Горький Максим
М. Горький и его кружок

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М. Горькій и его кружокъ.

   Подъ этимъ заглавіемъ г. Борскій разсказываетъ въ "Каспіѣ" о томъ, какъ онъ попалъ на одну изъ "средъ" на которую собирается организованный М. Горькимъ въ Москвѣ кружокъ молодежи. На этотъ разъ собрались у Л. Н. Андреева,-- и самъ Горькій, читалъ свое "На днѣ". М. Горькій -- задумчивый и углубленный,-- съ ласковыми и проникающими въ душу глазами, сидѣлъ,--разсказываетъ г. Борскій -- у стола и перелистывалъ рукопись. Чтеніе началось. Читалъ М. Горькій превосходно -- на голоса, выдерживая интонацію голоса каждаго дѣйствующаго лица. Часто онъ отрывался отъ рукописи и своими ласковыми, проникновенными глазами взглядывалъ "на присутствовавшихъ, и этотъ взглядъ давалъ чувствовать страшную мощь и силу, таящуюся въ этомъ высокомъ и истомленномъ человѣкѣ. Одну за другой развертывалъ онъ картины предъ слушателями, и міръ, полный приниженности, злобы и жгучихъ стремленій,-- раскрывался во всей своей полнотѣ... Лучше всего читалъ онъ роли Луки, Анны, Сатина, Актера и Татарина. Въ особенности Луки. Чувствующаяся въ каждомъ звукѣ этого бездомнаго странника-бродяги любовь къ людямъ рельефно выступала въ чтеніи Горькаго. Нижегородскій выговоръ М. Горькаго съ сильнымъ удареніемъ на "о",-- какъ нельзя лучше подходитъ къ характеру Луки.
   -- "Ми-лай, милай," -- слова, которыя часто произноситъ Лука,-- звучали необычайной кротостью, лаской и всепрощающей любовью. И казалось, что предъ нами не молодой и сильный гигантъ мысли и слова, а старый-престарый человѣкъ, все видѣвшій и испытавшій въ жизни, извѣдавшій борьбу и радости ея, излившій въ ней свою великую злобу,-- и пришедшій къ идеалу любви, къ человѣку, воплотившій ее въ себѣ, и, какъ щедрый дѣятель, расточающій ласки ея на каждаго человѣка. Чтобы всѣмъ было хорошо и никто бы не мучился, отдыхалъ бы отъ жизненныхъ ударовъ и вѣрилъ въ самаго себя! М. Горькаго не было. Сидѣлъ и читалъ старикъ Лука, перелистывая страницы своего далекаго прошлаго, отъ котораго вѣетъ жизнью, счастьемъ познанія и радостью. И, несомнѣнно,-- въ Луку Горькій вложилъ всю свою большую душу, и оттого Лука такой живой и любовный.
   Когда на первомъ представленіи въ Художественномъ театрѣ я увидѣлъ въ этой роли Москвина, безподобно воплотившаго типъ Луки, я почувствовалъ что-то близкое и знакомое. Такъ хорошо этотъ артистъ перенялъ тонъ Горькаго, такъ вѣрно онъ понялъ характеръ Луки. Съ каждой новой страницей впечатлѣніе росло и усиливалось. И жгучей тоской жгло сердце. И когда Горькій проронилъ заключительныя слова Сатина:
   -- "Эхъ... испортилъ пѣсню... дуракъ!"
   Мы почувствовали, какъ что-то темное и тяжелое, какъ мракъ, перестало давить наши души... И всѣ облегченно вздохнули. Будто все время авторъ, тисками захватившій наши головы, безпрестанно и настойчиво тыкалъ ихъ въ самую "гущу жизни", туда, гдѣ люди страдаютъ, и что создалось отъ уклада нашей подлой, мѣщанской жизни, въ которой многіе изъ насъ чувствуютъ себя спокойными и довольными, и что мы могли бы измѣнить, если бы не были такъ бездушно равнодушны. А выйдя изъ состоянія покоя, мы уже знаемъ въ какую форму движенія воплотить свои стремленія. Этому научилъ насъ самъ Горькій.
   ...Всѣ молчали, понимая, что созданная чтеніемъ гармонія жизни будетъ напрасно нарушена и изломана. И, спустя лишь много времени, всталъ Ѳ. И. Шаляпинъ и, подойдя къ Горькому, поцѣловалъ его.
   -- "Спасибо, Максимъ! Хорошо!"
   Эти два человѣка, властно поднявшіеся со "дна", вмѣстѣ проведшіе юность въ подвалѣ жизни, очевидно, вспомнили себя въ прошломъ и, можетъ быть, даже пожалѣли его. Имъ, непокорнымъ, честнымъ и искреннимъ,-- чужда фальшь "мезонина" жизни, гдѣ душа человѣка закутана. безчисленнымъ полчищемъ условностей и гдѣ менѣе всего заботятся о человѣкѣ и его душѣ. Но, что стоитъ имъ, при всесильной фантазіи, перенести себя въ ту среду, которую они любятъ, изъ которой вышли и которая опредѣляется словомъ народъ?
   Сначала запѣлъ Ѳ. И Шаляпинъ.
   Закрывъ глаза, "закручинившись",-- онъ мучительно страстно изливалъ свою душу въ скорбномъ напѣвѣ "Ноченьки". Звуки росли и ширились, и переносили слушателя туда, гдѣ особенно рельефно чувствуется
   
   "ноченька, ночка темная,
   "ночка темная, ночь осенняя..."
   
   -- на просторъ широкой Волги, въ необъятныя глухія поля, окутанныя мракомъ, въ убогія деревушки, подъ обветшалыя кровли избъ... Лились волжскія, просторныя и здоровыя пѣсни, и всѣ -- М. Горькій, Ѳ. И. Шаляпинъ и еще нѣкоторые -- казались ходатаями, пришедшими оттуда,
   
   "гдѣ трудно дышится,
   "гдѣ горе слышится...
   
   Они, такіе могучіе и властные, заставляли вѣрить въ себя и въ то, что народъ, выдѣлившій изъ себя такихъ людей,-- могучъ, силенъ и живучъ". {Изъ Ирк. Губ. Вѣд." No 3378.}

"Байкалъ", No 6, 1901

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru