Lib.ru/Классика: Добронравов Николай Евгеньевич. Красавица с того света

КРАСАВИЦА СЪ ТОГО СВѢТА.

Повѣсть въ 2-хъ частяхъ

H. Е. Добронравова.

МОСКВА.-- 1914 г.

Часть I.

Красавица съ того свѣта.

(Изъ міра галюцинацій).

Нѣсколько лѣтъ тому назадъ судьба закинула меня въ одинъ глухой городишко средней Россіи. Я прожилъ въ немъ около полугода и отъ этого времени у меня остались очень печальныя воспоминанія, и болѣе чѣмъ страшная исторія которую я и хочу разсказать.

Признаюсь откровенно, что эта исторія много и самому непонятна, и я до настоящаго времени не могу еще рѣшить: была ли она въ дѣйствительности или это только бредъ разстроеннаго воображенія, галлюцинацій больного мозга

Маленькій городокъ N. окутываютъ ранніе сумерки... Мелкій осенній дождь сыплетъ съ темнаго покрытаго тучами неба.

Сквозь сѣтку дождя тусклаго мелькаютъ огоньки въ отпотѣвшихъ стеклахъ. Только нужда развѣ заставитъ кого-нибудь выйти изъ теплой, освѣщенной комнаты, и шагать въ непроглядной тьмѣ, по заплывшимъ жидкою грязью улицамъ, рискуя ежеминутно искупаться въ какой нибудь грязной канавѣ, остроумно замѣняющей тротуаръ.

Любимцы счастія сидятъ уже за зелеными столами и усердно перекидываются картами. Имъ и свѣтло и тепло, горячій чай дымится въ стаканахъ; соблазнительно смотрятъ на ихъ разноцвѣтные графины и бутылки, окруженные всевозможными закусками. Что за дѣло балованнымъ дѣтямъ фортуны до темныхъ тяжело нависшихъ тучъ, до холоднаго пронизывающаго до костей вѣтра, до этого нескончаемаго дождя, наводящаго такую невыносимую тоску на пасынковъ слѣпой богини? Далеко за полночь, когда опустѣютъ закуски, руки устанутъ швырять картами по зеленому полю, и глаза начнутъ неудержимо.слипаться, тогда, тепло закутанныхъ въ шубы, развезутъ этихъ сытыя лошади, и дождь, не попадетъ имъ за галстухъ, и грязь не зальется имъ въ сапоги..

Совсѣмъ другія впечатлѣнія испытываетъ тотъ, кто не принадлежитъ къ плеядѣ сыновъ счастья,-- для кого ни зеленое поле, ни разноцвѣтные графины не имѣютъ ни малѣйшей привлекательности. Одиноко сидитъ такой несчастливецъ и слушаетъ какъ назойливо хлещетъ дождь въ оконныя стекла, какъ сердито завываетъ вѣтеръ, будто досадуя, что нельзя ему пробраться въ. эту самую комнату и задуть, и безъ того, тускло горящую лампу^: Тяжелыя думы наводитъ эта тоскливая музыка на одинокую душу. Какъ свинецъ давятъ онѣ человѣка и упрямо заставляютъ его опустить голову.

Ни чтенье, ни музыка, ничто не идетъ на умъ. Глаза машинально пробѣгаютъ строки, но голова занята своимъ: тамъ царятъ туманные образы, безотрадныя картины и еще безотраднѣйшія мысли.

Напрасно, съ отчаяніемъ въ душѣ, спрашиваешь себя: что дѣлать? какъ выйти изъ такого состоянія? Тупая апатія налегаетъ на усталый мозгъ, и не въ состояніи онъ уже справиться съ какими бы то ни было вопросами. Одно болѣзненное разстроенное воображеніе не перестаетъ дѣйствовать и рисуетъ картины одна другой безотраднѣе.

Передъ глазами встаетъ безграничная, холодная и грязная равнина. Тяжело повисли надъ нею черныя, сплошныя тучи. Свободно разгуливаетъ по ней рѣзкій вѣтеръ и завываетъ какъ хищный звѣрь, почуявшій добычу.. Холодный мертвящій ужасъ наполняетъ душу, когда долго всматриваешься въ это темное, расплывающееся пространство. Особенно рѣзко чувствуется тогда безпомощность, ничтожество человѣка, передъ мощною, грозною силой стихійной природы. Скудно разбросанныя здѣсь и тамъ людскія жилища, кажутся грязными, темными норами въ которыя, какъ червякъ въ безотчетномъ страхѣ забился человѣкъ и ежеминутно трепещетъ, что и самъ онъ, и норки его, будутъ раздавлены какою нибудь неотразимою силой.

Что дѣлать? Къ чему стремиться? Для чего жить?.

II.

Дождь все льетъ и льетъ на переставая! Часовая стрѣлка, которая прежде имѣла лучшія привычки, теперь почти не двигается съ мѣста, комната измѣрена во всѣхъ направленіяхъ. Даже сосчитаны шаги: ширина -- десять, длина -- пятнадцать шаговъ... Что дѣлать? Подобное состояніе невыносимо... Гдѣ же спасеніе? Итти къ нимъ, играть въ карты, и пить вмѣстѣ съ ними рюмку за рюмкой, чтобы забыться, и забыть, все на свѣтѣ. Къ несчастію забвеніе не дается такъ легко.

И опять передъ глазами эта бѣлокурая головка съ пунцовой розой въ волосахъ и задумчиво пытливымъ взглядомъ! Къ чему я взялъ этотъ старинный портретъ?

Обдираловъ оставилъ его у себя въ старомъ, помѣщичьемъ домѣ, который онъ купилъ съ аукціона. Тамъ въ старинной залѣ съ лѣпнымъ потолкомъ, съ колоннами подъ мраморъ, онъ былъ на своемъ мѣстѣ. Но я имѣлъ неосторожность похвалить замѣчательную художественную работу портрета, и Обдираловъ сейчасъ же навязалъ его мнѣ.

Ему не понравилась эта красавица: "изъ себя ужъ оченно тоща", говорилъ онъ, да и щека одна будто менѣе другой, а лицо -- справа бѣло, а слѣва будто, кто сажей намазалъ.....

Съ тѣхъ поръ портретъ у меня и даже ночью мнѣ часто снятся эти задумчивыя, глаза..

Даже теперь, когда я хожу по комнатѣ, мнѣ все кажется, что глаза эти неотступно слѣдятъ за мной, какъ будто хотятъ они что то мнѣ высказать, но не могутъ. Порой, когда нарочно стараюсь не смотрѣть на портретъ, мнѣ слышится какъ будто шелестъ чернаго шелковаго. платья бѣлокурой красавицы... А между тѣмъ нѣтъ силъ смотрѣть на нее!

Но что же это дѣлается съ портретомъ? Вѣдь роза была въ волосахъ? Я помню это хорошо.

Какимъ же образомъ теперь она очутилась на груди? Вѣроятно я задремалъ, и мнѣ пригрезилось Богъ знаетъ что.

Однако я взялъ свѣчу и близко поднесъ къ портрету: дѣйствительно пунцовая роза на груди... Быть можетъ это было такъ и прежде?..

Но какое прелестное лицо, какіе чудные глаза? И какъ мило она улыбается... Да она мнѣ улыбнулась, и при этомъ ея глаза заблестѣли какъ у живой. Это меня поразило. Очевидно со мной начинаются галлюцинаціи.

Я. поворотилъ портретъ лицомъ къ стѣнѣ и взялъ книги, но глаза мои машинально пробѣгали строчку за строчкой, а мысли были далеко, далеко, я не понималъ, что я читаю: Я читалъ слова и фразы, но смыслъ ихъ быль, для меня совершенно неуловимъ; Я положилъ книгу на столъ и закрылъ глаза. Дождь по прежнему стучалъ въ окна. Передо мною стала вырисовываться опять картина: унылое торфяное болото съ одиноко качающимся цвѣткомъ.

Вдругъ мнѣ послышался легкій вздохъ, шелестъ шелковаго платья, и къ моимъ ногамъ упало что то мягкое.

"Галлюцинація продолжается"! подумалъ-я, и снова взялся за книгу, но на книгѣ лежало нѣсколько свѣжихъ розовыхъ лепестковъ.

Откуда взялись эти лепестки? Я нагнулся посмотрѣть, что упало къ моимъ ногамъ и на полу около самыхъ ногъ я увидѣлъ большой пунцовый цвѣтокъ; это была роза только что сорванная, свѣжая, благоухающая.....

Это уже не галлюцинація? Я поднялъ цвѣтокъ и сталъ разсматривать. Да, это была настоящая, живзя роза...

Росинки дождя, какъ алмазная пыль блестѣли на ея нѣжныхъ лепесткахъ, тонкій ароматъ наполняя комнату, какъ будто опьянялъ меня., я чувствовалъ, что у меня начинаетъ кружиться голова. Мнѣ вдругъ показалось, что эта роза должна принадлежатъ бѣлокурой красавицѣ. Я оглянулся на портретъ, чтобы посмотрѣть цѣла ли на немъ роза, но портрета не было. На стѣнѣ висѣла одна пустая рама... Зато въ двухъ шагахъ отъ меня, наклонившись нѣсколько впередъ, стояла сама бѣлокурая красавица въ черномъ, шелковомъ платьѣ, съ букетомъ пышныхъ розъ въ рукѣ, и привѣтливо мнѣ улыбалась...

У меня окончательно вскружилась голова и на мгновеніе я потерялъ сознаніе.

III.

Когда я пришелъ въ себя, дождь стучалъ въ стекло еще сильнѣе, на улицѣ завывалъ осенній вѣтеръ, но въ моей комнатѣ сдѣлалось какъ то уютно, тепло и свѣтло. Тонкій ароматъ духовъ свидѣтельствовалъ о присутствіи женщины. Противъ меня, на креслѣ, сидѣла моя бѣлокурая красавица и, улыбаясь, смотрѣла на меня.

-- Какой вы нервный, -- послышался мнѣ ея тихій, музыкальный голосъ.-- Я не думала васъ напугать. Я видѣла, что вы постоянно такой скучный, печальный, стало васъ жаль и я пришла къ вамъ.

Я отвѣчалъ что-то вродѣ того; что мнѣ очень пріятно ее видѣть...

-- Такъ вы не боитесь меня?

-- Чего же мнѣ бояться?

-- И не бойтесь. Я довольствуюсь малымъ и не хочу вамъ зла.

-- Если я проживу немного, вамъ не будетъ отъ этого особенной бѣды, а мнѣ такъ хочется жить. Возьмите этотъ букетъ и будьте веселы.

И она подала мнѣ свой роскошный букетъ.

-- Посмотрите какіе цвѣты,-- продолжала она,-- видите, тутъ ландыши, фіалки, бѣлые нарциссы, пахучіе гіацинты, розы.

-- Теперь здѣсь нѣтъ такихъ цвѣтовъ, но для меня они всегда есть, если только обстоятельства благопріятны.

-- Гдѣ же вы ихъ берете?.

-- Какъ гдѣ? Въ поляхъ, въ лугахъ, въ лѣсахъ... Знаете, если вы хотите меня видѣть, спрашивайте какъ можно меньше. Мнѣ тяжело и даже иногда невозможно отвѣчалъ на вопросы. Будемъ лучше говорить о васъ. Вы довольны, что я съ вами? Теперь вы не скучаете, не правда-ли?...

-- О, да! Развѣ можно скучать около васъ?

-- Такъ я вамъ нравлюсь?

-- Кому же могла-бы не нравиться такая красавица?

-- Вы говорите красавица. А между тѣмъ я не нравлюсь, мнѣ предпочли другую... Но, оставимъ это... Скажите, зачѣмъ вы повернули мои портретъ лицомъ къ стѣнѣ? Развѣ вы знали, что такимъ образомъ мнѣ будетъ возможно къ вамъ придти?..

-- Нѣтъ, я этого не зналъ. но мнѣ показалось, что роза, которая находилась у васъ въ волосахъ, исчезла и очутилась на груди. Я боялся, что это галлюцинація.

-- Что такое галлюцинація? Вся жизнь есть рядъ галлюцинацій, большею частію мучительныхъ, подчасъ невыносимыхъ. Будетъ время, вы это узнаете. Такъ вы замѣтили, что роза въ волосахъ исчезла и очутилась на груди? А знаете, почему?

-- Нѣтъ, я не могъ этого понять и не хочу... Вы же запретили мнѣ спрашивать...

-- Объ этомъ вы можете. Я не могу вамъ сказать какъ исчезла роза, но могу объяснить почему,

-- Почему же?

-- Потому что я хотѣла привлечь ваше вниманіе и подарить вамъ эту розу. А! она у васъ въ петлицѣ? Дайте мнѣ ее сюда. Видите, у меня нѣтъ розы въ волосахъ? Я ее приколю на прежнее мѣсто. Неправда-ли, такъ хорошо?

Она была очаровательно хороша въ то время, когда съ кокетливой улыбкой показывала мнѣ только что приколотую розу. Я хотѣлъ взять ея тонкія, нѣжныя руки и осыпать ихъ поцѣлуями.

-- Нѣтъ, нѣтъ,-- заговорила она, отстраняясь съ непонятной тревогой въ голосѣ,-- не теперь, когда-нибудь потомъ... Сидите...-- будемъ лучше смотрѣть другъ на друга и говорить.

Но я вовсе не былъ расположенъ говорить, Мнѣ больше нравилось смотрѣть на нее, и слушать ея очаровательный голосъ. Она не заставила себя ждать. То распуская, то складывая свой черный съ инкрустаціями вѣеръ, она заговорила о томъ, какъ скучно прошли для нея долгіе годы въ опустѣломъ старинномъ домѣ, въ большой, потемнѣвшей отъ времени залѣ, въ которую едва пробивался свѣтъ, черезъ густо разросшіеся передъ окнами деревьями въ которую давно уже никто не входилъ, кромѣ старика управляющаго.

Съ тѣхъ поръ, какъ умеръ въ этомъ домѣ молодой владѣлецъ имѣнія, котораго она такъ любила, ни одно живое существо даже не посмотрѣло на нее. Она оставалась вѣчно одна, всѣми забытая, прикованная, казалось, навсегда къ этой старой, скучной залѣ, съ вѣчной тоской о прошломъ, съ вѣчной жаждой жизни, и съ смутной надеждой на лучшія времена. Наконецъ, счастье ей улыбнулось, портретъ перешелъ въ другую обстановку, пожалуй, болѣе бѣдную, болѣе неприглядную... Но, что до этого? На нее теперь смотрѣло живое существо, о ней онъ постоянно думалъ, къ ней съ каждымъ днемъ приливали живыя силы и она постепенно оживала.... Она теперь снова живетъ, наконецъ.......

Я жадно слушалъ музыкальную рѣчь, жадно ловилъ ея чарующій взглядъ, порой останавливающійся на мнѣ и наполнявшій блаженствомъ все мое существо... Души моя неудержимо рвалась къ ней, а сердце замирало, въ болѣзненной, сладкой истомѣ.-- И чѣмъ сильнѣе разгоралось во мнѣ зарождавшееся чувство, тѣмъ ярче блестѣли ея глаза, румянецъ живѣе покрывалъ ея блѣдныя щеки, ея прозрачныя, блѣдныя руки принимали болѣе теплые, живые тоны.

Наконецъ, она взглянула въ окно и вздрогнула.

-- Уже поздно,-- сказала она,-- посмотрите въ окно, кажется свѣтаетъ.

IV.

И такъ продолжалось каждую ночь.. Едва пробивали мои часы полночь, едва все въ домѣ смолкало, какъ я ясно уже слышалъ у себя въ комнатѣ шелестъ шелковаго платья, запахъ прелестныхъ духовъ, и предо мною являлась красавица съ того свѣта...

Послѣ долгихъ ночей, она мнѣ, наконецъ, разсказала слѣдующее. То, что она разсказала мнѣ, было далеко не ново, я зналъ все это еще тогда, когда учился исторіи, но важны были тѣ обстоятельства, что моя красавица съ того свѣта, сама жила въ тѣ далекія времена, блистала въ обществѣ, и играла въ этомъ обществѣ нѣкоторую роль.

Посреди великолѣпной залы, въ богатыхъ креслахъ, сидѣлъ мужчина, статной, привлекательной наружности, въ шелковомъ свѣтло фіолетовомъ кафтанѣ, французскаго покроя. Это кабинетъ министръ и оберъ-егермейстеръ императрицы Анны Іоанновны,-- Артемій Петровичъ Волынскій. Онъ слыветъ при дворѣ и въ городѣ, однимъ изъ красивѣйшихъ мужчинъ. По наружности можно дать ему, не болѣе тридцати лѣтъ, хотя онъ гораздо старѣе. Огонь черныхъ глазъ имѣетъ такую силу, что тотъ же, кто на нихъ останавливается, невольно потупляетъ свои.

Даже замужнія, бойкія женщины приходили отъ нихъ въ смущеніе, а пригожимъ дѣвицамъ мамки, отпуская ихъ съ крестнымъ знаменіемъ на куртажку, "стро.го наказывали беречься пуще огня, глазъ князя Волынскаго,-- отъ котораго, говорятъ онѣ, погибла не одна ихъ сестра"...

Но вѣтреный въ дѣлахъ сердечныхъ, онъ былъ совсѣмъ не таковъ въ дѣлахъ государственныхъ. Хотя въ душѣ его страсти добрыя и худыя, буйныя и благородныя, владычествовали поперемѣнно и все въ немъ было непостоянно, однако, честь и любовь къ отечеству превозмогли, и еслибы порывы пламенной души не разрушали иногда сознаній его ума, то Россія имѣла-бы въ немъ одного изъ лучшихъ своихъ министровъ.

Властный временщикъ, курляндскій герцогъ Биронъ, честолюбію и алчности котораго не было предѣловъ, подъ чьимъ гнетомъ стонала Россія, обезсиленная безмѣрными поборами, измученная несправѣдливостями и жестокостями, этотъ Биронъ пользуясь полнымъ довѣріемъ императрицы, старался отвлечь Возынскаго отъ прямыхъ его обязанностей, чтобы самому въ это время ловчей сыграть свои штуки. Больная государыня, по совѣту врачей, нуждалась въ развлеченіяхъ, и вотъ Волынскому было поручено устройство пышнаго праздника, въ которомъ должны были принять участіе до ста разноплеменныхъ паръ, собранныхъ со всей Россіи матушки.

Теперь въ этихъ роскошныхъ палатахъ производился смотръ всѣмъ этимъ людямъ, предназначившимся для забавы, государыни.

Пары проходили одна за другой предъ столомъ, и распорядитель праздника, со вниманіемъ модистки, разсматривалъ одѣянія пригожихъ женщинъ, какого-бы они племени не были, и которыхъ онъ даже ласкалъ, приглашая погрѣться въ залѣ.

Вдругъ хозяинъ дома задумался, голова его опустилась на грудь, черные, длинные волосы падали на прекрасное разгорѣвшееся лицо, въ глазахъ появилось облачко печали, и затуманило ихъ.

Никто не сказалъ-бы гдѣ были думы Волынскаго? Можетъ быть онъ вспомнилъ о своей милой, пригожей женѣ и унесся думами къ ней въ Москву; гдѣ она гостила у родныхъ и занемогла опасно. Можетъ быть онъ засѣдалъ въ кабинетѣ и бросалъ громы краснорѣчія, на ябеду и притѣсненія, или въ дружескомъ кругу замышлялъ паденіе временщика? Можетъ быть мечтами онъ унесся во дворецъ къ ненаглядной Маріоридѣ, молдаванской княжнѣ, страсть къ которой полонила его сердце?.. Кто знаетъ?

Вотъ онъ встрепенулся, встряхнулъ свои кудри, и вскинулъ глаза...

Передъ нимъ стояли цыганъ и цыганка;

При взглядѣ на эту женщину, Волынскій смутился, какъ будто пораженный чѣмъ-то.

"Чудесная игра природы!" -- воскликнулъ онъ. обращаясь къ секретарю, сидѣвшему тутъ же за письменнымъ столомъ.

-- Знаешь ли Зуда?

-- Я видѣлъ только раза три, и пораженъ необычайнымъ сходствомъ,-- отвѣчалъ тотъ, защуривъ лукаво глазки.

-- Какъ тебя зовутъ?-- спросилъ Волынскій цыганку.

-- Маріулой,-- отвѣчала она.

-- Даже имя! Диковина! Знаешь-ли Маріула, что лицо твое самое счастливое?

-- Талантливо оно и тѣмъ, что полюбилось вашей милости.

-- Останься здѣсь; я съ тобой еще поговорю....

Цыганка благодарила, приложивъ руку къ сердцу и немного наклонившись, потомъ стала позади креселъ всѣхъ, въ нѣкоторомъ отдаленіи.

-- Кто далѣе?-- спросилъ Волынскій.

Явилась малороссіянка одна.

-- Гдѣ же пара ея,-- былъ грозный вопросъ Артемія Петровича?-- Эй, подъячій, я тебя спрашиваю...

Тотъ, къ кому это относилось, вздрогнулъ, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ и, запинаясь, отвѣчалъ:

-- Это пьяница, еаше превосходительство, -- презлой и пресердитый. Дорогой на него пришлось набить колодки, но,передъ тѣмъ, какъ вести сюда, его освободили. и онъ не вѣсть какъ пропалъ, ваше превосходительство.

-- Бездѣльникъ! Знаю, все! Ты продаешь меня временщику! Гм! Людей сбываютъ на поганую кошку. Люди пропадаютъ среди бѣлаго дня! Хотя остатки вырву изъ волчьей пасти! Пора, пора, и волка на псарню! А ты съ глазъ моихъ долой, негодяй!

Волынскій былъ правъ, подозрѣвавъ въ пропажѣ малоросса злого Бирона.

Вотъ что происходило на заднемъ дворѣ у лихого временщика, который обманывалъ довѣрчивую государыню, и всюду, куда ни появлялся, несъ съ собою черную пытку и мучительную смерть.

Къ дереву былъ крѣпко привязанъ подъ мышки мужчина, высокій, сутоловатый, желтолицый, съ отчаяніемъ въ дикихъ взорахъ, на немъ была одна рубашка, босыя ноги оцѣпенѣли.

Хохолъ на бритой головѣ изобличалъ родъ его. Да это тотъ самый малороссіянинъ, котораго не^;хватало на смотру у Волынскаго! На страшномъ морозѣ, когда птицы на лету падаютъ мертвыми отъ стужи, стоитъ онъ словно окамевѣлый, и словно не слышитъ ругательствъ, которыми какъ градомъ осыпаетъ его чинящій допросъ кіавретъ Бирона.

-- Мы собьемъ съ тебя польскую спѣсь, поганый Мазепа.

-- Что скажешь ли ты, гдѣ бумаги съ доносомъ на его свѣтлость.

-- На! произнесъ твердо несчастный. Посмотримъ! Гей, ребята!

-- Ушатъ съ водою! А ты, подлая собака, скажешь ли куда дѣвалъ доносъ?

-- Переданъ Богови, было отвѣтомъ.

-- Окатите же его!

Облако пара охватило страдальца, но скоро исчезло, подрѣзанное морозомъ, хохолъ его унизался бусами, темя задымилось, рубашка стала, на немъ какъ картонная бумага.

-- Го, го, го!-- застоналъ малороссіянинъ въ этомъ жесткомъ мѣшкѣ, собравъ послѣднія силы:

-- Дійде бумага до Императрицы хоть сгину... Скажу своему... бісову собаці... Богъ виде все!.. брр...

Затѣмъ онъ захлебнулся.

-- Ещё ушатъ и еще! Удвоить порцію. Гремѣлъ жестокій палачъ.

Другой ушатъ воды обдалъ мученика съ ногъ до головы. На этотъ разъ рубашка покрылась чешуей, и струи превратившись будто въ битое стема разсыпались съ трескомъ по снѣгу

Послѣ третьяго ушата хохолъ повисъ назадъ, какъ ледяная сосулька, черепъ покрылся новымъ блестящимъ черепомъ, глаза слиплись, руки приросли къ туловищу, вся фигура облачилась въ серебряную мантію съ пышными сборками, мало по малу ноги пустили отъ себя ледяные корни по землѣ. Еще жизнь вилась легкимъ паромъ изъ усть несчастнаго; кое гдѣ сѣткою лопалась морозная епанча,.особенно тамъ гдѣ было мѣсто сердца, но вновь ушатъ воды надъ головою, и матероссіянань сталъ неподвижный. Въ этой безобразной ледяной статуѣ уже нельзя было признать человѣка. Солнце выплывъ изъ мрачной скалы, вспыхнуло на мигъ, словно негодуя на совершенное злодѣяніе, и опять скрылось отъ ужаса..

Но кто же однако быль этотъ столь безчеловѣчно замученный малороссіянинъ, и какъ могъ навлечь на себя страшный гнѣвъ Бирона.

Въ тотъ же вечеръ Артемій Петровичъ Волынскій получилъ отъ таинственнаго незнакомца, анонимное письмо, въ которомъ находился отвѣтъ на всѣ наши вопросы.;

Неизвѣстный другъ сообщалъ кабинетъ министру, что случилось съ пропавшимъ малороссіяниномъ и разсказывалъ о немъ слѣдующее: это. былъ Черниговскій дворянинъ Горленко, занималъ должность хорунжаго въ стародубскомъ повѣтѣ, и не желая исполнять неправедливыхъ и злыхъ распоряженій Герцога Курляндскаго, онъ имѣлъ несчастье сверхъ того дурно отозваться о немъ. Тогда проговорившагося, потребовали къ допросу, и не смотря на его болѣзнь (онъ былъ привезенъ въ судъ на простыняхъ) не смотря на званіе одного дворянина, наказали палками некорбленія , вылѣчили Горденко. Онъ подкупилъ малоросса, который долженъ былъ участвовать въ праздникѣ, занялъ мѣсто, и хотѣлъ такимъ образомъ пробраться въ Петербургъ, чтобы подать тамъ лично прошеніе матушкѣ Государынѣ; открыть ей глаза на несчастье и горе народа, и свергнуть временщика. Но шпіоны схватили его, какъ только, онъ вступилъ въ городъ. Кромѣ всего этого въ письмѣ, воодушевлялъ Волынскаго, къ борьбѣ съ врагомъ Россіи, обѣщалъ свою помощь, предостерегалъ быть осторожнѣе, и просилъ не узнавать имени пославшаго.

Въ случаѣ же нужды во мнѣ для объясненія заканчивалось письмо, вложите вашу записку въ разсѣлину средняго камня, на лѣвомъ углу ограды лѣтняго сада, къ Невѣ.-- Едва Волынскій окончилъ чтеніе этого даннаго посланія, какъ въ комнату вошелъ его секретарь Зуда и съ удовольствіемъ сообщалъ, что малороссъ найденъ..

-- Онъ. пойманъ, и содержится подъ стражей.

-- Пойманъ?..

-- Я и самъ видѣлъ его, ваше превосходительство, что же тутъ удивительнаго?

Волынскій вмѣсто отвѣта, подалъ ему пакетъ съ письмомъ, и когда тотъ внимательно прочиталъ, спросилъ его:

-- Ну, что жъ ты думаешь теперь послѣ этого?

-- Думаю, что сила, коварство и счастье, всегда побѣдятъ умъ и благородство: Думаю еще и совѣтую, вамъ уступить временщику. Послушайте только, какая слава идетъ о немъ въ народѣ.

-- Любопытно знать....:

-- Онъ такой фаворитъ, что нельзя о немъ и говорить, какъ же вы хотите противъ него дѣйствовать?

-- Какъ дѣйствовали во всѣ времена противъ утѣснителей своего отечества истинные сыны какъ указываетъ мое сердце и тайный, но благородный совѣтникъ.

-- Въ такомъ случаѣ ваше превосходительство. вы, какъ твердый рыцарь должны отложиться отъ всѣхъ пагубныхъ страстей. То ли вы дѣлаете? Ваша благородная дама забыта, и волшебница окутываетъ васъ своими цвѣточными цѣпями. Надо выбрать что нибудь одно, или великій трудный подвигъ, или...

-- Или волокитство хочешь ты это сказать, -- прервалъ Волынскій Зуду, нѣсколько смутившись и покраснѣвъ.-- О! это шалость изъ тысячи подобныхъ, не опасна! Ты знаешь, что я не въ силахъ пристраститься ни къ одной женщинѣ. Маріорица мила, прелестна, это правда, но одинъ поцѣлуй и страсть промелькнетъ вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ потѣшный огонекъ.

-- Она сожжетъ это полуденное растеніе, и отуманитъ васъ сына сѣвера, крестоносца, запаяннаго въ броню желѣзную! Что станется тогда съ вашею доброю супругою, которая любитъ васъ такъ сильно?

-- О! она женщина холодная и смотритъ на эти вещи очень равнодушно.

-- Пока не опасны...

-- Ну, полно честный Зуда! Твоихъ проповѣдей до утра не переслушаешь, и Волынскій перемѣнилъ тему разговора.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ черный арабъ, преданный слуга, и тѣлохранитель, кабинетъ-министра и доложилъ о прибытіи Третьяковскаго.

Хозяинъ былъ замѣтно обрадованъ этимъ посѣщеніемъ Третьяковскій былъ придворный поэтъ и вошелъ съ низкими поклонами и послѣ первыхъ привѣтствій, по усиленному приглашенію садиться, усѣлся въ кресло бережно положивъ на колѣни огромную книжищу "Телемахиду" недавно имъ сочиненную, бездарную эпопею, въ которой было 20000 неуклюжихъ стиховъ.

-- Что-жъ, ты вздѣлъ Государыню?

-- Насладился ея божественнымъ лицезрѣніемъ, но сего недовольно.

-- Она говорила съ тобой?

-- Еще выше и гораздо выше.

-- Да не томи же насъ!

-- И такъ познайте ваше превосходительство: я призванъ былъ въ царскія чертоги для чтенія моего творенія. Весь знаменитый дворъ стекся внимать мнѣ. Не зналъ я какую позицію принять, чтобы соблюсти достодолжное благоговѣніе передъ богоподобною Анною. Разсудилъ за благо стать на колѣни, и въ такой позитурѣ прочелъ почти цѣлую пѣсню. Сама Государыня соблаговолила подняться съ своего мѣста, подошла ко мнѣ и отъ всещедрой своей десницы пожаловала меня всемилостивѣйшей оплеухой.

Тутъ Волынскій едва не лопнулъ отъ смѣха, а Зуда закусилъ себѣ губы и поспѣшилъ вонъ изъ комнаты.

-- Не помыслите, великій господинъ, чтобы сія оплеуха была тяжка, каковыя даютъ простые смертные, своими руками (бѣднягѣ пришлось. таки, видно отвѣдать не мало пощечинъ и отъ простыхъ смертныхъ) -- о, нѣтъ! она была сладостна и возбуждала преужасныя душевныя пружины въ подвижность, какъ подобаетъ сіе произойти отъ десницы небожителя.-- Долго еще болталъ Третьяковскій всякую небылицу о своемъ "благополучіи", но Волынскій не слушалъ его. Онъ разсѣянно перелистывалъ "Тельмахиду", какъ вдругъ онъ замѣтилъ между листами книги маленькую записочку Онъ поспѣшно взялъ ее и прочелъ нѣсколько написанныхъ нетвердымъ женскимъ почеркомъ словъ: "Маріорица; твоя Маріорица -- скучно Маріорицѣ?"

Слова эти горѣли въ глазахъ влюбленнаго Волынскаго и зажигали его переполненное чувствомъ сердце. Образъ милой дѣвушки предсталъ предъ нимъ, и онъ мысленно ласкалъ ее, давая ей самыя нѣжныя имена. Онъ хотѣлъ бы быть съ нею, обнимать ея стройный станъ, цѣловать ея чудныя губки, прекрасное лицо, пить горячее дыханіе, онъ хотѣлъ бы слиться съ нею хоть на мгновеніе....

Пока влюбчивый, какъ юноша, Волынскій; мечталъ такимъ образомъ, портретъ жены его во всемъ расцвѣтѣ красоты и счастія, съ улыбкой на устахъ бросился ему въ глаза, и какъ бы отдѣлился отъ стѣны, выступилъ ему на встрѣчу. Совѣсть заговорила въ немъ, но надолго ли? Вотъ онъ снова прочиталъ магическія слова:

-- Твоя "Маріорица!" -- и весь міръ кромѣ нея, былъ забытъ.

Затѣмъ въ честь поэта, велѣно было пригласить гостей.

Еще на лѣстницѣ послышались пѣсни,хохотъ, пискъ и говоръ на разныя голоса.

Бѣдному поэту навстрѣчу скакала ватага переряженныхъ. Его оглушили, засвистали, защикотали, отъ парика его пошла пудра столбомъ. Въ этой суматохѣ онъ думалъ не о себѣ, нѣтъ, великій мужъ мыслилъ о "Тельмахидѣ" и о своей праздничной позѣ. Жалѣя о своемъ дѣтищѣ, которое могло бы пострадать отъ приступа маскарадныхъ героевъ, онъ повернулъ медвѣжьи ступы свои назадъ, но его наперли и увлекли. Какъ огромный змѣй потянулась она въ залъ и начали пляску.

Тутъ былъ индѣецъ, испанскій грандъ, сбитенщикъ съ огромнымъ подушечнымъ брюхомъ, турокъ въ чалмѣ и шароварахъ, трубочистъ, великолѣпная Семирамида въ фижмахъ, самый настоящій чертенокъ, и благочестивый католическій капуцинъ. Тутъ выступалъ журавль у котораго туловище было изъ вывороченнаго калмыцкаго мѣха, шея изъ рукава, надѣтаго на ручку половой щетки, носъ изъ расщепленной на двое лучины, а ноги просто человѣческія въ сапогахъ. Рядомъ ревѣлъ и мѣдвѣдь. Эту роль игралъ человѣкъ въ медвѣжьей шубѣ вверхъ шерстью. Однимъ словомъ тутъ былъ цѣлый доморощенный маскарадъ, какой только младенческое искусств тогдашняго времени могло устроить. Въ затѣяхъ подобнаго рода наши предки не были изящны, за то и вселились неравнодушно, нежеманно. Только рыцарь, запаенный съ ногъ до головы въ благородный и неблагородный металъ, отличался приличіемъ и богатствомъ своей одежды, онъ хранилъ угрюмое молчаніи. Не участвовалъ въ танцахъ, также и волшебникъ въ высокой островерхой шапкѣ и въ длинной мантіи съ рѣзвыми іероглифами и мудреными знаками съ длинной тростью въ одной рукѣ, и урной въ другой.

Гости очень веселились, танцевали живо, какъ молодые, плясали уморительно, по-стариковски, закидывали хозяина вопросами на разные чудные голоса, пускали шутки остроумія, и по временамъ намекали ему о нѣкоторыхъ тайнахъ, извѣстныхъ только его друзьямъ. Это мучило Артемія Петровича, онъ не выдержалъ и приказалъ маршалу вывѣдать отъ кучеровъ стоявшихъ у подъѣзда, кто были ряженные. Кучера сначала не говорили, но гривна на водку, все открыло, они разсказали, что главныя маски были гофъ-интендантъ Перокинъ и тайный совѣтникъ Шурковъ, друзья и единомышленники Волынскаго, съ своими близкими, Артемій Петровичъ сличая ростъ и ухватки ихъ увѣрился, что это были точно они. Вельможи эти были немолодыхъ лѣтъ, но въ тогдашнее, не щекотливое время старость и знать подъ веселый часъ любили подурачиться въ кругу пріятельскомъ, или по заказу Государыни.

VI.

Давъ по этому приказъ расшевелить углы домашняго погреба, завѣтнаго хранилища богатыхъ заморскихъ винъ.

Гости пили что называется по-русски, каждыя за двоихъ не стѣсняясь.

-- Скажи мнѣ, пожалуйста, братецъ,-- спросилъ шепотомъ сбитенщикъ у Артемія Петровича, отведя его въ уголъ залы,-- кто этотъ волшебникъ?

-- Да вѣдь онъ съ вами пріѣхалъ?

-- Нѣтъ, онъ увязался за нами на лѣстницѣ, не шпіонъ ли герцога.

-- А вотъ я скоро съ нимъ раздѣлаюсь, сдерну съ него фальшивую рожу.

-- Постой, два слова.....

-- Боже, онъ погубитъ себя, -- шопотомъ говорилъ Зудѣ волшебникъ, отведя его въ сторону, вѣрно принимаетъ хозяинъ сбитенщика за друга. Сердце замираетъ отъ мысли, что онъ проговорится. Отводи его ради. Бога!

-- А что меня ты узналъ скоро,-- спросилъ сбитенщикъ Артемія Петровича.

-- Разомъ.

-- Кто же я?

-- Перокинъ. Въ другой разъ прячьте лучше свои толстыя жабры, пышныя губки и борадавку на ухѣ.

-- Есть-ли новости братъ?

-- О важныя, малороссіянинъ и мертвъ и живъ.

-- Что за притча. Какимъ же образомъ?

-- До васъ я только что получилъ...

-- Сюда, Артемій Петровичъ! Время не терпитъ, вскричалъ страннымъ голосомъ Зуда, увлекая за собою упиравшагося волшебника, плутоватъ какъ Макіавель!

-- Макіавель?-- повторилъ Волынскій, (это слово было у нихъ условленнымъ знакомь сильной тревоги).-- Я сейчасъ къ тебѣ буду, прибавилъ онъ, обратясь, къ сбитенщику, и бросился въ ту сторону, гдѣ Зуда возился съ предсказателемъ. Этоть уходитъ отъ Волынскаго все далѣе и далѣе въ уголъ залы, гдѣ никого не было.

-- Вы губите себя,-- сказалъ онъ Артемію Петровичу, схватя его за руку и слегка пожавъ ее.

Зуда присовокупилъ шопотомъ.

-- Слушайте его, а не то бѣда!-- потомъ сказалъ вслухъ:

-- Колдунъ вовсе не пьетъ.

-- Избавьте меня!-- громко и жалобно умолялъ астрологъ,-- за то я предскажу вамъ будущность вашу.

-- Посмотримъ, посмотримъ!

Волынскій вынулъ изъ урны свернутую бумажку прочелъ: "Берегитесь! всѣ ваши гости лазутчики Бирона, выучившіе роль вашихъ друзей и пріѣхавшіе къ вамъ именами ихъ. Они хотятъ втереться къ вамъ въ кабинетъ. Не оскорбляйте рыцаря -- это братъ Герцога".

-- Хитрая штука! вскричалъ хозяинъ, стараясь не казаться озабоченнымъ. Предсказываетъ, что мнѣ не будетъ болѣе успѣха въ волокитствѣ! Качать его за это!.. Эй качать колдуна -- осторожнѣе! прибавилъ онъ потихоньку, одному изъ своихъ слугь, взявшихся за волшебника.

И двадцать молодцовъ исполняя свято приказъ своего господина подъ ладъ пѣсни, бросали гостя вверхъ, какъ мячикъ и принимали его бережно на руки, будто на пуховики. Между тѣмъ Артемій Петровичъ шепнулъ подъ шумокъ, что бы стерегли входъ въ кабинетъ, отослали домой сани пріѣхавшихъ гостей и запрягли три удалыхъ тройки изъ собственной его конюшни, потомъ возвратясь къ мнимому Перокину, продолжалъ начатый съ нимъ разговоръ.

-- Вотъ видишь ли, любезный другъ, я только что предъ вами получилъ прошеніе на имя Государыни за подписью капитана Горленка, и еще нѣсколькихъ важныхъ лицъ. Въ немъ описываются злодѣянія Бирона... Но слышишь просятъ меня! Не взыщи, завтра, пріѣзжай къ 8 часамъ утра, я разскажу все подробно....

-- Зачѣмъ откладывать... Завтра что-нибудь помѣшаетъ..

-- Насъ могутъ здѣсь услышать.

-- Пойдемъ въ кабинетъ.

-- Не могу, право слово. Эй, маршалокъ, бокалъ сюда, вскричалъ Волынскій, приставъ къ шумящимъ гостямъ.

Снова стали питъ и шутить, пѣли пѣсни, провозглашали здравицы, смѣялись, Волынскій подъ конецъ приказалъ слугамъ качать поперемѣнно всѣхъ гостей.

-- Бойчѣе!-- прибавилъ онъ мимоходомъ,разомните-ка имъ кости.

Этотъ приказъ развязалъ руки качальщиковъ.

Надо было видѣть, какъ летали турки, чертенокъ, капуцинъ и другія маски.

-- Злодѣи! Разбойники! Тише, родные, пощадите, кричали они посылаемые сильными руками къ потолку. При этомъ славили всѣхъ гостей подъ именами Перокина, Шуркова, за кого приказано было людямъ принять ихъ. Едва унося свою душу и тѣло изъ этой потѣхи, они еще принуждены были щедро наградить за славленіе, какъ водилось у вашихъ предковъ, Перокинъ болѣе всего держался за свои уши; но бородавка на одномъ изъ нихъ не уцѣлѣла. Волынскій притворился, будто этого не замѣтилъ..

Грозный рыцарь, по просьбѣ его товарищей, Семирамида, изъ уваженія къ ея высокому сану и полу, и Третьяковскій, который уже храпѣлъ на стулѣ въ углу комнаты, обнявъ крѣпко свою "Телемахиду", одни избавились отъ торжественнаго возношенія подъ небеса.

Потомъ Волынскій нарядился въ богатый кучерской кафтанъ и предложилъ гостямъ прокатиться Всѣ согласились, тѣмъ охотнѣе, что ухватки хозяина грозили уже опасностью. Каково же было ихъ изумленіе и страхъ, когда они вмѣсто своихъ экипажей, нашли у подъѣзда сани съ людьми, имъ вовсе незнакомыми. Три бойкія тройки, подобранныя подъ масть храпѣли, и рыли снѣгъ отъ нетерпѣнія.

-- Извините друзья, ваши сани открыты, размѣщайтесь смѣлѣе, я васъ покатаю и развезу по домамъ.

Незваннымъ гостямъ пришлось согласиться по неволѣ.

Всѣ гости жались сохраняя свое инкогнито, и надѣясь улизнуть во время катанья. Когда, все было готово, Волынскій приказалъ кучерамъ на двухъ саняхъ при которыхъ на облучкахъ помѣстились еще двое дюжихъ лакея, чтобы они умчали своихъ сѣдоковъ на Волково поле и тамъ ихъ оставили.

-- Слышите, на Волковомъ полѣ сбросить ихъ! произнесъ онъ грозно, потомъ обратясь къ гостямъ, прибавилъ:

-- Шутки за штуку! Прощайте господа. Теперь смѣйтесь на мой счетъ сколько угодно. Катай.

Несчастные жалобно завопили, но кучера, гаркнули, свистнули, полозья заскрипѣли, бубенчики на лошадяхъ зарокотали, и въ одинъ мигъ, навьюченныя жертвами подлаго шпіонства, изчезли изъ виду.

-- Теперь, сказалъ Волынскій, садясь въ третьи сани, гдѣ помѣстился рыцарь печальнаго образа, довольно нагруженный видомъ, позвольте отвезть вашу свѣтлость къ лѣтнему дворцу. Вы уже довольно наказаны страхомъ, и прибавлю стыдомъ, что попали въ шайку гнусныхъ лазутчиковъ. Знайте, мои шпіоны не хуже герцогскихъ, и потому я приготовился васъ встрѣтить. Вы, думаю поймете, что шутками вашего брата, хотѣлъ я только доставить вамъ, и вашимъ товарищамъ пищу для доноса. Увѣрьте герцота, что какъ я, такъ и друзья мои, никогда не потерпимъ личнаго оскорбленія, даже и отъ него. Вотъ лѣтній дворецъ. Извольте сойти цѣлы и невредимы, благодарите родство ваше съ герцогомъ Курляндскимъ, покойной ночи Густавъ Биронъ!..

Но отвѣчая ничего, со стыдомъ вышелъ рыцарь изъ саней и скрылся у входа въ жилище герцога. Его свита выпрыгнула за нимъ, какъ лягушки, распуганныя на берегу, опрометью бросаются въ свое болото.

Не такъ хорошо кончили ихъ пріятели.

По буквальному тексту даннаго имъ приказа, они были выброшены на Волковомъ полѣ, подучившемъ свое названіе отъ звѣрей, приходившихъ туда каждую ночь доканчивать тѣхъ, которые при своей жизни не были пощажены жестокостью собратій, а по смерти ихъ презрѣніемъ.

Стая волковъ пожиравшая не похороненные трупы, съ громкимъ воемъ отскочила при появленіи неожиданныхъ гостей на кладбищѣ, и стала въ чуткомъ отдаленіи, чтобы не потерять добычи.

Храбрые только на доносы, герои щелкали зубами отъ ужаса. Къ довершенію всего надобно было имъ пройти до своихъ квартиръ нѣсколько верстъ, и на. морозѣ'=.

Догадливая месть достигла своей цѣли.

Наказаніе было достойно вины.

Конецъ первой части.

Часть II.

Торжествующій Волынскій, обѣщаясь, быть впередъ осторожнѣе, (что онъ не разъ уже обѣщать), отослалъ слугъ домой и въ кучерской своей одеждѣ поѣхалъ шагомъ мимо зимняго дворца.

Луна полная и свѣжая какъ дѣва выказывала на голубомъ небѣ округленные, роскошныя формы свои, то едва закрываясь сквозною косынкою облачка, то шаловливый вѣтерокъ сдергивалъ ее.

Ночь была такъ свѣтла, что можно было читать.

На улицахъ никого.

Тишина и игра луннаго свѣта, придавали этой ночи какую-то таинственность.

Огни всюду были погашены, одѣтые въ сторонѣ дворца мракомъ, зданія стояли какъ угрюмые, исполинскіе великаны, точно сторожили его, и простерли впередъ тѣнь свою будто огромные зазубренные щиты.

Одинъ дворецъ изукрашенъ былъ огнями, игравшими сквозь окна, какъ золотая фольга, и затопленнымъ свѣтомъ луны, благопріятно обратившейся къ нему лицомъ, блисталъ миріадами снѣжныхъ брилліантовъ.

Волынскій ѣхалъ мимо этихъ волшебныхъ палатъ, гдѣ жила его княжна, и не могъ на о чемъ думать, кромѣ дорогой своей Маріорицы.

Тѣни отъ коней его, то ровнялись съ дворцомъ, то убѣгали далеко ложась поперекъ Невы.

Разъ проѣхалъ мнимый ямщикъ подъ самыми окнами Маріорицы, и мимо маленькаго дворцоваго подъѣзда.

Какая досада! Никого не видно.

Въ другой, объѣхавъ двѣ три улицы и возвращаясь опять къ крыльцу, какъ бы очарованному для него, онъ замѣтилъ издали мелькнувшія изъ сѣней головы.

Ближе -- нельзя сомнѣваться, это головки женскія. На лѣстницѣ сошедшей въ улицу, захрустѣлъ снѣгъ подъ ножками. Хрустнуло и сердце у Волынскаго. Рукою сильною замедляетъ онъ шагъ коней.

Дѣвушки смѣялись, бросали свои башмачки, спрашивали служанку, ходившую подымать ихъ, въ какую сторону легли они носкомъ, рѣзвились между собою пололи снѣгъ, и наконецъ, увидѣвъ мимо ѣдущаго ямщика, начали споръ.

-- Спросите! говорила одна.

-- Нѣтъ ты!

-- Нѣтъ ты! слышалась перестрѣлка тоненькихъ, нѣжныхъ голосовъ.

Но вотъ, одна рѣшилась, и спросила мнимаго ямшика..

-- Какъ тебя зовутъ дружокъ?

Волынскій вздрогнулъ и невольно остановилъ лошадей.

Въ этомъ вопросѣ онъ узналъ Маріорицу.

-- Артеміемъ, сударыня отвѣчалъ онъ скинувъ шапку.

-- Артемій! повторила, задумавшись княжна, и кровь ея поднявшись быстро въ сердце, въ лицо готова была брызнуть.

-- Артемій! закричали смѣясь дѣвушки какое некрасивое имя!

-- Неправда, оно мнѣ нравится, подхватила княжна.

-- Кто бы это былъ вашъ суженный? продолжали ея подруги. Всѣ кого знаемъ не пара вамъ, или дурень, или женатъ.

-- Я знаю моего, суженаго, моего неизбѣжнаго, думала дѣвушка и молчала, пылая отъ любви къ тому, кто стоялъ передъ нею, но не узнавая его въ этомъ кучерскомъ нарядѣ.

Дѣвушки перешептывались, а лихой ямщикъ все еще не трогался съ мѣста.

Наконецъ и онъ осмѣлился обратиться къ нимъ съ вопросомъ.

-- Смѣю спросить, васъ какъ зовутъ?

-- Катериной, Дарьей, Надеждой, Maрьей! послышались отвѣты.

-- Неправда, неправда! сказалъ одинъ нѣжный голосокъ,-- Маріорицей.

Но этотъ голосокъ былъ покрытъ хохотомъ подругъ ея.

Ямщикъ вздомяулъ, заломилъ на бекрень шапку, и пустивъ шагомъ лошадей, затянулъ пріятнымъ голоскомъ пѣсню:

"Вдоль по улицѣ мятелица мятетъ,

За мятелицей и милый другъ идетъ".

Возвратившись домой Артемій Петровичъ засталъ поэта спокойно спящимъ на томъ же стулѣ. на которомъ хмѣль пріютила его.

Влюбленному пришла мысль воспользоваться для своихъ замысловъ, положеніемъ стихотворца.

-- Пора къ дѣлу! сказалъ онъ самъ про себя. Напишу ей записку и отправлю съ этой "Телемахидой". Она такъ, неопытна, кровь ея горитъ жаромъ полудня. Надо ковать желѣзо пока горячо. Свѣтское приличіе, которому скоро ее научатъ, разсудокъ, долгъ, одно слово что я женатъ, и мои мечты, всѣ въ прахъ! Она будетъ отвѣчать мнѣ, если меня любить... А тамъ тайное свиданіе и Маріорица, милая, прелестная Маріорица моя!

И Волынскій пишетъ, исполненный адскихъ замысловъ, вскружившихъ ему голозу до того, что онъ не видѣлъ ужасной будущности, какую готовитъ вдругъ и своей супругѣ, и дѣвушкѣ не опытной какъ птичка, въ первый разъ вылетѣвшей изъ колыбельнаго гнѣзда своего на зовъ теплаго дыханія.

Вотъ что онъ пишетъ:

"Не выдержу далѣе. Нѣтъ не достаетъ силъ человѣческихъ, чтобы видѣть тебя, милая, прекрасная, божественная Маріорица, видѣть тебя, любить и молчать.

Куда бѣжать мнѣ съ моимъ сердцемъ растерзаннымъ муками любви. Мысли мои помутились, горячка пробѣгаетъ по жиламъ, уста мои запеклись, одно слово, только одно слово, росинку надежды и я блаженъ, какъ на небесахъ!

Видишь, я у твоихъ ногъ, обнимаю ихъ, цѣлую ихъ слѣдъ, какъ невольникъ который чтитъ въ тебѣ, и свою владычицу, и божество, которому ты свѣтъ, жизнь, воздухъ; все-все, что для него только дорого и на землѣ и на небѣ! О, милая, безцѣнная Маріорица! Ужели жестокостію своею хочешь ввергнуть меня въ бездну тартара? Ужели захочешь видѣть трупъ мой подъ окнами своими? Рѣши мою участь, положи отвѣтъ въ ту же записку, которую къ тебѣ посылаю и возврати мнѣ ее на имя Третьяковскаго, завтра, по-утру, какъ можно ранѣе".

Волынскій не затруднился сочинить это письмецо, любовь и опытность помогли ему.

Не такъ легко было сочинить, но пустить записку въ ходъ, узелъ въ рукахъ опьянѣвшаго Третьяковскаго развязать, но лешь только Артемій Петровичъ дотронулся до "Телемахиды", какъ творецъ ея по какому то предчувствію замычалъ во снѣ. Давъ ему. забыться Волынскій опять пытается похитить сокровище, но мычаніе повторяется. Тогда изобрѣтаетъ такой способъ: пока хозяинъ со всею осторожностью вытягиваетъ изъ узла громадное твореніе, слуга, вѣрный арабъ, вкладываетъ на мѣсто его громадный фоліантъ. Послышавъ тяжесть въ своихъ рукахъ, Третьяковскій захрапѣлъ.

Порѣзана бумага подъ переплетомъ "Телемахилы", и письмецо вложено въ него такъ, что коснувшись нѣжнымъ пальчикомъ, сейчасъ можно было его ощутить, затѣмъ велѣно арабу ѣхать во дворецъ, отдавъ книгу княжнѣ Маріорицѣ, отъ имени ея учителя, который дескать ночуетъ у г. Волынскаго, и приказалъ ей выучить на завтрашній день десять стиховъ изъ этой книги, и приказалъ да еще переплетъ поберечь, книгу никому не давать, и возвратить ее рано по-утру, человѣку, который за ней придетъ. Арабу приказано было отдать посылку какъ можно осторожнѣе.

II.

Волынскій не ошибался, когда надѣялся; что Маріорица изъ этого доклада пойметъ тайный смыслъ ея. Мысль, что въ посылкѣ скрывается что нибудь особенное, пробѣжали огненной змѣйкой въ головѣ смѣтливой, и нечего грѣха таить -- влюблённой дѣвушки. Угадчикъ сердце шибко застучало. Маріорица призадумалась было, какъ математикъ, надъ рѣшеніемъ трудной задачи, но поспѣшила спрятать отъ подругъ, которые ее окружили, раскрыла книгу съ важностью президента, и принялась за урокъ, читая его вслухъ. Гофъ дѣвицы слушали, и вдругъ захохотали.

-- Не мѣшайте мнѣ учиться,-- сказала Маріорица, принявъ грозный видъ, и подруги ея со смѣхомъ высыпались изъ комнаты..

Съ робостью осмотрѣлась кругомъ Maріорица. Въ комнатѣ кромѣ нея никого. Она начала трудиться надъ книгой, перелистывать ее, шарить въ ней...

Могла ли она думать, что въ перегородкѣ отдѣлявшей ея комнату, отъ комнаты ея горничной, на строго приказано оберъ-гофъ комисаромъ Липманомъ, неусыпно приглядывать за ея поступками, для этого въ перегородкѣ была проверчена щель. Не будетъ ли наказовъ, записокъ, посылокъ и именно изъ дома Волынскаго? Боже упаси Груню утаить что нибудь. Домашній лазутчикъ, кабинетъ министра уже далъ знать герцогу о склонности Артемія Петровича, проскочившей наружу, въ разговорахъ его съ Третьяковскимъ и Зудою.

О! это случай золотой, чтобы очернить соперника и врага въ глазахъ Государыни, строгой насчетъ нравственности, или запутать его въ собственныхъ сѣтяхъ такъ, чтобы онъ не могъ уже вредить фавориту.

Горничная искренно любила свою госпожу. Ей гораздо было бы пріятнѣе повести любовное дѣло, въ которомъ можно бы показать все свое мастерство и усердіе, чѣмъ шпіонить, но выступить изъ повелѣнія Липмана, значитъ положить голову въ петлю.

На конецъ Маріорица нащупала роковую записку. Сердце забилось въ ней скоро.

Когда она прочитала эти нѣжныя строки, проникнутыя такой страстной любовью, она стала цѣловать ихъ, прижимать къ волнуемой груди, шептала отвѣтныя признанія, она отмѣтила малѣйшіе оттѣнки чувствъ, слила эти оттѣнки въ одну радугу надежды, о чемъ то погорѣвала, даже поплакала немного, и потомъ спрятавъ записочку подъ подушку, объявила горничной, что она хочетъ лечь спать.

Замѣчаютъ испытатели природы, что такого рода записки обыкновенно клонятъ на подушку.

И милая восемнадцати лѣтняя княжна, сбросивъ съ себя всю тяжесть одеждъ, еще разъ посмотрѣлась въ зеркало, какъ бы хотѣла сказать: да я таки недурна, <испорчено> пуховикъ, еще разъ поцѣловала записку, обѣщаясь завтра поутру отвѣчать на нее, а то пожалуй немудрено и убиться бѣдненькому, положила ее подъ изголовье и наконецъ заснула, садко -- мучительно заснула...

Груня видѣла все. Жалко стало ей барышню, но мысль о заводахъ, куда сошлютъ ее и отдадутъ за какого-нибудь горбатаго, кривого кузнеца, придала ей жестокую твердость.

Она подошла на цыпочкахъ къ постели барышни, не смѣя перевести дыханье отъ страха быть застигнутой въ похищеніи взглядомъ Маріорицы, которая могла того и гляди проснуться.

Какъ беззаботно раскинулось прелестное дитя! Щеки ея горѣли, робкая улыбка перепархивала по устамъ, шептавшимъ въ сновидѣніи чье то дорогое имя.

Вотъ, рука горничной подъ подушкой... Маріорица вздохнула... и Грунѣ показалось. что рука у нее отнялась... Мысль о заводахъ снова мелькнула у нея въ головѣ... Записка схвачена...

Груня залилась горючими слезами. Плакать, однакожъ, некогда. Она поспѣшила <испорчено>

Черезъ нѣсколько минутъ роковое посланіе возвратилось назадъ. Конечно, съ него снята была самая точная копія.

Невольная соучастница шпіонства, съ тяжестью на душѣ, вошла вновь въ спальню своей барышни, и тихо, украдкою, положила записку, подъ подушку.-- Бѣдная, какъ сладко спишь ты, -- подумала служанка,-- можетъ статься видишь своего возлюбленнаго во снѣ и не вѣдаешь, что противъ тебя замышляютъ. И я, окаянная попала къ тебѣ на этотъ разъ! Что-жъ, кабы не я, сдѣлала бы то же другая.

И съ этими мыслями пошла Груня спать на свое жесткое ложе, молилась, плакала, но не могла заснуть до зари.

По утру рано, когда барышня еще спала, отослала она книгу Третьяковскому, рѣшившись сказать, что за нею присылали. .

Вѣдь приказано было какъ можно ранѣе возвратить ее, а то неровно бѣдняжка вздумаетъ отвѣчать на письмецо, отвѣть перехватятъ и опять новое горе, новая забота.

III.

На смотру у Волынскаго разноплеменныхъ паръ, одна цыганка поразила хозяина своимъ удивительнымъ сходствомъ съ Маріорицей настолько, что онъ сильно заинтересовался этимъ и имѣлъ съ нею продолжительный разговоръ. Онъ разсказалъ ей кое-что о княжнѣ, и хотѣлъ сдѣлать изъ нея себѣ помощницу въ тайныхъ своихъ планахъ.

Она обѣщала ему свое содѣйствіе. Когда Волынскій сказалъ ей, что сведетъ ее подъ видомъ ворожеи во дворецъ, <испорчено> особеннымъ блескомъ и яркій румянецъ залилъ ея щоки....

-- Такъ это княжна живетъ во дворцѣ?-- невольно воскликнула цыганка, съ непонятною радостью въ голосѣ, но потомъ спохватилась, и продолжала:-- какъ я пойду туда, въ дворецъ! Меня заранѣе дрожь пронимаетъ...

-- Пустяки, -- отвѣчалъ Волынскій.-- Домъ съ людьми, какъ и мы съ тобой. Со мной пойдешь безопасно, только уговоръ, чуръ поворожить княжнѣ въ мою руку, понимаешь?..

-- Понимаю, понимаю, талантливый баринъ. Это иное дѣло, видно ты больно заразился ею!..

-- По уши! Вотъ тебѣ пока золотой, а за первый поцѣлуй получишь богатую фату...

Затѣмъ Зуда написалъ отъ имени Артемія Петровича, чтобы цыганку и цыгана, который съ нею, полиція нигдѣ не тревожила, что самъ кабинетъ министръ отвѣчаетъ за нихъ. Записка была вручена Маріулѣ и она поспѣшила сойти къ своему товарищу, который замерзалъ отъ стужи, Она отогрѣлась на кухнѣ и вышла изъ дома.

-- Какой морозъ!-- сказалъ старый дородный цыганъ, нахлобучивъ плотнѣе свою шапку и подвязывая себѣ бороду платкомъ, -- того и гляди, что оставишь, уши или носъ на улицѣ..

Цыганка молчала. Дѣйствительно страшный морозъ трещалъ на дворѣ и забираясь подъ одежду, заставлявъ продрогнувшихъ путниковъ прибавить шагу.

-- Сильно же машутъ мельницы, только они одни и нагрѣваются нынѣ. Уфъ|

Цыганка все хранила упорное молчаніе.

-- Ге, ге! да у тебя щека побѣлѣла, оттирай скорѣй! Кабы морозъ изрылъ бы мое лицо такъ, что бы меня признать нельзя было..

-- Что съ тобой Маріулено? Ты больно сердита...

-- Лишь бы носа не откусилъ!-- цыганка закрыла его рукавомъ своимъ.-- Безъ носа страшно было бы показаться къ ней во дворецъ. Сердцѣ пѣтухомъ <испорчено> испугается и велитъ прогнать меня. Я погублю ее нашимъ сходствомъ, и сниму съ нея голову. На такой вышинѣ, столько счастья и вдругъ.... откроется, что молдаванка княжна дочь цыганкѣ! Нѣтъ я не допущу до этого. Вырву себѣ скорѣе глаза, изуродую себя. Научи Василій, какъ на себя не походить и не сдѣлаться страшнымъ уродомъ.

-- Дай подумать въ теплѣ, а то мысли то стынутъ.

-- Подумай голубчикъ, камень съ груди свалишь. Меня не жалѣй, пожалѣй только мое дитя, мое сокровище.

-- Я твой слуга, ты моя благодѣтельница,-- поишь, кормишь и одѣваешь меня! Развѣ только убить себя нельзя, тогда не послушаюсь. Да изъ какой же бѣды ты хочешь себя исковеркать.

-- Вотъ видишь Вася, по соизволенію Божію, моя Маріорица здѣсь. На что же бы я пришла сюдя, какъ не посмотрѣть на ея житье бытье. Мауіорица въ чести, въ знати. За нею ухаживаютъ какъ за княжной, за нее сватаются генералы, на бѣду, она очень похожа на меня, какъ <испорчено> и его приближенный, признаютъ это. Признаютъ и другіе! изъ княжонъ въ цыганки! Я ее лелѣяла, и берегла ее отъ этого позора, она не знаеть, что я мать ея, пусть никогда и не узнаетъ! Мнѣ сладко быть матерью, а не называться только ею. Видишь, мнѣ одной обязана она всѣмъ. Богъ это знаетъ, да я!-- Maріула утерла слезы на щекахъ.

-- Ну, Маріула. разогрѣла ты меня пуще водки, -- сказалъ старый цыганъ, покряхтывая, -- я помогу тебѣ, положись на меня только. У меня есть здѣсь одна знакомая лѣкарка, которая и дастъ намъ нужнаго снадобья.

-- Пойдемъ къ ней теперь же.

-- Выручай, выручай меня Вася!-- Оба помолчали и поспѣшно направились въ рыбачью слободку. Скоро увидали они въ концѣ улицы избушку закуренную дымомъ до того, что она казалась построенною изъ угля. Она была въ сторонѣ отъ дороги,-- соломенная прическа ея, густо напудренная снѣгомъ, была растрепана бурей и непогодой.. Вокругъ ни кола, ни двора.

Василій постучалъ въ небольшое окошко имъ отперла низенькая сгорбленная старушка, съ высохшимъ точно восковымъ лицомъ, она привѣтливо поздоровалась съ ними и потомъ спросила:

-- Отколь васъ Богъ несетъ люди добрые, и за какимъ дѣльцемъ ко мнѣ пожаловали?

-- Ты, кажись Аграфена Парамоновна не признала меня?-- сказалъ цыганъ ухмыляясь.

-- Не взыщи родной, не признала.

-- И правда, много воды утекло съ того времени, какъ мы съ тобой видѣлись. Я изъ. молодого, браваго, сталъ брюханъ старичишка, а ты изъ красивой дѣвки -- горбатенькая старушка. А помнишь какъ ты шла отъ нѣмца лѣкаря, къ которому посылали тебя, въ полѣ обидѣть хотѣли два солдата, а я проводилъ честно до дому, лишь поцѣловалъ тебя мою разлапушку въ щечку, словно въ аленькій цвѣточекъ.

-- Васенька! родной ты мой, это ты?-- воскликнула старушка, зардѣвшись радостью и положила дружески изсохшую руку на плечо жирнаго цыгана. Какъ же забыть тебя! Ты ли сд<испорчено> лалъ еще! Вынесъ моего сожителя хвораго, безногаго изъ полымя, какъ случился у насъ пожаръ.

-- Ну, ну, Аграфена Парамоновна захвалишь со всѣмъ.

Старые знакомые начали дѣлиться воспоминаніями, и по очереди разсказывали другъ другу свое житье бытье, съ той поры какъ разстались.

-- Какъ же тебя въ Питеръ привезло? ужъ не на бѣсовское ли игрище, что твоя товарка такъ нарядна?

-- Маріулѣ нужно было сюда, а мнѣ вездѣ хорошо, гдѣ со мной воля да насущный хлѣбъ. Къ тебѣ же мы пришли за снадобьемъ, вотъ и вся недолга,-- кончилъ Василій свой разсказъ.

-- Чѣмъ богата, тѣмъ и рада старому другу.

-- Помнишь, приходила къ твоему отцу бабеночка сухотная, чахоточная чтобъ онъ далъ ей тогда лѣкарства какого-то жгучаго, да велѣлъ принимать по капелькѣ, еще приказывалъ не разбить пузырька..

-- Да, да, и она глупенькая тутъ же выронила пробку, и обожгла себѣ руку <испорчено>.

-- Эге! видно съ этою шуткою шутить на надо -- произнесъ значительно цыганъ, посмотрѣвъ на свою подругу, у которой въ это время сердце стучало какъ молотъ, а глаза умоляли Василія исполнить начатое.-- Однако, продолжалъ онъ,-- мы не такъ глупы..

-- Побережемся.

-- Для кого жъ это вамъ родные мои?-- удивилась старушка.

-- Видишь милая, -- подхватила Maріула, -- одна богатая барыня просила у меня лѣкарства отъ чахотки, обѣщала озолотить, если я ей помощь сдѣлаю. Вася эта разсказалъ, и онъ вспомнилъ про тебя. Не откажи, Парамоновна.

Лѣкарка согласилась, она подозвала старую внучку, велѣла ей осторожно вынуть пузырекъ замѣченный соломенкой въ бумажной пробкѣ, и поставила его на полку...

-- Чай вы у меня переночуете,-- сказала старушка,-- а завтра ты голубушка и возьмешь его съ бережно, помолясь Богу.

IV.

Собрали поужинать. Послѣ ужина занялись бесѣдою, какъ водится, о тягоостяхъ настоящаго времени и о блаженствѣ прошедшаго. Этотъ предметъ разговора -- общее мѣсто у необразованныхъ людей, и до сихъ поръ тогда же это было горькою истиною, пожаловались на временьщика, поскорбѣли о нуждахъ народныхъ, посовѣтовали, что некому молвить правды государынѣ, посудили готовившійся праздникъ, и затѣмъ съ миромъ улеглись спать.

Маріуля не могла уснуть.

Голова ея пылала одною мыслью, что она погубитъ дочь сходствомъ, если покажется во дворцѣ. А удовольствіе смотрѣть на Маріорицу, говорить съ ней! Можно ли отказаться. Но тамъ увидятъ ихъ разомъ и довольно одного намека, чтобы уронить Маріорицу въ общемъ мнѣніи, милую ея Маріорицу, которую любитъ она болѣе своей жизни. Мысль эта душитъ ее, надо избавиться отъ этой муки.

Старушка сказала, что отъ этой жидкости, которую она дала ей, на тѣлѣ выходятъ красныя пятна и даже смерть не можетъ согнать ихъ.

-- Скорѣе же къ дѣлу...

-- Василія нѣтъ, онъ вышелъ, а то бы онъ замѣтилъ, что можетъ статься!..

Дрожа, какъ преступница, Маріула встаетъ, осматривается, прислушивается. Все спитъ... Два, три шага, легкіе какъ шаги духа, и она у полки...

Рука ея блуждаетъ, наконецъ, схватываетъ пузырекъ, бумажная пробка вонъ... И Боже, что съ нею! Глазъ ея разорвался, кипящій свинецъ рѣжетъ щеку!.. Бьется мозгъ въ головѣ, будто сверлитъ ея черепъ: въ груди тысячи ножей, и только одинъ стонъ, одинъ скрежетъ зубовъ въ дань, а посреди этихъ мукъ слабая, далекая мысль о Маріорицѣ. Эта мысль торжествуетъ надъ всѣмъ.

-- Что дѣлать, умру я?-- прошептала Маріула и шатаясь идетъ къ Василію.

Ей кажется съ каждымъ шагомъ, что она ступаетъ на ножи, на вилы... Цѣпляясь за стѣны, она едва не падаетъ. Василій ее окликаетъ, но въ отвѣть слышится только глухой стонъ и паденіе тѣла на полъ... Цыганъ всмотрѣлся ближе въ лицо своей кузины и въ ужасѣ отпрыгнулъ... Праваго глаза ея какъ не бывало, вся щека обезображена струями кровй, текущей изъ сплошной раны, изъ впадины глаза... Нѣтъ сомнѣнія, несчастная мать изуродовала себя крѣпкой водкой...

-- Маріула, Маріула, что ты сдѣлала? Нъ избушкѣ поднялась страшная тревога. Кое какъ Парамоновна все таки съумѣла унять боли страдалицы и когда къ къ утру она успокоилась, спросили ее, какъ могло случиться такое несчастіе, послѣ строгаго наказа быть осторожнѣе.

Цыганка разсказала; что она въ просонкахъ слышала, какъ на полкѣ возился котенокъ, она встала и хотѣла по немъ ударитъ, но зацѣпила рукавомъ за пузырекъ... Остальное будто бы ничего не помнила.

--Не кручинься, бабушка,-- промолвила она,-- мои грѣхи видно меня и поругали, захотѣла вдругъ разбогатѣть! Въ городѣ же скажемъ, что обварились кипяткомъ, вытаскивая горшокъ изъ печи.

Нѣсколько дней пробыли цыгане у лѣкарки и когда раны на лицѣ больной стали совсѣмъ заживать, подали ей кусочекъ зеркальца, чтобы она посмотрѣлась въ него.

Половина лица ея отъ бровей до подбородка была изуродована красными пятнамъ и швами. Она окривѣла и въ ней только по голосу можно признать прежнюю красавицу Маріулу, которой любовались всѣ, кто только видалъ ее..

Она посмотрѣлась въ этотъ кусочекъ зеркала, сдѣлала довольную гримасу и потомъ улыбнулась. Въ этой улыбкѣ заключалось счастье милой Маріорицы. И какъ хороша она была въ эту минуту....

Она была мать!..

Теперь можно было идти и во дворецъ. Когда она явилась къ Волынскому, тотъ едва узналъ ее...

-- Это ты Маріула? воскликнулъ онъ.

-- Я, господинъ, но только не пригожая, талантливая Маріула, на которой ты останавливалъ свои высокіе очи. Со мною случилась бѣда, я обварилась кипяткомъ и признаешь ли меня теперь?

-- Мнѣ твоя красота не нужна Маріула, а нужна твоя вѣрность, твой умъ.

-- Я рада служить вамъ добрый господинъ,-- отвѣчала цыганка съ живымъ участіемъ.....

Тутъ Волынскій признался, что онъ любитъ княжну и что она къ нему равнодушна.

Щеки цыганки горѣли при этомъ признаніи....

-- Что же далѣе?-- спросила она съ нетерпѣніемъ...

-- Вотъ видишь я писалъ къ ней, но она не отвѣтила, вѣроятно ей помѣшали. Ты должна сходить во дворецъ и получить записочку.

-- Съ радостью!-- отвѣчала Маріула запинаясь, какъ будто стоялъ у ней кусокъ въ горлѣ. Мысль, что она мать, сама идетъ на помощь, покрыла здоровую щеку ея блѣдностью.....

-- Только баринъ, -- промолвила она умоляющимъ голосомъ, -- смотри милый, добрый, честный баринъ, не погуби дѣвушку, не сдѣлай несчастной... Женись на ней!..

-- О! да ты съ причудами!

-- Много грѣховъ, хорошій господинъ, приняла я на душу; новаго не хочу. Пора мнѣ жить честно! Коли не примешь моего условія,-- прибавила она съ твердостью и жаромъ, -- никакихъ дѣлъ я и начинать не стану. Что же женишься?

-- Ужъ конечно. Для чего бы иначе.

-- Поклянись!.

-- Какъ же ты неотвязчиво требуешь.

-- Однако жъ, пожалуй, клянусь!

-- Всемогущимъ Богомъ, слышишь?

Голосъ Маріулы былъ грозенъ, одинокій глазъ ея страшно сверкалъ, въ душѣ Волынскаго совѣсть невольно забила тревогу.

-- Ужъ конечно., имъ!-- сказалъ онъ, смутясь, если только позволитъ....

-- О! чего бояре не выхлопочатъ, когда только захотятъ.

-- Помни, ты поклялся!

Волынскій старался усмѣхнуться.

Онъ отдалъ приказъ арабу проводить цыганку во дворецъ.

Въ одномъ корридорѣ гдѣ ходили тихо на цыпочкахъ, арабъ вызвалъ черезъ камеръ-лакея арабку, привезенную вмѣстѣ съ нимъ въ Россію. Онъ сказалъ ей что то по своему.

Молодая, пригожая негритянка съ коралловымъ ожерельемъ вокругъ черной шеи, въ бѣлой шерстяной одеждѣ, умильно улыбнулась своему соотечественнику, въ этой улыбкѣ было что то болѣе, нежели дружеское привѣтствіе, кивнула ему курчавой головой, дала знакъ, чтобы они слѣдовали за ней.

Когда они подошли къ одной двери, она осторожно отворила ее и всунувъ въ отверстіе голову сказала:

-- Княжну спрашиваетъ женщина. Можно войти?

-- Кто тамъ?-- раздался пріятный голосъ, пробѣжавшій по всѣмъ струнамъ сердца Маріулы.

Ноги ея готовы были подкоситься.

-- Какая то цыганка, васъ спрашиваетъ,-- отвѣчала арабка.

Едва слово "цыганка" было произнесено, послышалось, что кто то опрометью бросился со стула и вслѣдъ за тѣмъ у самой двери дрожащимъ голосомъ произнесъ.

-- Пускай войдетъ.

Маріорица была одна въ комнатѣ. Она. едва не вскрикнула, увидавъ циклопа въ образѣ женщины и сдѣлала шага два назадъ, трясясь и смотря на него съ большимъ отвращеніемъ.

Это произошло потому, что взволнованная, растерявшаяся Маріула не сумѣла ловко покрыться во время при входѣ.

Теперь она какъ бы умоляла одинокимъ своимъ глазомъ простить ей ея безобразіе заправилась фатою и поправила волосы, спуская ихъ на кровавую впадину глаза.

-- Что тебѣ надобно?-- спросила наконецъ Маріорица!

-- Вы, сударыня... Артемій Петровичъ...

Языкъ ея съ трудомъ двигался.

При этомъ магическомъ имени княжна забыла прежній страхъ и готова была обнять цыганку.

Но мѣсто боязни заступилъ стыдъ повѣрить другой незнакомой женщинѣ свои сердечныя тайны.

Вспыхнувъ, она торопливо перебила рѣчь посланницы.,

-- Такъ онъ прислалъ тебя? Какая ты добрая! Садись, милая, не оскорбила ли я тебя?.

-- Оскорбить! О, нѣтъ, сказала Маріула съ особеннымъ чувствомъ, меня? Вы... вы... можетъ ли это статься?

Она повела по всей фигурѣ княжны свой одинокій глазъ, въ которомъ живописалась любовь самая нѣжная, самая умилительная, любовалась красотою своей дочери, пламенемъ очей ея, правильностью коралловыхъ губъ, этимъ одинокимъ глазомъ она осязала шелкъ ея волосъ, обнимала ея тонкій станъ, мысленно цѣловала ее и въ уста, и въ грудь. И могла ли вообразить, что она это та самая прекрасная княжна, живущая во дворцѣ, окруженная такимъ очарованіемъ счастья, была нѣкогда маленькая цыганочка въ худыхъ суровыхъ пеленкахъ подъ разодраннымъ шатромъ!

Прочь, прочь эта мысль!

Осторожно приближавшись къ княжнѣ, она осмѣлилась взять ея руку...

И мать съ трепетомъ, съ восторгомъ неописаннымъ поцѣловала руку своей дочери... О! какъ была она счастлива въ этотъ мигъ!

Это было ей наградой за всѣ прошлыя муки и за будущія.

-- Жаль мнѣ тебя милая, сказала Maріорица, отчего же у тебя половина лица такъ испорчена?

-- Вотъ видишь, добрая барышня, случись у васъ въ домѣ пожаръ. Кто подумаетъ о дочери; какъ не мать? Я хотѣла спасти ее, упала подъ горящее бревно и обожгла себѣ половину лица...

-- Пожаръ... пожаръ... твердила Maріорица приводя себѣ, что то на память. А гдѣ это было?!

-- Далеко, очень далеко... Гдѣ жъ вамъ узнать этотъ край! Въ Яссахъ.

-- И я родилась въ Яссахъ, и меня спасли въ пожаръ! подумала княжна потомъ сказала:.

-- Такъ ты моя землячка, я сама вѣдь тамошняя!

-- Полюби меня, хорошая, милая барышня! Хоть ты и знатная госпожа, а я бѣдная цыганка, но все таки изъ одной отчизны.

-- О, какъ же, какъ же!

И Маріорица взяла за руку цыганку. и посадила ее, подлѣ себя.

-- Что жъ ты спасла свою дочку.

Maріула боялась сказать лишнее и отвѣчала

-- Нѣтъ бѣдная погибла въ огнѣ, и косточекъ ея не нашли.

Чувство жалости обнаружилось на липѣ доброй дѣвушки, слезы навернулись на глазахъ ея.

-- Съ этихъ поръ ты можешь не скрывать при мнѣ все лицо твое. Я не буду тебя бояться. Бѣдная, и что же у тебя была только одна дочь?..

-- Только одна! Извините, сударыня, если я вамъ скажу, она походила на васъ, очень, очень много.

Тутъ Маріула опять съ нѣжностью схватила руку тронутой княжны, крѣпко и радостно осязала ее въ своихъ рукахъ, еще разъ поцѣловала ее, и княжна оставила цыганку дѣлать что она хочетъ даже сама ее поцѣловала.

Это было слишкомъ, довольно безумно счастливой матери.

Она напомнила о письмецѣ.

Торопливо вынуто оно изъ груди теплое, согрѣтое у сердца.

-- Если онъ поручилъ тебѣ взять его, сказала Маріорица, отдавая свернутую бумажку,-- такъ я тебѣ вѣрю..

Намоливъ княжнѣ тысячи благословеній Господнихъ, цыганка вышла отъ не въ упоеніи восторга.

Получивъ письмо Артеміи Петровичъ ожилъ. Чего не высказалъ онъ посланницѣ. Онъ готовъ былъ озолотить ее.

Въ бумажкѣ, которую принесла она заключалось слѣдующее:.

Понедѣльникъ, по утру.

Вы требовали отвѣта на мое письмо вотъ онъ. Тутъ мое все; и стыдъ и мнѣніе ваше и жизнь моя. Возьмите все этовъ даръ отъ меня...

Но думала я долго, писать ли вамъ мое сердце, ваши муки, сама судьба приказывала мнѣ отвѣчать.

Вы вѣрно хотите знать, люблю ли васъ? Если бы я не боялась чего, если бъ меня не удерживало что то непонятное, я давно сама бы это вамъ сказала.

Да я васъ люблю очень, очень.

Это чувство запало ко мнѣ глубоко сердце съ первой минуты, какъ я васъ увидала и пустило корни, по всему моему существу".

Такъ видно хотѣлъ мой рокъ, и я повинуюсь ему.

По утру же.

"Я хотѣла послать къ вамъ мой отвѣтъ въ толстой книгѣ учителя, да ужъ ее отослали. Ахъ! какъ досадно! что подумаете вы?.. Глаза мои красны отъ слезъ".

На другой день

"Ты сказалъ, что умрешь, если не буду тебѣ отвѣчать. Видишь ли, я все сдѣлала, что ты хотѣлъ. Теперь будешь ли жить, скажи милый! Для чего я не могу угадывать твоихъ желаній. Если нужна тебѣ моя жизнь, возьми ее. Для чего не имѣю ихъ тысячи, что бы отдать тебѣ.

Вмѣсто вы пишу ты по своему не по здѣшнему.

Если бы ты зналъ, какъ это сладко. Пиши также".

Среда.

"Все не могу передать письма этого. Я тебя не вижу, здоровъ ли ты? Боюсь спросить у постороннихъ. Теперь знаю какъ сладко, и какъ мучительно любить".

Вечеромъ.

"Дѣвушка къ тебѣ пишетъ и что она пишетъ? Знаю, что это очень дурно. Мнѣ самой стыдно прочесть, что я написала. Но я не могу превозмочь, что свыше силу моихъ:

"Я спрашивала своихъ подругъ, какое самое нѣжное имя на русскомъ. "Милый, голубчикъ", сказали онѣ. И я говорю тебѣ это имичко, потому что другого не знаю. Можетъ быть онѣ меня обманываютъ, или онѣ никогда не любили по моему. Какихъ сладкихъ, именъ я не надавала бы тебѣ, по-молдавански или по-турецки!"

Въ сводѣ законовъ сердечныхъ отыщите статью о письмахъ, и вы увидите тамъ, что первое письмо между влюбленными не бываетъ никогда послѣднимъ.

Въ силу этого начатая такимъ образомъ переписка продолжалась.

Волынскій пускалъ къ Маріорицѣ страстныя посылки, отъ которыхъ бросало ее въ полымя

Мечтать о немъ было уже для нея мало, видѣть его, быть близко къ нему, говорить съ нимъ и не наговориться, сдѣлалось потребностью ея жизни. Еше непорочная своими поступками, она уже въ пламенныхъ письмахъ Волынскаго умѣла напитать свое воображеніе и сердце всѣми обольщеніями порочной страсти. Ядъ протекалъ уже по ея жиламъ. Несчастная была на краю гибели. А онъ? Онъ забылъ все на свѣтѣ. Совѣсть замерла. Разсудокъ заколдованъ.

Разсуждаетъ ли человѣкъ напившійся опіума.

Передача писемъ дѣлалась черезъ руки Маріулы, которой и Волынскій и Биронъ, каждый для своихъ видовъ, помогали всячески укрѣпиться во дворцѣ.

Такимъ образомъ мать сама способствовала несчастной страсти своей дочери, успокоенная насчетъ ея, клятвою обольстителя, что онъ на ней женится и отуманенная нѣжными ласками Маріорицы, за которыя платила угожденіями всякаго рода. Маріорица же до того ее полюбила, что садясь къ ней на колѣни, обвивала свои руки около, ея шеи убирала искусно безобразіе ея полулица, фатою и волосами, цѣловала ее въ остальной глазъ, миловала какъ свою няню, кормила, едва не какъ мать и Маріула въ упоеніи этихъ ласкъ сама называла ее нѣжнѣйшими

-- Милая дитя мое, говорила она,-- ненаглядная душечка, люби этого пригожаго Волынскаго Онъ сдѣлаетъ тебя счастливою. Но только до свадьбы своей, не давай ему много воли надъ собой. Одинъ поцѣлуй... не болѣе! А то пропадешь на вѣки, достанешься въ когти дьяволу!.......

-- Охъ Маріула, дорогая моя,-- отвѣчала вздыхая влюбленная дѣвушка,-- боюсь, этотъ поцѣлуй сожжетъ меня.

VI.

На другой день толкнулась цыганка во дворецъ. Ее не пустили. Грустная шла она домой, но лишь только сдѣлала нѣсколько шаговъ отъ маленькаго дворцоваго подъѣзда, какъ услышала, что позади ея кто то торопливо спускается съ лѣстницы.

Маріула остановилась и подождала пока женщина не поравнялась съ нею.

Это оказалась бывшая служанка Волынскаго, которая жила во дворцѣ, и потому могла разсказать что-нибудь о Маріорицѣ нетерпѣливой матери.

Слово за слово, они и разговорились, и бывшая крѣпостная Артемія Петровича, какъ-то вдругъ, неожиданно, сообщила, что на-дняхъ въ Петербургъ возвращается супруга кабинетъ-министра, Наталья Андреевна Волынская.

Сначала цыганка не вѣрила ушамъ своимъ, и съ досадою сказала:

-- Ты видно дурочку нашла, что надо мною такъ издѣваешься?

-- Какая издѣвка! Говорю тебѣ женатъ онъ, любой прохожій тебѣ подтвердитъ.

Несчастная не могла болѣе выдержать. Она остановилась какъ вкопанная, начала рвать на себѣ одежду, волосы. Потомъ какъ сумасшедшая бросилась бѣжать по улицѣ къ дому Волынскаго.

-- А! а! вотъ каково... Непотребная! Злодѣйка! Торговать дочерью! Господи!. Женатый... Не. попусти злодѣя!

Она бѣжала, пугая народъ своею отчаянною, безобразною наружностью, останавливаясь изрѣдка чтобы передохнуть отъ устали.

Когда она вошла къ Волынскому, онъ ласково встрѣтилъ ее, и хотѣлъ одарить богатою фатою, которая лежала передъ нимъ на столѣ. Маріула едва стояла на ногахъ, она хотѣла говорить и зарыдала.

-- Что съ тобою? Что съ тобой?-- спросилъ ее озабоченный Волынскій, -- кто тебя обидѣлъ?

Маріула покачала головой съ видомъ жестокаго упрека.

-- Что со мной? Гдѣ твоя честь, гдѣ твоя совѣсть, говори, бояринъ русскій.

-- Я обѣщалъ тебѣ фату за первый поцѣлуй.

-- Береги ты ее мнѣ, или себѣ на погребеніе! Возьми и свои деньги, онѣ жгутъ меня, онѣ скребутъ мою душу.

Она вынула изъ кармана золото, которое далъ ей разное время Волынскій, и бросила червонцы къ его ногамъ.

-- Ты съ ума сошла Маріула.

-- Пусть буду я по твоему глупая, безумная цыганка, то ты бояринъ русокій, что обѣщалъ мнѣ, когда думалъ обольстить бѣдную, невинную дѣвушку, когда своими погаными руками доставалъ это сокровище? Не обѣщалъ ли ты на ней жениться. Безбожникъ! Ты женатъ, ты погубилъ беззащитное дитя.

Волынскій смутился отъ этихъ словъ, но старался какъ могъ сохранитъ ненужное спокойствіе.

-- Что-жъ тебѣ до того, что я женатъ? Вѣдь не ты была любовница.

-- Что мнѣ? Не я любовница его? Вотъ что онъ теперь говоритъ!

Не зная что дѣлать она бросилась къ ногамъ Артемія Петровича, обняла ихъ руками и скорѣе простонала, чѣмъ проговорила.

-- Но. если бы ты видѣлъ, что я...-- но не докончила...

Она не могла выдержать страшной борьбы уязвленной природы со своимъ желаніемъ оставить Маріорицѣ почетное мѣсто въ свѣтѣ, она не смѣла открыться передъ этимъ вельможемъ, назвать себя, цыганку матерью княжны!.. И въ ужасныхъ судорогахъ распростерлась на полу безъ признаковъ жизни.

Когда Василій узналъ о новомъ горѣ своей куконы, онъ набралъ ей цѣлый коробъ всякихъ утѣшительныхъ надеждъ.

Почему бы Волынскому не развестись съ женой, которую онъ не любитъ.

Навѣрное онъ клялся Маріулѣ, именно имѣя въ виду свой разводъ.

Развѣ этого не водилось на Руси матушкѣ? Наталья Андреевна хворала, кто знаетъ? Она можетъ и умереть на счастье Маріулы...

Станется, что и Государыня провѣдаетъ о проказахъ господина Волынскаго, и заставитъ его жениться на княжнѣ, которую бережетъ пуще своего глаза.

А почему бы и Маріулѣ самой не найти случая, да подать Государынѣ челобитную на несчастнаго боярина.

-- Не тужи Маріуленька! Прошлаго не воротишь, поищемъ лучше впереди, старую, брыкливую кобылу сбудемъ, огневого. коня молодца добудемъ. А пока поразскажи ка мнѣ лучше, какъ это попала твоя дочка въ княжны?

Послѣ утѣшенія Василія, отлегло немного отъ сердца Маріулы, опять зародились въ немъ надежды, какъ новая жизнь; единственное что поддерживало теперь бѣдную мать и давала силы жить на этомъ горькомъ постыломъ свѣтѣ.

Она не отказала Василію. Осмотрѣвъ тщательно за дверью и убѣдившись, что никто ихъ не подслушиваетъ, она начала своя повѣствованіе.

-- Знавалъ ты меня Вася молодую, пригожею... Засталъ ты мою красоту еще въ Яссахъ, то ужъ тогда много сбыло ея, горе сушитъ, а не краситъ.

Посмотрѣлъ бы на меня, когда мнѣ не минуло еще двадцать лѣтъ, въ годы моей Маріорицы! Цыганскіе таборы наперерывъ хотѣли меня съ отцомъ, моимъ къ себѣ. Тамъ гдѣ я была таборы мурашились гостями, вездѣ гдѣ мы не таскались, вездѣ сулили нашимъ старухамъ горсти золото, лишь бы меня сманить въ западню. Но чего не могли, сдѣлать денежки, то сдѣлалъ черный огненный глазъ молдаванскаго князя Лелемика.

Я полюбила его.....

Въ таборѣ подъ кибиткою родила я дочку.

Князь одарилъ меня деньгами, и повѣсилъ малюткѣ на шею крестъ, свое отцовское благословленіе.

Скоро довѣдалась старушка княгиня, что у сына есть любовница изъ цыганокъ, и заставили его жениться на богатой и знатной дѣвицѣ.

Разставаясь, онъ омочилъ мою грудь слезами.

Я думала что не переживу этого горя.

Съ этого времени моя Маріуленька стала для меня весь Божій миръ... И отецъ, и полюбовникъ, и все родное въ ея глазахъ свѣтило мнѣ мое солнце и звѣзды ясныя, и каменья самоцвѣтныя,

Здоровье ея было, мой самый дорогой предметъ, жизнью ея и я жива была. Маріуленка ни въ не нуждалась..

У насъ было очень много княжескихъ денегъ.

Она росла въ довольствѣ, въ холѣ, въ нѣгѣ..

Весь таборъ любилъ ее и баловалъ. Я звала ее своею княжной и за мною всѣ ее такъ называли. Да у меня въ умѣ, въ разумѣ только и вертѣлось, что она не иное что будетъ какъ княжна, господарша, монетъ статься даже и султанша!

Содержала я таборъ, и дѣлала ему разныя милоости отъ имени своей Маріуленьки, и потому, приказала величать ее своей господаршей. И какъ она была хороша, вельможа среди запачканныхъ лохмотниковъ. Радовалась Маріуленька, и я была счастлива.

Въ два года мы однако по княжески разсыпали свои денежки по Украйнѣ и Россіи, и я воротилась за деньгами въ Яссы.

Лелемико все еще любилъ меня, но я отказывалась его любить, и боялась имѣть другое дитя, я боялась отдѣлить что нибудь отъ Маріуленьки другому.

А князь не имѣлъ дѣтей отъ жены, лекаря говорили, что она никогда не родитъ, старушка мать его умерла. Онъ убѣждалъ меня отдать ему Маріуленьку, клялся, что выведетъ ее въ княжны, укрѣпитъ за нею все свое имѣніе, а въ случаѣ коли я не соглашусь, не дастъ мнѣ ни полрубля и пуститъ насъ таскаться по міру... Куда! Я сначала и руками и ногами!

Отдать Маріуленьку, это все равно, что отдать жизнь свою! но когда увидѣла милую дочку, владычицу табора княжну въ старыхъ лоскутьяхъ съ сухаремъ во рту, когда услышала, что ея въ таборѣ разжаловали изъ княженъ въ Маріулку, а потомъ въ лохмотницы и цыганята стали дразнить ее языкомъ, у меня поворотилась вся внутренность.

Лохмотья! По міру. Насмѣшки, нужда! Что ждетъ ее еще впереди. Отъ этихъ мыслей голова у меня закружилась.

Ночью, когда мое дитя, мое ненаглядное сокровище еще спало, обливъ ее слезами, я схватила ее съ люлькою, бросилась бѣжать изъ табора, и какъ сказано мнѣ было подкинула ее съ письмомъ въ люлькѣ въ цвѣтникъ подъ княжескія окна. Едва нашла я въ себѣ силы оторваться отъ нея. Дорогой слышала ея плачъ, хотѣла воротиться и... не воротилась. По письму, по словамъ ребенка, должно было счесть, что онъ изъ знатнаго рода, что ее утащили цыгане, и они же подбросили за неимѣніемъ чѣмъ содержать.,

Какъ разочли, такъ и случилось. Добрая княгиня уговорила мужа взять дитя, посланное самимъ Богомъ. Съ того времени моя Maріуленька -- ужъ Маріориця. Дальше и дальше, ее убирали, воспитывали по княжески, и стали величать княжной Лелемико.

Сначала я много тосковала по ней, но когда услышала объ ея счастіи, забыла свое я горе.

Я жила въ Яссахъ на концѣ города. Закутавшись видала иногда свою дочь въ прогулкахъ съ мамкою, но иногда не смѣла показать свое лицо ни ей, ни слугамъ княжескимъ, потому что Маріорица и тогда была въ меня вся вылита.

Разъ, это было въ самую полночь, просыпаюсь, будто кто меня ножемъ въ бокъ.. Открываю глаза. Въ комнатѣ моей свѣтлехонько, словно среди бѣлаго дня. Бросаюсь съ постели къ окну -- весь городъ въ огнѣ.

Пожаръ!-- Боже! Маріорца!-- вскрикнула я только и полуногая бросилась въ ту часть города, гдѣ она жила. Городъ кипитъ какъ котелъ. Трещатъ кровли, лопаются стекла, отъ жара и дыма, трудно пройти по улицамъ. Крики народа, звонъ набата! Почти безъ памяти прибѣгаю я къ дому княжескому, и прямо въ двери охваченныя пламенемъ, цѣпляясь по лѣстницамъ, черезъ сундуки вижу янычара съ окрававленными руками и дѣвочку.

Это она!

Схватываю ее изо всей силы, толкаю янычара съ лѣстницы, черезъ него выношу Маріорицу обвившую меня крѣпко ручонками, на улицу... Что потомъ со мною случилось ничего не помню. Знаю только что я очень долго хворала. Первое мое слово, какъ только могла я зубы разжать, было о княжнѣ Лелемико. Никто не зналъ, куда она дѣвалась. Князь сгорѣлъ, жена его умерла отъ испуга.

Отъ этихъ вѣстей я чуть съ ума не сошла.

Наконецъ я узнала, что янычаръ продавалъ ее, мое, дитя. Что наслѣдники князя Лелемико заплатили янычару большія деньги лишь бы увелъ ее подальше.

Онъ такъ и сдѣлалъ. Я бѣжала по его слѣдамъ день и ночь, и догнала въ Хотинѣ. Тутъ украла я Маріорицу, уговорилась напередъ съ нею, она уже была дѣвочка лѣтъ десяти, и смышлена какъ взрослая. Намъ помогала и хозяйка дома, гдѣ квартировалъ янычаръ. Я заплатила ей все что имѣла при себѣ. Не зная однако же куда дѣваться съ Маріорицей и, боясь, чтобы злодѣй не отнялъ ее, и не отомстилъ бы мнѣ на ея головушкѣ, бросилась я тотчасъ къ Хотинскому пашѣ, и продала ему родную дочь свою съ тѣмъ, чтобы когда она выростетъ, сдѣлалъ ее своею наложницей или подарилъ бы въ гаремъ султана.

Паша любилъ ее какъ родную дочь., у него было ей хорошо, словно въ раю Магометовъ. И тутъ не разъ я видѣла ее сквозь щелку двери, и неоднажды даже слушала, какъ она пѣвала.

Но тутъ вдругъ русскіе пришли въ Хотинъ, и взяли приступомъ городъ. Моя Маріорица взята въ плѣнъ, отослана въ Питеръ. И я за нею, вездѣ за нею! Гдѣ она, тутъ положу я свои косточки. И дочь не узнаетъ, что я для нее сдѣлала, помянетъ въ сердцѣ имена чужихъ, но никогда не помянетъ своей матери, Разсказчица утерла слезы, бѣжавшіе изъ одинокаго глаза, толстый цыганъ кряхтѣлъ, кряхтѣлъ и отвернулся, чтобы не показать на лицѣ своемъ слезъ, вызванныхъ глубокимъ сочувствіемъ къ этой самоотверженной матери.

Моя обычная гостя красавица, наконецъ закончила свои разсказы и вдругъ исчезла...

Сколько времени я хворалъ право не помню, но натура и докторъ, сдѣлали свое дѣло, и я наконецъ поправился. Вся исторія съ красавицей былъ просто у меня бредъ, и послѣдствіе сильнѣйшей галлюцинаціи.

Конецъ.

Оставить комментарий Добронравов Николай Евгеньевич (bmn@lib.ru) Год: 1914 Обновлено: 21/02/2023. 93k. Статистика. Повесть: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:

Добронравов Николай Евгеньевич Красавица с того света

КРАСАВИЦА СЪ ТОГО СВѢТА.

Часть I.

Красавица съ того свѣта.

Часть II.

Добронравов Николай Евгеньевич
Красавица с того света