Голсуорси Джон
Распря
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Голсуорси Джон
(перевод: Алла Карнаухова) (
yes@lib.ru
)
Год: 1921
Обновлено: 02/01/2024. 67k.
Статистика.
Новелла
:
Проза
,
Переводы
Повести и рассказы
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
A Feud
.
Перевод
А. М. Карнауховой
(1929).
Джон Голсуорси.
Распря
1
Психологический источник их распри был неясен, -- как это вообще бывает в любви и ненависти людской, -- но физический отправной момент этой ссоры был очевиден: тот момент, когда желтый пес Боудена укусил за ногу Стира. Конечно, и это событие могло бы "остаться без последствий", как говорится, если бы не вполне естественное чувство возмездия, заставившее Стира явиться на другой день с ружьем и торжественно предать виновную собаку казни. До него она укусила еще двоих, и Боуден, при всей своей привязанности к своему желтому псу, не мог противиться законной расправе, хотя выстрел Стира оставил в его душе тягостное ощущение потери, к которому присоединилось смутное сознание вины перед собакой.
Стир был ростом с севера, из Линколншира. В этой местности он был чужаком (как и тот фрисландский скот, который он скрещивал с девонским у себя на ферме), и именно это обстоятельство, -- думал про себя Боуден, -- и рассердило его дворнягу.
Снайп, как и его хозяин, не любил этого худого, жилистого и рыжебородого, чуть с проседью, соседа и его неизменной привычки опережать Боудена во всех хозяйственных делах на час, на неделю, на месяц... Не переносил он и энергии этого сухого человека, его тонких ног и его "нездешнего" облика.
Боуден знал, что он тоже убил бы собаку Стира, если бы та искусала его, да перед тем -- еще двоих. Но случилось обратное: его пес вцепился в Стира.
"Похоже на то, -- думал Боуден, -- что Снайп знал, что он делал". И, закапывая бедное животное в землю, он бормотал про себя:
-- Будь он проклят! Надо же было ему шататься у меня по двору в своих праздничных штанах! Высматривал верно что-нибудь...
И с каждым взмахом лопаты мстительное недоброжелательство все глубже забиралось ему в душу.
Пришлось не мало потрудиться и попотеть, пока он не зарыл пса как следует.
-- Ввалился, как в собственный двор, убил мою собаку, да еще в воскресенье! А я теперь закапывай ее, -- ворчал он, обтирая круглое красное лицо и отплевываясь с таким видом, будто сам Стир стоял перед ним.
Насыпав и завалив большим камнем маленький холмик, Боуден вошел в дом очень недовольный, опустился в кухне на скамью и сказал:
-- Нацеди-ка мне стакан сидра, девушка.
Потом оглянулся кругом и добавил:
-- Я зарыл ее наверху, у перекрестка!
Снайп был кобель, простой пес, никаких обязанностей на ферме не выполнявший, но Боуден привык говорить о нем "она" еще с того времени, когда собака была щенком.
Темноволосая, широколицая и довольно угрюмая служанка, с которой он заговорил, покраснела, и серые глаза ее расширились.
-- Стыд какой! -- пробормотала она.
-- Да-а! -- протянул Боуден.
У него на ферме было около ста акров земли, -- разной: где плохой, а где хорошей, -- у самого подножья дюн. Был он вдовец и жил с матерью и единственным сыном. Добродушный и дородный, с круглой темноволосой головой, розовым лицом и с необычайной способностью жить минутой, он производил впечатление человека, с которым, казалось, трудно было поссориться. Впрочем, многое из того, что думаешь, глядя на нашего западного крестьянина, опровергается действительностью. В этой местности Боуден был старожилом: семья его принадлежала к приходу уже в те времена, когда еще и приходских книг-то не водилось, а предки его издавна бывали церковными попечителями. Отец Боудена, веселый и красивый старик, немного болтливый, умер девяноста лет. Самому Боудену было сейчас далеко за пятьдесят, но седины еще не было в его волосах. Он относился к жизни легко и хозяйничал на ферме, не задумываясь особенно: оставляя почти всю землю под пастбища, он со спокойной усмешкой смотрел на чужеземные замашки соседа Стира, который сеял пшеницу, ввозил фрисландский скот и покупал новоизобретенные машины.
Стир появился в этих местах в качестве управляющего одним из имений, и уже это одно вызывало тайное презрение Боудена, отцы и деды которого с незапамятных времен, хозяйничали здесь на собственной земле. Восьмидесятилетняя мать Боудена была маленькой женщиной с черными блестящими глазами и множеством морщинок. Она уже ничего почти не говорила и день-деньской, оберегая последние силы, согревала старые кости то на солнышке, то возле печки. Его сын -- Нед, юноша двадцати четырех лет, с такой же круглой, как у всех Боуденов, головой, был волосами и глазами посветлей, чем отец. В тот исторический момент, когда Стир застрелил пса Боудена, Нед находился в обществе Молли Уинч, племянницы Стира, которая вела хозяйство своего дяди, закоренелого холостяка. В доме Боудена жила еще служанка, сирота Пэнси, родившаяся, как утверждала молва, под кустом. Она пришла с той стороны болот и получала четырнадцать фунтов в год. Сероглазая и бледнолицая, с красивыми темными волосами, она была замкнута и неразговорчива. Иногда она вдруг задумывалась и раздражалась, иной день казалась совсем некрасивой, а когда оживлялась или волновалась, то становилась положительно интересной. Ей приходилось делать всю работу по дому и, кроме того, еще кормить птицу, колоть дрова и носить воду. Хлопот всегда было много, и эта вечная возня по хозяйству часто служила причиной ее недовольства.
Допив свой сидр, Боуден вышел на кухонное крылечко и остановился, лениво поглядывая на плясавших в воздухе мошек.
Погода была отличная. Сено уже успели свезти, и был один из тех перерывов между двумя укосами, во время которых Боуден не утруждал себя, посмеиваясь над своим соседом Стиром, вечно корпевшим над каким-нибудь "усовершенствованием". Но сейчас и это не забавляло Боудена. Его занимала мысль: как смел этот человек, вечно старавшийся обогнать своих соседей, застрелить его собаку.
Вдали показался его сын Нед, который, только что подоив коров, сгонял их вниз... "Вот он сейчас прифрантится и пойдет обхаживать стировскую племянницу", -- подумал Боуден. Это ухаживание вдруг показалось ему противоестественным. Раздавшееся покашливание напомнило Боудену о присутствии Пэнси, стоявшей сзади с засученными рукавами.
-- Знатный вечер, -- сказал он. -- Для хлебов именно то, что надо.
Когда Боудену случалось отдавать дань чувству эстетики, он тотчас же спешил, в виде оправдания, сослаться на соображения практического свойства, -- Стир же просто ограничился бы сухим: "Прекрасный вечер". Каждый, разговаривавший со Стиром, ни на минуту не забывал о том, что перед ним -- человек, энергично "добившийся своего" и прогрессивный индивидуалист чистой воды. С Боуденом же можно было встречаться неделями и не отдавать себе отчета в том, что под его мягкой обходительностью скрывался такой же упорный и консервативный индивидуализм. Случайному и поверхностному наблюдателю Стир казался много современнее и "культурнее" его соседа, но более вдумчивый человек вскоре обнаруживал, что давность, в этом смысле, была за Боуденом.
-- Пляшут мошки, -- сказал он. -- Значит, погода будет хорошая.
Пэнси кивнула головой. Следя за тем, как она вертела ручку сепаратора, Боуден заметил, что она проводила глазами Неда, который закрывал в этот момент ворота загона. "Какая пригожая девушка", -- подумал старик, глядя на ее красивые загорелые руки и черные шелковистые волосы, которые она то и дело отбрасывала свободной рукой назад. И, вспомнив ее взгляд в сторону своего сына, он мысленно прибавил: "Захоти только Нед, и она -- его! Вот девка!" Еще через минуту он подумал опять: "Ну и нос был бы Стиру, если бы она вдруг обскакала его прекрасную племянницу!"
Перед ужином, взяв свою ясеневую палку, Боуден пошел взглянуть на молодого племенного быка. Опершись на изгородь, он стоял у лужайки, где паслось могучее животное. "Хорош! -- подумал старик. -- Еще год, и он заткнет за пояс стировского". Боуден повернул назад, испытывая, как многие фермеры, чувственное наслаждение от запаха полей, синевы небес и зелени травы, от сверкавшей полоски воды, выглядывавшей из-за камыша и освещенной медленно опускавшимся солнцем, от пенья жаворонка, шепота деревьев и пестроты молочных коров.
Три зайца пробежали вдруг вдоль изгороди... Их вид снова направил мысль Боудена на Стира. Этот человек застрелил его пса! Он убил собаку, которая лучше всех других выгоняла зайцев из хлебов! Боуден сердито ударил палкой по земле.
-- Эта так ему не пройдет! -- сказал он вслух. -- Он у меня попомнит Снайпа...
2
Пэнси вертела ручку сепаратора, и его гудение служило аккомпанементом к ее мыслям и чувствам, неопределенным, но горьким. У нее болела поясница: уборка сена -- очень тяжелая работа. Ныло и сердце, потому что у нее не было свободного времени, как у других девушек, -- как у Молли Уинч например, которая могла и на пианино поиграть и нарядами заняться. Пэнси тронула свою жесткую байковую юбку. Как ей надоела эта безобразная штука!.. Она быстрее завертела сепаратор... Надо еще накормить телят и подать ужин, а потом можно будет переодеться в воскресное платье и пойти в церковь, где можно хоть немного развлечься болтовней...
Нед Боуден... Воображение рисовало ей чудовищно неправдоподобную картину, как она с ним идет полями к церкви... Только что, проходя мимо, Нед взглянул на нее так, словно понял наконец, что она неделю за неделей думает о нем. Смуглый румянец залил ее бледные щеки. Девушке надо же думать о ком-нибудь! Ведь она не старая Боуденша, которая сидит, сложивши руки на коленях, целыми днями на солнышке или у огня...
Пэнси еще быстрее завертела ручку сепаратора... Когда же наконец пройдет все молоко? Нед никогда не видел ее в праздничном платье, с красивыми васильками по белому полю! Он слишком рано уходит по воскресеньям к своей милой...
А в этой старой юбке она, Пэнси, такая толстая и грязная. И руки у нее... С отчаянием глядя на свои загорелые и огрубевшие пальцы, она снова дала волю воображению... Она видела себя и Молли Уинч рядом... не одетых... Да, из нее вышло бы две таких как Молли Уинч! Мысль эта ее и огорчала и тешила. Приятно, конечно, быть тоненькой и изящной, но инстинкт подсказывал ей, что сила и упругость тела ценились еще тогда, когда об изяществе и понятия не имели.
Она опустила ручку и, подхватив ведро с отбросами, поспешила с ним к темному хлеву, откуда высовывались рыжие головы телят. Она отогнала их, похлопывая по влажным мордам, и прикрикнула на них. Фу, как тут грязно! Давно пора хорошенько вычистить этот хлев! Тарахтя пустым ведром, она побежала накрывать длинный стол. При последних лучах золотого солнца блестящие глаза старухи Боуден смотрели на нее как-то не по-человечески. Ни за что ей не справиться вовремя! Ни за что!
Говядина, сидр, сыр, хлеб, пикули, -- что еще? Да, еще латук! Но он не промыт! Боуден любит латук! Но ей нельзя больше ждать... нельзя! Может быть, он забудет, если она поставит... сливки!
Пэнси спустилась по каменной лесенке в прохладную и темную кладовую и принесла оттуда кипяченых сливок.
-- Последите за кошкой, миссис Боуден! -- попросила она старуху и побежала наверх в свою комнату.
Каморка, в которой она спала, была величиной с пароходную каюту. Она задернула занавеску на крошечном окне, поспешно скинула с себя все и бросила на узкую кровать. Так она переодевалась раз в неделю. На рубашке у нее была дырка, которую она впопыхах еще больше разорвала.
"Не успею хорошенько помыться", -- подумала она. Взяв свое единственное полотенце, она намочила его и, вытершись им с головы до ног, моментально принялась одеваться.
Церковный колокол глухо зазвонил. В крохотной комнате было жарко как в бане, и у девушки лоб покрылся испариной.
Она сердито думала: "Отчего я не могу одеваться не спеша, в прохладной горнице, как Молли Уинч?" Большой паук словно следил за нею с потолка. Она содрогнулась, так как не выносила этих волосатых чудовищ. Но у нее не было времени убить его. Заглянув в щелочку занавески, -- не пришел ли Нед во двор, -- она схватила пуховку (ее сокровище, ее первый этап на пути к изяществу) и торжественно провела ею по лицу и шее. Хоть блестеть не будет!
Надев праздничную соломенную шляпку, с широкими полями, отделанную большеглазыми искусственными ромашками, Нэнси с минуту смотрела на себя в зеркальце, величиною в две ладони. Запах пудры, напоминавший аромат увядших фиалок, успокаивал ее нервы. Но как досадно, что волосы у нее такие пушистые и не лежат как следует! И отчего они черные, а не золотисто-каштановые, как у Молли Уинч? Уголки ее рта опустились, а широко раскрытые глаза печально взглянули в зеркало. Она схватила свои грязные белые нитяные перчатки и молитвенник, распахнула дверь и прислушалась.
Мертвое молчание! Комнаты Неда, его отца и бабушки выходили на другую лестницу. Ей хотелось, чтобы он видел, как она будет спускаться: так на картинках в журналах молодые люди смотрят на медленно спускающихся по лестнице юных очаровательных леди... Но станет ли он смотреть на нее, раз он уже собрался к Молли Уинч?
Пэнси спустилась вниз по узкой и крутой лестнице. Мошки все еще плясали перед дверьми, а утки купались и встряхивались на солнце, которое уже перестало жечь. Она не присела, боясь выдать себя, но стояла, переминаясь с одной усталой ноги на другую, и аромат душистой пудры странно смешивался с привычными запахами двора и сложенного вблизи сена. Колокол умолк. Неужели ждать еще? Может быть, он вовсе не собирается в церковь? Просто пойдет к Молли Уинч или отправится с нею на прогулку? Ну, нет! Эта Молли Уинч слишком большая ханжа: уж она-то службы не пропустит!
Что-то вдруг всколыхнулось в душе девушки. Вот она пропустила бы что угодно, лишь бы погулять с Недом! Это несправедливо! У одних есть все, а у других...
Вдруг она услыхала стук тяжелых сапог по лестнице и с быстротой, которую трудно было ожидать от такой крепышки, перешла двор и через калитку вышла на полевую дорожку, вернее -- на колею, почти сплошь застланную сеном: его здесь еще не успели убрать, и в воздухе носился его чудесный запах. Пэнси смотрела по сторонам, и каждая жилка дрожала в ней при мысли, что Нед нагоняет ее тем размеренным шагом, от которого не мог отказаться ни один Боуден, если даже и рисковал опоздать в церковь. Вот он поравнялся с ней. Волосы у него были намаслены, а широкоплечая фигура красиво затянута в праздничное суконное платье. Его красное лицо так и сияло от мыла, серые глаза сверкали избытком энергии, и все в нем, с головы до ног, было изумительно...
Пройдет он мимо или пойдет рядом с нею? Нед зашагал с нею рядом. Сердце девушки заколотилось еще сильнее, а щеки, под слоем пудры, запылали, отчего запах фиалок стал еще слышнее. Рука молодого Боудена (точно выкованная из железа) коснулась на ходу ее пальцев, и от этого по всему ее телу прошел трепет... Она на секунду закрыла глаза.
-- Мы опоздали, кажется, -- заметил он.
Широко раскрытые глаза Пэнси ответили на его взгляд.
-- Вы разве не хотите повидать Молли Уинч?
-- Нет, потому что не хочу никаких разговоров про эту собаку.
Быстро сообразив, девушка воспользовалась случаем.
-- Какой стыд! Какое гадкое дело! -- сказала она с притворным негодованием.
Нед снова коснулся ее руки и произнес:
-- Пройдем там... кустами.
Участок общественной земли был густо покрыт дроком, на котором еще держались местами желтенькие цветочки. Запоздалая кукушка пронзительно куковала на ясени. Слабо шелестели под легким ветерком листья деревьев на краю выгона. Нед Боуден опустился на землю среди сочно пахнувших кустов, доходивших им до колен, и обвил рукой талию Пэнси...
3
Там, где фермы разбросаны редко и нет настоящей деревни, слухи распространяются медленно. Поэтому, первым, кто намекнул Стиру на то, что его племянница получила отставку, был Боуден.
Стир имел обыкновение ездить на рынок, до которого было миль семь, в небольшой рессорной тележке, наполненной продуктами его хозяйства, когда он ехал туда, и бакалейным товаром, когда он возвращался. При этом он всегда сидел выпрямившись и устремив взгляд на уши своей кобылы. Иной раз возле него восседала его племянница, -- одна из тех девиц, с внешностью фарфоровой куколки, которые не очень- то подходят для жизни на ферме. Она была образованная и играла на пианино. Стир гордился ею. хотя был невысокого мнения об ее отце, умершем от чахотки и оставившем жену, сестру Стира, без всяких средств. Личико у Молли Уинч в самом деле было тонкое, легко заливалось нежным румянцем и суживалось к подбородку.' Нос у нее был слегка вздернутый, а глаза красивые и правдивые.
Кобыла Стира неизменно проделывала семь миль до рынка в сорок минут, и Стир гордился ею, в особенности, когда она обгоняла лошадь Боудена. На этот раз обе рессорные тележки ехали рядом -- ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы обменяться следующими словами:
-- Здорово, Боуден!
-- Здорово, Стир! Доброго утра, мисс Молли! Что-то вас давненько не видно: я уж подумал: не уехали ли погостить куда?
-- Нет, не уезжала, мистер Боуден.
-- Рад, что вы так хорошо выглядите... Нед, должно быть, занят теперь в другом месте...
Тут лошадь Стира прибавила шагу.
"Моя старая кобыла двух таких как боуденовская стоит", -- подумал ее хозяин с удовлетворением.
И только когда тележка Боудена превратилась в далекое облачко пыли, он повернулся к племяннице и сказал:
-- Что такое с Недом Боуденом? Когда ты видела его в последний раз?
Его острые светлые глазки тотчас же подметили дрожание губ и пятна на щеках девушки.
-- Уже... уже с месяц.
-- Вот как! -- только и сказал Стир и огрел кобылу кнутом, думая про себя: "Что же это значит? Никогда мне этот парень не нравился! Смеялся он над нами, что ли?"
Стир был человек трезвый. Стаканчик можжевелового джина в "Селезне", перед тем как пуститься в обратный путь, -- такова была его обычная порция. Но в этот день он выпил два стакана, с отвращением поглядывая на ухмылявшуюся физиономию Боудена, который просидел еще не один час и после его отъезда, поглощая сидр. "Уж не к нему ли и к его племяннице относилась эта усмешка?" -- спрашивал себя Стир.
Спокойный и рассудительный, он выждал неделю, следя за ходом событий. Неда Боудена не видно было в церкви, не показывался он и на ферме Стира. Молли побледнела и осунулась. Стира это задело за живое. "Пусть попробует не сдержать данного ей обещания, -- думал он. -- Я его заставлю, щенка этого!"
Люди были так же сдержанны со Стиром, как и он с ними. Прошло поэтому еще с неделю, прежде чем он получил новое подтверждение своих подозрений. Исходило оно от школьной учительницы, -- седой, одинокой женщины, всеми уважаемой.
На приходском собрании она обратилась к нему:
-- Не нравится мне, мистер Стир, что Молли так бледна и пасмурна. Огорчает меня и Нед Боуден. Я считала его юношей положительным.
-- А что с ним?
-- Говорят, что эта девушка, которая служит у Боуденов...
Стир, наконец, понял. Вот как! Значит, все кругом знают, уже не первую неделю вероятно, что его племянницу променяли на эту грязную девку без роду, без племени! Знают и исподтишка посмеиваются...
В тот же вечер он сказал Молли:
-- Схожу-ка я к Боуденам...
Девушка покраснела, потом сильно побледнела.
-- Я не позволю им обижать тебя. Дай-ка мне его кольцо: оно мне, пожалуй, понадобится.
Молли Уинч молча стянула с пальца обручальное колечко с аметистом и отдала дяде.
Стир надел свою лучшую шляпу, новые брюки и высокие штиблеты, взял легкую палку и пошел.
На ферме заканчивали уборку хлеба. Фермер миновал свое пшеничное поле и вышел к овсам Боудена. Стир чуть ли не один во всей округе сеял пшеницу. Любуясь высокими колосьями, он думал: "Мой хлеб идет хорошо, чего нельзя однако сказать об этом овсе. Надо полагать, что Боуден останется без соломы".
Он не был у соседа с того дня, когда расправился с его желтой дворняжкой, и, вспомнив об этом, ощутил щекочущую боль на месте укуса: пес хватил его тогда довольно глубоко.
Дверь ему отперла служанка Пэнси. И он подумал, когда вспыхнули ее бледные щеки: "Пройтись бы по твоей спине палкой, девушка, и ты поняла бы тогда, где раки зимуют!"
Боуден только что поужинал ветчиной и бобами, запил их сидром и с трубкой в руках сидел подле догоравшего очага. Он не поднялся навстречу Стиру, и тот счел оскорбительным для себя деланный жест, которым сосед указал ему на стул. Он сел, положив палку себе на колени. Служанка поспешила исчезнуть.
-- Прекрасный вечер, -- заговорил Боуден. -- Чудесная погода для хлебов. Не хотите ли кружку сидра?
Стир покачал головой. Всегда осторожный, он, прежде чем открыть огонь, попытался выяснить расположение неприятельской позиции. Старая миссис Боуден сидела у самого огня, спиною к ним. Белоголовый фокстерьер Боудена лежал у его ног, опустив голову на лапы, а желтая кошка, безмолвная, как сфинкс, дремала там же, полузакрыв глаза. Больше ничего живого в комнате не было. Только часы медленно отсчитывали минуты.
Старик вынул колечко с аметистом.
-- Вы это видите?
Боуден медленно перевел взгляд на колечко. Лицо его осталось бесстрастным.
-- А? Что это такое?
-- Его подарили моей племяннице в знак определенного обещания... Намерены ли выполнить связанные с ним обязательства?
-- Не мое это дело. Спросите Неда.
Стир сжал кулак, покрытый рыжеватым пушком.
-- Я кое-что слышал, -- сказал он. -- И если парень не намерен сдержать слова, я его заставлю... будьте покойны. Я всегда считал, что моя племянница чересчур хороша для него- Но если он полагает, что может так, здорово живешь, обидеть ее, он ошибается в расчете... Так и знайте,
Боуден выпустил клуб дыма.
-- Нед -- взрослый, -- произнес он суровым гоном.
-- Вы, значит, одобряете его поведение?
Боуден лениво повернулся.
-- Нечего стращать меня.
И он снова выпустил облачко дыма, запах которого усиливал раздражение Стира, потому что он сам не курил.
-- По отцу и сын, -- сказал он. -- Всем известно, что за человек был ваш отец.
Боуден вынул трубку изо рта.
-- И вы смеете это говорить при старой леди! Вон из моего дома!
Кровь волной прихлынула к худым щекам рассерженного Стира.
-- Вы прекрасно знаете, что она ничего не слышит.
Боуден водворил трубку на прежнее место.
-- Приличному обращению вас все равно не научишь, -- пробормотал он.
Что-то дрогнуло на тонкой шее Стира, в том месте, где рыжеватые с проседью волосы прикрывали адамово яблоко...
-- Даю вашему сыну неделю, чтобы он успел одуматься. А там -- берегитесь! У нас есть на этот счет закон!
Негромкий смешок проводил его до дверей.
"Хорошо, -- подумал он, -- смеется тот, кто смеется последним!"
4
Трудно сказать, существует ли мораль для людей вроде Боудена, кровь которых питается соками земли. Если бы Стир не застрелил его собаки, он вероятно куда сильнее был бы задет тем, что его сын гуляет со служанкой Пэнси. Теперь же он был рад, что сосед так кстати получил щелчок. Это смягчало в его душе неприятное сознание, будто на его собственность посягнули и будто он сам предал своего пса, не воспротивившись акту правосудия. Что касается угроз Стира и ссылок на закон, то Боудены слишком долго, из поколения в поколение, жили в приходе, где не было даже констебля, и потому не могли чувствовать сколько-нибудь реального уважения к власти. Боуден и сам довольно часто безмятежно преступал закон: стрелял отбившихся фазанов, называя их голубями, не соблюдал всех новых правил по мойке и стрижке овец, и так далее. Закон всегда можно обойти. Да и какой закон нарушает Нед? Болтовня одна!
Поэтому, три недели спустя, он с презрительным удивлением услыхал, что Нед получил официальную бумагу, в заголовке которой значилось "Верховный суд присяжных... по делу Уинч против Боудена". С него взыскивали пятьсот фунтов "за нарушение обещания жениться". Старик рассердился... Неужто Нед не может выбрать себе девушку по вкусу? Боуден хотел было бросить повестку в огонь, но чем больше он ее рассматривал, тем больше она его гипнотизировала. От юристов пользы мало, только деньги им плати, но, пожалуй, не мешает все-таки показать бумагу адвокату.
И вот, в базарный день, отец и сын отвезли документ в юридическую контору Эплуайта и Картера, где их подвергли продолжительному допросу. Обручился ли Нед в свое время с означенной девицей? Да, можно сказать, что обручился... Как же он порвал с девушкой: предупредил ли он ее письменно? Нет... Получал ли он от нее письма вообще или такие, в которых она спрашивала, что с ним? Да, два письма... Ответил он на них? Нет... Может быть при встрече объяснился на словах?.. Нет, он уже два с половиной месяца, как не встречался с ней... Намерен ли он повидать девушку или написать ей? Нет... Намерен ли жениться на ней? Нет... Почему?
Нед взглянул на отца. Боуден посмотрел на Неда. Служанка Пэнси ни разу не упоминалась в их разговорах между собой.
Мистер Эплуайт повторил свой вопрос. У Неда не нашлось ответа.
По мнению юриста, раз сам Нед не мог найти причину, то другие и подавно. Что же вызвало перемену в его чувствах?
На это ответил Боуден:
-- Он застрелил мою собаку.
-- Кто застрелил?
-- Стир.
Мистеру Эплуайту связь между обоими фактами была неясна. Если другой причины нет, то мистеру Боудену- младшему придется либо жениться на девушке, либо рисковать тем, что его самого подстрелят...
Вдруг он посмотрел на Неда. -- Можно ли в чем-нибудь упрекнуть девушку? -- поинтересовался он... Нет, ее ни в чем нельзя упрекнуть.
-- Тогда почему бы вам не жениться на ней?
Нед снова покачал круглой, как шар, головой.
Адвокат погладил себе подбородок, -- он был приятный человек и отличный рыболов. Он медленно произнес, запинаясь:
-- Еще один вопрос... насчет этой юной особы- мисс Уинч... Вы случайно... извините меня... вы случайно не... поторопились раньше времени?
Нед в третий раз покачал головой.
Ничего подобного! Он не добавил, что случись что-нибудь в этом роде, девица Пэнси, пожалуй, и не имела бы у него успеха.
-- Значит, тут замешана другая девушка, -- сказал вдруг юрист. -- Для меня это ясно, как день... Решайте сами, как вам быть: жениться на мисс Уинч или защищаться, чтобы уменьшить по возможности сумму претензии. Поезжайте лучше домой, потолкуйте и дайте мне знать. Во втором случае вам придется поехать в Лондон. На суде чем меньше говорить, тем лучше. Просто заявите: вы, мол, ошиблись и считали, что честнее порвать сразу, чем тянуть. Иной раз это сходит, если ответчик сам по себе произведет благоприятное впечатление на судей.
Боудены отправились домой. Дорогой их обогнал Стир. Он ехал один, понукая свою кобылу. Отец и сын слегка усмехнулись, когда сосед поравнялся с ними. И Боуден-старший уронил два слова:
-- Липкий пластырь!
Неизвестно, расслышал ли их Стир. Во всяком случае, он не подал вида, и только уши его сильно вдруг покраснели.
Когда его тележка уже скрывалась из глаз, Боуден повернулся к сыну.
-- Хочется мне вогнать этого молодца в испарину! Пусть попотеет!
-- Эге! -- отозвался Нед.
Но как это сделать, не вспотев самим? Вот над чем ломали головы Боудены, каждый по мере своих сил, далеко не одинаковых. Но и тут имя Пэнси не упоминалось. Заговорить о ней -- значило бы коснуться области чувств, а они предпочитали держаться фактов и предположений. Долгому и многозначительному молчанию положил конец Боуден.
-- Я думаю, Нед, что если ты будешь смирно сидеть, они, пожалуй, тебя не подденут... Ты ведь ничего на бумаге, не писал. Откуда видно, что ты не хочешь на ней жениться? Пусть-ка поварятся в собственном соку. Незачем признаваться... Закинь-ка об этом словечко адвокату, когда его увидишь: я, мол, ни в чем не повинен...
Нед кивнул головой. Но при всей своей несообразительности он чувствовал, что это не так просто, как кажется. Пэнси хотя и не надоела ему, но, по мере того как кровь его остывала, его начинало постепенно тянуть к первому "предмету", -- на расстоянии "утонченность" мисс Уинч приобретала новое обаяние... Трудно сказать, какой оборот приняло бы дело, если бы не нижеописанный поступок Стира.
5
Напустив закон "на этих двух молодцов", как он выражался, Стир выдержал такой натиск со стороны племянницы, что к его -- и без того кислому -- самочувствию примешалось еще не мало горечи. Девушка, считавшая себя настоящей леди, возмутилась при мысли, что ее навязывают человеку, которому она больше не нужна. Ее желания совершенно расходились с намерениями дяди: тот вовсе не хотел, чтобы Боуден-младший во что бы то ни стало женился на ней, а просто желал досадить и ему и его отцу, -- она же все еще любила молодого человека и, раз нельзя было вернуть его, предпочитала потихоньку плакать, ничего не предпринимая. Обе точки зрения казались непримиримыми, пока Стир не уверил племянницу, что подача жалобы -- самый верный способ снова привести к ней Боудена.
Совесть у него при этом была не совсем спокойна: он любил племянницу и понимал, что Нед Боуден после этого лишь сильнее заупрямится. Но он, собственно, почти и не думал о сыне, а все время имел в виду отца: ведь, пять сотен пойдут из его бумажника, а не из кармана Неда, Стир владел единственным в округе насосом для поливки растений и, согласно местным обычаям, предоставлял его в пользование соседям. В этом году он, неведомо почему, забрал его у Тетзиков как раз тогда, когда он должен был перейти к Боудену.
Старик, который не счел бы для себя оскорбительным пользоваться насосом "этого молодца", если бы он попал к нему в порядке обычной очереди, считал теперь унизительным посылать за аппаратом к его хозяину. Он усмотрел в поступке Стира открытое объявление войны и не преминул громогласно заявить в "Трех звездах", куда он заходил чуть ли не каждый вечер выпить кружку сидра с несколькими каплями джина и гвоздичной настойкой, что Стир -- "мерзавец", и что Неду не за чем заживо хоронить себя, женившись на его расфуфыренной племяннице!
Такими речами, быстро облетевшими округу, он подвел сына, который начинал сильно охладевать к девице Пэнси и уже подумывал о том, как бы побывать снова в церкви и узнать, не захочет ли Молли с ним помириться. В конце концов, ведь на суде-то ответ держать ему, а не отцу. Да и против Молли Уинч он ничего не имел...
Теперь, когда деревенская молва окончательно признала факт междоусобицы, о первопричине ее забыли. Никто, и даже сам Боуден не вспоминал уже, что боуденовский пес укусил Стира, и что Стир пристрелил боуденовского пса. Куда острее была другая тема -- о совращении Неда с пути истинного служанкой Пэнси и о том, что из этого вышло.
Убрали овес. Потом скосили папортник. Осенние ветры с Атлантики уже нагоняли тучи, которые проливались обильными дождями над болотами. Березы оделись золотом, а буки покраснели. И если бы не ряд необычных явлений: Молли Уинч нигде не было видно, Боуден и Стир не замечали друг друга, служанка Пэнси вызывала общее любопытство, и ее с интересом оглядывали, когда представлялся случай, -- то инцидент можно было бы считать исчерпанным.
Никто не упоминал о процессе "за нарушение обещания жениться". Стир был очень сдержан и слишком серьезно относился к вопросу, а Боудены слишком пренебрегали законом и старались забыть об этом деле. Даже друг с другом они не говорили о нем, -- разве только роняли иногда какое-нибудь ядовитое замечание: "Надо полагать, кусище-то не по нем, -- подавится малый". Таким образом, они отодвигали решение вопроса в будущее, а для людей их склада грядущее не существует, пока не становится настоящим. Раза два им, положим, напоминали официально о деле, и Нед дважды ездил по базарным дням к мистеру Эплуайту, но подлинного страха не было, благодаря непоколебимой и тупой уверенности, что карающей длани "закона" всегда можно избежать, если "сидеть смирно и ничего не делать".
А потому, когда, в конце ноября, Нед получил от адвоката письмо, в котором говорилось, чтобы он явился в Лондон, на Стрэнд, в Верховный Суд Присяжных, в такой то день, в половине одиннадцатого, чтобы "дать показания", -- странная перемена произошла с круглоголовым юношей. У него пропал аппетит, и пот выступал у него на лбу в те минуты, когда он думал о злополучном "процессе". Он мрачно смотрел на Пэнси и часами просиживал перед написанными им самим показаниями, усиленно вытирая мокрые ладони о штаны. Враг все же настигает его! Панический страх парализовал его мозг и трепал его нервы. Если бы не отец, он никогда не попал бы в такую переделку...
Старик Боуден, родившийся до появления на свет желтой прессы, никогда не садившийся на велосипед и, тем не менее, не боявшийся свидетельской скамьи, -- заметил, сильно затянувшись трубкой, что, ведь, нельзя было потакать этому малому, и что ничего из этого не выйдет, если только Нед будет твердо стоять на своем. Развлекутся они маленько в Лондоне, -- только и всего.
В назначенный день, одевшись в их самое темное и наиболее солидное платье, в черных котелках, отец и сын отправились к лондонскому поезду, прихватив с собой мальчугана, который должен был отвести обратно кобылу. У обоих, в глубине души, притаилось сознание, что всему виной женщины. И ни один из них ни на минуту не задумался над тем, что должна была испытывать девушка, которая выступала жалобщицей в деле, или та, которая смотрела, как они выезжали со двора. Пока поезд быстро уносил обоих крепких и краснолицых фермеров, они думали только о том, какое это было бы удовольствие, -- досадить этому мерзавцу Стиру. Он хочет, чтобы они попотели, и если не добьется своего, ему это будет как нож в сердце.
Они остановились в Ковент-Гардене, в гостинице с девонширским названием, и вечером побывали в мюзик-холле, где показывали какой-то "русский" балет. Они сидели, слегка подавшись вперед и опершись руками в колени, и лица их, обращенные к сцене, на которой порхали белые сильфиды, не выражали ничего, -- словно они были не зрители, а восковые куклы. Когда прима-балерину перевернули вниз головой, Боуден слегка разинул рот. Впоследствии, ему случалось говорить: "Вот это были ноги!" По случаю военного времени, им не дали после представления "прохладительного", и они, у себя в спальне, вытащили большие фляжки, после чего уснули и громко храпели, стараясь даже во сне выразить свое презрение к махинациям "этого малого".
6
Хотя отношение племянницы к делу было большой неприятностью для Стира, его поддерживала мысль, что еще немного, -- и справедливость восторжествует. Он и сам не знал, как ему удалось добиться своего: девушка так упорно и отчаянно сопротивлялась. Но, глядя на ее горе, он утешал свою совесть тем, что ей же, в конце концов, будет лучше, если она получит солидное "возмещение". Когда они ехали в суд, его смущали ее бледное лицо и красные от слез глаза, хотя в то же время он понимал, что это кстати: вид ее как нельзя более приличествовал случаю. Все кончится, -- уверял он ее, -- в какой-нибудь час, после чего она сможет поехать на морской курорт, -- в Уэстон-сепер-мэр, например.
Девушка молчала, и они вошли в здание суда под руку. При виде обоих Боуденов, сидевших на скамейке в коридоре, гнев Стира снова запылал. Он заметил, что племянница покосилась на Неда, когда проходила мимо него... Да, она и сейчас была бы не прочь столковаться с ним. Он видел также, как молодой человек зашаркал ногами, а старик усмехнулся, -- и поспешил поскорее увести ее... Нет, он ни за что не откажется от тех пятисот монет, которые можно вытянуть из кармана этого скота!
Согласно установленному в суде порядку, всем им пришлось сесть рядом. Худое лицо Стира, старавшегося ничего не упустить из витиеватых речей "молодца в парике", имело напряженное, почти ненормальное выражение, -- но он не выпускал руку племянницы и от времени до времени полусознательно сжимал ее, чувствуя, что девушка готова упасть в обморок.
Что же касается "обоих малых", то они сидели, как на аукционе, ничем себя не выдавая. Можно было подумать, -- будь они прокляты! -- что они воображали, будто обвинение отпадет, если они будут молчать и ничего не станут предпринимать.
Стиру казалось страшно несправедливым, даже возмутительным, что они ничуть не волновались, тогда как его племянница изнемогала. Когда она прошла, дрожа, к свидетельской скамье, Стир так разгорячился, что от него пошел сильный запах камфары, которою на лето пересыпали его костюм.
Он почти ничего не слышал из того, что показывала племянница, и гдаже судья все время твердил ей, чтобы она говорила громче. Он видел только, что слезы катились у нее по щекам, и что Боудены сидели, как истуканы... Девушку допрашивали недолго, -- даже боуденовский адвокат ничего не спросил: видно, боялся! И Стир, сердитый и расстроенный, смутно чувствовал, что своим "благородным" видом, плачем и испугом она произвела на суд и присяжных хорошее впечатление. Он страшно сердился, что ее довели до такого состояния, но, вместе с тем, был доволен.
Молли вернулась на свое место рядом с ним, села и вся ушла в себя.
Адвокат Боудена начал свою речь. Стир слушал, полуоткрыв рот. Какая возмутительная защита! Все он сводит к тому, что "малый"... поторопился! Его клиент, -- говорил адвокат, -- пришел в суд не защищаться, а только выразить, как честный человек, свое сожаление за причиненное жалобщице огорчение. Огорчение, -- повторил он, -- но не материальный ущерб, так как для всех, только что видевших девушку во время ее допроса, -- ясно, что ее, так сказать, "стоимость на брачном рынке" нисколько не понизилась. Его клиент явился сюда, чтобы чистосердечно заявить следующее: поскольку его чувства к жалобщице изменились, он счел более мудрым и целесообразным отказаться от нее, пока не поздно, вместо того, чтобы вступить в брак, который уже с самого начала был обречен на неудачу. Вполне допуская, что его клиент должен отвечать за сделанную им ошибку и за свою торопливость, защитник выражал надежду, что будет отдано должное проявленному молодым человеком моральному мужеству, благодаря которому он вовремя остановился и спас жалобщицу от несчастного сожительства.
При словах "моральное мужество" Стир так подскочил, что судья покосился на него. "Моральное мужество"! Неужели никто так и не скажет "этим малым", что парень просто спутался с бездомной шлюхой? Неужели никто не скажет, что толкнул сына на всю эту историю сам Боуден, -- и только для того, чтобы насолить ему, Стиру? Все это ложь и обман! -- бесился он.
-- С их здравым смыслом, свойственным людям простым и честным, присяжные поймут, -- продолжал адвокат, -- что есть в этом мире вещи, которые совместить нельзя. Печальная статистика разводов свидетельствует о том, каковы последствия поспешных, необдуманных браков. Невольно спрашиваешь себя: не виною ли тому отчасти страх перед оглаской, в связи с возможным процессом "о нарушении обещания"? И не заслуживает ли, поэтому, молодой человек, который признал свою ошибку и жалеет о ней, но который, вместе с тем, был настолько мужествен, что не побоялся даже тяжелого испытания, лишь бы избавить жалобщицу и, в меньшей мере, самого себя, от тяжелой жизни, -- не заслуживает ли такой молодой человек справедливого и снисходительного к нему отношения со стороны его сограждан, которые и сами были молоды и, возможно, не всегда отличались мудростью Соломона. Пусть они вспомнят, что значит, когда бурно бьется юное сердце, что значат залитый солнцем луг, запах жимолости и хорошенькая девушка. Пусть они скажут, прямо и откровенно, не случалось ли и им самим ошибаться, приняв мимолетное и сладкое волнение за прочное чувство? Не станем, поэтому, лицемерить, джентльмены, и утверждать, будто мы сами выполняли все то, что обещали в горячую минуту. Мой клиент скажет вам, как простой сельский житель, что он допустил ошибку и жалеет о ней больше всех. Я же передаю в ваши руки его судьбу, убежденный в том, что при всем вашем сочувствии к прелестной девушке, испытавшей столь сильное разочарование, вы взвесите все обстоятельства и вынесете решение, продиктованное вашим чутким сердцем и ясным умом!
-- Ах, черт побери!
-- Тс! Тише!
Восклицание, вырвавшееся у Стира при последних словах защитника, выражало его чувства, которые затем разгорались все сильнее при каждом новом слове "молодого негодяя" Неда в ответ на ловко поставленные адвокатом Стира вопросы.
Со своей круглой, как шар, головой, Нед имел достаточно глуповатый вид, но перед ним так ловко расчищали дорогу! Стира особенно возмущало спокойствие старика Боудена, сидевшего тут же, почти рядом.
Когда собственный защитник Стира начал перекрестный допрос, фермер понял, что допустил огромную ошибку. Почему он не заставил адвоката втянуть в это дело служанку Пэнси? Чего ради, по природной щепетильности или щадя самолюбие племянницы, не дал он ему в руки то оружие, которое убило бы всякую симпатию к юному прохвосту? Теперь Неда уже нельзя выставить в надлежащем свете. Возмутительно!
Вдруг он навострил уши.
Защитник говорил:
-- А не думаете ли вы, юный джентльмен, что вы поступили бы лучше в эти дни, если бы служили родине, вместо того, чтобы разбивать девичьи сердца? Будьте любезны ответить на этот вопрос. Что? Повторите громче, пожалуйста!
-- Я обрабатываю землю... я добываю для вас хлеб!
-- Да? Ну, что же, присяжные сумеют сделать вывод, насколько можно быть снисходительным к молодому человеку в вашем положении.
Губы Стира раздвинулись в улыбку. Вот это, что называется, подковырнул!
Далее опять говорили оба адвоката, повторяя все одно и то же. Но Стир уже утратил интерес к их речам Его грызла досада, как человека, который рассчитывал великолепно разыграть затеянную им игру, а кончил совсем неважно. Потом судья повторил все то, что говорил каждый из защитников, и добавил еще кое-что от себя: пусть присяжные не думают этого и не предполагают того; закон есть закон, и всякое нарушение обещания должно быть оценено по заслугам; они должны принять во внимание и то и это, а затем вынести приговор и определить убытки, согласно велению их совести.
И присяжные вышли гуськом.
После их ухода Стир почувствовал себя как бы в одиночестве. По одну сторону от него сидели Боудены, которых он хотел довести до седьмого пота, а по другую -- его племянница, которую он, судя по ее лицу, довел до этого состояния. Он недолюбливал животных, но будь в эту минуту у его ног собака, он чувствовал бы себя лучше.
Присяжные вскоре вернулись и огласили приговор:
-- Мы постановили взыскать с ответчика убытки в размере трехсот фунтов, а также судебные издержки.
Триста фунтов! И судебные издержки? Да, ведь, все вместе это составит пятьсот! А у Боудена нет свободной наличности: он вечно берет взаймы, чтобы обернуться. Да, это для него удар! И, взяв племянницу под руку, Стир направился с ней в правую дверь, в то время, как Боудены выходили в левую. В коридоре Стира и Молли нагнал их адвокат. "Этот малый" справился с делом на совесть. Стир только что хотел сказать ему это, как с ним поравнялись Боудены, и он услыхал голос старика:
-- Этот липкий пластырь думает, что он получит деньги. Пусть подождет!
Стир уже хотел ответить, но адвокат схватил его за лацкан.
-- Уведите вашу племянницу, мистер Стир. Довольно она уже натерпелась!
И, не испытывая ни малейшей радости торжества, а лишь ощущая тупую, ноющую и раздражающую боль в сердце, Стир увел свою племянницу из обители закона.
7
Весть о том, что Нед Боуден "записался" [
то есть поступил волонтером в армию
], пришла в деревню одновременно с сообщением о том, что Стир сорвал с него в Лондоне "за нарушение обещания", данного Молли Уинч, триста фунтов стерлингов плюс издержки. Двойная сенсация вызвала общий восторг. Трудно было сказать, кто лучше вышел из положения. Худшие роли достались служанке Пэнси и Молли Уинч, -- на этот счет не было двух мнений. Все горели желанием посмотреть на обеих девушек. Но это оказалось неосуществимым: Молли Уинч уехала в Уэстон-сепер-мэр, а Пэнси оставалась невидимой даже для тех, кто наведывался к Боудену.
Сам Боуден снова стал посещать "Три звезды" и открыто там заявлял, что Стир и одного пенни из этих денег не увидит.
Прошло Рождество. Новый год начался бесснежным январем и февралем. Еще в марте деревья стояли голые.
Победа Стира стоила ему племянницы: она не пожелала к нему вернуться и поступила на службу. Боуден заплатил за свое торжество сыном, который уже заканчивал военную подготовку в пехотном батальоне, стоявшем во Фландрии. Оба соседа по-прежнему враждовали, ничем не обнаруживая, что они сознавали связь между победой и утратой. Но вот, однажды вечером, в конце марта, школьная учительница набрела на них: они сидели, каждый в своей тележке, в таком узком месте дороги, что разъехаться можно было только в том случае, если бы кто-нибудь из них пошел на уступку. Они стояли неподвижно довольно давно, судя по тому, что кобылы их уже начали объедать изгородь по обе стороны тесного пути. Боуден сидел, скрестив руки, с упрямым, как у быка, выражением лица, а у Стира глаза и губы были оскалены, как у собаки, которая собирается укусить.
Школьная учительница была женщина решительная. Не долго думая, она взяла боуденовскую кобылу под уздцы и осадила тележку назад.
-- Теперь, мистер Стир, возьмите, пожалуйста, влево, -- сказала она. -- Не можете же вы вечно стоять тут, загораживая проезд.
Стир, понимая, что пора выйти из тяжелого положения, взялся за вожжи и свернул к изгороди, после чего учительница, без дальних разговоров, провела кобылу Боудена мимо него, шаг за шагом. Колеса тележки скрипели, и она слегка стукнулась о другую. Лица фермеров оставались при этом неподвижными, и только, когда они окончательно разъехались, оба, словно по уговору, энергично сплюнули и невнятно выругались. Учительница отпустила кобылу Боудена и сказала:
-- Стыдились бы, мистер Боуден! И вы тоже, мистер Стир!
-- Это почему же? -- спросил Боуден.
-- То есть, как почему? Всем известно, какие у вас отношения. Ничего хорошего из этого не выйдет. В военное время всем надо жить дружно. Почему бы вам не пожать друг другу руки и не помириться?
Боуден расхохотался.
-- Протянуть руку этому молодцу? Да я скорее дохлой свинье пожал бы лапу... Пусть вернет мне моего сына из армии.
Учительница пристально взглянула на него.
-- Надеюсь, вы позаботитесь, по крайней мере, о несчастной девушке, когда придет время?
Боуден кивнул головой.
-- Не бойтесь! Я рад, что ребенок от нее, а не от племянницы Стира!
Несколько мгновений учительница молчала.
-- Это совсем не по-христиански, -- сказала она, наконец.
-- Ступайте вы с вашим христианством к Стиру... Он с церковной кружкой ходит по воскресеньям.
Учительница так и сделала, -- больше, пожалуй, из любопытства.
-- Что такое? -- воскликнул Стир, устанавливавший улей. -- Да, ведь, этот проклятый негодяй подучил своего сына бросить мою племянницу!
-- И вы еще считаете себя христианином, мистер Стир!
-- Всему есть граница, -- сухо возразил Стир. -- На мой взгляд, сам господь бог не мог бы жить в мире с этим типом! Не тратьте зря время, убеждая меня.
-- Ну, ну, -- прошептала учительница: -- не знаю, кто из вас хуже?
Знали об этом, в сущности, только Боуден и Стир, которые все больше утверждались в своем мнении друг о друге, глядя, как с весной возвращались зелень, солнце и пение птиц. Но у одного уже не было сына, который помог бы отцу управиться с посевом и отелом, а у другого не было племянницы, которая сбивала лучшее на весь приход масло.
В конце мая, в ясный день, когда ветер шелестел листьями деревьев и горела золотая куриная слепота, подоспел час служанки Пэнси. А на следующее утро Боуден получил письмо от сына
"Дорогой отец!
Нам не позволяют писать, где мы. На пищу жаловаться не приходится. Как вы справились с отелом? Здесь так мало зелени кругом, что и кролику на день не хватило бы. Хочу я сказать вам: если у меня будет сын от известной вам особы, назовите его Эдуардом, как нас с вами зовут. Тут поневоле задумаешься. Пожалуй, ей приятно будет узнать, что я женюсь на ней, если вернусь, чтобы не было этого у меня на совести. Тут у нас есть несколько пленных немцев, -- рослый народ! Я здоров, чего и вам желаю. Перестал ли этот боров Стир требовать деньги? Хотелось бы мне еще раз повидать нашу ферму. Скажите бабке, чтобы побольше грелась. Все пока.
Ваш любящий сын
Нед
".
Постояв несколько минут у весов, чтобы разобраться в своих ощущениях, Боуден пошел с посланием сына к Пэнси, которая со своим отпрыском лежала в своей крошечной каморке.
У людей от сохи, не привыкших копаться у себя в душе, всякое важное письмо или серьезное событие, которое поднимает целину чувств или взрывает твердыню какого-нибудь предрассудка, порождает странное, почти непередаваемое душевное состояние.
Нед хочет жениться на этой девушке, если вернется домой! Боудены -- почтенная старинная семья. Девушка же -- без роду и племени. Это не годится! Но раз Неду это взбрело на ум... Тут только Боуден впервые отдал себе отчет в том, что сын его подвергался смертельной опасности. Инстинкт подсказал ему, что раскаяние испытывает только тот, кто не уверен в завтрашнем дне.
Смущенный и расстроенный, он вошел в комнату девушки... Ну что ж!.. Ребенок все же плоть от плоти Неда и его собственной. Все равно, как если бы они были венчаны... Да и мальчик, к тому же...
Он передал Пэнси письмо со словами:
-- Вот подарочек вам и Эдуарду... седьмому [
Английский король, отец нынешнего
].
Деревенская вдова, обычно оказывавшая помощь при родах, вышла за дверь, и Боуден, пока девушка читала, присел на низкую скамеечку возле окна: стоя он касался головой потолка. Рукава грубой ночной сорочки Пэнси откинулись назад, открывая крепкие руки, такая же шея выглядывала из ворота, а ее черные, без блеска, волосы рассыпались по жесткой подушке. Старик не видел ее лица, склоненного над письмом, но слышал, как она вздыхала. Ему стало жаль ее.
-- Тебе это должно быть приятно, -- сказал он.
Девушка, поглядев ему прямо в глаза, проговорила:
-- Мне все равно... Нед меня больше не любит.
Безотрадный тон ее голоса и что-то жуткое в ее темном взгляде смутили старика.
-- Бодрись! -- пробормотал он. -- Вон у тебя какой мальчуган огромный!
Подойдя к кровати, он пощелкал языком и протянул малютке палец.
-- Славный парнишка!
Уходя, Боуден взял письмо с собою. "Незачем оставлять улику против Неда, на случай, если он передумает, когда здоровехонек вернется домой", -- подумал он. Обернувшись в дверях, он увидел, что Пэнси поднесла ребенка к груди, и прежнее жалостное чувство вернулось к нему.
Кивнув головой вдове, читавшей старую газету на пустом ящике у слухового окна, Боуден спустился по узкой лестнице на кухню. Его мать сидела и грелась на солнце.
Боуден некоторое время смотрел на нее.
-- Ну, бабуся, -- сказал он, -- теперь вы прабабушка.
Старушка закивала головой и стянула губы в улыбку.
Мысли Боудена вдруг смешались в какую-то бесформенную массу...
-- Смысла никакого нет, -- пробормотал он, сам хорошенько не зная, что он хотел этим сказать.
8
Боудена не было в деревне, когда, недели три спустя, младенца окрестили, назвав его Эдуардом Боуденом. Старик повез в этот день на рынок своего племенного бычка. Он ехал в тележке, которая катилась плохо, так как рессоры ее оседали под тяжестью двойного живого груза. Боуден никогда не любил отнимать телят от матери, хотя ему приходилось проделывать это постоянно. Фермер относился к скотине гораздо сердечнее, чем к людям. Он всегда бывал мрачен, если позади него покачивалось привязанное к сиденью рыжеватое существо: он переживал такое состояние, словно когда- то, в какой-то другой жизни, он сам был рыжим бычком.
Когда он проезжал деревней, кто-то крикнул ему:
-- Новость слыхали? Здорово вчера немцев отлупили!
Боуден кивнул головой. Всякое воспоминание о войне связывалось у него с мыслью о том, что эта скотина Стир лишил его общества и помощи Неда. Война когда-нибудь да кончится, надо думать, но нельзя сказать, чтобы дело быстро подвигалось вперед: один день продвигаются на фронте, а на другой отходят на старые позиции. А тем временем издают законы, которые мешают вести хозяйство. Не понимают они, что ли, как от этого страдает народ! Вот и Стир тоже путает: сеет пшеницу там, где она не может расти, -- ребенку малому ясно!
День был жаркий, дорога пыльная, а на рынке проклятый Стир, как нарочно, все время вертелся у старика перед глазами. Так что, перед возвращением домой, Боуден вволю насосался в "Селезне".
Войдя в кухню, он увидел в прохладном уголке, в ящике из-под бакалеи, на подушке, младенца. Он спал, закутанный в шаль, а у окна, на солнышке, сидела старая миссис Боуден, непрерывно шевелившая пальцами. Овчарка фермера, положив морду на край ящика, обнюхивала малютку, словно желая проверить, -- хорошо ли там ему лежать. На заднем плане Пэнси проделывала свою обычную работу. Она уже совершенно окрепла, но прежнего румянца на ее щеках уже не было.
Боуден остановился у примитивной колыбели и стал разглядывать малыша. На Неда он. как будто не похож. Ребенок открыл большие серые глаза. У этого мерзавца Стира никогда не будет внука, даже такого! Эта мысль понравилась Боудену. Он пощелкал языком, обращаясь к младенцу, а овчарка ревниво подсунула ему под руку свою голову.
-- Ну, что? -- удивился Боуден. -- Чего тебе?
Он вышел во двор, освещенный косыми лучами заходящего солнца, и направился к загону. Собака шла за ним. Среди папоротников и дрока, на котором еще не было цветов, он опустился на камень. Вечер был прекрасный. Солнечные пятна скользили по высоким деревьям и кустам боярышника, от которых шел еще сладкий и одуряющий запах. У самой изгороди белели круглые и плоские бутоны бузины, а на шиповнике, у оврага, взамен осыпавшихся цветов, уже краснели плоды.
Это была пора чудесного перехода от одного времени года к другому, от весны к лету, и кукушка громко куковала. Боуден пересчитал свой скот и вдоволь им полюбовался. После жаркого дня и выпитого сидра, под жужжание мух в папоротнике, его клонило ко сну. Он бессознательно наслаждался разлитым вокруг него глубоким миром, теплом и красотой... Нед пишет, что там нет никакой зелени. Нельзя и представить себе! Совсем нет зелени, -- кролику не прокормиться! Нет папоротника, -- убежища гусениц. Нет ни одного дерева, на которое могли бы опускаться птицы! И это Стир загнал туда Неда! Стир, у которого нет сына, а денег выше головы!
Боудену казалось, что какие-то злые духи охраняют этот "липкий пластырь".
Кругом в траве мелькало множество всевозможных цветов. Боуден в первый раз в жизни оценил их прелесть... Стир лишил Неда возможности любоваться ими, отправив его туда, где даже трава не растет.
Старик поднялся, наконец, и, тяжело ступая, прошел обратно по выгону, щедро покрытому коровьим навозом. Множество мошек плясало на уровне цветов бузины.
Сельский почтальон как раз уходил со двора, когда Боуден подошел к воротам. Он приостановился и повернул к фермеру бородатое лицо, жмурясь от яркого солнца.
-- Телеграмма там есть для вас, мистер Боуден, -- сказал он и исчез.
-- Что? -- тупо переспросил старик и вошел в дом. Запечатанная телеграмма лежала на кухонном столе. Боуден некоторое время смотрел на нее. Немного ему пришлось получить таких посланий: не больше полудюжины за всю его жизнь. Он взял депешу, как берут в руки курицу, которая вот-вот клюнет, и вскрыл ее большим пальцем. "Величайшим сожалением сообщаем ваш сын убит наповал семнадцатого. Военный штаб", -- прочитал он.
Потом пробежал еще раз роковую весть и тяжело опустился на стул. Крепкое и круглое лицо его застыло, глаза остановились, как у слепого, рот слегка приоткрылся. В кухню вошла Пэнси.
-- Вот, -- сказал он, -- прочти.