Фаусек Вячеслав Андреевич
Гадкий товарищ

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ.

Гадкий товарищ.

Рассказ.

I.

   Когда я был мальчиком-гимназистом, то очень любил драться. Впрочем, нас было много драчунов. Бывало, так только наступит перерыв между уроками, так уж у нас идет страшная возня: одни борются, другие дерутся кулаками, третьи "на ладошках"... И все это кричит, воюет, прыгает по скамейкам, падает! Весело было!
   Мы тогда были только еще в первом классе.
   Но самая главная драка бывала у нас после окончания уроков. Мы тогда вели войну с маленькими евреями. Недалеко от нашей гимназии было еврейское училище, где учились еврейские мальчики, и мы ходили туда, чтобы подраться с ними.
   Как только наша гурьба выбегала из гимназии, то слышался крик:
   -- Эй! Господа! Кто идет бить жидов?
   И охотников набиралось всегда много. Я тоже ходил бить "жидов".
   Предводителем был у нас гимназист Попов. Он был самый сильный в классе и самый отчаянный.
   Попов ставил нас в ряды, взмахивал квадратиком и кричал: "Вперед!"
   И мы шли на войну, точно солдаты.
   Еврейчики нас обыкновенно дожидались. Они устраивали где-нибудь по дороге засаду и неожиданно забрасывали нас каменьями. Но мы не робели! Попов кричит:
   -- Ребята, за мной! Ура-а!
   -- Ура-а-а! -- кричим мы и бросаемся на приступ. Ранцы несем впереди себя щитом, чтобы камни не попадали в лицо, и вскоре неприятель пускался бежать. Тут начиналось побоище. Дрались часто жестоко, до крови; иногда и нам доставалось! Я помню, одному моему товарищу вышибли камнем зуб, и он навсегда остался без переднего зуба! А я всегда имел синяки на теле.
   И никогда мы не задумывались над тем, за что мы бьем евреев? Они нам ничего дурного не делали, мы сами их обижали первые.
   И вот раз случилось одно происшествие, о котором я и хочу рассказать.
  

II.

   Привели к нам одного еврейчика и сказали, что это наш новый товарищ. Он был маленький, худенький и рыжий! Лицо у него было красное, в веснушках, брови тоже красные, a волосы -- как пожар! И фамилия его была смешная: Рудиш!
   -- Кудиш, Рудиш -- бит будешь!
   Кричали мы на него.
   Рудиш испуганно косился на нас красными глазками и смирно сидел на своем месте.
   -- Рыжий-красный -- человек опасный! -- говорили ему и дергали сзади за волосы.
   Рудиш отбивался от нас, бранился -- но ничего не помогало: нас было много, а он один!
   Даже во время уроков ему не давали покоя. Когда писали какую-нибудь письменную работу, то Рудиш с дальней скамейки получал записочку. Он с любопытством раскрывал ее и читал:
  
   "Рыжий красного спросил:
   Чем ты бороду красил?"
  
   Рудиш подписывал внизу "осел" и отсылал записочку обратно. Но она скоро возвращалась к нему опять. Слово "осел" было перечеркнуто и написано дальше:
  
   "Я не краской, не замазкой:,
   Я на солнышке лежал,
   Кверху бороду держал!"
  
   Внизу было нарисовано, как пожарные заливают огненные языки на голове Рудиша.
   Тогда Рудиш комкал записочку и швырял ее на задние скамьи. На беду это замечает учитель и, не глядя на Рудиша, говорит:
   -- Рудиш! В углу будешь!
  

III.

   Прошло некоторое время, но Рудишu все не было покоя. Его постоянно дразнили, обзывали "жидом", делали из полы мундира свиное ухо и показывали ему. И он должен был терпеть все! Он был один!
   Однажды, во время перемены, Рудиш стоял у дверей класса. Ах, какой он был смешной! Голова красная, сам такой худенький, жалкий, штанишки коротенькие, мундир длинный!
   Я подошел к нему и мигом повалил на пол. Придавив его коленкой к полу, я требовал, чтобы он перекрестился.
   -- Крестись, a то задушу! -- говорил я ему.
   -- Убирайся! Слышишь? Пошел! -- кричал он на меня и стал выбиваться.
   Но я его придержал. Я был гораздо сильнее его.
   -- Оставь! Не лезь ко мне!
   Рудиш разозлился, стал кричат и вырываться. Сколько я ни силился его удержать, но не мог. Он вырвался и в ярости схватил меня за волосы и стал бить ногами и руками.
   Вдруг -- инспектор!..
   Наш инспектор был человек страшной толщины и имел такой сильный голос, что мы все трепетали, когда он кричал. Мы очень боялись его.
   Он внезапно очутился возле нашего класса и смотрел чрез свои страшные, темные очки, как Рудиш бил меня и дергал за волосы.
   Страшный гром загремел...
   -- Это что такое? Рудиш?
   Рудиш бросил меня и растрепанный остановился перед Иваном Васильевичем (так звали инспектора). Мы все стихли...
   -- В карцер! Позвать сторожа Тита! -- закричал Иван Васильевич.
   -- Иван Васильевич! Голубчик! -- завизжал Рудиш и, рыдая, бросился к инспектору.
   -- Никаких извинений! Пошел в карцер!
   -- Иван Васильевич! Душечка! Простите меня! Вед как они ко мне лезут! Иван Васильевич, простите, я не буду! умолял Рудиш, но слезы душили его, он не мог говорить...
   -- В карцер! В карцер! -- настойчиво повторял Иван Васильевич.
   Рудиш никогда до сих пор не сидел. в карцере и никогда, вероятно, не ожидал туда попасть. Ои пришел в отчаяние.
   -- Иван Васильевич! Миленький! Простите меня! -- жалобно умолял он инспектора и крепко обнял его за толстую ногу.
   -- Нет! Нет! Никакой пощады! В карцер! Тит, возьми его!
   Рудиш стал визжат от страха. Тит оторвал его от ноги инспектора и потащил в карцер. Но Рудиш упирался и все молил Ивана Васильевича простить его. Тит взял его на руки и унес. Его не стало слышно.
   -- Усаживаться! -- крикнул на нас Иван Васильевич и грузными шагами пошел в канцелярию.
   Я до сих пор слышу этот умоляющий крик несчастного Рудиша! Ну, как можно было не простить его тогда?!
  

IV.

   Впрочем, может быть, так было лучше...
   После этого крика мне стало жаль Рудиша. Я вдруг увидел, что несчастного мальчика обижали все... Никто за него никогда не заступится, и теперь из-за меня его наказали! Да как наказали! ,
   Совесть заговорила у меня. Мне захотелось попросить извинения у Рудиша или сделать ему что-нибудь доброе.
   Во время большой перемены я побежал в раздевальную залу, где был карцер. В углу залы была построена темная деревянная будочка. Только в дверях было сделано небольшое отверстие вместо окна. Это и был карцер. Когда я пришел в раздевальню, то там было уже много учеников из разных классов. Все они толпились около карцера н чему-то смеялись. Оказалось, что Рудиш никому не позволял подойти к окну. Он стащил с себя сапог, и всякого, кто заглядывал к нему в оконце, бил сапогом. Это всех очень смешило. В карцер стали бросать бумажки, корки, остатки колбасы.
   Нельзя мне было подойти к окну. А мне непременно хотелось повидаться сегодня же с Рудишем. Когда начался следующий урок, я придумал попросится выйти. Учитель меня отпустил, и я побежал в раздевальную, достал свой завтрак и на цыпочках подошел к карцеру.
   Теперь здесь не было никого. Все было тихо. я осторожно заглянул в окно карцера и увидел Рудиша. Он лежал на животе на полу, склонив голову на руки, и тихо плакал. В одной руке он все еще держал свой сапог.
   -- Рудиш! -- позвал я его потихоньку.
   Он вдруг вскочил и размахнулся на меня сапогом. Еели бы я не отскочил, он бы ударил меия в лицо. Ух, как сверкали его глаза, как он меня ненавидел!

[]

   -- Рудиш, голубчик, не сердись на меня! Ну, извини меня! Ведь, ты меня тоже побил!
   -- Ну, давай помиримся! Вот тебе мой завтрак! -- говорил я ему.
   Вдруг Рудиш бросил сапог и заплакал.
   -- Убирайтесь вы все от меня! Вы все злые, я отсюда уйду! Я не могу больше!
   И он опять улегся на пол в карцере.
   -- Перестань, Рудиш! Слышишь? Ну, давай подружимся! Я теперь за тебя буду заступаться! -Слышишь? На завтрак!
   Я опустил в оконце Рудишу свой кусок хлеба с сыром и убежал в класс.
   С этих пор мы с Рудишем подружились, и ему стало жить легче между нами. Все помнили, как он ужасно плакал перед Иван Васильевичем, и перестали безжалостно издеваться над ним. Его жалели, хотя об этом никто не говорил. Одного ему не могли простить, -- это того, что он был рыжий! Так он навсегда и остался под названием "ры- жий!"
  

V.

   На масленицу в нашей гимназии устраивали литературно-музыкальное утро. К этому дню готовились заранее. Выбирали учеников, которые могут хорошо читать стихи, или играть на каком-нибудь инструменте. Гимназический хор разучивал новые песни. Нам всегда было очень весело в ожидании этого праздника. Всех .нас заставляли читать стихи, и это бывало очень смешно! Некоторые читали так дурно, что и мы все, и сам учитель, не могли не хохотать. Удаляли одного, заставляли читать другого, и всем было очень весело.
   Во время большой перемены входил в класс наш надзиратель и заявлял:
   -- Певчие, идите наверх!
   И все участвовавшие в хоре стремглав бежали наверх, в гимназическую залу. Там uже собирались на репетицию, являлся наш регент со скрипкой, один из старших гимназистов садился к роялю, чтобы аккомпанировать. В ожидании начала урока мы бегали по залу и скользили по гладкому паркету. Но вот регент хлопает в ладоши и кричит:
   -- Начнем, господа!
   Мы становимся вокруг рояля, разбираем ноты, и урок начинается.
   За несколько дней до концерта были отпечатаны афиши. Тогда мы неожиданно узнали, что наш товарищ, Рудиш, будет играть на скрипке.
   -- Рыжий? Ты будешь играть на скрипке?.. Рыжик, разве ты умеешь играть на скрипке? -- приставали к Рудишу со всех сторон.
   Оказалось, что Рудиш с малых лет учится музыке и играет на скрипке очень хорошо.
   Нас всех это удивило, и мы с любопытством смотрели на него.
   Накануне концерта нам велели остричься и надеть новые мундиры. Когда мы явились в гимназию, нас осмотрели и приказали застегнуться на все пуговицы, потому что на концерте будет попечитель. В залу никого из нас не пустили: там собиралась публика. Директор и инспектор, оба в парадных мундирах с золотыми воротниками, озабоченно входили иногда в залу, но сейчас же выходили обратно и просили нас не шуметь. Все как будто чего-то боялись сегодня. Мы тоже были взволнованы и держали себя очень тихо. Только когда надзиратель стал раздавать певчим пастилки "девичьей кожи" для очищения голоса, мы его окружили и стали теребить, чтобы он дал нам побольше. Эта пастилка была очень сладкая.
   Спустя некоторое время пришел Рудиш.
   -- Рудиш пришел! Здравствуй, рыжий! Иди сюда! -- закричали мы ему.
   Но Рудиша к нам не пустили. Надзиратель подошел к нему и сказал:
   -- Что же вы опаздываете, Рудиш? Директор беспокоится! Пойдемте скорей в канцелярию!
   Он взял из рук Рудиша небольшой черный гробик, в котором лежала скрипка, и понес в канцелярию. Рудиш, как был, в пальто, пошел за ним.
   -- Попечитель! Попечитель! Приехал попечитель! -- стали вдруг шепотом передавать гимназисты и забегали по коридору.
   Доложили директору, и он приказал начинать.
  

VII.

   Нас всех ввели в залу и поставили полукругом возле рояля. Зала была уже полна публики. Слышалось передвиганье стульев и неясный говор. В воздухе пахло духами. Вошел наш регент, раскланялся перед публикой и ударил два раза своей палочкой.
   Все смолкло, и концерт начался.
   Когда хор окончил петь, начали читать стихи, потом играли на рояле, и публика всем очень аплодировала. Наконец, появился Рудиш. Он вошел быстрыми шагами со скрипкой в руках, шаркнул перед публикой и остановился около рояля. Боже, какой он был смешной! Рыжая голова была острижена наголо, уши торчали, брючки, как всегда, были коротенькие и широкие, новый мундир висел на нем точно на вешалке! В большой зале он был как будто еще меньше ростом и, казалось, едва может поднять свою скрипку!
   Рудиш дал знак сидящему за роялью, поднял скрипку и заиграл. Быстро забегали его тоненькие пальчики по струнам скрипки, чистые и смелые звуки наполнили залу. Он играл веселую мазурку и играл так свободно, будто это не стоило ему никакого труда. Мы все, затаив дыхание, слушали его игру и. очень боялись, как бы он не сбился! Но Рудиш не сбился. Он сыграл мазурку превосходно. Когда он кончил, в публике раздались шумные аплодисменты и крики "браво"! Рудиша заставили сыграть еще раз, все им заинтересовались. Попечитель потихоньку говорил что-то директору и глядел на него, некоторые дамы направляли на него лорнеты и улыбались.
   Когда Рудиш кончил играть второй раз, то опять все стали хлопать. Теперь уж и мы не могли удержаться и тоже громко аплодировали ему с эстрады.
   Публика поднялась с своих мест, должен был быть перерыв. Попечитель встал с кресла и подозвал к себе Рудиша.
   -- Да ведь это талант! Вы обратите внимание на этого мальчика! -- говорил он директору и стал гладить Рудиша по голове.
   Подошли еще какие-то нарядные дамы, окружили Рудиша, весело смеялись между собою, и все хвалили его.
   Рудиш был в восторге! Когда он выскочил из залы к нам в коридор, мы встретили его громким криками:
   -- Браво, Рудиш! Ура! На "ура" рыжего!
   Мигом подхватили мы его на руки, стали качать и все кричали: "Браво, Рудиш! Ура!"
   Он барахтался, выкрикивал, потому что ему было неловко и страшно, но лицо его смеялось и сияло счастьем.
   Этот день был счастливый день в жизни Рудиша. Он долго не мог успокоить своего восторга, бегал по коридорам, закинув голову на бок, и брыкал ногами, изображая пристяжную лошадь. Мы целой толпой бегали за ним следом и тоже наслаждались его успехом.
  

-----------------------------------------------------------------

   Источник текста: Вячеслав Фаусек. Рассказы и воспоминания. Для детей и юношества. -- Санкт-Петербург: Eos, 1909, с. 39.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru