Максим Горький. Собрание сочинений в тридцати томах.
Том 24. Статьи, речи, приветствия 1907-1928
[Рабселькорам]
Кое-кто из товарищей поняли меня так, как будто я советую писать только о хорошем, только о тех достижениях рабоче-крестьянской власти, которыми она может вполне законно гордиться, только о тех подвигах единиц в области труда, творчества и организации нового быта, которые должны бы нас удивлять и радовать.
Такое понимание неправильно, и в моём письме товарищу Сапелову данных для него нет.
Я ведь жизнь и людей знаю довольно прилично и знаю, что если б я посоветовал писать только о хорошем, так, пожалуй, газетам частенько не хватало бы материала.
Нет, писать о плохом необходимо, и советская пресса -- в частности, зоркая "Рабочая газета" -- делает это отлично, с той беспощадностью, с которой и следует делать эту важнейшую работу.
Но вот что:
Есть немало людей, которые, подобно свиньям, питаются отбросами. Их радуют неудачи, ошибки, преступления и всякая грязь. Они жуют её с величайшим наслаждением и, смочив гниленькой слюной своей, снова отрыгают в жизнь. Для примера возьмём эмигрантскую прессу. Она питается почти исключительно перепечатками из советских газет, с радостью выбирая из них всё, что похуже, что может опорочить крестьян, рабочих и создаваемый ими новый строй жизни.
Жвачкой эмигрантов питаются, в свою очередь, буржуазные газеты Европы, а эти газеты читает и европейский пролетариат. Классовое сознание -- превосходная сила, но если и мощную машину изо дня в день засорять всякой пылью, грязью, -- машина будет работать хуже.
Отсюда опять-таки не следует, что о плохом нужно молчать, но следует помнить, что со всех сторон извне, а также изнутри, -- всё, что говорится в Союзе Советов, подслушивают чуткие, непримиримо враждебные уши.
"Чубаровщина" -- явление не новое. В девяностых годах самарские "горчичники", ростовские "солохи", петербургская организация хулиганов "Роща" и подобные ей тоже насиловали девиц, но в старое время факты таких насилий не всегда доходили до суда, -- гласность была неудобна для администрации. Европейская пресса раздувала "чубаровщину" так, как будто это -- новое явление, созданное именно вот вчера, возможное лишь при Советской власти. Половая распущенность и преступность в городах Европы, бесспорно, шире и глубже, чем в Союзе Советов, но каждый преступный акт, совершенный у нас, эмигрантская печать рассматривает как нечто возможное только в среде русского народа, а клевету эмигрантов опять-таки подхватывают иностранные газеты и знакомят с нею рабочих Европы.
Одичавшая от злости газета "Руль" с великой радостью перепечатывает роман Малашкина "Луна с правой стороны", но ни "Руль" и ни одна эмигрантская газета не заметят хороший роман Сергея Семенова "Наталья Тарпова".
Разумеется, я не жду, чтобы пресса эмигрантов знакомила пролетариат Европы с такими фактами, как сообщённый товарищем Судьиным о шестидесятичетырёхлетнем рабочем Орлове, вошедшем в партию; как факт, сообщённый мне ярославским селькором, что село в 142 двора выписывает 52 газеты; как бесчисленное количество мелких фактов, каждый из которых неопровержимо говорит о быстроте культурного роста трудовой массы.
О чём говорит эмиграции армия рабкоров и селькоров обоего пола, будущая интеллигенция от земли и фабрики, будущие журналисты, руководители советской прессы? О чём говорит им раскрепощение женщины, грамотность "инородцев", которых грамота быстро сделает культурными людьми?
Обо всём этом и многом другом буржуазия, конечно, не может сказать "доброго слова", но если рабкор или селькор неграмотно напишут иностранное словцо, она с величайшей радостью и много будет говорить о падении грамотности в Союзе Советов.
В итоге я скажу вот что: чем выше влезешь, тем больше видишь.
В Союзе Советов люди поднимаются вверх по-"хорошему", по тем ступенькам "хорошего", которые они сами создают. Чем заметнее будет подчёркнуто, ярче рассказано "хорошее", -- тем яснее будет видно "плохое", тем постыднее покажется оно.
Всё познаётся по сравнению. Товарищ Судьин указывает: "Падаешь духом... Неужели только одно плохое?" -- спрашивает он.
Я знаю, что это не одинокий голос. В глухих углах Союза работают тысячи людей, создавая "хорошее", но не зная или плохо зная, что ещё и где ещё делается "хорошее"-то. Вот это незнание и понижает энергию маленьких творцов великого дела.
Товарищ Гурков пишет:
"Плохое привело к тому, что мы свернули голову буржуазному строю".
Это -- неверно. Если бы не знали "хорошего", так не почувствовали бы в себе силы "свернуть голову плохому" для того, чтобы "хорошее" стало общим достоянием всей массы трудящихся, к чему и стремится товарищ Гурков.
Товарищ Зайцев:
"Хорошее у нас воспринимается как нечто должное, абсолютно закономерное".
Прекрасный, гордый взгляд на дело! Но я говорю о том, что у нас видят "хорошего" меньше, чем его есть в действительности, а ведь то, чего не видишь, не воспримешь.
Товарищ Гольц:
"Самолюбованием заниматься некогда".
Речь ведётся не о "самолюбовании", а о том, чтоб все работники были широко осведомлены обо всём, что "хорошего" делается в Союзе Советов. Не надо забывать, что есть товарищи, которым любоваться не на что.
На моё, уж не очень значительное, письмо к товарищу Сапелову (см. в этом же томе -- ред.) за десять дней отозвалось более 300 товарищей. Я считаю, что это очень хорошо, и очень благодарен всем откликнувшимся.
М. Горький
P.S. И очень рад, что почти всем товарищам понравилась идея издания еженедельника или двухнедельника более или менее полных "сводок" по культурной работе и Союзе Советов. Эти сводки, поднимая творческую энергию строителей новой жизни, дадут им в руки прекрасный материал для пропаганды.
М.Г.
Сорренто 30 декабря 1927 г.
Комментарии
Впервые напечатано в "Рабочей газете", 1928, номер 7 от 8 января. Перепечатано в книге М. Горького "Рабселькорам (Письма)", издание газеты "Правда", М. 1928.
Датируется на основании авторской пометки под письмом: "Сорренто, 30 декабря 1927 г.".
В авторизованные сборники не включалось.
Печатается по тексту "Рабочей газеты", сверенному с машинописью (Архив А.М. Горького).