Lib.ru/Классика: Н....в. Трилогия и Эсхил

ДРАМЫ ЭСХИЛА.

ПЕРЕВЕЛЪ СЪ ГРЕЧЕСКАГО
Н.....въ.

Томъ I.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
Въ типографіи В. Головина, у Владимірской церкви, домъ No 15.
1864.

ТРИЛОГІЯ И ЭСХИЛЪ.

"Сначала блуждаютъ, по разнымъ закоулкамъ, переносятъ труды, утомляются, напрасно тоскливо ищутъ чего-то во тьмѣ; постомъ, передъ самымъ окончаніемъ, являются всѣ ужасы, трепетъ и дрожь, выступаетъ холодный потъ, замираетъ сердце. Вдругъ загарается удивительный свѣтъ; мы вступаемъ въ привѣтливую мѣстность, на роскошные луга; мы слышимъ голоса, видимъ хороводы; вокругъ насъ раздаются торжественные звуки священныхъ словъ, и передъ глазами показываются священныя видѣнія." Послѣднія слова намекаютъ на спектакль миѳическаго содержанія, неожиданно поражающій чувства посвящаемаго, который до сихъ поръ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о подобныхъ вещахъ: невиданное, неслыханное до глубины души поражаетъ его, и благоговѣйный трепетъ проникаетъ его. Вотъ что говоритъ Плутархъ {Plutarch. De anima fragm 6. 1.} объ мистеріяхъ, объ таинствахъ, изъ которыхъ замѣчательнѣйшими въ древней Греціи были Элевзинскія (въ Элевзисѣ, что недалеко отъ Аѳинъ), учрежденныя въ честь Димитры (Цереры).-- Димитра восхищалась своей дочерью красавицей, Персефоной (Просерпина), которая вмѣстѣ съ Аѳиной (Палладой, Минервой) и Артемидой (Діаной) посвятила себя дѣвству. Всѣ эти три богини-дѣвственницы жили на островѣ Сициліи, -- гдѣ каждая изъ нихъ получила по жребію владѣнія, -- {Diodor. Sicul. Lib. V.} и соткали изъ цвѣтовъ Сициліанскихъ одежду Зевсу, отцу боговъ и людей. Невозмутимо-блаженно шла жизнь матери Димитры и дочери ея, Персефоны; но вдругъ Плутону вздумалось похитить Персефону, и тяжкое горе-страданіе постигло Димитру. Она странствуетъ по всей землѣ, въ поискахъ за своею дочерью, и наконецъ находитъ ее въ подземномъ жилищѣ, царствѣ Плутона. Велика была радость матери.-- Похищенье Персефоны, страданія Димитры и наконецъ возвращенье Персефоны изъ ада, области мрака, печали, вѣроятно, и составляли содержаніе элевзинскихъ мистерій, которыя поэтому состояли изъ трехъ частей: 1-я -- невинныя радости дѣвушки, которая рѣзвится и срываетъ цвѣты на цвѣтущихъ, роскошныхъ лугахъ Сициліи; потомъ эту дѣвушку похищаетъ Плутонъ и увлекаетъ ее въ свою подземную обитель; 2-я -- неутѣшная мать ищетъ дочь свою; 3-я -- дочь отыскивается и изъ обители мрака возращается въ свѣтлую обитель боговъ. Первая часть есть чувственное выраженіе утраченнаго блаженства, вторая -- картина страданія и третья -- возрожденіе къ лучшей блаженной жизни, какъ плодъ страданія, возмездіе за страданія.

Но въ древности не одни были только Элевзинскія таинства. Были еще таинства Діонисовы {"Дадухъ, управлявшій церемоніями элевзинъ, былъ главнымъ лицемъ и въ Діонисіяхъ: въ этомъ согласны большая часть ученыхъ (См. Элевз. таинства. Соврем. 1847.), что указываетъ на связь тайныхъ богослуженій Цереры и Вакха" (Діониса).} (Діонисъ-Вакхъ, извѣстный подъ тремя именами: Загрея, Бромія, Іакха), Самоѳракійскія, Финикійскія, Фригійскія и наконецъ таинства, въ которыхъ заключается основаніе всѣхъ другихъ таинствъ древности -- таинства Озириса. {Озирисъ по Геродоту тотъ же Діонисъ. Herodot. lib. II, сс. 42 и 144.} Миѳъ объ Озирисѣ заключается въ слѣдующемъ: сначала -- время славы этаго бога, царя Египта, время завоеванія Индіи, пора счастія и благоденствія народа; но вдругъ повѣялъ на Египетъ самумъ. Этотъ самумъ является въ видѣ страшнаго огромнаго змія Тифона, который свергаетъ съ престола Озириса, изрубаетъ тѣло его въ куски и бросаетъ эти куски въ волны Нила. Но другимъ Тифомъ -- братъ Озириса. Далѣе Изида, супруга Озириса, подобно Димитрѣ, {Изида тоже, что Димитра у Эллиновъ. Herodot. Hb. II. 59.} странствуетъ по землѣ въ поискахъ за тѣломъ своего супруга. Наконецъ наступаетъ для Египта пора возрожденія: Изида находитъ разрозненные члены тѣла Озирисова, соединяетъ ихъ и воздвигаетъ алтари возрожденному богу. Эта исторія -- мистерія, исторія, заключающая въ себѣ загадочный, таинственный смыслъ, состоитъ, слѣдовательно, также, какъ и миѳъ о Димитрѣ и Персефонѣ, изъ трехъ частей: 1-я -- потерянное блаженство; 2-я -- страданіе; 3-я -- возрожденіе. Эта мистерія Озириса занесена была и въ Грецію; только въ Греціи Озирисъ переименовывается въ Діониса; но дѣло не въ названіи, а въ идеи миѳа. Греческій Озирисъ-Діонисъ также изрубленъ въ куски (въ бою съ Титанами, посланными Герой) и также, въ періодъ блаженства, завоевалъ Индію, какъ и Озирисъ, Изида въ Греческой мистеріи Діониса называется Аѳиной, которая приноситъ члены умершаго бога къ отцу Зевсу, {По свидѣтельству Нонна, Паллада передаетъ Діониса-Вакха Элевзинскимъ жрицамъ.} и Діонисъ (Загревсъ) возрождается послѣ трехдневнаго пребыванія въ аду. Миѳъ Озириса-Діониса встрѣчаемъ также и у Финикіянъ на ихъ празднествахъ-мистеріяхъ Адоная (Адониса), котораго (вмѣсто Тифона) убиваетъ вепрь. Въ этихъ мистеріяхъ Озирисъ называется Адонаемъ, Изида -- Астартой (Афродита), Тифонъ -- вепрь. Во Фригійскихъ мистеріяхъ Озирисъ -- Аттисъ, а Изида -- Цибеле (magna mater deorum). Что касается до Самоѳракійскихъ мистерій, то онѣ походили на Элевзинскія, только тамъ Димитра называлась Аксіеросомъ, Персефона -- Аксіохерзою, Плутонъ -- Аксіохерзосомъ. Эти послѣднія мистеріи занесены съ Востока, вѣроятно, миссіонерами восточной жреческой касты, а Элевзинскія -- уже позднѣйшій перифразъ Самоѳракійскихъ таинствъ. Но содержаніе таинствъ вездѣ одно и тоже; это -- миѳъ, заключающій въ себѣ три фаза: блаженство, страданіе и возрожденіе. Эти три фаза, вмѣстѣ взятыя, и составляютъ трилогію (троесловіе) и должны заключать въ себѣ полный, законченный миѳическій кругъ.-- Пока трилогія-мистерія вращалась въ средѣ жреческой касты, она была таинствомъ; идея ея объяснялась жрецами, но только въ символахъ, да и то только посвящаемымъ, которые сначала должны были выдержать строжайшій искусъ и потомъ давали обѣтъ молчать* о томъ, что имъ открыли. Но так^гь какъ тайна, какъ бы она ни была таинственна и сколько бы ни была скрываема, все-таки выходитъ когда-нибудь наружу, то и здѣсь случилось тоже самое, и толкователями идеи мистеріи-трилогіи являются вмѣсто жрецовъ поэты-драматурги, которые, будучи посвящены въ тайный смыслъ мистерій, постигнувъ идею мистерій, не утерпѣли, чтобы не подѣлиться тѣмъ, что они знали, съ массой народа. Поэтому не безъ причины же обвиняли Эсхила, что онъ открыла часть Элевзнискихъ таинствъ народу.

На Востокѣ и въ Египтѣ мистерія-трилогія была достояніемъ одной только жреческой касты, и ограничилась мистеріей; подъ небомъ Эллады эта же мистеры-трилогія пошла далѣе и, подъ перомъ поэтовъ, становится трагической трилогіей, дѣлаясь достояніемъ всего народа. Ученіе мистеріи-трилогіи существовало до позднѣйшихъ временъ римскаго всемірнаго владычества и уступаетъ наконецъ мѣсто ученію Христіанскому; трагическая же трилогія, быстро разцвѣтши, скоро теряетъ свой религіозный характеръ, и миѳъ смѣняется обыденной жизнью.

Трагическая трилогія состояла изъ трехъ драмъ, соотвѣтствующихъ тремъ частямъ трилогіи-мистеріи; первая драма -- картина потеряннаго блаженства; вторая -- страданіе; третья -- возрожденіе. Слѣдовательно въ трагической трилогіи идея обща съ трилогіей-мистеріей; имена же дѣйствующихъ лицъ въ трагическихъ трилогіяхъ мѣнялись по волѣ поэта, такъ какъ въ трилогіяхъ-мистеріяхъ онѣ мѣнялись по произволу жрецовъ, примѣнявшихся къ мѣстнымъ преданіямъ: но дѣло не въ именахъ, а въ идеи миѳа.

Идея миѳа имѣетъ цѣль законодательную, цѣль общую со всякимъ религіознымъ учрежденіемъ. Большая часть религіозныхъ учрежденій есть самое вѣрное средство обуздывать противуестественные порывы страстей массы. Мыслители древности, Цицеронъ и Сенека, сами не вѣря въ боговъ, хотя лицемѣрно, но все таки предлагаютъ уважать народную религію, какъ государственное учрежденіе. {Cic. De nat. deorum. III. 2. 5.; о Сенекѣ August. De eivitate Dei, VI, 10.} Исократъ хвалитъ мистеріи также какъ государственное учрежденіе. {Isocrates. Panegyr. VI. 59.}

Колыбель мистерій -- вѣроятно, Востокъ, колыбель Индо-Европейскихъ народовъ, цвѣтущія долины Кашемира, напоминающія рай Моисея, откуда, быть можетъ,-Озирисъ -- Діонисъ и завоевалъ Индію. Съ Востока таинство-трилогія переселяется на берега Средиземнаго моря, и между прочимъ въ Египетъ, гдѣ восточный миѳъ является въ новомъ фазѣ. Это -- исторія Озириса и Изиды. Далѣе миѳъ переселяется въ Грецію, и въ Элевзисѣ гіерофантъ (толкователь таинствъ посвящаемымъ), разсказывая исторію Димитры и Персефоны, похищеніе послѣдней въ область мрака и печали и ея возвращеніе въ свѣтъ, или свѣтлую обитель боговъ, открывань избраннымъ-посвящаемымъ тройственную идею мистеріи. Желающій быть посвященнымъ въ эти "таинства", долженъ былъ отрекаться отъ тѣла для духа; онъ постился, умерщвлялъ свою плоть, чтобы быть достойнымъ услышать священныя рѣчи гіерофанта въ назначенный день. И вотъ наконецъ наступалъ этотъ блаженный день посвященія, въ который невиданное должно было возстать предъ очами посвящаемаго, неслыханиное до глубины души должно было проникнуть его, и онъ возрождался въ новую жизнь. "Блаженъ,-- говоритъ Пиндаръ,-- блаженъ тотъ, кто сходитъ въ область смерти, увидѣвъ эти таинства, потому что онъ узналъ предѣлъ жизни, онъ узналъ царство, дарованное Зевсомъ". "Димитра, -- говоритъ Исократъ, -- научила насъ тайнамъ, которыя даютъ намъ надежду получить послѣ этой жизни блаженство жизни безконечной". И у Цицерона также читаемъ: "посвященіе въ эти таинства научило насъ быть счастливыми не только въ здѣшней жизни, но и умереть съ лучшею надеждою". Въ этотъ день посвященія посвящаемый сначала долженъ былъ бродить во тьмѣ, что, вѣроятно, устроено было жрецами для того, чтобы посвящаемаго сильнѣе поразилъ внезапный переходъ изъ тьмы къ свѣту, изъ области мрака, символа печали и страданія, въ свѣтлый міръ радости. И вотъ посвящаемый слышитъ священныя, таинственныя рѣчи гіерофанта, облеченнаго въ блестящія одежды; вдали слышны хоры, чарующіе слухъ, и музыка; символы слѣдуютъ за символами;, передъ посвящаемымъ возстаетъ сначала картина потеряннаго блаженства; есть надежда возвратить это блаженство, но только тяжкою цѣною страданія и смерти.

Эсхилъ былъ также посвященъ въ таинства, {Aristoph. Ranae, v. 866 sqq.} и онъ же, какъ ужь сказано, былъ обвиняемъ въ томъ, что открылъ часть таинствъ, о чемъ говоритъ Аристотель {Aristot. Eth. Ricom. III. 2.}. На это вотъ послѣднее обстоятельство и должно обратить главнѣйшее вниманіе, какъ на фактъ чрезвычайно знаменательный. Поэтъ обнародывалъ идею таинства-трилогіи; -- но за то онъ -- отецъ Греческой трагической трилогіи.

Если Эсхилъ обнародывалъ идею мистеріи, то, разумѣется, объяснилъ эту идею рѣчью болѣе или менѣе понятною, но все таки мѣстами таинственною; поэтому вотъ, быть можетъ, и говоритъ Аристотель, что Эсхилъ открылъ только часть мистеріи. Открывая идею мистерій, Эсхилъ далъ дѣйствующимъ лицамъ большей части своихъ трилогій имена, взятыя изъ Гомера; между тѣмъ какъ имена дѣйствующихъ лицъ въ мистеріяхъ-трилогіяхъ вовсе не гомеровскія, а восточнаго происхожденія (Озирисъ, Адонай, Аттисъ, Діонисъ и проч.). И Эсхилъ, проводя въ народъ идею трилогіи, какъ и жрецы, примѣняясь къ мѣстнымъ преданіямъ, старался примирять въ своихъ произведеніяхъ восточный элементъ съ національнымъ эллинскимъ; въ Эсхиловыхъ трагедіяхъ-трилогіяхъ еще явны слѣды Востока, проявляющаго себя въ тифонообразныхъ формахъ гигантовъ, или отвратительно-страшныхъ Эриніяхъ, со змѣями въ волосахъ, составляющихъ хоръ въ "Эвменидахъ", чего уже не встрѣчаемъ у позднѣйшихъ греческихъ поэтовъ-драматурговъ.

До насъ дошла, благодаря случаю, одна полная трилогія Эсхила. Трилогія эта называется "Орестейей".-- по имени Ореста, сына Агамемнона, царя Аргосскаго;-- она дана была на Аѳинскомъ театрѣ, въ 459 году до Р. Х., {См. ύπόϑεσις ad Aesch. Agamemn. въ Aesch. quae supersunt, ed. Dr. R. А. Klausen. Gothac et Eriordiae. 1833.} когда заключенъ былъ вооруженный союзъ между Аргосомъ и Аѳинами, вслѣдствіе неудовольствій, возникшихъ между Аѳинянами и Спартанцами. Чтобы освятить этотъ союзъ стариннымъ мѣстнымъ преданіемъ, Эсхилъ влагаетъ въ уста Оресту (въ "Эвменидахъ") слѣдующія слова:

Твоей землѣ * и твоему народу

Даю присягу навсегда я въ томъ,

Что ни одинъ сюда земли Аргосской

Правитель не придетъ, грозя войною.

Хоть сами будемъ мы уже въ могилѣ

Похороненные, пошлемъ оттуда

Несчастья неизбѣжныя всѣмъ тѣмъ,

Кто вздумалъ бы нарушить ту присягу,

Которою себя мы обязали,

и дальше:

Но если же

Присяга эта свято сохранится,

И граждане всегда въ вооруженномъ

Союзѣ будутъ съ городомъ Паллады,

Тогда благоволить мы будемъ имъ **).

*) Орестъ говоритъ эти слова, обращаясь къ богинѣ Аѳинѣ -- Палладѣ, покровительницѣ города Аѳинъ.

**) См. Эсхила "Эвмениды". Эпизодъ IV.

Мы видѣли, что содержаніемъ трилогіи-мистеріи былъ миѳъ объ Озирисѣ (онъ же -- миѳъ объ Діонисѣ, Персефонѣ съ Димитрой и т. д.). Содержаніемъ трилогіи-трагедіи является тотъ же миѳъ тройной идеи блаженства, страданія и возрожденія. Но миѳъ этотъ, по идеѣ, сначала имѣлъ единственное приложеніе въ "таинствахъ", перифразировался, сообразно съ мѣстными условіями-преданіями; дѣйствующія лица его являлись въ различныхъ, формахъ; но по идеѣ этотъ миѳъ оставался вездѣ и всегда однимъ и тѣмъ же. Покуда этотъ миѳъ ограничивался предѣлами Востока, дѣйствующія въ немъ лица являются въ странныхъ, чудовищныхъ формахъ; но какъ скоро онъ получаетъ право гражданства у Эллиновъ, то дѣйствующія лица его дѣлаются болѣе и болѣе человѣчными по формѣ. На тему одного основнаго миѳа Эллинъ, одаренный богатой фантазіей, слагаетъ множество миѳовъ; и всѣ эти миѳы должны быть разсматриваемы, какъ тройственные по идеѣ. Но свойство слагать множество миѳовъ на одну тему тройной идеи не принадлежитъ исключительно одной только Эллинской націи; тоже свойство замѣчаемъ и у другихъ народовъ: однако нельзя не согласиться, что пальму первенства въ этомъ должно присудить Эллинамъ.

Отъ Индійскаго Брамы до Скандинавскаго Вальдера повторяется въ сущности одна и таже исторія, потому что и миѳъ о Брамѣ, и миѳъ о Бальдерѣ имѣютъ одно общее основаніе тройной идеи. Сколько это вѣрно, увидимъ дальше. Въ фантазіи у всѣхъ народовъ разработывался одинъ и тотъ же миѳъ, потому что идея этаго миѳа обще человѣчна: этотъ миѳъ есть аллегорія процесса человѣ- ческой земной жизни, все равно, будь это жизнь Индійца, или Скандинава, Азіата, или Европейца. Сначала -- младенчество, ребяческій возрастъ, когда все представляется намъ въ розовомъ свѣтѣ; бываютъ маленькія непріятности, но онѣ скоро забываются; поэтому вотъ большую часть дѣтей почти всегда можно встрѣтить съ веселыми личиками. За ребячествомъ наступаетъ пора испытаній, тяжелая пора человѣческой жизни, борьба съ различными обстоятельствами; и погибаетъ иной смертный въ этой трудной борьбѣ, такъ что смерть кажется ему исходнымъ пунктомъ нестерпимаго страданія {Впрочемъ такой смертный будетъ уже исключительнымъ явленіемъ; большая часть смертныхъ махнётъ на всё рукой, да и живётъ себѣ весь вѣкъ, примѣняясь къ условіямъ общественной жизни, подчиняясь предразсудкамъ общества; и за это заслуживаетъ иной смертный иногда репутацію разбитнаго, расторопнаго, услужливаго, ловкаго, или наконецъ добраго малаго, на которомъ только воду не возятъ.}. И нельзя не замѣтить, что въ каждомъ миѳѣ сцена третьяго акта (возрожденія) -- вовсе не земля, потому что всѣ главные герои миѳа умираютъ, и Озирисъ, и Аттисъ и проч. Стало быть пора ихъ безконечнаго блаженства, какъ слѣдствіе возрожденія путемъ страданія, принадлежитъ уже загробной жизни. Если миѳъ -- общечеловѣченъ, то и идея блаженной загробной жизни -- обща всѣмъ народамъ: отъ Индійцевъ и Персовъ до Грековъ и Скандинавовъ.

Колыбелью основнаго миѳа можно считать Востокъ. Тамъ древнѣйшій фазъ этаго миѳа есть исторія Брамы, индійскаго бога. Только что сотворенный, Брама очутился сидящимъ на цвѣткѣ лотусѣ, растеніи жаркаго климата {Лотусъ или египетская кувшинка (Nyphaca lotus), съ бѣлыми цвѣтами и сердцевидными листьями, играетъ въ религіи Индійцевъ, какъ и у Египтянъ, большую роль. Корни и сѣмена лотуса, также какъ и родственный съ нимъ Nymphaea Nclumbo чрезвычайно питательны, и древніе народы (?) употребляли ихъ въ пищу; потому то Брамины и Египтяне считали ею символомъ производительныхъ силъ природы. (Географическіе очерки и картины. Вып. 5. Москва 1862 г. стр. 187.)

Это растеніе (лотусъ) не выше сажени, очень любитъ воду, имѣетъ двухцвѣтные листья, бѣлый красивый цвѣтокъ съ золотистою чашечкою, а плодъ его похожъ на сплюснутую маковку и имѣетъ внутри маленькое бѣлое сѣмя, обвитое пухомъ, на подобіе хлопчатой бумаги, коричневаго цвѣта. Шиллукъ срываютъ плоды лотуса, нанизываютъ ихъ на снурокь, высушиваютъ и ѣдятъ ихъ внутренность, но болѣе любятъ корни лотуса, вкусомъ похожіе на сельдерей, смѣшаный съ картофелемъ. Лотусъ растетъ здѣсь въ такомъ изобиліи, что страну Шиллукъ можно назвать настоящею землею лотуса, а ихъ самихъ -- лотофагами (лотосоѣдами) Одиссеи. (Природа и люди, стр. 261.)}. Чуденъ былъ видъ этаго бога: у него было четыре головы и столько же рукъ; но не смотря на то, что онъ смотрѣлъ восемью глазами, онъ ничего не могъ разсмотрѣть въ окружающемъ его мракѣ. Вдругъ онъ слышитъ голосъ невидимаго, сотворившаго его, существа, и простирается предъ невѣдомымъ; и потомъ предъ Брамой начинаетъ раскрываться дивная картина мірозданія. Сто лѣтъ проводитъ Брама въ этомъ созерцаніи; но, сотворивъ человѣка и даровавъ ему священныя книги (Веды), дѣлается надменнымъ, и за это низвергается съ высоты небесной на дно пропасти, надъ которою висѣла земля. Подвергшись наказанію, испытавъ страданія, Брама опять занимаетъ мѣсто подлѣ своихъ братьевъ, Вишну и Шивы.-- Сита, супруга Рамы, воплощеннаго бога Вишну, похищенная исполиномъ Ланкой, напоминаетъ Персефону, похищенную Плутономъ. Вѣчная борьба двухъ началъ, свѣта и тьмы, добраго и злаго начала, Ормузда и Аримана у Персовъ, и торжество свѣта надъ тьмою, являющееся въ образѣ блестящаго Миѳры-солнца -- тотъ же самый миѳъ, получившій только новый фазъ. Исторія Ормузда и Аримана повторяется и въ сѣверной миѳологіи Скандинавовъ, гдѣ царство Одина должно быть разрушено духомъ злобы, Суртуромъ Чернымъ и возродиться въ блестящее царство сіяющаго Бальдера, бога солнца, который, пораженный остріемъ омелы, направленнымъ въ него духомъ зла, Локе, умираетъ, долго и горько оплакиваемый, въ особенности матерью своею Фриггою, потомъ сходитъ въ обитель Гелы (смерти), или адъ, и оттуда уже, пройдя эту область мрака, печали, страданія, возвратится возрожденный на небо, въ свѣтлую обитель боговъ. Богатая Фантазія Эллина произвела множество подобныхъ миѳовъ, имѣющихъ въ основѣ одну и туже общенародную идею. Одинъ изъ древнѣйшихъ эллинскихъ миѳовъ есть, вѣроятно, миѳъ о Прометеѣ, сынѣ Іапета, принадлежавшаго къ поколѣнію гигантовъ -- титановъ -- великановъ. Этотъ Прометей, слѣдуя влеченію своей благой души, похищаетъ съ неба огонь, т. е. начала знанія, прогресса, и даритъ этотъ огонь людямъ, но за это прикованъ къ Кавказской скалѣ, испытываетъ страшныя муки и наконецъ освобожденъ Геркулесомъ. Подобенъ Прометееву миѳу -- миѳъ объ Эскулапѣ,-- сынѣ Аполлона,-- который за желаніе сдѣлать людей безсмертными былъ пораженъ молніей Зевса и потомъ взятъ на небо. Геркулесъ, освободитель Прометея, сначала счастливъ любовью Дейянейры, но потомъ испытываетъ страшныя мученія, когда надѣваетъ тунику, смоченную отравленною ядомъ Лернейской гидры кровью Центавра Несса, подарокъ своей супруги, Дейянейры. Желая избавиться этихъ страданій, онъ воздвигаетъ себѣ громадный костеръ на горѣ Этѣ и сожигаетъ себя на этомъ кострѣ. Этимъ путемъ страданія и смерти Геркулесъ возрождается къ новой жизни и дѣлается небожителемъ-полубогомъ. Миѳъ о Гезіонѣ, дочери Троянскаго царя Лаомедонта, осужденной за преступленіе отца ея {Посейдонъ, получивъ господство надъ моремъ и желая большаго, поссорился съ Зевсомъ; но за это былъ прогнанъ Зевсомъ на землю. Не зная, что дѣлать, Посейдонъ (Нептунъ) сдѣлался каменщикомъ и предложилъ свои услуги царю Троянскому Лаомедонту, который желалъ тогда обвести свой городъ стѣнами. Когда работа была окончена богомъ-изгнанникомъ, царь не хотѣлъ заплатить ему условленной платы. Посейдонъ, приведенный въ негодованіе такою недобросовѣстностью, послалъ противъ Трои морское чудовище, которое опустошило окрестности города и разрушило самыя стѣны, только что построенныя. Для укрощенія гнѣва Посейдонова Лаомедонтъ, по совѣту оракула, долженъ былъ выдать дочь свою, Гезіону, на жертву чудовищу.} на съѣденіе морскому чудовищу и освобожденной Геркулесомъ -- не тотъ ли же миѳъ тройной идеи? Преданіе объ Андромедѣ, освобожденной Персеемъ -- перифразъ миѳа о Гезіонѣ. Миѳъ объ Ифигеніи (Ифіанассѣ), дочери Агамемнона, имѣетъ нѣкоторыя черты общія съ этими двумя послѣдними миѳами: Ифигенія также осуждена на смерть и также спасена (Эврипидъ). Миѳъ объ Ифигеніи также заключаетъ въ себѣ тройную идею блаженства, страданія и возрожденія. Сначала -- поютъ Аргосскіе старцы въ народѣ "Агамемнона" --

на пышныхъ пирахъ у родителя

Она восхищала всѣхъ звонкимъ голосомъ

И сладко-пріятною пѣснею дѣтскою;

Украшала она трижды-счастливую жизнь

Родителя ей дорогаго.

Но потомъ, какъ искупительная жертва за грѣхъ отца, убившаго любимую лань богини Артемиды, Ифигенія должна была быть принесена въ жертву этой богинѣ; и

цари Атриды *) въ горѣ

Долу очи опустили,

Молча скиптромъ землю рыли;

Слезы брызнули изъ глазъ у нихъ.

(См. "Агамемнонъ" Эсхила, народъ).

*) Атриды, т. е. отецъ Ифигеніи, Агамемнонъ и братъ его, Менелай, оба сыны Атрея, поэтому -- Атриды -- Атреевичи (Иліада Гомера, пер. Ордынскаго.)

Но воли Рока не въ силахъ избѣжать смертный, и Агамемнонъ рѣшился принести дочь въ жертву Артемидѣ. Тогда, тронутая благочестіемъ {Такое благочестіе жестоко порицаетъ эпикуреецъ Лукрецій Каръ въ своей дидактической поэмѣ "о природѣ вещей" (de rerum natura libri VI.) "Боюсь, о Меммій,-- говоритъ онъ,-- чтобъ ты не обвинилъ меня въ томъ, что я проповѣдую тебѣ нечестіе и веду тебя по дорогѣ къ злодѣяніямъ; напротивъ, слѣпая вѣра въ боговъ слишкомъ часто порождала поступки преступные и нечестивые. Такъ нѣкогда въ Авлидѣ, избранные мужи -- вожди Данаевъ, первые мужи міра, нечестиво обагрили алтарь тривійской дѣвы (т. е. Артемиды) кровью Ифіанассы (Ифигеніи). Когда жертвенная повязка уже обвивала волосы дѣвы и спускалась съ обѣихъ сторонъ на ея щеки, когда она увидала своего отца мрачнаго и суроваго стоящаго у подножія алтаря подлѣ жрецовъ, скрывавшихъ ножи въ складкахъ одежды; когда народъ, глядя на неё, плакалъ на-взрыдъ:-- она, онѣмѣвшая отъ ужаса, упала на колѣна, и не помогло ей, бѣдной, въ эту роковую минуту, что она первая подарила царя именемъ отца. Жрецы её подняли, и трепещущую повели къ алтарю: -- не затѣмъ, чтобы, по окончаніи праздника священной жертвы проводить невѣсту съ громкими пѣснями, а за тѣмъ, чтобы она, непорочная, умерла печальной жертвой, зарѣзанная своимъ отцомъ, за тѣмъ, чтобъ флотъ греческій счастливо вышелъ изъ гавани. Такія-то вотъ жестокости можетъ внушить человѣку вѣра въ боговъ." (См. de rerum natura, I. 81--102.) Изъ "Исторіи литературы древняго и новаго міра," сост. подъ ред. А. Милюкова. Спб. 1862 г. стр. 339--40.

И хоръ Аргосскихъ старцевъ согласенъ съ Лукреціемъ Каромъ, если поётъ

Такъ часто безуміе смертныхъ,

Источникъ всѣхъ бѣдъ на землѣ,

Даетъ имъ рѣшимость не кстати:

И такъ Агамемнонъ рѣшился на страшное дѣло...

("Агамемн." Эсхила, народъ.) Велико было благочестіе Агамемнона; но велика было и вліяніе на смертныхъ жреческой касты древняго міра.} отца, его покорностью, богиня спасаетъ Ифигенію унося ее въ облакѣ въ Тавриду, гдѣ потомъ дѣлаетъ ее своею жрицей, о чемъ впрочемъ говоритъ не Эсхилъ, а Эврипидъ.

Изъ всего сказаннаго въ этомъ перечнѣ-калейдоскопѣ миѳическихъ сказаній у разныхъ народовъ Стараго Свѣта мы опять возвращаемся къ нѣсколько разъ уже повторенной, тройственной идеи миѳа. Въ каждомъ изъ этихъ знаменательныхъ приданій, будь оно о Брамѣ, или объ Ормуздѣ и Ариманѣ, о Прометеѣ, или о Бальдерѣ, вездѣ мы замѣчаемъ одну и ту же борьбу двухъ началъ, добраго и злаго; но борьбою дѣло еще не оканчивается --

Когда услышатъ два различныхъ мнѣнья,

То въ этомъ только половина дѣла,

говоритъ Аѳина въ "Эвменидахъ" Эсхила (Эвмениды, эпизодъ 3-й); и такъ какъ "благое всегда возьметъ верхъ" (Агамемн. Эсхила, народъ), то поэтому и миѳъ, имѣющій глубоко-человѣческое значеніе, всегда оканчивается торжествомъ добраго начала: и Сита и Бальдеръ, и Ормуздъ подъ именемъ Миѳры, возрожденный Ормуздъ, и Геркулесъ, и другіе главные герои миѳическихъ преданій, испытавъ страданіе, достигаютъ блаженства.

Эту тройственную идею миѳа понялъ Эсхилъ и, вѣроятно, первый изъ трагиковъ началъ проводить ее въ своихъ драмахъ-трилогіяхъ; этимъ только и можно объяснить слова Аристотеля, гдѣ онъ говоритъ, что Эсхилъ открылъ, обнародывалъ часть мистерій, но Элевзнискихъ, или Денисовыхъ, или какихъ другихъ, это все равно, потому что идея мистерій-трилогій вездѣ была одна и таже. До насъ дошло семь драмъ Эсхила.-- Вотъ имена ихъ: "Персы", "Семь противъ Ѳивъ", "Молящіе", "Прометей скованный", "Агамемнонъ", "Хоэфоры" и "Эвмениды". Изъ нихъ "Персы", "Молящіе" и "Прометей" -- среднія части трилогій; "Семь противъ Ѳивъ -- послѣдняя часть трилогіи; "Агамемнонъ", "Хоэфоры" и "Эвмениды" составляютъ полную трилогію, заключавшуюся сатирическою драмою "Протей". {См. ύπόϑεσις ad. Aescli. Agamemn. въ изданіи Клаузена Aesch. quae supersunt. Gothae. 1833.

Ἐδιδάχϑη τὸ δρᾶμα ἐπὶ ἄρχοντος Φιλοκλέους.... πρῶτος Αὶοχύλος Αγαμέμνονι , Χοηφόρος, Εὺμενίσι, Пρωτεῖ σατυρικῷ.} Такъ какъ идея трилогіи -- тройственна, то. поэтому Эсхилъ раздѣлилъ каждую свою трагедію -- трилогію на три части: первая -- потерянное блаженство; вторая -- страданіе; третья -- возрожденіе. {Названіе трилогій Потерянное блаженство, Страданіе. Возрожденіе.

Персы (473 г. до P. X.), Финей, Персы. Главкъ Потнійскій.

Тебаида (468 г. до Р.Х.) Лаій. Эдипъ. Семь противъ Ѳивъ.

Данаиды (462 г. до Р. X.) Египтяне. Молящіе. Данаиды.

Прометейя (?) Прометей, похищающій огонь. Прометей скованный. Прометей освобожденный.

Орестейя (459 г. до P. X.) Агамемнонъ. Хоэфоры. Эвмениды.

Кто были дѣйствующія лица, главные герои трилогій, на это указываютъ названія трилогій.}

Самымъ раннимъ изъ дошедшихъ до насъ, произведеній Эсхила, можно считать драму "Персы", вторую часть трилогіи "Персы". Эта трилогія -- больше ничего, какъ панегирикъ Аѳинянамъ, панегирикъ, который, по мысли поэта, высказанъ устами враговъ Эллады, Персовъ. Въ первой части трилогіи "Финеѣ", вѣроятно, представлена была блаженная пора персидской націи {Ср. Herdot. lib. IV. 1.}, когда Дарій побѣдителемъ возвращался изъ похода противъ Скиѳовъ.

-- О какой царь былъ!-- увы!--

-- поетъ хоръ персидскихъ старцевъ, или "Вѣрныхъ" въ "Персахъ", вызывая тѣнь Дарія: --

Никогда не губилъ онъ людей

Бѣдами войнорушительными;

Вдохновенъ онъ былъ свыше, и Персы его

Вдохновеннымъ богами всѣ звали,

Потому что войска онъ счастливо водилъ.

Или дальше тоже поетъ хоръ "Вѣрныхъ":

Ахъ! наша жизнь была славная, добрая жизнь,

Благоустроенная:

Старецъ довлѣвшій всему, незлобный, непобѣдимый,

Дарій, царь богоравный

Правилъ землею тогда.

Прежде всего вотъ славились войскомъ мы многохвальнымъ;

И, огражденные башнями,

Всѣмъ управляли законы;

Войско съ войны возвратилося бодрое,

Не испытавши кручины,

Радостно въ домы свои.

Вторая часть трилогіи -- картина Саламинскаго пораженія и его гибельныхъ для Персовъ послѣдствій, пора страданія. Въ третьей части вѣстникъ разсказываетъ о Платейскомъ погромѣ Персовъ {До насъ дошли отрывки изъ Главка Потнійскаго, третьей части трилогіи "Персы": In schol. ad Eurip. Phoen. 1229 ed. Matth. Enstath. p. 1157 34. Schol. Ven. ad Horn. Iliad. N 198, и Eustaih. p. 927, 39. Eustath. p. 1625, 44.}; но это уже послѣдній актъ страданія этого народа, потому что послѣ такого урока, какой дала Персамъ Эллинская нація, они не осмѣлятся болѣе нападать на Элладу, и поэтому будутъ снова счастливы! Припоминая же слова Тѣни Дарія въ "Персахъ" дѣйствительно можно согласиться, что именно эту мысль, полную ироніи, и желалъ провести поэтъ въ этой трилогіи-панегирикѣ! (См. разговоръ хора съ Тѣнью Дарія въ "Персахъ" Эсхила).

"Тебаида" или Ѳиванская трилогія состояла изъ трехъ драмъ; первая называлась Лній, вторая -- Эдипъ, и третья -- Семь противъ Ѳивъ. Въ этой трилогіи выражена была тоже тройственная идея, таже борьба двухъ началъ, именно, -- начала древней религіи и духа нововведеній, борьба восточной ѳеократіи и національнаго эллинскаго элемента, стремившагося сорвать завѣсы съ тайны, тщательно скрываемой въ средѣ жреческой касты. Но, разгадавъ загадку Сфинкса, слишкомъ вознесясь своимъ знаніемъ надъ прочими, Эдипъ губитъ этимъ и себя, и народъ Ѳиванскій, который былъ счастливъ, пока въ Ѳивахъ преобладала ѳеократія, наслѣдіе Востока, надъ городомъ разражается гнѣвъ боговъ; начинаетъ свирѣпствовать въ немъ моровая язва; въ бездну несчастій увлечено все семейство Эдипа; сыновья его пали оба въ единоборствѣ, убивъ другъ друга. Но только такою цѣною возвращается прежнее блаженство священнымъ, семивратнымъ Ѳивамъ; и восточная ѳеократія снова вступаетъ въ свои права, заглушивъ на долго всякій прогрессъ въ развитіи національнаго эллинскаго элемента. Въ этой трилогіи представлялась сначала картина блаженства жреческой касты въ Ѳивахъ, потомъ кратковременное торжество національнаго элемента въ ущербъ власти жрецовъ, но это торжество навлекаетъ на Ѳивы гнѣвъ боговъ, и потомъ снова беретъ верхъ ѳеократія, и снова начинается обновленное, возрожденное блаженство жреческой касты, которой представителемъ былъ вѣщунъ Тирезій, знакомый Гомеру {Одиссея, пер. Жуковскаго, пѣснь XI.} и являющійся въ "Эдипѣ Царѣ" Софокла {"Эдипъ царь," переводъ С. Д. Шестакова, Пропилеи, кн. II. 1852.} и въ его же "Антигонѣ" {"Антигона," переводъ В. Водовозова, Журн. Мин. Народ. Просвѣщ. томъ ХСІ и "Антигона," переводъ С. Д. Шестакова, Отеч. Зап. томъ XCV. 1.}.

Первая и третья части "Данаидъ" потеряны. Въ древнѣйшія времена, въ Египтѣ царствовалъ Данай, у котораго было пятьдесятъ дочерей (Данаидъ); у него же былъ братъ, Египетъ, который имѣлъ пятьдесятъ сыновей. Данай -- Озирисъ -- доброе начало, Египетъ -- Тифонъ -- злое начало. Египетъ лишаетъ престола брата своего, Даная, и Данай, вмѣстѣ съ пятидесятые дочерьми, бѣжитъ въ Аргосъ. Здѣсь начало второй части трилогіи, или "Молящихъ" -- Данаидъ, которыя, покинувъ отчизну, чтобы не вступать въ ненавистный для нихъ бракъ съ сыновьями Египта, со слезами и стонами объ родной землѣ, молятъ о пристанищѣ на чужой землѣ, и наконецъ-то получаютъ его. Въ третьей части трилогіи -- торжество добраго начала надъ духомъ злобы: Данаиды, кромѣ одной (Гипермнестры), убиваютъ своихъ мужей, сыновей Египта.

Въ "Прометейи", которая состояла изъ трехъ драмъ (Прометей, похищающій огонь; Прометей скованный; Прометей освобожденный), главный герой, Прометей, одаряющій человѣчество божественнымъ огнемъ, есть олицетвореніе національнаго эллинскаго элемента, высшее его выраженіе; возвышенный духъ Эллина, гордый, счастливый знаніемъ, страдаетъ, жестоко страдаетъ, но не изнываетъ въ борьбѣ съ гнетущимъ его, налагающимъ на него оковы, восточнымъ элементомъ, вліяніемъ жреческой касты, олицетворенной въ личности Зеиса и исполнителей его воли. Хитрыя убѣжденія Гермеса не могутъ склонитъ Титана къ повиновенію несправедливому Зевсу: никакія мученія немогутъ сокрушить души страдальца, крѣпко надѣющуюся, что когда-нибудь да будетъ конецъ ея страданію, и она возродится къ новой, лучшей жизни, явится въ своей апоѳозѣ; всѣ стихіи вооружаются противъ Прометея за своего владыку Зевса; разражается страшная буря; раздаются, ужасающіе вселенную, раскаты грома; молніи пронизываютъ воздухъ; скала, къ которой прикованъ Прометей, низвергается, въ волны бушующаго моря, увлекая за собою бога-страдальца, умирающаго за горячую свою любовь къ человѣчеству: но не погибаетъ Прометей, потому что его душа безсмертна!..

Въ "Прометейи" также проводится тройственная идея трилогіи-мистеріи: сначала блаженство духа Эллады, проникнутаго, гордаго знаніемъ, но за эту гордость низвергнутаго въ бездну страданія (во время борьбы съ духомъ восточной ѳеократіи), претерпѣвшаго тяжкія муки сердечныя и, наконецъ, возрожденнаго и одареннаго безсмертіемъ.

Послѣднимъ, -- по общему мнѣнію,-- твореніемъ Эсхила была его трилогія "Орестейя'".

Оставить комментарий Н....в (yes@lib.ru) Год: 1864 Обновлено: 21/05/2019. 37k. Статистика. Статья: Критика О творчестве автора	Скачать FB2 Ваша оценка:

Н....в Трилогия и Эсхил

Н....в
Трилогия и Эсхил