Горький Максим
Почтальон

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Максим Горький

Почтальон

   ...Подходя к домику в три окна, красиво спрятавшемуся за палисадником, он замедлил шаги, поправил свою сумку, фуражку на голове, переложил письма из руки в руку, а когда поравнялся с средним окном дома, -- предупредительно кашлянул и остановился...
   Тотчас же в зелени цветов на окне и между веток сирени в палисаднике показалось лицо молодой женщины, и голосом, полным тревоги и надежды, она спросила:
   -- Письмо?
   -- Вам и сегодня нет, -- с сожалением сообщил почтальон, вежливо прикладывая руку к козырьку фуражки.
   Лицо женщины скрылось; почтальон поднялся на цыпочки, заглянул в окно, вздохнул и пошёл дальше, махнув рукой и сурово наморщив брови. Сделав шагов десять, он вдруг плюнул и довольно громко проговорил:
   -- Ах, брандахлыст чёртов! Такую женщину и... -- Он сконфузился, не кончив фразу, оглянулся вокруг и, дёрнув себя за ус, быстро пошёл дальше.
   Был ясный июньский день; с безоблачного неба на землю лился зной. Улица была пустынна; за заборами садов стояли деревья, и листья их были неподвижны, точно замерли в знойной истоме.

* * *

   Часов в девять вечера почтальон снова шагал по этой улице мимо домика в три окна, но уже без сумки, неторопливо, как человек, вышедший на прогулку. На нём был белый китель, только что выстиранный и выглаженный, о чём свидетельствовали блестевшие швы. Молодое усатое лицо смотрело озабоченно, и густые брови над большими серыми глазами -- нахмурены. Он уже не кашлянул, когда поравнялся с окнами серенького домика за палисадником, а только взглянул на него и, не изменяя походки, прошёл мимо.
   С начала весны он носил письма в этот дом часто -- почти каждый день; потом они приходили реже, наконец, стали появляться раз в неделю, а вот теперь их нет уже десятый день...
   Их всегда ждали с нетерпением и, принимая, -- оживлялись, тотчас же разрывали их и читали тут же у окна с весёлым, сияющим радостью лицом.
   Почтальону всё это доставляло большое удовольствие; он подавал письма с улыбкой, ему в ответ тоже дружески улыбались; иногда он, подавая письмо, слышал такой хороший, душевный смех; раза два его даже спросили. Один раз:
   -- Вы, наверное, очень устаёте?
   А другой:
   -- Не правда ли, как жарко сегодня?
   Оба раза он с весёлым смехом согласился и с тем, что он устаёт, и с тем, что ему жарко.
   А теперь ему больше не улыбаются и если спрашивают, есть ли письмо, так всегда таким сухим и сердитым голосом, точно это он виноват в том, что писем больше нет.
   Это ему очень обидно и неприятно, и, когда в конторе он разбирает свою долю почты, ему ужасно хочется встретить письмо с адресом, написанным твёрдым мужским почерком:
   "Город Н. Крайняя улица. Вере Даниловне Сосиной".
   Но такого письма всё нет.

* * *

   Выйдя из улицы в поле, почтальон пошёл к роще, рисовавшейся недалеко от окраины города тёмно-зелёной полосой. Нужно было перейти через овраг, поросший густым кустарником; он спустился в него по крутой тропинке, сорвал по дороге ветку и пошёл по дну оврага, сдвинув шапку на затылок и похлёстывая себя прутом по голенищу сапога.
   Иногда он на секунду закрывал глаза, и тогда пред ним вставало овальное бледное лицо женщины с тонкими бровями, всё в пепельных кудрях, падавших и на лоб и на розовые щёки.
   Голубые, светлые и весёлые глаза улыбались так ласково и хорошо, -- точно гладили по сердцу.
   Он вздыхал и тоже улыбался, покачивая головой от удовольствия вспоминать лицо этой женщины.
   Вдруг он услыхал недалеко от себя в кустах что-то, похожее на вздох. Он остановился и, изобразив на лице внимание, вслушался. Звук раздался снова.
   Слева от него, сквозь зелень, он увидал кусок розовой материи, и что-то толкнуло его туда -- ближе...
   -- Вера Даниловна! Встаньте, сделайте божескую милость! -- говорил он взволнованным шёпотом, стоя над женщиной, бившейся в рыданиях на земле. -- Ну разве это возможно -- посудите сами! Позвольте вас поднять?
   Она всё рыдала, не отвечая ему. Он стал нелепо размахивать руками, не зная, что делать...
   -- Ах, господи! Ну какое здесь место для вас? Пойдёмте, Вера Даниловна! А? Да... разве можно так убивать себя? Земля сырая к тому же... можете насморк схватить...
   -- Уйдите прочь! -- кинула она ему между рыданиями.
   -- Разве я теперь могу уйти! -- с изумлением пожал он плечами и опустился перед ней на землю. -- "Уйдите!" Как это можно? А вы тут... Я каждый день... всё насчёт вас думаю, как и что... Такая вы, можно сказать... красавица и добрая... Я-с все ночи... то есть, так сказать, -- вами живу... Пойдёмте отсюда Христа ради!
   -- Оставьте меня...
   -- Вера Даниловна! Да... невозможно это! Я всей душой, а вы одна здесь останетесь и в таком плачевном положении. Да... чёрт с ним, с анафемой! Стоит убиваться о всяком шарлатане!
   Будь ему неладно... Мало нашего брата -- вам? Такая-то красавица! Да любого... только пальчиком поманите... А ему, этому вашему писателю... Позвольте узнать, кто таков? Я ему все рёбра искрошу... всю морду... в кровь-с!
   -- Дурак! -- вдруг, вскочив на ноги, крикнула она ему. Глаза, опухшие от слёз, гневно сверкали, и бледные губы тряслись. -- Нахал!
   Он так и остался на коленях, на земле, с открытым ртом и вытаращенными глазами.
   Мимо него мелькнуло розовое платье и скрылось, сопровождаемое тихим шелестом кустов.
   Темнело. В овраг сползали и ложились на зелень кустарника ночные тени; сильно пахло сыростью, и где-то щебетала птичка. А на небе, бархатно-мягком и ясно-синем, вспыхивали звёзды.
   -- Господи! -- прошептал почтальон, садясь на землю и обнимая колена руками.
   Потом он печально покачал головой и снова вполголоса произнёс:
   -- Ах, господи!
   И после этого долго сидел без движения. Было уже совсем темно, когда он поднялся с земли и оглянулся вокруг. В овраге всё было мертвенно-тихо.
   -- Ну и ловко она меня обтяпала! -- сказал почтальон и стал подниматься в гору, уходя из оврага.

* * *

   На рассвете он шёл по одной из городских улиц, пьяный, сильно шатаясь, и громко бормотал:
   -- Да, так вы этак со мной? Ага, понял! Покорно благодарю! Я, значит, к вам с развёрзнутым сердцем, а вы сейчас р-рыло в сторону и неприлично лаетесь? Очень хор-рошо! А поз-звольте узнать, за какую провинность? а? Нет, -- подождите-с? Почему-с? Я -- что? Вы рыдаете -- разве я бесчувственный скот? Я с развёрзнутой душой иду и говорю... Пошлите его к чёрту, если он вас не мог понимать... т-такую м-милую женщину... значит, он -- мерзавец!
   Прохвост! В харю дам ему -- имею пр-раво.
   -- Не ори ты, ваше благородие, а то в часть, -- сказал ночной сторож, являясь у самого носа почтальона.
   -- Это что? Тоже человек? Прекрасно... прощай; ты, наверное, тоже скотина; ухожу... я не буду больше обращать внимания... на скотов... Я сам скот, но я с чувством. Понял? Я чего хотел, скажи?
   -- Выпить ты хотел, ну, и выпил, а теперь иди домой, -- благодушно посоветовал сторож.
   -- И пойду, непременно... Но жалеть я тебя не стану -- дудки! Издыхай ты, -- плюну и пройду мимо. Не хочу больше... да... Потому я тебя могу жалеть, но ты меня за это можешь оскорбить. Ах ты, м-морда! Не хочу тебя жалеть, -- ты свинья!
   Раздался трескучий, оглушающий свисток, и в ответ ему недалеко прозвучал другой.
   -- Вот мы те сейчас утихомирим, -- сказал сторож, взяв почтальона за локти и припирая его к забору.
   А тот, вырываясь из рук сторожа, плачущим голосом говорил:
   -- За что? За что? а?
  

Комментарии
Почтальон

   Впервые напечатано в "Самарской газете", 1896, номер 35, 14 февраля.
   В собрания сочинений рассказ не включался.
   Печатается по тексту "Самарской газеты".
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru