В саду, за окном моей комнаты, по голым ветвям акации прыгают воробьи и оживлённо разговаривают, а на коньке крыши соседнего дома сидит почтенная ворона и, слушая говор серых птичек, важно покачивает головой. Тёплый воздух, пропитанный солнечным светом, приносит мне в комнату каждый звук, я слышу торопливый и негромкий голос ручья, слышу тихий шорох ветвей, понимаю, о чём воркуют голуби на карнизе моего окна, и вместе с воздухом мне в душу льётся музыка весны.
-- Чик-чирик! -- говорит старый воробей, обращаясь к товарищам. -- Вот и снова мы дождались весны... не правда ли? Чирик-чирик!
Я хорошо знаю эту солидную птицу: она всегда выражается кратко и не иначе, как в утвердительном смысле. Будучи от природы глупой, она ещё и пуганая, как большинство ворон. Но она занимает в обществе прекрасное положение и каждую зиму устраивает что-нибудь "благотворительное" для бедных галок и старых голубей.
Я знаю воробья, хотя с виду он кажется легкомысленным и даже либералом, а в сущности это -- птица себе на уме. Он прыгает около вороны с виду почтительно, но в глубине души хорошо знает ей цену и никогда не прочь рассказать о ней две-три пикантных истории.
А на карнизе окна молодой щеголеватый голубь горячо убеждает скромную голубку:
-- Я умр-ру, умр-ру от разочарованья, если ты не разделишь со мною любовь мою.
-- А знаете, сударыня, чижики прилетели! -- сообщает воробей.
-- Фа-акт! -- отвечает ворона.
-- Прилетели и шумят, порхают, щебечут. Ужасно беспокойные птицы! И синицы явились с ними... как всегда... хе-хе-хе! Вчера, знаете, я спросил, в шутку, одного из них: "Что, голубчик, вылетели?" Ответил дерзостью... В этих птицах совершенно нет уважения к чину, званию и общественному положению собеседника... Я, надворный воробей...
Но тут из-за трубы на крыше неожиданно явился молодой ворон и вполголоса отрапортовал:
-- Внимательно по долгу службы прислушиваясь к разговорам тварей, населяющих воздух, воду и недра земли, неукоснительно следя за их поведением, честь имею донести, что означенные чижики щебечут о весне и осмеливаются надеяться на якобы скорое обновление природы.
-- Чик-чирик! -- воскликнул воробей, беспокойно оглядываясь на доносителя. А ворона благонамеренно покачала головой.
-- Весна уже была, она была не однажды, -- сказал старый воробей. -- А насчёт обновления всей природы -- это... конечно, приятно... если происходит с разрешения тех сил, коим сие надлежит ведать...
-- К вышеизложенному должен добавить, -- продолжал ворон, -- означенные чижики выражают недовольство по поводу того, что ручьи, из коих они утоляют жажду, якобы -- мутны, некоторые же из них дерзают даже мечтать о свободе...
-- Ах, это они всегда так! -- воскликнул старый воробей. -- Это от молодости у них, это ничуть не опасно! Я тоже был молод и тоже мечтал о... о ней...
-- О -- ком?
-- О ко... ко-ко-ко-кон...
-- Конституции?
-- Только мечтал! Только мечтал-с! Разумеется -- скромно мечтал... Но потом -- это прошло, явилась другая "она", более реальная... хе-хе-хе! и, знаете, пожалуй, более приятная, более необходимая воробью... хе-хе...
-- Э-гм! -- раздалось внушительное кряхтенье. На ветвях липы явился действительный статский снегирь, он милостиво раскланялся с птицами и заскрипел:
-- Э, н-не за-амечаете ли вы, господа, что в воздухе пахнет чем-то, э...
-- Весенний воздух, ваше-ство, -- сказал воробей. А ворона томно склонила голову набок и каркнула звуком нежным, как блеяние овцы:
-- Факк!
-- Н-да... Вчера за винтом то же самое говорил мне один потомственный почетный филин... "Чем-то, говорит, э, пахнет..." А я ответил: "Заметим, понюхаем, -- разберём!" Резонно, а?
-- Так точно, ваше-ство! Вполне резонно! -- почтительно согласился старый воробей. -- Всегда, ваше-ство, надо подождать... Солидная птица всегда ждёт...
На проталину сада спустился с неба жаворонок и, озабоченно бегая по ней, забормотал:
-- И заря улыбкой нежной гасит в небе ночи звёзды, ночь бледнеет, ночь трепещет, и -- как лёд на солнце -- тает тьмы ночной покров тяжёлый. Как легко и сладко дышит сердце, полное надежды, встречу солнцу, встречу утру, встречу света и свободы!
-- Эт-то что за птица? -- спросил снегирь, прищуриваясь.
-- Жаворонок, ваше-ство! -- строго сказал ворон из-за трубы.
-- Поэт, ваше-ство! -- снисходительно добавил воробей.
Снегирь искоса посмотрел на поэта и проскрипел:
-- Мм... какой серый... прохвост! Он что-то там насчёт солнца, свободы прошёлся, кажется? а?
-- Так точно, ваше-ство! -- подтвердил ворон. -- Занимается возбуждением неосновательных надежд в сердцах молодых птенцов, -- ваше-ство!
-- Предосудительно и... глупо!
-- Совершенно справедливо, ваше-ство, -- отозвался старый воробей, глупо-с! Свобода, ваше-ство, суть нечто неопределённое и, так сказать, неуловимое...
-- Однако, если не ошибаюсь, кажется, вы сами к ней... взывали?
-- Фа-акт! -- вдруг крикнула ворона.
Воробей несколько смутился.
-- Действительно, ваше-ство, однажды воззвал... но при смягчающих вину обстоятельствах...
-- А... то есть как?
-- После обеда, ваше-ство! Под влиянием... то есть под давлением винных паров... И с ограничением воззвал, ваше-ство!
-- То есть как?
-- Тихо сказал: "Да здравствует свобода" и тотчас же громко добавил: "в пределах законности".
Снегирь посмотрел на ворона.
-- Так точно, ваше-ство, -- ответил ворон.
-- Я, ваше-ство, будучи старым воробьём, не могу себе позволить серьёзного отношения к вопросу о свободе, ибо сей вопрос не значится в числе разрабатываемых ведомством, в котором я имею честь служить.
-- Факт! -- снова каркнула ворона.
Ей ведь всё равно, что ни подтверждать. А по улице текли ручьи и пели тихую песнь о реке, куда они вольются в конце пути в своём близком будущем:
-- Широкие, быстрые волны нас примут, обнимут и в море с собой унесут, и снова, быть может, нас в небо поднимут горячего солнца лучи, а с неба мы снова на землю падём прохладной росою в ночи, снежинками или обильным дождём.
Солнце, великолепное, ласковое солнце весны, улыбается в ясном небе улыбкой бога, полного любви, пылающего страстью творчества.
В углу сада, на ветвях старой липы сидит стайка чижиков, и один из них вдохновенно поёт товарищам где-то слышанную им песню о Буревестнике.
Комментарии Весенние мелодии
Произведение написано М.Горьким в марте 1901 года и тогда же направлено им в редакцию журнала "Жизнь" для напечатания в апрельском номере. Царская цензура запретила печатание рассказа, дав, очевидно, по недосмотру, разрешение лишь на опубликование "Песни о Буревестнике", которой заканчиваются "Весенние мелодии". "В апрельской книжке "Жизни", -- доносил один из жандармов своему начальству, -- предназначался к напечатанию рассказ Пешкова "Весна" ("Весенние мелодии". -- Ред.), в коем характеризуется современный момент, -- момент возрождения сознания в обществе. Действие происходит в пернатом царстве, которое разделяется как бы на два поколения, одно -- консервативное, старое, а другое -- молодое, стремящееся к свободе. Представитель молодого поколения -- чиж -- поёт крайне возбуждающую песнь "О Буревестнике". Самый рассказ был запрещён цензурой, но отдельно "Песнь о Буревестнике" напечатана в апрельском нумере текущего года журнала "Жизнь". (Сб. "Революционный путь Горького", Центрархив. М.-Л., 1933, стр.49--50.)
Вплоть до Октябрьской революции "Весенние мелодии" находились под цензурным запретом и распространялись среди читателей в нелегальных изданиях, чему содействовал и сам автор. 15 июля 1931 года М. Горький писал по поводу фантазии "Весенние мелодии" Нижне-Волжскому архивному управлению: "...черновик её был передан мною кружку московских студентов, высланных в Н. Новгород, они и занимались размножением и распространением её". (Сб. "Алексей Максимович Горький. Статьи и документы", Саратов. 1937, стр. 20.)
Одно из ранних гектографированных изданий произведения заканчивалось следующим примечанием: "От редакции. Предлагая читателям последнее произведение М.Горького, редакция имела целью познакомить русскую публику с "Весенними мелодиями" в полном виде, так как в печати имеется только отрывок этой фантазии, напечатанный "по недосмотру отечественной цензуры" в журнале "Жизнь" за 1901 год. При полном отсутствии в России свободы слова даже такая грациозная вещь, милая шутка, как "Весенние мелодии", в глазах аргусов-цензоров является чем-то "зловредным" и "потрясающим" устои; наша цель -- борьба с давящим гнётом цензуры, и страстное желание наше -- это знакомить сограждан со всем тем светлым, молодым и сильным, что правительственный карандаш вымарывает, как якобы опасное и вредное, заражающее "ядом свободы" умы русских рабов".
В 1931 году Нижне-Волжский краевой архив снял машинописную копию с гектографированного московского издания "Весенних мелодий", 1901, и послал её на просмотр М. Горькому, прося разрешения на опубликование. Писатель внёс в присланный ему текст ряд важных поправок и добавлений, сообщив Н.-Волжскому архивному управлению следующее: "Рукопись переписана небрежно, текст её -- плохо помню, а насколько мог вспомнить -- кое-что исправил". (Сб. "Алексей Максимович Горький. Статьи и документы". Саратов, 1937, стр.20.)
В собрания сочинений произведение не включалось.
Печатается по тексту гранок набора для предполагавшегося издания в журнале "Жизнь", сверенному с рукописью 1901 года, с учётом всех изменений и добавлений, внесённых писателем в машинописную копию произведения в 1931 году. (Все указанные тексты находятся в Архиве А.М. Горького.)