Гнедич Петр Петрович
Перед балом

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Петр Гнедич

Перед балом

   Ему так не хотелось заниматься в этот вечер. Он встал, потянулся, захлопнул разложенный бювар, большой, дедовский, с серебряными застежками, зевнул, и подумал:
   "Что у нее так тихо, -- уж не заснула ли?"
   И он отправился к ней. Когда он проходил темною залою, часы на мраморной тумбе прозвенели шесть.
   "Мы сегодня раньше отобедали, -- сообразил он, -- ну, тем лучше -- вечер длиннее".
   Если человек радуется, что время тянется, что еще рано, -- это несомненный признак, что он в хорошем настроении. И он, в самом деле, был очень хорошо настроен, и когда входил в комнату жены, ему показалось все таким милым -- и свечи под китайскими колпачками с голубыми кисточками, и пестрый капот с красными кистями, и это глубокое мягкое кресло, в которое она совсем ушла, и только ножки вытянула и положила на табуретку. Сперва он хотел подойти к ней и поцеловать щеку, эту кругленькую бархатную щеку, которую он считал своею собственностью. Потом он раздумал, решив, что это не уйдет от него. Он сел на кушетку и ждал, когда она заговорит.
   Она читала книгу: маленькую, французскую, в желтой обложке. Известно, что все французские романы в желтой обложке. Когда он сел, она, дочитав до точки, опустила книгу на колена, посмотрела на него полувопросительно, полуравнодушно, и опять принялась за чтение. Узенький кончик туфли, вышитый золотом, слегка шевелился, поигрывая блестками. Она шевелила им от удовольствия чтения, как котенок перебирает лапами, когда ест что-нибудь очень вкусное. Ножка была премилая; серенький ажурный чулок туго охватывал ее. Он и на эту ножку посмотрел с полным сознанием законного владения ею, опять что-то хотел сказать, и опять остановился.
   Он остановился, потому что ему приятно было даже молчать. Он знал, что он сидит вот здесь, на кушетке, а через стол от него -- жена, а через две комнате -- дети, что всем этим он очень доволен и счастлив, и так просидит целый вечер. Горничная подаст чай; потом, если он захочет -- он пойдете в кабинет заниматься, а если не захочет -- останется тут. Потом, когда пробьете час, жена пойдете в спальню и закрутит себе волосы на лбу букольками; когда она ляжет в постель -- она свернется совсем в комочек и закроется одеялом до самых глаз. Он решительно ничего в мире не желал, как только, чтобы этот вечер тянулся, тянулся без конца.
   Но все-таки, когда пробило половина седьмого, он спросил у нее:
   -- Интересно?
   Она, не отрывая глаз от книги, сказала:
   -- Интересно.
   -- Стоит читать? -- спросил он.
   -- Не мешай, -- ответила она, и сделала маленькую гримасу. -- Я сейчас кончу, -- добавила она, -- две страницы осталось.
   "Пускай дочитает, -- подумал он, и закурил папиросу. -- Две страницы, -- это значит лист. Вот она сейчас перевернет... Раз! Перевернула. Одна страница осталась".
   Он начал пускать клубы дыма вверх. Дым очень красиво повисал в воздухе, а она, между тем, дочитав страницу, перешла на соседнюю.
   "Два! Второй лист тоже перевернут, а текст идет дальше. Однако!.. Ну, все равно, можно еще подождать".
   Три, четыре... Конец, книга захлопнута и брошена на соседнее кресло.
   -- Ну, что? -- спросил он.
   -- Вот гадость-то! -- ответила она, закинула руки за голову, и засмеялась. -- Знаешь, это такая мерзость, такая мерзость...
   -- Зачем же ты читала?
   -- Но ведь надо же что-нибудь... Ах, голубчик, как скучно, что этот поганый вечер сегодня...
   -- Какой вечер? -- встрепенулся он.
   -- У Балабановых.
   -- Ты разве едешь?
   -- А как же!.. Ты забыл!
   Он поморщился. Он вспомнил: она ему что-то говорила еще неделю назад об этом вечере.
   -- Не езди...
   -- Нельзя, -- тетя за мною заедет.
   Он только крякнул. Ему это было так неприятно, так неприятно...
   -- Когда же это, -- скоро? -- спросил он.
   -- Нет, часу в двенадцатом.
   "Ну, и то хорошо", -- подумал он, и хотя не с прежним наслаждением, но не без удовольствия закурил новую папиросу.
   Она на минуту закрыла глаза, потом открыла внезапно, и посмотрела на него так прямо и широко.
   -- Ты знаешь, -- сказала она, и совсем по-детски повела плечом, -- ты знаешь: это два часа одеваться: всей раздеваться, причесываться, опять застегиваться, накалывать цветы. Это такая возня. Вы, мужчины, этого не понимаете... Ты посмотри, в каких я туфлях буду...
   Она сняла с соседнего столика коробку, и вынула туфлю.
   -- Посмотри.
   Он повертел ее со всех сторон.
   -- Ну, и каблуки, однако! -- проговорил он.
   Она чуть не обиделась и выхватила у него башмак.
   -- Я тебе говорю, что ты ничего не понимаешь...
   Она уложила туфлю обратно, и опять откинулась в кресло.
   -- Хочешь, я тебе расскажу в каком я буду платье? -- сказала она.
   -- Да ведь я ничего не понимаю, -- не без ехидства возразил он.
   -- Нет, ты все-таки слушай.
   И она начала рассказывать. Это действительно был один восторг, а не платье. Цветы будут яркие, пунцовые -- на голове, -- и вот тут... Хорошо будет?
   -- Может быть.
   -- Я не понимаю, -- тебя нисколько не интересует это?
   -- Нисколько.
   -- Очень жаль. Тебе все равно -- будет на вечере твоя жена хорошенькою или нет.
   -- Я отлично знаю, что ты будешь хорошенькою, и будешь мило одета.
   -- А как одета, -- это все равно?
   -- Решительно все равно: в красном, белом, черном, синем -- все это пустяки, вздор.
   Она совсем рассердилась. Он пересел на тумбочку против нее и схватил за руки, -- она начала отбиваться.
   -- Да ведь я боюсь щекотки! -- крикнула она, когда он норовил непременно поцеловать ниже подбородка. -- Да пусти, пусти, нехорошо, горничная войдет...
   И она отворачивала смеющееся, милое лицо в сторону, а он ее целовал и в нос, и в глаза, и в подбородок, и в ухо, -- во все, что ему подвертывалось.
   -- Не езди на вечер, милка, зачем тебе...
   -- Да нельзя, какой ты глупый!
   Теперь она смотрела на него уже не так, как тогда, когда книгу читала. Он любил вот такой взгляд: в нем очень много задору было.
   -- Слушай... Да ты сядь на место, не трогай! Слушай: ты знаешь, кто там будет на вечере?
   -- Неужели ты для меня не можешь сделать удовольствие, остаться на сегодня дома?
   -- Да ведь это каприз твой?
   -- Я хочу... я хочу, чтобы ты не ездила...
   -- Слышишь! Звонят! Отодвинься... Посмотри, как ты меня растрепал...
   -- Кто это может быть? -- с досадою проворчал он, -- кого еще принесло такую рань?
   -- Это одна барышня, и очень милая... И зовут ее Фелицата.
   Он вытаращил на жену глаза, и пожал плечами.
   -- Черт знает, что такое!
   В дверях показалась горничная.
   -- Фелицата Дмитриевна пришла.
   -- Какая Фелицата? -- крикнул он.
   Горничная засмеялась, а жена попросила ее сюда, в будуар.
   -- Ты, голубчик, поди в свой кабинет, -- сказала она мужу, -- и посиди там, а то ты мне мешать будешь.
   Он вдруг взбесился.
   -- Я? Чтобы я ушел? Я вот здесь сяду и буду сидеть.
   -- Да ведь это портниха.
   Он сразу остыл...
   -- А все-таки я не уйду, -- решил он.
   Фелицата Дмитриевна вошла в комнату в шубке с котиковым воротником. Этой барышне было лет под сорок, и нос у нее был совсем утиный: пришлепнутый и вытянутый, -- словно нарочно, в детстве, его припекли щипцами. На шляпке у нее сидела какая-то птица, из чего можно было заключить, что барышня не потеряла еще надежды.
   -- Фелицата Дмитриевна, что же вы обманываете, обещали еще вчера зайти. Ведь вы меня чуть не посадили...
   -- Извините, извините, -- заговорила она каким-то страстным шепотом, -- но знаете, столько работы, столько работы.
   В подтверждение своих слов, она встряхивала головою, отчего птица трепетала хвостом.
   -- Фелицата Дмитриевна, ведь мне надо лиф ушить. Бархатный лиф, что вы же делали. Мне ехать не в чем.
   -- Это одна минута. Я у вас сейчас же...
   -- Скажи Паше, чтобы она бархатный лиф сюда принесла, -- обратилась она к мужу.
   Он тиснул папиросу в какого-то амура изображавшего пепельницу, пошел, распорядился, и опять вернулся.
   -- Право, ты бы шел в кабинет, -- посоветовала ему жена.
   Но он сел, сел так плотно на диван, словно в него корни пустил. Он решился не вставать с места, пока не уйдет Фелицата. Ведь недолго же ей зашить... Он никак не мог понять, из чего жена волнуется.
   -- Я такой фасон хочу, Фелицата Дмитриевна, -- говорила она, показывая ей модный журнал. -- Только вот здесь плиссе не надо, я просто положу ленты... Ворот косой сделайте: вот так: отсюда и сюда. Лент я вам дам, у меня много. А здесь вот, посмотрите...
   Фелицата Дмитриевна наклонялась к ней, и тоже тыкала пальцем в рисунок.
   -- А здесь вы посадите большой бант, чтобы концы шли сюда, и сюда -- на обе стороны.
   -- Это будет мило, -- поддакивала Фелицата.
   -- Правда?.. Теперь вот сзади как?.. Ведь вы понимаете -- корсаж из одной материи, а юбка из другой.
   -- Понимаю: юбка серая.
   -- Я вам покажу, материя уже куплена...
   "Батюшки, да она новое платье заказывает, -- подумал он. -- Ну что бы этими дрязгами заниматься, пока я на службе".
   -- Мне сзади вот это не нравится, -- продолжала она, -- что бы здесь устроить?
   "Странно, -- а ведь не глупая женщина, бесспорно; до чего их интересуют эти тряпки. И все на один лад, а которая не занимается ими, еще хуже: либо на локте дыра, либо каблук на боку, либо подол отшлепан".
   Он стал перебирать всех знакомых барынь, вспомнил про одну тетку, у которой всегда вылезали из головы шпильки: так лучами во все стороны. Она уверяла, что это от того, что у нее волосы очень сухи. И уши у нее были немытые и торчали двумя мясистыми клочками. А то была еще кузина у него, и премиленькая, но у которой к вечеру всегда были грязные ногти, почему он никогда не смотрел ей на руки.
   -- Значит корсаж сюда мыском? -- спрашивала она у портнихи.
   -- Да, иначе неудобно...
   "Ведь вот, странное дело, -- продолжал он рассуждать. -- Наш брат придет в магазин, выберет в пять минут материю, скажет: "так сделайте получше", спросит -- "когда заехать примерить", -- и дело в шляпе. А у них-то возня!.. Любопытно, когда это кончится?"
   И он все курил и курил, изредка прислушиваясь.
   -- Что же -- карман здесь будет? -- спрашивала Фелицата.
   -- Я не знаю, как вы думаете?
   -- Да, -- тут надо подумать.
   -- А вы скиньте шляпку...
   Шляпку положили как раз возле него, на диван; птичка затрясла хвостиком у самой его руки, он собирался погладить ее, но не решился: уж очень несло от нее камфорою.
   Наконец, по-видимому, пришли к соглашению. Принесли из шкапа материю. Началось угадыванье -- почем плачено за аршин. В зале пробило восемь.
   -- Ай-яй-яй! восемь! -- встрепенулась она. -- Фелицата Дмитриевна, ушивайте лиф.
   Фелицата Дмитриевна тоже забеспокоилась, вытащила откуда-то из себя иголку, продела шелковинку и приготовилась.
   -- Да уйди ты отсюда, дай место Фелицате Дмитриевне возле лампы.
   "Отчего она будет здесь шить, -- подумал он, -- отчего не в столовой, не в спальной, не в Пашиной комнате?"
   Он пересел на кресло.
   Водворилось молчание. Она перелистывала моды... Он курил. Фелицата шила. За окном скрипели по снегу полозья саней, -- за три комнаты возились дети.
   -- А сколько аршин серой материи? -- спросила Фелицата.
   -- Тринадцать. Я думаю хватит?
   -- Я думаю.
   -- Как бы я желал, чтобы не хватило! -- вдруг громко сказал он.
   Жена на него посмотрела с презрением. Фелицата даже испугалась.
   -- Как можно -- хватит! -- сказала она.
   -- Очень жаль, -- возразил он, в упор смотря на жену.
   Она швырнула в сторону журналы и поворотилась к нему, в знак негодования, боком.
   -- Фелицата Дмитриевна, -- с отчаянием воскликнула она, -- вы мне не там ушиваете: в талии мне хорошо... Ниже отстает, вот здесь... Надо подпороть и вынуть косточку...
   -- Ну нет, это слишком! -- не выдержал он, и двинув креслом, зашагал в свой кабинет.

* * *

   Когда ушла Фелицата -- надо было пить чай, потом причесываться, потом одеваться, потом приехала тетя, потом они уехали, потом пришла кухарка.
   -- Где барыня? Она забыла расход сосчитать. Что прикажете на завтра готовить?
   Он стал записывать:
   Рябчиков три пары -- 2 р. 25 к.; кореньев на 12 копеек; говядины пять фунтов...
  
   31 декабря 1884 г.
  

--------------------------------------------------------------

   Источник текста: Петр Гнедич. "Повести и рассказы". 1885 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru