Нельзя ли поговорить о непримиримости? (к большевизму, конечно). Так часто слышим мы это слово, столько споров около него разгорается, не пора ли взглянуть пристальнее: что мы под ним разумеем, о чем спорим.
Один антибольшевик сказал мне: "Я непримирим, но есть непримиримость, которую я не признаю. И я привык соединять ее с "правыми" настроениями. Это -- непримиримость "лубочная".
Такое счастливое определение. Художественный образ, сразу дающий известное понятие о предмете. Да, "лубочных" непримиренцев немало. "Непримиримость" -- их главная, часто единственная позиция. В сторону чего-нибудь положительного они глядеть не желают, и даже ни на одно "почему" непримиримы -- не отвечают, ни себе, ни другим. Считают излишним. Это, в громадном большинстве, непримиренцы-чувственники. Они кожно, почти физиологически, чуют большевизм и отталкиваются от него. Чутье драгоценное, но... чувственная непримиримость имеет свою незащищенную сторону. Такие непримиренцы, действительно, тяготеют вправо (там, по ощущению, непримиримее). И не в том даже дело, что "правые" худы (я этого сейчас не касаюсь), а в том, что чувственники, вверившись одним ощущениям, не видят в пути задержек, легко могут завернуть за самый последний правый угол и попасть... прямо в большевизм.
Ну, а не лубочная, не слепая -- "умная" непримиримость? Она твердо знает все свои "почему". Она непоколебима, как непоколебима всякая продуманная теория. Нет ли, однако, и у непримиренца-умника своей незащищенной стороны?
Представим себе человека, отлично знающего, что такое огонь, но лишенного чувства ожога. Как он ни берегись -- он не спасется от язв. Пожалуй, и сгорит, не заметит. Непримиренец-умник не имеет предупреждающих задержек при движении налево, а ведь там тоже уголь, за которым тот же срыв.
Все это говорю, употребляя обычное, привычное, слово "непримиримость". Но есть факт -- я прошу обратить на него внимание, я даже не понимаю, как можно не обращать на него внимания, -- который делает все наши рассуждения о "примиримости" с большевиками или "непримиримости" к ним -- праздными. Упраздняет даже самое слово, -- на практике, во всяком случае.
Факт простой: первые, главные непримиримые -- сами большевики. Поэтому "примирения" с ними не существует в природе вещей. Реши мы все, завтра, отказаться от непримиримости, примириться, -- что выйдет? Ничего, ибо они-то не примирятся. Будем точны: у нас выбор, практически, лишь между неподчинением и подчинением. С завидной смелостью, отчетливостью говорят большевики: "Или вы наши -- или мы против вас. Примирения нет". И, действительно, нет: ведь даже примиренцы-чувственники, чревно влекущиеся к примирению, но не к подчинению (есть и такие) -- и они остаются в положении "непримиримых", автоматически.
Интересно заметить еще вот что; подчинение, -- а его только и допускает большевистская непримиримость, -- подчинение всех оттенков: сознательное, активное, пассивное, шкурное и даже лукавое, -- никогда почти не бывает групповым, идет не от коллективов, а вразбивку, по единицам. Не смешивая "подчинения" со "взятием в железо", я осмеливаюсь сказать, что большевики подчинения коллективного и вообще никогда не имели. Сами они, напротив, подчиняться коллективам или "массам", очень могут. Это не парадокс, да и я, без выводов, говорю лишь о том, что мы уже наблюдали. Есть моменты, когда в народе, в массе, в толпе всплывают на поверхность недобрые стихийные силы. Этим моментом воспользовались большевики и подчинились (пусть лукаво), чтобы затем, при помощи тех же сил, взять страну "в железо".
Внимательному взору ясно: никогда Россия в целом не была в подчинении у большевиков, никогда не была "за них" или "как они". Была, и остается, у них "в железе" -- только. Лишь распыляя, разделяя, разбивая, вводя яд в отдельные единицы, могли большевики набирать кадры исполнителей и рабов. Количество этих единиц, -- понятное в условиях "железа", -- только являло вид чего-то коллективного, общего массового; никакое количество еще не создает общности. А "большевизация" народа (беру это слово очень широко) -- есть абсурд. Сколько бы времени ни оставалась Россия "в железе", как бы успешно ни шел процесс разбивания (morcellage) для отравы единиц, сколько бы этих единиц ни оказалось, -- я, скорее, допущу, что Россию задушит железо, но она не "подчинится". Не большевизируется.
Растет новое поколение, уже в дикости рожденных. Над ним работа по разврату единиц легче; но это не меняет дела. Даст и новое поколение те же разорванные единицы, немножко больше числом, вот и все. Но останутся из молодых, как остаются из старых, -- другие, и эти уже связанные между собой. Останутся небольшевизируемые, неподчиняемые, -- "непримиримые".
Это -- в России, "в железе". Но здесь происходит то же самое, только еще проще, нагляднее. Непримиримость эмиграции в общем -- обеспечена самонепримиримостью большевиков; срывы отдельных лиц в подчинение -- не представляют важности. Даже чем быстрее идет отбор -- тем лучше.
Если срывается эмигрант случайный, беженец, имеющий малую "личную гордость", -- о нем напрасно жалеть. Его не спасешь, все равно сорвется. Но повторяю: опасность срыва существует и для самых честных непримиренцев. Во-первых, для "чувственников", физиологически не могущих подчиниться врагу, но очень могущих попасть к нему в плен, -- при слишком крутом завороте за правый угол. А во-вторых, и для "умников": они отлично все знают, но, не предупреждаемые чутьем, способны, не примерив, "увязить ноготок" при левом крене: а тогда "и всей птичке пропасть".
Гоголевская Агафья Тихонова только выразила вечное стремление жизни к синтезу, к гармонии, когда желала нос одного жениха приставить другому. Но мы не мечтаем о чудесах, мы думаем лишь о разумном и целесообразном и утверждаем: "непримиримые" обоих уклонов, в сближении, могли бы очень помочь друг другу.
Чувственникам -- хочется сказать: не вверяйтесь так беспечно кожным ощущениям, не делайте из вашей непримиримости идола, или -- хуже, -- догмата. Но и умники, достаточно ли они разумны, презирая непримиримость прямолинейную, пусть грубую, аляповатую, "лубочную", -- однако чуткую, в крови носящую ужас перед подчинением врагу. Отсюда не видно, я не сомневаюсь, что и в России не мало именно таких, органических, лубочных, -- и крепких, -- непримиренцев.
Нет, "лубочная" непримиримость может пригодиться; да еще как!
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Последние Новости. Париж, 1925. 1 февраля. No 1464. С. 2.
Агафья Тихоновна -- невеста в комедии Н. В. Гоголя "Женитьба" (1842), известная своей фразой: "Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича".