Аркадий ГАЙДАР
СЕРЕЖКА ЧУБАТОВ
Рассказ
У костра на отдыхе после большого перехода заспорили
красноармейцы.
- Помирать никому неохота, - сказал Сережка Чубатов. - Об этом еще в
древности философы открытие сделали. Да и так, сам по себе на опыте знаю. Но,
конечно, тоже - смерть смерти рознь бывает. Ежели, например, подойдешь ты ко мне
и скажешь: "Дай я тебя прикладом по голове дерну", - то, ясное дело, не
согласишься, и даже очень. Потому с какой стати? Неужели она, голова, у меня для
того и создана, чтобы по ней прикладом либо еще каким посторонним предметом ни
за что ни про что стукали?
Другое дело, когда война. Там с этим считаться не приходится. Я, может
быть, в гражданскую от одного вида белого офицера в ярость приходил, думаю, что
и он тоже, - потому, что враги мы и нет между нами никакой средней линии.
Вот почему на фронте, хотя и не считал я себя окончательным храбрецом -
не скрою, и от пули гнулся, и от снаряда иногда дрожь брала, а все-таки подавлял
я в себе все инстинкты и шел сознательно: когда приказывали вперед - то вперед,
когда назад - то назад.
А заметьте еще одну вещь: трус чаще гибнет, чем рисковый человек. Трус,
он действует в момент опасности глупо, даже в смысле спасения собственной своей
шкуры. Например, кавалерия налет сделала, а он пускается наутек по ровному полю.
И нет того соображения, что от коня все равно не убежишь, а сзади по бегущему
человеку куда как легче шашкой полоснуть.
Припоминается мне такой случай. Оторвались мы вчетвером однажды от
своих, затерялись, запутались и вышли в широкое поле. Стоят на том поле три дуба
на бугорочке, а впереди болотце маленькое - пройти по нему можно, но хлюпко.
Только сели мы под теми тремя дубами, воды напились и стали совет держать: куда
идти, где своих разыскивать, как вдруг видим - скачет в нашу сторону конный
разъезд всадников в двадцать. И не то важно, что разъезд, (а) то, что явно
петлюровский.
"Ну, - думаем мы, - пришло время в бессрочный уходить". Кругом - как на
ладони, укрыться негде, бежать некуда. Говорит мне Васька Сундуков: "Давайте,
ребята, утекать что есть мочи. Может, успеем до лесу добежать". А куда уж тут
добежать, когда до лесу добрых две версты! И ответил я ему с горечью: "Беги не
беги, Вася, а помирать, видно, все равно придется. Тебя не держу, а сам не
побегу". И как есть я коренной пехотинец, то не люблю шашек, особенно ежели,
когда они сзади по черепу. Да к тому же от пули и смерть легче.
А день был такой цветистый, греча медом пахла, пичужки какие-то, будь им
неладно, душу растравляют. И окончательно было помирать неохота - но судьба.
Встали мы за тремя дубами в ряд. Гляжу, Васька партбилет из кармана
вынимает с целью. И сказал я ему тогда строго: "Оставь, Василий, билет в
целости! Все равно плену нам никому не будет". И мотнул он тогда головой с таким
выражением, что: "Эх, мама, где наша не пропадала". И, вскинув винтовку к плечу,
грохнул в сторону приближающегося разъезда. Так-то...
Спрашиваете, что дальше было? А было дальше вот что. Пробовали они нас
наскоком взять - нет, не идет дело: по болотцу конь шагом двигается, вязнет, а
всадники под пулю попадают. Рассыпались в цепь, окружили нас, стали кольцо
сжимать. А нам что - сжимай, нам все равно пропадать.
И такая их, видно, досада взяла, неохота им, видно, из-за четырех
человек на рожон лезть, так решили измором взять. Ручной пулемет притащили, и
пошла такая пальба, что подумаешь - между собой два батальона бой ведут. Ну,
через несколько часов патроны у нас стали на исходе, и Васька из строя выбыл,
пуля ему плечо прохватила. В общем дела - конец.
Только вдруг слышим мы, что из-за леса затакал пулемет. Повскакали
петлюровцы: глядим мы - от опушки люди бегут... Мать честная, богородица лесная,
да ведь это же наши! Оказывается, прибежали к им в деревню пастухи и
докладывают, что идет у нас настоящий бой. Наши было даже не поверили сначала.
Какой бой, с кем бой, когда рядом ни одной красной части нет...
Ну, вот и всё. А говорю я это вот к чему, - закончил Сережка Чубатов. -
За это самое дело нам ордена дали. Значит, как бы за храбрость. А верно ли, что
за храбрость, - об этом я сам себя часто спрашиваю и так думаю: какая же тут
храбрость, если просто помирать неохота и старались мы оттянуть это дело, покуда
патрон не хватит! Просто, по-моему, за здравый смысл дали. То есть раз и так и
эдак конец выходит, то помри ты лучше за что-нибудь, чем ни за что, - помри
толком, чтобы от этого красным польза была, а белым вред. Я только так и
понимаю, и, когда мне напоминают теперь: "Сережка, да ты ведь герой", - мне даже
как-то неловко становится.
Холера тебя возьми, да какой же я герой, когда просто так надо было, а
никак иначе нельзя!
Но ребята, дослушав рассказ, даже головами замотали, а комсомолец Мишка
Заплатин сказал нерешительно:
- Так вот, по-моему, Сережа, это героизм и есть... когда человеку плохо
приходится, а он еще думает, как бы помереть не задаром. Вот если бы все...
И начались тогда жаркие споры между ребятами. Глаза заблестели,
волнуются, горячатся, и каждый хочет доказать свое, и видно, что каждый надеется
доказать это не столько словами, сколько делом в огневых решительных схватках
славного будущего.
1927