Гарин-Михайловский Николай Георгиевич
Под праздник

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Н. Г. Гарин-Михайловский

Под праздник

   Собрание сочинений в пяти томах
   М., ГИХЛ, 1968
   Том 4. Очерки и рассказы (1895--1906)
  
   Кончались весенние работы. Народ отпахался, отсеялся, и наступило сравнительно безработное время междупарки.
   Год обещал быть хорошим.
   Особенно под закат так и отливали поля молодой зеленью посевов. Яркой, сочной, буйной.
   -- Стеной идет,-- говорили крестьяне,-- что только дальше господь бог даст.
   А пока было хорошо и спокойно на душе. Отдыхали люди, скот отдыхал.
   Была суббота, под вечер.
   На большой площади села приезжий купец с женой и подростком сыном расставляют свои товары но случаю прибытия нерукотворной иконы.
   С иконой уже вышли из последнего села, и ждут ее сюда к ночи.
   Большая часть жителей ушла встречать икону.
   Сам купец, толстый, в засаленной суконной поддевке, не работает,-- он у избы Григория за столиком пьет вприкуску чай, толкует с Григорием, к которому стал на квартиру, и по временам добродушно окрикивает жену и сына:
   -- Поворачивайтесь, поворачивайтесь: вот-вот народ нагрянет...
   Или:
   -- Митька, не видишь,-- бумажку-то сдуло: эх, народ...
   Купец человек обстоятельный и любит, чтоб и всем это сразу ясно было.
   Григорий, худой, пожилой крестьянин, с особой какой-то мечтательной искоркой в глазу, подобострастный и льстивый, старается "потрафить" купцу.
   -- Трудитесь же и вы,-- вздыхая, говорит он купцу на его замечания,-- вокруг нерукотворенной... Так за образом и поспеваете везде?
   -- Да уж так и ездим...
   Григорий заискивающе кивнул головой, вздохнул и сказал:
   -- Чай, и насмотрелись же вы на чудеса, что матушка пресвятая царица небесная во славу свою творит...
   -- Бывает,-- ответил купец.
   -- Бывает? -- испуганно встрепенулся Григорий.
   -- Чудак ты человек, как же иначе?
   И, помолчав, купец продолжал:
   -- Труды бог любит,-- без трудов нельзя... самая малая букашка, муравей, и тот больше себя норовит поднять...
   -- Так, так,-- согласился Григорий.
   -- Жареный кусок в рот не полетит... Как сказано? В поте лица... Да уберите же вы, Христа ради, короб,-- крикнул купец своим и, обращаясь снова к Григорию, спросил: -- Это что за человек у вас?
   Человек, и очень странный человек, о котором спрашивал купец, вышел в это время из-за задов Григорьева двора.
   Высокий, худой, с маленьким, очень маленьким бурым лицом, стрижеными усами и бородой, в длинном изорванном халате, с непокрытой, тоже стриженой головой, человек этот остановился, и, ни на кого не обращая внимания, смотря голубыми потухшими и выцветшими глазами тупо и равнодушно перед собой, что-то бормотал.
   На вопрос купца Григорий с захлебывающейся торопливостью и елейным смирением ответил:
   -- А так раб божий, Ильюша по прозванию... Вроде того, что юродивый.
   -- Это хорошо,-- кивнул головой купец и, откашливаясь, сплюнул.
   -- Тихий человек, и никому обиды от него нет.
   -- Он что ж делает? -- спросил купец.
   -- Да вот живет у нас в бане,-- вон за огородом. Сам и выбрал мою, значит, баню,-- что ж, живи...
   Юродивый в это время опустился на колени и, смотря в небо, что-то бормоча, кивал головой...
   -- Это насчет чего же он? -- спросил купец у Григория и прибавил: -- Да ты присядь.
   -- А постоим, батюшка... Это он, вишь, покойников поминает, всех, до последнего человека, кто за его память помер на селе, помнит и поминает...
   -- Что ж, это хорошо...
   -- Хорошо, батюшка, хорошо... Раб божий... А только что так считаем,-- Григорий замирающим от восторга голосом, наклоняясь к купцу, прошептал:-- так считаем: великий раб.
   -- Все может быть,-- одобрительно кивнул головой купец.
   -- Так, батюшка, так... Его дело... Так и живет в бане... Сам и выбрал у меня со старухой свое житье: так в бане... и уж и не знаю, с чего и выбрал: кажись, и лучше нас есть люди и в греху мы: выбрал... Не знаю, с чего и на думушку ему пало,-- не нам угадать, а только что так по приметам -- великий раб...
   -- Да уж вам видней, конечно... Душа у кого чистая, святость эта самая, как одежа светлая, к примеру,-- грязь на ней, так уж грязь и есть: на виду... С ним, что ж, покалякать можно?
   -- Уж не знаю, батюшка,-- раздумчиво ответил Григорий,-- как его воля...
   В это время подошел другой крестьянин средних лет -- длинное туловище на низких ногах, с какой-то приплюснутой физиономией, и только нижняя губа выпукло выдвинулась вперед. Он сплюнул и, вмешиваясь в разговор, пренебрежительно, голосом, как иерихонская труба, сказал:
   -- Что ж тут?.. Скричать его и только... Эй, ты, слышь, Ильюшка, подь сюда,-- вот господин говорить с тобой желает...
   Юродивый замигал глазами и растерянно смотрел некоторое время перед собой.
   -- Неколи мне... кур в огороде гонять надо...
   Он сказал это и торопливо, озабоченно пошел, делая на ходу движения, как будто он гонит кур, тихо приговаривая: "Кишь, кишь".
   -- Не пожелал,-- проговорил Григорий, испуская вздох не то сожаления, не то удовлетворения.
   Купец, получивший неожиданно афронт, спросил недовольно:
   -- Это каких кур?
   -- А это, вишь,-- стал громко, точно кругом все были глухи, объяснять ему подошедший крестьянин,-- он, вишь, все сам себя куриным старостой зовет... будто вот кур ему все по огородам гонять надо...
   -- Не пошел же,-- повторил в раздумье Григорий.
   -- Не пошел,-- согласился и пришедший крестьянин и набрал воздуху.
   -- Не показался я, что ль, ему? -- спросил обиженно купец.
   -- Не-ет,-- уклончиво ответил Григорий,-- так что-нибудь... Господином вот разве назвал тебя сват.
   -- Так ведь мне что? -- сказал сват и сплюнул.
   -- То-то, вишь, не любит он этого слова: из дворовых он... А сам-то с малолетства уж такой, божий... Господам и сомнительно было: парнишка, как и прочие, а от дела отлынивает... Маленько и прижимали, видно: на горячую плиту голыми ножками ставили... Вот он и робит, как заслышит там "господин", али "барин", ну и уйдет сейчас...
   -- Так ведь я какой же барин? Такой же, как вы...
   -- Известно,-- согласился сват и сильно потянул носом.
   -- Может, и обойдется еще,-- задумчиво сказал Григорий.-- Так вот и на селе... К кому вздумает зайти... Принесет миску, стукнет в окно: "Слышь, крикнет, штароста,-- он этак все "штароста",-- пришел, давай мне полную миску". Чтоб уж непременно полная была, а там чего хочешь лей: щец так щец, хоть воды, хоть молока... И сразу есть не станет: постоит сколько дней в бане, скиснет, тогда и ест.
   -- Что ж так? -- спросил купец.
   -- Так уж воля его...
   -- И дела от него есть?
   Григорий ответил не сразу, наклонился и таинственно сказал:
   -- Не все хоть признают, да и понять такое дано не всем, а так считать надо, что есть.
   Григорий посмотрел на свата и нерешительно отнесся к нему:
   -- Да ведь вот хошь когда город горел... На виду у всех дело было: в городу пожар -- семьдесят верст, а он бегает по селу: "Жарко, да жарко". А како жарко? Перед самым снегом дело было.
   -- Этак,-- кивнул сват.
   -- Что такое, думаем, обеспокоился Ильюша: а тут слышим, город сгорел.
   -- В те поры его и в город вызывали,--заревел сват,-- думали, може, что знал насчет поджигателев. В тюремный замок засадили было...
   -- Вот, вот,-- подхватил Григорий,-- в тюремный замок засадили, а, хвать, с другого конца сама тюрьма горит... Ну, поняли, тут же и отпустили.
   Сват рассмеялся.
   -- Обробел же тогда: прибежал: "Не пойду, баит, больше в город".
   -- Да кто его знает? -- задумчиво проговорил купец,-- чужая душа -- погреб без свечки: как угадаешь?
   -- Уж тут и угадывать нечего,-- немного обиженно проговорил Григорий,-- весь на глазах, у меня вон третий год живет, каждую мелочь видишь, сфальшить негде.
   -- То-то так,-- согласился сват,-- а все и в нем неловкость есть...
   -- Какая? -- спросил купец.
   -- Да вот какая: в церкви нехорошими словами ругается.
   -- А ночь-то каждый раз после того на мазарках кто воет? -- горячо спросил Григорий.
   -- Может, так,-- раздумчиво сказал купец,-- вот, мол, хуже людей хочу быть, а ночью и замаливает.
   -- Этак, батюшка, этак,-- ласково, горячо поддакнул Григорий.
   -- Опять же бороду, усы стрижет,-- долбил своим громким деревянным голосом сват.-- А то попа ругать учнет: "Ты, слышь, к попу не ходи за поминками, он рубль возьмет, а на мазарки и днем не пойдет, а я ночью помяну, а грош возьму и тот подожду".
   -- Так ведь и правда,-- совсем тихо, нерешительно сказал Григорий.
   -- Правда-то правда,-- согласился и сват.
   -- Нет, видно, не нам судить его,-- вздохнул Григорий.-- Вот какое дело стряслось у меня в третьем году: изгадилась хозяйка моя,-- сначала не в себе стала непутное молоть. То человек как человек была, а тут и пойдет: плакать, плакать, рвать волосы на себе, и сама на себя такой поклеп взведет, что хоть полицию зови. Иссохли мы оба с ней. Куда уж я ее ни возил: и к знахарю и к святителю -- нет помочи. Вот этак же раз Ильюша стук в оконце: "Григорий, а Григорий, что я тебе скажу?" Я высунулся к нему, баю: "А что, Ильюша?" -- "Отдай ты, Григорий, что у тебя есть в избе, людям". Только и сказал и ушел. "Слышь,-- говорю я хозяйке,-- что Ильюша толкует: все, что в избе, отдать людям". Подумали, не дай бог пожар, все так же пропадет, что будет. Скричали народ, что только было в избе -- все наголо. Хотел я хомут было назад в клеть снести: только починить внес было его в избу, подумал-подумал: нет, уж, видно, все, так всё... Всё растаскали, будто метлой подмели, одежу, хомут, утварь всю, скамьи, столы: только вот что рамы да стены и остались...
   -- А из клети? -- спросил купец.
   -- Нет, нет, что в избе только. И вот, скажи ты, унесли всё и хворь унесли. С той самой поры как рукой сняло с бабы и ровно и хвори никакой не бывало.
   В это время юродивый опять показался. Григорий понизил голос.
   -- Все в бане так и живет... А теперь уж постарше стал -- трудно стало. "Григорий, а Григорий, строй-ты мне, брат, избу,-- старик я стал". И рад бы выстроить, да с каких достатков выстроишь-то...
   -- Да,-- вздохнул купец.
   Он не спеша полез в карман, вынул оттуда замшевый засаленный кошелек, долго рылся в нем и, достав гривенник и подавая его Григорию, сказал с ударением на о:
   -- Отдай-ко... за спасение души Севастьяна...
   Григорий, взяв деньги, радостно побежал к юродивому. Жена Григория вышла из избы, облокотилась на косяк и, подпершись рукой, удовлетворенно смотрела...
   -- Ильюша, вот тебе купец гривну жертвует,-- за Севастьява молись...
   Юродивый нерешительно взял деньги, а Григорий, возвращаясь к купцу, радостно, умильно говорил:
   -- Взял, взял...
   Юродивый на мгновенье исчез в своем огороде и снова появился. Он остановился на прежнем месте и оттуда тихим, но хорошо слышным полушепотом, робким, напряженно-просительным и в то же время настоятельным, заговорил:
   -- Господин, а господин... возьми назад деньги...
   Юродивый протянул худую руку. Он как-то весь опустился, и было видно теперь по изможденному лицу и сгорбленной фигуре и высохшей дрожащей руке, что это уже старик, больной, измученный, много перечувствовавший на своем веку.
   -- Возьми, божий человек, возьми,-- торопливо сказал купец,-- мне не жалко... Я от сердца...
   Юродивый нерешительно помялся и еще тише и просительнее сказал:
   -- А то возьми...
   -- Пожалуйста, не обижай,-- испуганно сказал купец и даже встал,-- я ведь от всего моего сердца.
   Купец хотел было ближе подойти, но юродивый быстро отступил назад. Купец остановился, и так и стояли они на расстоянии друг от друга.
   Но юродивый, не допуская купца, в то же время ласково и даже с какой-то болью смотрел на купца. Он тихо, доверчиво, как бы советуясь, просил купца:
   -- Как бы в тюрьму мне не попасть: краденые...
   И, пока ошеломленные купец, Григорий, сват, хозяйка Григория стояли, приросши к своим местам, юродивый, положив деньги на землю, быстро, беззвучно исчез в своем огороде.
   -- Не принял! -- опомнился первый Григорий и развел руками.
   Между тем сват пошел к тому месту, где положил юродивый гривенник, поднял его и, возвратившись назад, нерешительно протягивая его купцу, спросил:
   -- Вам, что ли, отдать надо?
   Купец прятал деньги назад в кошелек и угрюмо говорил:
   -- Слово только неловкое сказал он, за него и ответить можно.
   -- Что с него взять? -- потянул носом сват,-- известно, юродивый он и есть.
   -- Да-а-а...-- нерешительно согласился Григорий,-- божий человек.
   -- Григорий,-- настойчиво позвала в это время Григория его хозяйка.
   Григорий пошел к жене, а купец с недовольным вопросом:
   -- Ну, что у вас там? -- пошел к своим.
   -- Ты сходил бы к Ильюше,-- сказала жена Григория,-- да посоветовался бы. Как бы опять не нажить новой беды: приняли неизвестного человека, Ильюша ведь брезгует им. Сбегай, посоветуйся, да, если что, бог с ним и с деньгами его.
   -- Бежать надо,-- вздохнул Григорий и побежал к юродивому.
   Григорий быстро возвратился и озабоченно вполголоса сказал жене:
   -- Не велит принимать.
   -- Ну, так и с богом,-- решительно сказала жена.
   -- Неловко,-- тряхнул головой Григорий и, почесываясь, пошел к купцу.
   Низко кланяясь купцу, он вкрадчиво заговорил:
   -- Ты послушай, господин почтенный, что я тебе скажу... да в обиду не прими себе... только что от постоя освободи ты, Христа ради, мою избу... Богом прошу тебя: не надо мне и денег твоих, только съезжай.
   Купец некоторое время опешенно смотрел на Григория, затем сплюнул и сердито спросил:
   -- Да с какой причины?
   -- Никакой причины нет, а только освободи, Христа ради, прошу тебя...
   -- Об чем же ты думал, когда впускал меня? Дитя ты, что ль, малое?
   Купец впился глазами в Григория. Григорий потупился и молчал.
   -- Дурак ты и с твоим юродивым вместе!
   Григорий низко поклонился.
   -- В тюрьму вас обоих за ваши дела: штунду, ересь заводите, погоди...
   Сват, тершийся тут же, проговорил, ни к кому не обращаясь:
   -- Если что, и у нас изба не хуже, есть и самоварчик.
   -- Далеко, что ли? -- спросил купец.
   -- Вон.
   Сват показал на избу.
   -- Если изготовить, к примеру, хозяйка моя первая насчет этого: вся деревня знает... Только спроси Авдотью...
   -- Тащи вещи,-- скомандовал купец. И, повернувшись к своим, сказал:
   -- Я вот с ним, а вы того, поглядывайте: сейчас народ нагрянет...
   Это было так.
   Уже на колокольне отзванивал звонарь во все колокола.
   В темноте влажного вечера уже сверкали огни с горы, по которой спускалась к селу процессия с иконой, и несся гул дружных, твердых и быстрых шагов молящихся.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   Известна публикация рассказа в собр. соч. изд. Маркса (т. VIII, 1916), где он датирован 1901 годом.
   В сокращенном виде рассказ вошел как эпизод в пьесу Гарина "Деревенская драма".
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru