Городецкий Сергей Митрофанович
3974

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Сергей Городецкий
3974

   Старый, расшатанный, в дождях и снегу заржавивший на себе все, что ржа берет, стоит он там, где начинается пригород с разваливающимися дачами, маленькими лавками, продающими что угодно, и хмурыми, заеденными беднотой и горем людьми. За ним стоит забор, за забором сложены дрова, и вывеска гласит об этом почему-то по-немецки: holzverkauf. Перед ним проходят рельсы трясучей конки, одной из последних синебоких старушек, влекомых парой ленивых кляч под патриархальное посвистывание и постукивание кнутовищем о железный передок вагона.
   Я его заметил, едучи на империале в один из осенних вечеров. Да и нельзя было не заметить: вагон остановился так, что он оказался как раз передо мною. Ветер неистово трепал бляху с номером, огонь керосиновой лампы мигал, словом, это был обыкновенный уличный фонарь старого типа, причем фонарщик, чтоб не возиться каждый раз отворяя его, вынул с одной стороны стекло и поставил его внутри.
   Этому фонарю суждено было осветить мне два человеческих лица в такую минуту, когда на лицах отражается вся душа, и все мытарства и теснины, которые ей, вольной и прекрасной, приходится претерпевать, искажаясь и унижаясь без всякого предела.
   Ехал старичишка, розовый и вертлявый, в выцветшем до желтизны на плечах, но крепком пальто и в серой шляпе не то отыгравшего свой век шарманщика, не то захудалого пожарного репортера. С ним была девушка в большом, надвинутом на глаза платке, хорошего роста, сильная и быстрая в движениях. Дочерью она ему быть не могла -- уж слишком разная была у них порода; еще несуразнее была бы мысль о какой-нибудь романтической истории. Скорей всего, их связывало общее дело, причем старикашка был заинтересован не менее ее, но делал снисходительный вид. Разговаривали они громко, и только иногда вдруг понижали голоса до шепота, и, очевидно, разговор этот был начат гораздо раньше, чем они влезли на конку.
   Дело шло о каком-то ребенке, которого надо было кому-то передать. Девушка требовала, чтоб старик сам пришел куда-то или сказал бы, где живет. Старик не хотел ни того, ни другого, и обещал прислать доверенное лицо.
   -- Как же я узнаю, что это от вас, узнаю как? -- кричала девушка.
   В это время вагон подъехал к фонарю и остановился, так как тут разъезд.
   Старик в ответ ей хихикнул, огляделся и, сообразив что-то, нагнулся к фонарю и поманил девушку нагнуться.
   Я видел, что он приподнял рукой фонарный номер и показал его ей.
   -- Запомнили? -- сказал он.
   -- Три тысячи девятьсот семьдесят четыре, -- повторила она медленно, и я невольно запомнил это число. Она еще добавила: -- дело кончено.
   Как только тронулся вагон, я при свете фонаря заглянул им в лица.
   Прекрасные, темные глаза девушки были озарены какой-то мстящей злобой, а ее рот был искажен сладострастной гримасой, будто она только что получила удовлетворение и наслаждалась им.
   Старикашка следил за ней, и у него алчно горели глазенки, как у счастливого купца в момента удачливой покупки. Бегала боязнь в глазенках, что вдруг дело сорвется, но губы уверенно улыбались.
   Она сидела прямо и смотрела перед собой, он изгибался перед ней, заглядывая снизу.
   Скверное какое-то дело они решили, и мне было тяжело попасть в невольные свидетели этой сделки.
   Скоро они слезли и, размахивая руками, провалились в один из самых глухих переулков.
   Все-таки я не понимал, что произошло при свете старого фонаря.
   Осень в тот год была мучительная и долгая. Снег не выпадал, ветер метался под облаками и на земле, не находя успокоения. Я часто бродил по окраинам пустынного парка. И вот однажды я увидел, что на траве сидит девушка в большом платке и плачет. Так это было странно и неожиданно, и в то же время так нужна была всей плачущей осенней природе эта одинокая девушка, что я остановился, грустя и созерцая. Мы разучились подходить к чужому горю естественно и просто, но все же, когда видишь человека в горе, чувствуешь в себе какие-то клочья древней мировой любви, какой-то смутно сознаваемый порыв подойти, утешить, исправить что-то в мире.
   Я испытал этот порыв и отдался ему. Я подошел к ней, стал на колени и посмотрел ей в лицо. Почти в тот же миг я узнал ее по темным глазам и надвинутому на них платку. Старый фонарь, старикашка и весь непонятный разговор тотчас воскресли в моей памяти.
   -- Три тысячи девятьсот семьдесят четыре -- вы об этом плачете? -- спросил я ее.
   Испуганная и недоверчивая к первому моему движению, она теперь широко раскрыла глаза, на один миг перестала плакать и, уронив лицо в колени, заплакала еще сильнее прежнего.
   Я выждал, пока пройдет эта волна отчаянья, разглядывая девушку. Она не была работницей, судя по одежде!
   Подняв лицо, она спросила меня еще сквозь слезы:
   -- Да, об этом. Вы откуда знаете?
   -- Если я это знаю, вы можете рассказать мне все, -- сказал я, -- вам будет тогда легче.
   Она в последний раз посмотрела на меня недоверчиво, скинула платок и стала поправлять волосы. Я никогда не видал таких сильных волос. Она грубо подобрала их с лица и закрутила распавшуюся косу в крепкий узел.
   -- Вы и старика знаете? -- спросила она.
   -- Да, я видел его вместе с вами.
   -- Один раз?
   -- Один раз.
   Она опять готова была заплакать, но сдержалась на первой же слезе, крупной и выкатившейся, как градина. Видимо, она решила говорить.
   -- У меня сын был, -- сказала она и закусила свои губы.
   Теперь я понял, что еще в ней было, чего я не сумел назвать ни при первой встрече, ни в начале этой, второй: материнство. Сильная грудь была у нее и ловкие, уютней всякой люльки, руки. И в глазах не было той тихой тайны, которая туманит и влажнит глаза всех девушек. У нее в них была прямота и неистовая честность, как у всех молодых матерей.
   -- Да, сын, -- повторила она и продолжала: -- год тому назад. Отец мой -- гармонный мастер, я единственная дочь. У нас работал он, Ванька Чертов. Фамилия по человеку бывает. Играл он так на гармонии, что не усидишь на месте и куда он захочет -- за ним пойдешь. И заиграл он мое девичье сердце. Когда спозналась с ним, почти как без памяти была. А ему только смешки да усмешечки. Как опием, прожег он меня, окаянный. Провалялась до полудня, слезами обливаясь. Встала, вышла и отцу в ноги. А он побелел весь и бить не стал, только пострашнел очень да говорит чуть слышно:
   -- Чертов спозаранку расчет взял.
   Хотел бежать отец, да некуда. В участок я не пустила. Только зубами скрипел, глядючи на мою искусанную губу. А я сама, кабы знала, где его найти, глаза бы ему выцарапала и с радостью распорола бы утробу!
   Она остановилась, чтобы перевести дух, и глаза ее сверкали подлинной ненавистью. И вдруг, приблизившись ко мне и оглянувшись, она продолжала шепотом, хоть никто услышать нас не мог в пустынном парке:
   -- Он и вправду черт был, настоящий черт! Так люди не любятся. А, главное дело, все хохотал, да искоса посматривал на меня. И волосы в завитушках черные, как смоль, все в них спрятать можно. Я отцу этого не сказала, а сама давно знаю. И привел же Бог меня, несчастную, загубить свой век с дьяволом!
   Чтобы не расплакаться, она опять замолчала на минуту а потом заговорила с нежностью и тоской:
   -- И ведь засеял он меня, грешную, пустой не оставил. Восемь месяцев носила я и выращивала дьявольское семя. Ребеночек родился в отца, черноватенький, и зубы пошли у него рано так, как не бывает. Замучилась я с ним, обессилела. То видеть его не могу, зашвырнуть куда подальше готова одним взмахом, то к груди прижму, как родное свое, а он грудь-то возьмет и укусит. И опять плачу, не знаю, что мне делать с ним, как развязаться. Целый год промучилась с ним, молодость губила. Стал он становиться на ноженки, крикливый да смешливый, и увидела его у меня одна старушка знакомая. Заговорила со мной.
   -- Ты, говорит, девушка, младенца своего не любишь.
   -- Я, говорю, не люблю, коли правду сказать, а может пуще всего на свете люблю, коли самую настоящую правду сказать.
   -- А ты самой настоящей правды не трогай, -- говорит старуха, -- она для людей заказана. Отдай ребеночка, кому скажу.
   -- Поверила я ей и задумалась. Свела она меня со старичишкой, которого вы знаете. Плакала я плакала и отдала, потому что чертов сын, а не мой.
   Она опять понизила голос, и в глазах ее проблеснуло безумие.
   -- Зачем же старику ребенок? -- спросил я, хоть знал почти наверное, зачем.
   -- Он нищих делает, -- ответила она глухо.
   Теперь мы замолчали оба.
   Я вспомнил об этом ужасном промысле. Я вспомнил, как мне однажды маленький калека рассказывал, что ему нечаянно добрый дедушка вывернул ноги. Это было где-то в глуши, но не всюду ли еще глушь на моей родине?
   -- Как же он нищих делает? -- спросил я.
   -- Обучает петь жалобно и выпрашивать, добрых прохожих выбирать, слушаться главного нищего и самыми маленькими командовать.
   -- Вам хотелось бы теперь вернуть ребенка? -- спросил я.
   -- Вы знаете, где старик, вы знаете, говорите скорей, я на край света побегу, я хочу своего сына, отдайте мне моего сына!
   Она кричала, протягивая руки, и упала на траву.
   -- А старуха?
   Она подняла голову. Глаза у нее стали злые.
   -- Старуха говорит: уехал.
   -- А как зовут его, она знает?
   -- Не знает.
   -- Вам не вернуть сына, -- сказал я.
   Она поднялась с травы, и в глазах ее блеснула дикая радость. Слезы высохли. Ветер сорвал с нее платок. Она нагнулась ко мне, роняя мне волосы на лицо. Страшны были ее расширенные, сочно-темные зрачки на молочных белках. Прошептала:
   -- Ведь он чертенок.
   И, схватив платок с земли, она побежала от меня в чащу, и я увидел, какие у нее быстрые ноги. Силищей и сумасшествием молодости повеяло от этого бега. Ветер свистел, взметая с земли листья, а в небе прорывая клочковатые синие окна. Что-то торжествовало и плясало на радостях дикую пляску.
   Она давно уже скрылась в чаще, а я сидел и вспоминал ее лицо, каким увидел его в первый раз, искаженное мстящим злорадством, при свете фонаря  3974.
   И я думал:
   -- Где ж самая настоящая правда, заказанная людям, по словам старухи, и отчего нельзя ее трогать.

-------------------------------------------------------------------

   Впервые -- журнал "Огонек" No 23, 1910 г.
   Исходник здесь: http://lanterne.ru/sergey-gorodetskiy-3974.html
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru