Горький Максим
На базаре

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    I. Коммерсант.
    II. Герой.
    III. Ребёнок

Максим Горький

На базаре

I
Коммерсант

   -- Сударыня? Позвольте облегчить ваше положение?..
   Сударыня оборачивается и видит пред собой одного из тех людей, которых именуют золоторотцами. Он худ, жёлт и так оборван, точно судьба долгое время грызла его зубами и только что выпустила из своих челюстей. Просительно и любезно он изогнулся перед ней и говорит:
   -- Прикажите понести вашу корзиночку?
   Овладев корзиной, он обращается с ней бережно и почтительно и шагает по базару, сзади её хозяйки, с таким видом, точно получил министерский портфель, но, считая себя вполне достойным такой чести, скромен и не особенно гордится ею. Он сразу определяет степень хозяйственной опытности "сударыни", и, если видит, что эта степень не особенно высока, осторожно начинает руководить "сударыней".
   -- Вы извольте мясо купить вот у этого торговца... очень добросовестный человек и имеет прекрасный товар...
   У него есть причины рекомендовать именно этого торговца, ибо именно этот заключил с ним условие, по силе которого с каждого рубля, взятого торговцем с доставленного ему покупателя, обкусанный жизнью человек получает в свою пользу три или пять копеек.
   -- Василий Степанович! Вот госпожа желает купить самого лучшего мяса...
   Затем он поведёт госпожу к возу с картофелем. Фирма, торгующая сим злаком, дает ему премию по копейке с проданной меры...
   -- Как же я возьму картофель? -- осведомляется покупательница.
   -- А он даст вам мешок... я донесу вам в мешке и возвращу его назад...
   -- Да я было хотела извозчика нанять...
   -- Сударыня! я с вас дешевле извозчика возьму...
   -- Только тово... -- говорит торговец картофелем. -- Ты, Володька, мешок-то в самом деле принеси...
   -- Ну вот ещё!
   -- Да... а не как прошлый раз -- унёс мешок и штаны себе сшил из него...
   -- Стоит вспоминать...
   Госпожа слушает разговор и улыбается. Этот Володька, принуждённый шить себе штаны из чужих мешков, возбуждает в ней и опасение за целость покупок, и сострадание к нему.
   И в глубине души она уже решает дать ему целый пятак, когда он отнесёт её покупки с Новой площади в Ковалиху...
   -- Сударыня! А потрохов парочку вы не желаете купить? -- говорит Володька, болтая в воздухе потрохами, неизвестно откуда появившимися в его руках. По тому, как зорко он смотрит по сторонам и как держит потроха, сударыня догадывается о тайне появления потрохов. Ей это неприятно, и сострадание к человеку погибает в ней пред силой опасения, внушаемого им.
   -- Нет, не надо, -- сухо говорит она.
   -- А я бы за пятнадцать копеек...
   -- Гривенник! -- объявляет барыня. В принципе она против покупки краденого, но если так дёшево?
   -- А двенадцать копеек, сударыня, не дадите?
   -- Гривенник?
   Она торгуется только потому, что не хочет поощрять дурных наклонностей этого человека; ей кажется, что, продав потроха так дёшево, он не будет красть в другой раз.
   -- Извольте! -- говорит он. -- Вот я их тут в корзиночку помещу... А свёклу вы не купите у меня?
   Свёкла у него за пазухой. Барыня начинает подозревать, что там сложено ещё много кое-каких пищевых продуктов. Ей становится положительно противно смотреть на этого человека, вследствие чего она даёт ему за свёклу с прибавлением четырёх деревянных ложек -- только семишник.
   Затем, купив всё, что ей было нужно, она обвешивает коммерсанта с ног до головы кульками и узлами и, пропустив его вперед себя, идёт домой. А Володька, согнувшись в три погибели, быстро шагает по тротуару, верный своему намерению доставить барыне покупки дешевле извозчика, и по дороге мечтает о премиях, причитающихся к получению с знакомых ему фирм... и о прочем, более выгодном и для него и для его личных покупателей...
  

II
Герой

   В толпе покупателей ходил старик с лицом бульдога. Брови у него нахмурены сурово, но глаза смотрят просительно и скорбно. Тёмная кожа отвислых щёк покрыта серебристой щетиной. Он одет в солдатскую шинель, на груди его георгиевский крест и несколько медалей. Левая нога заменена тяжёлой и неуклюжей деревяшкой, которая, глубоко вонзаясь в снег, оставляет в нём круглые ямки...
   Постоянные торговцы на базаре при виде этой серой, качающейся фигуры отвёртываются в стороны от неё, и лица их выражают опасение, недовольство, скуку. Старик идёт мимо них, туда, где стоят воза приезжих крестьян, и там, остановясь у воза, тоном важного покупателя спрашивает:
   -- Хорошие гуси?
   -- Первый сорт! Извольте взглянуть... один жир!
   Старый солдат взвешивает на руке птицу, внимательно рассматривает, щупает, нюхает... и вдруг говорит продавцу:
   -- А вот в Болгарии гуси -- эт-то животные! Как свиньи....
   -- Где, говорите?
   -- В Болгарии... за Балканскими горами... Русско-турецкая война там была... Его превосходительство генерал Скобелев вёл...
   -- Та-ак... слыхали... -- говорит продавец. -- Ну, и это тоже птица ха-арошая...
   -- Крест видишь? -- тычет солдат рукой в свою грудь. -- Сам повесил мне.
   Лицо солдата вздрагивает, глаза блестят, и он молодецки сдвигает свою истрёпанную фуражку набекрень.
   -- "Ундер-цер Мигунов, урра!" И своей рукой...
   -- Позволь-ка гуська-то, служивый... -- равнодушным голосом говорит продавец. Он понял, что пред ним не покупатель, и ищет в толпе глазами то, что ему нужно, не обращая внимания на солдата, воодушевление которого всё растёт.
   -- Ротный Шванвич -- тоже... "Мигунов, говорит, орёл ты..." И поцеловал...
   -- Не стой тут, служивый... отойди к сторонке... покупателю мешаешь, -- предлагает торговец гусями, отстраняя рукой солдата от своего воза.
   Старика не обижает это, лишь глаза его гаснут, и, взглянув с укором на мужика, он молча идёт прочь от воза, надвинув на брови шапку. Вокруг его толпятся люди с озабоченными лицами, в воздухе колеблется гул голосов. Жизнь кипит и напоминает солдату о привалах после похода, о лагерях... Медленно ковыляя в толпе, он ищет в ней человека, который послушал бы его рассказ о войне, о том, как, теснимый турками, он, во главе своей роты, отступал из Ени-Загры. Ему хочется говорить о лучшем дне своей жизни. Когда генерал-герой назвал его героем... Но слушателя нет, никто не хочет обратить внимания на старика, никому не интересно знать, где и как он потерял свою ногу и за что ему дали крест... Он чувствует себя одиноким, обиженным невниманием к нему и не любит всех этих продающих и покупающих людей... Он много раз видел смерть пред собой и не боялся умереть, а они, при виде её, испугаются... Его немножко утешает то, что они хуже его. У них нет и никогда не будет георгиевского креста на груди, они не могут быть героями...
   Но всё-таки он хочет, чтоб кто-нибудь послушал его, узнал бы, как храбр Мигунов. С утра до вечера, полуголодный и иззябший, он ходит по базару и всё хочет рассказать о себе. Несколько раз начинает рассказ и не может его кончить. Нет на базаре людей, желающих слушать рассказ о подвигах. И старик Мигунов, чувствуя себя лишним, никому не нужным, забытым, -- сердится на людей. Он толкает идущих рядом с ним, -- толкает их как будто ненамеренно, но всё-таки толкает, и это несколько облегчает его обиду.
   Иногда он заходит в трактир. Там буфетчик и половые встречают солдата неприязнью и насмешками. Он надоел им. Если они не гонят его вон -- солдат обходит столы один за другим и всё ищет слушателя. И если находит -- о! тогда старик преображается: речь его течёт плавно, глаза горят, он надувает щёки, изображая гул пушечных выстрелов, кричит слова команды... Над ним смеются -- он не слышит, находясь далеко от всех этих людей, там, за Балканами, где земля пила его кровь и где жизнь его однажды вспыхнула ярким огнём и он увидал в ней смысл... И затем, чтоб погреться около этого огня, он раздувает его всё ярче...
   -- Солдат! Иди вон... надоел!
   Это половой гонит его... Он встаёт и, громко стуча деревяшкой по полу, уходит, а сердце его ещё дрожит от воспоминаний, разбуженных в нём.
   Он живёт в углу за печкой, у человека, занимающегося ловлей птиц. Придя домой, он лезет в этот тесный и душный, но тёплый угол, и -- если в этот день ему не удалось рассказать о себе -- он ворчит:
   -- Черти... послужили бы... небойсь бы... у, черти!..
  

III
Ребёнок

   -- Дядинька-а! Дайти копеичку!..
   Небольшой ком грязного тряпья вертится в ногах людей на базаре, из тряпья протянута маленькая красная ручонка, в нём сверкают плутовские и жадные глаза. Трудно догадаться -- мальчик это или девочка, он не даёт рассмотреть себя, подвижный, как маленькая собачонка. Ему суют милостину или гонят его прочь. Монеты, попадающие в его руку, он отправляет в рот, и всякий раз, когда получит, -- боязливо и подозрительно смотрит в одну сторону -- к весам, где стоит высокая, угрюмая фигура женщины, жирной и одетой довольно прилично.
   Когда во рту мальчика скопится столько монет, что они уже мешают ему ноющим голосом просить копейку, -- он бежит туда, к этой женщине, и между ними происходит следующее: она протягивает к нему толстую, широкую лапу, он же выплёвывает деньги изо рта в свою руку и потом высыпает их на ладонь женщины. Быстрыми глазами окинув количество монет, она говорит сердито и угрожающе:
   -- Семь раз подавали -- где ещё одна?
   -- Ей-богу, все!
   -- Врёшь!
   -- Ей-богу!
   -- Видела я... подай сюда!
   -- Да все, мол, тут!
   -- Ладно! Я дома поговорю с тобой...
   -- Ежели все...
   -- Ступай! Да смотри -- я ведь вижу!.. всё вижу, мошенник!
   Он откатывается от неё, снова вьётся в ногах толпы и снова поёт:
   -- Тётинька-а... си-ироте...
   Вот другой такой же комок... И оба они, скрывшись за чем-нибудь, ведут между собой негромкий и быстрый разговор:
   -- Утаил?
   -- Семишник...
   -- А я три копейки...
   -- У тебя сколько уж стало?
   -- Одиннадцать...
   -- Ух! А у меня только семь...
   -- До вечера ещё долго...
   -- Она говорит -- я те дам!
   -- Ну! Она и мне...
   -- Чёрт с ней...
   -- Собака...
   -- Теперь у нас уж восьнадцать...
   -- Здорово! По стакану водки -- шесть, да...
   -- Сердца мы давно уж не ели...
   -- Наплевать на сердце! Лучше папирос...
   -- Папирос я уж слямзил...
   -- В порсигаре?
   -- В коробочке...
   -- Эх!.. В порсигаре бы!
   -- Да! Больно ты ловок... Небось, сам не выудишь в порсигаре-то.
   -- Зато я -- платок.
   -- Платок и я...
   -- Ну, айда!
   -- Айда!
   И оба снова теряются в толпе...
   Среди шума и гула то там, то тут раздаются печальные, хватающие за душу детские возгласы:
   -- Дядинька-а... сироте подай...
  

Комментарии
На базаре

   Впервые напечатано в газете "Нижегородский листок", 1899, номер 10, 10 февраля.
   В собрания сочинений не включалось.
   Печатается по тексту газеты "Нижегородский листок".
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru