Сочиненія Эркмана-Шатріана въ двухъ томахъ. Изд. Павленкова. Спб. 1898. Повѣсти и романы Эркмана Шатріана принадлежатъ къ тѣмъ знаменитымъ книгамъ, которыми увлекаются одно или два поколѣнія и которыя переходятъ затѣмъ изъ разряда читаемыхъ въ разрядъ только чтимыхъ книгъ, извѣстныхъ лишь по заглавіямъ и по имени авторовъ. Относительно Эркмана-Шатріана такое забвеніе наступило слишкомъ скоро и несправедливо. Успѣхъ двухъ эльзасскихъ писателей, слившихся въ одно нераздѣльное литературное имя, былъ вначалѣ очень великъ, благодаря, главнымъ образомъ, постороннимъ обстоятельствамъ, интересу Франціи къ потерянной провинціи, возбужденному патріотическому чувству и политической тенденціи повѣстей. Когда прошла обостренность эльзасскаго вопроса, прошелъ и живой интересъ къ произведеніямъ Эркмана-Шатріана, несмотря на ихъ несомнѣнныя чисто художественныя достоинства. А между тѣмъ, именно теперь возможна справедливая оцѣнка этихъ писателей. Политическая ихъ окраска поблекла я представляетъ лишь историческій интересъ; тѣмъ ярче выступаютъ поэтому положительныя стороны идиллическаго спокойно-созерцательнаго таланта писателей, воплотившихъ духъ своей родины съ подкупающей искренностью и простотой. Русскіе читатели имѣютъ случай составить себѣ вѣрное понятіе объ Эркманѣ-Шатріанѣ по ихъ произведеніямъ, вышедшимъ въ изданіи Ф. Павленкова. Новый русскій переводъ эльзасскихъ повѣстей не является отголоскомъ литературной моды. Во Франція самый жанръ Эркмана-Шатріана кажется устарѣлымъ сравнительно съ измышленіями сложныхъ психологическихъ романовъ послѣдняго десятилѣтія. Въ Россіи повѣсти Эркмана-Шатріана нравились прежде своей демократической окраской и уже давно перестали читаться. Тѣмъ интереснѣе возобновить ихъ теперь въ памяти и оцѣнить ихъ чисто литературно, помимо проповѣдуемыхъ въ нихъ политическихъ истинъ, ставшихъ уже большей частью общимъ мѣстомъ. По собраннымъ въ изданіи Ф. Павленкова повѣстямъ можно составить себѣ представленіе о творчествѣ Эркмана-Шатріана, хотя и не всѣ произведенія вошли въ изданіе. Переведены лучшіе изъ такъ-называемыхъ "національныхъ романовъ" Эркмана-Шатріана: "Исторія рекрута 1813 г.", "Ватерлоо", "Тереза", "Исторія крестьянина", а также эпизоды изъ новѣйшей исторіи "Исторія плебисцита", "Воспоминанія пролетарія" (несовсѣмъ точно "soutenir d'un homme du peuple" названы "воспоминаніями пролетарія") и др. Но изъ хорошихъ повѣстей въ томъ же національно-демократическомъ духѣ не переведены ни "La guerre", ни "Blocus", дополняющіе исторію политической жизни Франціи текущаго вѣка и связанныхъ съ политикой переживаній народныхъ массъ. Еще болѣе пробѣловъ среди бытописательныхъ повѣстей, быть можетъ, наиболѣе привлекательныхъ изъ всего, написаннаго Эркманомъ-Шатріаномъ. Такъ, напр., пропущена повѣсть "Другъ Фритцъ" (L'ami Fritz), очень характерная для добродушно-юмористической и слегка чувствительной манеры романистовъ. Изъ тннично-ельзасскихъ повѣстей Эркмана Шатріана въ русское изданіе включенъ разсказъ "Даніэль Рокъ" -- одинъ изъ самыхъ сильныхъ по своеобразному драматизму. Въ общемъ, русское изданіе, вслѣдствіе нѣкоторой стѣсненности выбора, съуживаетъ представленіе о творчествѣ Эркмана-Шатріана (совершенно исключены фантастическіе разсказы, которыми Эркманъ-Шатріанъ впервые выступили въ литературѣ, "Contes fantastiques", "Contes de la montagne" и др.), но и въ этихъ предѣлахъ сказываются съ достаточной силой и ясностью особенности двухъ писателей, и то, что они внесли самобытнаго въ французскую литературу, съ которой они связаны языкомъ и симпатіями, но не духомъ.
Какъ ни странно, но эти патріоты-эльзасцы, восторженные приверженцы демократической Франціи, враги наполеоновской имперіи и войнъ, лишившихъ эльзасцевъ ихъ родины, всѣмъ своимъ существомъ, родомъ своего литературнаго таланта и даже своимъ образомъ жизни и привычками -- чистѣйшіе нѣмцы. Эркманъ, уроженецъ Фальсбурга, изучавшій юриспруденцію въ Парижѣ, съ тѣмъ, чтобы вернуться въ свой городокъ, гдѣ говорятъ на нѣмецкомъ patois, а также Шатріанъ, его болѣе молодой на четыре года собратъ, школьный учитель въ родномъ городѣ Эркмана, въ Фальсбургѣ,-- оба готовились вести очень мирную, очень бюргерскую умѣренную во всемъ жизнь. Только ихъ случайная встрѣча и сразу установившаяся дружба, перешедшая въ неразрывное сотрудничество, измѣнила ихъ жизнь и сдѣлала ихъ бытописателями той среды и тѣхъ людей, которыхъ они поняли такъ глубоко, какъ можно понять лишь нѣчто очень близкое, родственное душѣ. Первые литературные опыты слившихся въ одно литературное имя писателей совершенно проникнуты вліяніемъ германской литературы. Они пишутъ по-французски, но подражаютъ въ своихъ первыхъ вещахъ нѣмецкому писателю Гофману. Ихъ фантастическіе разсказы: "L'illustre docteur Mathéns", "Oeil crevé", "Bourgmestre en bouteiUe" и другіе, написаны совершенно въ гофманскомъ духѣ; интересъ этихъ первыхъ бпытовъ ЭркманаШатріана заключается въ томъ, что молодые "французскіе" писатели, будущая опора французскихъ шовинистовъ, воспитались подъ нѣмецкимъ вліяніемъ и въ своихъ первыхъ произведеніяхъ стремились перенести нѣмецкій романтизмъ на французскую почву. Потомъ они нашли самобытный путь въ литературѣ, изучая историческое прошлое Франціи, поскольку оно отразилось на судьбахъ ихъ родного Эльзаса, и пользуясь своей тонкой наблюдательностью для изображенія той дѣйствительности, которая ихъ окружала съ дѣтства и съ которой они сроднились душой на всю жизнь. Даже образъ жизни двухъ неразлучныхъ друзей остался неизмѣннымъ послѣ того, какъ они покинули Эльзасъ и навсегда поселились въ Парижѣ. Есть множество разсказовъ о томъ, какъ они устроили себѣ уютный нѣмецкій очагъ среди легкомысленнаго, перемѣнчиваго Парижа, и тамъ, окруженные льнувшими къ нимъ соотечественниками, пили пиво, угощались излюбленными нѣмецкими "сосисками съ капустой", курили трубки какъ чистокровные нѣмцы и бесѣдовали на родномъ нарѣчіи, т. е. на слегка искаженномъ нѣмецкомъ языкѣ.
Французы, привыкшіе считать Эльзасъ коренной французской страной, не обращаютъ вниманія на то, что лучшіе изъ эльзасскихъ писателей, т. е. Эркманъ-Шатріанъ, во всѣхъ своихъ писаніяхъ чужды французскому духу. Въ этомъ ихъ главное значеніе. Они внесли во французскую литературу нѣчто новое -- интересъ къ оборотной сторонѣ громкихъ событій, къ тому, что совершается тихо и незамѣтно для свѣта, хотя и кроетъ въ себѣ какъ источники, такъ и слѣдствія міровыхъ происшествій. Содержаніе повѣстей Эркмана-Шатріана -- войны первой и второй имперіи, предшествующая имъ эпоха французской революціи, вторженіе иностранныхъ войскъ на французскую почву, оборонительныя битвы эльзасскихъ горцевъ, защищающихъ родину отъ враговъ, затѣмъ позднѣйшія событія, революція 1848 года, плебисцитъ, предшествовавшій окончательной гибели Эльзаса. Но во всѣхъ этихъ событіяхъ авторовъ мало интересуетъ показная сторона. Они чужды французскаго патріотизма, который не можетъ не гордиться геніемъ Наполеона и не увлекаться грандіозностью событій. Они рисуютъ событія, посколько они коснулись быта Эльэаса и отразились на жизни маленькихъ людей, коренныхъ жителей страны, потревоженныхъ налетѣвшей на нихъ грозой и пострадавшихъ невиннымъ образомъ изъ-за чуждыхъ имъ интересовъ. Протестомъ противъ войны во всѣхъ видахъ дышатъ всѣ разсказы Эркмана-Шатріана, и что можетъ быть болѣе чуждо задорному духу французовъ съ ихъ жаждой смѣняющихся впечатлѣній, съ ихъ особымъ умѣніемъ жить полно настоящей минутой, не думая о завтрашнемъ днѣ! Эркману-Шатріану, напротивъ того, мило все установившееся привычками многихъ поколѣній, всѣ переживанія старины, всѣ связи человѣка съ почвой, очагомъ и предками. Всѣ повѣсти изображаютъ тихія картины быта людей съ мирными, добрыми чувствами, связанныхъ между собой долголѣтней дружбой. Дѣти воспитываются у теплаго очага и вспоминаютъ потомъ съ умиленіемъ и о старухѣ-бабушкѣ съ ея сказками, и о доброй служанкѣ, готовящей неподражаемые щи; молодежь выростаетъ въ привычкѣ къ труду, въ согласіи съ отцами; сердечныя исторіи разыгрываются безъ особенныхъ катастрофъ, и вся эта несложная жизнь освѣщена большой любовью къ природѣ, культомъ старины, поэзіей историческаго прошлаго, сохранившагося въ пѣсняхъ и сказаніяхъ. Въ эту своеобразную атмосферу покая, въ уголокъ мирно живущихъ людей, не нуждающихся въ благодѣяніяхъ культуры, врывается насильственно волна чуждой имъ жизни, непонятныхъ интересовъ честолюбія, жадности и превращаетъ идиллію подчасъ въ кровавую драму. Эту борьбу Эркманъ-Шатріанъ изображаютъ, болѣе всего останавливаясь на прежней идилліи. Повѣсти полны очаровательныхъ подробностей о дѣтяхъ съ ихъ лѣтними и зимними играми, о школахъ и безобидныхъ школьныхъ продѣлкахъ, о старикахъ, читающихъ по вечерамъ сказанія о старинѣ, о разныхъ предметахъ, съ которыми связана жигнь многихъ поколѣній. И среди этихъ рамокъ двигаются люди, наивныя существа съ простыми чувствами и понятіями. Только необычайныя событія пробуждаютъ въ нихъ спящую силу, какъ это видно, напр., изъ исторіи кузнеца Дазіэля Рока, возставшаго противъ ненавистной, изсушающей души людей культуры. Борьба кузнеца и его сыновей противъ строющейся желѣзной дороги является своего рода донкихотствомъ, безуміемъ, но въ этомъ безуміи воплощена борьба за свободу личности, за интимный міръ души, страдающей отъ нивеллирующаго вліянія внѣшней культуры. Движеніе впередъ зависитъ только отъ духовнаго совершенствованія человѣка и должно исходить извнутри, изъ постигающей истину совѣсти и никакой матеріальный прогрессъ не создаетъ счастья людей -- эту мысль безсознательно выражаетъ Даніэль Рокъ въ своихъ безумныхъ поступкахъ и въ этомъ внутренній смыслъ повѣсти, являющейся какъ бы эпопеей эльзасскаго населенія.
Идиллическая сторона, подробности быта, изображеніе національной жизни въ типахъ населенія преобладаютъ въ повѣстяхъ Эркмана-Шатріана и составляютъ вкладъ изъ германскаго духа во французскую литературу. Историческій элементъ, т. е. самое изображеніе войнъ и революцій и, главное, подготовки этихъ событій въ умахъ и въ настроеніи жителей составляетъ драматическій интересъ повѣстей. Особенно ярко написана "Исторія плибесцита", проникнутая искреннимъ негодованіемъ; и въ ней, слѣдуя своему методу, авторы рисуютъ событія отраженными въ жизни мирной деревушки, продолжающей одновременно и быть центромъ національныхъ событій, и волноваться своими мѣстными происшествіями, разными личными отношеніями отдѣльныхъ обитателей. Это смѣшеніе частнаго и общаго создаетъ въ повѣстяхъ Эркмана-Шатріана особую атмосферу правдивости и простоты. Даже въ описаніи болѣе отдаленныхъ событій великой революціи (въ "Исторіи крестьянина", въ "Терезѣ") и наполеоновскихъ войнъ (Ватерлоо) есть множество эпизодовъ изъ маленькой тѣсной жизни поселянъ, благодаря чему историческій разсказъ озаряется общечеловѣческими интересами и становится художественнымъ отраженіемъ жизни -- по существу одинаковой и въ томъ, что кажется людямъ великимъ и важнымъ, и въ томъ, что оставляется безъ вниманія, какъ слишкомъ мелкое.
Русскій переводъ Эркмана-Шатріана сдѣланъ хорошо и при чтеніи повѣстей не чувствуется за фразами слишкомъ близко переданный оригинальный текстъ, какъ это часто бываетъ въ русскихъ переводахъ художественныхъ произведеній.