я в лесу один брожу. Но увы! здесь снова дружбу И любовь я нахожу. Солнце с неба дружелюбно На меня бросает луч; И поит меня с любовью Меж дерев бегущий ключ. Соловьи поют влюбленно, Лобызаются цветы, И блестят любви слезою На деревьях асе листы. Дружно по яебу гуляют Золотые облака, И грозит любовь и дружбе Мне из каждого сучка... В каждой травке, в каждой мошке, В каждой капельке росы Обитает дух незримый, Полный ангельской красы, И старается мне сердце Чувством нежным размягчить, Чтобы дружбой и любовью Целый век мой отравить... И в лесу, в борьбе тяжелой, Силы падают мои... О, куда ж, куда сокроюсь Я от дружбы и любви? 1855 Вы угадываете, чем разрешилось это мизантропическое настроение? Любовью, самой пылкой любовью, - страстью до того пламенной, что я не знаю, как еще я не сгорел совсем. Тогда-то производил я по 7 1/2 стихотворений в день круглым счетом; с особенною силою выразилась страсть в следующем стихотворении, которое я считаю вполне достойным печати: ПРИЧИНА МЕРЦАНИЯ ЗВЕЗД Как твои уста в веселом разговоре. Чуть смыкаясь, снова раскрываются; Как любовь и радость в этом светлом взоре Перелетным блеском разгораются; Так на светлом небе в этот миг мерцают Купы звезд, живые, разноцветные. Иль в любви и звезды глазками играют И друг другу речи шлют приветные?.. Иль любовью нашей с неба голубого Хоры их приветливо любуются? Иль в виду избытка счастия земного Их лучи завистливо волнуются? Нет, любви дыханье так во мне широко, Так из груди сильно вырывается И, раздвинув воздух, так летит высоко, Что эфир далекий колыхается, - И с его напором звездные громады В дружное приходят колебание. Оттого-то в ночи неги и отрады Веселей и чаще их мерцанье... 1856 Но скоро любовь моя прошла, или, по крайней мере, сделавшись больше и приобретя серьезный взгляд, я перестал уже тратить драгоценное время на описание любовных чувств. Вокруг меня волновалась общественная деятельность, всё было полно новых надежд и стремлений, всё озарено было самыми светлыми мечтами. Весь мир представлялся нам в радужных красках. В таком настроении услышал я однажды заунывную крестьянскую песню. У меня тотчас родился вопрос: "отчего же она уныла, когда всё кругом так весело?" Нет, - сказал я сам себе, - я должен, во что бы то ни стало, отыскать в ней веселые звуки. И представьте силу таланта - отыскал! И не только отыскал, но и воспроизвел! В Москве говорили, что недурно. Что вы еще скажете? Вот эти стихи: СУЩЕСТВЕННОСТЬ И ПОЭЗИЯ Знаю вас давно я, песни заунывные Руси необъятной, родины моей! Но теперь вдруг звуки радостно-призывные. Полные восторга, слышу я с полей! Пусть всё те же песни - долгие, тоскливые, С той же тяжкой грустью пахарь наш поет. Долю его горькую, думы терпеливые Пусть напев протяжный мне передает. Но в восторге сердца, под святым влиянием Гласности, прогресса, современных дум, Поли благоговенья к светлым начинаниям, Жадно всюду внемля новой жизни шум, - Не хочу я слышать звуков горькой жалобы, Тяжкого рыданья и горячих слез... Сердце бы иссохло, мысль моя упала бы, Если б я оставил область сладких грез... Всё светло и благо, всё мне улыбается. Всюду дней блаженства вижу я залог, - И напев тоскливый счастьем отзывается,, В грустной песне льется радости поток. Пусть все те же песни наши заунывные, Но не то уж слышно в них душе моей: Слышу я в них звуки радостно-призывные, Чую наступленье новых, светлых дней!.. 1857 Вслед затем у меня родилась потребность самому быть общественным деятелем, и я изобразил свое настроение в нескольких звучных пьесах, из коих вот одна: ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ Я ехал н_а_ вечер. Веселыми огнями Приветливо сиял великолепный дом; Виднелась зала в нем с зелеными столами И бальной музыки из окон несся гром. А у ворот стоял, болезненный и бледный, С морозу синий весь, с заплаканным лицом. В лохмотьях и босой, какой-то мальчик бедный И грошик дать на хлеб молил меня Христом. Я бросил на него взор, полный состраданья, И в залу бальную задумчиво вошел, И детям суеты, среди их ликованья, О бедном мальчике печально речь повел. В кадрилях говорил о нем я девам нежным; Меж танцев подходил я к карточным столам; Восторженно взывал я к юношам мятежным И скромно толковал почтенным старикам. Но глухи были все к святым моим призывам... И проклял я тогда бездушный этот свет, За то, что он так чужд возвышенным порывам, - И тут же мстить ему я дал себе обет. Я скоро отомстил: за ужином веселым, Лишь гости поднесли шампанское к губам, Я тостом грянул вдруг, для их ушей тяжелым: "Здоровье бедняка, страдающего там!" И показал я им на улицу рукою. Смутились гости все, настала тишина. Не стали пить... Но я, - я пил с улыбкой злою, И сладок для меня был тот бокал вина!.. 1858 Но вы сами знаете, как тяжело бороться против общественной апатии, безгласности, мрака предрассудков. Я все это изведал горьким опытом, и вот как выразилось мое новое общественное разочарование: РЫЦАРЬ ВЕЗ СТРАХА И УПРЕКА (Современная элегия) Исполнясь мужества и помолившись богу, Я рано выступил в опасную дорогу. Тропинка узкая лежала предо мной, Сливаясь при конце в какой-то мрак густой. Безмолвна даль была, как темная могила; Высокая трава лишь с ветром говорила, Да слышалось вдали, вводя меня в тоску, Кукушки горестной зловещее куку. Я был один, один... вкруг ни души живой... Но я пошел вперед отважною стопой! Мне в платье яростно вонзался терн колючий, Я ноги обжигал себе крапивой жгучей, Ложилась пыль на мне от каждого куста, И паутина мне садилась на уста; Но я всё шел вперед, свой страх превозмогая, О цели странствия прилежно размышляя. А путь - чем далее, тем делался страшней: Жужжали вкруг меня десятки ос, шмелей; Над головой моей кружились вереницы Какой-то скаредной и безобразной птицы; И что-то длинное, подобное змее, Узрел вдруг на своей я темной колее... И страх меня объял... Стал день мрачнее ночи. Упал я на траву, смежив в испуге очи... И долго я лежал, недвижно, как мертвец; Но смирно было всё, и встал я наконец. Взглянул окрест себя: природа улыбалась. Всё солнцем радостно и ярко озарялось; Кузнечик стрекотал и прыгал по траве, И птички реяли в воздушной синеве, Порхали бабочки на солнечном сиянья, И в воздухе неслось цветов благоуханье. А то, что мне змеей представила мечта, То кем-то брошенный обрывок был кнута. Дорога прежняя опять меня манила, И сердце о пути мне громко говорило, И жажда славных дел проснулася в груди, И цель великая виднелась впереди!.. И вновь я двинулся... Но что со мною сталось?!.. Нет прежних сил во мне... отвага потерялась. Я не могу идти... Я немощен и слаб; Сомнений горестных теперь я жалкий раб. Мечты высокие, стремленья мысли здравой - Бесплодный анализ облил мне злой отравой... Я стал умней теперь. Все трудности пути Я опытом узнал... Теперь бы мне идти... Но дорого мне стал мой опыт безрассудный, Я силы истощил, и на дороге трудной С тоской, с презрением к себе теперь стою. И не в траве, - в себе я чувствую змею... 1859 Теперь я не знаю, куда мне итти, за что приняться. В голове пусто, совершенно пусто; в мире ничто не привлекает; сердце иссохло от разочарования. Оживите меня. влейте надежду в грудь отчаянного, определите мне цель жизни: есть ли у меня талант, должен ли я заниматься поэзией, или поступить в военную службу, чтобы ехать на восточный Кавказ и искать смерти в битве с племенем Адыге, которое, как слышно, еще не совсем покорилось. От вас ждущий жизни или смерти Аполлон Капелькин P. S. Следующий мне гонорарий вышлите мне по адресу, который вам сообщу, когда увижу стихи мои напечатанными}. [1860] ПРИЗВАНИЕ (М. П. Погодину от рыцарей "Свистопляски") Пусть Чернышевский говорит, что хочет, И Костомаров пусть тебя разит; Пусть над тобой ученых суд грохочет, Пусть ими будешь ты и презрен и забыт. Не унывай! Готов приют тебе веселый: Недаром пописал ты на своем веку, Недаром шуткою ты сделал спор тяжелый И ревностно служил науке и "Свистку". Не унывай! Прочь Нестор, прочь норманны. Прочь жалкий параллель Европы и Руси! Владения "Свистка" обильны и пространны: Тебе в них место есть., - свой труд туда неси! Умеешь ты мешать со вздором небылицы, Смешить с ученым видом знатока: Идя же, наполняй веселые страницы Великодушного, игривого "Свистка"! Ты в "Свистке" писал с презреньем величавый, В намереньи его жестоко оскорбить. Но он давно простил речам твоим неправым: Он так высок, что может всё простить. Идя же к нам! В "Свистке" мы памятник построим Всем шуткам, шалостям и подвигам твоим, Ученость дряхлую мы свистом успокоим И слух твой ласковым романсом усладим. 1860 НЕАПОЛИТАНСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (Написанные на австрийском языке Яковом Хамом и переведенные Конрадом Лилиеншвагером) Неаполитанские дела занимают теперь первое место между всеми вопросами, увлекающими внимание Европы; можно даже сказать, что пред ними кажется ничтожным всё остальное, исключая разве нового журнала, который собирается издавать г-жа Евгения Тур, и новой газеты, обещаемой "Русским вестником". Но понятия наши о неаполитанских событиях очень односторонни, потому что все наши сведения приходят от врагов старого порядка, которые очевидно стараются представлять дело в свою пользу. Вот почему нам показалось необходимым представить нашим читателям несколько неаполитанских стихотворений известного австрийского поэта Якова Хама, рисующих положение дел и настроение умов совершенно не так, как обыкновенные журнальные известия. Яков Хам - прежде всего поэт; он постоянно находится под влиянием минуты и следовательно чужд всяких политических предубеждений. Он то хвалит упорство короля неаполитанского в режиме его отца, то превозносит его за конституцию, то ругает освободителей Италии, то предается неумеренному энтузиазму к ним, то в восторге от жестокой бомбардировки, то в настроении нежных чувств... Во всех этих видимых противоречиях сказывается весьма сильно художественность его натуры и вместе с тем дается полное ручательство в его искренности. И так как литература вообще и поэзия в особенности служат выражением народной жизни, а Яков Хам - поэт австрийский, то в стихотворениях его мы можем видеть, в каком настроении находился народ австрийский в последний год и какими чувствами преисполнен он к династии Бурбонов. Не выводя никаких политических результатов из представляемых нами поэтических документов, мы не можем не обратить внимания читателей на их литературное значение: во всей современной итальянской литературе нет ничего, подходящего по благонамеренности к творениям австрийского поэта. В нынешнем году какой-то человек с итальянскою фамилией сочинил оду на именины австрийского императора, - так на это указывали с ужасом, как на нечто чудовищное! Из этого одного уже достаточно видно, как много стесняется художественность, когда разыгрываются народные страсти, и как много выигрывает она при отеческом режиме, подобном австрийскому. Надеемся, что любители литературы, даже несогласные с г. Яковом Хамом в большей части его тенденций, оправдают нас в помещении его стихотворений, уже в силу того одного, что они блистательно разрешают одну из великих литературных проблем - о чистой художественности, - разрешением которой так ревностно занималась наша критика в последние годы. Вместе с тем мая надеемся доставить читателям удовольствие и самыми звуками перевода, над которым так добросовестно потрудился г. Лилиеншвагер. Мы должны сказать откровенно: со времени патриотических творений Пушкина, Майкова и Хомякова, мы не читывали ничего столь громкого, как стихотворения г. Якова Хама в переводе Конрада Лилиеншвагера. 1 НАДЕЖДЫ ПАТРИОТА (При начале итальянских волнений) Опять волнуются народы, И царства вновь потрясены. Во имя братства и свободы Опять мечи обнажены! Скатились тихо с горизонта Три солнца чудной красоты; {*} Честолюбивого Пьемонта Осуществляются мечты! Царит в Италии измена И торжествует в ней порок: Тоскана, Парма и Модена Безумно ринулись в поток; И силой вражьего восстанья Из рук святейшего отца Отъята бедная Романья - Стад папских лучшая овца! Но против дьявольских усилий Есть нам незыблемый оплот: То королевство Двух Сицилии, Бурбонам преданный народ. Воссев на праотческом троне, Как в небе солнца светлый диск, Там в Фердинандовой короне Сияет царственный Франциск. Не поддается он лукавым Речам политики чужой И твердо правят по уставам Отцовской мудрости святой: Карать умеет недовольных В тиши полиции своей И в бой нейдет за своевольных Против законных их властей. Вкруг трона вьется там гирлянда Мужей испытанных, седых, Хранящих память Фердинанда В сердцах признательных своих. К Франциску им открыты двери, Страною правит их совет, И вольнодумству Филанджьери Нет входа в царский кабинет! И верим мы: Кавур с Маццини Обманут бедный их народ, И он придет, придет в кручине - Просить Францисковых щедрот; Министр полиции Айосса Умов волненье укротит И итальянского вопроса Все затрудненья разрешит!.. {* 1) Великий герцог тосканский, 2) герцог моленский и 3) герцогиня пармская!} 2 НЕАПОЛЮ (По поводу некоторых манифестаций в Сицилии) "Гордись!" - стих каждого поэта На всех наречиях земных Гласит тебе: - "ты чудо света? Гордись красою вод твоих, Гордись полуденным сияньем Твоих безоблачных небес И вековечным достояньем Искусства мирного чудес! Гордись!.." Но лестию лукавой, Неаполь мой, не возносись: Всем этим блеском, этой славой, Всем этим прахом - не гордись! Пески сахарские южнее, Стоит красивее Царьград, И Эрмитажа галлереи Твоих богаче во сто крат!.. Не в этом блеске суетливом Народов мощь заключена, Но в сердце кротком, терпеливом, В смиренномудрии она!.. И вот за то, что ты смиренно, В молчаньи жребий свой несешь, Вослед мятежникам надменно Против владык своих нейдешь И воли гибельного дара Не просишь от враждебных сил, За то тебя святой Дженаро Своею кровью подарил! За то высокое призванье Тебе в веках сохранено - Хранить порядка основанья, Народной верности зерно! Ты невредимо сохранишься В перевороте роковом И безмятежно насладишься Законной правды торжеством. И жизнь твоя пойдет счастлива, Во все века не зная бурь, Как в тихий день волна залива И как небес твоих лазурь! 15 декабря 1869 г. 3 БРАТЬЯМ-ВОИНАМ (После апрельских происшествий в Сицилии) Меж тем как вы, друзья, в рядах родные полков. Готовитесь карать отечества врагов, - Я, мирный гражданин рифмованного слова. Я тоже полон весь стремления святого! Возвышенным стихом напутствую я вас, И верю, - он придаст вам силы в грозный час. Когда с крамольником помчитесь вы на битву! Я положил в него народную молитву - Чтоб восстановлен был порядок и закон, Чтоб вечно царствовал в Неаполе Бурбон! Народной мыслию и чувством вдохновленный. Мой стих могуществен, - с ним смело киньтесь в бои: В прозреньи радостном поэта отраженный". В нем блещет идеал Италии святой, - Тот вечный идеал законного порядка, При коем граждане покоятся так сладко, Который водворить старался Фердинанд, Которого достичь - решительно и резко - Предначертал себе и новый наш Атлант - Средь бед отечества незыблемый Франческо! 1 мая 1860 г. 4 ЗАКОННАЯ КАРА! (На бомбардирование Палермо) Исчадье ада, друг геенны. Сын Вельзевула во плоти, Коварство бунта и измены Успел и к нам было внести!.. Как воры, в тьме ночной, к Марсале. На двух украденных судах, Ватаги буйные пристали И - мирный остров ввергли в страх!.. Угрозой, подкупом, обманом. Приманкой воли, грабежа Успев увлечь за атаманом Толпы под знамя мятежа, Дыша огнем и разрушеньем дерзкой ярости полны, - Они пошли с остервененьем На обладателей страны! Но прогремел уже над ними Всевышней воли приговор: Запечатлен в Калата-Фими И в Партенико их позор; И на ослушниках Палермо, Дерзнувших власти презирать. Решились показать пример мы, Как бунт умеем укрощать! О, не забудут сицильянцы, Пока не рушится земля, Имен Летицни и Ланцы, Слуг неподкупных короля! Их меры не остались тщетны: Весь град развалиною стал... Ни разу кратер грозной Этны Так беспощаден не бывал!! Зато погибнут флибустьеры И успокоятся умы! И с чувством радости и веры Сынам и внукам скажем мы, - Как Ланца в сече и в пожаре Толпы мятежные карал, Как гром мортир с Кастелламаре Им крепость трона возвещал! 30 мая 1860 г. 5 ПЛАЧ И УТЕШЕНИЕ (По поводу некоторых дипломатических советов неаполитанскому правительству) Ужасной бурей безначалия С конца в конец потрясена, Томится бедная Италия, Во власть злодеев предана. Повсюду слышны крики шумные, - Народ изменой упоен... Свободы требуют безумные И рушат власти и закон! И, к униженью человечества, Проник неблагородный страх В самих блюстителей отечества, Держащих власть в своих руках. Принципом странным невмешательства Прикрыв бессилие свое, Европа спит, когда предательство Пожрать готовится ее; И итальянские властители - Одни бегут из их держав, А те - становятся ревнители Безумной черни мнимых прав! Дают статуты либеральные, Страстям толпы бесстыдно льстят И дни отечества печальные Презренной трусостью сквернят!.. Один средь общего волнения, Как некий рыцарь на скале, Стоит без страха, без сомнения Король Франциск в своей земле... Утешься, бедная Италия: Закон и правду возлюбя, Франциск не даст разлиться далее Злу, обхватившему тебя. Он понимает все опасности Льстить черни прихотям слепым: Ни конституции, ни гласности Не даст он подданным своим! Не переменит он юстицию, Не подарит ненужных льгот, Не обессилит он полицию - Свой нерушимейший оплот; Не даст права свои священные Толпе бессмысленной судить И своевольства дерзновенные Не поколеблется казнить! И знаю я, - он не обманется В благоразумии своем: Пьемонт падет, а он останется Италиянским королем! 26 июня 1860 г. 6 НЕИСПОВЕДИМОСТЬ СУДЕБ (На обнародование неаполитанской конституции) Не видать ни тучки в небе знойном... Солнце блещет, сушит и палит И в теченьи царственно-спокойном На поля засохшие глядит. Всё томится, всё горит и вянет... Надо влаги жаждущей земле!.. На работу пахарь завтра встанет С безотрадной думой на челе. И, взглянув на солнце и на небо, Не прельстится светлой их красой: Без дождя ему не будет хлеба, Он погибнет с бедною семьей! И томясь ужасной перспективой, Даст он волю жалобным речам И пошлет упрек нетерпеливый Безмятежно-ясным небесам... Но давно уж в области эфирной Собрались и ходят облака, Час настал, и над равниной мирной Пролилась обильная река. Поднялись поникшие растенья, Освежился воздух и земля, И глядят с слезою умиленья Земледельцы на свои поля. А вверху попрежнему спокойно Над землей простерт небесный свод, И как прежде, весело и стройно В ярком блеске солнышко плывет... Так сгорал Неаполь жаждой знойной. Так искал воды себе живой; А Франциск свершал свой путь спокойный. Разливая блеск свой над страной. И народ сдержать сердечной боли Не умел и горько возроптал... Но давно готов был в вышней воле Для него целительный фиал? Недоступен был Франциск народу; Но пришла законная пора - Даровал разумную свободу Он единым почерком пера. Ожил край. Всё встало в блеске новом. Правосудье царствует в судах; Всяк спокоен под домашним кровом. Всякий волен в мыслях и речах; От шпионов кончилась опасность, В мрак архивов пролит новый свет, И в три дня уврачевала гласность Край больной, страдавший столько лет? Рад народ!.. С молитвой благодарной Новый воздух он впивает в грудь... А король, как прежде, лучезарный, Продолжает царственный свой путь!... 4 июля 7 ПОБЕДИТЕЛЮ {*} (На вшествие Гарибальди в Неаполь) Демон отваги, грозный воитель, Сильных и храбрых всех победитель, В быстрых походах подобный стреле, Тот, кому равного нет на земле, Мощный защитник народной свободы, Тот, кого чтут справедливо народы, Неотразимый, подобно судьбе, - Ныне подходит, Неаполь, к тебе! Горд и всесилен - на чуждые грады Взглянет он гневно!, - и нет им пощады! Сядет в корабль он - и море смирит! Дунет на пушку - она задрожит! Камень под тяжестью стоп его стонет! Тысячи вражьи один он прогонит! Он на плечах своих может один Гордую массу поднять Апеннин! Встреть же, Неаполь, воителя с честью! Радуйся: он не грозит тебе местью... С тихой мольбою склонись перед ним, Как перед новым владыкой твоим! Пред королем ты не будешь в ответе: Он малодушно укрылся в Гаэте И без защиты столицу свою Отдал герою, кого я пою! О Гарибальди! И я, как другие, Злобные чувства и мысли дурные Против тебя на душе хоронил... Ныне всё кончено: ты победил!.. Ты заслужил удивление мира! Славит тебя моя скромная лира, И, благодатным восторгом согрет, Ниц пред тобою повержен поэт!.. 7 сентября 1860 г, {* Стихотворение это весьма замечательно: во-первых, как новое доказательство той истины, что errare humanum est (человеку свойственно ошибаться!); во-вторых, как свидетельство о том, до какой степени все умы и сердца, даже самого австрийского склада, были поражены вступлением Гарибальди в Неаполь. Кроме того, просим читателей обратить внимание на психологическую подробность, касающуюся личности поэта. 26 июня он произвел мужественный дифирамб правительству, не соглашавшемуся на либеральные уступки; через день после того дана была конституция, а через неделю поэт нашел в себе достаточно силы, чтобы создать пленительную пьесу в похвалу нового конституционного монарха, совершенно с новой точки зрения. Но это чрезвычайное усилие, как видно, дорого ему стоило и на некоторое время истощило его плодовитый гений. Таким образом в июле и августе, столь полных поводами для стихотворений, он не создал решительно ничего: повидимому он был поражен до того, что не мог собраться с мыслями и вдохновением. Только вступление Гарибальди в Неаполь, как явление слишком уже сильное и неожиданное для поэта, могло разбудить его. Под влиянием минуты, отчаявшись в бурбонской династии, он написал стихотворение, прославляющее военный гений и какую-то сверхъестественную силу Гарибальди. Но скоро он раскаялся в своей оплошности, и плодом раскаяния было стихотворение, которое читатели прочтут далее. Тут уже видно, что мысли и чувства поэта опять возвратились на старый путь... Это - последнее из доставленных нам стихотворений; но весьма вероятно, что теперь, после новых побед Гарибальди, опять произошла перемена и в расположениях поэта. В скором времени мы узнаем это, потому что г. Лилиеншвагер обещает нам перевести также _Римское_ и _Венецианские_ стихотворения г. Хама, долженствующие служить отчасти продолжением неаполитанских. Прим. ред. "Свистка".} 8 ПЕСНЬ ИЗБАВЛЕНИЯ (На триумфы королевских войск под Капуей) Триумфом вражьим ослепленный. Поддавшись власти темных сил, Недавно песнью беззаконной Я сан поэта осквернил!!! Но звон струны моей лукавой Я беспощадно оборвал, Когда мне голос мысли здравой Мое паденье указал... Я флибустьером беспощадным Был отуманен, ослеплен, И думал, с горем безотрадным, Что трон законный упразднен. Не знал я твердости Франциска, И в тайне сердца моего Не ожидал такого риска От юной доблести его... Но ныне Капуи защита Вновь образумила меня: Победа правды мне раскрыта Теперь ясней господня дня! Пусть бунт шумит и льется бурно, Пусть шлет Пьемонт за ратью рать: Но с Каятелло и Вольтурно Мы всех их можем презирать... Теперь нам страшен Гарибальди Так, как в то время страшен был, Когда скитался он в Шварцвальде, Когда в Тунисе он служил, Когда в Нью-Йорке делал свечи, Когда с Китаем торговал, Когда, жену взвалив на плечи, От войск австрийских он бежал... И ныне в бегство обратился Непобедимый сей герой, И вновь с Франциском воцарился Везде порядок и покой!.. Но, научен своей невзгодой, Он узел власти закрепит И преждевременной свободой Уж свой народ не подарит! 27 сентября 1860 г. С австрийского К. Лилиеншвагер 1860 НОВОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ АПОЛЛОНА КАПЕЛЬКИНА Дарование г. Капелькина, которого стихотворения и краткая биография представлены в No 5 "Свистка", заметно развивается. Жаль только, что он не может выйти пока на самостоятельную дорогу: подражательность то тому, то другому поэту заметна в его произведениях. Но кто нам мешает утешаться мыслию, что это только пока, и наслаждаться его музою? МОИ ЖЕЛАНИЯ Дики желанья мои, и в стихах всю их дичь изложу я: Прежде всего я хочу себе женщину с длинной косою. Ум и краса мне не нужны: пусть только целуется чаще. С этакой женщиной вместе мне друга-философа надо. С ней целоваться я буду, а мудрый мой друг в это время Будет науки мне все изъяснять, чтоб не надо мне было Время и зрение портить над мертвою речью печати. В этих условиях древней историей я бы занялся: Нравятся мне пирамиды, развалины, - сфинксы, колонны. Море Евбейское с Желтой рекою и с Гангом священным... В этом последнем омылся б я, с женщиной вместе и с другом. Вымывшись, я бы отер себя длинной косою подруги; Всё, что от друга услышать успел посреди поцелуев. Всё это тут бы я вспомнить хотел, чтобы книжечку тиснуть, С нею проникнуть в народ, уяснить ход общественной жизни. Добрых утешить, а злых покарать и разлить в мире счастье. Всё бы хотел я изведать: не только искусством заняться. Но насладиться хотел бы я даже грехом преступленья, Только чтоб нравственным правилам было оно не противно... Всё, что от друга я слышал, весь скарб своих сил и познаний. Всё бы хотел перелить, через женщину с длинной косою. В новое я существо, - и в сей сладкой работе скончаться: Пусть существо молодое начнет с того, чем я окончил... После же смерти хотел бы я зрителем быть его действий. Чувствовать мыслью и сладко дремать в созерцаньи глубоком... Аполлон Капелькин 1860 В ПРУССКОМ ВАГОНЕ По чугунным рельсам Едет поезд длинный; Не свернет ни разу С колеи рутинной. Часом в час рассчитан Путь его помильно... Воля моя, воля! Как ты здесь бессильна! То ли дело с тройкой! Мчусь, куда хочу я, Без нужды, без цели Землю полосуя. Не хочу я, прямо - Забирай налево, По лугам направо, Взад через посевы... Но увы! - уж скоро Мертвая машина Стянет и раздолье Руси-исполина. Сыплют иностранцы Русские мильоны, Чтобы русской воле Положить препоны. Но не поддадимся Мы слепой рутине: Мы дадим дух жизни И самой машине. Не пойдет наш поезд, Как идет немецкий: То соскочит с рельсов С силой молодецкой; То обвалит насыпь, То мосток продавит, То на встречный поезд Ухарски направит. То пойдет потише, Опоздает вволю, За мятелью станет Сутки трои в поле. А иной раз просто Часика четыре Подождет особу Сильную в сем мире. Да, я верю твердо: Мертвая машина Произвол не свяжет Руси-исполина. Верю: все машины С русскою природой Сами оживятся Духом и свободой. 1860 В ПРАГЕ Только что расставшись с родиной святою, Я скучал меж немцев русскою душою, И, отвесть чтоб душу, к дорогим славянам Полетел я в Прагу с легким чемоданом. Облегчил его я, сколько то возможней, Труся пред австрийской грозною таможней. Но со мной возились - не скажу, чтоб много: "Гид новейший Праги" рассмотрели строго. Туфли, панталоны, галстухи, рубашки, Пять иль шесть листочков почтовой бумажки, - Всё перевернули; в стенки чемодана, В крышку постучали - не нашли обмана, Лишь одна брошюрка, изданная в Вене, Чуть не послужила к неприятной сцене. О правах брошюрки спор было родился; Но разумный немец тотчас уходился, Как ему на "Вену" указал я пальцем. Вообще в таможне не был я страдальцем. Подъезжая к Праге, полон чувством новым, Мог лишь повторять я, вслед за Хомяковым, Как не должно Праге хвастать пред Белградом, А Москве кичиться перед Вышеградом, Как на Петчин в ризе древнего Кирилла Шествовал епископ, а вослед валила Народная сила, в доблестной отваге, Как заснул поэт наш, думая о Праге... И вступил я в Прагу, и мечту поэта Наяву увидел средь дневного света. Был какой-то праздник. Не было проходу В улицах, широких от громад народа. Впереди блестели, в воздухе подъяты, Знамения веры, убраны богато; Фонари, хоругви, мощи и иконы, С торжеством особым высились мадонны... 1860 * * * Средь Акрополя разбитого, Срисовавши Парфенон, Да божка, плющом увитого, Да обломки трех колонн, - Вдруг на родину далекую Я душой перелетел И судьбу ее высокую В книге муз прочесть хотел. В сколько лет цивилизации Край наш будет доведен, Чтоб в изяществе и грации Стал с Элладой спорить он? Сколько школ академических, Сколько выставок пройдет, Прежде чем для поз пластических Будет годен наш народ? Скоро ль сменим мы котурнами Безобразие лаптей? Станем воду черпать урнами, Вместо ведер и бадей? 1861 СЛАВЯНСКИЕ ДУМЫ (Во время плавания по Волге на пароходе) 1 Быстро идет пароход ваш, но - движется мертвой машиной; Барка хоть тихо плывет, но - разумною тянется лямкой. 2 В мелких местах капитан велит делать промеры; Я же на Запад взываю: измерьте глубь русского духа! 3 Как ни хитрил капитан, чтобы мель обойти осторожно, - Нет-таки, - стал!.. Где ж справиться немцу с красою рек русских! 4 Правый брег Волги горист, а левый брег - низмен; Так и везде на Руси: что выше, - правее бывает. 5 Немец у нас капитан, но русские все кочегары; Так отразилась и здесь русская доблесть - смиренье! * * * Средь Волги, реченьки глубокой, Стоял я долго на мели, И мыслил о судьбе высокой Родимых вод, родной земли. Вы хитры, - мнил я, - иноземцы, Вы пароход изобрели; Но все ж на Волге мы вас, немцы, По суткам держим на мели. * * * В начале августа вернулся я домой Из слишком-годовой отлучки заграничной И тотчас встречен был знакомою толпой - Редакцией "Свистка" с мольбой ее обычней: "Стишков, о наш поэт! Пожалуйста, стишков! Украсьте наш "Свисток" своей высокой лирой. Иль пробудите вновь волнение умов Своею острою и меткою сатирой!" - "Помилуйте, друзья: я долго жил вдали, - Сказал я им в ответ; - отвык от ваших нравов. Я так им чужд теперь, как, например, в пыли Архивной тлеющий профессор Тихонравов. Едва приехав, что ж могу сказать я вам О тех стремлениях, какие вас волнуют? Мне должно наблюдать, я должен видеть сам: Что ныне здесь в ходу и чт_о_ теперь бичуют, Какими новыми идеями умы Проникнуты теперь в святой моей отчизне? На европейские дела как смотрим мы? И как устроились мы в нашей русской жизни?" - "Ха-ха-ха-ха-ха-ха"... мне дружный был ответ... Мне бросилась в лицо пурпуровая краска... Но скоро понял я, что тут обиды нет, - А просто предо мной свершалась свистопляска. 1861 "СВИСТОК" AD SE IPSUM {*} Свободный, как птица, не связанный сроком Журнальной подписки и выхода книжек, Являюсь я редко, всегда ненароком, - Но яркими буквами след свой я выжег В сердцах благодарных российских сограждан. Мой свист облегчал их сердечные раны; Как влага в пустыне, я был ими жаждан, Когда их томили сухие туманы; Во мне лишь нашли они ключ разуменья, Когда возникала российская гласность И головы мудрых повергла в сомненье - И розгу, и взятку не ждет ли опасность; Я был утешеньем, я был им опорой, Когда населенье России смущенной Пугал наш прогресс изумительно скорый, Внезапно открытый в Москве умиленной. Вопрос о евреях, вопрос о норманнах, Великий вопрос об экзамене строгом, Шестнадцать гусей неповинно пожранных И опыт пощенья по волжским дорогам, Короче - на всё, что родным публицистам Тревожило сердце и ум волновало, На всё отзывался я радостным свистом И всех утешал я... Но этого мало: В Европе свершалась великая драма; И к ней обратил я родное вниманье, Австрийской поэзией Якова Хама Сограждан моих просветив пониманье. Неаполю дал я благие уроки, На всё отозвался, - ни слабо, ни резко, - И, всюду сбирая прекрасные соки, Воспев Гарибальди, воспел и Франческо!.. И ныне явлюсь я к читателю снова; Хочу наградить я его за терпенье, Хочу я принесть ему свежее слово, - Насколько возможно в моем положенья... А впрочем, читатель ко мне благосклонен, И в сердце моем он прекрасно читает: Он знает, к какому я роду наклонен, И лучше ученых мой свист понимает. Он знает: плясать бы заставил я дубы И жалких затворников высвистнул к воле. Когда б на морозе не трескались губы И свист мой порою не стоил мне боли. 1861 {* Заглавие заимствовано у Горация; означает: "Свисток" к самому себе.} ПРИМЕЧАНИЯ Настоящее собрание стихотворений Добролюбова отличается от предыдущих рядом текстуальных изменений в двух стихотворениях, автографы которых не сохранились: "Дума при гробе Оленина" и "Ода на смерть Николая I". Первое стихотворение попрежнему печатается по сборнику "Русская потаенная литература XIX столетия", ч. I (Лондон, 1861). Выяснилось, однако, что стихотворение, напечатанное под заглавием "На смерть Николая I" по списку из архива И. В. Малиновского в "Голосе минувшего", 1917 г., No 5-6, с указанием "приписывалось Некрасову", есть не что иное как незаконченная публикация "Думы при гробе Оленина". Текст здесь более испорчен, чем в лондонской публикации, но он заведомо восходит к другому списку и дает возможность исправить ряд искажений лондонского текста. Так же текст "Оды на смерть Николая I", напечатанной М. К. Лемке по списку в "Книге и революции", 1922 г., No 3(15), исправлен по другому списку - из альбома казанского студента Н. Соколова, заполненного, в основном, подпольной литературой эпохи Крымской войны (хранится в Пушкинском доме Академии Наук СССР). Настоящее собрание включает избранные стихотворения Добролюбова. Даты стихотворений указаны под текстом. Даты, которые Добролюбов ставил под стихотворениями "Конрада Лилиеншвагера", "Якова Хама" или "Аполлона Капелькина", конечно, вовсе не совпадают с действительным временем написания этих стихотворений Добролюбовым. В нашем издании псевдодаты набраны прямым шрифтом, реальные же даты - курсивом, причем предположительные указания заключены в квадратные скобки. СТИХОТВОРЕНИЯ На 50-летний юбилей н. и. Греча. Н. И. Греч - журналист и литературный делец, официозный публицист николаевской (Реакции. По указанию друга Добролюбова М. И. Шемановского, "стихотворение разослано было во все редакции и самому Гречу, который получил его, находясь уже за своим юбилярным обеденным столом". Обнаружение автора анонимного стихотворения имело последствием крупные неприятности для Добролюбова:, в то время студента. До генеральства - т. е. до чина действительного статского советника. В своих грамматиках... Греч составил ряд учебных грамматик русского языка. Вы в географии мешали... Имеется в виду "Учебная всеобщая география" Греча. Фаддея с Гоголем равняли... В "Учебной книге русской словесности" Греча помещены почти рядом произведения Гоголя и Булгарина. Чужой издавши перевод... Греч издал перевод "Всемирной истории" К. Ф. Беккера. Ваш добрый барин - т. е. Николай I, разрешивший отпраздновать юбилей Греча "и поднести ему, в память этого случая, кубок или другую какую-либо вещь". В патриотическом журнале... В 1812 г. Греч начал издание журнала "Сын отечества". В газете вашей... С 1831 г. Греч стал вместе с Булгарнным редактором-издателем ежедневной газеты "Северная пчела". П. А. Вяземский не участвовал в "Северной пчеле" и в 20-30-е годы был деятельным врагом булгаринской группы. Но в 50-е годы - это реакционер, автор ряда шовинистических и антиреволюционных стихов. Л. В. Брант - романист, критик и журналист, один из главных сотрудников "Северной пчелы". Р. М. Зотов, К. П. Масальский - романисты, в свое время популярные; Масальский в особенности пользовался репутацией занимательного фабулиста. Поздний фабулист - в смысле: запоздалый, устарелый. Третьестепенный поэт Е. Ф. Розен, немец по происхождению, был постоянной мишенью насмешек и упреков в плохом знании русского языка. Н. В. Сушков - писатель 10-20-х годов, в 40-50-е годы вновь пытался выступить в печати, но был встречен насмешками и составил себе твердую репутацию бездарности. Я. Я. Я. - псевдоним Л. В. Бранта; псевдоним А. А. А. не раскрыт. Но тот, кто с Пушкиным, Крыловым... - видимо, П. А. Плетнев. По указанию М. К. Лемке, Плетнев "пустил по поводу готовившегося юбилея какое-то остроумное и очень злое четверостишие". И ты остался лишь с толпою... Писатели демонстративно бойкотировали юбилей Греча; кроме ближайших его сотрудников, большой список участников юбилея включает лишь несколько имен третьестепенных литераторов. Дума при гробе Оленина. А. А. Оленин - чиновник министерства юстиции, действительный статский советник, был убит двумя своими крепостными. Следствие показало, что Оленин разорил своих крестьян и довел их до голода, обращение же его с крепостными было настолько жестоким, что даже (по словам отчета III отделения) "местное начальство делало ему неоднократные внушения" по этому поводу. Ода на смерть Николая I. Немецкое отродье. И по отцовской и по материнской линии Николай I был немецкого происхождения. И немцам передал... В эпоху Николая I немцы играли особенно видную роль в русском правительстве и в армии. Ратное невзгодье. Имеется в виду неудачная война 1853-1856 гг. с Англией, Францией и Турцией. Сын хочет взять себе его за образец... Имеются в виду слова манифеста о вступлении на престол Александра II: "Как оплакиваемый нами любезнейший родитель наш посвящал все усилия, все часы своей жизни трудам и попечениям о благе подданных, так и мы... приемлем священный обет иметь всегда единою целью благоденствие отечества нашего". К Розенталю. И. И. Розенталь - агитатор, пытавшийся поднять в Киевской губернии в 1855 г. крестьянское восстание. Был сослан в Сибирь. "Не гром войны, не бой кровавый". Стихотворение написано в ответ на множество военно-шовинистических стихов, появлявшихся в 1853-1855 гг. Какое дело Поэту мирному до них? - слегка измененная цитата из стихотворения Пушкина "Чернь". Газетная Россия. Синодом управлял солдат. С 1836 г. по 1855 обер-прокурором Синода был генерал-от-кавалерии граф Н. А. Протасов. Через нелидовский подъезд. В. А. Нелидова - фрейлина двора, любовница Николая I. В списке из альбома Н. Соколова (см. стр. 191-192) перед последним четверостишием имеются следующие четыре стиха, вероятно исключенные или, напротив, позднее добавленные Добролюбовым: Я зрел позор моей отчизны, Я слышал гром ее цепей: И ужас этой рабской жизни Все возмутил в душе моей... Годовщина. Николай I умер 18 февраля 1855 г. Благодетель. Покончивший с детской религиозностью удар судьбы, о котором говорит Добролюбов в стихотворении, - это смерть отца вскоре после смерти матери. Ср. запись в дневнике Добролюбова от 18 декабря 1855 г.: "Меня постигло страшное несчастье - смерть отца и матери, - но оно меня убедило окончательно в правоте моего дела, в несуществовании тех призраков, которые состроило себе восточное воображение и которые навязывают нам насильно вопреки здравому смыслу. Оно ожесточило меня против той таинственной силы, которую у нас смеют называть благою и милосердною, не обращая внимания на зло, рассеянное в мире, на жестокие удары, которые направляются этой силой на самих же ее хвалителей!.." Встреча. Цензурный вариант стихотворения "Перед дворцом" (см. стр. 36). Помещаем его потому, что сходные строфы здесь более обработаны, и потому, что Добролюбов впоследствии использовал этот лишенный политической остроты вариант для пародии на либерально-филантропическое стихотворение (см. стихотворение "Общественный деятель"). Дорожная песня. Мою лучину Облила водой свекровь. Приводим начало народной песни "Лучина": Лучина, лучинушка березовая! Ах, что ж ты, лучинушка, не ясно горишь, Не ясно горишь, не вспыхиваешь? Али ты, лучинушка, в печи не: была, В печи не была, не высушена? Аль тебя, лучинушка, свекровь облила? Памяти отца. Стихотворение написано, видимо, в связи с третьей годовщиной смерти отца Добролюбова. О влиянии этой смерти на перелом в мировоззрении Добролюбова см. в примечании к стихотворению "Благодетель". В письме к В. В. Лаврскому, написанном за несколько дней до второй годовщины смерти отца (3 авг. 1856 г.), есть почти текстуальные совпадения со стихотворением "Памяти отца": "Что касается до меня, то я доволен своею новою жизнью, - без надежд, без мечтаний, без обольщений, но зато и без малодушного стража, без противоречий естественных внушений с сверхъестественными запрещениями... В продолжение двух лет я всё воевал с старыми врагами, внутренними и внешними. Вышел я на бой без заносчивости, но и без трусости, - гордо и спокойно... В самой последней крайности будет со мной всегдашнее, неотъемлемое утешение - что я трудился и жил не без пользы..." На тост в память Белинского. Это стихотворение - яркий эпизод в истории разрыва Добролюбова с либерально-дворянским кругом писателей. По словам М. А. Антоновича, "друзья, ученики и почитатели Белинского, люди сороковых годов, ежегодно устраивали обеды в память Белинского. На одном из этих обедов, в пятидесятых годах, присутствовал и Добролюбов. Вероятно, это и был "пышный обед", на котором, кроме "мудрых бесед", лилось еще что-нибудь и участники которого горячились из-за бедного брата, разгоряченные или воспоминанием о Белинском, или чем-нибудь другим. Словом, этот обед и его участники произвели на Добролюбова такое впечатление, что он в негодовании прибежал домой, излил свое негодование в горячих стихах и немедленно разослал анонимно эти стихи наиболее выдающимся участникам обеда". "Ты меня полюбила так нежно". В тетради Добролюбова перед стихотворением набросан следующий прозаический проспект его: "Я был чист, когда ее встретил, но она была уже развращена. Но она меня полюбила чисто, а я ее не мог так безмятежно любить". Стихотворение, как и ряд других любовных стихотворений, относится к Терезе Гринвальд, сожительнице Добролюбова, отношения с которой в это время вступили в особенно напряженную фазу. "О, подожди еще, желанная, святая!" Стихотворение обращено к революции. Это подтверждается и воспоминаниями, восходящими к ближайшему окружению Добролюбова (А. Дживелегов, "Добролюбов и идея революции". - "Литература и марксизм", 1931, кн. 3, стр. 66). "Бурного моря сердитые волны". Стихотворение, как и ряд следующих, вызвано впечатлениями Италии, где больной туберкулезом Добролюбов провел первую половину 1861 г. "Мы далеко. Неаполь целый". Сочувствуя падению династии Бурбонов в Неаполе и присоединению абсолютистского Неаполитанского королевства к объединенной Италии, Добролюбов, однако, подчеркивает, как далек переход под власть конституционного итальянского короля от свободы истинной. Сент-Эльмо - крепость в Неаполе, служившая тюрьмой; опустелый, так как Гарибальди, взяв Неаполь, освободил всех заключенных. Трехцветным пламенем сиял. Знамя объединенной Италии - трехцветное. "Необозримой, ровной степью". Написано на пути из Николаева в Москву, когда Добролюбов возвращался из Италик. "Свисток" Мотивы современной русской поэзии Три первых стихотворения этого цикла напечатаны в рецензии Добролюбова на стихотворения М. П. Розенгейма. Включаем их на основании рукописи, показывающей, что стихотворения эти первоначально- также предназначались для цикла "Мотивы современной русской поэзии". 2. Моему ближнему. "Я не вижу, - пишет Добролюбов в рецензии, - отчего бы г. Розенгейм, говоря, "что к богатству есть пути, кроме краж и взяток", заслуживал за это более почтения, нежели г. Лилиеншвагер, утверждающий, что "грех и стыдно красть". Эпиграф из Кантемира (сатира "К музе своей", стих 35) подчеркивает "безымянность" обличений - то отсутствие имен виновников, над которым Добролюбов постоянно издевался. 3. Уличенный мздоимец. В рецензии за стихотворением следует реплика "злого приятеля": "Мне кажется, что это стихотворение весьма замечательно... По-моему, Лилиеишвагер дошел до такой отчетливости в самых ничтожных мелочах, до которой никто еще не доходил из русских поэтов-обличителей. И притом стихотворение его имеет важное общественное значение: в нем показывается, на каком мелочном, вздорном обстоятельстве можно иногда поймать человека и открыть злоупотребление. Неужели же автор этого стихотворения не может быть поставлен наряду с г. г. Розенгеймом, Бенедиктовым и т. п.? Неужели нельзя его превознести и возвеличить за то, что он проповедует благородные мысли? Ведь вы признали же возможным прославлять - многих других единственно на этом основании..." 4. Всегда и везде. "Всегда и везде" - название стихотворения Гете. Надимов, Волков, Фролов, Фолянский - "положительные" герои комедий: "Чиновник" В. Соллогуба, "Свет не без добрых людей" и "Предубеждение" Н. Львова, "Надежда на будущее" Л. Пивоварова. Всё этофразеры и либеральные" болтуны. Фридберг - балерина, гастролировавшая в Петербурге в сезон 1857-1858 г. "Катарина" - балет Перро. 7. "Презрев людей и мир и помолившись богу". См. вступительную статью, стр. XXX-XXXI. Лишь веры и любви светильник благотворный... Ср. в стихотворении Плещеева "С........у": И веры и любви светильник животворный Да не зальет в тебе житейская волна. Светил мне на борьбу во тьме неправды черной. Ср. в стихотворении Плещеева "Тобой лишь ясны дни мои": Молю, чтоб в сердце не погас Огонь вражды к неправде черной; Чтобы к борьбе со злом упорной Готов был друг твой каждый час. Подъяв чело, я шел бестрепетной стопою. Ср. в стихотворении Плещеева "С.......у": Подъяв чело, иди бестрепетной стопою. Я закалял свой дух в горниле испытанья. Ср. в стихотворении Плещеева "В альбом": Пусть дух изведает страданье, В борьбе пусть будет закален, И из горнила испытанья И чист и крепок выйдет он. Зажжет у них в крови Луч правды доблестной и луч святой любви. Ср. в стихотворении Плещеева "Странник": Что правды луч, что луч святой любви Зажжет в сердцах озлобленных она, 8. "Учились, бедные, вы в жалком пансионе". См. вступительную статью, стр. XXVIII-XXIX. Образ "благородного пансиона" для обозначения монархической России есть еще у Добролюбова в "Письме благонамеренного француза" (в "Свистке"): "Вы еще, так сказать, отроки, безмятежно совершающие свой курс в тишине благородного пансиона". Фамилия "содержателя пансиона" взята из "Графа Нулина" ("А в благородном пансионе У эмигрантки Фальбала"). 9. "Жизнь мировую понять я старался". См. вступительную статью, стр. XLIII-XLIV. Добролюбов пародирует здесь стихотворения Майкова "Нива", "Поле зыблется цветами", "Журавли", "Облачка", "Эоловы арфы", "Весна". Сердцем, как Гете, на все отозвался. Имеется в виду стихотворение Баратынского "На смерть Гете": На всё отозвался он сердцем своим, Что просит у сердца ответа. Вижу, коляску мчат кони вдали. Намек на стихотворение Майкова "Коляска" - панегирик Николаю I. 10. Весна. Повидимому, пародия на стихотворение Розенгейма "Весна". 11. Лето. Пародия на стихотворение Майкова "Нива", О котором Добролюбов писал: "Неужели не вредно для развития эстетического вкуса чтение плохо сделанного, дидактического стихотворения г. Майкоза "Нива"? Взгляд на работы поселян на ниве пробуждает в авторе мысль о том, чтобы созрела у нас жатва просвещения... И это - поэзия!" Разбойник. "Русские элегии" - название цикла стихотворений Розенгейма, написанных как бы от лица старых чиновников, помещиков, откупщиков и пр., оплакивающих прежнее время и негодующих на гласность и либерализм. Стихотворение намекает на взяточничество самого Розенгейма в бытность его белостокским городничим (1854-1855). Наш демон. См. вступительную статью, стр. XXIV-XXV. Литературные явления, упомянутые в стихотворения, почти сплошь те же, которые рассматриваются в статье Добролюбова "Литературные мелочи прошлого года", написанной незадолго до стихотворения. Когда Россия с умиленьем Внимала звукам Щедрина. Несколько ироническое отношение Добролюбова к шумному успеху высоко оцененных им "Губернских очерков" (1856-1857) объясняется тем, что это произведение положило начало вскоре совершенно измельчавшей "обличительной литературе", с которой Добролюбов боролся. С. С. Громека - либеральный публицист, бывший жандармский офицер, поместил в 1857-1859 гг. в "Русском вестнике" ряд обличительных статей о полиции, имевших громкий успех. Когда в газетах Вышнеградский... В статье "Русские в доблестях своих" (в "Свистке") Добролюбов высмеивает начальника петербургских училищ для приходящих девиц Н. А. Вышнеградского, печатно "просящего, чтобы ему не давали взяток". Когда мы гласностью карали Злодеев, скрыв их имена. Добролюбов постоянно издевался над "анонимностью" обличений, т. е. над манерой скрывать подлинные имена виновников под инициалами или выдуманными именами. Ж.-Б. Сэй - известный французский экономист школы Адама Смита. "Атеней" - литературный журнал, издававшийся в 1858-1859 гг. в Москве, под ред. Е. Ф. Корша. В заметке "Атенейные стихотворения" Добролюбов показал слабое качество стихов, печатавшихся в "Атенее". Н. М. Львов - автор либеральных комедий, оценивался Добролюбовым как "благонамеренно-бестолкавый фразер". В. А. Кокорев - миллионер-откупщик и либеральный публицист, деятельность которого "Современник" систематически разоблачал. Экономисты - буржуазная школа в политической экономии; в марксистской терминологии - "вульгарные экономисты". И. В. Вернадский - один из русских представителей этой школы; с ним неоднократно полемизировал Чернышевский. Нужна ли грамотность иль нет. В 1856-1857 гг. В. И. Даль напечатал ряд статей о вреде для народа "грамотности без просвещения". Полемика длилась и в 1858 г. Чтоб мужика не барин сек. Имеется в ввиду журнальная полемика 1858 г. о том, имеют ли право помещики наказывать розгами временнообязанных крестьян или должны предоставить сечение сельскому управлению. Протестанты - участники протеста против клеветы журнала "Иллюстрация", который объявил двух литераторов-евреев, принявших участие в полемике о расширении гражданских прав евреев, "агентами жида N, который не жалеет золота". Протест подписало около 150 литераторов, в том числе много никому не известных, как упоминаемые В. Милеант и Е. Милеант. Добролюбов отнесся к протесту как к либеральной шумихе. Он писал: "Зачем это, - думал я, - русские ученые к литераторы ополчились в крестовый поход для доказательства того, что клевета гнусна?" Неужели они полагают, что это еще предмет неизвестный или спорный для русского общества?" ("Письмо из провинции"). Не оценил он Розенгейма, Растопчину он осмеял. Имеются в виду рецензии: Добролюбова на "Стихотворения М. Розенгейма", Чернышевского на "Стихотворения гр. Е. Растопчиной" и Добролюбова на роман Растопчинои "У пристани". Бес отрицанья, бес сомненья. Пародийное использование стиха из стихотворения Пушкина "Ангел": Дух отрицанья, дух сомненья. Раскаяние Конрада Лилиеншвагера, Написано в виде пародии на стихотворение Пушкина "В часы забав иль праздной скуки". Добролюбов проводит аналогию между этим стихотворением, вызванным стихами московского митрополита Филарета ("Не напрасно, не случайно"), полемически направленными против стихов Пушкина ("Дар напрасный, дар случайный"), и своей пародией, в которой Конрад Лилиейшвагер якобы раскаивается в дерзком стихотворении "Наш демон", прочтя "письмо в редакцию" "Московских ведомостей" (No 95 за 1859 г.) с оценкой "Свистка" как "литературного мальчишества и паясничества". Во дни пасхальных балаганов,.. В упомянутом "письме в редакцию" "Свисток" назван "балаганным отделом "Современника" (возобновленным, вероятно, по случаю недавних праздников)". Опыты австрийских стихотворений Война Австрии с Францией и Сардинским королевством, которой посвящены стихотворения, началась 29 апреля 1859 г. и закончилась 11 июля того же года заключением Виллафранкского мирного договора, по которому Австрия лишилась итальянской области Ломбардии, принадлежавшей ей до того. 2. На взятие Парижа. Курить на улицах не будут. Намек на существовавшее тогда в России запрещение курить на улицах, отмененное только в 1865 г. 3. Ода на поход в Италию. Князь Виндишгрец и пр. - австрийские фельдмаршалы, участвовавшие в войне Австрии с Сардинским королевством 1848-1849 гг. и одновременном подавлении антиавстрийских восстаний в Ломбардии и Венеции. 4. Две славы. Палестра, Маджента, Сольферино - местности, при которых австрийцы потерпели решившие войну поражения. Новый общественный вопрос в Петербурге. Из статьи "Наука и свистопляска" - большого памфлета против историка М. П. Погодина, одного из виднейших идеологов реакционного национализма. Статья написана в форме юмористического отчета о диспуте между Погодиным и Н. И. Костомаровым по вопросу о происхождении варягов. Диспут состоялся 19 марта 1860 г. в актовом зале Петербургского университета. Погодин защищал мнение о норманском происхождении первых русских князей-варягов. Костомаров выводил варягов из Литвы. Перевод эпиграфа: "Господи, освободи нас от неистовства норманнов". Где странствовал Максимов очень долго. Этнограф-беллетрист С. В. Максимов, исследовавший по поручению морского ведомства берега Белого моря и Ледовитого! океана, издал в 1859 г. книгу очерков "Год на севере". Где общество родного пароходства... За три месяца до того> в Петербурге состоялся другой публичный диспут, на котором разоблачалась деятельность акционерного "Русского общества пароходства и торговли". Романс М. П. Погодину. Стихотворение заканчивает статью "Наука и свистопляска". Оно написано в виде пародии на популярный в то время романс на слова Е. П. Растопчиной "Когда б он знал, что пламенной душою С его душой сливаюсь тайно я". "Рыцарями свистопляски" Погодин назвал деятелей "Современника" в открытом письме Костомарову с вызовом на диспут. ...Музей продавши свой. Погодин продал ^ правительству составленное им "древлехранилище", т. е. музей рукописных и археологических памятников, за пятьсот тысяч рублей. "Москвитянин", Где всяк писать из чести был бы рад. Погодин был известен своей скупостью. Участникам своего журнала "Москвитянин" он почти ничего не платил....В "Путевых заметках"... Имеется в виду книга Погодина "Год в чужих краях. Дорожный дневник" (М., 1844), часто приводившаяся как пример бессодержательных и бессвязных путевых записок и1 пародированная Герценом под заглавием "Путевые записки г. Вёдрина". Его статью я в "Парусе" читал. Появление в славянофильской газете "Парус" (1859, No 2) статьи Погодина "Прошедший год в русской истории" было основной причиной запрещения газеты. Несмотря на монархически-шовинистическую позицию автора, в статье было усмотрено "едкое унижение нашей внешней политики" и "вмешательство, частного лица в виды и соображения правительства, несообразное с началами нашего государственного и общественного устройства". О Кокореве см. примечание к стихотворению "Наш демон". В борьбе о жмудском деле. Костомаров (отстаивал жмудское (литовское) происхождение варягов, Погодин - норманское. Решась сказать, что все уж мы созрели... На диспуте Погодин сказал, что интерес, проявленный к диспуту обществом, "представляет доказательство, что мы созрели для рассуждения, для участия в вопросах всех родов для нас важных и нужных, теоретических и практических". Чернь. Одно из самых сильных нападений Добролюбова на парламентарный либерализм. Оно перекликается с его статьей "По поводу одной очень обыкновенной истории". Написано в виде пародии на стихотворение Пушкина "Чернь". Эпиграф - начало оды Державина "Об удовольствии" (у Державина - буйна чернь). Среди царюющего зла. Стих взят из стихотворения Добролюбова "Памяти отца" ("И делал я благое дело Среди царюющего зла"). Грустная дума гимназиста лютеранского исповедания. См. вступительную статью, стр. XXIII-XXIV. Я б хотел, чтоб высекли меня. Киевские "Правила" приравнивали "оскорбление товарищей за веру (фанатизм)" к "оскорблению посторонних лиц", последнее же "в третьей степени" наказывалось розгами. Получалось (как указывает Добролюбов в статье "Всероссийские иллюзии, разрешаемые розгами"), что и фанатизм "в третьей степени" должен был наказываться розгами. В данном случае предполагается, что лютеранин проявил "фанатизм в третьей степени", горячо защищая Лютера. Я б хотел, чтоб для меня "собрался... В "Правилах" сечение разрешалось лишь "по определению педагогического совета, по большинству трех четвертей голосов по закрытой баллотировке". Чтоб потом, табличку наказаний... "Правила" предлагали повесить в каждом классе на стене табличку проступков и наказаний, "к которой провинившегося - ученика должно подводить и молча указывать ему то место, где: поименован его проступок с соответствующим ему наказанием". Юное дарование, обещающее поглотить всю современную поэзию См. вступительную статью., стр. XLIV-XLV. К предисловию. Цитата из Карамзина - "Илья Муромец. Богатырская сказка", ч. I, стих 34-37. Отзыв Ап. Григорьева - из его статьи "Беседы с Иваном Ивановичем о современной нашей словесности", "Сын отечества", 1860, No 6, стр. 167. 1. Первая любовь. Пародия на стихотворение Фета "Шопот, робкое дыханье". В двух последних строках пародирован образ из стихотворения Фета "Давно ль под волшебные звуки": Я спал. Над постелью моею Стояла луна мертвецом. 6. Общественный деятель. В стихотворении использованы две строфы из стихотворения Добролюбова "Встреча". 7. Рыцарь без страха и упрека. См. вступительную статью, стр. XXX - XXXI. Приводим для сравнения часть второго стихотворения из цикла Некрасова "Последние элегии" ("Я рано встал, не долги; были сборы"): Я рано встал, не долги были сборы, Я вышел в путь, чуть занялась заря; Переходил я пропасти и горы, Переплывал я реки и моря; Боролся я, один и безоружен, С толпой врагов; не унывал в беде И не роптал. Но стал мне отдых нужен - И не нашел приюта я нигде! Не раз, упав лицом в сырую землю, С отчаяньем, голодный, я твердил: "По силам ли, о боже, труд подъемлю?" И снова шел, собрав остаток сил. Все ближе и знакомее дорога, И пройдено всё трудное в пути! Главы церквей сияют впереди - Недалеко до отчего порога! . . . . . . . . . . . . . . . Вперед, вперед! Но изменили силы - Очнулся я на рубеже могилы... Конец добролюбовского стихотворения пародирует часть п_е_р_в_о_г_о стихотворения из "Последних элегий" ("Душа мрачна, мечты мои унылы..."), по теме и настроению тесно связанного со вторым: Но поздно!.. Я как путник безрассудный. Пустившийся в далекий, долгий путь, Не соразмерив сил с дорогой трудной: Кругом всё чуждо, негде отдохнуть, Стоит он бледный, средь большой дороги. Призвание. После диспута с Костомаровым (см. примечание к стихотворению "Новый общественный вопрос в Петербурге") Погодин опубликовал заметку "О публичном диспуте в зале С.-Петербургского университета", где так описывал возникновение диспута: "...я предложил ему дуэль. Это было не что иное, как шутка... Но г. Костомаров... отвечал мне: я принимаю ваш вызов. Как ни неожиданно было для меня услышать это, но не мог же я сказать ему, будто струсив: нет, я пошутил! Я. ответил ему, разумеется: ну, так идем на бой". В ответ на заметку Погодина в той же книге "Современника", где напечатано комментируемое стихотворение, появилось два отклика: "Последнее слово г. Погодину о жмудском происхождении первых русских князей" Костомарова и "Замечание на "Последнее слово г. Погодину" Чернышевского. Название стихотворения Добролюбова намекает на, тему диспута ("призвание варягов"). "Нестор" - исследование Погодина (1839 г.) Прочь жалкий параллель Европы и Руси! Имеется в виду статья Погодина "Параллель русской истории с историей западно-европейских государств, относительно начала" (в I томе его "Историко-критических отрывков", М., 1846). С ученым видом знатока - стих из "Евгения Онегина" (гл. I, строфа V). Неаполитанские стихотворения См. вступительную статью, стр. XXXII-XXXIX. К предисловию. "Новый журнал" и "новая газета" - "Русская речь" (1861-1862) и "Современная летопись" "Русского вестника" (1861-1862). 1. Надежды патриота. В этом стихотворении Добролюбов, противопоставляя конституционное Сардинское королевство (Пьемонт) абсолютистскому королевству Двух Сицилии (Неаполитанскому), иронически восхваляет самодержавие. Опять волнуются народы... Летом 1859 г. произошли восстания в герцогствах Тосканском, Моденском, Пармском и в Романье, принадлежавшей к Папской области. Национальные собрания, созванные в этих областях, постановили присоединиться к Пьемонту, ставшему центром объединения Италии; Присоединение состоялось в марте 1860 г. То королевство Двух Сицилии... С 1735 г. королевством Двух Сицилии правила династия Бурбонов, последним представителем которой был Франциск II, занявший неаполитанский престол в мае 1859 г., наследовав своему отцу Фердинанду II. Генерал Карло Филанджиери, подавивший сицилийское восстание в 1848 г., был военным министром Неаполитанского королевства с июня 1859 г. по февраль 1860 г., когда вынужден был выйти в отставку, так как оказался слишком либеральным министром для правительства Франциска II. Кавур с Маццини... Сопоставление двух таких деятелей объединения Италии, как руководитель пьемонтского правительства граф Кавур и приговоренный этим правительством заочно к смертной казни революционер Маццини, сделано здесь, конечно, с точки зрения сторонника самодержавия "Якова Хама"; сам Добролюбов резко отрицательно относился к Кавуру и восторженно к Маццини. 2. Неаполю. Пародия на стихотворение А. С. Хомякова "Гордись! - тебе льстецы сказали". На место туманных религиозно-славянофильских призывов Хомякова Добролюбов подставляет их политический эквивалент: антиреволюционнссть, покорность власти, прославление застоя. 3. Братьям-воинам. Пародия на стихотворение Майкова времени Крымской войны "Послание в лагерь" (1854). К подзаголовку. В течение всего апреля; 1860 г. длилось восстание на острове Сицилии против неаполитанского правительства. 4. Законная кара. Знаменитый деятель объединения Италии Джузеппе Гарибальди в ночь с 5 на 6 мая 1860 г. отплыл из Генуи с тысячей волонтеров на помощь восставшим в Сицилии и 12 мая высадился в г. Марсале, на северо-западном берегу острова Сицилии. "Щекотливая часть дела была заранее улажена с владельцами пароходов. Делу придан был такой вид, как будто Гарибальди, внезапно подъехав на лодках к двум пароходам одного итальянского акционерного общества, стоявшим на взморьи около Генуи, насильно овладел ими" (Из политического обозрения Чернышевского. См. Полное собрание сочинений Чернышевского, т. VI, Спб., 1906, стр. 547). Свою армию, быстро увеличивавшуюся за счет сицилийцев, со всех сторон стекавшихся под его знамена, Гарибальди повел на Палермо - главный город острова Сицилии. В битвах при Калатафими и Партенико Гарибальди разбил неаполитанские войска ("хотя сначала неаполитанское правительство и объявляло о победе" - там же, стр. 536) те 27 мая вошел в Палермо. Правительственные войска под начальством генерала Ланца засели в цитадели Кастелламаре и оттуда бомбардировали Палермо при занятии его Гарибальди. Было убито много жителей, но войскам Гарибальди бомбардировка мало повредила. Флибустьеры - морские разбойники. 5. Плач и утешение. К подзаголовку. Французское и русское правительства старались склонить неаполитанское правительство к союзу с пьемонтским, чтобы избежать присоединения Неаполитанского королевства к Пьемонту. 6. Неисповедим ость судеб. После взятия Палермо король Франциск образовал либеральное министерство, выразил готовность объявить амнистию и восстановил конституцию 1848 г. (отмененную в 1849 г.). 7. Победителю. 7 сентября 1860 г. Гарибальди вошел в Неаполь,, оставленный королем, бежавшим в крепость Гаэту. Горд и всесилен - на чуждые грады... Пародия на одическую манеру Державина, воспевающего Суворова в оде "На взятие Варшавы" в следующих выражениях: Ступит на горы - горы трещат; Ляжет на воды - воды кипят; Граду каснется - град упадает; Башни рукою за облак кидает. К примечанию. Римские и венецианские стихотворения г. Хама. После присоединения к Пьемонту Неаполитанского королевства оставались лишь две итальянские области, не подвластные сардинскому королю: Римская - владение папы - и Венецианская, входившая в состав Австрии. Гарибальди намеревался завоевать и эти области. Но присоединение к королевству Венецианской области состоялось лишь в 1866 г., Римской- в 1870 г. 8. Песнь избавления. В сентябре 1860 г. происходили бои гарибальдийцев с войсками неаполитанского короля, которые сохраняли свои позиции, имея операционным базисом реку Вольтурно с крепостью Капуя, и иногда переходили в наступление. Как значительная победа, торжествовалось в Гаэте взятие неаполитанскими войсками города Каяццо. Исход кампании решили сардинские регулярные войска, которые закончили войну, пройдя через папские владения и войдя в Неаполитанскую область с севера. Но звон струны моей лукавой... - пародия на строфу из стихотворения Пушкине "В часы забав иль праздной скуки": Но и тогда струны лукавой Невольно звон я прерывал, Когда твой голос величавый Меня внезапно поражал. Когда скитался он в Шварцвальде.. Реальные факты биографии Гарибальди. Мои желания. Пародия на стихотворение К. Случевского "Мои желания" (помещенное в "Современнике", 1860 г., кн. 3, стр. 15.1). В прусском вагоне. Это и следующее стихотворения входят в цикл "Выдержки из путевых эскизов". К ним примыкают и три дальнейшие стихотворения, предназначенные, видимо, также для "Свистка" и напечатанные посмертно. Во всех стихотворениях путевые впечатления от поездки за границу и по России (1860-1861) дают поэту материал для полемики против идеологических врагов, -главным образом славянофилов. Дух жизни - характерное славянофильское выражение; ср. в стихотворениях Хомякова: И в нем сокрытого глубоко Ты духа жизни запроси! ("Гордись! - тебе льстецы сказали") Потекут они толпой К жизни духа, к духу жизни... ("Киев") В Праге. Как не должно Праге хвастать перед Белградом... Имеется в виду первая строфа стихотворения Хомякова "Не гордись перед Белградом": Не гордись перед Белградом, Прага, чешских стран глава! Не гордись пред Вышеградом, Златоверхая Москва! Как на Петчин в ризе древнею Кирилла... Имеется в виду строфа из стихотворения Хомякова "Беззвездная полночь дышала прохладой", где описан сон поэта: И в старой одежде святого Кирилла Епископ на Петшин всходил, И следом валила народная сила, И воздух был полон куреньем кадил. Кирилл - знаменитый христианский миссионер среди славян в IX в. Петшин - место расположения монастыря в Праге, где Кирилл некогда проповедовал. "Средь Акрополя разбитого". Стихотворение отражает впечатления пребывания Добролюбова в Афинах (июнь 1861 г.) Оно направлено против "эстетиков". Ср. ироническое высказывание Чернышевского: "Конечно, ваша эстетика для нашего мужика и сивуху с луком заменит амброзией с нектаром" ("Литературное наследство", кн. 25-26, стр. 233). Славянские думы. "Средь Волги, реченьки глубокой". Эти стихи, высмеивающие идеи славянофилов, навеяны, щадимо, поездкой по Волге в августе 1861 г. "В начале августа вернулся я домой". Стихотворением начинается фельетон, предназначенный для "Свистка" и незаконченный. Общественный застой обличается здесь насмешкой над мнением, что возможно "отстать" от запросов и стремлений русского общества. В начале августа вернулся я домой... Добролюбов уехал за границу в мае 1860 г., вернулся в Петербург в августе 1861 г. Н. С. Тихонравов - профессор Московского университета, известный историк литературы, опубликовавший большое количество памятников древнерусской письменности. Добролюбов оценивал его деятельность как мелочное библиографическое кропательство. "Свисток" ad se ipsum. Ad se ipsum (К самому себе) - название, под которым в старых изданиях печаталась 34-я ода 1-й книги Горация. Свободный, как птица, не связанный сроком... "Свисток" печатался в "Современнике" нерегулярно. Когда их томили сухие туманы. "Современник" постоянно восставал против помещения в общественно-литературных журналах узко специальных научных статей; в частности, в статье Добролюбова "Наука и свистопляска" был высмеян журнал "Атеней", в двух книжках пятой части которого (1858) напечатана статья Я. И. Вейнберга "Сухой туман"... Наш прогресс изумительно-скорый, Внезапно открытый в Москве умиленной... Намек на издававшийся в Москве "Русский вестник" - в то время орган умеренного либерализма. Вопрос о евреях. Расширение гражданских прав евреев было одной из тем горячей журнальной полемики 1858 г. "Вопрос о евреях и "Иллюстрация" - заглавие статьи Н. Ф. Павлова в "Русском вестнике", 1858, ноябрь, кн. I (об инциденте с журналом "Иллюстрация " см. в примечании к стихотворению "Наш демон"). Вопрос о норманнах. О полемике между Погодиным и Костомаровым по поводу норманского или литовского происхождения варягов см. в примечаниях к стихотворениям "Новый общественный вопрос в Петербурге", "Романс М. П. Погодину" и "Призвание". Шестнадцать гусей, неповинно пожранных. Подробный рассказ "Одесского" вестника" 1860 г. об аферисте-адвокате, обманным образом получившем 24 руб. 80 3/4 коп. и съевшем 16 гусей своей клиентки, послужил материалом для фельетона Некрасова "Что поделывает наша внутренняя гласность" в "Свистке". Опыт пощенья по волжским дорогам. В "Свистке" помещена большая статья Добролюбова о голоде и ужасных бытовых условиях рабочих на постройке Волжско-Донской железной дороги ("Опыт отучения людей от пищи"). Франческо - неаполитанский король Франциск II (см. "Неаполитанские стихотворения"). ОСНОВНЫЕ ИЗДАНИЯ СТИХОТВОРЕНИЙ Н. А. ДОБРОЛЮБОВА Сочинения. Т. IV. Спб., 1864. Первое полное собрание сочинений. Под ред. М. К. Лемке. Тт. I-IV. Спб., 1912. Полное собрание сочинений. Под ред. Е. В. Аничкова Т. IX. Спб., 1913. Полное собрание сочинений. Под общей ред. П. И. Лебедева-Полянского, Т. VI. Редакция Б. П. Козьмина. Подготовка текста и примечания Б. Я. Бухштаба и С. А. Рейсера. М., Гослитиздат, 1939. Стихотворения. Вступительная статья, редакция и примечания Б. Я. Бухштаба. Л., "Советский писатель", 1941, "Библиотека поэта". Большая серия. Впервые стихотворения Добролюбова были собраны в IV томе первого собрания его сочинений (Спб., 1862). Это издание перепечатывалось почти без добавлений до выхода изданий под ред. М. К. Лемке и под ред. Е. В. Аничкова. Оба издания неполны и неудовлетворительны в текстологическом отношении. Единственное полное издание стихотворений Добролюбова - в "Полном собрании сочинений" под общей редакцией П. И. Лебедева-Полянского. В это издание впервые включены революционные политические стихотворения Добролюбова, его стихотворные опыты школьных лет (1849-1853); дан свод вариантов и комментарий академического типа. Издание "Библиотеки поэта" 1941 г. включает все стихотворения зрелого периода, а из школьных опытов - лишь избранные. Дополнения Мое наказанье Как-то больно и стыдно становится, Как подумаю я лишь о том... Будто лютая казнь мне готовится, Будто жгут меня адским огнем!.. От преступного в сердце сознания Я в мученьи, я весь трепещу, И напрасно от злого страдания Всюду я облегченья ищу... Грозный голос проснувшейся совести Мне грозит и в ночи и средь дня - И в мучительной дел моих повести Предо мной обвиняет меня!.. 5 мая 1855. * * * Сделал глупость я невольно В увлечении смешном, Но душа моя довольна, Только вспомню я о том. За минутную ошибку Был я щедро награжден Благодарною улыбкой, Звуком ласковых имен, Милой речью, милым взором, Милой радостью твоей, Сладострастным разговором В упоении страстей, Пылом жаркого лобзанья И объятий молодых... О, как много обаянья В счастьи глупостей таких! 3 июня 1857. * * * Синее небо, зеленое поле... В белой рубахе с сохой селянин... Он размышляет о выданной воле, - Здесь, на просторе, с природой один. Знаю я - труд ему весел и сладок... Что же? Смягчилась земля пред сохой? Сил стало больше у тощих лошадок? Иль не печет его солнечный зной? Нет, его поле по-прежнему в кочках, Лошади - клячи, и солнце печет... Но уже зрит он в таинственных почках Воли грядущей живительный плод... 1861 ПОРА! (ОБНОВЛЕНИЕ РУСИ) ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ КОНРАДА ЛИЛИЕНШВАГЕРА Русская театральная пародия XIX - начала XX века М., "Искусство", 1976 Нет, уж нечего больше шутить; Нет, не в силах я больше смеяться. Надо слезы раскаянья лить И в слезах от пятна омываться, Что века наложили на нас... Нам в самих себя надобно вникнуть, И исправить себя от проказ, И на целую Русь надо крикнуть, Что теперь наступила пора - Да и точно она наступила - С корнем вырвать все отрасли зла, Что так долго Россию губило. Не поможешь словами теперь; Надо действовать честно и смело... И при этом - хороший пример Лучше брани постыдному делу. Честью родины кто дорожит, Пусть пожертвует выгодой личной; Мелкой должностью пусть не презрит И пример всем представит отличный... <1858> Н. А. ДОБРОЛЮБОВ ПОРА! (ОБНОВЛЕНИЕ РУСИ) Впервые - "С", 1858, X" 11, стр. 80, в составе "Стихотворений Конрада Лилиеншвагера" Н. А. Добролюбова (1836-1861). Этот цикл пародирует либерально-обличительную литературу 60-х годов XIX в. от имени "злого приятеля" и от имени благонамеренного, наивного юноши Конрада Лилиеншвагера. Стихотворение "Пора!" - переложение "с собачьей верностью подлиннику" слов героя пьесы Вл. Соллогуба "Чиновник" (1856), в которой Соллогуб доказывал, что взятки - следствие бедности и необразованности чиновников. Герой же его пьесы состоятельный дворянин Надимов - образец гражданской честности. В примечаниях к пародии Добролюбов для "забывчивых читателей" приводит текст монолога Надимова: "Нет, графиня, шутить тут нечего. Тут ничего нет смешного, и смеяться я не в силах. Мне кажется, что тут, напротив, надо плакать и каяться, и слезами покаяния стереть пятно, наложенное на нас веками. Надо вникнуть в самих себя, надо исправиться, надо крикнуть на всю Россию, что пришла пора, и действительно она пришла, искоренить зло с корнями... Теперь словами не поможешь, надо действовать... и лучшее порицание дурному - пример хорошего. Надо, чтоб каждый из нас, кто дорожит честью своего края, пожертвовал собою и, не гнушаясь мелких должностей, в себе показывал бы другим образец". --------------------------------------------------------------------------- Свисток. Собрание литературных, журнальных и других заметок. Сатирическое приложение к журналу "Современник". 1859-1863 Серия "Литературные памятники" М., "Наука", 1981 --------------------------------------------------------------------------- МОТИВЫ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ СОВРЕМЕННЫЙ ХОР (Посвящается всем знающим дело) Слава нам! В поганой луже Мы давно стоим. И чем далее, тем хуже Все себя грязним! Слава нам! В грехах сознанье Мы творим, смеясь, И слезами покаянья Мы разводим грязь. Гордо, весело и прямо Всем мы говорим: "Знаем мы, чем пахнет яма, В коей мы стоим..." Смело мы теперь смеемся Сами над собой И без страха окунемся В грязь - хоть с головой. МОТИВЫ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ Св. 1, с. 212-214. Автор - Н. А. Добролюбов. Автограф (черновые и наборные рукописи) - в ГПБ. Черновая рукопись представляет собою карандашные наброски семи стихотворений: 1I. "Ты каналья, мерзавец, мошенник"; 2. "Слава нам! В поганой луже"; 3. "Одиннадцать рублей и тридцать три копейки"; 4. "Я видел муху в паутине"; 5. "Презрев людей и мир и помолившись богу"; 6. "Учились, бедные, вы в жалком пансионе" и 7. "Жизнь мировую понять я старался". Второе и четвертое стихотворения напечатаны в Св. 1 под заглавиями "Современный хор" и "Всегда и везде". Первое и третье ("В альбом поборнику взяток" и "Уличенный мздоимец") вошли в рецензию Добролюбова на стихотворный сборник М. Розенгенма (см. ССД, т. 7, с. 281-306). Рукописи обнаруживают значительные расхождения с журнальным текстом, которые воспроизведены в ПССД (1939), т. 6, с. 665-667. Цензорские корректуры - в ЦГАЛИ. В корректурах отсутствует вступление ("Желая доказать на деле наш образ мыслей") и к трем стихотворениям цикла прибавлено еще одно, содержащееся в наборной рукописи - "Чувство законности" (см. "Дополнения к "Свистку"). Все четыре стихотворения под общим заголовком "Мотивы современной русской поэзии" впервые перепечатаны Чернышевским в изд. 1862, с. 352-356. Стихотворение "Современный хор" имело в рукописи, корректуре и ПССД (Аничков) другое заглавие: "Хор литературных обличителей (посвящается всем знающим дело)". Стихотворение же "Мысли помощника винного откупа" в рукописи первоначально озаглавлено "Поощренная дерзость" (зачеркнуто автором), а вместо слова "откупа" в рукописи-корректуре, в оглавлении номера "Современника" и в изд. 1862 слово "пристава". Некоторые комментаторы высказывали предположение, что в данном случае мы имеем дело не с простой опечаткой, а с "язвительнейшим вариантом" (Абакумов С. Н. А. Добролюбов как сатирик.- "Новое дело", т. 1. Казань, 1922, с. 61). Современный хор Стр. 31, стихи 3-4. В корректуре отсутствуют. В рукописи и в изд. 1862 после стиха 4 ("Всё себя грязним") следовало: Слава нам! Без ослепленья Сознаем мы откровенно, На себя мы зрим Как мы все грязны, И о нашем положеньи Как вонючи, как презренны Громко мы кричим, И для всех смешны. Стр. 31, стих 12. В рукописи и в изд. 1862 далее следовало: Друг на друге растираем Мы вонючий ил Справедливо мы гордимся Подвигом таким, И друг друга мы ругаем, Сколько хватит сил. И уж больше не стыдимся, Что в грязи стоим. МОТИВЫ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ (Отдавая дань природе, мы даем первое место благородной и исполненной смелых идей поэме г. Лилиеншвагера: "Четыре времени года". Этот поэт-мыслитель замечателен особенно тем, что природа со всеми своими красами для него, собственно говоря, не существует сама по себе, а лишь служит поводом к искусным приноровлениям и соображениям, почерпнутым из высшей жизни духа. В новейшее время лучшими нашими критиками признано, что природа лишь настолько интересует нас, насколько она служит отражением разумной, духовной жизни. С этой точки зрения должен быть признан огромный талант в г. Лилиеншвагере, который, как сам признается, "всем явлениям природы придает смысл живой", никогда не пускаясь в простое, бесплодное поэтизированье неразумных явлений мира. Поэзия его должна составить новую эпоху в нашей литературе: нельзя без особенного чувства читать стихотворения, в которых поэт при виде весны размышляет об английском судопроизводстве или, отморозивши себе нос, с отрадою предается историческим воспоминаниям о двенадцатом годе. До сих пор только г. Розенгейм приближался несколько к такой высоте, да еще разве гг. Майков и Бенедиктов {2} в некоторых стихотворениях давали слабые намеки на подобную гражданскую поэзию. Прочитавши поэму г. Лилиеншвагера, читатели согласятся с нами, что к нему более, чем к кому-нибудь, можно приложить слова г. Дружинина (в "Библиот. для чтения", 1859 г., No 1) о г. Майкове: "Он сумел проложить себе дорогу и в мире высоких помыслов доискаться того лиризма, которым натура его не была богата".) {3} ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА ВЕСНА {4} Боже! Солнце засияло, Воды быстро потекли, Время теплое настало И цветочки расцвели! Жизнью, светом всюду веет, Мысль о смерти далека, И в душе идея зреет Поэтично высока! Так законов изученье Свет и жар нам в сердце льет И свободное теченье Нашей мысли придает. Так в разумном вертограде Правых английских судов Расцветает, пользы ради, Много нравственных цветов!... Всем явлениям природы Придавая смысл живой, К солнцу правды и свободы Возношусь я так весной! - ЛЕТО {5} Иду по ниве я, смотрю на спелый колос, Смотрю на дальний лес и слышу звонкий голос Веселых поселян, занявшихся жнитвом И живописно так склоненных над серпом... Иду и думаю: так нравственности зерна, Так мысли семена пусть вырастут проворно На ниве нравственной России молодой И просвещения дадут нам плод благой. Пускай увидим мы, пока еще мы вживе, На невещественной, духовной нашей ниве Духовный хлеб любви, и правды, и добра, И радостно тогда воскликнем все: ура!... ОСЕНЬ Ветер одежду зеленую С дерева рвет, Все в эту пору студеную Вянет и мрет. Но и с главой обнаженною Дуб вековой, Полон своей непреклонною, Мощной красой. Крепкий корней своих твердостью, Он без листов Ждет с благородною гордостью Бурь и ветров. Так над главой благородною Годы мелькнут, И украшенье природное - Кудри - сорвут. Но и с главою плешивою, Силен душой, Будет он горд пред ленивою, Глупой толпой... Он не наденет, с плачевною Миной, парик; Но красотою душевною Будет велик. ЗИМА Зима холодная! Тебя в укор нам ставят Те, кои чуждое все неразумно славят. Но мне приятнее родимая зима, Чем пресловутая Италия сама. Невольным образом наш холод жесточайший Напоминает мне о родине дражайшей. Идя по улице и отморозив нос, С отрадою всегда припомнишь тот мороз, Что нам в двенадцатом году помог французов Прогнать и перебить, как самых жалких трусов. Тогда вся кровь во мне кипит на холоду; Я сам тогда живу в двенадцатом году, Не чуя холода, ни ветра завываний, Полн исторических, родных воспоминаний.... Дрожь в теле чувствуя, пылаю я душой МОТИВЫ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ Св. 2, с. 358-361. Автор - Н. А. Добролюбов. Автограф (наборная рукопись) - в ГПБ. Цензорская корректура - в ЦГАЛИ. Стр. 34, стих 14. В рукописи: [Человеческих сынов] [Канцелярий и судов] 2 ...только г. Розенгейм приближался... к такой высоте, да еще разве гг. Майков и Венедиктов...- Критическая оценка творчества М. П. Розенгейма (1820-1887) и А. Н. Майкова (1821-1897) дана в рецензиях Добролюбова: "Стихотворения Михаила Розенгейма" (С, 1858, No 11, с. 69-95), "Сборник избранных мест из произведений современных русских писателей" ("Журнал для воспитания", 1859, т. V, кн. 5, с. 280-281). О Бенедиктове см. с. 445, прим. 44. 3 ...слова г. Дружинина ... о г. Майкове...- В статье "Стихотворения Ап. Майкова" ("Библиотека для чтения", 1859, No 1, Критика, с. 1-32) А. В. Дружинин (1824-1864) защищал Майкова от упреков, которым тот подвергался за свои казенно-патриотические стихотворные отклики на события Крымской войны ("весь задний двор русской литературы с озлоблением великим накинулся на <...> поэта", с. 23) и приветствовал его вступление на путь "служения искусству, чистому искусству" (с. 27). Приведенная Добролюбовым цитата из статьи Дружинина - там же, с. 31. ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА 4 "Весна".- По указанию С. А. Рейсера, текст пародии напоминает одноименное стихотворение М. П. Розенгейма (см. ССД, т. 7, с. 585). 5 "Лето".- Пародируется "Нива" А. Н. Майкова, как пояснил сам Добролюбов в No 4 "Свистка" (см. с. 84), к стихотворению Майкова восходит ряд поэтических формул текста ("духовный хлеб"). Ода на выселение татар из Крыма {*} Меж тем как в Сирии чудовищные друзы Свирепствуют над горстью христиан, Меж тем как из-за них волнуются французы И ничего не делает султан, Меж тем как Англия оспоривает право Посылки войск французских на восток, {104} И разливается, как огненная лава, Неистовства безумного поток, Иное зрелище, отрадное для взора, Я нахожу в отечестве моем. Не очень далеко от славного Босфора Есть уголок, не меньше славный в нем. То - Крым! Пять лет назад он пламенем военным Объят был весь {105} - за благо христиан. Там наша кровь лилась, там в бой с врагом надменным Стремились мы, как грозный ураган. Но кончилась война, и с братскою любовью Спешили мы врагов своих простить, И на земле святой, политой нашей кровью, Поклонникам Пророка дали жить! И водворясь на ней, счастливые без меры, Они беспечно дни свои вели. Никто не принуждал их к перемене веры, Не отнимал ни хлеба, ни земли. Но, обольщенные невежеством и ленью, Татары самовольству предались, И вдруг, покорствуя какому-то внушенью, Все наутек из Крыма поднялись!!.. Что ж мы? Послали ль мы, исполненные гнева, Огонь и меч вдогонку беглецам? Побиты ль старцы их? Поругана ли дева? Пронесся ли пожар по их домам? Нет, верны были мы гражданственности узам, Мы дали им спокойно уходить; {106} Мы жалкой сей толпе, единоверной друзам, Хотели лишь любовью отомстить! И зрелище единственное ныне Являет Крым: куда ни оглянись, В нем редок человек, как посреди пустыни Цветущий оазис! Конрад Лилиеншвагер. * Это стихотворение писано три месяца тому назад.- Авт. ОДА НА ВЫСЕЛЕНИЕ ТАТАР ИЗ КРЫМА Св. 7, с. 33-34. Автор - Н. А. Добролюбов. Автограф (наборная рукопись) - в ГПБ. Цензорская корректура - в ПД. В изд. 1862, с. 522-523, перепечатано в составе "Свистка" No 6, под названием "Сирия и Крым" и с следующим предисловием Добролюбова: "Мы считаем себя счастливыми, что и начало нового своего поприща можем огласить лирою г. Лилиеншвагера, который с глубиною своего патриотизма и высотою таланта соединяет, как увидит каждый из читателей, и широту политических воззрений. Столь счастливое соединение этих трех качеств дает нам право надеяться, что в скором времени г. Лилиеншвагер, оставив мелочи общественных злоупотреблений, которые воспевать может и г. Розенгейм, обратит весь свой талант на предметы возвышенные и таким образом поровняется с г. Майковым и г-жею Павловою. Новое стихотворение его вызвано последними событиями в Сирии; но мысль поэта придала им, так сказать, новый смысл и новую прелесть смелым сопоставлением их с недавним движением крымских татар. Но вот само стихотворение". В корректуре стихотворение озаглавлено так же, как в "Свистке", и сопровождено эпиграфом: ""Благословенна та минута, когда Крым расстанется с туземцами (татарами) и заселится иною, более одаренною породою" ("Русский вестник", 1860, декабрь, кн. 1, и 2)". Кроме того, стихотворение в корректуре предварено взамен добролюбовского предисловия следующей заметкой: "Письмо автора в редакцию "Свистка". ММ. гг. Написав прилагаемое стихотворение около трех месяцев тому назад (чем и объясняются его начальные строфы), я тогда не решился его напечатать, сомневаясь, соответствует ли мысль, в нем выраженная, действительному значению факта. Ныне же, прочитав в 23 номере "Русского вестника" (он же и 24), что "переселение татар есть одно из самых счастливых событий последнего времени" ("Современная летопись", с. 212), и, радуясь, что поэтическое вдохновение, внушившее мне такой взгляд на бегство татар, совпало с научным обследованием вопроса, я смело посылаю вам мое произведение с просьбой напечатать его в ближайшем No "Свистка". Сердце говорило мне, что в Крыму совершается что-то знаменательное, и вот наука подтвердила вещую думу поэта! Прошу вас, Мм. гг., удержать при стихотворении эпиграф, выписанный мною из "Русского вестника". Ответ редакции. С удовольствием исполняем желание почтенного нашего сотрудника и только прибавим к этому, что почитаем себя счастливыми, получив возможность огласить настоящий наш нумер лирою г. Лилиеншвагера, который с глубиною патриотизма и высотою таланта соединяет, как увидит каждый из читателей, и широту политических воззрений". Эпиграф и текст заметки в корректуре перечеркнуты и к стихотворению рукою Некрасова сделана сноска, которая напечатана в журнале. Существенно сокращен и текст стихотворения. По предположению К. И. Чуковского, последнее четверостишие в "Свистке" написано Некрасовым (см. "Полное собрание стихотворений Н. Некрасова". М., Л., 1927, с. 502). Стр. 216, стих 16. В изд. 1862 после строки "Хотели лишь любовью отомстить!" вместо заключительного четверостишия следовало (в корректуре эти стихи отсутствуют): То мало: видя их упорное стремленье, Решились мы оставшихся спасти И дать им ясное и строгое внушенье, Чтоб вслед других не думали идти! И после этих пор поклонники Пророка Счастливо вновь живут у нас в Крыму, Где зверский фанатизм безумного Востока Решительно неведом никому... О, пусть волнуются в Европе дипломаты, Чтоб христиан сирийских защитить: Смешны их прения, смешны мне их палаты И хлопоты, как друзам отомстить. В содоме криков их Россия позабыта! И то б они давно понять должны, Что русской доблестью страданья Маронита В Крыму давно отомщены!.. 104 ... Англия оспаривает право / Посылки войск французских на восток - После ранения французского консула в Бейруте в июле 1860 г. Франция послала в Сирию экспедиционный корпус, что вызвало недовольство английского правительства. 105 ... Пять лет назад он пламенем военным / Объят был весь... - Речь идет о Крымской войне (1853-1855). 106 Мы дали им спокойно уходить;- На самом деле (Добролюбов рассчитывал на то, что читатели об этом знают), по сообщению газет, правительство запретило дальнейшее переселение татар уже в сентябре 1860 г. (см. MB, 1860, 1 сентября, No 189), "желая устранить затруднения сельскому хозяйству в Крыму" (там же, 1860, 1 октября, No 212). ВЫДЕРЖКИ из путевых эскизов Стихотворения Конрада Лилиеншвагера 1 В ПРУССКОМ ВАГОНЕ По чугунным рельсам Едет поезд длинный; Не свернет ни разу С колеи рутинной. Часом в час расчитан Путь его помильно... Воля моя, воля! Как ты здесь бессильна! То ли дело с тройкой! Мчусь, куда хочу я, Без нужды, без цели Землю полосуя. Не хочу я прямо - Забирай налево, По лугам направо, Взад через посевы... Но увы! - уж скоро Мертвая машина Стянет и раздолье Руси-исполина. Сыплют иностранцы Русские мильоны {116}, Чтобы русской воле Положить препоны. Но не поддадимся Мы слепой рутине: Мы дадим дух жизни {117} И самой машине. Не пойдет наш поезд, Как идет немецкий: То соскочит с рельсов С силой молодецкой; То обвалит насыпь, То мосток продавит, То на встречный поезд Ухарски направит. То пойдет потише, Опоздает вволю, За мяте лью станет Сутки трое в поле. А иной раз просто Часика четыре Подождет особу Сильную в сем мире. Да, я верю твердо: Мертвая машина Произвол не свяжет Руси-исполина. Верю: все машины С русскою природой Сами оживятся Духом и свободой. 2 В ДРЕЗДЕНЕ Концерт на Брюлевской террасе {118} - Над мутной Эльбой, с кружкой пива... Неподалеку, в Fischergasse {*} Поманят в окна вас игриво... Концерт на Брюлевской террасе, Где немец курит, пьет, внимает, И, точно в рукодельном классе, Чулок всех немок занимает. Концерт на Брюлевской террасе, Под звук Бетховенской сонаты, Где ваш соотчич раз в экстазе Подпел мотив из Травиаты {119}. Концерт на Брюлевской террасе, Где русский русских тотчас чует И па показ немецкой расе Шампанским встречу торжествует. Да, русский тотчас отличает Здесь земляков в веселой массе, Где звон стаканов заглушает Концерт на Брюлевской террасе... {* Переулке рыбака (нем).- Ред.} 3 В ПРАГЕ Только что расставшись с родиной святою, Я скучал меж немцев русскою душою, И, отвесть чтоб душу, к дорогим славянам Полетел я в Прагу - с легким чемоданом. Облегчил его я, сколько то возможней, Труся пред австрийской грозною таможней. Но со мной возились - не скажу чтоб много: <Гид новейший Праги> рассмотрели строго, Туфли, панталоны, галстухи, рубашки, Пять иль шесть листочков почтовой бумажки - Все перевернули; в стенки чемодана, В крышку постучали - не нашли обмана, Лишь одна брошюрка, изданная в Вене, Чуть не послужила к неприятной сцене. О правах брошюрки спор было родился; Но разумный немец тотчас уходился, Как ему на <Вену> указал я пальцем. Вообще - в таможне не был я страдальцем. Подъезжая к Праге, полон чувством новым, Мог лишь повторять я вслед за Хомяковым {120}, Как не должно Праге хвастать пред Белградом, А Москве кичиться перед Вышеградом, Как на Петчин в ризе древнего Кирилла Шествовал епископ, а во след валила Народная сила, в доблестной отваге, Как заснул поэт наш, думая о Праге... И вступил я в Прагу, и мечту поэта Наяву увидел, средь дневного света. Был какой-то праздник. Не было проходу В улицах широких от громад народа; Впереди блестели, в воздухе подъяты, Знамения веры, убраны богато... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Окончания нет). ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПУТЕВЫХ ЭСКИЗОВ Св. 8, с. 56-59. Автор - Н. А. Добролюбов. Неполный черновой автограф стихотворения "В Праге" (без названия, стихи 1-28) - в ПД. Рукописи остальных стихотворений неизвестны. В изд. 1862 перепечатаны на с. 583-586 без подзаголовка. 3. В Праге Стр. 266, стих 32. В изд. 1862 следовало окончание: Фонари, хоругви, мощи и иконы, С торжеством особым высились мадонны. 116 Сыплют иностранцы Русские мильоны - см. с. 465, прим. 8. 117 Мы дадим дух жизни - "дух жизни" - ходовая славянофильская формула (часто встречается в стихах А. С. Хомякова). 118 Концерт на Брюлевской террасе... - Брюлевская терраса расположена на старой крепостной стене Дрездена над Эльбой. 119 ...подпел мотив из Травиаты - "Травиата" - опера Д. Верди (1853), либретто Ф. Пьяве по драме А. Дюма-сына "Дама с камелиями". 120 ...повторять ... вслед за Хомяковым - См. стихотворения А. С. Хомякова "Не гордись перед Белградом", "Беззвездная полночь дышала прохладой" (1847). ---------------------------------------------------------------------------- H. A. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах Том восьмой. Стихотворения. Проза. Дневники М.-Л., "Художественная литература", 1864 ---------------------------------------------------------------------------- СТИХОТВОРЕНИЯ 1854-1861 гг. * * * Любовь и братство нас собрали, Мы вечер дружно провели, Свободу мы провозглашали И пели тост крамбамбули. Тут был степенный Ч<ерняковск>ий И Добролюбов, ваш поэт, Женоподобный Ш<емановск>ий, Nomme Marie-Antoinette.* Б<уренин>, Б<ордюг>ов был с нами, Противник некоторых мер, И ярый С<идор>ов с мечтами, Наш Мирабо, наш Робеспьер. Был Тарановский возмутитель И предприимчивый Щ<егло>в, Паржницкий - наш распорядитель, С сердитым взглядом Л-ов. . . . Еще был с нами Р<адонежск>ий, Но он был с нами - мы не с ним. Буй-тур из пущи Беловежской - Он чужд стремлениям людским. Простим ему, - ведь он художник - Живет он сердцем, не умом. На деле тоже он безбожник, Хотя не признается в том. . . . <Декабрь 1854 г.> 18 ФЕВРАЛЯ 1855 ГОДА По неизменному природному закону, События идут обычной чередой: Один тиран исчез, другой надел корону, И тяготеет вновь тиранство над страной. И ни попыткою, ни кликом, ни полсловом Не обнаружились трусливые сердца, И будут вновь страдать при сыне бестолковом, Как тридцать лет страдали от отца. Да, тридцать лет почти терзал братоубийца {1} Родную нашу Русь, которой он не знал, По каплям кровь ее сосал он, кровопийца, И просвещенье в ней цензурой оковал. И не поняв, что только в просвещеньи Народов честь, и мощь, и благо, и покой, Все силы напрягал он для уничтоженья Стремлений и надежд России молодой. Что жизнью свежею цвело и самобытной, Что гордо шло вперед, неся идеи в мир, К земле и к небу взор бросая любопытный, - Он все ловил, душил, он все ссылал в Сибирь. Всю жизнь стремился он, чтоб сделать Русь машиной, И, точно, упростил правленья механизм: Вельмож и мужиков бил в голову дубиной И возвеличил лишь военный деспотизм. Он грабил нашу Русь, немецкое отродье, И немцам передал на жертву наш народ, Без нужды он привлек к нам ратное невзгодье, {2} Других хотел губить, но сам погиб вперед. И в день всерадостный его внезапной смерти Сын хочет взять себе его за образец! Нет, пусть тебя хранят все ангелы и черти, Но нас не будешь ты тиранить, как отец! Пора открыть глаза уснувшему народу, Пора лучу ума блеснуть в глухую ночь, Событий счастливых естественному ходу Пора энергией и силою помочь. Не правь же, новый царь, как твой отец ужасный, Поверь, назло царям, к свободе Русь придет. Тогда не пощадят тирана род несчастный И будет без царей блаженствовать народ. <18 февраля 1855 г.> * * * Измученный, усталый и больной, Я на крутую гору поднимался... Путь шел к концу, и я в мечте живой Уж над вершиной грозной возвышался, Смотрел на мир, лежащий подо мной, И пройденным пространством любовался... А надо мной меж тем чернела грозно туча, И всход чем далее - все становился круче... Я шел... Но чем я выше восходил, Тем менее я видел пред собою... И скоро мрак от глаз моих сокрыл И путь, с таким трудом пройденный мною, И путь, который предо мною был... А тучи стали прямо над главою. И думал я бежать с высокого пути И снова к золотой средине перейти. Но я пошел, воспрянувши душой, Опять на верх, покрытый облаками, И вдруг прорвал своею головой Одно из них, и вижу - пред глазами Раскинулся свод неба голубой С своими вечными, живыми красотами... Путь был свершен... Я стал вверху горы высокой И радостно смотрел на горизонт далекой. 28 мая 1855 г. НА КАРИКАТУРЫ СТЕПАНОВА 1 Что нам смотреть карикатуры На наших западных врагов?.. Да наша Русь вся и в натуре Есть с иностранных образцов Карикатурная гравюра... 2 Между дикарских глаз цензуры Прошли твои карикатуры... И на Руси святой один Ты получил себе свободу Представить русскому народу В достойном виде царский чин!.. <Между мартом и июнем 1855 г.> ДРУЗЬЯМ В РОССИИ Из Мицкевича Вы вспоминаете ль меня? А я мечтаю Всегда о вас, когда моих друзей Изгнанья, смерть и ссылки вспоминаю; Хоть чуждые, но вы родны душе моей. Где ж вы теперь? Погиб Рылеев непокорный... Вкруг шеи той, что я в объятиях моих Как брат сжимал, обвился шнур позорный... О, проклят ты, народ, бич избранных своих! Меч отнят и перо у воина-поэта, Бестужев в рудниках, в тележку запряжен, И той рукой, что мне давал он в знак привета, Там, рядом с поляком, руду копает он... Другим же, может, казнь еще лютей: в позоре Чинов и орденов предал царю иной Свой дух, и счастье ждет он в милостивом взоре И бьет порог царя покорной головой. Наемным языком его триумфы хвалит, И злобно тешится страданьями друзей, И в родине моей, моей же кровью залит, Как честью, хвалится проклятьем Польши всей. О, если с Запада, от вольного народа, Унылый стих мой к вам на Север долетит И в небе прозвучит, над краем льдов, свободу, Пусть, как журавль, весну он вам предвозвестит. Знаком вам голос мой... Опутан быв сетями, Я, с хитростью змеи виясь, тирану льстил; Но душу и тогда раскрыл пред вами - Для вас, друзья, всегда я прост, как голубь, был. Теперь открыто я излил отравы чашу, И жгуч и едок яд моих горячих слов: И слезы высосал и кровь он Польши нашей, Пусть же сосет и ест - не вас - а вашу сталь оков! Когда ж на речь любви ответит кто мне бранью, Как лай цепного пса приму я эту брань, Который, полюбив цепей своих бряцанье, Кусает их с него срывающую длань. <Между мартом и сентябрем 1855 г.> 17 АПРЕЛЯ 1856 ГОДА Царь Николай просил у бога Суда на сына своего, Распространяясь очень много О непокорности его Отцовским мудрым повеленьям, О том, как он себя забыл И, внемля подданных моленьям, Мир неблестящий заключил, {1} Как он о честности хлопочет, О правде, чести и уме, Как мыслящих людей не хочет Держать в Сибири и в тюрьме... "Ах он подлец! - вскричал всевышний, Услышав звук последних слов, - Да так я сам ведь буду лишний Средь этих мыслящих голов Лишь пусть побольше разведутся... Вот я ж его!.. Моя рука Тебе, мой друг; тотчас польются Беды на твоего сынка" И многоопытной главою Старик разгневанный потряс И начал думать сам с собою, Чем гнев явить на этот раз... "Ох, старость, старость! плохо, право, - Вздохнув, сказал он наконец. - Как сузилась моя держава, Как мало верных мне сердец! Бывало, дождь падет весною - И все меня благодарят, Хлеба в полях сгорят от зною - Ко мне с моленьями спешат. Бывало, вылечат больного - Молебны мне ж идут служить, Сошьют для праздника обнову - Меня ж придут благодарить. Бывало, бедного ограбят, Или бессильного прибьют, Иль с рвением кого прославят - За всё ко мне моленья шлют. Теперь не то... Народ умнеет, Всё хочет знать да рассуждать, И на Писанье не робеет Опроверженье представлять. Не удивишь теперь затменьем, {2} Ни громом страха, ни внушеньем Не многих к богу обратишь. Теперь законами природы Все объясняет человек, Стремится к правде и свободе. Бездушный век, развратный век! Что с Александром делать станешь! И не придумать, право, мне... Ведь гласом неба тут не грянешь Или не явишься во сне. Не упадешь с аэролитом, Чтоб страх вдохнуть в цареву грудь. С умом, науками развитым, Все это долго ли смекнуть! Мне нужно очень осторожно Теперь с людьми себя держать, Их обмануть еще возможно, Но страхом ничего не взять". И долго в тягостном раздумье, Главой поникнув, бог сидел; Должно быть, о людском безумье По доброте своей жалел А Николай благочестивый Меж тем является опять И просит вновь нетерпеливо На сына казнь скорей послать. Бог стал уж грустно убеждаться, Что тут не сделать ничего, Но не хотел никак сознаться, Что мало силы у него. "Чего ж тебе? - на Николая С притворным гневом он вскричал. - Вовнутрь незримо проникая, Царю я в сердце скорбь послал. Он будет плакать и томиться, Хоть с виду весел будет он, К твоим стопам он обратится, Тоской душевной исполнен". "Не, мни, о бог, - воскликнул гневно, Забывшись, русский царь-палач, - На свете нет тоски душевной, Вздор мелешь, старый бородач!.. Лет шестьдесят я жил на свете, А не знавал такой тоски, И чтоб мои родные дети?.. Да что они за дураки!!." Увидел бог, что слишком сильно Распетушился Николай, И говорит ему умильно: "О смертный, смолкни и внимай!" Вдруг оба услыхали ясно, Дождь проливной как зашумел, И этим случаем прекрасно Прикрыться хитрый бог сумел. Он принял важную осанку Главою гневно покачал И, бросив бабью перебранку, Царю торжественно вещал: "Теперь твой сын в своей столице Иллюминацию зажжет И сам поедет в колеснице Смотреть, как празднует народ; Но здесь не узрит он ни крошки, Глубокий страх везде найдет, Зане намокнет все - и плошки Затушит ветр и дождь зальет, Народ не выйдет за ворота, И рано град во мгле заснет, И царь со скорбью и заботой Свой день рожденья проклянет!" Умолк. Речам хитросплетенным От сердца верит наш солдат И ждет, когда к ушам блаженным Проклятья сына долетят. Но ах! Погибли упованья, Надул всеправедный творец! Не гул проклятий и стенанья С земли он слышит наконец, А лишь веселья отклик шумный И громогласного ура В толпах народа клич безумный В честь молодого их царя... Увы, увы! ни дождь, ни слякоть Не помешали торжеству. Отцу пришлось - не сыну плакать, И богу - вновь склонить главу! Перехитрил его строптивый И недостойный род людской: К погоде бурной и дождливой Огонь придумал спиртовой, От ветра плошки защитивши И, несмотря на ветр и дождь, Толпой беспечно пробродивши Почти насквозь всю эту ночь! И Николай российской бранью Ругнул всевышнего творца, И бог закрыл всемощной дланью Черты всезрящего лица. И долго думал сам с собою, Но не придумал ничего, На мир людской махнул рукою И отвернулся от него. <Апрель 1856 г.> * * * Русь погибала от смятений, От самозванств и грабежей, От чужеземных нападений И от предательства друзей. Народ устал в борьбе кровавой И лишь спокойствия просил... И над измученной державой Царем сел юный Михаил... Волненье стихло... Затаилась Бояр крамольная вражда... Но - тем сильнее ополчилась Злость иноземная тогда. <Лето 1856 г.?> * * * Давно сияет день в полуденных странах. Их солнце уж дошло до своего зенита, Блеск ослепительный на знойных небесах, И на земле лучом горячим все облито... <Лето 1856 г.?> * * * Цвела весна... В столице душной Я вспоминал про юг родимый И рисовал в мечте послушной Тот пышный край, тот край любимый... Настало лето... С нетерпеньем Я полетел туда с чужбины И встретил с радостным волненьем Те благодатные равнины. Там чище воздух, солнце ярче, Лазурь небесная светлее... У дев - любви дыханье жарче, Страстней объятья, взор нежнее... И между них - красой чудесной Блеснуло мне одно созданье, Как ангел благости небесной, Как чар безвестных обаянье... <Лето 1856 г.?> * * * Торжественно в Москве гудят колокола, И солнце над Кремлем торжественно сияет; Столица древняя нарядна и светла: России нового царя она венчает. Великолепие повсюду здесь блестит На удивление гостям иноплеменным; Всё в бархате, в парче, все золотом горит, И счету нет каменьям драгоценным. <Август 1856 г.?> ПОЭТУ Снова тучи сгустились на небе ночном, Звезд и месяца свет помрачили. Снова ветер завыл, загремел в небе гром, И глаза все от страха закрыли. Но не бойся: пронесся давно ураган, И тяжелая ночь уж проходит. Там, далеко, за морем, прорезав туман, Лучезарное солнце восходит... Яркий свет упадет и сквозь мрак густых туч На глаза отягченных дремою. И, людей разбудивши, живительный луч Их поднимет на дело благое. Ноябрь 1856 г. <ПОСЛАНИЕ К С. П. ГАЛАХОВУ> Примеры заразительны - Твердят нам всё не впрок, И ваш превосходительный Пример меня увлек. Стихами бестолковыми Хочу вам описать, Как трудностями новыми Судьба меня опять Преследует, несчастного, На целые два дня Сообщества прекрасного Лишая вновь меня. Терплю я испытание В лице моих друзей... Но вот вам описание Истории моей. В числе моих приятелей Поляк один здесь был, Чуть в секту зажигателей Он не записан был, За то, что злых зарядами Бил глупых наповал И прямо казнокрадами Начальников ругал; За то, что справедливости И честности хотел, Шел против всякой мерзости, Бесчестья не терпел. Он наш педагогический Оставил институт, За то, что наш классический Директор слишком крут, Морит нас тяжким голодом, Что рубища нам шьет И будто б тяжким молотом Нам голову кует. С отвагой величайшею Пошел к монарху он И волей высочайшею От нас переведен На Выборгскую сторону {1} Болезни изучать, Хотя туда, где ворону Костей не отыскать, Заслать его наверное Давыдов {2} наш клялся, Но вышло дело скверное - Обет не удался! Но на смех душам пламенным, На Невском иль Морской, На Выборгской, на Каменном - Все тот же род людской. Казенным учреждениям Кому ж у нас служить, Когда не упражнением Начальникам служить В домашней экономии? Так наш и Пеликан {3} Назло всей гастрономии Набил себе карман И вывел из терпения Голодных лекарей. И вот, в ожесточении Против судьбы своей, Отправили Паржницкого К царю они опять, Чтобы начальства низкого Грешки изобличать. И вот они представились Перед лицо царя... Чрез месяц же отправились Они все в фельдшера. Их чудная история Известна, верно, вам. И вам, крушась от горя, я Ее не передам. Из всей их аттестации Могу сказать одно, Что в силу коронации Прощенье им дано, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И даже за усердие Пожаловал медаль, А чтоб от них избавиться, Он дал им свой декрет, Чтобы в Казань отправиться Им в университет. На днях же собираются Друзья мои туда, Быть может, распрощаемся Мы с ними навсегда. Разлуку чтоб печальную Немного усладить, Мы пред дорогой дальнею Решились вместе быть. И даже я ужасную Им жертву приношу, Когда сию несчастную Галиматью пишу! Но что же делать - дружество Царит в душе моей, Во мне не станет мужества Бежать моих друзей, Хотя б и веселее <мне> Вас было увидать... Варваре Алексеевне {4} Прошу вас передать Глубокое почтение. Супруге вашей тож. У них уж и прощения Боюсь просить я - дрожь Проймет от мысли взбалмошной, Что я их обманул И вместо Шестилавочной {5} Вдруг к Выборгской махнул. На ваше покровительство Надеюсь только я, Гнев их превосходительства Смягчите для меня. И в счастьи, и в несчастии Вам преданный душой, Я быть имею счастие Покорнейшим слугой. Н. Добролюбов. <30 декабря 1856 г.> СОН Испытанный судьбой, в тревожном сне моем Не убаюкан я роскошными мечтами, Всё буря снится мне, всё молния и гром, Тюрьма, да стон, да кровь, да изверги с цепями... Бывает изредка, что грезится и мне Картина мирная довольства и покоя, Мне отчий дом рисуется во сне... Я вновь дитя с доверчивой душою... Под отческим надзором я расту, Не ведая ни страсти, ни сомнений; Заботливой рукой лелеемый, цвету Вдали от горя и людских волнений. Душа моя радушна и тепла, Полна любви и веры благодатной. Природа вкруг меня спокойна и светла И дышит прелестью какой-то непонятной. Тут все со мной, что в свете мило мне, - И кажется, в душе нет места для желанья... Но в глубине душевной - и во сне Шевелится тревожное сознанье, Что это все мечта, не истина, а сон... И часто у меня средь чудного виденья Вдруг вырывается из груди тяжкий стон, Душа тоскливо жаждет пробужденья. 11 февраля 1857 г. * * * Еще недавно я неистовой сатирой На небо и на землю восставал И звуком бешеным своей нестройной лиры Надежды и восторг во многих пробуждал. Но утомился я цепным, бесплодным лаем, И вздумал, цепь забыв, взглянуть на божий свет. И новым чувством я теперь одушевляем: В душе моей суровых звуков нет. Я понял красоту! Душа полна любовью, И места нет для ненависти в ней. Мой стих запечатлен теперь не свежей кровью, А разве тихою слезой любви моей. Проклятий нет!.. Они звучали б несогласно С речами милой; я ж согласья с ней ищу... Проклятий нет: она добра так и прекрасна, Что рядом с ней на зло смотреть я не хочу. Проклятий нет... Но подождите, братья! Забывшись от любви, горя в ней, как в огне, Прекрасную к груди своей стремлюсь прижать я... Но - эти цепи видите ль на мне?.. Лишь только протяну я к ней мои объятья, Как эти цепи страшно загремят... Пугливо отбежит она... И вновь проклятья На землю и на небо полетят. 17 февраля 1857 г. ДОР_О_ГОЙ Ночью по снежным сугробам иду я; Холод все тело мне жмет и кует, Ветер, мне в уши неистово дуя, Снежною пылью лицо мне сечет. На неразумную силу природы Силюсь восстать я всей силой души; Силюсь представить, под рев непогоды, Свет, и тепло, и беседу в тиши. Но застывает мечта и сознанье. Движусь без мысли, как в сонном бреду, Смутно лишь чуя тупое желанье - Сладко заснуть, как до места дойду. 20 марта 1857 г. * * * Трон_у_лся лед - так тихо, стройно... Плывет в гранитных берегах Он так покорно и спокойно, - Смягченный в солнечных лучах И о чугунные преграды Разбитый в мелкие куски: Так ровно, мерно, средь парада, На плаце движутся полки... И нет ни бури, ни волненья... Лишь воздух стал похолодней, Прервались средства сообщенья Да воды сделались мутней... <Апрель 1857 г.> ПРИЯТЕЛЮ Нет, для борьбы святой и чистой Ты слишком немощен и слаб; Ты не пойдешь стезей тернистой, Своекорыстья мелкий раб... Ты будешь знать, что недостойно, И благородство понимать, Ты будешь даже беспокойно На угнетенья восставать... <1857> МАЙСКАЯ НЕВЗГОДА Снова снег валится И мороз трещит, Снова ветер злится И в окно стучит... А давно ль пахнуло Свежею весной? Солнышко блеснуло Ярче над землей, - Покатились воды В блеске голубом, Тешилась природа Светом и теплом; Радостно вдыхали Вешний воздух мы... Вдруг опять настали Холода зимы. В мае что за стужа: Все ведь уж весна... Но теперь нам хуже, Чем зимой она: Стали жить иначе, И, не ждав зимы, Уж давно на дачи Перебрались мы... 22 апреля 1857 г. * * * Напрасно ты от ветреницы милой Ответа ждешь на гордое письмо: Она знакома с собственною силой, Бессилие ж твое сказалось ей само. Поверь, твои отчаянные строки Она с улыбкою небрежною прочтет, И жалобы твои, угрозы и упреки - Спокойно всё она перенесет. Она увидит в них порыв любви несчастной, Порыв отчаянья и ревности твоей, И будет ждать, когда с мольбою страстной За примиреньем сам ты явишься пред ней... И ты придешь с тоской своей влюбленной, К ногам прекрасной робко ты падешь, И, ласковой ее улыбкой оживленный, Забывши все, к груди ее прильнешь... 27 мая 1857 г. * * * Я знаю все: упала ты глубоко, Любовь свою ты многим раздаешь; Средь пошлости, позора и порока, Забыв себя, ты весело живешь... Но против воли сердце молодое Горит во мне любовию к тебе; Душа моя полна одной мечтою - О нашей общей будущей судьбе... Я чую - внутренним огнем горю я, Как ты меня к груди своей прижмешь; Ты у меня, уста мои целуя, Из сердца соки жизненные пьешь... Так нежный куст, плющом в объятьях стиснут, гибнет, Теряя соки лучшие свои... А тот все дальше стелется и липнет К другим - с объятьем гибельной любви... 15 июля 1857 г. * * * Родимый город!.. Как мне все знакомо На нешироких улицах твоих! Как много пробуждают эти домы Воспоминаний, сердцу дорогих!.. <Июль 1857 г.> * * * Я к милой несусь по дороге большой: Ямщик лошадей погоняет, И сытые лошади мчатся стрелой... Но мысль моя их обгоняет... Несусь по чугунке я мыслью моей: Минутами версты мелькают; Летит паровоз, точно вихорь степей... Но мысль и его обгоняет... За шаром воздушным стремится она, Струей телеграфною льется; Как молнии пламя, как света волна, - Быстрей их дорогой несется... Но сердце скорей самой мысли летит: Оно уж ее упредило; Оно уже трепетом встречи дрожит И млеет в объятиях милой... 26 июля 1857 г. В ДОЛИНЕ Солнце осветило гор вершины, И от них легла густая тень, И не знают мирные долины, Что вверху давно сияет день. С грудью каменной, в короне льдистой, В величавой мантии из туч, От долины сумрачной и мглистой Горы заслоняют солнца луч. Наверху движенье и работа, А внизу все в сон погружены; Только дня грядущего забота Шлет там всем мучительные сны. Но на полдень солнце всё стремится, Совершая свой обычный ход; Тень от гор короче становится И к полудню вовсе пропадет. Станет солнце прямо над долиной, И внизу проглянет светлый день, До тех пор, пока с другой вершины Не наляжет вновь густая тень. Сентябрь 1857 г. * * * Чего хотите вы, громители пороков, Ругая наповал судей и становых? Скажите, в чем же смысл таинственных намеков, Вносимых трепетно в иной - - - стих? <Конец 1857 или начало 1858 г.> * * * На голос: "Во тьме ночной..." {1} В журнальной тьме ярилась буря; Граф Панин Норову грозил, {2} С усладой скаредной в цензуре Статейки Фрейганг холостил. {3} Средь кастрированных собратий, Тоща, бесплодна, чуть жива, Нося под юбкой куль проклятий, Блуждала грустная Молва. Давно ль, при цензоре фон Крузе, Она без страха все врала? С "Беседой Русскою" в союзе, С Байбородой войну вела? {4} Давно ли Константин Аксаков В передовых ее статьях, Уча нас вспять ходить, как раков, Твердил: зипун и божий страх? Но ах! Зачем вы поместили Статейку "Публика - народ"? Себя лишь Крузе вы лишили, И нет теперь вам прежних льгот. Молва гласит: о, Крузе милый, О, Норов, скаредный хромец! Без Крузе свет мне стал могилой, Без Крузе гибну я вконец. Да, гибну я: таких ударов Перенести не стало сил: Ужасный господин Гиляров На место Крузе поступил. <Конец 1857 или начало 1858 г.> НАПРАСНО! Помню, нянюшка-старушка, Умывая раз меня, Так ворчала: "Ну, надолго ль? Вот опять пойдет возня На полу, в сору да в хламе; Весь чумазый прибежишь... Да пойдешь на солнце бегать - Цыганенком загоришь". Я молчал, старушка стихла, И потом уже, любя: "Ну, уж пачкайся, - сказала, - Грязь-то смою я с тебя. Только шалостей не делай: Тех не смоешь уж ничем... Ручку вывихнешь аль сломишь, Ножку вывернешь совсем, Нос расквасишь, глаз засоришь, Разобьешься - кровь пойдет. А коль больно зашалишься - Бог и рожки прикует. А дурачиться не будешь, - Подрастешь ты молодцом. Всем возьмешь ты, мой красавчик,- И дородством и лицом. Всем господь тебя украсит, Всех с ума собой сведешь, И жену себе с приданым И красавицу возьмешь". Я с доверьем слушал няню, Я старался не шалить, Чтобы вырасти красавцем, Чтобы с рожками не быть. Но, хоть скромник и разумник, Безобразен вырос я, И лишь стоит мне жениться, Рожки будут у меня. Май 1858 г. ПОСЕЩЕНИЕ НОВГОРОДА Ровно в три часа поутру Пароход пришел, И я тотчас древний город Посмотреть пошел. Еще мирно спит весь город, Но его покой Веет бурей жизни прошлой, Вольной, удалой. На Буяновском проспекте Предо мной лежал Человек с подбитым глазом И спокойно спал. Тут же, близко, в заведеньи Выбито стекло, - Точно пренье вечевое В эту ночь в нем шло. Дальше дом, вчера сгоревший. Два солдата рвут В нем задвижки, гвозди, петли: Бескорыстный труд! Вот две дамы едут шумно, Что-то мне кричат; Но язык им плохо служит, Мутен что-то взгляд. Едет, видно проигравшись, Мрачный господин, И колотит в спину ваньку С криком "сукин сын!". Вот присутственное место, - Я в окно взглянул: На столах - чернил озера, Опрокинут стул, Шкаф с законами отворен, На полу - дела. Точно сходка вечевая Здесь вчера была... Все гласит в тебе о прошлом, Вольной жизни край! - Даже мост твой с надписаньем: "Строил Николай"! 26 июня 1858 г. * * * О, как безумен я в своих капризах странных! Давно ль старался я огонь твоей любви Залить потоками упреков постоянных, Смиряя страсть твою, кипевшую в крови? Давно ль, безумец, я приличием холодным Порывы бурные хотел в тебе сковать И взглядам пламенным, речам твоим свободным Благопристойности и скромности придать? <31 июля - 1 августа 1858 г.> <ПИСЬМО К С. П. ГАЛАХОВУ> К вам так долго Не писал я, Чувству долга Изменял я... Но, надеясь На прощенье, Снова смею-с Обращенье К вам составить, Вам теченье Дел представить В рассмотренье. Как живу я Поживаю, Правду всю я Сообщаю. Я лечуся В Старой Руссе От болезни. Но - хоть тресни, Золотуха, Точно муха, Так пристала, Что ей мало Ванн соленых, Кипяченых; Нужны грязи... В этом разе Я терзаюсь, Подвергаюсь Пачкотне сей Разных смесей... Мне не сладко, Даже - гадко Так мараться И купаться (Как позорно!!) В грязи черной. Но здоровье, По присловью, Так пригоже, Что дороже, Чем всё в мире. Что нам в лире, Что в богатстве, В чистом братстве, В громкой славе И в забаве, Что в начальстве, Генеральстве, Сытных яствах, Всех приятствах, Если болен: Недоволен Светом целым, И за делом Не сидится, И не спится, Все хладеет, Побледнеют И ланиты, Аппетиту Не дождешься, И все бьешься, Без умолку И без толку!.. Да, болезни Нелюбезны. Это зная, Вам желаю Первым словом Быть здоровым; В чувствах тая, Посылаю Также вдаль я И Наталье Алексевне Вседушевне То ж желанье. В докончанье, Сердца в жаре, И Варваре Алексевне Вседушевне То ж желаю; Прилагаю И Алеше Ту же ношу Благ желанья. До свиданья. Стих мой дрянный, Очень странный, Вы простите, Извините. Я мараю, Не желая Затесаться В ряд поэтов, Вроде Фетов, Иль талантов, Вроде франтов Соллогубов. Добролюбов <Лето 1858 г.> * * * Пала ты, как травка полевая Под косой искусного косца; И, ему себя всю отдавая, Для него, с любовью, умирая, Аромат свой льешь ты до конца. А ему - и небо помогает Наслаждаться гибелью твоей: Туч своих оно не посылает, И твое паденье орошают Только слезы из моих очей. 13 августа 1858 г. * * * Я не хочу отцовского наследства: На нем долги несчетные лежат; С ним слиты для меня печали детства И лиц - то грозных, то молящих - ряд. Те лица грозные с своими векселями Явились и теперь - долги свои взыскать, Их иски правильны и признаны судами, И пол-имения я должен им отдать. Еще останется другая половина; На ту ни у кого заемных писем нет. Но в памяти моей жива еще картина Моих младенческих, давно протекших лет. <1858> * * * Не богат ни враждой, ни любовью, Ни горячею верой в себя, Для чего же врежу я здоровью, За работою юность губя? <1858> * * * Когда поссорились два брата, При дележе своих полей, На них с грозой была подъята Десница гневная судей... <1858> * * * В тиши ночной, когда весь мир забылся сном, Ворочаюсь в тоске я на одре моем, Безумство прошлое с слезами проклинаю И стих божественной псалтири вспоминаю: {1} "Блажен, губителей в собранье не вступавший, Блажен, Ср<езневско>го суббот не посещавший; Блажен, не видевший там разных обществ членов, Из коих головой всех выше там П<ол>енов; Блажен, не зревший, как, склонивши глазки вниз, Носище ж вверх подняв, сидит грек Дестунис, С аркадской простотой, с фиванским тупоумьем. Федор Степаныч как с безоблачным раздумьем Молчал там много лет и вдруг заговорил. Блажен, кто за его развитьем не следил. Блажен не слышавший, острит как Савваитов, Блажен, кто не видал науки паразитов - Кто Купр<иян>ова, Юшк<еви>ча не зрел, За Сух<омли>нова наивность не краснел. Блажен, кто не внимал с афронтом для ушей Басистый, слитный гул Савельева речей. Блажен не видевший, как молодой Ламанский С открытьем носится в истории славянской, Как Пыпин, что в душе так злобою сгорает, С корыстной целию субботы посещает, Как Добр<олю>бов там сидит и чистит руки, Подозреваемый в служении науке; Пекар<ский> оттиска как просит из "Известий", {2} Которых получать он не имеет чести. Как черный харьковец сидит в углу без слов, Как детски там шамшит и судит Чебышев, Как заикается науки жалкий парий, Хозяина сочлен, архимандрит Макарий. Блажен, кто не слыхал (то, что всего жесточе), Как, брови вздернувши, и вылупивши очи, И брюхо выставив, как некий полный кузов, Различным голосом болгарин Палауз<ов> По крайней мере час рассказывал о том, Как князь Петр Вяземский изволили при нем Проснуться, поплевать, с постели приподняться И чем-то там еще таинственно заняться. Блажен, кто не знавал всех сих жрецов наук, У коих изучен глухой и мягкий звук И кои заняты светильнями, изгойством, Отрывками житий, чиновным беспокойством, Деепричастием, санскритским словарем, Хвалою Блудову и дружеством с князьком. {3} Блажен, стократ блажен!.. Но жалок, жалок тот, Кто легкомысленно в их сонмище войдет!.. Но во сто тысяч раз несчастней тот несчастный, Которому попасть придется в круг ужасный, Что Бл<аговещенск>ий вокруг себя собрал, Упитанный телец, трусливый либерал! Тут некого назвать, тут nomina obscura,* Известно только то, что их натура - dura.** Против цензуры тут хозяин восстает, Когда в его статье вдруг цензор зачеркнет Ученый и живой обзор педерастии. Он славит сам свои намеренья благие, Коль двери заперты и лишних нет людей. Тут брат его сидит без мысли и речей, А он-то все твердит: "Мой новый труд - Гораций"; {4} Усач Вл<адимирск>ий тут представитель граций. Тут Ходнев властелин научных всех вопросов, Роль литератора играет Водовозов, Всех в восхищение приводит "Весельчак", {5} Всем Павлов Николай - отчаяннейший враг, {6} Все повторяют здесь давнишние остроты И вычитанные из книжек анекдоты, Иль уж за ужином расскажут непечатный С благою целию, чтоб ужин благодатный, Гостям предложенный, из горла возвращался И в пользу милого хозяина остался. О, бдите, юноши, чтоб не попасть в тенета Защитника ума и чести факультета!!" Так в тишине ночной, средь общего молчанья, Перед всеведущим свершал я покаянье, И внял раскаянью всевидящий творец, И глас я с небеси услышал наконец: "О смертный! Не ропщи! Смирись! Не проклинай! И в бедствии своем мой промысл признавай! К субботникам я сам затем тебя привел, Чтоб после ад мой был тебе не так тяжел". <1858> * Неизвестные имена (лат.). - Ред. ** Суровая (лат.; здесь игра слов). - Ред. * * * Увидал я ее на гуляньи И, обычную робость забыв, Подошел, стал просить о свиданья, Был настойчив, любезен и жив. . . . . . . . . . . . . . . . . Закричали: "Скорей, Мариучча..." <1860 или 1861> * * * Видал я суетных рабов Принципов строгих и свободных, Видал начитанных глупцов, Лакеев мыслей благородных . . . . . . . . . . . . . . . Женатых евнухов ряды, О воспитаньи вопиющих... <1860 или 1861> * * * Не в грязных стеклах чердаков И не в темницах преисподних, А в окнах царственных дворцов И на крестах церквей господних... <1860 или 1861> * * * С тех пор как мать моя глаза свои смежила, С любовью женский взгляд не падал на меня, С тех пор моей душе ничья не говорила, И я не знал любви живящего огня. Друг выспренних идей, как медная машина, Для блага общего назначенный служить, Я смею чувствовать лишь сердцем гражданина, Инстинкты юные я должен был забыть. <1861> * * * И если умирать - пусть лучше здесь умру я: Приличье никому здесь не велит вздыхать Перед одром моим... Без слез, без поцелуя Закроют мне глаза... <1861> * * * Полные радужных снов, Шли мы по улицам Рима, Реки восторженных слов Так и лились несдержимо. Сильно стучали сердца, Лица дышали грозою... Всё от святого отца Взяли бы, кажется, с бою. Слушал доверчиво я Эти горячие речи... Но - вдруг смутились друзья От неожиданной встречи... <1861> РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (1849-1853) * * * Клянуся вам, что образ ваш Всегда здесь, в сердце, сохранялся, И он души моей был страж, Мне в важных случаях являлся, Он направлял меня на путь, С которого я совращался, Не мог спокойно я заснуть, Когда ваш образ удалялся, Мелькал неявственно вдали. Тогда все развлеченья света Меня утешить не могли В потере милого предмета. Я снова вас одних искал, И снова мучился, терзался, И горевал, и тосковал, Пока ваш образ мне являлся. <1849> * * * В свете все живут обманом, Правды вовсе нет нигде. Да и лучше: ведь с изъяном Будешь с правдою везде. Не обманешь сам умненько, Так обманут все тебя: Оглядись-ка хорошенько, Посмотри вокруг себя. Погляди - купец расхвалит Свой товар: не покупай. Значит, плохо, если хвалит, Ты уж это понимай. Твой начальник если гладит По головушке твоей, Бойся: он тебе подгадит Этой ласкою своей. Если с миною лукавой Секретарь вам говорит: "Ваше дело, точно, право; Впрочем, надо доложить", - Не отделайся поклоном, Доложить не попроси, Нет - монетами со звоном Прежде сам ты доложи. Господин, вельможа сильный, Коль вертится вкруг тебя, Знай: попросит он умильно Взаймы денег у тебя. Если ластится чрезмерно Слишком нежная жена, В чем-нибудь уже, наверно, Не совсем чиста она... <1849> * * * Оно, конечно, наше дело. Хоть бы холопское оно... Однако я скажу всем смело, Что тут уж больно мудрено. Кажись, чего бы тут таиться. Когда бы чисто было все. Нет - этак делать не годится: Добра не выйдет никогда. Мне ничего не вверил барин, Зато лакей все рассказал. Теперь я знаю, что за парень Вот здесь-то с барином кричал. Беда ведь это - ездить, право, С болтливым этаким слугой. Лишь стоит выспросить лукаво, Все разболтает парень мой. <1849> * * * Помилуй, ныне все родня, Когда в тебе нужду имеют; Раз было дело у меня: У нас дела решать умеют; Тотчас вот справки навели И приговор определили, Мне подписать вот поднесли, Но вот меня не убедили. Тогда, поверить ли, со мной В родство просители вступили, - Тот брат, тот внук, тот дядя мой; Ну, совершенно с ног вот сбили. Когда же дело я решил, И от родства все отказались, И он, быть может, поступил, Как те вот люди поступали. Ты на родство вот не гляди: Нас обмануть совсем не трудно; Назвался братом - и поди: Изобличить его вот трудно. <1849> * * * Положим, я теперь мальчишка И чином мал, не спорю в том, И только три теперь рублишка Имею в кошельке своем. С руками голыми хожу я. На ноги нечего надеть, Сертук давно худой ношу я, Но нечего об том жалеть. Возьму сто тысяч за женою И заживу как сибарит. Тогда не буду я зимою Шинель холодную носить; Не буду, как теперь, я шляться Пешком, по горлышко в грязи: На паре буду я кататься - Тогда-то на меня гляди! Тогда я прямо в дружбу к знатным. Князья и графы мне друзья (От всех почтение богатым), А там и сам махну в князья. <Между 3 и 9 апреля 1849 г.> ВЕСНА Вот весна пришла Ненаглядная, Укротилися Бури грозные... Засияло вновь Красно солнышко И снега и льды Растопило все; Обогрело вновь Землю мерзлую; Оживило все, Что на свете есть. Вот поля, луга, Долы, холмики - Наполняются Птичек песнями, Покрываются Травой, зеленью... Всюду радость здесь И веселие, Все внушает мне Восхищение... Надо мною свод Густой зелени, Где могу найти Я убежище - В жар полуденный И в ненастный день... Под ногами я Вижу пестрый луг, Где цветы растут Благовонные, Мотыльки кружат Быстрокрылые... Позади меня Поле чистое, Взбороненное Трудом пахарей... Здесь посеяно Все богатство их... Предо мной бежит Речка быстрая; В ней метаются Рыбки разные... А вон там рыбак Их ловить идет, - Чтоб другим найти Пищу вкусную, А себе достать Лишь насущный хлеб. Но он счастливей Богачей иных: Он трудом своим Добыл хлеб себе... О, всесильный бог, Благий господи! Как прекрасно все, Что соделал ты! Сердце бьется здесь Сильней прежнего; Из груди моей Хочет вылететь... Если хочет кто В мире счастлив быть, Пусть сюда придет В села мирные... Пусть возьмет с собой Совесть чистую, Сердце нежное, Душу добрую... Июль 1849 г. ПРОЩАНЬЕ С ЛЕТОМ Зачем так скоро удалилось Ты, лето красное, от нас? Зачем ты не остановилось Еще хоть на день, хоть на час? Тогда бы мы с тобой простились В надежде видеться опять И меж собой уговорились, Как гостью мрачную принять. А то теперь она застала Нас всех как будто невзначай, И нам теперь на ум лишь вспало Сказать тебе: прощай! прощай! Прощай же, милая часть года, Ты, лето красное, прощай! Прощай на целые полгода, Прощай и нас не забывай... Ты нас забудешь, в неге, в холе: Страны других тебя прельстят, А мы одни, в несчастной доле, Тебя всё будем вспоминать. Август 1849 г. НАСТУПАЮЩАЯ ОСЕНЬ Вот осень настает, и с нею грязь и хлад. Уж нет теперь цветов, весенних нет прохлад. Уже летят с дерев поблеклые листочки, И обнажаются прекрасные лесочки. Где щелкал и свистал весною соловей, Там воет осенью лишь северный борей. Теперь уже роса земли не освежает, А по утрам мороз трещит и прерывает Наш крепкий, сладкий сон на утренней заре. Мы приближаемся теперь уж к той поре, Когда угрюмая зима придет с морозом И белым саваном покроется природа. 19 сентября 1849 г. ВЕСНА Весна прекрасная настала, И все приходит в новый вид. Вот ярко солнце заблистало И нашу землю всю живит. Оно, лишь луч свой простирает, Уж всю природу веселит, Мороз и холод исчезает, Снег от лучей его бежит. Оно лед крепкий разрушает, Дает движение воде. Она бежит и, разливаясь, Простора требует себе, И, нагулявшись на раздолье, К брегам ворочается вновь. Так мы, наскучив буйной волей, Скрываемся под мирный кров. Но вот поля зазеленелись, В них появилися цветы; Везде теперь уж завиднелись Природы вешней красоты. Деревья листьями покрылись, Леса прикрыли наготу, Певцы крылатые явились, Весны почуяв теплоту. Все птички, по обыкновенью, При встрече солнышка поют И тем как будто дань почтенья Красам природы отдают... Веселье в душу проникает - Приятен нам весны приход: Она собой нас утешает И красоты земле дает. Повеселимся же весною - Нам время есть еще пока; Еще холодною зимою Не скоро сменится она! Но час ударит - будет поздно! Весна уйдет от нас уйдет! И лето осенью холодной Сменится, и зима прийдет! 20 сентября 1849 г. ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР Обошедши свод небесный, Солнце к западу идет; В дали сумрачной, безвестной Оно скоро пропадет. Половина уж светила Погрузилась в бездну вод, А другая озарила Тихий месяца восход. До последнего движенья Солнца он не дождался, И луч солнечный последний С первым месяца слился. Тихо, плавно удалилось Дня светило от людей. Дай нам бог, чтоб так случилось Провесть запад наших дней!.. Солнце скрылось. Вечеряет. Ночь спускает свой покров. Томно месяц озаряет И поля и ряд холмов. Все в природе отдыхает, Все затихло; лишь в траве Песнь кузнечик продолжает, Нежась в мягкой мураве. Ветр прохладный чуть колышет Ветви нежные дерев; Чуть Зефир прекрасный дышит В тишине ночной лесов. Но среди тиши всеобщей Соловья песнь раздалась И в лесах, полях и рощах Громким эхом разнеслась!.. Как приятно в час вечерний Слушать пенье соловья! Как приятно в вечер летний Отдохнуть от жара дня! Но вот ночь уж наступает В заключение всего; Взор напрасно мой блуждает, - Он не видит ничего... От меня благодаренье, Мой создатель, ты прими! И души моей стремленье, Царь небес, благослови! Сохрани меня, спаситель, От несчастья в эту ночь! Будь сам гений мой хранитель: Можешь ты во всем помочь! 21 сентября 1849 г. ВЕСЕННЕЕ УТРО Ночь проходит; занялася В небе алая заря. В тьме ночной она зажглася, Златом, пурпуром горя. Вслед за ней и солнце всходит, Из восточных выплыв вод. Месяц меркнет и уходит, Видя солнышка восход. Вся природа начинает Пробуждаться ото сна. Тихим ветром освежает Воздух теплая весна. Солнце ясное встречая, Песнь малиновка ведет; Птичек хор, ей отвечая, Также гимн ему поет. Резвым, радостным весельем Наполняется земля, И веселым птичек пеньем Оглашаются поля! Вот на землю к нам нисходит Благотворная роса; В ней луч солнца производит Златовидные цвета. Лучом солнца озарившись, Окропленные росой, Свои чашечки раскрывши, Сон цветы прервали свой. Вот головки поднимают, Испускают аромат; К небу будто бы взывают И творца благодарят! Вот и люди появляться Начинают там и сям; Крик, шум, говор раздаваться Начинают по местам... Мирно-нежная хранилась В всей природе тишина; Но лишь люди пробудились - Шумом вся земля полна! Звонкий смех там раздается; Песню кто-то здесь запел; Дальше звук рогов несется; Тут пастух трубит в свирель!.. И спокойное молчанье И святая тишина Заменяются кричаньем Пробудившихся от сна!.. После будет что - не знаю, Ныне ж, думается мне, Что спокойными бывают Лишь в священной тишине И что люди те блаженны, Кто умеет бога знать И перед творцом вселенной Тихо душу изливать. 23 сентября 1849 г. ПРОГУЛКА ПО КЛАДБИЩУ Вечером, поздней гуляя порою, К темному кладбищу я подошел. Сердце мое сжалось грустью, тоскою, И на могилы я как-то зашел. Все на земле сей безмолвно и мрачно; Здесь же особенно спит все во мгле. Здесь живым людям скончавшихся страшно; Мирен покой здесь лежащих в земле. Мертвых спокойствие здесь ограждено Страхом пустым суеверной толпы... Юноша ль резвый иль старец согбенный Идут путем средь ночной темноты, - Всякий кладбище обходит далеко, Встретить боясь на пути мертвеца; И над могилою крест одинокой Тень с того света уж есть для глупца! Правда, здесь страшно, но страшно не мертвых, Жизнь потерявших, истлевших давно, Алчною смертью с лица земли стертых: Страшно в кладбище себя самого! Сердце невольно мое замирает В этой ужасной могильной тиши: Мрачные мысли она вызывает Из глубины пораженной души! Странно и грустно нам видеть могилу - И с мавзолеем и с бедным крестом: То, что нам дорого было и мило, В недрах земли беспробудным спит сном. Что же земные именья? богатства? Почести? слава? что сильных любовь? Люди зачем нарушают здесь братство? Ближних зачем проливают здесь кровь?.. Вот посмотрите вы - здесь погребены Тысячи разного званья людей: Лучше ль лежать им в могиле холодной От знаменитости их в жизни сей?! Воин, увенчанный лаврами, славный, - Умный правитель - отличный министр - Знатный и сильный - и нищий бесславный - Не на одном ли кладбище лежит?.. Смертью равняются все состоянья; Нищий, богатый, слуга, господин - В гробе равно все червей достоянье, Нет никому там пощады за чин. Что ж, значит, в жизни сей есть скоротечной? Где же богатство? где ум? красота??. Нет ничего, кроме памяти вечной! Как не сказать тут, что все суета!.. Но за пределом сей жизни, по смерти, Будет душа наша где обитать? Если б на это кто мог нам ответить! Но ни один здесь не может сказать... Есть же такие, что их и за гробом Тленье не тронет и червь пощадит! Люди такие - все жили убого, Чтобы за всех нас творца умолить. Души их с богом, в селениях горних, В неизъяснимом блаженстве живут; Мощи ж нетленные жителям дольним Счастье, целенье и помощь дают. Внемля молитвам угодников этих, Господи, даждь нам спокойно почить! Дай за сей жизнью другую жизнь встретить, Вечно, блаженно где можно нам жить! 26 сентября 1849 г. ЗАХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ <1 редакция> Рано сегодня проснулось светило дневное, Медленно плыло оно в голубом небосклоне, Долго прекрасный мир божий оно озаряло, Жизнь и отраду земле нашей всей подавая. Только взошло, и вся наша земля оживилась, Ароматический запах цветы испускают, Птички приветствуют солнце веселою песнью, Сидя на ветвях дерев, окропленных росою. В свете во всем разливается радость, довольство: Солнце на всех на нас светит - на злых и на добрых. Но наконец вот и солнышко, знать, утомилось: Тихо к закату оно начинает спускаться. Косвенно чуть долетает к нам луч его светлый, Всем здесь вещам сообщая отлив золотистый... Вот уж совсем почти в бездне вод западных скрылось, Моря поверхность лучом ударяя последним. Солнце уж скрылось, но после него еще долго Озарена была отблеском светлым природа: Так все прекрасное, доброе хоть и уходит, Долго еще озаряет здесь все своим блеском. И уж когда закатилось прекрасное солнце, Все еще весело, радостно было в природе, В небе заря пока алая ярко блистала И темнотою ночь всей не покрыла природы. О, как премудро господь все на свете устроил! Можно ли нам к тому близкое что-нибудь сделать?! Нет, наше дело безмолвно дивиться лишь только И просить бога решить для нас тайны природы. 27 сентября 1849 г. КРАСОТА НЕБА Куда ни посмотришь на ясный мир божий, В нем щедро рассыпаны всюду красы. Пленительно все в нем: душистые розы, Лилеи и всякого рода цветы; И гордые дубы, и тонкие ивы; И бурное море, и тихий ручей; И гор крутизны, и златистые нивы - Все, все привлекательно в нем для очей! Но к небу глаза от земли поднимите - Другое представится зрелище вам. На чистую неба красу посмотрите - И чистый восторг сообщится душам. Земные красы все не могут сравниться С пленительной, девственной неба красой. Земной красотою нам можно плениться, Но хуже она красоты неземной. Там небо во всякое время прекрасно: Безоблачно ль ясно синеет оно, К земле простираясь с улыбкою страстной, Весельем и тихою негой полно, Покроется ль тучею черной и мрачной, Ударит ли грозным призывом громов, Осветится ль молнии блеском ужасным - Прекрасно во всяком убранстве оно... Прекрасен свод неба - и в буре и в мире, Но солнце на небе прекрасней всего: Плывет оно медленно в нежном эфире, И всех веселит луч отрадный его. На светлое небо смотрю с наслажденьем, Когда лучезарное солнце на нем, Когда оно, чудным сияя весельем, Как будто не знает, что тучи, что гром... И чистые мысли в душе возникают, И полон различных прекрасных я дум, Любовь, умиленье душой обладают, И ясен, и тих, и спокоен мой ум... Но страшный вот гром загремел в отдаленьи, И в сумраке блещет лишь молнии луч... Неведомый трепет и благоговенье Мне в сердце слетают сквозь мрак густых туч. Создатель! Пленительно небо - престол твой: Каков же ты сам есь во славе своей?! О, боже!.. Введи нас в небесный чертог свой! Небесным огнем наши души согрей! 29 сентября 1849 г. ЛУНА Всевышнего господа дланью На пользу людей возжена, При общем молчаньи Восходит на небе луна. Восходит - и мрак проясняет, И тихо на землю глядит, И луч серебристый бросает На темный земли нашей вид. Вот с трепетным, кротким сияньем Луна в тихом небе легла; И томным, полсветлым мерцаньем Природу она облила. Люблю я ночное светило, Когда в небе блещет оно, То ясно, то снова уныло, То снова веселья полно! Люблю полусумрак чудесный, На землю сведенный луной, Люблю свод лазурный небесный, Блестящий порою ночной. Заветные в душу мечтанья Слетают в ночной тишине, И милые сердцу желанья Теснятся души в глубине... Но что же ты, месяц, не светишь? Зачем начал ты померкать? Иль солнце боишься ты встретить, Чтоб светлых лучей не видать?.. Вот - солнце завидел и скрылся! Таков-то бывает удел Тех, кто на земле отличился, Ума своего не имев! Они в темноте лишь блистают, Но ум гениальный блеснул, Явился - они упадают, Скрываясь, бледнея, бегут... Луна хотя пользу приносит, Чужими лучами светя, А мы часто вред лишь наносим, Чужою заслугой блестя... Не будем же вдаль мы стремиться, Но будем довольны своим, Чтоб нечего было страшиться, Что должны за все мы другим. 2 октября 1849 г. ЗАХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ (II редакция) Рано проснулось сегодня Наше светило дневное; Долго оно озаряло Светлым лучом всю природу; Не торопясь, оно плыло На голубом небосклоне, Нашей земле подавая Жизнь, и отраду, и счастье. Всюду во весь день разлито Радость, веселье, довольство; Солнце на всех на нас светит - Так же на злых, как на добрых. Но наконец вот и солнце Красное, знать, утомилось: Вот и оно начинает К западу тихо спускаться. Косвенно чуть долетает Луч его светлый на землю, Всем здесь вещам сообщая Нежный отлив золотистый. Вот уж совсем почти в бездне Западных вод оно скрылось, Моря поверхность последним, Слабым лучом ударяя. Несколько только мгновений - И лучезарное солнце, Скрывшись от глаз наших жадных, Будет совсем нам не видно. С тихою думой гляжу я На заходящее солнце; Грустно становится в сердце При захожденьи светила... Солнышко вот уж сокрылось, Но еще долгое время После него озарялась Отблеском светлым природа: Так на земле угасают Славные, чудные люди; Но остается надолго Память о них во вселенной! Доброе и по уходе Светит во тьме еще долго, Долго еще озаряет Все своим отблеском светлым... Но наступает мрак ночи, Месяц на небо восходит, Свет его бледный лишь видим Вместо прекрасного солнца... Грустно нам солнца не видеть: Землю живит оно нашу; Что ж будет, если оставит Нас благодать духа свята?.. Боже! от нас не отыди, Злобе на жертву не дай нас! В мраке ночном озари нас Чудной своей благодатью! 8 октября 1849 г. СОЛНЦЕ Люблю я наслаждаться Природы красотой, В час утра прогуляться Весеннею порой. Здесь часто, освежаясь Прохладным ветерком, Я в мысли погружаюсь О созданном творцом... Вот ночи мрак угрюмый Уж начал исчезать; И неба свод лазурный Вот начал прояснять. Заря вот заиграла На небе голубом, И солнце заблистало Живительным огнем!.. Великое светило! Источник красоты! Как людям всем ты мило И как прекрасно ты! Ты чудными огнями Блестишь людей очам И светлыми лучами На землю светишь нам! Природу освещаешь, Даешь ей теплоту, Собою разгоняешь Ночную темноту! О, как ты благотворно Для всей нашей земли!.. Ты чудно и узорно Цветы все здесь пестришь; Прекрасной покрываешь Одеждою леса; И их ты озаряешь, Плывя по небесам; Ты воду избавляешь От ледяных цепей И блеск свой отражаешь В поверхности морей; Ты плод даешь румяный Нам летнею порой; Зарей потом багряной Ты путь кончаешь свой!.. Прекрасно ты, творенье Небесного царя! Ты лучше всех явлений, Каких полна земля!.. Творенья так чудесны: Что ж - стало быть - творец? О, если бы нам, грешным, Увидеть тех чудес!.. О, боже мой, спаситель! Услышь глас тихий мой! Прими небес в обитель И там нас упокой!.. 4 октября 1849 г. ЗВЕЗДЫ Вот чудесная мгла Разлилась по земли; Ночь на землю сошла, В небе звезды зажглись. И люблю я смотреть На волшебный их бег. И в ночной тишине, Мрак уменьшив собой, Тихо светят оне С высоты голубой. И люблю я смотреть На таинственный свет! То они вдруг блеснут, То, минуту спустя, Снова в мрак убегут, То опять заблестят. И люблю их смотреть, К ним хотел бы лететь! В небе будто резвясь, Хоровод там ведут И вдруг, с неба скатясь, К нам на землю падут. И люблю я смотреть На блестящий полет! И, на землю слетев, Тихо гаснет звезда: Скучно ей на земле - Здесь она лишь одна. И смотреть я люблю Звезду гаснущую! Не люблю я смотреть, Как небесный огонь Престает здесь блестеть, Тьмой земной охвачён! Так, я думаю, нас Роковой сгубит час, Погружёны когда В упоении чувств, Попадем, как звезда, На кривой мрачный путь!.. Берегитесь его, Пути мрака сего! 6 октября 1849 г. ГИМН СВ. ИОАННУ ДАМАСКИНУ Я пред тобой благоговею, Святый господень; чту тебя; К тебе свой глас внести осмелюсь, Тебя душою всей любя. Средь мрачной тьмы иконоборства Подобно солнцу ты сиял И без боязни, без притворства Еретиков злых поражал. Для здешних, тленных наслаждений Ты им потворствовать не стал; Не убоясь земных мучений, Против них смело восставал. И ныне ты на нас взираешь С лазурной неба высоты И нас с небес благословляешь, Благословлял как прежде ты! Под кров твой ныне мы прибегли: Наставь нас истину хранить, Чтоб мы всегда в виду имели, Как благонравно в свете жить; Чтобы вовеки пребывали Мы, православие храня, И плодоносно возращали Священной веры семена! Так - ты везде, незримо, с нами; Нас наставляешь и хранишь. Своих молений ты лучами Нас и за гробом озаришь! Ты благодать обрел у бога Святою жизнию своей; А мы грешили много, много... Нам помоги ж мольбой своей! 11 октября 1849 г. ТАБАК И МОРФЕЙ Два случая 1 Как ты это не стыдишься? Как не совестно тебе? Ах, Морфей, знать, веселишься Ты страданьями людей! Ты послушай, бог игривый, Свое ухо приклони К моей просьбе справедливой, От меня сон отгони! Ныне очень много дела, А меня все клонит сон; Как могучи его стрелы! Ах, какой невежда он! Вот уж я перо бросаю, Так дремота и томит... Погоди... сон... Засыпаю. Ах, Морфей, остановись! Нет, Морфей не хочет слушать! Обойдусь и без богов: Табаку я взял понюхать - Просидел до трех часов. 2 Как ты это не стыдишься, Как не совестно тебе? Ах, Морфей, знать, веселишься Ты страданьями людей! Бог ужасный, бог жестокой! Ты услышь мольбу мою! На земле этой широкой Только я один не сплю. Болен я болезнью страшной, Зубы спать мне не дают. Даруй мне, о бог прекрасный, Хоть минуточку уснуть. Хорошо же - он не слышит, Без него усну как раз! И давай я зубы чистить Табаком - уснул тотчас. Так табак против Морфея Помогал мне два раза, И теперь Морфей не смеет Мне в прошеньи отказать. 14 октября 1849 г. ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ ТОВАРИЩА Я был при нем, когда лежал Один он на одре болезни. Мне холод в душу проникал, Я думал о часе последнем... Страданье видно на челе. Его пронзительны стенанья. Не шить ему, знать, на земле. Уж тяжело его дыханье. Открыл глаза свои вот он И тусклый взор на все бросает. Из груди вышел тяжкий стон, И он навеки засыпает... Я видел дней его закат, Я слышал стон его печальный, Я зрел его последний взгляд - Взгляд с здешней жизнию прощальный... И нет его!.. И умер он! И дух уж с телом разлучился!.. Прошла вся жизнь его как сон, Но он от нас уже сокрылся. Сокрылся он! И нет его! И хладный труп окоченелый Остался только от всего, От жизни всей его веселой... Где вы, прекрасные мечты? Где вы, порывы вдохновенья? Где чувств душевных красоты? Где мыслей чудное стремленье? Где ты, веселость прежних дней? Где беззаботная ты радость? Где ты, шум ветреных затей? Где, где цветущая ты младость? Пропало все! Нет ничего: Ни радости, ни страсти нежной, Ни чувств, ни мыслей, ни всего, Что видим в жизни сей мятежной. Вот наша жизнь! Мгновенный сон - Веселый, чаще же печальный!.. Зачем желаем мы, чтоб он Продлился до минуты дальной?! Кто знает, что случится нам Найти - веселье или горе?.. Добра ль мы сыщем в жизни храм? Иль зла изведаем мы море?.. Не лучше ль рано умереть, Оставить рано мир плачевный? Не лучше ль в тихий гроб слететь, Почить в могиле безмятежной?.. Так - счастлив, кто во цвете лет, Несчастий, горя не видавши, Оставит сей коварный свет, Коварства, злобы не узнавши! Он непорочною душой На небо, в вечность преселится; Найдет он чудный там покой И там блаженством насладится! Почий же мирно, милый прах! С тобою мы теперь простимся; Преодолеем здесь свой страх, А там с тобой соединимся. 14 октября 1849 г. ПОСЛАНИЕ К ДРУГУ О ПРИЯТНОСТЯХ ПОЭЗИИ На дворе октябрь холодный, Тучи ходят в небесах; Воет ветр, как зверь голодный, Лист с деревьев рвет в лесах. Что мне делать в эту пору? Как мне время коротать? Мертво все теперь для взору... Дай начну стихи писать... Я пишу к тебе посланье, Друг мой, друг давнишних дней - И уж бури завыванье Мне как будто веселей. И писать к тебе хочу я О поэзии святой: Я, горюя и тоскуя, Только в ней нашел покой. Лишь она мне услаждает Скуку долгих вечеров; Лишь она мне доставляет Сладких несколько часов... Свист ветров, свист погребальный, Вой пронзительный, глухой Мыслей рой родят печальный, Нарушают мой покой. И, в досаде на природу, Принимаюсь за перо И начну бранить погоду; Глупо, тупо иль остро - Мне об этом нет заботы, Я пишу не для похвал. Хоть избавлюсь от зевоты - Для чего я и писал... Мне поэзия чудесной, Право, кажется всегда! Ах, какой в ней огнь небесный, Как она легка, горда! Как летуча, как игрива, Как прекрасна и стройна! А порою как стыдлива, Как ленива и томна! Что за пламень загорится В сердце, слыша ее глас?! Что за сила в ней таится, Очаровывает нас?! Иногда поэт угрюмый Вкруг не слышит ничего; Иногда высокой думой Оттеняется чело; Иногда поникнет горько, Блещут слезы на глазах; Грудь вздымается лишь только, Мысли бродят в небесах. И всегда во всем прекрасен Сей питомец муз, богов; Взор его открыт и ясен, Нет на нем мирских оков... Не священное ль стремленье Посещает нас порой? Не господне ли внушенье - Дар поэзии святой?.. Так - господь, по снисхожденью К нам, ее нам даровал И порою вдохновенью Нисходить к нам приказал. И чудесно то мгновенье, Как с эфирной высоты К нам слетает вдохновенье И поэзии цветы. И в роскошные мечтанья Погружается поэт. У него уж нет желанья, У него уж чувства нет!.. И все чувства заменяет Одно чувство для него, И все мысли он бросает Для мечтанья своего. Ему тесны страны мира, Мало места здесь ему; Он летит в страны эфира - К идеалу своему. Он не чувствует несчастий, Ни печалей, ни забот; Для него уж нет напастей, Горе сердца не грызет... Он в покое, в упоеньи, Он блаженствует вполне... О святое вдохновенье! Ты являйся чаще мне!.. Но прости, друг, забываю, Что пишу не для себя; Извини, что утруждаю Пустым делом я тебя! Я хотел писать не много, - Вышло много невзначай. Критикуй, прошу, не строго, А затем скажу - прощай! 15 октября 1849 г. ЭПИГРАММА Однажды муж с женой бранился И к всем чертям был послан ей; Иду, сказал, перекрестился И подошел с насмешкой к ней. 16 октября 1849 г. К СЛАВЕ Кто осмелился блеск славы Так бесстыдно порицать? Смертью, ядом и отравой Славу кто посмел назвать? Кто с холодным равнодушьем Смел восстать против нее? Не с участьем, не с радушьем Говорить про блеск ее? Чья душа так закалёна? Кто так холодно суров? Сердце чье не увлечёно Обаяньем славы снов? Нет, не верю, чтобы слава Не тревожила ваш ум, Чтобы сладкая отрава Не смущала ваших дум! Нет... припомните мгновенья Резвой юности живой, Как в тревоге и волненьи Славы ждали вы порой... Но для вас уж улетели Нежной юности мечты, И теперь вы нам запели Про мирские суеты. Вижу ваше я искусство Нас обманывать подчас, Понимаю ваши чувства И не слушаюся вас. Во мне страсти все замолкли, Лишь одну я берегу: Я, подобно Фемистоклу, Спать от славы не могу. Для меня бывает слава Привлекательна всегда, И я в слабости лукавой Признаюся без стыда. Упоительной отравой Раны сердца я лечу, Жажду славы, алчу славы, Ей насытиться хочу. Погружаяся порою Я в мечтаньях роковых. Думы сходятся толпою, Планы явятся из них. И к чему ж летят желанья? И к чему ж ведут мечты? К славе все бегут мечтанья, Славы ищут красоты. САТИРА НА ЛЕНОСТЬ Мне, право, смешно и досадно бывает, Когда я встречаю ленивых людей, Которые жажды познаний не знают, Бездействие коим труда веселей. Хоть сам я, быть может, ленивым бываю, Но это бывает со мной не всегда, А лишь когда труд я ненужным считаю, Или только после большого труда. И я ненавижу всегдашних ленивцев. Что делать? Такая натура моя. Но их почитают за первых счастливцев И в этом не раз уверяли меня. "Смотрите, - однажды меня уверяли, - Как счастливы все беззаботные здесь (Они беззаботными тех называли, Не делает кто ничего во век весь): Проснется поутру, ни рано, ни поздно, А так, середина - часам к десяти. Тут с час потянуться, понежиться можно, Потом он одеться велит принести..." "Но спать до полудня не всякому можно, - Прервал я рассказчика тут моего, - Иному на службу и к должности должно Поспеть и проснуться пораньше того". "Ну что же такое? Пораньше он ляжет... Заляжет тогда он часов с девяти, Во сне он себе никогда не откажет, Не будет он в день спать часов по пяти. Потом он, как следует, завтракать станет, А дальше тихонько на службу пойдет. Он выговор там от начальства застанет, Однако ему об нем мало забот. Хотя у него тяжелы там бывают Глаза от двенадцатьчасового сна, Хотя у него все лицо опухает, Но в нем беспокойства не видно пятна. К Познанью вещей, для него бесполезных, Стремиться не станет своим он умом. Не ищет природы он таин чудесных, Ни за что с своим не расстанется сном". "Но это животных ведь жизнь бессловесных, - Я снова его в этом месте прервал, - А для человека не может прелестным Быть то, что он всю свою жизнь лишь проспал". "И, полноте, - он мне ответил на это, - Он тем и счастлив по природе своей, Что здесь никогда не трудился для света, Чтоб что-нибудь значить в кругу всех людей. Ему все равно, как его бы ни звали - Животным или человеком живым, Ему лишь бы нежиться больше давали И дел бы не спрашивали никаких". <Между 15 и 19 октября 1849 г.> ЛЕНОСТЬ У господина молодого Собаки было две дворовых. Одна была стара, другая же щенок; И молодую собачонку Учил охотничий сынок, Чтоб тешила она барчонка. Она колясочку возила, Ходила в воду за мячом, На задних лапочках служила И прыгала легко в кольцо. Однажды Фрицу молодому Пришла на ум такая мысль. Что старую собаку можно Гораздо легче научить. Затем поставил он собаку На лапы задние и прислонил к степе, Но, все терпенье потерявши, В ней послушанья не нашел. Того учителя позвали, Щенка который научил. Собаку старую и били и бранили, Но им ничто не помогло. Собака наконец сказала: "Зачем вы учите меня? Уж мне ученье не пристало, И для него уж я стара! С меня пример себе возьмите, Учитесь, молоды пока, Теперь пока вы не ленитесь, А после поздно будет вам". <Между 15 и 19 октября 1849 г.> ЭПИГРАММЫ НА ЛЕНОСТЬ 1 "Что ничего не делаешь, мой друг?" "Помилуй, недосуг". "Да, позабыл, - ты хочешь отдыхать, Торопишься поесть, поспать". 2 Он глуп: тем лучше. - Отчего ж? А оттого, что жалок был бы, Когда, имевши ум хорош, Его он леностью зарыл бы. Теперь же пусть он ленится, как знает, Нам пользы и дела его не доставляют. 19 октября 1849 г. НАДПИСИ К ПОРТРЕТУ ЛЕНИВЦА 1 Он на портрете смотрит в книгу, Но, верно, видит фигу. 2 Портрет хорош, но не совсем: Зачем так рот раскрыт, зевает будто ои? Зачем мутны глаза? - Затем, Что в жизни для него всего милей был сои, Иль, попросту сказать, всегда ленился он. 19 октября 1849 г. ЭПИТАФИИ НА СМЕРТЬ ТОВАРИЩА 1 Пока лежи в могиле темной, Товарищ милый наш. Мы шлем тебе привет наш томный, А там увидимся, быть может, в небесах. 2 Во цвете лет, во цвете силы Светильник жизненный погас. Ты сшел безвременно в могилу. Покойся в ней! к себе жди нас. 3 В могиле скрылся ты от жизненных забот! Несчастье жизни сей тебя там не найдет! Покойся ж здесь, наш друг любезный, Мы чтим твой прах печалью слезной. 19-20 октября 1849 г. ОПИСАНИЕ ПОТОПА Быстро размножилось племя Адама, Много родилось людей. Много явилось пороков и срама, Зло стало людям милей. Люди в пороках совсем утопали, Бога забыли совсем. Дел они добрых и честных не знали, Зло полюбилося всем. Не было мыслей благих, благородных. Делал всяк то, что хотел. То было царство порочных и злобных, Всякий грешил, как умел. Долго терпел их всевышний владыка, Долго на них он смотрел. Ждал он от них покаяния клика И не пускал своих стрел. Но уж его истощилось терпенье, Гневом господь воспылал. Мир весь подвергнут его осужденью; Гнев на людей его пал. Люди однажды повсюду справляли Праздник всеобщий, большой. Тут веселились, играли, плясали, Пели с нечистой душой. Вдруг потревожены игры, веселье - Маленький дождик пошел. Вскоре усилил свое он паденье, Грязь на земле произвел. Тут же послышались брань и роптанье, Всякий богов тут винит В том, что мешают веселью, гулянью, Дождик на землю пустив. Тучи меж тем все мрачнее, чернее Свод покрывали небес. Дождь продолжался крупнее, сильнее, Солнце сокрыв от очес. Новое зрелище вскоре явилось, Всех поразило людей; Небо как будто с землей сговорилось Для истребленья страстей. Наша земля уж давно воздыхала, Иго пороков несла, Долго она очищенья искала, - Ныне его обрела. Воды земные - и реки и море - Вышли тогда из брегов; Водам небесным как будто бы вторя, Шумно неслись на врагов. Грозно нахмурилось, вспенилось море, Грозно вздымались валы; Буря все больше бурлила, и вскоре Воды покрыли скалы. Волны всё выше и выше вздымались, Ужас повсюду неся; Все берега уж водой потоплялись, Дождь все сильнее лился. Все, ужасаясь, кричат: наводненье! В страхе бегут кто куда; В бегстве, однако, не сыщут спасенья; Их догоняет вода. Вскоре, увидев опасность большую, С низменных мест все бегут. Все, на богов, на людей негодуя, Брань и упреки несут. Люди, однако, увидели скоро, Что их догонит вода. Бросились все на высокие горы, Чтоб не постигла беда. Водный разлив и туда устремился, Вспенившись, вздувшись, стеня. Дождь между тем на горах разразился Шумным потоком ливня. В бешенстве страшном природа трепещет, В ярости грозной дрожит: Ливень повсюду бичует и хлещет, Гибелью скорой грозит. Все содрогались при гневе природы, Все убегали скорей. В бегстве поспешном сем много народу Жизни лишилось своей. Скрыться скорей от воды поспешали, Шли на вершину горы, В бездну друг друга в побеге толкали, Прячась от божьей кары. Тут появилися богохуленья Гибнувших чад сей земли. Многие день своего тут рожденья С зверством жестоким кляли. Те погрузились в отчаяньи страшном, Всюду лишь смерть находя. Те лишь роптаньем и плачем ужасным Думали тешить себя. Страшным, ужасным, пронзительным криком, Криком погибших людей, Криком отчаянья, горести дикой, Криком погибели сей Гор всех вершины тогда оглашались. Зрели все смерть пред собой. Дикие звери туда ж прибежали, Смерти боясь под водой. Звери и люди друг к другу теснились, Все были вместе они. Люди зверей уже мало страшились: Умерли б все и одни. Это погибель ускорило только. Звери, туда прибежав, Многих людей постолкали далеко, Сами их место заняв. Бедственной смерти лишь все ожидали, В людях господствовал страх. Вдруг с гор корабль они там увидали, Плавал который в волнах. Ближе и ближе вот к ним подплывает. Радость проникла в сердца. Мысленно все уж себя в нем спасают, Светлость видна их лица. Муки уж их никакие не тронут! Люди спасены теперь. Тотчас хотят отворить... но не могут: Богом затворена дверь!.. С горестью тяжкой, с печалью двоякой, С сотней проклятий своих, Снова в спасеньи отчаялся всякой, Смерть видел всякой из них. Вновь океан и ревет и клокочет, Чудный корабль уж исчез, Всех океан поглотить снова хочет, Грозные волны понес. Быстро к вершине огромной катятся, Страшно грозят всех увлечь. Воды уж возле пред ними струятся... Воды дошли уж до плеч. Голос последний, прощальный раздался - Волны ударились в брег... Вскоре на всем океане остался Только лишь Ноев ковчег. 25 октябре 1849 г. ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ НАШЕГО КЛАССА Заглавье это прочитавши, Вы ждете, верно, от меня, Что я, все мелочи узнавши, Вам расскажу, как дважды два. Но ошибетесь вы, читатель, Когда подумаете так. Я не внимательный писатель, И у меня есть много врак. Я не могу еще знать света. Мне двадцати еще нет лет. Признайтесь - люди в мои лета Не углубляются в предмет. Я расскажу вам то, что знаю: За справедливость поручусь. Хоть я кого и изругаю, - Все это правда, побожусь. Теперь лишь было бы начало, А как начнем - пошла писать. И как фантазия помчала, Так уж не нужно понукать. Теперь свою настроим лиру На ювеналовский манер! Напишем злую мы сатиру, Всех обругаем мы теперь. Но есть еще здесь затрудненье: Какой порядок нам избрать? Начать ли с высших сочиненье? Иль низших прежде описать? Народ пониже осерчает, Коль с высших будешь начинать, А те давно нас наставляют, Что должно старших почитать. Я в этой крайности решился: Как попадется мне писать, И, чтоб никто не осердился, - Как можно все перемешать... <Конец октября или начало ноября 1849 г.> ЭПИГРАММА "Постой! Когда-нибудь тебя обрежу я". "Тем хуже для тебя: Тебе для этого семь дней не надо спать, Да столько ж случая искать, Вздыхать и думать ежечасно И мучиться притом напрасно". 10 ноября 1849 г. НОВЫЙ ГОД К громадной толпе промелькнувших годов Еще один год вот подходит; Узнавши весь свет, все волненье умов, Он к братьям со вздохом отходит... И братья его обступают толпой И сыплют вопрос за вопросом. И держит один он ответ роковой И им обдает их морозом: Все то же под солнцем, ответит он им; И те же всё люди, как прежде. И все отойдут с огорченьем немым, Опять обманувшись в надежде... И сходит на землю годок молодой, Прекрасный, надеждами полный, Неопытный, резвый, шалун удалой, Кипящий отвагою вольной! Слетает да землю и тихо глядит - И вот предался восхищенью: Ему вдруг представился радостный вид - И он погружен в упоенье... Музыки веселой где слышится гром, Там гости в веселом волненьи, Наполнив бокалы шампанским вином, Лепечут свои поздравленья... А там, по деревням, коляду поют Под звук деревенской музыки, - Там в зеркало смотрят, там олово льют, Там слышны разгульные крики, - Повсюду веселье и радость видны... 2 декабря 1849 г. ЖИЗНЕОПИСАНИЯ СВЯТЫХ ЖИЗНЬ СВ. ВАСИЛИЯ ВЕЛИКОГО Я не могу теперь призвать Камен, и муз, и Аполлона. Лишь бог мне может помогать С высот небесного Сиона. И я всевышнего прошу Благословить мой труд посильный И с наслаждением пишу, Нашед себе предмет обильный. Молю с усердием и вас - И вас, великие святые, Слететь с небес в удобный час И подкрепить труды земные. И недостанет если слов Для описанья дел чудесных, Выдь из обители богов, Блаженный сонм мужей небесных. Небесных звуков принеси К нам в юдоль бедную, земную И слов божественных снеси На землю жалкую, немую. Немую - да! - Земля нема Перед небесными речами. Она жалка, в ней нет ума Пред небожителей умами. Итак, начну теперь писать - Не без забот, не без усилий. Теперь намерен начертать Я жизнь твою, святый Василий. Как 329 лет Прошло от рождества Христова, - Произошел тогда на свет Поборник сей Христова слова. От предков славных и святых Происходил святитель славный; Всегда сияла святость их; Спасенья путь - был путь их главный. Василья дед еще страдал За веру, чтя души спасенье, И за Христа претерпевал Гоненье, пытки и мученье. С Макриной, верною женой, - В Диоклитьаново гоненье, - Он подал всем пример святой И в твердой вере и в терпеньи. Отец Василия и мать Святые также люди были, Их род был знатен и богат, Их все в отечестве любили... 3-8 декабря 1849 г. ЖИЗНЬ СВЯТОГО ИОАННА ЗЛАТОУСТОГО Святитель славный и чудесный, Благословенный Иоанн, Великий доблестью небесной, Светило ясное всех стран! О, златоустый просветитель Своих возлюбленных детей1 Всехвальный, доблестный учитель Тебе всех вверенных людей!.. КРЕСТ И ПЕСТ Часто в свете говорится - Уж не знаю почему, - Что _песта_ мужик боится, Что не страшен _крест_ ему. Да зачем нам обращаться К бедным русским мужичкам? Что над ними нам смеяться? _Пест_ не всем ли страшен нам? Вот купец _крестом_ клянется, Что товар его хорош; А увидеть _пест_ придется - Все продаст он ни за грош. Секретарь вас обдувает, Крест в свидетели берет, Что он дело ваше знает, Что оно '_вот так_' идет... Но лишь только приезжает Кто-нибудь туда с _пестом_, - Уж никто не обдувает И идет все чередом. Вор ворует на дороге, Не страшится он креста, Говорит хулы о боге, Лишь раскроет он уста... Но лишь только где узнает Полицейского с _пестом_, - Тотчас в страхе убегает С наворованным добром. Мужа доброго проводит Здесь коварная жена; Он неверность в ней находит, - Не сознается она... И клянется и божится, Со стены снимает _крест_; Но вдруг тише становится, Только лишь увидит _пест_. Вот должник душой желает Кредиторов обмануть, Страх _креста_ он презирает, Чтобы только их надуть. Но _пестом_ начнет лишь только Кредитор ему грозить, - Он, не медля уж нисколько, Сам приходит долг платить... Многих мы нашли б на свете, Не боится кто _креста_, Но об этом мы предмете Замолчим, боясь _песта_! Март - сентябрь 1850 г. МОЛИТВА Небесный отец! Да святится Твое имя в наших душах! Да царство твое водворится В колеблемых наших сердцах!.. Да воля твоя исполняться, Как на небе, будет у нас! Нам хлебом простым напитаться Дай, боже, на нынешний раз! Как мы, сколько можем, прощаем Долги и своих должников, Так, боже, с небес ожидаем Прощенья и наших грехов! Ты нас не введи в искушенье И освободи от лукавств! Все это в твоем есть владеньи; Твоя слава, сила и власть! 13 апреля 1850 г. ВЕЧЕРНЯ СТРАСТНОЙ СУББОТЫ Всю церковь мрачно облегает Креп черный - общей грусти знак, И грусть на душу навевает, И молится уныло всяк. Природа будто Стосковалась, С Христом страдания несла; И в тучах солнышко скрывалось... Природа пасмурна была... Диакон в черном облаченьи Пред плащаницею святой Кадит в немом благоговеньи, Поникнув горестно главой... Положен в гробе бесконечный! Владыка жизни мертв лежит! И смерти подчинился вечный! Какой ужасный, чудный вид!.. Но вот паремии читают - И радость сходит на людей: Пророки в них предвозвещают Величие царя царей! "Воскресни, господи, - запели, - Будь судиею на земли!" И будто ангелы слетели И нас на небо понесли!.. Так вдруг проникла в душу радость, Так сладки были те слова, Так неизведанная сладость Внезапно в сердце низошла! И песнь святая громогласно Под кровом храма разлилась; И чудно-радостно-прекрасно Отрада в душу пролилась... И черный креп уже снимают С паникадил и со свечей. Блестящий вид их открывают, - И радостен он для очей... Священник, дьякон одеянье Переменяют в алтаре И в белых ризах и в сияньи Выходят, взор стремя горе... О, как божественно прекрасен Для православных этот час! Труд рассказать это - напрасен; Да и не нужен тут рассказ... Святое чувство затаите Во глубине своей души. Ни с кем об нем не говорите, И наслаждайтесь им в тиши!.. И что же? В этот миг блаженный И солнце вышло из-за туч; Открыло лик свой сокровенный, К нам посылая светлый луч. И наша радость возрастала, И наше счастье все росло; И сердце горесть забывало, Веселье в душу низошло. И все с веселием молились, Взывая к богу своему: "Страстям твоим мы поклонились И воскресенью твоему Днесь поклоняемся, спаситель!" Так в сердце к богу всяк взывал И к слову "умер искупитель" - "Христос воскресе" прибавлял. 22 апреля 1850 г. * * * Раз по волнам В струях реки Везде - туда-сюда - мелькали челноки С гребцами удалыми, Веселыми, живыми... Пестрела лодками река, Все были веселы и рады (Хотя она - заметить надо - Весьма неглубока). Но вот - По этой самой речке Плывет (На самом меленьком местечке) Большая барка с грузом страшным... Как великан, она меж лодками идет И с мужеством бесстрашным Все подвигается вперед. Идет, идет... и вдруг остановилась... - Что с ней случилось?.. - Что за беда? - С ней не бывало никогда Такова Несчастья злова. Все начали шуметь, браниться и кричать, Друг друга понукать, А барка все не подавалась И с мели не снималась... А лодочки опять По речке начали шнырять... И стали лодки все над баркою смеяться: - Вперед тебе урок, Не будешь в мелизну соваться: Тебе там не пройти, где плавает челнок. Мы - дело ведь другое: Большому ж кораблю и плаванье большое. 22 мая 1850 г. * * * Все мрачно и темно, И ветер свистит; Лишь в комнате томно Лампада горит. Во мраке мерцает Она лишь одна; И тьму проясняет Немного она... Порою так темно И в сердце моем, Лишь веры свет томно Светлеется в нем. И в мраке мерцает Лишь веры светоч И мне проясняет Душевную ночь... 22 мая 1850 г. ОПТИЧЕСКИЙ ОБМАН Долго, долго странник заблудившийся Шел по безводной, песчаной степи. Наконец, усталый, утомившийся, Больше не мог он по степи идти. Весь изнеможенный, утрудившийся Зноем палящим и долгим путем, На песок упал он раскалившийся, В страхе, отчаяньи робком, немом. Зноем, жаждой мучимый все более, Он уже думал сейчас умереть, Больше все слабел он... и уж более Жажды палящей не мог он терпеть. Он в бесчувственность, оцепенение Несколько времени был погружен... Вдруг очнулся он при захождении Солнца - и счастливо был поражен... Май 1850 г. * * * Раз я темным, зимним вечером Захотел поуспокоиться От забот дневных и утренних. Отдохнуть лег на диван к себе И уснуть совсем хотел было, Но спать что-то не хотелося: Резвый сон бежал от глаз моих. И, как делать было нечего, Стал я слушать со вниманием, Как моей сестрице маленькой Нянька сказывала сказочки - Сказки дивные, старинные, Все про храбрых, сильных витязей, Про дела их молодецкие И про битвы богатырские Про сражения с полканами, С колдунами, с исполинами, И про прочие их подвиги, Все - достойные бессмертия... <Май 1850 г.> СТАРАЯ ПЕСНЯ Нас было две сестры... Его я полюбила... Он полюбил ее... и я... ее убила... Узнали это все... и прокляли меня... А он... убил себя, преступницу кляня... С тех пор не знаю я покоя никогда... Их призрак чудится мне всюду и всегда... И, кажется, они целуются так страстно... И в страшной ревности терзаюсь я напрасно!.. 14 июня 1850 г. ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ КОМАРА Давно ль этот грозный воитель Высоко и быстро летал? Давно ль этот льва победитель Свою всем победу жужжал? Давно ли своими крылами Он воздух легко рассекал? Давно ли парил он над нами И нам свою песню пищал?.. И вот - он теперь бездыханен; Его вдруг постигла беда. Недвижим лежит он и хладен, Как мертвый бывает всегда... С воздушных высот он спустился На чей-то возвышенный лоб, И только в него было впился, - Как по лбу вдруг щелкнуло: хлоп!.. И был совершенно раздавлен Комар наш щелчком этим злым И без погребенья оставлен Жестоким убийцей своим... В таком положеньи несчастный Найден на полу, мною был. Его жребий жалкий, ужасный В меня сожаленье вселил... Я вырыл могилку, простую, В нее мертвеца положил И ямку зарыл небольшую; Я долг свой чрез то совершил... Покойся же в мире, убитый! Теперь ты спокоен навек! В могиле холодной зарытый, Из ней ты не встанешь вовек!.. 3 июля 1850 г. ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ С восторгом на него глядел Я, как, задумчиво-спокойный, Он с важной думою сидел - Прекрасный, тихий, бледный, стройный... Как величав тогда он был, Как безыскусственно прекрасен! Как я его тогда любил! Как взор его был чист и ясен!.. Но двадцать лет прошло с тех пор!.. Вот он: глядит теперь Катоном; Строг, важен, холоден, не скор И нашпигован весь "законом". Он некрасив, румян и толст, Во всех движениях изыскан; Горб скрыл его прекрасный рост, Духами вечно он напрыскан!.. Где ж бодрость, свежесть, красота И все, что нас так веселило?.. Иное отняли лета, Иное ж в свете лишним было... 8 июля 1850 г. СМЕЛЫМ БОГ ВЛАДЕЕТ К ненастью, к ненастью Ворон кричит... К несчастью, к несчастью Сердце стучит... Вот черные тучи В небе ждут... "Нет, право, брат, лучше Челн нам вернуть!" "Все вздор говоришь ты; Действуй смелей!.." "Смотри, - угодишь ты В когти чертей!.." Так спорили в челне Два рыбака... Вот плещутся волны В край челнока... "Эй, нет, брат, - вернемся!" "К черту поди!.." "Куда ж мы несемся?.. Врат! Рассуди!.." "Бог смелым владеет!.." - Тот отвечал... Но ветр свирепеет, Вал набежал... Челнок утопает... Братья в воде. Река поднимает Волны везде... "Владеет бог смелым!" - Вдруг раздалось... Из волн реки тело Приподнялось... Все силы собравши, Брат один плыл И, к брегу приставши, Жизнь сохранил... Другой же, хватаясь Кой-как за челн, Все плавал, шатаясь, Ужаса полн... И вот, утомленный, Пьет он волну, И, валом сраженный, Канул ко дну... Бог смелых спасает! - Я повторю... Пусть всяк сохраняет Смелость свою!.. 20 июля 1850 г. ГРЕХ Он мне представлялся прекрасным, и добрым, и сладким, Пока я не слушал лукавых внушений его... Но вдруг он явился мне гнусным, ужасным и гадким, Когда я прельстился лукавым наветом его!.. 21 июля 1850 г. ЭЛЕГИЯ Я не знал ничего И спокойно гулял; А вдали на меня Тучи черные шли... Разразились они Над моей головой... Лишь тогда увидал Тучи я над собой... И с тех пор солнца луч Не светил для меня; И ненастье с тех пор Неизменно стоит... Постоянно с тех пор Я влачуся в грязи, И из туч не видать Солнца красного мне. 21 июля 1850 г. ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ Метко, звонко бьет о стекла Дождик проливной: На дворе уже все взмокло, Все в грязи густой!.. Небо в тучах. Солнце скрыто... Воздух влажен, сыр... Лужи по двору разлиты... Темен как-то мир... Мокрой курицей прямою Курица стоит И, поникнув головою, На себя глядит... Вот кухарка хлопотливо Кадочки тащит; С крыши дождик хлопотливо В кадки те бежит. Все так п_о_шло... Западает Н_а_ сердце тоска... Все так скуку нагоняет... Радость далека. 24 июля 1850 г. НА ЗЕМЛЕ И НА НЕБЕ Тучи п_о_ небу идут, В доме гости пир ведут... Вот грохочет в небе гром, Гости спорят за столом... В небе молния блестит, Шпагой гостя гость разит... Дождь из туч ручьем идет, Друг-убийца слезы льет!.. 31 июля 1850 г. * * * ...Любви младенческой, прелестной, Любви высокой, неземной... Все превратились в ожиданье... С волненьем тайным всякий ждет... У всех теперь одно желанье... Теперь всяк в будущем живет... "Когда же?" - "Скоро ли прибудут?" "Когда же их увидим мы?" "Здесь долго ли они пробудут?" Вот чем все заняты умы... Их ждут - и бедный и богатый, Их ждут - старик и молодой, Их ждет крестьянин бородатый, Их ждет и модник записной... Их ждет ремесленник, чиновник, Их ждет служитель алтаря, Их ждет купец, солдат, сановник, Любовью, верностью горя... Их ждут и женщины всех званий, Скорее видеть их хотят, И изо всех своих желаний Теперь одно они хранят. Все ждет, все ждет - и ощущает Заранее восторг святой. Все видеть их скорей желает И все стремится к ним душой... О, поскорее же придите! Нас всех обрадуйте скорей! Народ свой верный осчастливьте Воззреньем царственных очей. 1-2 августа 1850 г. * * * Весь город огнями блестит, Народ веселится, гуляет, На множество плошек глядит И сам обо всем рассуждает... Вот это не этак совсем... Не так и не этак другое... Здесь все не по нем, а меж тем Народу прибавилось вдвое!.. Но вот два часа уже бьет, И плошки, дымясь, погасают... Лениво уходит народ, И то, что бранил, выхваляет... 12 августа 1850 г. ГУЛЯНЬЕ 12 АВГУСТА В НИЖНЕМ НОВГОРОДЕ Сколько свету, сколько свету В нашем Английском блестит! Сколько песенок там спето! Сколько плошек там горит! Вот откос стоит над Волгой: Он огнями весь блестит. Плошек ряд - широкий, долгий, Там уставлен и горит... Но расскажем всё ab ovo * Мы читателям своим!.. Это будет им не ново, Но... но мы уж говорим. В Нижний Новгород прибыли К нам великие князья... (Вы, уж верно, выходили Встретить их, мои друзья!) Все с восторгом, восхищеньем Их встречать бегут, летят, С пылким, страстным нетерпеньем Видеть их скорей хотят!.. В пять минут - не больше, верно,- Площадь всю покрыл народ... Он с любовию примерной Появления их ждет... Вот коляска появилась: В ней царевичи сидят... Площадь криком огласилась; Все "ура! ура!" кричат... В фанатическом волненьи Весь народ кричит, шумит И в каком-то упоеньи За коляскою бежит. Но вот кони подъезжают Тихо, тихо ко дворцу. Их народ сопровождает, Идет к самому крыльцу. 13-28 августа 1850 г. * С самого начала (лат.). - Ред. * * * Тучи черные Ходят по небу, А печаль-тоска В ретивом сердце... Тучи черные Разразилися Проливным дождем С громом-молнией... Грусть-тоска моя Разрешилася Током в два ручья Горьких, горьких слез... После дождичка Прояснилося, И пропали все Тучи черные... И слезами грудь Облегчилася... Грусть-печаль мою Всю я выплакал... 17 августа 1850 г. ДВУМУЖНИЦА Оженился мужик, А чрез месяц набор... И забрили его, Он в солдаты попал... И на злых недругов Он пошел на войну, Долго бился с врагом На чужой стороне... Три почетных креста На груди у него... Три глубоких рубца На груди же видны... Прекратилась война, И солдаты идут - Иль к друзьям, иль к родне, Иль к жене молодой... Наш солдат, как и все, С нетерпеньем спешит И с восторгом в душе Ждет объятий жены... Но ее не нашел Он в деревне своей, А сказали ему, Что-де в город ушла. Там нашел он ее... Входит в горницу к ней... А у ней пир горой, Шумно гости сидят... И с замужством вторым Поздравляют ее: С мужем в мире, любви Ей желают прожить... Вмиг все понял солдат... Как шальной, закричал... Сокрушен и разбит, На пол грохнулся вдруг... Встрепенулися все... Молодая глядит И, увидевши, вдруг Побледнела как смерть. "О мой муж! О мой муж! - Закричала она, - Неужли это ты? Ненаглядный ты мой!" Причитать начала... Стала голосом выть... Разбежалися все, И расстроился пир... Вновь пошел наш солдат Государю служить, И всегда вперед всех На врагов несся он... Он бросался в огонь, Всюду смерти ища; Но и смерть от него Убегала, кажись... И сурово на всех Старый воин смотрел, И улыбки на нем Не видали никто... И, от всех удалясь, Часто он горевал, И катилась слеза На седые усы... И далёко, в глуши, Там безумная есть... То жена двух мужей Там лишилась ума... Ходит весь день она, Всюду мужа ища, И кричит, чтобы он Ей измену простил. 18 августа 1850 г. НЕДОВОЛЬНЫЕ Что это за чудо?.. Я не надивлюся... Люди постоянно Чем-то недовольны. У того нет _денег_, У другого _связей_, Третий горько плачет, Что _не знатен_ родом. Тот весь век горюет, Что его _талантов Не признали_ в свете Завистники люди. У того нет _места_, У другого _чести_, Третий недоволен Сварливой _женою_. Этого _не любят_, Тот обойден _чином_, Того _оскорбляют_, Тому _изменили_... А глядишь: в несчастьи Виноват он сам же, Оттого, что в жизни Ума не имеет... Отчего же это Никто не горюет, Что умом природа Его обделила?.. 24 августа 1850 г. ВЕСЕННЕЕ УТРО Утра свежее дыханье, И цветов благоуханье, И деревьев колыханье, Птичек легкое порханье, И на ветках щебетанье, Мрака ночи исчезанье, Звезд с луною померканье, Солнца красного восстанье, И природы всей молчанье - Все родит очарованье, Тихо-сладкие мечтанья... В душу входит упованье, И милей существованье... 26 августа 1850 г. ПРИ ЛУНЕ Я люблю, когда в природе Всюду мрак и тишина И когда в небесном своде Зажигается луна; Кротко, тихо, терпеливо В небе путь свершает свой И на землю молчаливо Луч бросает золотой. Сколько дум тогда родится!.. И серьезное с пустым, С пошлым умное дружится, И высокое с простым!.. Я тогда благоговею Пред величием творца, Дел считать его не смея И не видя им конца... И потом вдруг беззаботно Я любуюся луной... Наслаждаюсь безотчетно Ночи чудной тишиной... А потом - воспоминанье О воззваниях к луне, О рифмованных страданьях, О пылающем огне, Об ученых наблюденьях И об пятнах на луне, Об искусных объясненьях - Есть ли жители на ней... Дальше - дума, как лучами Светит чуждыми луна И поспешно как утрами Меркнет на небе она. Может быть, не потому ли Так грустна всегда она? Может быть, не потому ли Так печальна и бледна?.. Но вот облачко затмило Ненадолго блеск луны, И она чуть-чуть светила Средь полночной тишины. И тяжелою тоскою Грудь наполнилась моя, С омраченною душою Лег в свою постелю я... 25 августа 1850 г. ЖЕЛАНЬЕ СЛАВЫ Сердце молодое Просит, просит славы... Не дает покою, Хочет пить отраву... А того не знает, Что, будучи в славе, Человек гуляет По горячей лаве... А того не знает, Что блаженства слава Нам не доставляет, Что она - отрава... А того не знает, Что, добившись славы, Человек кидает Радости, забавы... А того не знает, Что для славы нужно, И не понимает, Что с ней гений дружен... А того не знает, Что кто славы хочет, Тот уж не гуляет, Дни не спит и ночи... Ничего не знает, Да и знать не хочет, Ум мой омрачает С утра до полночи... Что ни говорю я, Ничего не слышит, Горестно тоскуя, Только славой дышит... Что же - иногда я Думаю с собою: Приходи, родная, Хоть побудь со мною!.. Хоть бы посмотрел я, Что это за слава? Что она на деле - Счастье иль отрава?.. 26 августа 1850 г. ОСЕНЬ Уж воздух осенью дышал, Уж лист желтел и иссыхал И вниз с деревьев упадал Или по воздуху летал, Коль сильный вихрь его гонял... Рой птиц на юг уж отлетал, Наш край в ненастьи оставлял, Дождь чаще землю окроплял, Но уж ее не освежал... Ни зги глаз утром не видал: Седой туман все покрывал... Ряд туч уж солнце закрывал, Порядком холод пробирал; Грязь, дождь, туман не преставал, Пока снег зимний не напал... 2 сентября 1850 г. ТРУД Труд мой велик. За него долго, долго не мог я приняться... Начал его я не с ревностью жаркой, а с ленью холодной, Думая все, что он мне не по силам ничтожным прийдется... Скоро, однако ж, увидел я сладость трудов неусыпных, Скоро моим тяжким делом с любовью я стал заниматься... Быстро мелькали в труде проведенные дни и недели, Воспоминание сладкое мне по себе оставляя... Долго трудился я и совершенно был счастлив занятьем... Но наконец вот окончился труд мой, и сладкий и тяжкий, - И никакое перо не опишет того восхищенья, В сердце которое я ощутил в ту святую минуту, Труд мой давнишний - и сладкий и тяжкий - когда был окончен... Эта минута меня за труды все вполне наградила... Боже! О, если б минут таких в жизни побольше бывало!.. 4 сентября 1850 г. УЧЕНАЯ ЖЕНЩИНА Как осеннее утро, туманна она, Философии немцев вполне предана... Отвлеченным наукам она учена И субъектов, объектов различных полна. Нет возможности час просидеть вместе с ней, Видеть взгляд гелертерский прелестных очей, Слышать милые звуки туманных речей И не чувствовать страсти и жалости к ней!.. Как мила и добра! Всяк ее бы любил, Если б голос сердечный доступен ей был, Если б взгляд ее больше душе говорил, Если б вид философский сердец не страшил... Нет, ученая дама совсем не умна; Философия ей никогда не нужна... Только всех от себя оттолкнет ей она, Только будет для всех и жалка и смешна!.. 8 сентября 1850 г. ЭПИГРАММА Ты шутишь зло и сразу поражаешь; Зачем же двадцать раз ты шутку повторяешь? 10 сентября 1850 г. НАСМЕШКА Я не люблю, я сожалею, Когда смеются над глупцом; Я сострадание имею К тому, кто обделен умом; Кто за насмешку сам насмешкой Не в состояньи отплатить; Кто в свете движется, как пешка, Себя не может защитить... По мне - все это очень схоже С тем, как разбойник нападет, Когда в беспечности прохожий Леском повечеру идет... Зато - как рад я, если прямо Враля, педанта, гордеца Заденут ловкой эпиграммой И опозорят, как глупца!.. Вот прямо рыцарское дело: Порок казнить, изобличать, Или с врагом бороться смело, А не на слабых нападать... 10 сентября 1850 г. ОДА ГОРАЦИЯ Ad se ipsum * О, заблуждал я, заблуждал, Средь нашей мудрости безумной, Когда богов не уважал В душе беспечной, вольнодумной! Теперь я должен изменить Свои все мысли и желанья, Вновь той дорогой проходить, Которой шел я без сознанья... Сейчас Юпитер, облака Разрезав молнией блестящей, Вдруг в ясном небе сдалека Пустил коней своих гремящих. И колесницу вдруг промчал, И неподвижный берег дальний, И на водах восставший вал, И Стикс, угрюмый и печальный, И ненавистные места - Ужасная обитель ада, И Атлантиды берега - Все содрогнулось от удара. О да, бог силен унижать То, что недавно возвышалось, Блеск знаменитых потемнять И обнаружить, что скрывалось. Так, гордый дух унизив мой, Ужасным грома грохотаньем Судьба смеется надо мной, Мое увидя состоянье. 13-14 сентября 1860 г. * * * Нет, плохо писать _на заказ_, Когда вдохновения нет: В такой прозаический час Глядит прозой каждый предмет. Тогда ни крестом, ни пестом Не выжмешь стиха из башки, И как ни работай умом, Глядишь - не _стихи_, а _стишки_... И рифмы никак не найдешь, Стиха не составишь из стоп, Напрасно перо изгрызешь, Напрасно протрешь себе лоб... К чему ж на заказ нам писать?.. На это есть много причин - Но все о них строго молчат... Зачем же начну я один?.. 14 сентября 1850 г. ЖЕЛАНИЕ Как бы я имел Силу крепкую, Молодецкую, Богатырскую! Как бы я имел Коня доброго, Моей силою Укрощенного! Как бы я имел Друга верного, Неусыпного, Неподкупного! Как бы я имел Много золота, Чиста серебра, Дорогих камней! Как бы я имел Столько разума, Чтоб с добром своим Мог управиться!.. О, тогда б я жил Припеваючи И на сей земле Был бы счастливым! А о будущем Постарался бы Умолить творца Милосердого, Чтоб помиловал Меня, грешного, И не воздал мне По грехам моим!.. 15 сентября 1850 г. ДОГАДКИ Ночь темна... На небе тучи Лунный свет заволокли, И, взвевая прах летучий, Ветер ходит по земли... Всюду тихо, всюду темно, Все во мраке мирно спит, Лишь в одном окошке скромно Точка светлая блестит... Неподвижно, постоянно, - Вот три ночи вижу я, - Зажигается там рано, До утра горит свеча... Для кого же свечка эта? Для кого горит огонь? Отщепенец ли от света Богу молится при нем? Или в сотый раз считает Свое золото скупец? Иль на счетах вычисляет Барыши свои купец? Математик ли счисляет, Сколько к небу от земли? Честолюбец ли мечтает Планы выполнить свои? Иль, бояся запрещенья Строгой матушки своей, Дочь сидит без утомленья За романом средь ночей?.. Иль ремесленник трудится, Чтоб насущный хлеб достать? Иль художник не ложится, Идеал свой чтоб создать?.. Иль писатель горемычный Третью ночь перо грызет? Или критик непривычный Раз десятый книгу чтет?.. Или нищий умирает, Всеми брошен и забыт? Иль богатый жизнь кончает, Сытным ужином убит?.. И так далей, и так дале Понеслись мечты мои, И предела не видали, И вперед летели, шли... Долго думал и гадал я, Одного не отгадал: То картежник, как узнал я, В карты ночи все играл... 9 июля - 22 сентября 1850 г. НЕЛЕПОСТЬ Что ты не лжец - ты уверяешь; Но ты себя опровергаешь: Что ты не лжец - ты уверяешь, А сам нелепость утверждаешь, А именно: что ты не лжец - ты уверяешь... 22 сентября 1850 г. КВИТАНЦИЯ Не люби ты меня, Позабудь ты меня; Позабудь, что я был, Что на свете я жил... Пусть чужой я тебе, Незнакомый тебе; Ты ко мне не ходи, На меня не гляди. Уничтожь все сейчас, Съединяло что нас... Мы менялись кольцом, Мы менялись крестом. Крест, кольцо ты сними, Уничтожь, разломи! Изорви, истерзай, Искроши, изломай! Моих локон волос Ты сожги или брось. Также письма мои - Изорви иль сожги!.. Я делился с тобой И умом и душой... У тебя все, что есть, Ум, богатство и честь, И чины и друзья - Все, все дал тебе я. Без меня б ты пропал, Был не то бы, что стал. Так отдай все, что есть: И богатство, и честь, Ум, чины и друзей - Все отдай мне скорей, И мы квиты с тобой, И ты чист предо мной. Не люби ты меня, Позабудь ты меня!.. 22 сентября 1850 г. СОН Однажды я взял себе в руки книжонку пустую, И скоро меня посетил благодетельный сон... Уснул я и вижу сон чудный: что в тьму я густую, Под землю, невидимой силою был пренесен... Все было во мраке, и я ничего не видал. И долго я молча один неподвижно стоял. Но вдруг мне открыты глаза неизвестною силой, И кто-то сказал мне: смотри - вот здесь Лета-река... И мне вдруг представился вид запустенья унылый... И тени в воде, хотя я не видал челнока. Все тени карабкались, плыли и бились в воде... Из страшной реки убежать нельзя было нигде... Тонули, но все-таки книжки из рук не пускали, Которые крепко все тени держали в руках, И с книжками вместе несчастные все утопали, Навек сокрывалися все - реки адской в волнах. 29 августа - 23 сентября 1850 г. К НЕРАЗРЕЗАННОМУ ЖУРНАЛУ ...Разрезывать ли мне твои листы? Что обещают мне твои страницы? Изображенье ли столичной суеты, Или поездку за границу? Или уездный мелкий городок, Иль сельской скуки описанье? Представишь ли ты мне наказанный порок, Иль добродетели страданье? Иль о преданьях старины Разговоришься ты со мною? Иль о делах родной страны Польешься речью медовою? Иль просто ты представишь мне Житье людей большого света, Чиновника, любви в огне, Или мундир и эполеты? Иль будешь книги новые ругать? Или иметь к ним снисхожденье? Мораль ли дашь ты мне читать? Роман ли - нравов развращенье? Найду ль полезное в тебе Иль просто болтовню пустую?.. Авось!.. Начну читать! Угодно, знать, судьбе! А что-то недобро я сердцем чую!.. 23 сентября 1850 г. ПРИМЕР ГАЛИМАТЬИ Растут два камня перед тучей, Покрыты молнией летучей; Они, как дерево, блистают, Чрез реки жесткие летают, Являя всюду темноту И опускаясь в высоту. Здесь смысла здравого искали, Но вдруг, разбитые, упали... О, если б вы им помогли - И каплю смысла здесь нашли! 25 сентября 1850 г. * * * Не говорите, что певец Богат небесными дарами, Что он сбирает дань с сердец Своими звучными стихами. Поэту деньги не нужны, Но важны денежки для света, Поэты ж в свете жить должны; Так нужны деньги и поэту. Итак, ты презирать не смей Того, кто просит в награжденье Лишь только несколько рублей За все свои стихотворенья! 29 сентября 1850 г. БЕСК-МУ Не говори, что для певца За труд свой плату брать не должно, Что часть его - пленять сердца, А не корыстью жить ничтожной. Не говори: певец богат Богов священными дарами! Ужель не знаешь ты, мой брат, Что сыту, быть нельзя стихами? Ужель, по-твоему, певец Живет одним воображеньем? Ужель всегда стихов творец Одет и сыт своим твореньем? Ужель доселе ты не знал, Что нужны средства для поэта, Его талант чтоб возмужал И лучше видим был для света? Ужель не знал ты и того, Что гений выше все стремится, Что нет предела для него, Нет места, где б остановиться? Скажи ж, что сделает поэт, Коль бедность горькая случится, При самом первом шаге в свет Не даст уму его развиться? Без средств и гений не творит, Без средств погибнет он для света. И часто бедностью убит Бывает весь талант поэта. 29 сентября 1850 г. * * * Есть такое время в жизни человека, Когда все немило, все так страшно скучно, Когда не желаешь ни за что приняться, А за что возьмешься - все из рук валится. В сердце как-то смутно слышится желанье Чего-то иного, что понятно сердцу, Но что невозможно выразуметь ясно, Высказать языком, выразить словами. И душа болеет, мучится и рвется, Темное желанье уяснить стремится, И за все берется, но успокоенья Ни в чем не находит, что ни начинает. От тоски душевной слабеет и тело, Голова кружится, сердце изнывает... Поневоле в это время пожалеешь, Что на свет родился для тоски и горя... И еще тяжелей на сердце ложится, Как громадный камень, грусть-тоска лютая... И все блага мира немилы, противны... И, как из темницы, дух куда-то рвется... 30 сентября 1850 г. ДУМА У пышной гробницы В раздумьи стоял я И думал о людях, О жизни, о смерти... Не все ли окончим Мы путь земной жизни? Не все ли мы равны, Лежа на кладбище?.. Зачем же так гордо Меня смерял взглядом Один провожавший Роскошный гроб этот? Зачем же и я сам Взглянул так надменно На старца, который Мне не дал дороги? Зачем тот, кто ныне Лежит в этом гробе, Недавно так гордо Со мной не прощался? Зачем нашу ссору Унес он на тот свет? Ужель и за гробом Меня не простит он? Его ж я прощаю От чистого сердца... С горячей слезою Молюсь о нем богу. 1 октября 1850 г. ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ Иссохшими, желтыми листьями В саду все дорожки покрыты... Шумят они грустно и жалобно, Когда их ногой попираешь... И с шумом печальным летят они, Куда ветр осенний их гонит... А ветр завывает так яростно, Так злобно свистит на раздольи!.. И голые сучья древесные Тоскливо так смотрят на листья, Кружатся которые около, Жалея о древе родимом... И грустно становится на сердце При взгляде на эту картину... С гармонией бури сливается Тоска раздраженного сердца. 3 октября 1850 г. НАДЕЖДЫ Еще я на заре моей жизни... Еще много надежд у меня. Я могу быть полезным отчизне, У меня в душе много огня. Только дал бы здоровья мне бог, Только б зренье осталось при мне, Я бы пользу доставить всем мог, Благодарными все были б мне. Я предчувствую - я не могу, Как и все, свою жизнь провести, Я быть выше и лучше могу, Я могу вперед многих идти. Неужли бог меня одарил И умом и моим прилежаньем, Для того лишь, в толпе чтоб я жил Своего превосходства с сознаньем. Нет, я буду полезен и нужен отчизне... Нет, не сгиб я, и люди прославят меня!.. Еще я на заре моей жизни, Еще много надежд у меня!.. 6 октября 1850 г. * * * Все лучшие мысли приходят мне в голову В таинственной, чудной ночной тишине. В то время слетаются в сердце мечтания, Тогда вдохновенье нисходит ко мне. Широко и смело летает фантазия, И ум мой так светел, и ясен, и тих, И в сердце мелькают любимые образы, И прошлую жизнь мою вижу я в них. В то время уж нет для меня настоящего, Одним лишь прошедшим живу я тогда, Или же порою мечтаю о будущем, Действительность позабывая всегда. И вижу я милые сердцу видения Средь чудной таинственной ночи тиши... В то время нисходит ко мне вдохновенно, И в звучных стихах льются чувства души. 7 октября 1850 г. СОМНЕНИЕ В душе моей борются чудно Презренье и дружба к нему. Из них избирать сердцу трудно, И нету покоя ему. То сердцу представится ясно Поступок бесчестный его... И сердишься, злишься ужасно На злого врага своего. То вдруг на прошедшее взглянешь, И сердцу представится друг... И все извинять ему станешь, И с ним примиряешься вдруг... То снова врага в нем увидишь, То другом его признаешь... И выхода снова не видишь, Прямого пути не найдешь... И сердцу решение трудно, И нету покоя ему... В душе моей борются чудно Презренье и дружба к нему. 9 октября 1850 г. * * * Люблю я в часы полуночи Скитаться по улицам темным... И нравится мне то молчанье, Которое царствует всюду В таинственный час полуночи, И как мне бывает приятно, Что я ни души не встречаю, Что тихо везде, как в могиле, Что света нигде я не вижу - Лишь месяц на небе сияет. Но больше еще мне приятно, Что люди все сну предалися, Бессилье свое сознавая, Лишь я один бодро противлюсь И с мужеством сон отгоняю. И с радостью в полночь хожу я, Как злого врага победитель, Как высший, чем прочие люди... И весело так мне, когда я Ночей нарушаю молчанье... И улицей гордо иду я, Шагов своих эху внимая. 15 октября 1850 г. * * * Нагие когда дерева Печально и грустно стояли, Когда пожелтела трава И листья по ветру летали, Когда отцвели все цветы, Природа все чахла, томилась, Теряя свои красоты, А буря все выла и злилась, - В то время на сердце тоска, Как камень тяжелый, ложилась, И радость была далека, И сердце к чему-то стремилось. Тогда лета было мне жаль, Как будто чего-то родного; В душе водворилась печаль... И лета хотелося снова... И долго так было со мной: Надежда крепила желанье... С тоскливой надеждой дух мой Ждал лета второго восстанья. Но скоро мороз оковал Ледяною цепью все воды... На землю снег зимний напал, Лице убелилось природы. Деревья все иней покрыл Одеждою белой, пушистой... Она при сияньи светил Блестит в переливах волнистых. И желтые листья с травой Под снегом давно схоронены, Над ними метелицей злой Из снегу холмы нанесены... И сердцу не так уже жаль Давно промелькнувшего лета... Из сердца уходит печаль, И грусть, и тоска злая эта... Пока нам надежда была, То сердце надеялось, ждало... Когда же зима уж пришла, Тогда ожидать перестало... И лета теперь уж не ждешь, В зиме уж приятность находишь... И бодро по снегу идешь, С весельем по холоду бродишь... Со мной так бывает всегда: Когда есть надежда, я рвуся... Но нету надежды когда, Безмолвно судьбе предаюся. 18 октября 1850 г. ВЕТРЫ БУЙНЫЕ, ДОБРЫЙ МОЛОДЕЦ (Подражание народным песням) Что не ветры, ветры буйные Разгулялись, расходилися; Что не буря, непогодушка Разыгралась, распотешилась... Расходился добрый молодец, Прогневившись на жену свою, Что жена - раба ничтожная - Невзлюбила добра молодца, А взлюбила друга милого... Рвет и мечет все во гневе он, Говорит ей гневным голосом: Ты зачем, жена - раба моя, Невзлюбила добра молодца, Полюбила друга милого, Моего злодея кровного?.. Не тростинка гнется в три дуги, Наклоняется к сырой земле, Во все стороны шатается, О пощаде ветру молится... То жена - раба ничтожная - Умоляет добра молодца О пощаде, о прощении, Наклоняет свою голову, Ему в ноги, в землю кланяясь... Буйный ветр щадит тростиночку, Усмирен ее покорностью... Не таков наш добрый молодец: Не внимает он молениям... Три денька прошло: тростиночка Все росла, росла по-прежнему. На кладбище ж через три денька Еще новый труп прибавился... 20 октября 1850 г. ВЫСОКОПАРНОМУ УЧЕНОМУ Ты хочешь ум свой показать В высокопарном разговоре, Но можно ль что-нибудь понять В мудреном слов твоих наборе?.. И как же смертные узнают - Ты всех умней иль всех глупей, Коль ничего не понимают Из темных всех твоих речей?.. 22 октября 1850 г. ОТВЕТ К чему мне твои сожаленья? К чему мне советы твои? В участьи к чему уверенья И клятвы в сердечной любви? Не словом холодным участье Ты выразить мог бы ко мне... Совет не поправит несчастья, Не может дать счастия мне!.. Словам же твоим изменяют Все взгляды и жесты твои... Невольно они выражают Всю тайную радость души... К чему же со мной притворяться? Ужель я не знаю тебя? К чему обо мне сокрушаться, Меня от души не любя? Уж лучше б ты прямо смеялся В несчастьи моем надо мной, А не вероломно ругался Над тяжкой моею бедой!... Простое твое вероломство Тебе б я охотно простил... Но низкое это притворство Уж выше терпенья и сил. Теперь я тебе объявляю, Что я презираю тебя... Участье твое отвергаю, Тебя всей душой не любя. 22 октября 1850 г. МИГ СЧАСТИЯ Я в жизни тогда лишь счастливым бываю, Когда на свободе поплакать могу... И только то время счастливым считаю, Когда по щекам моим слезы бегут... Тогда облегчаю я душу свою, Когда свое горе в слезах изолью... И на сердце станет так чисто, легко, Тоска улетит далеко, далеко. 22 октября 1850 г. ДОРОГАЯ ВОЛЮШКА Вырвалась птичка из клеточки, Быстро летит по поднебесью, Счастьем своим наслаждается, Божиим миром любуется Пробует слабые крылышки, С гордостью в воздухе плавает... То в вышине закружится вдруг, На землю ринется, падает... То чуть не к солнцу поднимется, То полетит прямо, прямо все... Но уж беда угрожает ей... Вьется над нею уж коршун злой: Жизнь милой птички в опасности... Вот и она, знать, заметила: Вдруг заметалась тоскливо так, Вдруг так полет свой усилила... Вот уж открыто и он за ней Начал летать и преследовать... Вот уж она истощается, Коршун почти уж нагнал ее... Вот ее прежняя клеточка: В ней еще можно спастися ей... Но прочь летит неразумная, Чтоб не попасться в неволю вновь, И тут же жизни лишилася - Коршуну в когти попалася... Не вырываться бы пташечке Из безопасной бы клеточки... Не вылетать бы на волюшку, Ей бы не жертвовать жизнию... 29 октября 1850 г. ЭПИТАФИЯ ДОКТОРУ Он всех вылечивал, кто за визит платил. Себя ж по той причине уморил, Что за визит себе платить он позабыл. 29 октября 1850 г. ПРОСЬБА Прошу - оставь его в незнании блаженном О том, что он и жалок и смешон... Пусть для него, как смерть, то будет несомненным, Что он всезнающ и умен. Пусть проведет всю жизнь свою в незнаньи О том, что он за человек... Пусть в этом счастливом очарованьи Останется на весь свой век. Поверь мне - верно положенье: Счастлив не знающий о глупости своей! Оставь же ты его в приятном обольщеньи. Прошу - не помрачай его счастливых дней!.. 2 ноября 1850 г. ИМПРОВИЗАЦИЯ О, как бы желал я такую способность иметь, Чтоб всю эту библиотеку мог в день прочитать. О, как бы желал я огромную память иметь, Чтобы все, что прочту я, всю жизнь не забыть. О, как бы желал я такое богатство иметь, Чтоб все эти книги себе мог купить. О, как бы желал я иметь такой разум большой, Чтобы все, что написано в них, мог другим передать. О, как бы желал я, чтоб сам был настолько умен, Чтоб столько те я сочинений мог сам написать... 2 ноября 1850 г. ПРЕДЧУВСТВИЕ Ноет, ноет сердце, Ноет ретивое, В будущность глядится, Чует что-то злое. Чует, слышит сердце Какое-то горе, Чует, слышит бурю На житейском море... Будущность таится В мрачном отдаленьи... Чует ее сердце В темном разуменьи... Из души невольно Вырвется молитва, И невольно скажешь: Господи, помилуй!.. 3 ноября 1850 г. МИГ ДОСАДЫ О поэт мой, поэт! Знаешь ты или нет, Как коварен весь свет! Каково не жалеть Вдохновенных речей Для прелестных очей, Для великих мужей, Для любезной своей, Иль добро воспевать, Восхвалять, прославлять, Иль порок порицать, И разить, и карать? Сколько счастливых дней В краткой жизни своей Тратил ты для людей - Беспокойных детей! Тебе ж дали они Лишь проклятья одни... Так и ты их кляни За те прошлые дни, Что сгубили они... Прокляни!.. Прокляни!?. 15 ноября 1850 г. ПОЭТУ, ПРОКЛИНАЮЩЕМУ СВЕТ Недалеко уедешь ты с проклятьем, Немного им возьмешь ты у людей: Проклятия твои тебе не будут счастьем, Но только сделают тебя еще смешней. 15 ноября 1850 г. ВОСПОМИНАНИЕ Чем-то высшим себя он считал, И всегда он меня презирал... И теперь не пойму я - за что, Но, бывало, никто и ничто Не сведет его вместе со мной. И надменный, холодный, сухой, Даже грубый, невежливый тон Был ответ на учтивый поклон, На сердечный, радушный привет. Он с презреньем глядел на весь свет, Он смеялся над всем, что в нем есть, Он не мог ничего перенесть, И когда кто его оскорблял, То уж верного мщения ждал... И далеко теперь он от нас, Но его вспоминал я не раз. Занимает он мысли мои, Хоть во мне к нему нету любви. И я часто стараюсь решить, Что в самом себе должен он быть? Но не мог я решенья сыскать, Но не мог я наверно узнать, Что за мысли в себе он питал, Почему он меня презирал, Почему так надменен он был, Почему никого не любил? Ничего я не мог отыскать!.. А желательно было бы знать, Почему так себя он держал, Почему он меня презирал? 16 ноября 1850 г. ПРИЗНАНИЕ Желанье петь, порывы вдохновенья Периодически находят на меня. Иной раз так и льются песнопенья От жара сильного сердечного огня... А иногда сидишь весь вечер за стихами, Напрасно мучишься умом, Упорно борешься, как с лютыми врагами, С цезурой, рифмою, стопою и стихом. Напрасно силы напрягаешь: Упрямы лютые враги!.. Напрасно в горести взываешь: О Аполлон! О муза! Помоги! 16 ноября 1850 г. * * * Он весь вечер на что-то сердился, На меня исподлобья косился; Был угрюм и задумчив весь вечер, Говорил всё несвязные речи... А природа цвела и блистала - А луна так приветно сияла... И в лесу соловьи распевали... И кузнечики в травке стучали... Ветерок повевал так прохладно... В сердце было легко и отрадно... Только он все сердился весь вечер, Говорил всё несвязные речи... Декабрь 1850 г. ОСЕННЯЯ НОЧЬ Один я сидел у окна, А ночь была страх холодна!.. А месяц на небе сиял, А я все сидел да мечтал... Мечтал о предметах высоких, Об истинах думал глубоких, Высоко умом поднимался, Далеко фантазией мчался... А ветер осенний буянил, Петух на насесте горланил, Деревья шумели уныло, Собака так жалобно выла, Лакей мой так мерно храпел, На улице кто-то так пел... Мой кот про себя так мурлыкал, Уныло так маятник тикал... И в комнате было так душно, В природе так мрачно и скучно... Но я ни на что не смотрел; Но я все с мечтами сидел, Мечтал о предметах высоких, Об истинах думал глубоких... А ветер так нагло буянил, Петух так досадно горланил... А храп раздавался так мерно, На улице пели так скверно... Декабрь 1850 г. МЫСЛИ ПОЭТА Много звезд на небе Светит по ночам. Много водных капель В море без границ. Много есть песчинок На брегу морском. Много у поэта Мыслей в голове. И как звезды в небе, Так они блестят. И как волны в море, Так они текут... И как ветр песчинку, Люди гонят их. 28 января 1851 г. БАЛЛАДА Молния пышет на небе, Гром потрясает всю землю, Все с набожным страхом крестятся. Но злодей не боится грозы - В этот час он творит преступленье. Вдруг гром... и злодей задрожал, И выпал из рук наточенный нож, И без чувств повергся на землю убийца. И прочистилось небо, и солнце взошло... Чирикают птички... В природе веселье везде. Но убийце ночному радости нет... Все слышится грохот грома ему... Все видится грозный молнии блеск... И в отчаяньи страшном сошел он с ума И от думы ослеп и оглох... И сидит в сумасшедшем он доме теперь... Он спокоен... Но только во время грозы Всегда начинается бешенство с ним... 28 января 1851 г. ПРОЩАНЬЕ Прощенье, брат мой, - дай мне руку На долголетнюю разлуку! Пусть прекратится навсегда Закоренелая вражда, Какую ты питал ко мне, Какую я питал к тебе! Теперь с тобою разлучаясь, От всей души с тобой прощаюсь. Теперь нам нечего делить: Мы не увидим, может быть, Друг друга больше в этом мире; Так разойдемся же хоть в мире, Коль не дал бог нам жить в любви, Коли вражда у нас в крови Всегда друг на друга пылала, Нас друг на друга восставляла... Прости же мне теперь мученья, Какие я тебе принес; И я прощаю огорченья, Мне горьких стоившие слез. Прости же, враг! Прости же, друг! Теперь пожатье наших рук Пусть примиренье довершит, Пусть в нас вражду искоренит. 11 февраля 1851 г. П. Л. Нижегородское слово, французское слово, Слово латинское, слово славянское, слово немецкое - Просто смешенье языков в речи у него!.. Немцам, французам, римлянам, русским - равно Всем должен быть разговор его пестрый понятен, А между тем ни один хорошенько его не поймет!.. 6 марта 1851 г. П. Л. Лишь успел он своей головою тряхнуть, Как увидел я всю его гордость и спесь, Как я понял, что он не сойдется со мной: Надо льстить и во всем угождать этим людям, Извиваться пред ними на всякий манер; А в себе еще я этих свойств не открыл, И дай бог, чтобы их никогда не открыть! 6 марта 1851 г. ПЕРЕД СВ. ПРИЧАСТЬЕМ Не стыд в грехах своих признанья Перед своим духовником; Не тяжесть горького сознанья Пред строгим совести судом; Не страх земного наказанья, Не страх небесного суда; Не недостоинства сознанье Мне сердце тяготит всегда, Когда к святому причащенью Приготовляться я начну И с сердцем, полным умиленья, К пречистым тайнам подхожу. Языком смертного то чувство Не может выражено быть; И тут ни гений, ни искусство Ничем не могут пособить. А между тем с благоговеньем, С печально-радостной душой, С надеждой, верой и смиреньем Взираю на сосуд святой. С священным страхом приступаю, С благоговеньем и мольбой, И обновляюсь, оживаю Своей восторженной душой. 5 апреля 1851 г. НА ПРИМИРЕНЬЕ ПОСЛЕ ДОЖДЯ Ясное небо... Крепкая дружба. Черные тучи... Мрачные мысли. Молния с громом... Бранное слово. Дождик проливный... Слезы ручьем. Свежесть природы после дождя... Мир со врагами после тех слез... . . . . . . . . . . . . . . . . . После беды лишь знаем мы счастье, Лишь после бури вёдро приятно, Лишь после ссоры ценим мы мир... 21 мая 1851 г. БУДУЩЕЕ Безотрадно, мрачно в будущность гляжу, Утешенья в ней ни в чем не нахожу. Лишь препоны и препятствия одни, Лишь тяжелые, мучительные дни Ждут меня толпою мрачной впереди... И спирается дыхание в груди, И на сердце грусть тяжелая падет, И слеза из глаз потухших потечет. На душе вдруг станет больно, больно... Сердце бедное сжимается невольно... . . . . . . . . . . . . . . . . . Но на битву я готов с судьбой!.. С ней я выдержу смертельный бой! Я в броню терпенья облекусь, Истины мечом вооружусь И с сознаньем правды и добра Буду жить и завтра, как вчера. Прежним мыслям я не изменю, Не поддамся ни железу, ни огню! Выдержу без страха испытанье, Вытерплю все муки и страданья... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Пусть паду в борьбе своей неравной Смертью храбрых - счастливой и славной! Но великий дух свой покажу, Защищаясь, душу положу, Не желаю ничего себе, Но без бою не отдам судьбе!.. 26 мая 1851 г. ВЕЧЕР 26 МАЯ 1851 г. В небе ни тучки, ни звездочки... Лишь месяц на землю глядит... А здесь - на земле - так спокойно все, Так ясно и тихо везде... На дереве лист не шелохнется... И пыль по земле не летит... И воздух в таком равновесии... Река так спокойно бежит. С природой как будто в согласии И наш православный парод. Никто не нарушит молчания - Ни криком, ни словом одним. Никто не проходит по улице, Никто не проедет по ней, Как будто природы молчание Нарушить не смеет никто. Не видно на небе ни звездочки, Не видно нигде огонька. Лишь светит светило небесное, Небесный святой огонек. И сладостно сердцу разбитому Молчанье земли и небес. И чудное в душу спокойствие В те чудные льется часы. 26 мая 1851 г. МЕЖДУ ТОВАРИЩАМИ Опять и опять я сердит, Опять ни на что ее смотрю, И холоден вновь, как гранит, И страшною злобой горю. И злобу в душе затая, С тяжелой улыбкой презренья, Слова чуть кидаю им я, С презреньем прошу извиненья. С презреньем их благодарю, Гордо на вопрос отвечаю, Со всеми гордо говорю И их ни во что поставляю. И счастлив и злобно я рад, Смотря, как они на меня С досадой и злостью глядят, Меня беспощадно браня. Но больше и злобней я рад, Коль случай найду посмеяться И видеть, как жалко глядят И сколько меня все боятся. 30 мая 1851 г. 20 ИЮНЯ 1851 г. Ужасный жар!.. Совсем нет мочи; Нет сил заняться чем-нибудь!.. Как рая, ждешь прохладной ночи, Чтобы от зноя отдохнуть. И с телом дух ослабевает... И в сердце чувство замерло; Ум ничего не понимает, Душа не хочет ничего. И мысль и чувство цепенеет... И нападет такая лень... Самосознание слабеет - И ходишь сам не свой весь день... От зноя мучишься жестоко, Нигде прохлады не найдешь - И вспомнишь кейф сынов Востока, Его поэзию поймешь. 20 июня 1851 г. МОЛИТВА ЗА СЕБЯ О, дай, молю, о, дай мне, провиденье, До поздней старости дожить, И всех надежд моих увидеть исполненье, И все труды мои свершить! Молю, дай пережить мне увлеченья Годов кипучих молодых! О, дай увидеть мне конечное решенье Сомнений тягостных моих! Я не хочу считать существованье Числом пирушек и побед; Хочу я приобресть познанья И воле дать неложный свет. Хочу по смерть мою работать и трудиться, Пока могу полезным быть, И лишь когда мой дух всех сил своих лишится. Желаю в мире я почить... 21 августа 1851 г. УТОНЧЕННЫЙ ВКУС Что вкус твой утончен, Ты говоришь неложно... И даже слишком тонок он, Так, что его приметить невозможно... 21 августа 1851 г. ПРОБУЖДЕНИЕ К ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Ум мой заснул... Не поет моя томная муза... Не пробудила ее ни весна своим свежим весельем, Ни пышное лето полной красою своей. То ли она в наслажденьях и счастьи забылась, То ли от жгучих лучей палящего солнца ослабла, То ли избыток горячего, сильного чувства ей не дал Выразить словом то чувство, вылить его на бумагу. Как бы то ни было, летом почти ничего не писал я, Вовсе оставил почти и перо я и лиру на лето. Разве холодная, бурная осень заставит меня Снова приняться за труд, и в осенние длинные ночи Снова меня посетит вдохновенье поэта, и снова Буду я мерные строчки писать, замыкая их рифмой. Разве тогда, а теперь не могу - извините: Рифмы, и мера, и склад из-под пера убегают, - И в летние, жаркие дни бегать за ними невмочь. 4 сентября 1851 г. ОДИН ИЗ МОИХ ЗНАКОМЫХ В своем лице он представляет Прямой образчик бурсака. Напропалую он гуляет, Обдуть готов он простака. Везде он смел, везде развязен, Везде по-своему умен; Он ни хорош, ни безобразен, И сыт и пьян по горло он. Во всяком обществе найдется Он - сделать что и что сказать. И невпопад хоть все придется, На все он скажет: 'наплевать!' Острота с языка сорвется - Он повторит ее раз сто И сам же первый ей смеется, Хоть не смеется ей никто. Всегда хвастлив, самонадеян, Всегда в себе уверен он. Сто раз пусть будет он осмеян, Сто первый - вновь он убежден В своем успехе непременном; И вновь он тешится, острит, И об уме своем отменном Он с убежденьем говорит. В своих талантах он сомненья Никак не может допустить И ими просто удивленье Во всех мечтает возбудить. Его за нужду принимают, - Он убежден, что всех пленил; Его чуть-чуть лишь понимают, - Он думает, что убедил. Что он приятен и любезен, Что все слова его - закон, Что он для всякого полезен - Он в этом твердо убежден. Один с презреньем отвернется, Другой так странно поглядит, Иной так кисло улыбнется, - Он ни на что не обратит Свое великое вниманье, И принят так он иль не так - Во всем собой очарованье, Во всем он видит добрый знак. Не зная света, обращенья, Себя он ставит образцом С людьми в приятном обхожденьи, В уменьи нравиться во всем. Свои педантские сужденья Он всем желает навязать, И, без познаний, без уменья, Он хочет все критиковать. Он нагл и груб, и пред другими, Без опасений и стыда, Такими свойствами своими Готов хвалиться он всегда. Вот он каков всегда бывает, Во всем, при всех, для всех таков... В своем лице он представляет Прямой образчик бурсаков. 12 сентября 1851 г. * * * Нет, никогда мой ум холодный Не будет чувством побежден, И темперамент мой природный Ничем не будет изменен. Флегматик - я не в состояньи Предаться пламенным мечтам, В них потерять самосознанье, Подобно многим головам. Умом хочу руководиться, Хочу покорным быть ему, И не хочу я покориться Влеченью сердца одному. Итак, да здравствует рассудок, Пусть много вечно правит он!.. Мечтанья сердца - предрассудок; Мечтатель жалок и смешон. 19 сентября 1851 г. ЧЕЛОВЕЧНОЕ ЧУВСТВО Что это за чудо вдруг сделалось ныне со мною? С чего я вдруг стал так приветлив, радушен и весел? С чего стал таким добряком, шалуном и мальчишкой? Что это за пошлую роль я разыгрывать начал? Еще ли я не был доволен и счастлив в то время, Когда моих слов, как меча, как огня, все боялись, Когда я острил, и шутил, и смеялся над всеми, Пощады ни в чем никому никогда не давая? Еще ль мне не весело было то чудное время, Когда мизантропом пред всеми себя выставлял я, Таким величаво-презрительным взглядом смотрел я На все, что меня окружало, на лица на все и на вещи? Ужель невозможно всегда эту жизнь проводить мне, Жизнь гордую, полную действий, забот и волнений? Ужели нельзя жить с людьми, чтобы с ними не сжиться, Не сделаться так, как они, простодушным и слабым? Ужели нельзя быть всегда эгоистом холодным? Ужели в себе самом только нельзя заключиться? Ужели нельзя жить, отвергнув людское участье И мнение света и чувства других презирая?.. Не много нуждаюсь я в людях!.. Крепки мои силы!.. Но что-то - и сам я не знаю, что это такое, - Влечет меня к ним, заставляет любить их, как братьев, И мне говорит, что я их не могу ненавидеть. 23 сентября 1851 г. БЕСКОРЫСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК О бескорыстии он книгу написал; Что деньги суть ничто - в ней ясно доказал, И... по пяти рублей ту книгу продавал!.. 24 сентября 1851 г. ПЕСНЯ Скучно мне, грустно мне, Молодой, одинокой... Мой покой взял с собой Молодец черноокий... Всё к нему одному Мои мысли стремятся; Только им, дорогим, Я могу лишь пленяться. Лишь об нем об одном Я грущу и мечтаю. Где-то он, где-то он - Всюду я повторяю. Птичкой быть, в небе жить Я теперь бы хотела... К тебе вдруг, милый друг, Я б тогда прилетела. Тебя нет - немил свет, Все уж в нем мне немило... Без тебя лишь тебя, Как всегда, я любила... Предо мной, как живой, Милый мой, черноокий... И по нем, дорогом, Грустно мне, одинокой. 24 сентября 1851 г. ПРЕЖНЕЕ Она на меня поглядела, А я на нее поглядел... Сказать она что-то хотела, Но я говорить с ней не смел... Давно, уж не помню, когда-то, Я чем-то ее оскорбил, Она мне простила, как брату, Но я сам себе не простил... С тех пор перед ней я робею, При ней становлюся глупей... С тех пор говорить с ней не смею, Мне часто неловко при ней... 28 сентября 1851 г. * * * Гори, солнышко, Ярче на небе! Ты свети, сияй Лучезарнее!.. Твой приветный луч Пусть обрадует Меня, бедного, Горемычного!.. Теплота твоя Благодатная Пусть и в сердце мне Теплоту вольет... И в душе моей Прояснится пусть, Как лучи твои Проясняют всё... О, гори, сияй, Солнце красное! Освещай и грей Поднебесную! 29 сентября 1851 г. РУССКАЯ ПЕСНЯ Не крушись, не плачь, Добрый молодец, Что житье твое Так несчастливо... Поборись с судьбой, Потягайся с ней, Покажи, что ты Не совсем пропал... Может быть, в борьбе Против злой судьбы Ты останешься Победителем. И с победою, Может, счастие Перед_о_м к тебе Оборотится. Поднимись-ко ты, Попытайся-ко, С судьбой-мачехой Посчитайся-ко! Ты спроси у ней, Поразведай-ко, Что с тобой она Понаделала?.. Хуже ль ты других, Бестолковей ли? И за что же век Горе мыкаешь?.. Да собравшися С духом, силою, Ты поди-ко ей Супротив во всем!.. Да по-своему С ней разведайся; Одолей ее, Дай ей знать себя! 29 сентября 1851 г. БЛАГОРАЗУМИЕ Ты не плачь, не горюй Об несчастьи своем, Не тоскуй, не крушись В горькой доле своей. Не ропщи на судьбу, Что не любит тебя, Терпеливо сноси Все удары ее!.. Не тягайся ты с ней, Не ходи с ней на бой. Перед ней ты ничто - И в неравной борьбе Ты бесславно падешь, Опозоришь себя... Но и сил не теряй От ударов ее, Перед нею клонись, Но не падай совсем, Ей напротив нейди, Но сам крепко держись, Уступай ей во всем, Но себя защищай... И тогда, может, ты Пересилишь судьбу, И несчастья твои Прекратятся тогда. 29 октября 1851 г. * * * Не смотри ты в даль туманную, Не загадывай о будущем! Будь доволен настоящим днем, А об "завтра" думать нечего!.. Не ищи ты счастья прочного, Его нет, да и не может быть. Знай живи себе, как хочется, Делай, что попалось под руку. День твой - век твой, - верь пословице; Нынче жив, а завтра нет тебя... Так живи, как птица вольная, Иль как вольный добрый молодец... . . . . . . . . . . . . . . . . Разгулялся добрый молодец, Забубённая головушка - Так никто не смей указывать, Не подумай останавливать... Шуй-бутуй, гуляй, да пир горой, Буйну голову хоть с плеч долой... Не жалеючи последнего, Не подумав о дне завтрашнем, Пей, пируй, гуляй, как хочется, А уж завтра - там как сможется. Нынче радость - завтра горести; Нынче пир, а завтра по миру. Нипочем все добру молодцу! Хорошо бы лишь теперь было, А на завтра - что господь пошлет... Что захочет он - и будет то, А что будет - не минует нас. 30 октября 1851 г. Ф. А. Щ. Пламенные очи, Взор ваш огневой - Будто звезды ночи Светят предо мной. Но во время ночи Много звезд блестит; А как ваши очи - Нет еще таких. Но не разгоняют Звезды тьмы ночей; А при вас бывает На душе светлей. Но светила ночи Всем равно блестят, Пламенные ж очи Не на всех глядят. Мне до звезд нет дела, Но все брошу я, Лишь бы вы смотрели Чаще на меня. 7 ноября 1851 г. * * * Не понимай речей его безумных, Не обращай вниманья на него, Оставь его в мечтаньях полоумных, Что скажет он - не слушай ничего. Его слова мучительным сомненьем Наполнят грудь, нарушат твой покой И мрачные возбудят подозренья В доверчивой душе твоей младой. Тогда в тебе волнения начнутся, В душе твоей сомненья закипят, И мысли все тревожные проснутся И жизнь твою надолго отравят... Оставь его: пусть говорит что хочет, Не обращай вниманья на него; Пусть он грозит, пусть плачет, пусть хохочет, Не понимай, не слушай ничего!.. Спокойствия тогда ты не лишишься, И счастья своего не отравишь, В сомнениях душой не возмутишься, Любовь и мир и счастье сохранишь. 14 ноября 1851 г. СОНЕТ (И. М. Сл-ву) Давно уж я ничем не восхищался, Давно я удивляться перестал, За призраком каким-то я гонялся... И наконец нашел мой идеал. Явились вы - душа пришла в волненье, За вами я восторженно следил; Ваш разговор и каждое движенье Я проследил, заметил, заучил. Черты лица так много обещают, Так дышат мужеством, отвагой и умом, Ваш голос мне так в душу проникает, Вы так умны, так хороши во всем!.. Нашел я то, о чем давно мечтал: Нашел, нашел я в вас мой идеал. 1 декабря 1851 г. СИЛА МОРОЗА Как свеж я и весел, Как бодро иду! Мороз как румянит Меня на ходу! Нет слабости в теле, Нет лени в душе! Но телом я крепок И духом я бодр! Мороз ободряет Крепит и живит, И так освежает, И так веселит. Недаром так славен, Так мужествен, тверд, Так весел и крепок Наш русский народ! Средь льдов и снегов он На севере взрос; Его укрепляет Наш русский мороз. Чудесную силу Он в душу вдохнет, И дивную крепость Он телу дает. Я радуюсь часто Холодной зиме, И сердцем люблю я Наш русский мороз!.. 24 декабря 1851 г. ДОБРЫЙ ЗНАКОМЫЙ Каким-то нравственным недугом Осуждены мы с ним страдать!.. Зачем хитрим мы друг пред другом, Стараясь ум свой показать? Зачем кольнуть один другого Мы с ним стараемся всегда? Зачем не вымолвим мы слова Без каламбура никогда?.. Что за несчастное стремленье - Словами без толку играть, Чтобы досаду и сомненье Чрез то друг в друге возбуждать? Ужели искренность меж нами Не водворится никогда? Ужели дружными врагами Должны остаться мы всегда? Нет, ум - насмешливый, холодный - Не может сердце покорить, И в нас инстинкт наш благородный Когда-нибудь заговорит. И - я надеюсь - мы, как братья, Сойдемся с ним когда-нибудь, И наши братские объятья Дадут нам дружно отдохнуть... А впрочем, может, и враждою Непримиримой кончим мы; И будем, ссорясь меж собою, Друг друга бегать, как чумы. Не захотим друг друга видеть И меж собою говорить... Друг друга будем ненавидеть И всеми силами язвить. Как знать, что будет между нами!.. Но жаль, что дружества в нас нет... Когда бы были мы друзьями, Тогда б не так нас принял свет... 28 декабря 1851 г. К СТАРОМУ ГОДУ С тяжелым чувством я прощаюсь С тобой, кончающийся год! Невольно в думу погружаюсь, Смотря с печалию вперед. Хотя я счастьем совершенным Не наслаждался прошлый год, Но все о будущем неверном Раздумье грустное берет. Кто знает, лучше ль проведу я Тот год, который настает? Не раз, быть может, вспомяну я В год новый - прошлый, старый год. Кто знает, что приготовляет Судьба мне в этот новый год? Что мне с собой он обещает? Кто знает, что мне он несет? И не люблю я пожеланий О счастьи новом - в новый год... Не новых ли еще страданий Желает ветреный народ? Иль говорит, что провиденье Неверно блага раздает? Иль выражает пресыщенье Тем, что имел в прошедший год? Нет, я себе не пожелаю Другого счастья в новый год... Пусть я, как прежде, доживаю; Пусть так, как прежде, все идет! Итак, мне жалко расставаться С тобой, кончающейся год... Мне страшно в думу погружаться И мысли устремлять вперед. Я просто выражу желанье, Чтоб в новый год я собрал плод И мог увидеть возрастанье Того, что сеял в прошлый год... 31 декабря 1851 г. НОВЫЙ ГОД 1852 С каким-то горестным сомненьем, С какой-то грустною мечтой, Со страхом и недоуменьем Приход я ныне встретил твой!.. Невесело тебя я начал, Угрюм и грустен все был я. Свой самый первый день означил Ты днем тяжелым для меня. Что - если целый год так станет Меня собою веселить? Сил человека недостанет, Возможности не будет жить. Однако это впечатленье - Надеюсь - скоро пропадет, Исчезнут все мои сомненья, И все по-прежнему пойдет. Я плохо верю предвещаньям: Хоть грустно, но... несчастья нет... И страх дружится с упованьем... Дай бог, чтоб все прошло без бед. 1 января 1852 г. ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ Скажи, что глуп я и смешон, - Тебя я тотчас разругаю. Скажи в глаза, что я умен, - Тебя навек я презираю... 8 января 1852 г. * * * Есть фантастическая прелесть В святочных чудных вечерах! Вот ярко звезды загорелись На темно-синих небесах. И зимней ночи обольщенье Чарует нас еще сильней, Еще сильней воображенье У нас играет в тьме ночей. Еще сильней очарованье Святочных темных вечеров При томном месяца мерцаньи, Среди морозов и снегов! Воображенье представляет Видений дивных пестрый рой; Легко и быстро их сменяет - Одну толпу толпой другой. 4 января 1852 г. БЕСПОЛЕЗНЫЙ ТРУД Какое тяжелое бремя Хотел на себя я принять! Убить драгоценное время И много трудов потерять, Пуститься премудрости в бездну, Ночами работать в тиши, И, взявшись за труд бесполезный, Истратить в нем силы души; Оставивши все развлеченья, Работать без пищи, без сна!.. Какое ж потом награжденье Могло быть за то для меня? Что будущность мне представляла На этом тернистом пути? Трудов и занятий немало, А пользу тут трудно найти. А дни пролетают за днями, Года неприметно идут. Я гибну, корпя над делами, И гибнет со мною мой труд... Так лучше ж убить в наслажденьях Кипучую юность мою, Чем в трудных занятьях, в томленьях Растратить всю силу свою! 20 января 1852 г. * * * Как шатки мои убеждения! Как мысли нетверды мои! Как я изменяю решения И все предприятья свои! Напрасно фундаменты твердые Я в жизни хотел положить, Напрасно намеренья гордые Я гордо хотел совершить. Напрасно давал обещания, Как надобно действовать мне; Напрасно вдавался в мечтания И думы о завтрашнем дне... Играет во мне кровь кипучая, Не даст утвердиться ни в чем. Мечты мои носятся тучею И паром исчезнут потом. И чувства и мысли сменяются Так быстро в душе молодой... А все между тем представляется, Что чувствуешь так всей душой - Что мысли и чувства сердечные Останутся вечно, всегда... Но месяц проходит - и вечное Исчезло навек без следа. И ум мой колеблют сомнения, И сердце смущают мечты! Неверны мои убеждения, И полон я весь суеты. 26 января 1852 г. К СТАРОМУ ДРУГУ Оставь, мой друг, свои сомненья. Поверь, я искренен с тобой. Мои правдивы уверенья: Тебя люблю я всей душой. То правда - было прежде время - Тобою я пренебрегал, Ты тяготил меня, как бремя, Ты мне покою не давал. Но это время миновало, - Теперь тебя я разгадал. Нам притворяться не пристало, Я сам совсем другой уж стал... К чему теперь мне притворяться?.. Тебя я прежде не ценил; Но ныне вновь могу признаться, - Тебя я снова полюбил. И, подружившись вновь с тобою, Я не поссорюсь уж теперь. Век будешь дружен ты со мною - Моим предчувствиям поверь!.. 29 января 1852 г. В ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ Ну что ж такое? Мне шестнадцать лет Недавно минуло... Что ж тут такого? Шестнадцать лет, как вышел я на свет: Так мне не нужно ль быть ребенком снова? Расплакаться иль написать сонет, Достойный смысла детского, простого? Иль не прикажете ль задать вам праздник, Чтоб вы сказали: 'Этакой проказник!' Вот юноша в шестнадцать лет прямой! Но отзыв этот вовсе мне не лестен, Я славы не хочу себе такой. Бал для меня совсем не так прелестей... Еще я не люблю их блеск пустой, Еще восторг от них мне неизвестен. Но, впрочем, я теперь уж не ребенок, Пора уже мне выйти из пеленок. Не полагайте, что в шестнадцать лет Я слишком молод для больших занятий; Что я еще и плохо знаю свет И всех людей привык считать за братий, Тогда как в них любви и правды нет, Тогда как все достойны лишь проклятий... И многое другое в том же роде - Что вовсе нет хорошего в природе... Напрасно вам мне это говорить: Не хуже вас я сам все это знаю; Не хуже вас я сам умею жить, Людей и свет без вас я понимаю... И потому - я не хочу смешить Других тем, что ребячески играю И что не знаю меры восхищенью По случаю дня моего рожденья!.. Нет, - молодой и пылкий человек, От предрассудков старины свободный, Лишь начинающий свой трудный бег, С отвагою и смелостью природной, - Не празднованьем я начну свой век, Но делом иль хоть мыслью благородной, Чтоб не отстать мне и нейти за веком, Чтоб быть вполне и взрослым человеком! 31 января 1852 г. НЕПОНЯТОЕ ГОРЕ Кто душе молодой Крепость-силу подаст? В час печали-тоски Кто поддержит меня? И родни, и друзей Не сочтешь у меня. Только грусти моей Им поверить нельзя... Над моею тоской Засмеются они, И их искренний смех Отравит мои дни... А ведь любят меня - Нет сомнения в том; Нежно ходят за мной, Угождают во всем!.. Но об чем я грущу - Не умеют понять; Чего сердцем ищу - Не хотят того знать!.. Кто ж поймет мою грусть, Кто утешит меня? Или с кем поделюсь Я печалью моей?.. 24 февраля 1852 г. ДУХ И ПЛОТЬ Дух наш бодр и могуч, плоть слаба, немощна, Но она и в бессилии самом сильна. Трудно духу могучему тело смирить, Трудно сильному слабую плоть победить! Вздумал сделать добро иль греха избежать, Но при этом начнет тотчас плоть восставать И на вид выставлять свою немощь начнет, И невольно во грех бодрый дух вовлечет. Вечно духу противится слабая плоть, Хочет слабостью силу его побороть. Неравна их борьба... Но как странен конец! Часто плоть получает победы венец!.. Нашим духом владеет несчастная страсть, Обращает в ничто его силу и власть. Эта страсть есть пристрастие к плоти своей: Оно дух заставляет смиряться пред ней. Странно! Чистый, прекрасный, небесный наш дух Плотью грубой, земной обольщается вдруг. Любит, нежит, питает, лелеет ее, Для нее забывает все счастье свое! Счастлив, кто слабость плоти умеет крепить, Силой духа бессилье ее победить! Его плоть совершит на земле чудеса, А по смерти душа воспарит в небеса!.. 29 марта 1852 г. ЖЕЛАНЬЕ СЧАСТЛИВЦА Я всем на свете обладаю, Мне больше нечего искать, Об чем же я еще мечтаю? Сам не могу никак понять... Но может быть - я все желаю Узнать, чего б еще желать?.. 8 июня 1852 г. МУДРОВАНИЕ ТЩЕТНОЕ Немало сомнений В душу мне запало! Многих убеждений Будто не бывало! В чудеса вселенной, В мировые тайны Только взор надменный Бросил я случайно; Лишь хотел помыслить О непостижимом, Узнать и исчислить, Что неизъяснимо; Как мой дух пугливо Как-то встрепенулся, Разум горделивый Дрогнул и шатнулся. Вера колебалась, Путался рассудок... Все - мне представлялось - Глупый предрассудок. Все наши познанья, Нынешний порядок - Жалкие мечтанья, Сборище догадок. И к какой-то новой Мысли я стремился, Новою основой Я руководился. Все узнать желал я, Ничему не веря, Наобум искал я Разуменья двери... Но, смеживши очи, Уши зажимая, Будто в мрачной ночи, Духом пролетая Всюду по вселенной, Гордою мечтою В бездну увлеченный, Всюду нес с собою Лишь одни сомненья И блуждал напрасно, Чудеса творенья Чтоб увидеть ясно. На крылах свободы Быстро я кружился, Но к творцу природы Я не устремился, К таинствам священным Я не возвышался И в уме смятенном Горько сокрушался... Все наше искусство - Гордое, земное - Ни уму, ни чувству Не дает покоя... Лучше ж возвратиться К прежним убежденьям, Лучше покориться Тем святым внушеньям, Какие, бывало, Слушал я так жадно, От каких ставало Сердцу так отрадно, Когда я душою К богу возносился, Мыслию простою Верил и молился... 5 сентября 1852 г. НА СМЕРТЬ В. Т. Он мне незнаком был... Мне его не жалко. Холодно я слушал его отпеванье, Весел и бесчувствен шел я на кладбище, Говоря дорогой о вещах житейских, Сердцем не растроган и душой не тронут... Но какое чувство вдруг меня проникло, Как внезапно мысли мои изменились, Когда на кладбище слух мой поразило Погребальных песней печальное пенье И когда услышал я "Вечную память", Под открытым небом, средь крестов надгробных, Вместе с тем последним молотка ударом, От живых которым навек отделяют!.. Грустно сжалось сердце; горестные мысли Одолели душу, отразились в взоре, И из глаз невольно полилися слезы О усопшем брате, друге незнакомом... Я взглянул на небо: оно было чисто, Будто принимая праведную душу, Радуясь прибытью нового пришельца, Между тем как тело предавалось в землю При печальном пеньи песней погребальных, С должным совершеньем обрядов священных. И как-то печально в сердце отозвалось Это возглашенье о памяти вечной; И мне почему-то самому хотелось Сделаться "покойным", быть зарытым в землю, Чтоб и мне запели вечную же память, Чтоб и мне душою преселиться в небо... 5 сентября 1852 г. УТЕШЕНИЕ В ПЕЧАЛИ Не тужу я и не плачу, Хоть болит душа моя, Даром слов своих не трачу, И грущу, не говоря О своем тяжелом горе Ни знакомым, ни родным, Ни в движеньях, ни во взоре Не высказываясь им... Что им, что мое страданье, Что тяжелая печаль? Что мне, что их состраданье, Что их грустное: "Как жаль!"? Что сердечное участье Добрых, искренних друзей? Вновь оно подаст ли счастье, Даст ли мир душе моей? Да и можно ль утешенья От других в печали ждать? Сердца грустное томленье Им возможно ли понять? Голод сытому понять ли И счастливому печаль? Утешения искать ли В тех, кому вас только "жаль"? Нет, оставьте, если раны Не хотите растравить... Речи их вам будут странны, Будут мучить и язвить, И не будет утешенья, Лишь умножится тоска, И подаст вам исцеленье Только времени рука. 9 октября 1852 г. * * * Посв. О. П. Благороднейший предмет изучения для человека есть сам человек. Попе Высоко это изреченье!.. Но и об нем у вас представилось сомненье!.. Вы начали себя когда-то изучать: И что же вам пришлось узнать?.. "Что это изреченье ложно, Что доказать его на доле невозможно..." Не верить не могу: вы это испытали В то время, как себя усердно изучали... 25 октября 1852 г. ЗИМНЯЯ ДОРОГА На раздолье, на просторе Путь мой стелется... Мысль нестись за это море Чуть осмелится... В этом море не утонешь, Не измочишься, И лихую тройку гонишь Так, как хочется!.. Гладко, ровно пролегает Поле снежное. Вольно, весело гуляет Мысль мятежная! Едешь, едешь - та ж равнина Все белеется: И какая тут кручина Не развеется?.. Видишь небо лишь и море Это белое, И гуляешь на просторе Мыслью смелою!.. 2 ноября 1852 г. * * * Скажите мне, что это за волненье Порой одолевает вдруг меня? Небес ли то священное внушенье Иль адского стремление огня? Мой ум каким-то бешеным влеченьем К чему-то неизвестному горит, То верит он, то горестным сомненьем Или неверием всем истинам грозит; И в сердце страшные гнездятся подозренья, И весь пылаешь злобой и враждой, И кровь кипит ужасной жаждой мщенья, И погубить всех хочешь за собой. Что это? Ото зла ль благое отвращенье, Ниспосланное ангелом святым? Или во мне самом несчастное растленье, Насланное мне в сердце духом злым? 6 ноября 1852 г. ОБРАЩЕНИЕ С ЛЮДЬМИ Как мало надобно искусства, К себе людей чтоб привязать И коль не преданности чувство, Так хоть почтение внушать!.. Сперва смотри на всех подольше, Привычки, нравы изучай, Один - чего желает больше, Другой боится, - примечай! Потом, чувствительные струны У всех узнавши, - приступай... Мечи на них свои перуны, В яд лести стрелы опускай! Умей при случае укрыться Иль кстати броситься в глаза; Готовы будут пусть явиться И смех и горькая слеза... И, словом, - только будь бесстыдным, Чужие слабости узнай; Затем, представясь благовидным, Лишь всем почтение внушай! 27 декабря 1852 г. * * * Чудесной силою паров, К всему на свете примененной, От просвещенных городов До диких орд распространенной, Идет вперед наш бойкий век Неудержимыми шагами, И просвещенный человек Живет и движется парами... Пары всем светом завладели, Прибрали все и всех к рукам, И человек от колыбели Весь обращается к парам. Считая деньги, ум вертится В водовороте паровом; А сердце бедное крутится В борьбе с расчетливым умом. Духовной пищи жадно ищет И не находит ничего. А ум меж тем по свету рыщет, Парам предав себя всего. Везде господство пошлой прозы, Нигде поэзии уж нет. Лишь пароходы, паровозы Теперь наполнили весь свет. Кичливый ум теперь гордится Великим множеством затей И больше все еще стремится Усовершенствовать людей. А между тем не примечает, Чего лишает он людей И что себя он унижает Односторонностью своей. Поэты в мире все пропали, Когда машины развелись; И все художества упали, Когда ремесла развились... И всюду в жизни проза, проза... И сердце сохнет и болит... Так приближение мороза Цвет нежный губит и мертвит. ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ (И. М. Сл-ву) Поражен и очарован, Перед вами я стоял. И, смущен и весь взволнован, Сам себя позабывал... Ваши речи и движенья, Блеск прекрасных синих глаз, Гордой мощи выраженье - Все меня пленяло в вас. И теперь, припоминая Ваш пленительный портрет, Я невольно забываю, Что уж вас со мною нет. И уносишься невольно К вам тревожною мечтой, - И - как мне бывает больно, Что вас нет уже со мной!.. Но зато я не забуду Этой гордой красоты, Всюду вспомню, где ни буду, Эти смуглые черты! 6 января 1853 г. СТРЕМЛЕНИЕ ВПЕРЕД Почему мне так дорого время? Почему так я жить тороплюсь? Или, в землю посеявши семя, Возрастанье увидеть стремлюсь?.. Или скорый конец угрожает Прекращением жизни моей?.. Иль душа моя только желает То, что есть, изменить поскорей?.. Постоянно я годы считаю И хочу всякий срок сократить- Только выиграть время желаю, И затем все готов позабыть... Может - ныне стеснен - я скорее Новой жизни изведать ищу... И на поприще новом яснее Показать себя людям хочу!.. 10 января 1853 г. * * * Холодна и темна Ночь безлунная, Но нейдет от окна Дева юная. Пригорюнясь, сидит С думой странною И тоскливо глядит В даль туманную... Воет ветер сильней Песню бранную, Тихо шепчет он ей Весть нежданную. И, тревоги полна, Дева юная Всё сидит у окна В ночь безлунную. 15 февраля 1853 г. СТИХОТВОРЕНИЯ 1854-1861 гг. Для печати Добролюбов предназначал только сатирические стихотворения, вошедшие в "Свисток". Из лирических стихотворений при жизни Добролюбова было опубликовано лишь шесть, напечатанных, по настоянию Некрасова, в "Современнике" (1858, No 9) под псевдонимом "Волгин"; отобрано было одиннадцать стихотворений, но пять не пропустила цензура (см. письмо Добролюбова И. И. Бордюгову от 13 сентября 1858 года в т. 9 наст. изд.). Сохранилась корректура этих стихотворений с разрешительной надписью цензора Д. Мацкевича (ИРЛИ); не пропущенные цензурой стихотворения из этой корректуры вырезаны. Некоторые стихотворения были приспособлены к цензурным условиям. В том же году в статье Добролюбова "Песни Беранже" ("Совр.", No 12) были напечатаны два его перевода стихотворений Гейне. После смерти Добролюбова Некрасов напечатал в "Современнике" (1862, No 1) со своей вступительной заметкой двадцать пять оригинальных стихотворений Добролюбова и двадцать его переводов из Гейне. Сюда вошли и все ранее напечатанные стихи. Два произведения были исключены цензурой - вместо них стоят лишь номера. Кое-где Некрасов внес изменения в цензурных целях. Все стихи, напечатанные здесь, вошли в изд. 1862 г., где опубликовано, кроме того, еще девятнадцать оригинальных стихотворений. Значительно пополнен состав стихотворений Добролюбова в Полном собрании сочинений под редакцией Е. В. Аничкова (1911-1912), где впервые опубликовано тридцать два оригинальных стихотворения и четыре перевода из Гейне. Стихотворения Добролюбова революционного характера не могли появляться в русской легальной печати. Ряд произведений утрачен. Из числа политических стихотворений, включенных в составленный Добролюбовым в 1856 году список (ИРЛИ), нам неизвестны: "На похороны Николая", "Твое ль провиденье святое", "Слово за Клейнмихеля", "На перемену формы в войсках", "Рифмачам-патриотам" (последнее, может быть, совпадает со стихотворением "Не гром войны, не бой кровавый..."). М. И. Шемановский вспоминает еще о стихотворении "К портрету Давыдова" ("Добр. в восп. совр.", стр. 82). Впервые все сохранившиеся революционные стихотворения Добролюбова собраны в шестом томе издания ГИХЛ. После выхода этого издания опубликовано стихотворение "17 апреля 1856 года" и установлена принадлежность Добролюбову стихотворения "Друзьям в России. (Из Мицкевича)". В собрание стихотворений Добролюбова оба стихотворения включаются впервые. Даты, как авторские, так и не обозначенные автором, но бесспорно установленные, печатаются под стихотворениями (даты, не проставленные самим автором, - в угловых скобках). Даты, указанные в каких-либо изданиях без подтверждения источниками или обоснований, приводятся в примечаниях. Все автографы Добролюбова, по которым печатаются стихотворения, кроме особо оговоренных, хранятся в ИРЛИ. Здесь находится ряд отдельных листов и следующие тетради: Тетрадь I. Включает стихотворения 1856-1858 годов. В тетради 32 листа. Стихотворения начинаются с оборота листа 10 и занимают все дальнейшие листы тетради с обеих сторон. Тетрадь II. Включает стихотворения 1860-1861 годов. В тетради 66 листов. Стихотворения вписаны с 5-го листа до 22-го и на листах 24, 28, 34. На каждом листе одно стихотворение (часто отрывок). Оборотные стороны и все остальные листы - чистые. "Песни Гейне". Четыре листа, исписанные с обеих сторон. Другая рукопись "Песен Гейне" хранится в Киеве, в Институте литературы им. Т. Г. Шевченко Академии наук УССР. Пометка на ней указывает, что рукопись "отдана была автором фон Видерту для статьи его о Гейне". Описание тетрадей с ранними стихотворениями Добролюбова см. на стр. 635-637 наст. тома. "ЛЮБОВЬ И БРАТСТВО НАС СОБРАЛИ..." Впервые - Аничков, IX, стр. 2-3, под произвольным заглавием: "Стихи на пирушку студентов осенью 1854 г." (хотя из примечаний к изданию ясно, что пирушка происходила зимой). Это - строфы из стихотворения Добролюбова, сохранившиеся в памяти М. И. Шемановского и печатающиеся по его "Воспоминаниям о жизни в Главном педагогическом институте 1853-1857 годов" ("Добр, в восп. совр.", стр. 51-52; рукопись Шемановского в ИРЛИ). Стихотворение написано и прочитано на дружеской вечеринке студентов Главного педагогического института по случаю удачного исхода жалобы на инспектора института, поданной студентами Добролюбовым и Тарановским директору. На вечеринке говорилось о стихотворении Добролюбова, посланном на юбилей Греча, - значит, она происходила не раньше 28 декабря 1854 года. Об упомянутых в стихотворении студентах см. в дневниках Добролюбова, а также в названных мемуарах М. И. Шемановского ("Добр. в восп. совр.", стр. 51-70 и 426-428). Фамилия "Л-ов" не расшифрована. 18 ФЕВРАЛЯ 1855 ГОДА Впервые - "Книга и революция", 1922, No 3 (15), стр. 37, в статье М. К. Лемке "Н. А. Добролюбов как политический поэт", под заглавием "Ода на смерть Николая I". М. К. Лемке напечатал стихотворение по рукописи (видимо, не автографической), найденной им в Сенатском архиве. Местонахождение ее в настоящее время неизвестно. Стихотворение печатается по тексту "Книги и революция" с исправлением явных искажений по тексту списка из альбома Н. Соколова (ИРЛИ). Заглавие стихотворения дано по собственноручному списку политических стихотворений Добролюбова (ИРЛИ). Так же (только без года) названо оно и у М. И. Шемановского ("Добр. в восп. совр.", стр. 72-73). 1. Ходили слухи о том, что Николай I отравил своего старшего брата Константина. Ср. т. 1 наст. изд., стр. 103. 2. Имеется в виду война с Англией, Францией и Турцией 1853-1856 годов. МОЕ ОПРАВДАНИЕ, МОЕ НАКАЗАНИЕ, "ИЗМУЧЕННЫЙ, УСТАЛЫЙ И БОЛЬНОЙ..." Впервые - Аничков, IX, стр. 8-9. Автографы - на двух сторонах одного листка. Стихотворения печатаются по автографам. НА КАРИКАТУРЫ СТЕПАНОВА Первая эпиграмма впервые - Материалы, стр. 231, вторая - Аничков, IX, стр. 10. Автограф в письме Добролюбова М. И. Благообразову от 18 июня 1855 года (ИРЛИ). Текст письма см. в т. 9 наст. изд. Стихотворение печатается по автографу, заглавие - по собственноручному списку политических стихотворений (ИРЛИ). Эпиграммы Добролюбова относятся к альбому карикатур Н. А. Степанова (1807-1877) на воевавших в то время с Россией французов, англичан и турок (1855). Особенно много в альбоме карикатур на Наполеона III. Цензурное разрешение 1-го выпуска альбома имеет дату 18 марта 1855 года. Таким образом, стихотворение датируется периодом между мартом и июнем 1855 года. ДРУЗЬЯМ В РОССИИ Впервые - "Русская потаенная литература XIX столетия", отдел I, Стихотворения, часть 1, Лондон, 1861, стр. 300-301, под заглавием "Друзьям в России (Мицкевича) (Перевод с польского)", без подписи. Перевод стихотворения А. Мицкевича "Do przyjaciol Moskali" ("Русским друзьям"). Авторство Добролюбова установлено Е. Г. Бушканцем в статье "Неизвестные стихотворения Н. А. Добролюбова" ("Известия АН СССР. Отд. лит. и яз.", т. XVI, вып. 1, 1957, стр. 68-69). Принадлежность стихотворения Добролюбову обосновывается наличием в собственноручном списке политических стихотворений Добролюбова (ИРЛИ) стихотворения под заглавием "Друзьям в России, из Мицкевича" и тем, что другие дореволюционные переводы этого стихотворения не носят такого заглавия, значительно отклоняющегося от заглавия оригинала. Стихотворение печатается по тексту первой публикации с исправлениями явных искажений в соответствии с польским оригиналом и размером стиха. Заглавие дано по собственноручному списку. Место стихотворения в списке позволяет датировать его периодом между мартом и сентябрем 1855 года. 17 АПРЕЛЯ 1856 ГОДА Впервые начальные пять стихов - ЛН, т. 25-26, 1936, стр. 293, в "Воспоминаниях о жизни в Главном педагогическом институте 1853-1857 годов" М. И. Шемановского. "К 1856 году, - пишет М. И. Шемановский, - принадлежит Добролюбову одно юмористическое стихотворение "26 августа", написанное им на иллюминацию, бывшую в этот день. Вот начало его... Я не буду выписывать всего стихотворения, оно слишком известно". Впервые полностью - Известия АН СССР. Отд. лит. и яз., т. XVI, вып. 1, 1957, стр. 70-71, в публикации Е. Г. Бушканца "Неизвестные стихотворения Н. А. Добролюбова". Стихотворение напечатано здесь по списку из рукописного сборника "Либералист, или Собрание разных либерально-литературных произведений русских авторов с 1860 по 1863 год. Иркутск", хранящегося в Свердловском областном историческом архиве. В списке и в публикации стихотворение объединено со стихотворением неизвестного автора "Свершай призвание святое...". Публикатор сам указал впоследствии на эту ошибку (Е. Г. Бушканец, Н. А. Добролюбов и нелегальная поэзия периода Крымской войны. Казань, 1961, стр. 23). В настоящем издании стихотворение печатается по тому же списку, с исправлением указанной ошибки и ряда описок. Так, в списке стих 13 читается "Ах, же подлец, вскричал всевышний", стих 39 - "Иль с рвением кого прославить", стих 58 - "С умом, науками, развитьем", стих 110 - "Зане намеки все и плошки", стихи 125-126 - "И громогласное ура В толпах народа клич безумья", стих 143 - "Черты не зрящного лица". М. И. Шемановский явно ошибся, указав, что цитируемыми им строками начинается стихотворение "26 августа". 26 августа 1856 года была коронация Александра II, в стихотворении же говорится об иллюминации по случаю дня его рождения, происходившей 17 апреля. Стихотворение "17 апреля 1856 г." значится в собственноручном списке политических стихотворений Добролюбова, доведенном до апреля 1856 года. В стихотворении отразились иллюзорные надежды, пережитые Добролюбовым в начале царствования Александра II. 1. См. прим. 5 к стихотворению "18 февраля 1856 года". 2. После этого стиха в списке, видимо, пропущена строка (стих 47 не рифмует). "РУСЬ ПОГИБАЛА ОТ СМЯТЕНИЙ...", "ДАВНО СИЯЕТ ДЕНЬ В ПОЛУДЕННЫХ СТРАНАХ...", "ЦВЕЛА ВЕСНА... В СТОЛИЦЕ ДУШНОЙ..." Впервые - Аничков, IX, стр. 11-12. Автографы на отдельных листках. Стихотворения печатаются по автографам. Предположительно датируются летом 1856 года (Аничков, IX, стр. 514). Два первых стихотворения не закончены. Измененная автоцитата из последнего стихотворения (третья строфа) дана Добролюбовым во "Внутреннем обозрении" "Современника" (1861, No 8). См. т. 7 наст. изд., стр. 169. "ТОРЖЕСТВЕННО В МОСКВЕ ГУДЯТ КОЛОКОЛА..." Впервые - Аничков, IX, стр. 12. Автограф на отдельном листке. Печатается по автографу. Стихотворение не закончено. Написано, очевидно, на коронацию Александра II, состоявшуюся 26 августа 1856 года. ПОЭТУ Впервые - "Совр.", 1862, No 1, отд. I, стр. 332-333. Вошло в изд. 1862 г., т. IV, стр. 607. Автограф в тетради I. В автографе имеется надпись над заглавием "(С италь<ян>ского)" и подпись "Вл. Л-ий". <ПОСЛАНИЕ К С. П. ГАЛАХОВУ> Впервые - "Русская старина", 1887, т. 56, кн. 10, стр. 233-235, с рядом пропусков, с указанием "Сообщил А. Галахов" и примечанием к стиху 1: "За несколько дней до этого послания мы в шутку играли в рифмы. Г." С восстановлением пропущенных мест впервые - ГИХЛ, VI, стр. 240-243. Печатается по копии А. С. Галахова, легшей в основу публикации "Русской старины" (ИРЛИ); стих 57, пропущенный в этой рукописи, - по публикации "Русской старины". Стихи 81-82 остаются неизвестными и заменены точками. Все факты, которых Добролюбов касается в стихотворении, - переход И. И. Паржницкого из Главного педагогического института в Медико-хирургическую академию, подача им вместе с тремя другими студентами жалобы царю на начальство академии, обкрадывавшее студентов, исключение подавших жалобу из академии с назначением фельдшерами в Финляндию, помилование их по случаю коронации и определение студентами Казанского и Харьковского университетов - изложены в воспоминаниях М. И. Шемановского ("Добр. в восп. совр.", стр. 59-69). Из стихотворения видно, что оно написано незадолго до отправления И. И. Паржницкого в Казань, состоявшегося 10 января 1857 года (см. запись в дневнике от 15 января 1857 года); это, очевидно, то стихотворение, о котором Добролюбов упоминает в дневниковой записи 1 января 1857 года. С. П. Галахов - см. прим. 6 на стр. 660 наст. тома. 1. Выборгская сторона - район Петербурга, где помещалась Медико-хирургическая академия. 2. Давыдов И. И. (1794-1863) - директор Главного педагогического института. 3. Пеликан В. В. (1790-1864) - профессор, в 1851-1855 годах президент Медико-хирургической академии. 4. Сестра жены С. П. Галахова. 5. Название улицы в Петербурге, впоследствии переименованной в Надеждинскую (ныне улица Маяковского). СОН Впервые - "Совр.", 1862, No 1, отд. I, стр. 327. Вошло в изд. 1862 г., т. IV, стр. 610-611. Автограф в тетради I. Стих 4 печатается по первоначальному тексту автографа, так как поправка "Какой-то темный свод, да изверги с цепями..." (с которой стихотворение печаталось до сих пор во всех публикациях и изданиях Добролюбова) носит характер цензурного приспособления. Автограф конца стихотворения - на листе, заключающем также автографы стихотворений "В церкви", "Очарование", "Сила слова", "Дорогой", "Приятелю". "ЕЩЕ НЕДАВНО Я НЕИСТОВОЙ САТИРОЙ..." Впервые - "Совр.", 1862, No 1, отд. I, стр. 333-334, с цензурными искажениями (стих 2 - "На целый мир безумно восставал", стих 24 - "На целый мир, как прежде, полетят"). В подлинном виде впервые - изд. 1862 г., т. IV, стр. 611-612. Автограф в тетради I. ДОРОГОЙ Впервые - "Совр.", 1858, No 9, отд. I, стр. 344. Вторично - "Совр.", 1862, No 1, отд. I, стр. 335. Вошло в изд. 1862 г., т. IV, стр. 619. Автограф в тетради I и на листе. "ТРОНУЛСЯ ЛЕД - ТАК ТИХО, СТРОЙНО..." Впервые - Лемке, I, стлб. 255-256 и Аничков, IX, стр. 28. Автограф в тетради I. Печатается по автографу. ПРИЯТЕЛЮ Впервые - Аничков, IX, стр. 18. Автограф на листе. Печатается по автографу. Конец стихотворения, отсутствующий на листе, неизвестен. Поскольку все стихотворения, записанные на этом листе (см. прим. к стихотворению "Сон", стр. 617), датируются периодом с февраля по апрель 1857 года, можно предположительно датировать тем же периодом и данное стихотворение. МАЙСКАЯ НЕВЗГОДА Впервые - Лемке, I, стлб. 259-260 и Аничков IX, стр. 30-31. Автограф в тетради I. Печатается по автографу. "НАПРАСНО ТЫ ОТ ВЕТРЕНИЦЫ МИЛОЙ..." Впервые - "Совр.", 1862, No 1, отд. I, стр. 334. Вошло в изд. 1862 г., т. IV, стр. 621. Автограф в тетр. I. Ср. запись в дневнике Добролюбова от 26 мая 1857 года. "Я ЗНАЮ ВСЕ: УПАЛА ТЫ ГЛУБОКО..." Впервые - изд. 1862 г., т. IV, стр. 623. Автограф в тетради I. Первоначальная редакция двух первых строф: Ты холодна, ты опытна до срока, Любовь не для меня ты бережешь, Средь пошлости, позора и порока, Забывшись, ты рассеянно живешь. Но я, ко всем бесстрастный и угрюмый, Я увлечен любовию к тебе, Душа моя полна одною думой - О нашей общей будущей судьбе. Ср. запись в дневнике Добролюбова от 13 июля 1857 года. "РОДИМЫЙ ГОРОД!.. КАК МНЕ ВСЕ ЗНАКОМО..." Впервые - Аничков, IX, стр. 33. Автограф в тетради I. Печатается по автографу. Написано в Нижнем Новгороде, где Добролюбов пробыл с конца июня по конец июля 1857 года. "Я К МИЛОЙ НЕСУСЬ ПО ДОРОГЕ БОЛЬШОЙ..." Впервые - Аничков, IX, стр. 33-34. Автограф в тетради. I. Печатается по автографу. Стихотворение в тетради зачеркнуто. Написано на пути из Нижнего Новгорода в Петербург. В ДОЛИНЕ Впервые - изд. 1862 г., т. IV, стр. 624-625, без заглавия. Автограф в тетради I, где заглавие вписано позднее. "ЧЕГО ХОТИТЕ ВЫ, ГРОМИТЕЛИ ПОРОКОВ..." Впервые - Аничков, IX, стр. 36. Автограф в тетради I, где стихотворение зачеркнуто. Печатается по автографу. Тремя тире в тексте обозначен пропуск в рукописи. "В ЖУРНАЛЬНОЙ ТЬМЕ ЯРИЛАСЬ БУРЯ..." Впервые - "Совр.", 1911, No 11, стр. 274-275. Карандашный черновой автограф в тетради I. Печатается по автографу. Еженедельная газета "Молва" (1857) была органом славянофилов. Редактором-издателем ее числился С. М. Шпилевский, фактически же она издавалась Константином Аксаковым, которому принадлежит и упомянутая в стихотворении статья "Опыт синонимов: Публика - Народ" (в No 36, от 14 декабря 1857 года). Статья эта возбудила негодование правительственных кругов. Министр народного просвещения А. С. Норов писал помощнику попечителя московского учебного округа гр. А. С. Уварову: "В "Молве" напечатана весьма неуместная и по духу и по выражениям статья под заглавием "Опыт синонимов: Публика - Народ". Подобные определения могут только служить к возбуждению враждебных соотношений между различными сословиями общества. Выставлять низших членов общества образцами всех возможных добродетелей, а высших примерами всех возможных недостатков и нравственных слабостей - вредно и пагубно по последствиям, которые подобные лжеумственные парадоксы могут повлечь за собою. Особенно же в нынешнее время" (Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 15. СПб., 1901, стр. 284. История газеты "Молва" изложена на стр. 276-285). В этом же письме Норов требовал перемены цензора "Молвы". Добролюбов в стихотворении несколько спутал факты. Цензор Н. П. Гиляров-Платонов сменил цензора Н. Ф. фон Крузе еще в сентябре 1857 года; именно Гиляров-Платонов пропустил криминальную статью, и его-то Норов требовал заменить цензором Вессомыкиным. Гиляров-Платонов никак не мог быть "ужасным" для "Молвы"; как и фон Крузе, он имел репутацию либерального цензора, притом он сам был публицистом славянофильского толка, лично близким к семье Аксаковых. Нового цензора газета не получила, так как прекратила существование и в 1858 году не издавалась. О газете "Молва" в стихотворении говорится как о еще существующем издании, упомянутая же в ней статья напечатана 14 декабря 1857 года - поэтому стихотворение, очевидно, датируется самым концом 1857 года или началом 1858 года. 1. "Во тьме ночной ярилась буря..." - начало популярного романса на слова баллады Карамзина "Раиса". 2. Министр народного просвещения А. С. Норов (1795-1869), в ведении которого находилась печать, был сторонником расширения круга государственных вопросов, допущенных к обсуждению в печати; министр юстиции граф В. Н. Панин (1801-1874), яростный реакционер, всячески противодействовал ходатайствам Норова. 3. Фрейганг А. И. (р. 1805) - цензор, известный своей придирчивостью и подозрительностью. 4. "Русская беседа" - славянофильский журнал (1856-1860). Байборода - псевдоним, под которым писали издатели "Русского вестника" М. Н. Катков и П. М. Леонтьев. НАПРАСНО! Впервые - "Совр.", 1858, No 9, отд. I, стр 345-346, с неверной датой "1857 г.". С незначительными изменениями - "Совр.", 1862, No 1, отд. I, стр. 335-336. По тексту первой публикации - в изд. 1862 г., т. IV, стр. 625-626. Автограф в тетради I, где заглавие вписано позднее. В автографе иначе читается строфа VII: Будешь точно ангел божий, - Заглядятся на тебя; Не такой, как толсторожий, Красноносый наш судья. ПОСЕЩЕНИЕ НОВГОРОДА Впервые - изд. 1862 г., т. IV, стр. 626-627. Автограф в тетради I. В Новгороде Добролюбов был проездом из Петербурга в Старую Руссу. "О, КАК БЕЗУМЕН Я В СВОИХ КАПРИЗАХ СТРАННЫХ..." Впервые - Лемке, II, стлб. 339-340 и Аничков, IX, стр. 43. Автограф в тетради I находится между автографами стихотворений, датированных 31 июля и 1 августа 1858 года. Печатается по автографу. <ПИСЬМО К С. П. ГАЛАХОВУ> Впервые - "Русская старина", 1886, т. 51, кн. 7, стр. 209-212, с указанием: "Сообщил А. С. Галахов". Печатается по этому тексту. Автограф неизвестен. Датируется пребыванием Добролюбова в Старой Руссе с конца июня по начало августа 1858 года) и относится не к началу этого пребывания - по упоминанию о второй стадии лечения - грязевых ваннах. Наталья Алексеевна - жена С. П. Галахова, Варвара Алексеевна - ее сестра; Алеша - сын Галаховых, которому Добролюбов давал уроки. "ПАЛА ТЫ, КАК ТРАВКА ПОЛЕВАЯ..." Впервые - "Совр.", 1858, No 9, отд. I, стр. 346. Вторично - "Совр.", 1862, No 1, отд. I, стр. 329. Вошло в изд. 1862 г., т. IV, стр. 631. Автограф в тетради I. "Я НЕ ХОЧУ ОТЦОВСКОГО НАСЛЕДСТВА...", "НЕ БОГАТ НИ ВРАЖДОЙ, НИ ЛЮБОВЬЮ...", "КОГДА ПОССОРИЛИСЬ ДВА БРАТА..." Впервые - Аничков, IX, стр. 54. Автографы в тетради I. Печатаются по автографам. Стихотворения не закончены. "В ТИШИ НОЧНОЙ, КОГДА ВЕСЬ МИР ЗАБЫЛСЯ СНОМ..." Впервые - Лемке, II, стлб. 737-742 и Аничков, IX, стр. 13-15. Автограф на отдельном листе. Печатается по автографу. Стих "Всех в восхищение приводит "Весельчак"" дает возможность датировать стихотворение, так как журнал "Весельчак" стал выходить в феврале 1858 года, а в феврале 1859 года прекратился, причем в последний период влачил жалкое существование. И. И. Срезневский и H. M. Благовещенский были профессорами Добролюбова в Главном педагогическом институте: первый - по славянской филологии, второй - по римской словесности. Упоминаемые посетители "суббот" Срезневского и Благовещенского: Поленов Д. В. (1800-1870) - археолог и библиограф, Дестунис Г. С. (1818-1895) - историк греческой литературы, Саеваитов П. И. (1815-1895) - археолог и историк, Куприянов И. К. (1820-1878) - историк-архивист, Юшкевич И. В. (ум. в 1886 году) - исследователь литовского языка и фольклора, Сухомлинов М. И. (1828-1901) - историк русской литературы, Савельев И. С. (1814-1859) - археолог, Ламанский В. И. (1833-1914) - славист, Пыпин А. Н. (1833-1904) и Пекарский П. П. (1828-1872) - историки русской литературы, Чебышев П. Л. (1821-1894) - знаменитый математик, архимандрит Макарий (Булгаков, 1816-1882) - богослов и церковный историк ("хозяина сочлен", то есть академик, как и Срезневский), Палаузов С. Н. (1818-1872) - историк, Владимирский В. А. (1812-1877) - драматург, Ходнев А. И. (1818-1883) - химик, Водовозов В. И. (1825-1886)- педагог. Кто такие "Федор Степаныч" и "черный харьковец" - не выяснено. 1. То есть 1-й стих I псалма: "Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых, и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей". 2. "Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук", основанные и редактировавшиеся И. И. Срезневским. 3. Д. Н. Блудов был в то время президентом Академии наук, а П. А. Вяземский - товарищем министра народного просвещения. Конец стиха является реминисценцией из сатиры И. И. Дмитриева "Чужой толк": А наших многих цель - награда перстеньком, Нередко сто рублей иль дружество с князьком, Который отроду не читывал другова, Кроме придворного подчас месяцеслова. 4. Книга H. M. Благовещенского "Гораций и его время" вышла в 1864 году, но частями в виде статей печаталась с 1857 года. 5. "Весельчак" - юмористический журнал (1858-1859). Характеристика его дана Добролюбовым в статье "Уличные листки". См. т. 3 наст. изд., стр. 246-249. 6. Павлов Н. Ф. (1805-1864) - беллетрист и критик, в это время приобрел известность как либеральный публицист. "УВИДАЛ Я ЕЕ НА ГУЛЯНЬЕ..." Впервые - Аничков, IX, стр. 536. Автограф в тетради II. Печатается по автографу. По упоминаемому итальянскому имени относится, очевидно, к пребыванию в Италии. "ВИДАЛ Я СУЕТНЫХ РАБОВ..." Впервые - Аничков, IX, стр. 537. Автограф в тетради II. Печатается по автографу. Отрывком из этого стихотворения дважды воспользовался Некрасов. 20 апреля 1865 года В. П. Боткин сообщил А. А. Фету: "Некрасов даже сочинил следующее четверостишие: Беги от подлых шулеров, От старых баб и франтов модных И от начитанных глупцов, Лакеев мыслей благородных". А в "лирической комедии" Некрасова "Медвежья охота" (1867) находим такие строки: Не много выиграл народ, И легче нет ему покуда Ни от чиновных мудрецов, Ни от фанатиков народных, Ни от начитанных глупцов, Лакеев мыслей благородных! "НЕ В ГРЯЗНЫХ СТЕКЛАХ ЧЕРДАКОВ...", "КОГДА ВПЕРВЫЕ БЕЗГРАНИЧНЫЙ..." Впервые - Аничков, IX, стр. 537. Автографы в тетради II. Печатаются по автографам. "С ТЕХ ПОР КАК МАТЬ МОЯ ГЛАЗА СВОИ СМЕЖИЛА..." Впервые - Аничков, IX, стр. 481. Автограф в тетради II, где между двумя строфами стихотворения оставлено место для ненаписанной средней строфы. Печатается по автографу. "И ЕСЛИ УМИРАТЬ - ПУСТЬ ЛУЧШЕ ЗДЕСЬ УМРУ Я..." Впервые - Аничков, IX, стр. 482. Автограф в тетради II. Печатается по автографу. "ПОЛНЫЕ РАДУЖНЫХ СНОВ..." Впервые - Аничков, IX, стр. 483. Автограф в тетради II. Печатается по автографу. Датируется временем пребывания Добролюбова в Риме (апрель - май 1861 года). В стихотворении сказалось горячее сочувствие Добролюбова делу объединения Италии. Ср. прим. к статьям Добролюбова об Италии (тт. 6 и 7 наст. изд.) и к "Неаполитанским стихотворениям" (т. 7 наст. изд.). РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (1849-1853) Стихотворения этого раздела впервые напечатаны: В публикации С. Абакумова "Детские сатирические стихотворения Добролюбова" ("Новое дело", 1922, No 1, стр. 71-72) - стихотворения: "Крест и пест", "Ученая женщина", "Эпиграмма" ("Ты шутишь зло и сразу поражаешь..."), "Высокопарному ученому", "Один из моих знакомых". В публикации С. Абакумова "Юношеские стихотворения Н. А. Добролюбова" ("Казанский библиофил", 1922, No 4, стр. 13-19) стихотворения: "Недовольные", "Весеннее утро", "Надежды", "Импровизация", "Нет, никогда мой ум холодный...", "Человечное чувство", "Ф. А. Щ.", "Стремление вперед". В кн.: Дневники, изд. 2, стр. 261-262 - "Дождливый день". Не полностью в публикации С. Абакумова "Юношеские стихотворения Н. А. Добролюбова" (стр. 18) и полностью во 2-м издании "Дневников" Добролюбова (стр. 262-264) - стихотворение "Двумужница". В публикации С. А. Рейсера "Н. А. Добролюбов и И. М. Сладкопевцев" (ЛИ, т. 25-26, стр. 328) - "Сонет (И. М. Сл-ву)", "Первое впечатление (И. М. Сл-ву)". Все остальные стихотворения 1849-1853 годов впервые - ГИХЛ, т. VI, стр. 491-586. Все стихотворения печатаются по автографам на отдельных листках (ИРЛИ) и в следующих тетрадях: А - черновая тетрадь стихотворений 1849 года (с июля по октябрь). На заглавной странице надпись: "Стихотворения, стихоплетения, рифмоплетения, пиитические вдохновения, стишищи, стихи, стишки, стишечки, стишонки и стишоночки Николая Добролюбова. Тетрадь 1-я. NB. В сей {"Т. е. в оной, т. е. в таковой, т.. е. в сей, т. е. в этой". (Прим. Добролюбова.)} тетради заключаются первые опыты, изложенные в стихах ямбо-хорее-дактило-хорее-анапесто-ямбо-ямбо-апапесто-дактило-хорее-ямбо- хорее-ямбо-хореических. Прим. сочинителя" (ИРЛИ). В - черновая тетрадь стихотворений 1849 года (октябрь - ноябрь). На заглавной странице надпись: "Продолжение стихотворений, стихоплетений, стихотканий, рифмоплетений, излияний, пиитических вдохновений, стишищев, стихов, стишков, стишечков, стишонков и стишоночков Николая Добролюбова. Тетрадь 2-я. NB. В сей тетради заключаются вторые опыты, изложенные в стихах ананесто-ямбо-ямбо-дактило-хорее-ямбо" (ИРЛИ). В - тетрадь переписанных набело стихотворений 1849 года (сентябрь - октябрь) (ИРЛИ). Г - тетрадь стихотворений 1850 года (март - август), посланная семинарскому товарищу Добролюбова А. М. Крылову при письме от 13 марта - 25 июня 1853 года. На заглавной странице надпись: "Стихотворения. 1850 год" (Горьковский областной архив). Д - тетрадь стихотворений 1850 года (август - сентябрь). Продолжение предыдущей (ИРЛИ). Автографы следующих стихотворений находятся в тетради А: "Прощанье с летом", "Наступающая осень", "Заходящее солнце" (I редакция), "Табак и Морфей". В тетрадях А и В: "Весна" ("Весна прекрасная настала..."), "Летний вечер", "Весеннее утро", "Прогулка по кладбищу", "Красота неба", "Лупа", "Заходящее солнце", "Солнце", "Звезды", "Гимн св. Иоанну Дамаскину", "Элегия на смерть товарища", "Послание к другу о приятностях поэзии". Печатаются по беловому тексту тетради В, без учета сделанных здесь неизвестной рукой поправок. В тетради А и на отдельном листке: "Весна" ("Вот весна пришла..."). Печатается по беловому тексту на листке. В тетради Б: "Сатира на леность", "Леность", "Эпиграммы на леность", "Надписи к портрету ленивца", "Эпитафии на смерть товарища", "Описание потопа", "Подробное описание нашего класса", "Эпиграмма" ("Постой! Когда-нибудь тебя обрежу я..."). В тетради Г: "Грех", "Элегия", "На земле и на небе", "Тучи черные...". В тетради Г и на отдельных листках: "Крест и пест", "Молитва", "Вечерня страстной субботы", "Все мрачно и темно", "Старая песня", "Элегия на смерть комара", "Через двадцать лет...", "Смелым бог владеет", "Дождливый день", "Весь "город огнями блестит...", "Двумужница". Печатаются по беловому тексту тетради Г. В тетради Д: "Недовольные", "Весеннее утро", "Желанье славы". В тетради Д и на отдельных листках: "При луне", "Осень", "Труд", "Ученая женщина", "Эпиграмма" ("Ты шутишь зло и сразу поражаешь..."), "Насмешка", "Нет, плохо писать на заказ...", "Желание", "Догадки", "Нелепость", "Квитанция". Печатаются по беловому тексту тетради Д (конец стихотворения "Квитанция", отсутствующий в тетради, - по автографу на листке). Автографы всех остальных стихотворений этого раздела - на отдельных листках (ИРЛИ). Не закопчены или не имеют окончания в автографе стихотворения: "К славе", "Подробное описание нашего класса", "Новый год", "Жизнеописания святых. Жизнь св. Василия Великого", "Жизнь святого Иоанна Златоустого", "Оптический обман", "Раз я темным, зимним вечером...", "Гулянье 12 августа в Нижнем Новгороде", "Сон". Не имеет начала в автографе стихотворение "...Любви младенческой, прелестной..." Зачеркнуты в автографах стихотворения: "Заходящее солнце" (I редакция), "Табак и Морфей", "Подробное описание нашего класса", "Раз по волнам...", "Оптический обман", "Любви младенческой, прелестной...", "Гулянье 12 августа в Нижнем Новгороде", "Пример галиматьи". В издании ГИХЛ, VI, стр. 793-794 перечислены стихотворения, вошедшие в составленный Добролюбовым список его стихотворений 1849-1854 годов (ИРЛИ) и в настоящее время утраченные. В автографах не озаглавлены стихотворения "Дорогая волюшка", "Миг досады", "Перед св. причастьем". Эти заглавия взяты из списка стихотворений. Под многими стихотворениями имеются позднейшие оценочные подписи Добролюбова в стихах и в прозе - обычно иронического характера. В тетради В под каждым стихотворением неизвестной рукой, которой сделаны и поправки (вероятно, кем-либо из семинарских учителей), также сделаны оценочные надписи. О каждом стихотворении, вошедшем в тетрадь Г, имеется подробный отзыв Добролюбова в письме А. М. Крылову от 13 марта - 25 июня 1853 года (см. т. 9 наст. изд.). Все эти материалы приведены в комментариях издания ГИХЛ, VI. Там же (стр. 793-794) дан список утраченных стихотворений 1850-1854 гг. "КЛЯНУСЯ ВАМ, ЧТО ОБРАЗ ВАШ...", "В СВЕТЕ ВСЕ ЖИВУТ ОБМАНОМ...", "ОНО, КОНЕЧНО, НАШЕ ДЕЛО...", "ПОМИЛУЙ, НЫНЕ ВСЕ РОДНЯ..." Автографы на одном листке. Первое стихотворение зачеркнуто. Два последних стихотворения, несомненно, написаны для "Комедии без заглавия" (стр. 312-327 наст. тома); это куплеты Алексея и Гипотского, не вошедшие в известный нам текст. Возможно, что и два первых стихотворения (особенно "В свете все живут обманом..."), а также и следующее ("Положим, я теперь мальчишка...") написаны для той же комедии, датируемой первой половиной 1849 года. Датировка стихотворений этим временем подтверждается тем, что они отсутствуют в списке стихотворений и в тетради А, в которые включены произведения, написанные начиная с июля 1849 года. "ПОЛОЖИМ, Я ТЕПЕРЬ МАЛЬЧИШКА..." Датируется на основании авторской даты: "1849 г., на пасхе". К СЛАВЕ Дата стихотворения неизвестна, помещается после предыдущего ("Эпиграмма") условно, поскольку автографы их находятся на одном листке. САТИРА НА ЛЕНОСТЬ. ЛЕНОСТЬ Датируются по месту автографа в тетради. ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ НАШЕГО КЛАССА Датируется по месту автографа в тетради. ЖИЗНЬ СВЯТОГО ИОАННА ЗЛАТОУСТОГО Дата стихотворения неизвестна; помещается после предыдущего ("Жизнь св. Василия Великого") как принадлежащее к тому же циклу ("Жизнеописания святых"). "РАЗ Я ТЕМНЫМ, ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ..." Стихотвореиие датируется по позднейшей приписке: "Помнится, это написано по прочтении "Ильи Муромца" Карамз<ина>. Это около трех лет тому назад. Плохо, но я не могу довольно натешиться тем, что никогда не оканчивал подобных глупостей. Значит, не совсем же я глуп!.. 30 янв. 1853 г." По этому указанию стихотворение датируется маем 1850 года, так как, по записи в "Реестрах читанных книг", в мае 1850 года Добролюбов читал седьмой том сочинений Карамзина (издания 1820 года), в котором помещена "богатырская сказка" "Илья Муромец". "...ЛЮБВИ МЛАДЕНЧЕСКОЙ, ПРЕЛЕСТНОЙ...", "ВЕСЬ ГОРОД ОГНЯМИ БЛЕСТИТ...", ГУЛЯНЬЕ 12 АВГУСТА В НИЖНЕМ НОВГОРОДЕ Стихи связаны с приездом в Нижний Новгород сыновей Николая I - Николая и Михаила, совершавших "образовательную поездку по России". ОДА ГОРАЦИЯ Стихотворение является вольным переводом 34-й оды I книги Горация. "НЕТ, ПЛОХО ПИСАТЬ НА ЗАКАЗ..." В автографе (на листке) помета: "(NB. После неудачного перевода оды Горация "Ad se ipsum)". ПРИМЕР ГАЛИМАТЬИ В автографе помета: "(Импровизация учителя пиитики в одной из духовных семинарий)". "НЕ ГОВОРИТЕ, ЧТО ПЕВЕЦ...", БЕСК-МУ Стихи связаны с намерением Добролюбова (осуществленным в ноябре 1850 года) предложить свои стихотворения в журнал "Москвитянин" и попросить за них гонорар. "Беск-му", возможно, расшифровывается как "Бескорыстному". МОЛИТВА ЗА СЕБЯ Стихотворение является полемическим перепевом стихотворения Е. П. Ростопчиной под тем же заглавием. Пометки Добролюбова "Совр." и "перепис." дают основание думать, что Добролюбов впоследствии предполагал поместить это стихотворение в "Современнике". Такое предположение подтверждается наличием позднейшей правки, относящейся, судя по почерку, уже ко времени сотрудничества Добролюбова в "Современнике". Первоначальные варианты: Стихи 6-8. Молю, дай пережить мне заблужденья Годов безумных, молодых, О, дай мне пережить тревожные волненья Прошедших, юных лет моих, 12. И поучить хочу весь свет. 15-16. И лишь когда мой дух ослабнет, утомится, Желаю в мире опочить... Ф. А. Щ. Об увлечении Добролюбова 11- или 12-летней девочкой Фенечкой Щепотьевой, к которой относится стихотворение, - см. записи в дневнике Добролюбова от 1 января и особенно от 2 и 3 сентября и 9 ноября 1852 года (наст. том). СОНЕТ Об исключительной привязанности Добролюбова к преподавателю семинарии И. М. Сладкопевцеву, к которому относится стихотворение, дают представление записи в дневнике Добролюбова от 17 июня, 11 и 19 ноября 1852 года и от 24 января 1853 года (наст. том). Стихотворение названо сонетом, но написано не в сонетной форме. НОВЫЙ ГОД 1852 Во второй строфе - намек на неприятности, испытанные Добролюбовым в день Нового года. См. запись в дневнике Добролюбова от 1 января 1852 года (наст. том). "ЧУДЕСНОЙ СИЛОЮ ПАРОВ..." В автографе над стихотворением рукой Чернышевского написано: "1852? или начало 1853?" ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ Посвящено И. М. Сладкопевцеву. См. прим. к стихотворению "Сонет".