Аннотация: Текст издания: журнал "Вестник моды", 1890, No 18.
Слепец
Рассказ
Каждый день он садился внизу лестницы Боажирара, на соломенном стуле со сломанной спинкой, который он приносил сам.
Я видел его приближение по широкой провинциальной улице, извивавшейся между двух каменных, густо окутанных зеленью, стен. Ему приходилось сделать по крайней мере четыреста метров не переходя на другой тротуар и не пересекая поперечных переулков. И он проходил это пространство очень быстро, держась вплотную к стене, которую он ощупывал равномерными ударами своей палки.
На углу лестницы он останавливался, с необычайною тщательностью устанавливал свой стул, потом усаживался. Обут он был в крепкие деревянные башмаки, набитые соломой, а рука, державшая чашку для сбора милостыни, была покрыта теплой красной вязаной рукавицей с одним пальцем, придававшей этому члену вид клешни омара.
У него не было обычной собаки. Подавали ему проходившие по лестнице, в особенности участники похорон. Он привык издалека различать звуки мерного движения приближающихся похорон. Тогда он вставал, снимал шляпу и набожно крестился. Почти всегда, из процессии отделялся господин в черных перчатках. бросавший монету в его чашку.
Он благодарил и садился только после удаления последней кареты. Так как он был честный человек и не притворщик, то прохожие обыкновенно перекидывались с ним словечком.
-- Что, клюет ли сегодня, дядюшка Франси?
-- Клюет, клюет, -- улыбаясь, отвечал он. -- Куда как лучше вчерашнего, мосье Боассель.
Он очень гордился своею способностью узнавать людей по голосу и называть их по именам.
Каждый полдень жена приносила ему суп в плотно закрытом котелке. Она была старуха, с руками прачки, по виду мягкими и поблекшими как белый бархат. С минуту она беседовала с мужем, стоя и подперши бока руками. Потом, когда он съедал суп, она медленно чистила его пальто, побелевшее от трения о стену и, дружески прикоснувшись друг о друга своими морщинистыми щеками, они расставались.
* * *
Я проходил мимо дядюшки Франси по два раза в день, отправляясь на консультации в госпиталь и возвращаясь оттуда. Часто я подавал ему по грошу. Скоро он научился узнавать мою походку и всегда обращался ко мне с приветствием:
-- Добрый день, господин доктор!
Мы свели знакомство. Летом в жаркий полдень запыхавшись от быстрой ходьбы в гору, иногда я останавливался возле слепого на четверть часа, чтобы перевести дух, и мы вступали в разговор. Таким образом, я узнал его историю. Он работал в слесарне в течении тридцати лет, получал большое жалованье и, так как детей у них не было, то они жили зажиточно. Жена его не занималась никаким ремеслом.
Однажды утром, он начал что-то плохо видеть. Ему становилось все хуже и хуже и через два года он совершенно ослеп.
Сбережений у них не было; ему пришлось просить милостыню, а жена его мужественно принялась за стирку.
-- Бедняжка! У нее были такие нежные руки! -- со вздохом говорил слепой.
Необходимость труда для жены была, впрочем, его единственным огорчением. Он упоминал о своем убожестве с улыбкой, и весело отвечал на соболезнования:
-- Мне вовсе не так скучно, как вы предполагаете, уверяю вас!
Я смотрел на его глаза, в которых так давно уже угасло пламя жизни, сначала машинально, потом с внимательностью врача. Один глаз казался окончательно потерян. Другой подернут был молочной белизною и зрачок был мутен.
-- Видите-ли вы "мушки"? -- спросил я.
-- О, да, они во множестве летают вокруг меня, -- отвечал он, -- Их целый рой.
-- Советовались вы с кем-нибудь насчет ваших глаз?
-- В последние четыре года, нет.
-- Вы знаете, что у вас?
-- Катаракт.
-- Если вы доверяете мне, то я могу возвратить вам зрение.
Он весь покраснел и с тревожной улыбкой повернул ко мне голову, словно инструменты лежали у меня в кармане, и я намеревался тотчас же произвести операцию.
-- А это не опасно? -- тревожно спросил оп.
-- Но чем же вы рискуете, будучи слепым и без того?
И видя, что оп молчит, я прибавил:
-- Уж не трусите ли вы, старый слесарь?
Он положил свою руку в мою.
-- Я приду к вам, когда вы скажете, -- ответил он.
* * *
Через два дня, они оба явились ко мне, в праздничном платье: он молодцом, она же расстроенная до того, что пришлось тотчас усадить ее и дать понюхать соли.
После тщательного исследования глаза я убедился, что операция может быть произведена легко и удачно.
Я усадил пациента перед окном, под сильным светом; помощник мой держал его голову; бедная женщина, дрожа, смотрела то на меня, то на приготовленные инструменты.
При первом прикосновении к веку, дядюшка Франси вздрогнул.
-- Соберитесь с духом, -- сказал я -- сейчас все будет кончено.
Он скрепился и сидел неподвижно в течение минуты, потребной на операцию. Глаз был очищен и поток света залил его.
Старик вскрикнул. Жена его упала пред ним на колени, безмолвно поднимая к нему свое бледное, морщинистое лицо.
-- Вставайте! Кончено -- сказал я ей.
Она не шевелилась и продолжала жадно смотреть на мужа, ища в этом давнем потухшем взоре обещанное пробуждение сознания.
В первый момент, он откинулся назад, как бы от внезапного толчка в грудь. При виде света, лицо его преобразилось; несколько секунд он сидел молча, с полуоткрытым ртом; потом медленно наклонился, руками нащупывая голову склонявшейся перед ним жены.
Но коснувшись ее седых волос, он вдруг отдернул руки, с движением горестного изумления, лицо его исказилось, по щекам медленно покатились слезы, и он глухо прошептал: