Гребенщиков Георгий Дмитриевич
Набожный

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Георгий Гребенщиков

Набожный

I

   Терентьич уже давно поселился в Сибири и, не в пример новоселам, успел обзавестись хорошей заимкой, домком в большом селе и кое-какими деньжонками, о которых не знала даже его жена.
   Он крепко хранил заветы предков, родной язык и православную веру. Кресты клал большие и по всякому поводу. Арбуз на бахче перекрестит еще на корню, затем перекрестит сорвавши, затем перед разрезом и т. д.
   И всегда все внешние знаки своей набожности он делал медлительно, с чувством, и если кто-либо при этом присутствовал, то непременно и с комментариями:
   -- Воно того, значить... Бо Господь вiн то... Это, як его... -- И длинно идет бессвязное предисловие с наставительными жестами.
   В разговорах о вере с людьми неверующими Терентьич был тонким дипломатом. Сидит, бывало, слушает и посмеивается, ударяя ладонями о свои коленки и, если ему особенно что-то не нравится, то он вскакивает с места и торопливо крестится со словами:
   -- О, Господы, Мыкола мылостлывiй!..
   Затем добродушно засмеется и уйдет, неодобрительно покачивая головою и Похлопывая себя по бедрам.
   Любил он говорить об Афоне, и письмо, присланное ему оттуда в благодарность за посланные десять рублей, тщательно хранил в боковом кармане старого, еще дедовского жилета. Письмо это у него завернуто в чистую тряпочку, и при случае он не ленится доставать его и давать читать грамотным. При этом он снова, сняв шапку, благоговейно слушает письмо, широко крестится и качает головой:
   -- О, Господы, Мыкола мылостлывiй! -- грустно скажет по окончании чтения и бережно начнет завертывать письмо.
   Но, при всей этой набожности, Терентьич был страшно скуп, не только на деньги, но и на все предметы хозяйственного обихода. Никому не давал даже дровней или вил.
   О деньгах же он говорил как о чем-то священном:
   -- Еге, денежкы! Воны того... значить... Это, як его... -- И плутовато прищурив глаза, умильно так засмеется и поправит на голове картуз.
   Во время лета он жил на заимке со всеми ребятишками, а в селе домом управляла жена, к которой Терептьич ездил только по пятницам, к вечеру.
   -- Воно, того, як его... Знаитэ, у баньку сходыть треба и то... Это, як его... И это самое "то" произносил он с такой торжествующей усмешечкой, точно кого-то только что мастерски сумел одурачить. И добавлял, строго показывая на небо: .
   -- А у церкву?! О-о! У церкву ж треба чистому... Бо вiн, Господь... То, як его... -- И, для убедительности прищелкнет даже языком, а потом опять широко улыбнется и ласково потреплет по плечу собеседника.
   Судя по его словам, он ужасно боялся не только своих, но и чужих грехов и самым страшным из них считал плюнуть на Пасхе в окошко.
   -- Бо вiн, то... Господь стоит у вiкна о ту пору... Эге, а як же-ж!.. Больше же и смертное всех грехов он считал веру помимо православной. И по этому вопросу он мог спорить часами и, хотя никогда не мог, по неумению, доказать своей правоты, но зато свои полуслова, полунамеки и полностью бессвязность мысли уснащал таким ворохом междометий и энергичных жестов, что слушателю становилось тошно, и он, махнув рукой, добровольно считал себя побежденным, прекращая разговор.
   Тогда Терентьич торжествующе тыкал на собеседника пальцем, улыбался и восклицал:
   -- О-о! То-то же! Бо вiн, Господь, то... як его... значить... -- Легкий смешок довольства собою долго кривил его губы, а крючковатые руки торопливо теребили редкую рыжую бородку и то снимали, то поправляли старый картуз на гладко причесанной голове.

II

   Была у Терентьича соседка кума. Вдова, одинокая и бедная, она довольно часто ходила в дом Терентьнча и помогала его жене по хозяйству и уборке. Терентьич как-то в одну из суббот приколачивал в горнице новую картинку с какими-то угодниками, а кума мыла пол.
   Подтыкав подол и завязав на затылке красным платком свои черные густые волосы, она хлюпалась в тазу и громко, без всякой злобы, на кого-то сплетничала своему куму. Лицо ее было розово, щиколотки босых ног белы, движенья проворны и упруги.
   Терентьич, казалось, без интереса слушал ее и, когда кончил работу, то, как бы в ответ на её слова, заухмылялся и, оглянувшись кругом, подошел к куме и. сильно шлёпнув её по крутым бедрам, как-то визгливо произнес:
   -- А яка ж бо ты сдобна, кума!..
   -- Кум!.. Да шоб те клеймило!.. -- взвизгнула кума и, разогнувшись, почесала ударенное место.
   А он как-то странно захохотал и, поглядывая на неё через плечо, направился в сени. Его синие прищуренные глаза насмешливо косились на куму из-под белесых бровей и, сверкая плутовством, беспокойно моргали.
   Когда же вышел на двор, где его заботливая жена Арина хлопала половики и о чем-то весело разговаривала с соседкой, то он глубоко вздохнув и, поправив картуз, громко произнес:
   -- О, Господы, Мыкола мылостлывiй!..
   С этого дня Терентьич стал всячески выказывать куме свое благорасположение. Подолгу толковал с нею на божественные темы, открыл даже, вопреки своим привычкам, кредит на муку и арбузы и очень часто брал её в число подёнщиц на полевые работы,
   На полосе он всегда становился на одну постать с кумой и довольно продолжительно проповедовал добродетель
   Заканчивал же свои беседы с нею почти всегда одной и той же фразой:
   -- От, бачь як воно то... Я, значить, то... як его... нычого не пожалiю, колы што... як его.
   Остальное, по его мнению, кума понимала из его прищуренного, моргающего и лукаво смеющегося взгляда...
   Обычно кума громко смеялась в ответ и, нагибаясь к снопу, как бы обращаясь к другим жницам:
   -- Да штобы тебя, этого Терентьича!.. Че уж он и скажет!..
   В одни из воскресных дней кума попросила у Терентьича лошадь и телегу, к родне в деревню съездить.
   Терентьич как-то особенно пристально посмотрел на нее и, не говоря ни слова, пошел в пригон ловить лошадь, будто он всегда был таким добрым.
   И, чтобы кума чувствовала его добродетель, он медленно надевал на лошадь хомут, не торопясь запрягал и то и дело отдавал куме приказания: либо лошадь подержать, либо вожжи подать, либо дугу поднести. А сам все втолковывал ей:
   -- Воно того, значить... и лошады не жаль... Тiлькi треба, шоб люды зналы... того, значить... Шобы воны понымалы.... то, як его... Вот примерно я... значить... Пришла п просишь... Воно дать можно... Тилькi то, значить, як его...
   И опять лукавые, часто моргающие и прищуренные глаза досказывают остальное. Кума, может, и не поняла того, что они говорят, но Терентьич был уверен, что она понимает.
   -- Воно и Господь, то... велыт, значить, помогать... А тобi я и без Господа, то... як его... -- И Терентьич, проходя мимо, как бы нечаянно толкает плечом в плечо кумы...
   -- Я то... кума, значить... Тiлькi на выд сердитый, а як до сердця, то воно... то, значить... я добрый... -- И новый толчок в плечо, а тоненький рассыпчатый смешок кривит широкий рот. трясет рыжую редкую бороденку. и синие глаза, искрясь, щурятся и учащенно моргают...
   Кума хохочет и садится в телегу, а Терентьич, подавая ей в руки вожжи, щиплет за крутое бедро и добавляет на дорогу:
   -- Вот и то... С Богом, значить... Бачь якш я... То... Як его... Тiлькi смотры, вечером лошадь и телегу мне треба самому... то...
   Кума уехала, а Терентьнч, проводив ее смеющимися глазами, поправил картуз и со вздохом произнес про себя:
   -- О. Господы. Мыкола мылостлывiй!..

III

   Пришел вечер, и Терентьич, выжидательно посматривая на похилившуюся. некрытую избу кумы, сидел на лавочке у ворот и щёлкал семечки.
   Затем, когда зазвонили к вечерне, он в открытую створку окна крикнул в дом;
   -- Арына!.. Чего ж ты у Церкву не идешь?
   -- А ты ж чого? -- донеслось оттуда.
   -- Та мин, щось то... трошки недужитця... Иды!
   Вскоре расфранченная в нанбуковую кофту и кашемировую шаль Арина ушла к вечерне, а немного спустя вдали на улице показался Гнедко Терентьича, впряженный в его же телегу.
   Нарядная кума приехала веселой и раскрасневшейся. Терентьич охотно пособил ей внести в избу какие-то горшки и мешок со свежим хмелем и как бы нечаянно оставил в телеге ее кошемку.
   Поставив на выстойку выпряженную лошадь, Терентьич посмотрел на потухающую зарю и, заботливо свернув кошемку, понес ее куме.
   Дверь у кумы оказалась на запоре,
   -- Та отпоры ж, кума, -- как-то глухо произнес он после легкого стука, -- бо то я кошму пришс тоби...
   -- Брось ее тамотко, кум, на крылечке...
   -- От ты, Господы! Та отворы ж... Бо то... Это, як его... Кума подошла к двери и, приоткрыв ее, высунула голову и переспросила со смехом:
   -- Ты че это, кум?!
   -- Та ппусты ж!.. От, яка бо ты...
   -- Ну дак че это будет?.. -- впуская кума, сказала та и смотрела на него с насмешливой лаской...
   -- От, сыбирячка бестолковая!.. -- смеясь и затворяя ,ча собой дверь, произнес Терентьич и добавил, приближаясь к, куме:
   -- Фу, як же ж то... кума... сердце грякотыть... Было совсем темно, когда Терентьич подходил к воротам своего двора. Шел он тихо, с оглядкой и будто прислушивался к чему-то... Когда же пошел в ограду, то возвел глаза к окропленному золотому небу и, поправив картуз, почти шепотом произнес:
   -- О, Господы, Мыкола мылостлывiй!..
   На церкви звонили во все: кончилась всенощная...
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru