Джером Джером Клапка
Из размышлений досужего человека

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Джером Клапка Джером

Из размышлений досужего человека.

  
   Источник текста: "Новый чтец-декламатор. Литературно-художественный сборник" - составил С.В. Каратыгин, Издательство: Тип. Акц. О-ва "Петр Барский в Киеве", Киев, 1911 г.
   Переводчик: В.Л. Ранцов.
   OCR, spell check и перевод в современную орфографию: Портрет Дориана Грея читать онлайн.
  
   Желательно знать, кто именно изобрел зловредную ложь: будто вернейший путь к сердцу мужчины пролегает чрез его желудок? Сколько простушек женщин, принимая эту ложь за истину, дозволили любви выскользнуть из гостиной, пока они сами хлопотали на кухне. Разумеется, сударыня если вы были настолько безрассудны, что вышли замуж за борова, то, с вашей стороны, вполне уместно посвящать свою жизнь на приготовление ему месива. Вполне ли вы уверены, однако, что ваш супруг просто-напросто свинья и ничего более? Что если ваши предположения окажутся неверными? В таком случае вы делаете, ведь, серьезную ошибку. Заметьте себе, милостивейшая государыня, что вы чересчур уж скромны. Не опасаясь заразить вас чрезмерным тщеславием, позволительно сказать, Что даже за обеденным столом вы, несравненно существеннее, ну, хоть, например бараньей котлеты. Мужайтесь, сударыня, и не бойтесь соперничества даже с собственной вашей кухаркой. Вы можете быть пикантнее татарского соуса; нежнее и елейнее топленого масла. Было время, когда, сидя за одним столом с вами, он не мог бы отличить говядину от свинины. Если обстоятельства переменились, то на кого прикажете возложить за это ответственность? С какой стати иметь о нас такое дурное мнение? Мы, разумеется, не аскеты, но из этого еще не следует, чтобы нас всех поголовно обвиняли в чревоугодии. Большинство нашего брата люди простые, которые, как подобает всякому здоровому человеку, любят хороший обед, но, без сомнения, еще более любят своих невест и жен. Попробуйте подвергнуть нас испытанию. Посредственный или, скажем, даже не вполне удовлетворительно изготовленный обед, приправленный вашим присутствием, когда вы соблаговолите показать, как говорится, товар лицом, т.е. пожелаете вести веселый, остроумный разговор (что, как вам известно, вполне в вашей власти), окажется для нас после дневных трудов гораздо вкуснее, чем превосходнейше изготовленный обед, за которым вы изволите сидеть в угрюмом молчании, с непричесанными как следует волосами и с личиком, искаженным мрачными опасениями; хорошо ли прожарилась рыба и так ли сделана яичница!
   Бедняжка Марфа, ты слишком уж увлекаешься хлопотами о житейской прозе! Возьми себе в пример Марию, которая избрала благую часть. Вы, сударыня, являетесь, собственной вашей особой единственным предметом, безусловно, необходимым для вашего мужа. Позаботьтесь о том, чтобы вы сами были хорошо сервированы и в совершенстве приправлены, достаточно нежны и удовлетворительны на вкус, дабы вас стоило подать к обеду. Мы ведь нуждаемся в жене, товарище и друге, а не в кухарке или же няньке без жалованья.
   Впрочем, к чему пускаться в такие бесцельные рассуждения? Они всё равно никого не исправят. Вспоминая о благонамеренных советах, которые мне самому случалось подавать, и о ничтожности достигнутых таким путем результатов я чувствую себя, признаться, разочарованным. Так, мне случилось на днях поучать молоденькую девицу относительно уместности более приличного обращения с родными её тетушками. Пока я читал ей это поучение, она всё время сосала карандаш, хотя ей неоднократно заявлялось, что этого делать не следует. Впрочем, она под конец вынула карандаш изо рта, чтоб возразить:
   -- Вы, разумеется, знаете, как следует поступать каждому, во всех случаях жизни.
   Бывают времена, когда приходится жертвовать своею скромностью на алтаре долга.
   Поэтому я ответил: "Разумеется, я знаю".
   -- Ну, а мамаше это тоже известно?
   Уверенность моя на этот счет была не особенно сильна, но я опять-таки счел себя вынужденным покривить душою ради педагогических соображений и отвечал:
   -- Понятное дело, знает, -- Кстати, потрудись вынуть изо рта карандаш. Сколько раз говорил я, чтобы ты не совала его себе в рот. Ты когда-нибудь проглотишь кусочек графита, схватишь воспаление брюшины и умрешь.
   Не обращая особенного внимания на мои слова девица стояла передо мною в глубокой задумчивости, словно углубившись в рассмотрение важного философского вопроса.
   -- Взрослые, должно быть, знают решительно всё, -- объявила она, подводя итоги своим размышлениям.
   Мне случается иной раз сомневаться, действительно ли дети всегда так наивны и простодушны, как это нам кажется. Если они делают замечания, вроде только что упомянутого, единственно лишь по глупости, то о них, разумеется, надо только жалеть и стараться научить их уму разуму. Если же в дело замешана не глупость, а нечто иное, то их придется тоже учить уму-разуму, но уже совершенно иным способом.
   На следующее утро мне довелось слышать беседу няни с этим образчиком подрастающего поколения. Няня, женщина очень порядочная, объясняла девочке неуместность молоть всякую чепуху и указывала, что иней раз недурно и помолчать, когда Дорочка прервала ее замечанием:
   -- Да замолчи же, няня! Ты не даешь мне ни минуты покоя твоей болтовнею! -- Понятно, что такое бесцеремонное заявление могло только обескуражить женщину, пытавшуюся исполнить свой долг.
   Во вторник вечером на прошлой неделе Дорочка чувствовала себя очень скверно. Она накушалась в саду щавеля и выпила потом стакан лимонаду, что представлялось само по себе вовсе не рациональным. Мать Дорочки прочла ей целое поучение о том, как вести себя во время болезни. "Необходимо быть терпеливым и мириться с неприятностями, которые посылает нам Господь Бог для нашего испытания". Дорочка, как и все дети, ознакомившись с общим правилом, тотчас же начала проверять его в приложении к частным случаям.
   -- Неужели мы должны мириться и с рыбьим жиром, который посылает нам Господь Бог? -- спросила она.
   -- Разумеется, должны.
   -- Ну, а с нянями, которых нам Бог посылает?
   -- И с ними надо мириться, да еще благодарить за них Бога. Многим маленьким девочкам приходится расти совсем без нянек. Главное же не следует молоть такой вздор!
   В пятницу я застал мать Дорочки в слезах.
   -- Что такое случилось? -- осведомился я.
   -- Ничего особенного! Меня смущает только наша девочка. Она такой странный ребенок, что я положительно её не понимаю.
   -- Что же она опять натворила?
   -- Ты знаешь ведь, что она любит пускаться в рассуждения.
   -- Да, за ней водится этот грешок! -- Не знаю, откуда именно переняла она дурную привычку спорить и настаивать на своем, но только эта привычка является у неё и в самом деле существующим фактом. Я удовлетворился поэтому вопросом: "Ну, так что, ж?"
   -- Она меня рассердила и, в наказание за это, я ей сказала, что не позволяю взять с собой в сад тележку для куклы.
   -- Что же ответила тебе Дорочка?
   -- Она ничего мне не ответила, но, как только я вышла из комнаты, негодная девчонка принялась рассуждать вслух сама с собою. Ты знаешь, ведь, что она зачастую так делает?
   -- И что же она сказала?
   -- Она сказала: надо быть терпеливой и как-нибудь мириться с матерью, которую послал ей Господь Бог во испытание.
   По воскресным дням девочка эта завтракает вместе с нами. Ко мне зашел как раз тогда один из приятелей; мы разговорились с ним о политике и я до такой степени заинтересовался беседой, что, отодвинув тарелку в сторону, нагнулся вперед и облокотился обеими руками на стол.
   Дорочка имеет привычку произносить свои монологи шепотом, достаточно внятным для того, чтобы его можно было расслышать даже сквозь рев самой бешеной бури. На этот раз до моего уха явственно дошли её рассуждения: "Я должна сидеть прямо и не облокачиваться на стол. Так, делает только грубое, неотесанное мужичье".
   Я пристально взглянул не нее, но она сидела чинно и смирно, с самым невозмутимым видом и как будто созерцала что-то находившееся в неизмеримом от неё расстоянии. Мы все, разумеется, переглянулись между собою и приняли надлежащий серьезный, строгий вид, но только разговор у нас после того уже не вязался, Когда ребенка увели, мы стали подшучивать над его замечаниями. На самом деле, однако, все чувствовали, что в смешном положении оказывалась не Дорочка, а мы сами.
   Мне очень бы хотелось явственнее вспомнить раннее свое детство. Тогда только удалось бы мне, наверное, узнать, действительно ли дети до такой степени наивны, как нам это кажется.
   В числе моих знакомых была молодая недурненькая собою американка, чуть не до смерти надоевшая мне нескончаемыми рассказами о зверском обращении с ней её мужа. Наконец она подала на него жалобу в суд и потребовала развода. Требование её было уважено, и мы все имели удовольствие поздравить хорошенькую американку с освобождением от уз ненавистного брака. После того мне, в продолжение нескольких месяцев, не доводилось с нею встречаться, или что-либо о ней слышать. Затем неожиданный случай свел нас опять вместе. К числу довольно трудных задач, налагаемых на человека жизнью в обществе, принадлежит решение вопроса: о чем именно следует начать разговор при неожиданной встрече с давнишними знакомыми? Каждый кавалер и каждая дама хотят, во что бы ни стало казаться симпатичными и умными, а это затрудняет между ними беседу, так как, вообще говоря, мы, грешные, вовсе не умны и не симпатичны. Впрочем, это, с моей стороны, совершенно излишнее отступление. Я в данном случае, разумеется, принялся говорить с американкой о бывшем её супруге и не нашел ничего лучшего, как осведомиться о том, каково ему живется:
   -- Надеюсь, что недурно! -- отвечала она.
   -- Уж не женился ли он опять?
   -- Да, женился,
   -- Поделом и ему, и его жене! -- воскликнул я.
   Как уже упомянуто, моя американка была очень недурненькой молоденькой еще дамочкой, так что мне естественно хотелось к ней подслужиться. Поэтому я продолжал:
   -- Женщина, которая вышла замуж за такого человека, зная его прошлое, без сомнения, сделает его несчастным, а мы, в свою очередь, можем с уверенностью рассчитывать, что он заставит ее проклинать день и час её рождения на свет Божий.
   Моя приятельница обнаружила стремление защищать бывшего своего тирана и возразила:
   -- Надо полагать, что он значительно исправился.
   -- Что за вздор. Такой человек, как он, никогда не может исправиться. Негодяй негодяем и останется!
   -- Тише! Прошу вас не отзываться так о нем в моем присутствии!
   -- Отчего же... скажите на милость! Вы сами, ведь, изволили называть его негодяем и подлецом.
   -- Это было очень дурно с моей стороны, -- созналась она, покраснев до ушей. -- Боюсь, что, в тогдашних недоразумениях между нами, не один он заслуживал порицания. Мы оба держали себя довольно безрассудно, и надеюсь, что это послужило нам обоим хорошим уроком.
   Я молчал, ожидая дальнейшего необходимого разъяснения.
   -- Зайдите-ка лучше ко мне и поглядите на него сами, -- предложила она с легкой усмешкой. -- Дело в том, что я сама вышла за него замуж. Я принимаю по вторникам в  2 отеля К.
   С этими словами она убежала, оставив меня почти оцепеневшим от изумления.
   По здравом размышлении, я, однако, нахожу теперь, что предприимчивый англиканский священник, который устроил бы маленькую часовенку на лондонской набережной, рядом со зданием судебных учреждений, мог бы зарабатывать хорошие деньги, соединяя вновь узами брака только что разведенных супругов. Один из моих приятелей, в бытность свою ответчиком по бракоразводному делу, сознавался мне, что никогда не любил своей жены сильнее, чем в нижеследующие два момента: когда она с ним разошлась и затем, когда она явилась в суд, чтобы дать против него показание.
   -- Странные люди, вы, мужчины. Вы, по-видимому, никогда не знаете сами, чего хотите! -- сказала как-то в моем присутствии одна очень неглупая дама.
   Она вообще была не расположена к мужчинам, и я не порицаю ее за это, так как и сам иногда чувствую себя ими недовольным. Особенно сильное негодование вызывает во мне один мой знакомый, который говорит одно, а делает другое; рассуждает, как праведник, а поступает, как безумец. Зная, как отличить дурное от хорошего, он, тем не менее, выбирает дурное. К чему, однако, о нем распространяться. Когда-нибудь он станет таким, каким ему следует быть. Тогда мы уложим его в хорошенький ящик, сделанный как раз по его мерке, заколотим этот ящик крышкой и спрячем его в укромное местечко, неподалеку от знакомой мне церкви, после чего можно будет уже поручиться за дальнейшее смирное и добропорядочное его поведение.
   Собеседник только что упомянутой дамы, пользовавшийся тоже репутацией довольно умного человека, возразил ей с улыбкою:
   -- Я не вижу, сударыня, ни малейшего основания порицать нас за то, что мы не знаем самих себя. Сознаюсь, что я не знаю собственного своего "я"; во всяком случае, мне не нравится и то немногое, что я о нем знаю. Смею уверить, что у меня более причин быть им недовольным, чем у вас, так как я ни под каким видом не могу отделаться от внутреннего своего "я" и должен мириться с ним, так или иначе. Вам следовало бы не порицать меня, а пожалеть обо мне.
   Порою мне кажется завидной участь древних отшельников, относившихся к задачам жизни с такой мужественной трусостью. Мне случается иногда мечтать о существовании, свободном от тысячи мелочных уз, привязывающих нашу душу к различным колышкам в стране лилипутов... Быть может, в пустыне мне удалось бы приблизиться к состоянию идеального человека. Там мелькнуло бы у меня, пожалуй, сознание действительных целей и смысла жизни.
   Вас, милостивейшая государыня, я ни в каком случае не пригласил бы делить со мною отшельническую жизнь. Бывают времена, когда мужчине, лучше без женщины, а женщине лучше без мужчины. Любовь тянет нас вглубь бездны. Она именно, обращает нас из разумных существ в мужчин и женщин. Если мы хотим подняться ближе к звездам, то должны с нею проститься. В качестве мужчин и женщин мы, во взаимных своих отношениях, далеко не всегда показываем товар лицом. Напротив того, зачастую при этом мы обнаруживаем самые дурные свои стороны. Для женщины высшим идеалом мужчины является её возлюбленный. Мужчина смотрит на женщину, как на существо, которое может полюбить. Мы видим друг у друга сердце, а не души. В присутствии существа иного пола мы положительно утрачиваем возможность отрешиться от земли. Мать-природа, -- эта вечная сваха, -- всегда тут как тут, чтобы бросить нас друг другу в объятия. Женщина способна поднять нас до известного уровня мужеской зрелости, но не расположена пускать нас выше этого уровня. Она идет сама по сравнительно чистой дорожке и приглашает юношу, выпачкавшего свои ноги в уличной грязи: "Карабкайся ко мне! Будь молодцом, достойным идти со мною рядом, будь храбр, чтобы защищать меня; будь честен, добр и верен, а главное люби меня; но ни под каким видом не взбирайся выше, а изволь оставаться тут же у меня под боком". Мученика, пророка, вождя застрельщиков человеческого прогресса она непременно разбудит от возвышенной грезы. Нежные её руки обовьются вокруг его шеи и не дадут ему подняться с земли.
   Мужчина говорит женщине: "Ты моя жена! Здесь в этих стенах твоя родина. Ими ограничивается твоя деятельность и твой долг". Это и в самом деле оказывается верным в девятьсот девяносто девяти случаях из тысячи. Тем не менее, не все мужчины и женщины вылиты в одну и ту же форму. Точно также и дело не у всех одинаково. Иногда, к прискорбию женщины, дело её находится вне рамок семейного очага...
   Молодой человек, герой популярного романа говорит своей возлюбленной: "Люблю тебя больше, чем душу!" Из героинь нам больше всего нравится та, которая заявляет своему милому: "Готова сойти с тобою в ад!" Не все мужчины и женщины способны быть такими шаблонными героями и героинями. Эго немыслимо для мечтателей, уносящихся в мир возвышенных грез, и для мечтательниц, посещаемых неземными видениями. И те и другие, с точки зрения мирного, сытого люда, представляются, по меньшей мере, людьми непрактичными и непригодными, но без таких мечтателей была бы немыслимой мирная и спокойная обстановка беспечного жития сытого люда.
   -- Позволительно спросить: не поставили ли мы половую любовь на более высокий пьедестал, чем она заслуживает? Это благородная страсть, но всё же, ведь, не самая возвышенная. Существует более широкая любовь, по сравнению с которой, она оказывается тем же, чем оказывается лампа, освещающая избушку, по отношению к луне, озаряющей луга и долины.
   Мне пришлось быть зрителем драмы, разыгравшейся в течение нескольких лет не на сцене, а в рамках действительной жизни. Главными действующими лицами в ней являлись две женщины. Они подружились еще в детстве и оставались приятельницами до тех пор, пока между ними не явилось обычное яблоко раздора -- мужчина. Это было слабое, недурненькое создание, не стоившее того, чтоб которая-нибудь из них обратила на него внимание, но женщины как будто созданы для того, чтобы любить недостойных. Без этого не было бы даже и речи о необходимости бороться с чрезмерным возрастанием народонаселения. Злополучная судьба заставила обеих женщин вступить друг с другом в борьбу за одного и того же плохенького мужчинку.
   Борьба эта вызвала наружу всё, что было худшего в обеих соперницах. Ошибочно предполагать, что любовь только лишь возвышает: она точно также способна и унижать. В данном случае она породила низменную распрю из-за предмета, который должен был казаться со стороны вовсе не стоящим затраты на него таких усилий. Побежденная могла бы предоставить победительнице наслаждаться малоценной её добычей даже и в том случае, если б победа была действительно одержана не вполне честно. В обеих женщинах проснулись, однако, мерзостные, первобытные страсти, и звон свадебных колоколов послужил только окончанием первого акта. О втором акте догадаться не трудно; он закончился бы в бюро по бракоразводным делам, если бы покинутая жена не догадалась, что молчанием обеспечит себе более утонченную месть.
   В третьем акте, по прошествии всего лишь полутора года, объект спора умирает. Смерть является, по-видимому, первым счастливым событием, выпавшим лично на его долю в продолжение всей пьесы. Положение его оказывалось с самого начала до чрезвычайности неловким. Несмотря на, вялость и бессилие этого плохенького мужчины, нельзя было смотреть на него без некоторого сожаления, к которому примешивалось неудержимое стремление смеяться. Необходимо заметить, впрочем, что большинство драм, разыгрывающихся в жизни, представляется трагедиями или же комедиями в зависимости от точки зрения, с которой на них смотреть. Действующие лица всегда воображают себя трагическими актерами, но это-то и придает пьесе характерные свойства хорошей комедии.
   Добродетель, в том смысле, как она признается существующими законами, восторжествовала, а порок был наказан. Вся пьеса, сводящаяся к такой шаблонной морали, не представляла бы ни малейшего интереса, если бы ей не придавал своеобразной окраски четвертый акт. В нем обиженная жена является к любовнице, от которой в былое время отбила сама жениха, и просит у неё прощения, заявляя, что, в свою очередь, тоже ее прощает. Хотя это и может показаться странным, но обе героини пьесы нашли взаимную свою привязанность друг к другу нисколько не изменившейся. После долгой разлуки им было очень приятно свидеться опять и обменяться приятельским рукопожатием. Оставшись одинокими, они решили жить вместе. Люди, коротко знавшие этих героинь в течение последнего, четвертого акта драмы, говорят, что их жизнь была всё это время возвышенной, безупречной и обильной добрыми делами, в лучшем смысле этого слова. Не говорю, чтобы такие положения встречались сплошь и рядом, но всё же они встречаются чаще, чем это вообще предполагают. Иногда мужчина становится лучше без женщины, а женщина -- без мужчины.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru