Елагин Владимир Николаевич
Рассказы степняка
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Елагин Владимир Николаевич
(
bmn@lib.ru
)
Год: 1859
Обновлено: 11/04/2024. 65k.
Статистика.
Рассказ
:
Проза
Проза
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
Флор Иванович.
РАЗСКАЗЫ СТЕПНЯКА.
(ОЧЕРКИ.)
I. ФЛОРЪ ИВАНОВИЧЪ.
Лѣтомъ 185. года, наканунѣ, такъ называемой десятой пятницы ѣхалъ я "на своихъ" по В--скому уѣзду Е--ой губерніи. Промѣшкавъ на послѣдней станціи, я запоздалъ и уже ночь наступила, прежде чѣмъ я достигъ какого нибудь жилья, которыя, какъ извѣстію, разбросаны въ степныхъ мѣстахъ. на ужасающее разстояніе одно отъ другаго. Стемнѣло, нашли тучи и скоро, почти надъ самыми головами нашими, раздался рѣзкій и сухой ударъ грома, а вслѣдъ затѣмъ и дождь хлынулъ, какъ изъ ведра. Я ѣхалъ въ телегѣ и потому не прошло и пяти минутъ, какъ я промокъ до костей, не смотря на всѣ принятыя мѣры, чтобы предохранить себя отъ этого непрошенаго душа. Дождь, очень пріятный для помѣщиковъ и очень непріятный путешественникамъ, особенно телѣжнымъ путешественникамъ, скорехонько сдѣлалъ свое дѣло: превратилъ дорогу въ какой то жиденькій сверху и очень липкій снизу кисель, вымочилъ все, что только можно было вымочить, налилъ порядкомъ водой овражковыя норки и такимъ образомъ погубилъ не мало этихъ хорошенькихъ звѣрковъ, наконецъ въ добавокъ ко всему горю подмочилъ мои сигары и трутъ, для того, вѣроятно, чтобы послѣ того какъ онъ и пройдетъ, все таки недобрая память о немъ сохранилась бы на долго. Нельзя описать моей радости когда послѣ долговременнаго блужденія по ровной, какъ ладонь, степи, при свѣтѣ яркой молніи, я увидѣлъ свой утлый экипажъ въ двухъ шагахъ отъ деревни. Собаки залаяли и мы, не смотря на темноту, добрались наконецъ до бѣлыхъ хатъ, вытянутыхъ въ линейку. Я послалъ человѣка постучаться въ какой-нибудь хатѣ и выхлопотать намъ ночлегъ. Разбудить въ такое время мужика довольно трудно, особенно степнаго мужика, котораго и природа и вся обстановка жизни располагаютъ къ страшной, ни чему не уступающей лѣни.
Долго стучался мой вымокшій камердинеръ въ маленькое окно хаты, долго отбивался онъ отъ обступившихъ его со всѣхъ сторонъ собакъ, пока наконецъ внутри хаты не раздалось какое-то не человѣческое мычанье и зѣванье и грубый бабій голосъ не откликнулся въ избѣ.
-- Кто тамъ еще? Кого это тамъ нелегкая притащила? ворчала баба, отъ души посуливъ намъ чорта, за то, что мы ее потревожили.
Дождь расположилъ моего человѣка къ крайней уступчивости и миролобію и даже внушилъ ему самыя дипломатическія намѣренія.
-- Пусти, баушка, переночевать, началъ онъ переговоры самымъ мягкимъ, заискивающимъ тономъ; но баба оказалась олицетворенною дикостью, не понимающею никакой пользы международныхъ сношеній и взаимныхъ одолженій.
-- Какъ же, такъ я те и пустила, заворчала она; -- ишь какой ласковый! Проваливай, заключила старуха.
-- Да это баринъ ѣдетъ, матушка, пусти увѣщевалъ ее лакей, сильно расчитывая на мой барскій авторитетъ. Но и авторитетъ мой не былъ признанъ.
-- Да вы приказные што-ли? спросила въ свою очередь баба.
Камердинеръ мой вѣроятно вломался въ амбицію и не захотѣлъ, чтобы кто-нибудь осмѣлился подозрѣвать насъ съ нимъ въ томъ, что мы приказные; онъ имѣлъ неосторожность отвѣчать бабѣ отрицательно.
-- Нѣтъ, баушка, кричалъ онъ, -- какіе приказные! какъ есть баринъ; мы заплатимъ.
Все погибло.
-- Аза! протянула съ какимъ-то презрѣніемъ баба; -- такъ проваливай! кто васъ знаетъ, что вы за люди! Мужики всѣ въ степи -- не пущу. Не надо твоихъ и денегъ, еще обокрадете, не ровенъ часъ: знаемъ мы господскихъ-то.
Лакей началъ было доказывать невинность моихъ намѣреній, но баба видимо не обратила на его слова ни малѣйшаго вниманія и замолчавши, скоро опять захрапѣла.
-- Ахъ ты, старая чертовка! опять задрыхнула, вскричалъ лакей, хлопая себя по мокрой чуйкѣ; -- что теперь дѣлать.
Я видѣлъ ясно, что съ упрямой бабой не сладить и велѣлъ распросить у ней по крайней мѣрѣ нѣтъ ли шинка, въ которомъ можно бы было переночевать. Человѣкъ мой опять принялся барабанить въ окно хаты, такъ что только стекла задребезжали, сопровождая стукъ разными нелегкими пожеланіями.
-- Да что тамъ еще? коего лѣшаго опять стучишь? Сказано, не пущу! раздался вновь голосъ старухи.
Ровно полчаса продолжались переговоры, прежде чѣмъ баба не согласилась сознаться, что у нихъ въ селѣ есть жидовская корчма и ровно столько же времени было употреблено на разспросы о томъ, куда надо ѣхать.
Наконецъ-то судьба принесла меня къ дверямъ давножеланнаго пріюта -- корчмы. Началась опять стукотня, но на этотъ разъ непродолжительная: извѣстно, что жидъ и хохолъ двухъ совершенно разныхъ характеровъ и подвижности. На стукъ скоро засвѣтился въ хатѣ огонь, дверь отворилась и на порогѣ явился жидъ въ ермолкѣ, босикомъ и въ какихъ-то грязныхъ лоскутьяхъ, вмѣсто нагрудника, съ каганцемъ въ рукахъ.
-- Пусти, братъ, переночевать, поспѣшилъ я сказать.
-- Ца, ца, ца! зачмокалъ жидъ, жалобно покачивая головой; -- съ моимъ бы удовольствіемъ, да нельзя.
-- Отчего? вскрикнулъ я съ весьма понятнымъ отчаяніемъ.
-- Не можно: одна только и есть горница.
-- Такъ что жъ, занята что-ли она?
-- Да, да, панъ есть! Жидъ выразительно замоталъ головой и замахалъ рукой.
Что мнѣ было дѣлать? Я рѣшился взять ночлегъ хоть приступомъ.
-- Ну, любезный, какъ тамъ твой панъ себѣ хочетъ, а я войду къ нему и переночую: мы промокли до костей, объявилъ я очень рѣшительно, вылѣзая изъ телѣги, съ твердымъ намѣреніемъ уже не возвращаться въ нее.
Жидъ отчаянно заболтать и руками, и ногами.
-- Ой не можно, ей Богу, панъ, не можно! залепеталъ онъ въ испугѣ! то не такой панъ!
-- Что за чортъ, подумалъ я, -- какой же это такой панъ?
-- Да кто же это тамъ у тебя? спросилъ я его.
-- Флоръ Иванычъ! объявилъ жидъ шепотомъ и разставивъ руки.
Я понялъ отчаяніе жида. Флоръ Иванычъ былъ письмоводитель пристава втораго стана В--скаго уѣзда и имѣлъ репутацію грозы своего стана. Я объ немъ много слышалъ, а тесть мой, генералъ И., былъ помѣщикомъ втораго стана. На основаніи этихъ данныхъ, я рѣшился прибѣгнуть къ самому Флору Иванычу.
-- Что, спитъ Флоръ Иванычъ? спросилъ я еврея.
-- Ни! водку изволятъ еще пить, отозвался тотъ съ особымъ почтеніемъ.
Я отправилъ своего лакея къ письмоводителю.
Благодаря дипломатическимъ способностямъ моего Санхо-Пансы, кстати ввернувшаго мое родство съ генераломъ, я скоро получилъ приглашеніе войти въ теплое пристанище г-на письмоводителя становаго пристава.
У стола, на которомъ горѣла вонючая сальная свѣча, стоялъ большой графинъ съ водкой и насыпанъ былъ табакъ, сидѣлъ плотный и приземистый господинъ, небольшаго роста, толстый и широкій въ плечахъ. У него были сѣрые глаза съ нависшими бровями, жесткіе, черные волосы съ просѣдью, болѣе похожіе на какую-то щетину, чѣмъ на человѣческіе волосы, наконецъ до половины полныхъ и покрытыхъ рябинами щекъ доходили узенькія и то-же жесткія бакенбарды. Носъ крючкомъ и тонкія губы показывали, что владѣтель ихъ принадлежитъ къ породѣ, такъ-называемыхъ хищныхъ птицъ и въ самомъ дѣлѣ баринъ сильно смахивалъ и на коршуна, и на ястреба, и на филина, -- на всѣхъ вмѣстѣ. На немъ было сѣрое, форменное пальто, на распашку, подъ нимъ ситцевая, грязная рубашка, съ растегнутымъ воротомъ, изъ-подъ котораго, какъ у Ноздрева, выглядывала какая-то очень некрасивая шерсть. Въ одной рукѣ у него была коротенькая черешневая трубка, съ плетеной стамбулкой.на концѣ, а у кисти другой болталась толстая казацкая плеть; на пуговицѣ пальто мотался привѣшанный кисетъ, сшитый изъ разныхъ треугольныхъ лоскутковъ и дотого замасленный, что всѣ лоскутки сдѣлались одинаковаго цвѣта -- грязнаго. Барину было лѣтъ сорокъ пять, или сорокъ шесть, и въ правомъ ухѣ онъ носилъ серебрянную серьгу, а на обоихъ указательныхъ пальцахъ по кольцу того же металла. При входѣ моемъ онъ всталъ и радушно подошелъ ко мнѣ.
-- Мое почтеніе, позвольте быть знакомымъ: вашъ тестюшка, ихъ превосходительство, прекрасный человѣкъ, заговорилъ онъ, -- какъ ни пріѣдешь къ нему, всякій разъ три карбованца, ужъ такъ и знаешь!
Все это было сказано самымъ тихимъ и добродушнымъ голоскомъ, переходившимъ въ какое-то мягкое, даже дряблое, фальцетто, -- признакъ большой привычки къ спиртнымъ напиткамъ,-- и сопровождалось отрывистыми посасываніями изъ трубочки и частыми оплевываніями въ сторону и непремѣнно сквозь зубы и фонтанчикомъ.
Я извинился въ невольномъ безпокойствѣ, которое я причинялъ.
-- И ничего-съ, помилуйте, наша полицейская должность такая-съ, -- кто хочетъ, днемъ и ночью приходи; всякая каналья, сударь, лѣзетъ, а не токма что человѣкъ благородный. Да и рано еще, я еще и спать.не ложился: только что дѣлами занимался.
Дѣла эти, какъ я послѣ узналъ, состояли въ обираніи пошлины съ жида корчмаря, со старшины и писаря сельской расправы (село было государственное) и прочихъ административныхъ распоряженіяхъ, подобныхъ этимъ.
Продрогнувъ отъ дождя, я велѣлъ человѣку своему принести мнѣ чарку водки.
-- Не извольте тревожиться напрасно-съ, заговорилъ Флоръ Иванычъ; вотъ-съ не угодно ли водочки: вамъ такой не отпустятъ-съ, -- чистѣйшая очищенная-съ, и рнъ указалъ на огромный графинъ съ водкой, стоявшій на столѣ.
Меня очень занимала личность Флора Иваныча, о которомъ я много слыхалъ и который наводилъ ужасъ не только на всѣхъ помѣщичьихъ, но даже и на казенныхъ крестьянъ втораго стана. Я далъ себѣ слово не упускать удобнаго случая сойтись съ нимъ и познакомиться покороче. Потому я принялъ его предложеніе и даже вызвалъ и его, какъ хозяина, выпить со мною, чтобы какъ-нибудь еще больше развязать ему языкъ, который и безъ того у него былъ уже развязанъ.
-- Дрянь водку продаютъ, продолжалъ мой новый знакомый, выпивъ половину рюмочки (истинные любители водки иначе не пьютъ ее какъ полрюмочками) и сплюнувъ сквозь зубы, -- броситъ въ нее, въ бочку-то, горсть соломы, да и продаетъ, анаѳема, за спеціальную {Странное названіе
спеціальная водка,
на откупщичьемъ нарѣчіи, значитъ водка настоянная на разныя травы,
спеціи,
какъ ихъ называетъ русскій народъ.
Авторъ.
}.-- Ну у меня не такъ, продолжалъ онъ, вздохнувъ; у меня, сударь, жидъ гдѣ хочешь доставай хорошей, -- откупщичьей не смѣй и ставить: задеру до полусмерти!
-- Какъ! возразилъ я удивленный, -- жида-то сѣчь? Да вѣдь онъ мѣщанинъ?
Флоръ Иванычъ добродушно засмѣялся, не издавая никакого звука при смѣхѣ, какъ какой-нибудь блаженной памяти Натаніель Бумпо.
-- Все можно-съ! объявилъ онъ, прикасаясь къ моей рукѣ; отодрать хоть какого хочешь размѣщанипа можно-съ; потому -- самъ будетъ доволенъ: въ моихъ рукахъ ему сдѣлать пакость, хуже розогъ-съ,-- понимаете-съ? Краденыя вещи что-ли найдешь, надувательство, мошенничество, драка случится, къ убійству притянуть можно, -- все можно-съ! самодовольно объявилъ Флоръ Иванычъ.
Я посмотрѣлъ Флору Иванычу въ глаза и прочелъ въ нихъ такую увѣренность, что дѣйствительно ему все можно въ его станѣ, что и спорить съ нимъ не сталъ.
-- Оно, сударь, и не думайте, чтобы изъ этого могло что нибудь пройзойти-съ, продолжалъ мой собесѣдникъ, выколачивая трубочку свою и принимаясь опять за водку; ну, положимъ, жидъ жаловаться пойдетъ, знаки покажетъ,-- ну, что жъ? свидѣтелей не будетъ! прибавилъ онъ со вздохомъ.
-- Отчего? спросилъ я удивленный; вѣдь не станете-же вы одни сѣчь жида?
Флоръ Иванычъ снисходительно, какъ-то отечески засмѣялся (опять также безгласно) надъ моимъ простодушнымъ невѣдѣніемъ, засмѣялся именно тѣмъ смѣхомъ, которымъ старушка-бабушка смѣется черезъ-чуръ наивному вопросу баловника-внучка.
-- Все пустяки-съ? отвѣчалъ Флоръ Иванычъ; я пересѣку сейчасъ-же послѣ того десятскихъ и сотскихъ, что сѣкли жида, вотъ и не будетъ противъ меня свидѣтелей!
Флоръ Иванычъ лукаво посмотрѣлъ на меня и казалось такъ и ждалъ выраженія моего особаго почтенія къ такой изобрѣтательности.
Мнѣ пришелъ на умъ одинъ анекдотъ въ томъ же родѣ: одному барину очень захотѣлось поколотить одного изъ своихъ гостей; но дѣло было дурное тѣмъ, что съ этимъ гостемъ было еще два человѣка гостей-же и близкихъ пріятелей самого хозяина. Хозяинъ впрочемъ не затруднился: онъ прежде всего поколотилъ враждебнаго ему гостя, а потомъ давай тузить и пріятелей.
-- Помилуй, за что ты дерешься? кричатъ пріятели.
-- Ни за что, отвѣчалъ баринъ, а затѣмъ, чтобы вы свидѣтелями не были! Да еще позвалъ съ десятокъ служителей, чтобы три гостя не соединились и не помяли ему самому дворянскихъ боковъ.
Пошло слѣдствіе, судъ, да и кончилось дѣло тѣмъ, что поколотившаго барина оставили отъ суда и слѣдствія свободнымъ.
Я разсказалъ этотъ анекдотъ Флору Ивановичу.
-- Это такъ, отвѣчалъ онъ очень хладнокровно; -- свидѣтели -- это пустяки, плюнуть-съ. Вотъ, быть можетъ, сударь, вы сами будете полицейскимъ чиновникомъ, такъ я вамъ разскажу, былъ въ О** случай одинъ: баринъ былъ такой пьяница, что не приведи Богъ; ну-съ, заѣхалъ онъ въ кабакъ въ казенномъ селеніи, тамъ видимо невидимо мужиковъ-съ. Ну-съ, продолжалъ онъ, отплевываясь сквозь зубы и опять принимаясь за рюмочку.-- Ну-съ, поссорился онъ тамъ съ мужикомъ съ однимъ, да сударь, дѣтина ражій, такой азартный, богатый человѣкъ, сударь, -- не привыкъ къ неповиновенію, какъ вытащитъ ножище охотничій, да и пырь въ бокъ мужика-то, при сорока, слышите, свидѣтеляхъ!
Флоръ Иванычъ значительно поднялъ палецъ кверху.
-- Ну-съ, натурально, въ острогъ его любезнаго, продолжалъ онъ самымъ мягкимъ и убѣдительнымъ тономъ; -- однако человѣкъ, сударь, богатый, далъ онъ сейчасъ же довѣренность на залогъ имѣнія въ частныя руки, капиталъ, понимаете, стало на чистоту, а губернское правленіе попридержало маленько дѣльце-то, пока тотъ оборотецъ этотъ успѣлъ сдѣлать, да тогда уже и послало своего слѣдователя на слѣдствіе. Что жъ бы вы думали? вѣдь уголовная палата въ подозрѣніи оставила!
-- Какъ такъ? возразилъ я совершенно сбитый съ толку неожиданностью развязки.
-- Да такъ-съ, слѣдователь былъ умный человѣкъ, отвѣчалъ Флоръ Иванычъ: -- мужиконъ-то, что были въ кабакѣ, сорокъ-то человѣкъ, что сами видѣли произшествіе, возьми, да и спроси безъ присяги!
-- Да какъ же это можно? добивался я.
-- Да натянуть можно все-съ отвѣчалъ Флоръ Иванычъ; вотъ Богъ дастъ, сами будете полицейскимъ чиновникомъ-съ, такъ узнаете,-- натянуть все можно-съ, особенно тутъ-то-съ: здѣсь и законно будетъ-съ.
-- Да помилуйте.... заикнулся было я.
-- Нечего миловать, сударь, дѣло на чистоту обдѣлано, продолжалъ нѣсколько сердито Флоръ Иванычъ, какъ учитель безпонятному ученику; -- мужики-то въ кабакѣ всѣ вмѣстѣ были, пьянствовали всѣ вмѣстѣ, другъ друга угощали, ну и выходятъ, что такъ какъ кромѣ того они были и изъ одного села съ убитымъ, то и выходитъ, сударь, что они, такъ сказать, хлѣбосольство съ убитымъ-то и всякую дружбу имѣли! А изъ окольныхъ деревень спросилъ подъ, присягой, такихъ то есть мужиковъ, которые въ кабакѣ и не были въ то время, а показали, что слышали-де. Ну и вывернулся баринъ: десять тысячъ стало, прибавилъ Флоръ Иванычъ, таинственно посмѣиваясь.
-- Ну, а слѣдователю что-же было? спросилъ я.
-- Да ничего-съ, за что-же тутъ? переспросилъ Флоръ Иванычъ дѣйствительно удивленный моимъ вопросомъ. Оно, сударь, конечно уголовная палата для очищенія себя, если кому-бы изъ петербургскихъ пришла охота привязаться -- вы знаете, сударь, петербургскіе очень любятъ къ нашему брату привязываться, -- такъ палата отдала слѣдователя на разсмотрѣніе губернскаго правленія.
-- А отчего же не сдѣлали переслѣдованія?
-- Указецъ такой подыскали, что дескать спрошенныхъ при слѣдствіи безъ присяги, при переслѣдованіи не спрашивать подъ присягой: богатый, сударь, баринъ былъ, пояснилъ Флоръ Иванычъ.
Я пожалъ плечами.
-- Ну что жъ губернское правленіе? спросилъ я.
-- Обнаковенно что, сударь, строгій выговоръ сдѣлало, да и тотъ никакъ въ штрафную книгу не внесли. Да что, сударь? вѣдь таки къ этакому-то дѣлу, ужъ кажется, на что на чистоту обдѣлано было, нѣтъ-таки, все-таки привязались!
-- Ну что жъ? отозвался я.
-- Да министерство, сударь, привязалось, продолжалъ письмоводитель и лицо его просіяло; -- ну что жъ? губернскому правленію не въ первой! Отписались: отвѣтили, что съ слѣдователя положено дескать надлежащее взысканіе, тѣмъ и кончилось.
Я задумался, а Флоръ Иванычъ сплюнулъ сквозь зубы и потянулся къ водочкѣ.
-- Вотъ, сударь, это я называю хорошимъ полицейскимъ чиновникомъ, продолжалъ онъ съ нѣкоторою гордостью, ударяя себя въ мохнатую грудь; -- вотъ, Богъ дастъ, сударь и вы будете полицейскимъ чиновникомъ, такъ припомните, сударь, мое слово: это значитъ, хорошій полицейскій.
Черезъ часъ разговора мы были уже большими друзьями съ Флоромъ Иванычемъ, у котораго носъ ужъ не покраснѣлъ, а какъ-то особеннымъ образомъ посинѣлъ. У меня куда и сонъ дѣвался, и я положилъ непремѣнно эксплуатировать до конца такую занимательную личность, какъ Флоръ Иванычъ. Я велѣлъ подать бывшую со мной бутылку рому, поставить самоваръ, а извѣстно, что письмоводители ничего такъ не любятъ, какъ забористый пуншикъ. Удивительно было только то, что Флоръ Иванычъ сколько ни пилъ, все пьянъ не былъ, только носъ синѣлъ, да языкъ развязывался.
-- Васъ однако побаиваются мужики, Флоръ Иванычь, сказалъ я ему, подливая въ его стаканъ порядочное количество рома.
Флоръ Иванычь просіялъ, самодовольно крякнулъ, сплюнулъ, пососалъ погасавшую трубочку и заговорилъ посмѣиваясь и самымъ добродушнымъ тономъ:
-- Помилуйте, сударь, что-же я за дуракъ? Я на то полицейскій чиновникъ, что бы меня боялся мужикъ-съ! Вотъ можетъ вы, батюшка, будете сами полицейскимъ чиновникомъ, такъ знайте, сударь, что это, можно сказать, безчувственная скотина выходитъ человѣкъ, если онъ полиціи не боптся-съ. Просто безчувственная скотина-съ! Да и дураки, признаться, у насъ полиція-то земская-съ! Вѣрите-ли вы Богу, сударь, что почитай во всемъ уѣздѣ меня только одного и боятся-съ! Вонъ посмотрите, что въ первомъ станѣ дѣлается-съ! Волосы дыбомъ встанутъ-съ: такое можно сказать, развращеніе нравовъ-съ: мужикъ, сударь, иной, и становаго-то въ глаза не знаетъ, самого, сударь, становаго! съ ужасомъ добавилъ Флоръ Иванычъ.
-- Что такъ? спросилъ я.
-- Да ужъ такъ къ тому само начальство ведетъ, отвѣчалъ, вздохнувъ, письмоводитель.
Я подлилъ ему еще рому; Флоръ Иванычъ притворился, что онъ и не замѣтилъ этого подливанья.
-- Во-первыхъ тамъ въ стану живетъ предводитель, продолжалъ онъ, и глаза у него злобно засверкали,-- а
этта
такой, сударь, можно сказать, аспидъ, что упаси Богъ! самъ, сударь, балуетъ мужиковъ такъ, что Боже избави! Повѣрители? меня разъ изъ службы, аспидъ этакой, выгналъ; мѣсяца три безъ мѣста, безъ пристанища ходилъ!
Флоръ Иванычъ очень озлобился на предводителя, а вмѣстѣ съ нимъ и на свое прямое начальство.
-- Во-вторыхъ, сударь, исправникъ -- баба, рѣзко объявилъ онъ, -- повѣрите-ли, не можетъ видѣть какъ сѣкутъ! Ну исправникъ-ли это, спрашиваю я васъ?
Я глубокомысленно отмолчался.
-- Ну, у насъ не такъ, слава Богу, продолжалъ Флоръ Иванычъ, успокоиваясь.-- Одно бѣда, лѣтомъ народъ балуется немного, ну,-- за то въ остальное время наверстываемъ-съ, добавилъ Флоръ Иванычъ со вздохомъ.
-- Отчего такъ? спросилъ я нѣсколько удивленный этимъ раздѣленіемъ почтенія и начальствобоязни но временамъ года.
-- Да ужъ такъ, сударь, отвѣчалъ докторальнымъ тономъ письмоводитель; вотъ можетъ, Богъ дастъ, вы и сами будете въ полиціи служить, такъ вамъ это пригодится знать, а я, сударь, человѣкъ опытный по полицейской части.
-- Да отчего же лѣтомъ не такъ страшно начальство? переспросилъ я, заинтересованный признаніями Флора Иваныча.
-- Оттого, что лѣтомъ розга не та, самоувѣренно объявилъ Флоръ Иванычъ и при этомъ сплюнулъ въ сторону. Розга, я вамъ скажу, сударь (вы можетъ, Богъ дастъ, и сами будете полицейскимъ чиновникомъ), розга лѣтомъ дрянь! Она, сударь, хороша только до царя Константина {Память царя Константина и Елены празднуется церковью 21-го мая.
Авторъ.
}, а тамъ что въ ней? высохнетъ, чтобъ ей пусто было, гибкости никакой въ ней не ма -- на чорта же она годится? съ одного удара въ дребезги переломится!
-- Да что, сударь, продолжалъ Флоръ Иванычъ, глубоко вздохнувъ, -- лѣтомъ-то вотъ какъ: пріѣдешь, напримѣръ, въ какое-нибудь имѣнье, такъ что вы думаете? скирды три велишь розогъ нарѣзать, такъ и то, сударь, мало бываетъ! А отчего? оттого, что въ розгѣ никакой добротности нѣтъ! А весной! то ли дѣло, сударь! Глядишь, воза два-три и достанетъ!
-- Ну, братъ, гусь ты порядочный, подумалъ я.
Флоръ Иванычъ вздохнулъ, плюнулъ, выпилъ рюмку водки и запилъ ее холоднымъ пуншемъ.
-- Вотъ спеціальность-то, подумалъ я.
Путь мой лежалъ чрезъ большое помѣщичье село Веселые Терны, гдѣ въ тотъ день, въ десятую пятницу была деревенская ярмарка. Кормить лошадей мнѣ приходилось въ Тернахъ, я и остановился у знакомаго мужика. Отъ нечего дѣлать, не смотря на жару, я отправился ходить по ярмаркѣ и не успѣлъ сдѣлать пятидесяти шаговъ по полю, гдѣ была раскинута въ живописномъ безпорядкѣ шумная ярмарка, какъ на встрѣчу мнѣ попался неизбѣжный Флоръ Иванычъ, съ пятью или шестью сотскими и нѣсколькими десятскими за нимъ. Ликторы эти носили мѣдныя бляхи на груди и вмѣсто пуковъ длинныя палочки въ рукахъ, палочки, которыя служили разомъ для трехъ цѣлей: и подпираться, и драться ими, и нарѣзывать на нихъ разные счеты, какъ на биркахъ. Флоръ Иванычъ уже былъ довольно пьянъ, посасывалъ свою коротенькую трубочку и почти безпрерывно ругался.
Я было хотѣлъ улизнуть отъ его назидательной бесѣды, но онъ меня сейчасъ-же узналъ и вѣроятно на томъ основаніи, что только я, какъ единственный, можетъ быть,
баринъ
на всей ярмаркѣ, могу пользоваться обществомъ и бесѣдою г-на письмоводителя становаго пристава, Флоръ Иванычь, заоралъ, растопыривъ руки, двинулся на меня, скоро поймалъ меня за руку и сжалъ ее такъ, что кости затрещали: уйти уже не было возможности.
-- А, сколько лѣтъ, сколько зимъ? съострилъ Флоръ Иванычъ, намекая на недавную разлуку нашу.-- И вы, сударь, къ намъ на ярмарку пожаловали?
-- Да, кормлю лошадей, отвѣчалъ я.
-- У кого? гдѣ? живо спросилъ онъ.
Я сказалъ прозвище мужика.
-- Липка! крикнулъ письмоводитель и передъ нимъ очутился, какъ будто изъ земли выросъ черный жидъ, весь оборванный, общипанный, грязный, сальный, но съ преплутовскими
ч
глазами.
-- Цего извольте? откликнулся еврей.
Флоръ Иванычъ подбоченился, разширилъ ротъ до ушей, подъ предлогомъ улыбки саркастическаго свойства, и подмигивалъ мнѣ на еврея.
-- Хорошъ! нечего сказать, куда хорошъ! проговорилъ Флоръ Иванычъ въ то время, какъ хитрый еврей, для удовольствія начальства, изо всѣхъ силъ старался выдѣлывать самыя жалкія и непривлекательныя гримасы.
-- Рекомендую, продолжалъ письмоводитель, указывая мнѣ на еврея: -- Это факторъ мой въ здѣшнемъ околодкѣ, онъ-же и шинкарь. Супруга его теперъ торгуетъ водкой, обмѣриваетъ православныхъ, а онъ. извольте видѣть, при мнѣ адъютантомъ состоитъ.
Я посмотрѣлъ на жида и рѣшительно сталъ въ тупикъ: кто изъ двоихъ больше мошенникъ, Флоръ Иванычъ, или онъ, жидъ Липка?
-- Бѣги ты сейчасъ къ Чеботаренкѣ въ хату, скажи ихнему человѣку, чтобы переѣзжалъ къ тебѣ въ корчму, командовалъ Флоръ Иванычъ жиду, указывая на меня.
Я насилу отдѣлался отъ этого лестнаго приглашенія и то только тогда, когда обѣщалъ обѣдать у Флора Иваныча.
Я не зналъ, что и отвѣчать за такое милостивое вниманіе.
Мы пошли дальше, и всюду Флоръ Иванычъ производилъ на мужиковъ рѣшительно такой-же эффектъ какъ зачумленный: всѣ отъ него разбѣгались во всѣ стороны.
-- Пора водки выпить, -- адмиральскій часъ, объявилъ Флоръ Иванычъ, вытаскивая изъ кармана огромные серебряные часы и искоса поглядывая на нихъ.
-- Пойдемте ко мнѣ, пригласилъ я его.
-- Нѣтъ, сударь, какъ можно, отвѣчалъ онъ, -- нынче вы у меня въ гостяхъ, нынче я угощаю.-- Липка, гдѣ здѣсь бакалейные балаганы?
Жидъ забормоталъ что-то и указалъ мѣста въ три, или въ четыре пальцомъ.
-- Кто торгуетъ? допрашивалъ письмоводитель.
-- Шлейка торгуетъ, васе благородіе, Ицко торгуетъ, началъ считать жидъ.
-- А еще? перебилъ его Флоръ Иванычъ: -- тѣ нашенскіе, тѣхъ не трону: хорошо платятъ.
Что такое еще будетъ? подумалъ я.
-- Еще Ѳедька косой торгуетъ, васе благородіе, доложилъ Липка.
-- Ааа! такъ онъ здѣсь. Веди, лаконически приказалъ Липкѣ Флоръ Иванычъ.
-- Куда же это мы? спросилъ я, окончательно теряясь въ догадкахъ: я никакъ не могъ себѣ представить какъ идти пить водку въ москательную лавку.
-- Да вотъ зайдемъ въ бакалейную лавку, -- къ водкѣ-то закусочки возьмемъ.
Я успокоился и пошелъ вслѣдъ за Флоромъ Иванычемъ, который вошелъ въ узенькій переулочекъ, образовавшійся между двумя параллельными рядами балагановъ. Переулочекъ, запруженный народомъ, быстро очистился и опустѣлъ, какъ только Флоръ Иванычъ ступилъ въ него. Я самъ видѣлъ, какъ мужики и бабы бросали въ лавкахъ купленные ими товары, деньги и бросались со всѣхъ ногъ прятаться отъ знаменитаго людоѣда. Это бѣгство очень разсмѣшило Флора Иваныча и онъ, чтобы усилить народный отливъ, еще прикрикнулъ что было мочи:
-- Эй вы, олухи, прочь съ дороги!
Смятеніе сдѣлалось вдесятеро сильнѣе, произошла даже маленькая давка, особенно когда вмѣстѣ съ крикомъ письмоводителя, сотскіе и десятскіе, для которыхъ этотъ крикъ былъ вѣроятно сигналомъ, бросились на народъ.
-- Не надо, не надо! крикнулъ имъ Флоръ Иванычъ; сотскіе и десятскіе сей часъ же скрылись назадъ.
-- Экіе бараны! отечески посмѣиваясь, замѣтилъ Флоръ Иванычъ, указывая мнѣ на убѣгающій народъ.
Я ничего не отвѣчалъ и мы вошли въ балаганъ, изъ котораго сильно воняло ржавой икрой, пресквернымъ мыломъ и пряниками разныхъ сортовъ. На порогѣ балагана стоялъ безъ шапки и кланялся, извиваясь, какъ какая-нибудь пристяжная, русскій вертлявый купчикъ довольно большаго роста, красный какъ самоваръ и съ черною окладистою бородкой. Ему было лѣтъ подъ тридцать и одѣтъ онъ былъ въ замасленный сертукъ "по сіе время", который назади безпрестанно обдергивалъ.
-- Пожалуйте-съ, ваше благородіе, осчастливьте-съ, будьте, сударь, благонадежны-съ на счетъ нашего почтеніясъ: товарцы-съ первый сортъ-съ, прямо изъ Харькова веземъ-съ! Пожалуйте-съ! бормоталъ купчикъ.
Но не смотря на такія ласковыя рѣчи и на самые почтительные поклоны, ясно было видно, что купцу былъ очень не по нутру визитъ Флора Иваныча; замѣтно было даже, что купецъ чего-то очень конфузился: онъ то краснѣлъ, то желтѣлъ (а это ужъ для купца много значитъ) и пальцы его, если не хватались за заднія фалды сальнаго сертука, то били какую-то непонятную трель по ляшкамъ.
Къ удивленію моему Флоръ Иванычъ не только не обратилъ повидимому никакого вниманія на психическое разстройство купца, но даже добродушно посмѣивался и пошучивалъ съ нимъ и съ Липкой, который вертѣлся тутъ-же. Ликторы Флора Иваныча стояли въ переулочкѣ, у входа въ балаганъ, и снявъ шапки, и разинувъ рты внимали рѣчамъ начальства.
-- А здравствуй, здравствуй, голубчикъ Ѳедя, говорилъ Флоръ Иванычъ такимъ ласковымъ тономъ, что я невольно обратилъ на него вниманіе: оказалось, что эта ласка была ласка кошки поймавшей мышь и играющей ею.
-- Жена здорова ли? продолжалъ добродушный Флоръ Иванычъ; -- да что ты такъ пожелтѣлъ вдругъ? ужъ не боленъ ли ты? заботливо допрашивалъ онъ купца; -- ей, Липка, не боленъ ли онъ? посмотри-ка ему языкъ, да пощупай тамъ, какъ его зовутъ, пульцъ, што-ли?
Его благородіе видимо потѣшался надъ купцомъ.
Липка бросился къ купцу и присталъ:
-- Покази языкъ, покази языкъ, кацапина проклятый!
Купецъ, зная что онъ въ рукахъ Флора Иваныча, да и думая вѣроятно отъѣхать отъ него шутовствомъ, высунулъ паясничая языкъ. Флоръ Иванычъ покатывался со смѣху; сотскіе смѣкнувшіе, что начальство потѣшается надъ горемычнымъ Ѳедькой то-же гудѣли и ревѣли во весь ротъ.
-- Ну что, Липка, ничего? кричалъ Флоръ Иванычъ: -- здоровъ?
-- Здоровъ, какъ есть здоровъ, васе благородіе, доложилъ вертлявый жидъ.
-- Ну слава Богу, молвилъ письмоводитель: -- теперь братъ, Липка, освидѣтельствуй у него карманъ, можетъ тамъ киса-то похудѣла, -- чахотка сдѣлалась?
Купецъ позеленѣлъ, когда агентъ Флора Иваныча полезъ ему за пазуху; однако сопротивляться не смѣлъ и только просительно посматривалъ на жида. Тотъ оказался почестнѣе письмоводителя и только пошутилъ, а грабить купца не сталъ, вѣроятно надѣясь на будущее приношеніе со стороны Ѳедора. Флоръ Иванычъ за то изъявилъ Липкѣ свое неудовольствіе.
-- Эхъ ты, свиное ухо, крикнулъ онъ на него: не умѣешь ты, собачій сынъ, и лѣчить-то! Ты бы посмотрѣлъ у него тамъ внутрѣ-то, да и подѣлился бы.
Жидъ ухмылялся, стараясь придать выговору сходство съ шуткой.
-- Ты вотъ лучше поучись у меня лѣчить карманную-то чахотку, объявилъ Флоръ Иванычъ у меня, братъ, не бойсь, живо кровопусканіе карманное будетъ!
Письмоводитель злобно захохоталъ и осмотрѣлся кругомъ опытнымъ, привычнымъ къ крючкотворству глазомъ; жидъ присмирѣлъ и только посматривалъ на купца, котораго трясла лихорадка отъ пытливыхъ взглядовъ начальства.
Осмотрѣвъ все быстрымъ взглядомъ, Флоръ Иванычъ захохоталъ такъ весело, такъ непринужденно, какъ только можетъ смѣяться самый добрый человѣкъ въ мірѣ.
-- Что испугался! крикнулъ онъ купцу: -- я, братъ, пошутилъ: знаю что ты человѣкъ хорошій, начальство знаешь и уважаешь всегда!
-- Ой вай, быть теперь бѣдѣ Ѳедькѣ, прошепталъ жидъ Липка, мгновенно очутившись подлѣ меня. Я недовѣрчиво посмотрѣлъ на него: я рѣшительно не подозрѣвалъ даже возможности бѣды для купца, глядя на добродушное выраженіе лица Флора Иваныча; но оказалось, что онъ былъ великій актеръ.
-- Ну, братецъ, я водку хочу идти пить, такъ къ тебѣ закусить пришелъ, сказалъ Флоръ Иванычъ, самымъ ласкательнымъ, мягкимъ голосомъ, на какой только онъ былъ способенъ.
Купецъ приходилъ все въ большее и большее безпокойство, разсыпался въ благодарностяхъ за честь, которую ему дѣлалъ Флоръ Иванычъ своимъ пришествіемъ въ гости.
-- Ну давай, братецъ, икры фунта два-три, ну сахарку, чайку, ну балычка, конфетокъ, пряничковъ, вычислялъ Флоръ Иванычъ, къ крайнему горю купца.
Однако всѣ товары были безпрекословно отвѣшаны, завернуты и переданы агентомъ Липкой десятскимъ; Флоръ Иванычъ набилъ себѣ еще карманы разными сластями и вдругъ нахмурился и впился глазами въ Ѳедора.
-- Ну теперь, братъ, давай за дѣло примемся, медленно и разжевывая каждое слово проговорилъ Флоръ Иванычъ: -- Вѣдь ты знаешь, что дружба дружбой, а служба службой.
-- Что такое, ваше благородіе? нерѣшительно промолвилъ купецъ: -- кажется я службу, какъ слѣдуетъ, сполпяю.
-- Какъ слѣдуетъ? какъ слѣдуетъ? все грознѣе и грознѣе напиралъ на несчастнаго купца воинственный Флоръ Иванычъ:-- какъ слѣдуетъ службу исполняешь?.... Смотри братъ! Эй, десятскіе, крикнулъ онъ несшимъ взятую провизію: -- несите покупки домой: я деньги заплатилъ.
Половина десятскихъ ушла вмѣстѣ съ жидомъ Липкой; никто не показалъ ни малѣйшаго удивленія при объявленіи Флора Иваныча о томъ, что онъ деньги заплатилъ, даже и ограбленный купецъ.
Когда десятскіе ушли, Флоръ Иванычъ ни слова не говоря подошелъ къ висѣвшимъ надъ стойкой вѣсамъ, снялъ ихъ, потребовалъ безмѣнъ и свѣсилъ обѣ чашки вѣсовъ; оказалось, что чашка, на которую кладется взвѣшиваемый товаръ, на цѣлые четверть фунта тяжеле той, на которую кладутся разновѣски. Флоръ Иванычъ, молча и не торопясь, вынулъ изъ кармана печать, восковой огарокъ, кусочекъ сургуча и коробочку спичекъ.
-- Демка, веревку! крикнулъ онъ одному изъ десятскихъ.
Длинная бичевка немедленно была подана его благородію. Купецъ повалился Флору Иванычу въ ноги.
-- Что ты? что ты? хладнокровно шутилъ Флоръ Иванычъ: -- что ты говѣешь что ли? передъ исповѣдью прощаешься? а? Богъ тебя проститъ, а мы сами люди грѣшные.
-- Ваше благородіе, помилосердуйте, шепталъ купецъ, стоя на колѣняхъ передъ Флоромъ Иванычемъ и стукая лбомъ въ досчатый полъ своего балагана: -- батюшка, Флоръ Иванычъ, будьте милосерды! Я и такъ, кажется, товарами васъ уважилъ, карбованцевъ на пять!
-- Что? что? грозно прикрикнулъ Флоръ Иванычъ: -- уважилъ? Меня-то уважилъ? Я тебѣ заплатилъ, при всѣхъ заплатилъ! И отвяжись ты отъ меня Христа ради. Ты еще меня надулъ, а не то что уважилъ! Вѣсы-то у тебя какіе? Эй, ребята, бери его подъ караулъ! Я запечатаю балаганъ.
Купца сію же секунду схватили клевреты Флора Иваныча, который припечаталъ одинъ конецъ веревки къ одному устою балагана, а другой къ другому и протянулъ такимъ образомъ по середи входа веревку: Это значило, что балаганъ, построенный на живую нитку, для одного дня, безъ дверей, запечатанъ. Противъ входа были поставлены два десятскихъ съ дубинками. Кончивъ полицейскую расправу Флоръ Иванычъ отправился далѣе, какъ ни въ чемъ не бывало; купца потащилъ сотскій, куда -- неизвѣстно.
Жаль мнѣ сдѣлалось купца, хоть и ясно было что онъ мошенникъ; но мнѣ казалось, что произволъ, подобный видѣнному мною сейчасъ, не можетъ быть допущенъ: я вздумалъ заступиться за купца и попросить у моего новаго знакомаго милости для него.
-- И не просите, объявилъ Флоръ Иванычъ: -- и не просите, сударь,-- это ужъ такъ нужно. Я съ нимъ справлюсь.
-- Какого же вамъ еще почтенья нужно? возразилъ я съ сердцемъ: -- вѣдь взяли товаровъ цѣлковыхъ на пять.
-- Я заплатилъ-съ, безсовѣстно объявилъ Флоръ Иванычъ: -- всѣ сотскіе и десятскіе видѣли, жидъ Липка видѣлъ; хоть подъ присягой спросите.
Флоръ Иванычъ тихо засмѣялся.
-- Богъ дастъ сами будете полицейскимъ чиновникомъ, проговорилъ онъ; тогда узнаете какое бываетъ уваженье начальству передъ ярмаркой.
-- Ну-съ теперь закуска есть, раздумывалъ вслухъ любитель купеческихъ уваженій передъ ярмарками: -- водки дастъ Липка; вино тоже будетъ къ обѣду; мяса и курей велѣлъ съ барскаго двора притащить.... чего бы еще? придумывалъ онъ, поплевывая въ сторону отъ воспоминанія объ аппетитныхъ кушаньяхъ; да! здѣсь въ рѣкѣ рыба хороша, такъ рыбки бы свѣжей надо! Эй! Липка, крикнулъ онъ только что явившемуся подлѣ насъ еврею: -- у кого бы рыбки свѣжей? а?
-- Антоска кривой торгуетъ, васе благородіе; нынце короповъ что наловилъ, не приведи Богъ! отвѣчалъ Липка, снимая ободраную грязную шапку съ еще болѣе грязной головы.
-- Веди, скомандовалъ Флоръ Иванычъ.
Жидъ отправился впередъ; мы за нимъ. На пути къ намъ присоединились ликторы, которые были откомандированы, одни для относки даровыхъ покупокъ, другіе для сопровожденія арестанта-купца.
Мы вышли на небольшую площадку передъ церковью, въ самомъ центрѣ ярмарки. Подъ маленькимъ навѣсомъ стояло нѣсколько ушатовъ и другихъ посудъ съ рыбой и при нихъ мужикъ-хохолъ въ бѣлой полотняной рубашкѣ и сѣрой бараньей шапкѣ. Навѣсъ этотъ былъ устроенъ совершенно отдѣльно отъ другихъ балагановъ, но не мѣшалъ ни проѣзду, ни проходу. Мужикъ былъ дѣйствительно хромой, --
кривой,
какъ говорятъ въ Малороссіи.
Вѣроятно, догадываясь за чѣмъ приближается письмоводитель становаго пристава, мужикъ снялъ шапку и ухватился уже за одинъ ушатъ обѣими руками, какъ будто для того, чтобы защитить его отъ нападенія хищныхъ звѣрей.
-- Это что такое? заревѣлъ Флоръ Иванычъ, подходя къ мужику.-- Это что такое? Да какъ ты смѣлъ, такой, сякой, подлецъ, вылезсти изъ ряда, изъ линіи? а? Эй сотскіе выворотите ему всю рыбу на землю: пусть поснетъ безъ воды, да оттащите его на самый конецъ, въ степь!
Сотскіе бросились на мужика, который окончательно оторопѣлъ и не зналъ что ему дѣлать. Флоръ Иванычъ хохоталъ, что было силы, и сотскіе было уже ухватились за одинъ ушатъ, чтобы исполнять приказаніе начальства.
-- Стой, стойте братцы! ратуйте кто въ Бога вѣруетъ! не закричалъ, а заревѣлъ несчастный раззоряёмый мужикъ; ваше благородіе, не хай одинъ ушатъ ужъ вашъ будетъ, добавилъ онъ, обращаясь къ Флору Иванычу и указывая на ушатъ по больше прочихъ.
-- Давно-бы такъ! совершенно спокойно отвѣчалъ письмоводитель; эй сотскіе, оставьте его: пусть его торгуетъ съ Богомъ. А ушатъ этотъ, Липка, оттащи домой, приказалъ онъ еврею, -- побольше коропа вели сварить, а остальныхъ приколоть, да завернуть въ крапиву, -- я съ собой повезу.
Мы пошли дальше, сопровождаемые нижайшими поклонами избавившагося отъ окончательнаго раззоренія мужика. Флоръ Иванычъ шелъ задумчиво молча и только по временамъ разводилъ руками и говорилъ въ полголоса самъ себѣ, изрѣдка озираясь на балаганы.
-- Не въ линію, ясное дѣло!.... Гдѣ-то вѣдь есть въ законѣ!.... должно быть есть! Гм.... заключилъ онъ глубокомысленно, набивая трубку свѣжимъ табакомъ,-- посмотримъ.
-- Чтобы это такое онъ еще затѣваетъ? подумалъ я, подозрительно поглядывая на него.
-- А! Хома Хома, подъ-ка сюда, голубчикъ? вдругъ закричали онъ, подзывая себѣ грязнаго ободраннаго цыгана, съ разными коновальскими эмблемами на ременномъ поясѣ. Въ голосѣ Флора Иваныча слышалось, и какая-то радость, и въ то-же время затаенная злоба.
Но цыганъ не испугался этихъ зловѣщихъ признаковъ и снявъ, по долгу службы, шапку, еще издали, весьма свободно и развязно подбѣжалъ къ грозному Флору Иванычу.
-- А, здравствуй, здравствуй, любезный, приговаривалъ Флоръ Иванычъ, и выждавъ приближеніе цыгана, ловко схватилъ его за курчавые волосы въ то время, когда онъ почтительно нагнулся поцѣловать письмоводительскую ручку. Цыганъ однако не сконфузился и не потерялся, и даже простеръ свою храбрость до того, что засмѣялся и ухитрился какъ-то облобызать Флора Иваныча въ животъ.
-- Все-ли въ своемъ здоровыі находиться изволите, ваше благородіе? шутливо говорилъ онъ; а я, ваше благородіе, съ Липкой уже переговорилъ-съ.
Посьмоводитель живо выпуталъ свою руку изъ цыганскихъ волосъ.
-- Ой-ли? недовѣрчиво переспросилъ онъ, обращаясь къ Липкѣ.
-- Тоцно такъ, васе благородіе отвѣчалъ агентъ, видѣлся, когда я покупки носилъ.
-- Сколько-же? переспросилъ письмоводитель.
Жидъ въ отвѣтъ растопырилъ всѣ свои десять пальцевъ.
-- Что такъ мало? перебилъ его Флоръ Иванычъ, обращаясь къ цыгану.
-- Да нѣтъ, нѣтъ, ваше благородіе, не то, отвѣчалъ цыганъ: извольте посмотрѣть.
Жидъ растопырилъ руки два раза.
-- А! это другое дѣло, промолвилъ Флоръ Иванычъ; что-же ты жидъ, сейчасъ мнѣ не доложилъ? а? сурово прикрикнулъ онъ.
Жидъ вмѣсто отвѣта пожалъ плечами и страшно покосилъ глазами на меня.
-- Дуракъ и вышелъ, сказалъ Флоръ Иванычъ, видя, что жидъ скосился на меня; дуракъ, братецъ: они свой человѣкъ, знакомый, -- Богъ дастъ сами будутъ полицейскимъ чиновникомъ.
Флоръ Иванычъ никакъ не могъ отучиться отъ своего комплимента: онъ считалъ особымъ комплиментомъ, посулить кому нибудь полицейскую службу.
Жидъ пожалъ опять плечами и Флоръ Иванычъ снова обратился къ цыгану.
-- За сколько продалъ? да смотри не лгать, объявилъ онъ ему.
Цыганъ заговорилъ что-то по цыгански; Флоръ Иванычъ и Липка отвѣчали ему то-же по цыгански; потомъ разговоръ перешелъ въ жидовское нарѣчіе, Флоръ Иванычъ и тутъ не уронилъ себя.
-- Ишь В--*** Меццофанти какой! подумалъ я, досадуя на то, что не могъ понять разговора.
-- Такъ у Грицко? спросилъ наконецъ Флоръ Иванычъ.
Цыганъ утвердительно замоталъ головой.
-- Ты знаешь, Липка, гдѣ онъ? обратился онъ къ своему агенту.
-- А какъ-зе мнѣ не знать? обиженнымъ тономъ возразилъ тотъ.
-- Ну такъ возьми сотскаго, да двухъ десятскихъ, да приведите его ко мнѣ съ лошадью вмѣстѣ, да и того кликните, мошенника-то.
Липка и три ликтора удалились скорымъ шагомъ.
-- Куда это вы ихъ послали?-- спросилъ я Флора Иваныча.
-- Да вотъ тутъ скверность маленькая вышла, отвѣчалъ онъ зѣвая и потягиваясь: хохолъ укралъ у цыгана лошадь, да перепродалъ ее Грицку, -- одинъ мужикъ такой здѣсь есть: такъ надо лошадь отобрать у Грицка, да отдать цыгану: онъ объявленіе хочетъ подать, и двухъ свидѣтелей представилъ.
-- Гдѣ-же свидѣтели? спросилъ я удивленный, что я ихъ не видѣлъ.
-- Въ шинкѣ, меня дожидаются, отвѣчалъ Флоръ Иванычъ.
Я недовѣрчиво покачалъ головой и выразилъ моему собесѣднику свое положительное, сомнѣніе въ томъ, чтобы хохолъ укралъ у цыгана лошадь.
Флоръ Иванычъ тихо засмѣялся и отвѣчалъ уклончиво.
-- Ничего.... иногда и это случается: на свѣтѣ все бываетъ.
Я подозрительно посмотрѣлъ на Флора Иваныча; онъ еще пуще расхохотался. Я рѣшился выпытать у него правду, потому что подозрѣнія мои въ томъ, что тутъ дѣлается скверное дѣло, росли съ каждою минутою все больше и больше.
Но не успѣлъ я разинуть рта, какъ Флоръ Иванычъ замялъ разговоръ.
-- Эге, ишь ты, какая красотка! козырь-дника! крикнулъ онъ, указывая на прехорошенькую крестьянскую дѣвку, которая завидѣвъ его, бросилась-было со всѣхъ ногъ бѣжать.
-- Эй сотскіе, ловите ее, приведите сюда! распорядился Флоръ Иванычъ.
-- За что вы это ее? спросилъ я, совершенно не понимая въ чемъ бы могла заключаться вина бѣжавшей дѣвки.
-- Такъ, ни за что, отвѣчалъ, какъ ни въ чемъ не бывало, циническій Флоръ Иванычъ.
-- Какъ вамъ не стыдно, началъ было я усовѣщевать его.
-- Какъ быть? отозвался онъ; сами, Богъ дастъ, будете полицейскимъ чиновникомъ.
Между-тѣмъ сотскіе изловили бѣглянку и привели ее къ Флору Иванычу.
-- Ты чего отъ меня бѣжала? а? грозно крикнулъ онъ на нее; ты, стало, въ чемъ нибудь виновата? Эй взять её, сотскій!
Бѣдная дѣвка залилась слезами; сотскій схватилъ ее и потащилъ въ шинокъ, сдѣлавшійся на все время ярмарки главною квартирою полицейской власти.
Я былъ очень сердитъ на своего пріятеля и мы шли, молча, къ шинку.
-- Неужели вы ее высѣчете? спросилъ я наконецъ своего собесѣдника, съ намѣреніемъ выручить дѣвку.
-- Нѣтъ, если умна будетъ, такъ не высѣку, объявилъ коротко и ясно Флоръ Иванычъ.
Мы подошли къ шинку; у дверей его толпились десятскіе, сотскіе, суетился за десятерыхъ жидъ-агентъ, наконецъ стояли цыганъ, Грицко, высокій рослый мужикъ съ совершенно испуганнымъ лицомъ и другой мужикъ, котораго цыганъ обвинялъ въ кражѣ у него лошади, съ наружностью, которая годилась-бы любому вору и разбойнику.
-- Вяжи ихъ обоихъ, распорядился Флоръ Иванычъ, указывая на вора и на Грицко; да этого-то хорошенько, чтобы краденыхъ лошадей не покупалъ. А лошадь ты, Хома, возьми подъ росписку, обратился онъ къ цыгану.
Десятскіе дѣйствительно связали обоихъ мужиковъ и несчастнаго Грицко скрутили такъ, что у того слезы навернулись на глазахъ.
-- Ваше благородіе, заговорилъ онъ; хиба я воръ, чи то таке?
-- Говори, говори, перебилъ его Флоръ Иванычъ, -- въ стану тамъ разберемъ зачѣмъ ты краденыхъ лошадей покупаешь.
-- Да развѣ я зналъ, ваше благородіе? отозвался опять горемычный Грицко.
-- Разговаривай еще со мной! грозно крикнулъ Флоръ Иванычъ; тащите его, дурачье, приказалъ онъ десятскимъ; заприте въ сборную избу, да караульте хорошенько: онъ въ острогъ пойдетъ; а убѣжитъ, такъ передеру васъ до полусмерти. Посадите и этого куда-нибудь, прибавилъ онъ вскользь указывая на вора.-- А дѣвка здѣсь? спросилъ онъ у жида.
-- Здѣсь, васе благородіе, отвѣчалъ тотъ успокоительнымъ тономъ.
-- Гдѣ?
-- Въ хлѣвъ заперли, васе благородіе.
-- Чтожъ? плачетъ?
-- Да она дурна какая-то, васе благородіе: реветъ какъ корова, съострилъ жидъ, производя при этомъ какія-то неестественныя движенія плечами, руками, рожей и бородой. Флоръ Иванычъ засмѣялся и повернулся ко мнѣ, указывая на дверь шинка.
-- Милости просимъ, радушно проговорилъ онъ.
-- Что это тутъ творится? подумалъ я про себя, рѣшаясь до конца прослѣдить продѣлки моего новаго пріятеля.