"Собрание сочинений в тридцати томах": Государственное издательство художественной литературы; Москва; 1949
Том 14. Повести, рассказы, очерки 1912-1923
Стёртые камни панелей покрыты холодной слизью; над улицей колышется мокрая кисея тумана, а сквозь неё лениво сочится полуснег, полудождь -- какой-то грязноватый пепел. Голубые шары фонарей освещают тёмный измятый снег, сырые стены домов, слёзные потоки на тусклых стёклах окон. Столбы фонарей не видны в тумане, круглые шары огня скучно и непонятно висят в воздухе, насыщенном запахами дыма и конского навоза.
Барышне грустно почти до слёз, до тихого отчаяния. Она трижды прошла взад и вперёд всю улицу от моста до площади, -- никто из мужчин не пригласил её, сегодня все бегут в туман, точно желая скорее спрятаться или боясь опоздать куда-то. А уже скоро полночь и пора домой, где ждёт её брат, сердитый пьяница и бездельник. Сам он всегда возится с проститутками, но сестру презирает за её ремесло.
Медленно передвигая ноги, боясь, чтоб не свалились растоптанные галоши, барышня идёт и щурится, глядя на огни в воздухе, -- когда прищуришься, голубые шары фонарей покрываются серебряными иглами. А если на ресницах осядут капельки тумана -- эти иглы горят радужно.
Из переулка, прямо на неё, вышел мужчина и остановился под фонарём, оглядываясь, как заплутавшийся.
На нём широкая шляпа, мокрые усы обвисли, закрыв рот. Он похож на военного. Барышня улыбнулась ему, он, приподняв шляпу, тоже ответил улыбкой.
-- Пойдёте? -- спросила барышня.
-- Если позволите, -- глухо сказал он.
-- Почему же нет?
Он наклонил к ней костлявое лицо, тихо спросив:
-- А куда?
-- Куда хотите.
-- Вы далеко живёте?
-- Да, очень. Ко мне -- нельзя!
-- Тогда -- как же?
-- А тут, близко, есть такие комнаты, -- сказала барышня и, шагнув вперёд, поскользнулась.
-- Осторожно, -- тихонько воскликнул он, подхватив её под руку, и тихонько, неловко повёл.
Барышня поглядела на него из-под намокшей шляпы опасливо; она знала мужчин, -- в этом чувствовалось что-то неясное, непривычное ей: он говорит вежливо, даже ласково, и смотрит в лицо её как-то особенно, словно влюблённый. Глаза у него серые, усталые и кроткие, как у комнатной собаки. В нём есть что-то смешное.
"За сорок", -- подумала барышня и деловито сказала:
-- Я дешевле трёх не беру!
-- О! -- воскликнул он, шевеля усами. -- Сколько хотите, сколько угодно.
Это возбудило у барышни чувство тревоги.
"Распутник, должно быть", -- подумала она и даже вздрогнула от брезгливости.
Улица, задушенная туманом, бесконечно плыла в даль. Миновали площадь, пронёсся одноглазый автомобиль, проехал извозчик, среди улицы чёрным столбом стоял полицейский.
Было тихо, и в этой мокрой тишине -- точно лилась вода по водосточным трубам -- звучал глуховатый, воющий голос.
"Жалуется, что ли? -- соображала барышня, вслушиваясь в звук и не улавливая связи слов. -- Врёт, наверно..."
Остановились у высоких ворот пред серым домом без огней в окнах; барышня толкнула рукою калитку, в тёмной дыре под воротами кто-то завозился, закашлял и сказал хрипло:
-- Черти носят...
-- Трущоба, -- пробормотал мужчина, выпустив руку барышни и вытягивая её вперёд, но тотчас споткнулся и схватил барышню за плечо.
-- Не надо падать, -- сердито посоветовала она, ускользнув из-под его руки, открыла дверь в стене, под ноги ей легла полоса серого света, она нерешительно потопталась на нём и, сказав: "Ну?" -- вошла в узкий коридор с дверями направо и налево, как в тюрьме.
Из серой стены выпрыгнул лысый старичок в очках, с папиросой, воткнутой в грязную бороду, уставился на них стеклянными глазами, вытирая ладони рук о ляжки.
-- В рубль? -- спросила барышня.
-- Что?
-- Комнату.
-- Получше, -- тихо сказал мужчина.
Тогда старик лягнул ногою дверь сзади себя и проговорил детским голосом:
-- Три целковых. Что подать -- лимонаду, чаю?
-- Чаю, -- приказала барышня.
Вспыхнул холодный белый огонь, осветив маленькую комнату с диваном, двумя креслами, столом, широкой кроватью у стены и умывальником.
-- Грязновато, -- сказал мужчина, сняв шляпу.
-- Дороже -- нет, -- отозвалась барышня. С этим человеком не хотелось говорить, и в то же время он возбуждал желание сказать ему что-нибудь обидное.
Вот он снимает мохнатое пальто, украшенное серебряным инеем тумана, и бормочет, раздражая:
-- Здесь пахнет старым одеялом и бараниной...
Поправляет длинными пальцами слежавшиеся под шляпой волосы. Он -- худой, угловатый, лицо унылое. Но одет чисто -- в тёмно-синюю пару дорогого сукна, в хорошие ботинки с гамашами, а в галстухе -- булавка с бирюзой.
"Какой-нибудь по электричеству", -- сообразила барышня, усевшись в кресло, осматривая мужчину.
-- Вы по электричеству служите?
Он круто обернулся к ней.
-- Почему вы так думаете?
-- Догадываюсь.
-- Нет, я по другой части...
Старичок внёс два стакана чая, положил на стол ключ от двери.
-- Больше ничего?
Барышня, не ответив старику, взяла стакан чая в ладони.
-- Холодно!
-- Да, холодно, -- слишком торопливо повторил мужчина, садясь в продавленное кресло и потирая колени. -- И, главное, -- внутри холодно, в душе холодно и пусто. Даже как будто и вовсе нет души, -- это бывает с вами?
-- Бывает, отчего же нет? -- солидно отозвалась барышня.
-- Вы боитесь этого?
Она посмотрела на него исподлобья, не отвечая. Мужчина улыбался, и это было неприятно: говорит грустно, а сам улыбается. Всё шло не так, не обычно. Другой бы сел рядом, обнял и весело заговорил о разных пакостях. А этот сидит где-то далеко, не обращая внимания на даму, тянет слово за словом, как полусонный; время идёт медленно и скучно. Улыбается он какой-то раздавленной улыбкой, -- это не улыбка весёлого человека, который собрался пошалить, и не улыбка привычного распутника, презирающего женщину.
Выпив стакан горячего чая, барышня спросила, перебив его речь:
-- Ну, что же, будем раздеваться?
Он вскинул голову; смешно, с явным удивлением посмотрел на неё и вдруг задёргался, ощупывая карманы, торопливо говоря:
-- Нет... Извините меня! Я ведь хотел только побеседовать. Иногда, знаете, ужасно хочется поговорить с незнакомым человеком. Потому что знакомые, видите ли, -- как это вам сказать? Всё ужасно опустошено. Неужели -- все так, а? У всех эта пустота в душе? Ужасная жизнь!
-- Ужа, ужи, -- вполголоса повторила барышня, сдвигая брови. -- Почему вы такой скушный?
-- Да, я, должно быть, очень скучный.
Ей стало немножко жаль этого чудака.
-- Вы -- женатый?
-- Нет...
-- Да? Конечно, бывают и весёлые. Но у всякого -- свой характер -- верно?
-- Иногда -- нестерпимо хочется чего-то...
-- Чего, котик?
-- Чего-то небывалого, особенного. -- Барышня подозрительно отодвинулась, а он, хрустнув пальцами, сказал:
-- Всё так знакомо...
И опустил голову.
"Вынет пистолет да и..." -- вздрогнув, подумала барышня и тотчас, сделав ласковое лицо, кокетливо прищурилась, говоря:
-- Разве я вам не нравлюсь?
-- О, нет, -- сказал он вполголоса, не поднимая головы. -- Нет, не в этом дело!
Подвинулся к ней, сжав кулак до того крепко, что побелела кожа на суставах пальцев, виновато выговаривая:
-- Видите ли, -- поймите меня! -- я хотел просто поговорить... с человеком...
Усмехнувшись, он разжал кулак. Барышня спросила:
-- Это мне?
И двумя пальцами взяла с ладони красную бумажку.
-- Пожалуйста! Вы извините меня! Я -- уйду.
Барышня расправила билет, подёргала его за углы и великодушно предложила:
-- А то -- останьтесь?
Но он, уже одетый, сунул ей руку:
-- Прощайте!
Барышня ласково кивнула головой:
-- До свиданья, котик!
Сунув ноги в галоши, он с треском растворил дверь, обернулся и, заглядывая в комнату, сказал:
-- Вы -- не беспокойтесь, я сам заплачу старику...
-- Ф-фу, -- вздохнула барышня, услыхав, как хлопнула наружная дверь.
Потом, посмотрев бумажку на свет лампы, сказала вполголоса:
-- Какой дурак!..
И начала не торопясь одеваться, напевая:
Что он ходит за мной,
Всюду ищет м-меня?
Комментарии
Впервые напечатано в журнале "Солнце России", 1916, номер 358(52), декабрь.
В собрания сочинений не включалось.
Печатается по авторизованной машинописи (Архив А.М. Горького).